Глава 1. Пункт назначенияВ пункт назначения Гарри аппарировал до рассвета, ровно за час до того, как беспощадное солнце показалось из-за далекой гряды гор и окатило жаром растянувшиеся на склонах долины пшеничные нивы и виноградники. В этой проклятой местности зной воцарялся с восьми утра и отступал только после заката. К полудню же земля раскалялась так, что над вспаханными полями и верхушками плешивеньких оливковых рощ поднималось дрожащее жгучее марево, от которого у Гарри перехватывало дыхание и то и дело трескались пересохшие губы.
Отыскав глазами темные контуры дома, Гарри подошел к растущему неподалеку дереву, присел под ним прямо на голую землю и принялся ждать.
По-хорошему, конечно, не следовало прибывать сюда так рано. Но он ничего не мог с собой поделать. О том, чтобы уснуть, и речи не шло, но и провести ночь в квартире не получилось: метался из угла в угол, прокручивал в уме тысячи вариантов развития событий и вспоминал, вспоминал, вспоминал…
Когда четыре года назад он брался за это дело, Рон вопреки ожиданиям категорически отказался помогать. Молча выслушал его взволнованную речь, отвёл глаза, а когда Гарри выложил самые неоспоримые доказательства, лишь устало и даже слегка раздраженно произнес:
— Она умерла. Мы сами все видели. — И в его голосе была такая железная уверенность, что Гарри захотелось изо всех сил вмазать лучшему другу по веснушчатой скуле.
— Что ты видел? Что? — Рон скривился, словно его все-таки ударили, но Гарри не отступал. — Одежду в крови? Месиво? Да это вообще мог быть не человек!
Последние слова он почти прокричал, за что много позже ругал себя. Рон смотрел на него с жалостью, как на сумасшедшего, и, кажется, мечтал, чтобы Гарри быстрее ушел. Ну да Мерлин с ним. Впрочем, Рон тогда был весьма недалек от истины: Гарри действительно балансировал на грани. Ведь догадка о том, что же произошло с Гермионой во время битвы за Хогвартс, осенила его не сразу — отнюдь! За этим стояли месяцы скрупулезной работы с обрывками воспоминаний — своих и чужих, — которые он бережно собрал в мыслеслив и просматривал в поисках ответа. Безостановочно. По кругу.
Ответ долго не давался в руки: едва вселив надежду, то и дело ускользал, оставляя взамен разочарование, переходящее в бессильный гнев. Но Гарри не сдавался. Просто не мог, после того, как выжил еще раз…
То, что мракоборцы нашли после боя под обломками южной башни и принесли в Большой зал в мокрой от крови простыне, решено было назвать останками Гермионы Грейнджер — клочья одежды и фрагменты тела опознали все выжившие гриффиндорцы и Уизли, включая рыдающую, едва стоящую на ногах Молли. Гарри тоже тогда присоединился к ним, ведь не поверить своим глазам было чрезвычайно трудно: палочка, волосы, до боли знакомый, чудом уцелевший рукав джинсовой куртки да почерневший расплавленный замок наручных часов — спорить было глупо. Проделанный позже анализ ДНК биоматериала, как деликатно выразились лаборанты Мунго, подтвердил общее предположение, и Гермиону Грейнджер официально внесли в список погибших при героической обороне Хогвартса.
Уже потом Кингсли предположил, что это было проклятие внутриутробного волнового взрыва, известное в учебных пособиях по ЗОТИ как «поцелуй Годелевы Злобной» — редкое, филигранное в исполнении темное заклинание, разрывающее жертву изнутри. И если это действительно было оно, то Гермиона погибла мгновенно, не ощутив боли. Гарри впоследствии много размышлял на эту тему, внушая себе, что Гермиона не успела испугаться, прежде чем какая-то мразь отправила ее на тот свет.
Самыми последними воспоминания о ней отдали Флер и пятикурсница со Слизерина: в обоих Гермиона, взволнованная и решительная, бежала через холл в сторону южной башни. Он сам туда ее и отправил, чтобы уберечь — отослать подальше от самой страшной точки сражения… Отослал на свою голову. До ниши, в которой был якобы спрятан тайный артефакт Дамблдора, она не добежала метров двадцать. Палочку и обрывки одежды нашли под обгоревшей портретной рамой на полу. Следственная группа решила, что Гермиона неожиданно вышла прямо на пожирателей, не успела среагировать, а те били на поражение. Все, вероятно, произошло очень быстро, и ее вряд ли узнали, иначе обязательно взяли бы в заложницы или использовали как живой щит и уж точно попытались бы забрать палочку. На ее месте мог оказаться любой, кому не посчастливилось искать укрытия в этой части замка. Любой из нескольких сотен, а оказалась именно она.
Версия мракоборцев была безупречна и безжалостна, как вектор идеальной Авады. Она предлагала вполне правдоподобную картину произошедшего, безапелляционно оттесняла Гермиону из мира живых за ребро аккуратного прямоугольника могильной плиты и… совершенно не учитывала один факт. Тот, о котором знал только Гарри и который в итоге стал отправной точкой его сомнений, переросших в масштабное расследование с неожиданной развязкой.
Решение отправить Гермиону подальше от себя во время главного сражения пришло в одну из ночей, когда они вместе скитались в поисках последнего крестража. Гарри испытывал дикое чувство вины, наблюдая, как она, измученная, спит в продуваемой насквозь палатке, поджав под голову изрезанную руку. Было очень стыдно, что он не может ни отпустить ее, ни толком защитить. Хотя, что уж там — это скорее ему была нужна ее защита. Разрываясь от благодарности и жалости, он клялся уберечь ее от грядущих бед, пусть даже ценой собственной жизни. Cобственно, тогда его впервые осенила идея спрятать в Хогвартсе портключ.
План был непрост. Во-первых, портключ надо было изготовить. Во-вторых, каким-то немыслимым образом доставить в школу и спрятать в надежном месте. Ну и в-третьих, сделать практически невозможное — уговорить Гермиону в нужный момент уйти. С первыми двумя задачами он с трудом, но справился, зачаровав жестяную коробку из-под чая и сунув ее на бегу за пыльную портьеру в южной башне. А вот над отвлекающей легендой пришлось поработать: выдумать по-настоящему достоверный предлог, чтобы Гермиона ни в коем случае не заподозрила лжи. Портал должен был перебросить ее в Бат, на другую сторону Британии, — как можно дальше от него самого и тех, кто будет пытаться его убить.
Авторитет Дамблдора не подвел — Гермиона с легкостью поверила в рассказ о тайном оружии, неком сильном артефакте, который якобы специально для них спрятал погибший директор на случай крайней опасности. Гарри благоразумно преподнес ей эту утку еще в палатке, так что расчет сработал безотказно: Гермиона не задавала лишних вопросов и решительно умчалась на задание, свято веря в исключительность своей миссии.
Гарри же не был уверен ни в чем. Тогда ему просто хотелось выжить, но в реальности он готовился к худшему. Мысли о встрече с Волдемортом будили в его душе тоскливое гнетущее предчувствие: страх запускал ледяную руку под самое сердце. И лишь осознание того, что он сможет спасти ее, пусть даже против воли, хоть как-то поддерживало силы. Возможно, только ради этого он не поддался панике, не впал в уныние. Тайный замысел дал ему силы держаться до конца. Кто же мог подумать, что судьба вырулит в самый неожиданный поворот и обманет самые смелые ожидания его врагов, как, впрочем, и друзей? Что он, неубиваемый Гарри, вопреки всему снова выживет, а Гермиона — попадет в жернова одной из тысяч несчастливых случайностей и погибнет? Такое даже Трелони бы не привиделось.
До портключа Гермиона не добралась — это факт. Он сам проверил тайник и нашел коробку на положенном месте за портьерой. Пожалуй, именно тогда до него начало доходить, что Гермиона ушла безвозвратно. До того, как он увидел нетронутый портключ своими глазами, его сердце все еще жило надеждой на лучшее, но потом обрушилось отчаяние.
Постепенно утекали месяцы, а долгожданное успокоение так и не приходило. Боль не притупилась, а страшное пожирающее ощущение пустоты в груди разрослось до размеров бездонной пропасти, в черноту которой Гарри обреченно шагал каждую ночь, оставаясь один на один со своим горем. С Сириусом все было по-другому: сердце было разорвано в клочья, но все-таки он мог дышать…
Окружающие восприняли его депрессию как должное — все же их с Гермионой столько всего связывало. И только Джинни открыто игнорировала его добровольное затворничество. Она, конечно, рассчитывала на иной поворот событий и даже пыталась открыто бунтовать, но тут аккуратно вмешалась Молли, и раздражающие ванильно-карамельные попытки вернуть его «к нормальной жизни» (слава богу!) сошли на нет.
Джинни сбавила обороты, но от идеи-фикс стать миссис Поттер явно не отказывалась. Раз в неделю, как по расписанию, она появлялась в его доме с коробкой домашней выпечки в руках и выражением неподдельной тревоги на лице. Это делалось по двум причинам: во-первых, чтобы напомнить о своей готовности в любую минуту закрыть собой зияющую рану в его душе, а во-вторых, чтобы проверить, не завелся ли на ее территории кто-то другой, готовый сделать то же самое во имя спасения героя волшебного мира.
Гарри очень тяжело переносил эти визиты. Зовущие, несчастные, по-собачьи преданные взгляды Джинни попусту раздражали. Но хуже всего были продуманно-нейтральные разговоры, в которых намеренно обходились любые упоминания о Гермионе. Джинни очень умело вела эту игру — оставалось только диву даваться. Она рисовала ему в ярких красках прелестный мир, от которого он добровольно отдалялся, замыкаясь в своем горе; пыталась заинтересовать, увлечь за собой. Но Гарри был неприступен — слишком уж усердно Джинни вытесняла образ Гермионы из внушаемой ему картинки счастливого прекрасного далёка. И чем сильнее она давила, тем яростнее вскипал его протест. Собственно, во многом благодаря настырности Джинни, Гарри осознал, что хочет сохранить не только свои, но и чужие воспоминания о Гермионе. Так началась история самого большого в его жизни разоблачения.
Никто не отказал ему, хотя многие за глаза, конечно, осудили, углядев в этом явный признак помешательства. Но Гарри было все равно. Он не поленился обойти всех знакомых, включая учившихся на младших курсах школьников, и собрал огромную базу, на обработку которой ушел целый год. Воспоминания были разные: до осязания четкие и смазанные, обрывочные и детальные, воспоминания-снимки, воспоминания-клипы. Некоторые напоминали документальное маггловское кино — в них разворачивались короткие ёмкие сюжеты из обыденной жизни Гермионы: Гермиона за завтраком, Гермиона в библиотеке, Гермиона на квиддичном матче. Какие-то Гарри за малой ценностью сразу же уничтожил, а иные просматривал часами. К концу года ему удалось разделить их на три большие группы. В первую вошли его собственные, во вторую — неизвестные ему. А в третью — воспоминания о дне, когда Гермиону последний раз видели живой.
Джинни буквально колотило от злости, но на публике удавалось держать себя в руках. Однако Гарри физически чувствовал исходящие от нее волны ненависти, когда кто-то упоминал погибшую подругу. В такие моменты она сильнее висла на его руке, выдавливала из себя что-то вроде: «Такая потеря! Такая потеря!» и тут же пыталась перевести разговор в другое русло. Выглядела Джинни подчеркнуто скромно: пастельные тона, минимум макияжа — сама невинность. Каждый взмах ресниц, каждая поза были призваны показать: вот она я — преданная и понимающая, жду, когда же ты одумаешься и обратишь, наконец, на меня внимание. Казалось, кинь кто-нибудь из окружающих в сторону Гарри Аваду — Джинни мгновенно среагирует и бросится его заслонять.
Но самое страшное, что это разворачивалось под пристальным вниманием всех Уизли, которые усердно делали вид, что ничего не происходит, и держали их под прицелом настороженных глаз. Рвущееся наружу общее негодование «ну какого рожна тебе еще надо?» семейство прилежно прятало за острозубыми оскалами приветливых улыбок. И даже Рон, который поначалу держал честный нейтралитет, сдался и присоединился к клановому осадному выжиданию.
Рон вообще сильно удивил Гарри. И тем, что после случившегося быстрее всех перевернул страницу, начав жить жадно, взахлеб. И тем, что решил пойти в большой спорт. Но больше всего тем, что как-то скоропостижно женился на Лаванде Браун, которая на радостях молниеносно сменила имидж пустышки на образ домашней лапочки, чем невероятно умаслила Молли и до скрежета зубов взбесила Флер и Алисию.
Кстати, Алисия была, пожалуй, единственным человеком из Уизли, от которого Гарри не чувствовал навязчивого вопрошающего внимания. Наоборот, от нее исходило неподдельное сочувствие. И не будь постоянно поблизости Джорджа, Гарри наверняка поговорил бы с ней по душам, но случай никак не представлялся. Стоило ему приблизиться к Алисии, как тут же рядом возникал Джордж, клал ей на плечо свинцовую руку, и живой блеск в глазах девушки пропадал, сменяясь покорной обреченностью. Такая участь ждала бы и Гарри, попади он в распростертые объятия Джинни, но судьба распорядилась иначе. А помог, как всегда, случай.
Просьбу собрать у учеников Хогвартса воспоминания о Гермионе Минерва восприняла негативно, но потом смягчилась и разрешила организовать небольшую встречу со старшекурсниками исключительно на добровольных началах. Никому не сказали, что это нужно для Гарри, в гостиных старосты сделали объявление о том, что в школу прибыл министерский следователь. Пришло семь человек. Пять гриффиндорцев, один пуффендуец и слизеринка отдали воспоминания о дне сражения — неясные, мимолетные и практически незначительные. Поистине ценным оказалось только одно из них.
Патрисия Вилькес, так звали слизеринку, в роковую ночь пыталась покинуть школу вместе с младшекурсниками. Гермиону она видела идущей в сторону входа в южную башню. Второпях на нее налетел мальчишка. Гермиона приостановилась, потерла ушибленную руку и скрылась в коридоре. Вот, собственно, и все. Воспоминание было очень четким, видимо, девушка в тот момент не нашла ничего интереснее и сконцентрировала внимание на случайной сцене столкновения.
Ценность этого воспоминания Гарри оценил много позже, когда упорядочил полученные кусочки по хронологии. Оно оказалось последним из доступных. Предпоследним было воспоминание Флер: Гермиона замечает ее среди толпы и приветственно машет рукой.
Именно эти два эпизода и стали ключом к разгадке. Не сразу, конечно, а спустя долгие месяцы. Сначала появилось странное чувство, которое росло и крепло, стоило Гарри прокрутить в голове сценарий, предложенный мракоборцами. В нем все было логично и гладко. Но с каждым разом тревожный колокольчик на задворках сознания позвякивал громче и громче, заставляя спотыкаться на ровной поверхности официальной версии и мучительно искать невидимый зазор: где-то была нестыковка, что-то они всем миром проморгали. Гарри снова и снова просматривал воспоминания о битве, видел, как Гермиона последний раз шагает в чернильную темноту коридора и чувствовал, как выгибает спину залегший под сердцем звереныш сомнения. Уверенность, что Гермиона там не погибла, была просто мистической.
Разгадка, как водится, была под самым носом. Когда Гарри, наконец, заметил ее, он даже вскрикнул от неожиданности и понесся проверять имеющуюся в его распоряжении копию протокола осмотра личных вещей Гермионы, хоть и помнил содержимое наизусть. Рукав. Палочка. Замок наручных часов.
Гарри хлопнул себя по лбу и заливисто рассмеялся, как это делают одержимые и внезапно сошедшие с ума. Расплавленный замок наручных часов. Часов, которых на Гермионе в тот день не было!
Воспоминания Патрисии и Флер были достаточно четкими, чтобы заметить это. Гермиона высоко оголила левое запястье, потирая ушибленную руку, а когда махала Флер, рукав вообще соскользнул чуть ли не до локтя. Никаких часов там не было.
Гарри долго не мог прийти в себя от внезапного открытия, которое было радостным и волнительным, обнадеживающим и пугающим одновременно. И означало оно только одно: кроме него существовал еще кто-то, кто незримо вел Гермиону в коридор южной башни и кому очень нужно было сделать так, чтобы ее посчитали мертвой.
Рон не оценил новой версии. Сказал, что часы могли быть на другой руке или вовсе в кармане. Остальным же Гарри ничего не сказал. Ему не хотелось делиться своим внезапным счастьем ни с кем. Надежда наполнила его светом и указала путь. У Гарри снова появился стимул жить.
С того дня прошло три года, за которые Гарри постарел на целую вечность. Маленькая улика стала началом большого расследования, которое захватило, вырвало из привычных рамок пространства и времени, целиком и полностью подчинило себе его существование. Три года он шел по следу. Несколько раз заходил в тупик, где еле осязаемая ниточка обрывалась, и душу сковывало отчаяние. Но Гарри не останавливался, и в конце концов благосклонная судьба все-таки вывела его на нужную стезю. Сейчас он стоял у финишной черты, за которой ждала долгожданная награда.
Над синеватой горной грядой поднималось беспощадное желтое солнце. Гарри закрыл глаза и удобнее устроился под деревом. Нужно было еще немного подождать. Ему не хотелось будить ее слишком рано.
