Можно ли простить?

Глава 1

Можно ли простить?

Автор Синичка



Эпиграф:

Андрей Роману: "Если бы Валерий Сергеевич что-нибудь знал о нас с Катей, здесь бы, вокруг Зималетто, уже стояли бы танки, а мы бы с тобой сидели бы у батареи, прикованные наручниками. Что ты ухмыляешься? Представил, как он заставляет тебя съесть твою инструкцию?“

(Фильм "Не родись красивой" серия 134)



Он нашел ЭТО в коридоре собственной квартиры. На полу, возле вешалки. И даже не сразу понял, что это такое. Поднял мятые бумажки и хотел выбросить их в мусорное ведро. Видел он плохо, что там написано прочитать не мог, но в последний момент глаза все-таки углядели свою фамилию: "Пушкарева". А вдруг это что-то важное? Пошел в спальню за очками, нацепил их на нос и начал читать:
"Мой дорогой друг и президент, поскольку ты с детства страдаешь редкой формой склероза, то я снова решил прийти тебе на помощь. Первую часть плана по укрощению нашего монстра ты уже выполнил, за что тебе от лица трудового коллектива огромное спасибо…“

Он прочитал текст трижды. От корки до корки. Читал долго, медленно, сжимая в окаменевших руках скомканные листки. Останавливался, вставал, ходил по комнате, растирая грудь там, где сердце, и читал снова. Наконец осознал, что нужно выпить лекарство - сердце сильно болело. Нашел капли, выпил. Жены дома не было, вот придет скоро, а в доме лекарством пахнет, испугается...
Открыл форточку, чтобы выветрился хоть немного запах. Хорошо, что ее нет, ей эту мерзость видеть нельзя, у нее давление...
Бедная Катюша. За что же они так с ней? С его милой, доброй, самой лучшей на свете девочкой? С кровиночкой его...
Так вот почему в последнее время она ходит, будто в воду опущенная. Он и не помнит уже, когда она искренне чему-то смеялась или нормально поела. Каково ей пережить такое? И родителям своим ничего не рассказывает, все в себе держит, молчит, да в комнате своей прячется.
Что ж это за люди такие, Жданов этот с дружком своим? А вроде таким приличным человеком казался, они его в своем доме принимали, поили, кормили. Разговаривали с ним. А он...
Произнести, что делал Жданов с его дочерью и что при этом, как оказалось, думал о ней, Пушкарев не мог. Даже мысленно.
Нет, они не люди. Нелюди.
Бедная его доченька. Наивная, доверчивая дурочка.
Как же попала к ней эта писанина? Теперь понятно, что выпали эти листки из ее сумки, когда она на работу уходила. Значит, Катенька читала это, перечитывала много раз, запершись в своей комнате. И плакала. Конечно, плакала, бумага вон в некоторых местах характерные пятна имеет. Любила, наверно, подонка этого, как же иначе? Жданов ей голову вскружил, чтобы под контролем держать, ничего святого у них нет, у богачей этих, ничего человеческого…
Темные дела там творятся, в этой их Зималетто. Что-то президент с вице-президентом нахимичили и Катю в свои махинации втянули. А потом ее же во всем и обвинят! Еще и посадить могут!
Как она могла поддаться? Как же воспитание, моральные принципы? Они же Пушкаревы! Они всегда были честны перед людьми, законом и своей совестью!
А может, она отказывалась в их делишках участвовать, вот они к ней подход и нашли. Женщина ради любви способна на многое…

Вернулась из магазина Лена. Пришлось разговаривать ни о чем, вести себя, как ни в чем не бывало. Поели, поговорили о каких-то пустяках. Спросил, словно между прочим, как дела у Катюши, что у нее нового - а вдруг Лена что-нибудь знает? Лена не знала ничего особенного. Катенька много работает, устает, сегодня у них в Зималетто показ, а ей еще и отчет надо успеть сделать к завтрашнему совету директоров, поэтому придет она домой поздно.
Все как обычно...
Зорькин разве что у них сегодня не показывался. Кстати, отчего это? Куда он вдруг делся? Лена была не в курсе, тоже этому удивилась.
А ведь Колька мог бы что-нибудь рассказать о Кате, вечно они шушукаются у нее в комнате. Секреты у них. Два молодых самонадеянных дурака. Что-то Коля точно знает, эти подонки в своей писульке его упоминали. Тоже наверно вляпался в грязь по самые уши.
Кстати, Валерий вместе с Зорькиным всю последнюю неделю по бумагам Никамоды отчет составлял, Катюша просила к этому же завтрашнему совету подготовить. А всех документов по Никамоде он так и не видел. Ох, чует его сердце: тоже не все чисто в этой, взваленной на их плечи, новой компании.
Потом он сидел перед телевизором и делал вид, что смотрит футбол. В самом деле, он не видел на экране ничего, ему было совсем не до футбола, он пытался понять, что же ему делать дальше. Жестокие, оскорбительные, насмешливые фразы о дочери из так называемой "инструкции" непрерывно всплывали в памяти и вызывали шум в ушах и сильную головную боль.
Насколько же циничны, бездушны эти два моральных урода. Как же можно так говорить, так думать о человеке, о любом человеке?! Как можно безнаказанно делать то, что они сотворили?! Зачем таких подлецов носит Земля?! Зачем соблюдать с ними какие-либо моральные принципы? Обязательно ли это? Может не зря говорит народная мудрость: "С волками жить, по-волчьи выть"? И с теми, кто способен в угоду своим гнусным потребностям жестоко использовать, а потом, смеясь, растоптать невинного человека, нужно поступать соответственно? Тоже давить и топтать?
Впервые в жизни Пушкарев понял, что готов предать свои идеалы. Что потерял он опору, стержень, всегда помогавший ему преодолевать жизненные невзгоды. И от осознания этого ему было очень страшно.
Свое недомогание он скрывал изо всех сил. Нельзя, чтобы Лена что-то заметила. Она разволнуется, захлопочет над ним и помешает. Не даст осуществить то, что он уже почти решил осуществить. Ему нужна свобода действий и возможность все хорошенько обдумать.
Поэтому он уже несколько раз принимал лекарство украдкой. Незаметно, когда Лена выходила в другую комнату, пил таблетки от головной боли и сердечные капли. Заболеть сейчас он не имеет права. Ему нужно держаться и нужно разобраться, что происходит с дочерью. И, если потребуется, наказать ее обидчиков.
Бездействие было мучительным. По-хорошему надо бы дождаться Катю и попробовать с ней по душам поговорить. Но как? Как об этом можно разговаривать?! Да и что это даст? Сидеть будут все вместе оплеванные и плакать.
Ну уж нет. Он решит проблему по-мужски. Не будет лезть дочери в душу, бередить ее раны, не будет тревожить жену, он знает, кто ему ответит на все вопросы. Еще как ответит!
Показ у них сегодня? Прекрасно! Вот он им всем и покажет!

Ему повезло. Лена, убравшись на кухне, почувствовала усталость, пошла прилечь и заснула. Вернее, нельзя сказать, что это простое везение, он не стал надеяться на удачу, а немножко поспособствовал. Положил жене в чай таблетку снотворного. Пусть пока спокойно поспит. Лена часто пила это снотворное, ей выписал его врач от бессонницы, так что вреда от этого не может быть никакого.
Потом он позвонил Кате. Спросил, как дела, сильно ли она устала и когда собирается прийти домой.
Вслушивался, затаив дыхание, в ее нежный усталый голосок. Что же с тобой, дочка, происходит?! Как ты переносишь эту кошмарную ситуацию?! Он еще не знает подробностей, но то, что ситуация кошмарна, совершенно ясно. И подробности он узнает обязательно и из первых рук!
Катя говорила то же, что и всегда: что ему не нужно волноваться, что у нее много работы, и придет она домой не раньше двенадцати.
Ну конечно! Вкалывает на них с утра до ночи!
Его умная, трудолюбивая, ответственная дочь... Выполняет свои обязательства при любых условиях.
Спросил, почему так поздно нужно там сидеть, выслушал информацию об отчете и показе. С недовольством и раздражением осведомился, где же проходит этот дурацкий показ, когда он начинается и заканчивается. Катя вопросам немножко удивилась, но все же ответила: назвала адрес и четкое время начала представления.
- А заканчивается когда? - ворчливо допытывался он.
- Это неизвестно, может и далеко за полночь, а тебе зачем? Я же туда не еду, я у себя в кабинете как обычно работать буду.
Действительно, знать ему это вроде как и без надобности.
Побурчав еще немного для видимости, еще раз выразив недовольство несоблюдением Катиным начальством трудовых законодательных норм, Валерий положил трубку.
Если бы нарушение трудового права было единственным преступлением, на которое пошли Kатенькины начальники!
Пошел в Катину комнату, попытался найти документы по Никамоде, все обыскал: и письменный стол, и шкаф, и под диваном - нигде не нашел ни одной бумаги. Даже тех, над которыми сам еще вчера работал. И компьютера Катиного на столе не было. Наверное, Коля все к себе забрал.

Долго после безуспешных поисков сидел за столом подполковник Пушкарев. Сгорбившись и неподвижно уставившись в одну точку. Потом решительно поднялся, посмотрел на часы.
Время еще есть.
Подошел к шкафу, достал оттуда парадный мундир с орденами и медалями, заслуженными за долгие годы безупречной армейской службы. Застегнулся на все пуговицы. Бумажки эти поганые положил в карман. Долго, не мигая, смотрел на себя в зеркало, колебался, решение принимал. И принял. Достал наградное свое
оружие и патронами его зарядил.
Часто с гордостью вспоминал он, как и за что, лично из рук генерала, получил эту награду. И не думал никогда, что придется пистолет, за доблестные заслуги выданный, вот так вот использовать...
Но он обязан защитить дочь и наказать подонков.


Глава 2

Задачу перед собой он поставил сложную, трудновыполнимую, но от мысли позвать на помощь друзей пришлось отказаться. То, что он собирался делать, конечно же, противозаконно, если говорить честно, просто преступно. Так что, он уж как-нибудь сам справится. Один. Подводить под статью друзей он не имеет права. Да и дело это личное, можно сказать, семейное, посторонние тут не нужны.
Сначала он сделал некоторые приготовления, запасся необходимыми предметами - вот уж не знал, что доживет до того дня, когда ему подобное понадобится!
Потом решил воспользоваться современным методом добывания информации - зашел в интернет-кафе. Кто-то может, конечно, считать, что он уже стар, отстал от жизни, несведущ в компьютерах, но ничего, в том, в чем надо он быстро разберется! Не такой уж он дурак!
Набрал в поисковике "Зималетто" и в связи с этим фамилии "Жданов" и "Малиновский". На него тут же посыпалась куча информации о компании и о жизни ее владельцев. Много читать он не стал, недосуг ему во всякие сплетни углубляться, но фотографии рассмотрел внимательно, особенно долго любовался снимками вице-президента компании Романа Дмитрича Малиновского - вечно улыбающегося, довольного жизнью, почти всегда окруженного красивыми женщинами. Об Андрее Палыче Жданове - молодом, перспективном руководителе, тоже почитал достаточно, а больше всего о том, какая красавица и умница у него невеста Кира Воропаева и какая из них замечательная получится семейная пара.
На официальном сайте компании нашел и основные служебные телефоны - вдруг пригодятся.
После этого, подготовившись, как мог, Пушкарев поехал к Зималетто. Припарковал машину неподалеку и стал ждать. Наблюдал за снующими туда-сюда сотрудниками. К вечеру, когда поток людей увеличился, ему пришлось выйти из машины и подойти поближе к дверям.
О том, что его заметят, запомнят, а потом из-за этого может быть поймают, Валерий не думал. Он вообще не задумывался о том, что будет, например, завтра. Это не важно, не имеет значения. Важно то, что происходит здесь и сейчас. Он защитит честь и достоинство своей дочери, своей семьи, докажет этим хозяевам жизни, что не все им позволено, что справедливость - это не пустой звук и за то, что они сделали, за их издевательское отношение к людям неотвратимо следует наказание.
Он был собран и сосредоточен, внутри чувствовал только гнев и ненависть. Как перед боем с врагом.

Но чем больше Пушкарев ждал, тем больше сомневался в том, что ему удастся выполнить задуманное. Во-первых, Малиновского надо опознать. Все-таки живьем он его никогда не видел и шансов на то, что он не пропустит его в толпе, было немного. Во-вторых, перехватить их обоих надо тогда, когда рядом не будет других людей, а улучить такой момент очень трудно. Вон здесь сколько народу, а на показе и подавно толпы будут. Да и вообще, вдруг они сегодня на работе отсутствуют? Черт их знает, какой у них распорядок дня! Это Катюша пропадает здесь круглосуточно, света белого не видит, а начальство не обязано! Можно туда, конечно, позвонить, но дальше секретарей он не доберется, а кто ж ему доложит, где находится и чем занимается руководство…
Эх, надо бы еще раз с Катей поговорить, но отойти на поиски телефона-автомата он уже не может, а своего сотового у него нет. Вот ведь - не полностью он подготовился...

Наконец он увидел Жданова. Тот вышел в сопровождении нескольких человек и они, громко переговариваясь, направились к машинам. Какая-то женщина с зонтиком спросила у Жданова, может ли она ехать с ним, и он согласился.
Ладно. Сначала Малиновский. У них же сегодня показ, если до начала исчезнет президент компании, то это могут сразу заметить и шум поднять раньше времени. А на отсутствие вице-президента могут и не обратить особого внимания.
Во всяком случае, он, Пушкарев, так думает.

В конце концов, ему повезло.
Когда он уже почти убедил себя, что Малиновского он пропустил и план его на грани срыва, в дверях показалась смеющаяся парочка, и Валерий, испытав острый всплеск гнева и ненависти, сразу узнал эту наглую, самодовольную, вечно усмехающуюся морду. Мерзавец был, как обычно, при деле: морочил голову очередной дурочке. Раскованно приобняв высокую, симпатичную девушку за талию, он нашептывал ей что-то на ухо. Что-то, видимо, остроумное. Девушка заливисто, с готовностью рассмеялась его шутке.
- Ну все, моя несравненная, я побежал, - легко и непринужденно, прямо при проходящих мимо людях, он поцеловал ее в губы. - Увидимся на показе!
- Ромочка, - капризно надула губки девица и повисла на Малиновском, практически вклеившись в него всеми своими формами, - ты что, не хочешь отвезти меня на показ?
- Золотце, что ты, конечно хочу! Но не могу, прости, мне домой нужно забежать буквально на минутку. Я только переоденусь и сразу примчусь к тебе. Жди меня, я вернусь и весь вечер буду любоваться только тобой!
Его рука в процессе этой противно-слащавой речи страстно елозила „золотце“ по спине вверх вниз чуть ли не до самой попы. Девица в ответ на эти манипуляции вся извивалась и переступала ногами.
Валерию на этот интим было стыдно смотреть. Тьфу ты, что у них здесь за нравы?!

- А может, я с тобой поеду? - беседа продолжалась, и тонкая кисть с длинными красными ногтями погрузилась в волосы ухажера. - Не хочу расставаться! Я тебя в машине подожду, пока ты переоденешься.
- Ну что ты, солнышко, - рука была извлечена из волос мягко, но уверенно. Видимо, сопровождение действительно не входило в его планы. - A вдруг пробки, если ты опоздаешь, Милко убьет нас обоих. Вон тебя такси ждет. Поезжай и очень скоро я буду у твоих ног! Ты даже не заметишь моего отсутствия!
Наконец, еще немного поломавшись, дама отлипла от кавалера, оставив у него на щеке ярко-красное пятно от поцелуя.
Не успел он сделать в одиночестве и двадцати шагов, как его окликнула еще одна нимфа.
- Роман Дмитрич! - словно для того, чтобы избавить Валерия от последних сомнений, пропищала она и побежала за ним, чуть не ломая ноги на тоненьких шпильках. - Куда же вы так торопитесь? На показ, наверно? Я могла бы составить вам компанию! - радостно затянула она ту же самую песню.
Но и эту претендентку на место в машине, а может и не только в машине вице-президента ожидал отказ, сопровождаемый улыбками, объятиями и поцелуями.
А зря господин Малиновский не взял попутчиц! Ох, придется бедным девушкам коротать вечерок без этого павлина.
Валерий даже удивился злорадству, которое ощутил в душе при мысли о том, что вскоре ожидает "Ромочку".
Проследив, в какой именно автомобиль садится дамский любимец, Пушкарев быстро вернулся к своей скромной машинке. Поехал следом за ним. Благополучно сопроводил до самого дома - элитной многоэтажки в элитном районе. Остался ждать возле подъезда. Пусть переоденется, во время их разговора всем нужно быть при параде.

Роман уже собирался сесть в машину, когда сзади его окликнули:
- Молодой человек, простите, пожалуйста!
Рома оглянулся. Возле него на тротуаре, согнувшись и тяжело опираясь на палку, стоял пожилой мужчина.
- Извините за беспокойство, нога вот разболелась, вы не проводите меня до машины? Она здесь рядом, за углом стоит. А то боюсь, мне одному не дойти.
- Конечно, конечно, - Рома был сама галантность. Подошел к старику, одной рукой обнял его, подхватив под локоть, а другую подставил для опоры. - Держитесь за меня.
Сделали пару шагов:
- А может вам скорую вызвать? Вам, наверное, нельзя ходить, полежать нужно.
- Нет, нет, спасибо, - старик тяжело, с хрипом дышал, - не волнуйтесь, сейчас все пройдет. Я ступил как-то неловко, ногу подвернул. У меня в машине мазь, разотру и все.

Пока все шло как по маслу, враг сам топал в ловушку. Военная хитрость удалась. Малиновский на удивление легко согласился ему помочь, а ведь Валерий совсем не был уверен, что тот откликнется на просьбу какого-то жалкого прохожего. Ну да, на первый взгляд они вполне приличные люди, сразу ни за что не скажешь, что сволочи.
- А я вас, кажется, знаю, - решил он на всякий случай еще раз удостовериться. - Вы же Роман Дмитрич Малиновский?
А то ошибется еще, не дай Бог!
- Да.
- Вице-президент компании "Зималетто"?
- Он самый. Мы знакомы?
- Моя дочь у вас работает. Много хорошего о вас от нее слышал.
На лице Малиновского расплылась его обычная улыбочка первого бабника Москвы.
- Правда? А как ее зовут, вашу дочку?
- Вот мы уже и на месте, вот моя машина, - проигнорировал Пушкарев последний вопрос. И тяжело оперся на капот, переводя дыхание.
- Как вы себя чувствуете? - в голосе Малиновского слышалось вроде как искреннее беспокойство. - Получше? Сможете сами машину вести?
Валерий внимательно всматривался в лицо стоящего рядом человека. Интересно, а если он скажет, что боится не справиться с управлением, этот медбрат вызовется и до дому его довезти? И все свои дела бросит?
Он даже заколебался. Усомнился в правильности своих намерений. Может, ладно, может, Бог им судья? Кто он такой, в конце концов, чтобы судить...
Малиновский, не зная, что решается его судьба, меж тем снова улыбнулся:
- Так вы не ответили, как все-таки дочку-то вашу зовут? Я ж ее знаю, наверно? Кому мне привет передать?
В ушах у Пушкарева зазвенело. И сквозь этот звон прорвались издевательские, убивающие слова, будто произносимые ему в лицо прямо сейчас:
„я подготовил таблицу, что-то типа меню: твои действия на завтрак, обед, ужин и… ночь. Ночь с Пушкаревой это самое трудное, но ты уж постарайся. С другой стороны, говорят, что страшилки любят, как в последний раз. Так, что возможно ты даже получишь какое-то удовольствие…“

- Спасибо вам большое, - сдавленно прохрипел он сквозь сцепленные зубы, - со мной все в порядке. Могу я вас еще попросить: там, на заднем сидении, сумка с лекарствами лежит, дайте мне ее, пожалуйста, чтоб мне самому не тянуться.
- Конечно, - все так же улыбаясь, Малиновский открыл дверцу, нагнулся и полез в машину. И вот в таком полусогнутом положении вдруг почувствовал, как в него ткнулось что-то твердое:
- Садись в машину! - жесткий приказ был отдан тем же голосом, но совсем другим тоном. - Быстро!
Рома растерялся. Никогда в жизни на него еще вот так никто не нападал.
- Что? - спросил он недоуменно и попытался выпрямиться, но не успел - получил сильный удар чем-то твердым по затылку и потерял сознание.
Очнулся Рома довольно скоро от головной боли. С трудом открыл глаза и понял, что полулежит на заднем сидении машины, а обе руки его накрепко привязаны к дверце. Машина двигалась, и за окном было темно.
Рома потряс головой и невольно застонал.
- Очнулся? - подал голос водитель.
- Кто вы? Что вам нужно?
- Скоро узнаешь, - последовал зловещий ответ.
Роман задергался:
- Вы что, с ума сошли?! Куда вы меня везете?! Выпустите меня немедленно!
Водитель промолчал и за всю дорогу Малиновский не добился больше от него ни слова.

Наконец, машина остановилась. Рома сгруппировался, готовясь к бою. Сейчас его будут куда-то вести, а для этого нужно отвязать веревку от дверцы. Ну а там уж он постарается... В конце концов, он моложе и сильнее.
Но шанса проявить свою силу ему не дали. Водитель обошел машину, открыл дверцу с Роминой стороны и резко ткнул ему чем-то вонючим в лицо. Отстраниться Рома не успел, машинально вдохнул и... снова отключился. Вернее, заснул, потому что Пушкарев сунул ему в лицо платок, пропитанный хлороформом.
Когда Роман очнулся в следующий раз, он уже лежал на полу в темноте связанный и с заклеенным скотчем ртом.



Глава 3

После содеянного и пережитого запал у Пушкарева немножко прошел. И чувствовал он себя неважно. Тряслись руки, подкашивались ноги, и снова болело сердце.
Все-таки не каждый день ему приходится по-бандитски нападать на людей. И перетаскивать тяжелое бесчувственное тело из машины в гараж. И связывать человека по рукам и ногам.
Ему было плохо.
Но он привык всегда доводить начатое до конца и не отступать от однажды принятого решения.

Нужно поймать второго. Главного исполнителя.
Он должен проделать всю операцию еще раз - должен найти и заманить в свои сети Андрея Жданова.
Хотя это очень проблематично, тот, наверное, сейчас в окружении кучи народу под аплодисменты речи толкает. А потом, по окончании действа может в такой же толпе куда угодно поехать, да хоть бы и дальше кутить! Кто их знает, как они подобные мероприятия проводят. Как же наедине-то его застать? Потом-то уж он разберется! План по захвату давно готов. Пушкарев хоть и немолод и здоровье уже не то, но голова у него еще соображает, и сноровка военная присутствует. Есть еще порох в пороховницах! Вон с кобелем этим Малиновским все прошло без сучка, без задоринки! Лежит сейчас в гараже, отдыхает. Неудобно, поди, лежать, не то, что с девчонками голыми в теплой постельке, но ничего - потерпит. Подождет подельника, разговор Пушкарев с ними обоими вести будет.
Ишь, как за ним женщины бегают! Да и за Ждановым, наверное, точно так же. Что ему невеста? Так - брак по расчету, капиталы, небось, как это у богачей принято, соединяют. Невесту он не любит и не уважает, раз мог за ее спиной творить такое. А кого они любят-то вообще, кроме самих себя?!
Мерзавцы! Молодые, богатые, разбещенные! К своей цели по головам идут, кроме себя, никого за людей не считают!

Малиновского он в своем собственном гараже запер. Единственное, о чем он принципиально не заботится, это о том, чтобы замести следы. Вот этого он точно делать не будет. Пушкарев за свои поступки привык отвечать! И ответит. Пусть его потом накажут, пусть посадят, но он свой долг перед дочерью, да и перед самим собой выполнит! А там уж будь, что будет... Он потом сам сдастся, сам в милицию пойдет. А Леночка и Катюша эти сегодняшние его действия поймут и простят, должны же они понять, что иначе он просто не может...

Во сколько же заканчиваются у них эти показы? Сейчас начало десятого. Ух, долго же он с этим мерзавцем возился...

Надо позвонить Кате. Узнать, может, у нее новая информация есть о Жданове, что он там после показа делать намерен.
Может быть, Катенька уже собирается домой? Хотя вряд ли, она говорила, что раньше одиннадцати не закончит отчет этот их. Дома значит, около двенадцати будет. Лена к тому времени уже точно проснется, заметит его отсутствие, разволнуется... А может и сейчас уже проснулась и его разыскивает. Как плохо, что нет у него своего сотового. Пригодилось бы ему сейчас последнее слово науки и техники…

Вот так беседовал сам с собой после содеянного подполковник Пушкарев. Сидел в машине, курил сигареты одну за другой и думал. Вообще, в последние годы он курил мало. Ему вредно, он это понимал, да и Лена всегда сердилась, если запах чувствовала. Он старался ее не волновать и курил только на встречах с друзьями или изредка в форточку, когда жены дома не было.
Но сейчас не тот случай, чтобы о здоровье думать. Вся жизнь под откос пошла.

Время поджимает. Сидеть некогда. Решил ехать по указанному Катей адресу туда, где проходит показ, а там уж как пойдет.
По пути заметил телефон-автомат, позвонил Кате. И тут ему снова повезло, Бог, видимо, на его стороне! На его недовольный вопрос, как же Катенька доберется так поздно домой, она папу успокоила, мол, не волнуйся, меня Андрей Палыч отвезет. Вот оно как! Благодетель нашелся! Ну да, у них же вроде как "отношения", вполне может быть, что считает Жданов себя обязанным Катеньку домой возить.
А может и не домой?! Может, потащит ее куда-то сволочь эта?! Он же влюбленного из себя изображает, он ее соблазнил, он дотрагивался до нее ручонками своими…

Надо его у входа в Зималетто перехватить, успеть надо обязательно!

Он не успел. Спешил, гнал на огромной скорости, нарушал правила, но не получилось у него, потому что он растяпа. Машину вовремя не заправил, вот бензин в самый неподходящий момент и закончился. Пришлось на заправку ехать, время терять. А потом пришлось только наблюдать, как Жданов быстро к дверям Зималетто идет и за ними скрывается. Валерий даже кинулся за ним, хотел окликнуть, остановить, вернуть, но увидел, что внутри сидит полусонный охранник, с которым Жданов уже весело разговаривает. Отчего же это он такой довольный? Сияет, улыбается, кажется, даже шутит. Вон, смеются чему-то с охранником на пару. Показ, наверное, прекрасно прошел, вот и радуется.
Скрепя сердце, вернулся Валерий в машину. Ничего он сейчас сделать не может. Не будет же он врываться в здание, обезвреживать охранника, нестись на административный этаж и хватать Жданова прямо при Катеньке.
Ладно. Он подождет.

Глава 4

…

У Андрея было прекрасное настроение. Он уехал с показа, как только смог, как только решил, что роль успешного, уверенного в себе бизнесмена и ответственного сына благополучно сыграна, почва для будущих деловых контрактов создана, и достаточное количество улыбок роздано.
Наконец, можно ехать к той, с кем ему действительно хочется быть.
Он примчался к Кате даже на полчаса раньше условленного времени, весь в предвкушении вечера и ночи (!) с ней. Чувствовал в себе удивительную легкость, подъем, радовался возникшему внутри убеждению, что любим, что все у них наладится, непонятное, пугающее отчуждение исчезнет, и они снова будут вместе. Очень хотелось верить, что Катя вернулась к нему: ведь она согласилась помочь, сделать в самый-самый последний раз этот отчет. И так искренне обнимала его…
Он ей не безразличен. Она любит его и верит ему, может быть, не так, как раньше, но все же…
Снова появилась надежда.
Они начнут все сначала, и он сумеет ей доказать, что они необходимы друг другу, что-то особенное, восхитительное, сказочное, что было между ними нельзя забыть или игнорировать…

Катя его не ждала.
Когда он приехал, она стояла на пороге своего кабинета уже в пальто и собиралась уехать домой одна. Без него. На такси. Если бы он появился тут чуть позже, так, как они договаривались - к одиннадцати, он бы просто ее не застал.
Катя избегает его. Ничего не изменилось. Она согласна общаться с ним только по работе.
От этой мысли стало больно, и он постарался поскорее выбросить ее из головы.
Весь день он мечтал о ней и о том времени, которое они смогут провести вместе. Сейчас он видел ее, такую желанную, родную, и от ее близости у него перехватывало дыхание. Он умолял ее поехать с ним, не мог от нее оторваться, обнимал, целовал легкими, ласковыми, соблазняющими поцелуями - он хотел любить ее. Отогреть, сделать так, чтобы она снова счастливо улыбалась. И чтобы глаза ее снова сияли любовью к нему.
Катя была очень уставшей и очень разумной.
Завтра трудный день.
Завтра совет.
Ему нужно подготовиться и отдохнуть. И изучить фальшивый отчет, который она сделала для него.
Конечно, сделала. Катя опять спасала его…
Она говорила много правильных слов, была грустна и серьезна и то отталкивала его, то приникала к нему с какой-то отчаянной решимостью. В какой-то момент ему вдруг показалось, что она прощается с ним, прощается навсегда. Это чудовищное предположение заставило его ужаснуться и спрашивать ее снова и снова:
- Ты любишь меня, Кать, скажи, ты любишь меня?
Она горько и обреченно сказала, наконец, «да». Эта обреченность больно резанула его, и он принялся горячо уверять ее в том, во что сам сейчас искренне верил: подождать осталось всего несколько часов, завтра все изменится. Кира исчезнет из его жизни навсегда, и им больше не придется скрывать свою любовь.
- Ты веришь мне? Я тебе обещаю!
- Я всегда вам верила, Андрей Палыч, больше, чем кому бы то ни было.
И снова горьким был ее ответ…
Она сомневается в нем, и у нее есть на то основания…

Она хотела уехать сегодня домой, и он понял ее. Отпустил. Она не могла больше любить его вот так: украдкой, как чужого будущего мужа, прячась по чужим углам. И она права. Все у них теперь будет по-другому. Она заслуживает большего.
Потерпеть осталось всего один день.

Долго еще сидел Андрей в своем кабинете. Приходил в себя. С удивлением прислушивался к себе. Он не врет ей больше. Совсем. Он влюбился в Катю Пушкареву. В первый раз в жизни влюбился по-настоящему.

В мечтах о будущем время пролетело незаметно. Домой он уходил уже далеко за полночь.
- Андрей Палыч, подождите! - услышал он вдруг знакомый голос.
Оглянулся. К нему быстро шел встревоженный и расстроенный Катин отец. Что он делает здесь так поздно? Андрей испугался.
- Валерий Сергеич, что случилось? Что-то с Катей? - кинулся он навстречу будущему тестю...


Глава 5

Вышел, наконец. Что ж он делал-то там столько времени один ночью? Катенька вон давно уже на такси уехала, а этот все сидит в своем Зималетто - трудится! Людей на себя круглые сутки работать заставляет и сам трудоголик что ли ненормальный? А скорее всего, очередные планы свои паршивые вынашивает, думает, кого бы еще грязью облить! О кого ноги вытереть! Катенька молодец, никуда с ним не поехала, отказалась. Умничка!

Окликнул. Подошел. Взволнованного отца сыграл как по нотам:
"Где же Катюша, почему так долго на работе задерживается, я уж сам за ней приехал, не выдержал. Как уехала?! Когда?! Больше часа назад?! Почему до сих пор домой не добралась?! Ох, что-то мне с сердцем плохо..."
Ну, Жданов же, как и дружок его, из себя приличного человека корчит, обязан пожилому, больному человеку помочь. Сам и за руль его машины сесть вызвался и до дому беднягу доставить.
Ишь, с места как рванул, аж тормоза взвизгнули! Мобильник свой дал, чтобы Валерий мог домой позвонить - вдруг Катюша дома уже, пока папа тут за ней катается? А нету Катюши дома! Пушкарев знает, как разговаривать нужно, чтобы и жену успокоить, мол, с ним все в порядке, жди, не нужно в розыск подавать, и одновременно сделать вид, что взволнованная мать дочку ждет, нервничает.
Жданов разговор выслушал, зубы сжал и еще больше скорость увеличил. Тоже, можно подумать, нервничает. А побледнел-то как! И в руль обеими руками вцепился. За Катеньку, видите ли, сильно переживает. И его, встревоженного папу, вроде как успокаивает: "Не волнуйтесь, Валерий Сергеич, Катя точно дома уже будет, пока мы приедем". Артист! Хотя, может он и в самом деле переживает - завтра ж у них собрание какое-то важное, Катюша на работе нужна. Как же без Катюши! Не обойдутся! Вот и волнуется президент за фирму свою чертову, да за деньги свои.
Подонок!
Несколько раз Валерий домой по дороге звонил. Вернее, вид делал, что звонит. Номер без последней цифры наберет, и давай Леночку успокаивать:
„Скоро Катенька придет, да она же на такси уехала, вон Андрей Палыч сам это видел, что с ней может случиться? В пробке, наверно, застряли. Нет ночью пробок? А они нашли! Или она в магазин круглосуточный зайти решила. Ну и что, что у них все есть, а ей вот захотелось чего-то особенного, она и пошла! Не волнуйся, Леночка!„

Так и приехали, наконец, в свой двор. Ну и последний домой звоночек: „О, дома Катенька?! Пришла, наконец? Ну, слава Богу! Где ж она была? Ну, разве ж так можно?! А они тут с Андреем Палычем чуть с ума не сошли!“
Жданов дернулся, сам хотел с Катей поговорить, к телефону потянулся, но вот незадача: Лена говорит, устала девочка очень, спать сразу пошла.
Конечно, не надо ее тревожить. Спасибо большое, Андрей Палыч, за помощь! Очень неудобно, что побеспокоил! Еще одна только маленькая просьба: не поможете машину в гараж поставить? А то расклеился что-то совсем с этими треволнениями! Нет, нет, сердце в порядке, просто слабость какая-то, нервы, наверно... Ничего страшного, нужно только отдохнуть и все будет хорошо.
Жданов был любезен до конца. Повеселел, расслабился.
Разумеется, он поможет. Ему совсем не трудно, и он очень рад, что все благополучно закончилось. И он больше никогда в жизни не будет задерживать Катю на работе так поздно.
Такой приятный на вид молодой человек. Обходительный, вежливый, культурный.
И к Катюше вроде бы прекрасно относится и родителей ее, пожилых людей, уважает. Даже не верится, что под этой маской скрывается ТАКОЙ мега цинизм, ТАКОЕ мега презрение к окружающим. Пушкарев бы в это ни за что не поверил, если бы сам несколько часов назад собственными глазами не читал эту... слов даже нет, как назвать... мерзкую бумажонку, которая до сих пор с ним, жжет ему карман, которая показала, что на самом деле представляют собой эти люди, насколько же у них гнилое нутро.
Для Жданова еще ничего не закончилось. И вряд ли благополучно закончится.

Вот и гараж. Нужно открыть ворота.
Пушкарев открыл, Жданов заехал внутрь. Фары осветили все помещение, но это было предусмотрено. То, что не должно быть сразу замечено, замечено не было.
Андрей погасил фары, спокойно вышел из машины и захлопнул дверцу. И с улыбкой, двигаясь к выходу, предложил:
- Валерий Сергеич, давайте я вас до квартиры провожу.
И вдруг услышал сбоку из темноты какой-то странный звук. Вроде как мычание. Повернулся, сделал пару шагов и застыл - увидел за грудой колес шевелящуюся кучу тряпья.
Наверное, кошка?
Андрей не успел ничего понять, не успел задуматься. Зажегся яркий свет, и он понял, что смотрит в огромные, расширенные от ужаса глаза Ромки Малиновского.
Который лежит тут, в тряпье, связанный, грязный, измученный, с заклеенным скотчем ртом.
Прошло несколько долгих невероятных секунд, прежде чем Андрей снова начал дышать.
Грохнула, закрываясь, дверь гаража.
И вернула к жизни его двигательные рефлексы.
Медленно повернул он голову к Пушкареву и уткнулся взглядом в дуло пистолета, направленное ему в лицо.
От дикости происходящего Андрей рассмеялся. И молча пошел в сторону Пушкарева прямо на пистолет.
- Стоять! - грозный окрик заставил его замереть в нелепой наклоненной позе.
„Это просто кошмарный сон. Я, наверное, напился и сплю“, - мелькнула спасительная мысль.
- Назад! - последовала новая команда. - На пол! Лечь на пол!
- Э-э… Валерий Сергеич... - способность произносить слова тоже внезапно реанимировалась. Но тело слушаться команд не хотело - выпрямилось и снова сделало шаг по направлению к кажется реальному источнику опасности.
- Послушайте...
И тут прогремел выстрел.
Вернее, он не гремел, это был просто хлопок, видимо, пистолет был с глушителем, но для Андрея и для дернувшегося на полу Ромки это был настоящий грохот.
- Я сказал, лечь на пол! Быстро! Я не шучу!
„Приснится же такое. Завтра Кате расскажу, посмеемся“, - вяло подумал Андрей, опускаясь в своем модном длинном пальто на грязный пол.


Глава 6

Не самое приятное время было сейчас в жизни Ромы Малиновского. Бывало и получше. Лежал он, связанный, на холодном, бетонном полу среди каких-то вонючих тряпок и думал. Ругал себя.
Как же он мог так вляпаться? Вот и помогай после этого пожилым, больным людям! И главное, ну совершенно ж никакого предчувствия опасности не было, ну где же его хваленая интуиция и чутье на людей?!
Лежи теперь тут, как идиот! Вспоминай грехи свои тяжкие! Голова болит, руки, ноги затекли, рот залеплен так, что дышать трудно. Хорошо, насморка нет, а то бы вообще задохнулся.
ПОКА нет насморка. А холодно-то как…
Хоть бы не окочуриться тут раньше времени, понять бы хоть, что этому психу от него надо…

Сначала Рома активно боролся. Пришел в себя и попытался освободиться. Дергался изо всех сил, извивался на полу, мычал сквозь залепленный рот, надеясь, что его хоть кто-то услышит.
Безрезультатно.
Связан он был на совесть - и руки и ноги. А руки сзади еще и к чему-то тяжелому примотаны. Оно хоть с места и сдвигалось, но встать (даже сесть нормально!) никак не давало - центр тяжести перевешивался. Да еще и темно, как в склепе. Один раз он вроде уже чуть приподнялся, но в сторону повело, упал и ударился обо что-то больно.
В конце концов, смирился, решил силы зря не тратить, может, пригодятся еще силы-то, когда ЭТОТ вернется и, даст Бог, они драться будут.
Было страшно. Очень. И очень жалко себя. Но он старался не раскисать, храбрился. И старался анализировать ситуацию. Кому же это он так насолил?
Ничего ужасного не вспоминалось. Долгов не было. Секретной информацией не владел. Ни перед кем особой вины не чувствовал. Никого не подставлял, никому вроде дорогу не перебегал. Ну, кутили в разных компаниях, ну, в истории иногда влипали, не без этого, но все по мелочи, ерунда. Нет у него врагов, чтобы так...
Ведь не просто напали, избили, ограбили, а целенаправленно выкрали, черт знает куда вывезли, бросили тут, как на заклание…
Во всяком случае, он о таких врагах ничего не знает.
А может, выкуп хотят за него получить?
Но не так уж он и богат, не олигарх, обычный топ-менеджер в обычной компании. Ну, акционер, ну так что? Сколько тех акций...
Да и с кого выкуп-то требовать? Нет у него родственников - ни жены, ни детей, ни родителей! Некому за него платить! Некому за его жизнь волноваться!
Вот так пропадет сейчас раб божий Роман Малиновский, никто и не заплачет. Кому он нужен?! Сейчас на показе не появился, интересно, заметил это хоть кто-нибудь?! Жданову точно не до него, девчонки, с которыми трепался, собирался к ногам припасть (как их звали-то?) тоже вряд ли сильно его выглядывать будут. Пустое это все было, и они это понимали, не подойдет он к ним после показа, никто не удивится.
Вот на совет завтра не явится, тогда обратят внимание. К вечеру может даже разыскивать начнут. А он к тому времени уже в хладный труп превратится!

Надо будет попробовать все же деньги предложить, может, отпустят, какие-то накопления все же есть у него...

А может его украли конкуренты? Ну да, чтобы выпытать информацию о состоянии дел в Зималетто и секреты гениального Милко!
Кошмар, перед советом директоров пропал ценный сотрудник! Работа компании парализована, выпуск коллекции прекращен, все рыдают!
Смех, да и только...

Остается только месть обманутого мужа или разгневанного отца. Придет сейчас и кастрирует.
Женщин много у него было, это правда. Блондинки, брюнетки, рыженькие... Расставался он с ними не всегда хорошо. И слезы бывали, и упреки, и даже угрозы. Не все почему-то понимали и принимали правила игры. Некоторые в процессе общения прямо с катушек съезжали, так влюблялись. Вернее, вид делали, что влюблялись… Он жених завидный – небедный, успешный, довольно влиятельный. Много выгод даст положение жены Романа Малиновского.
Ну а может какая-нибудь девушка и в самом деле любила его, да пропустил он это, не заметил, не придал значения. Пренебрег. Вот и нет у него любимой женщины, которая ждала бы его, волновалась, убивалась бы за ним…
С замужними он, кстати, почти не связывается, зачем, когда вокруг столько красоток, совершенно свободных? В основном, подружки у него молоденькие, мечтающие о карьере модели, и условия он всегда четко обрисовывает: легкое, приятное проведение времени и никаких обязательств. В благодарность он, как вице-президент модного дома, обеспечивает контракты, показы, ну, подарки там дарит всякие. И все!
Но иногда ох как непросто бывает отделаться. На Клочкову вон с ее беременностью сколько нервов потратил!
А может и тут девица беременная оказалась, а разъяренный папаша разбираться вздумал? Сейчас явится: или женись или убью! Вот потеха будет...

Или сама рыбка после их расставания сошла с ума от горя и злости и бандитов наняла, чтобы его уму-разуму научить?
Нет, это уже вообще мыльная опера получается - "Богатые тоже плачут". Тоже мне - Луис Альберто нашелся...

Время тянулось очень медленно. Объяснения произошедшему не находилось. Темнота угнетала, болело все тело, и холод пробирал до костей. И все труднее было бороться со страхом, отгонять возникающие в воображении жуткие картины возможных пыток и издевательств.
А вдруг это просто маньяк? Или сектанты? Крадут людей для своих ритуалов и убивают потом, после долгих терзаний, в религиозном экстазе…

Наконец, как Роме показалось, через много-много часов мучительного напряжения и ожидания, неподалеку послышалась какая-то возня, шум, вроде как лязг железа, и в помещение проник свет. Фары. Это гараж, понял Рома, он лежит в гараже, и сейчас сюда въезжает машина. Потом он услышал голоса и один из них сразу узнал - Жданов! Это Жданов! Неужели Андрей нашел его и сейчас этот ужас закончится?!
Странно.
Андрей вышел из машины и, спокойно с кем-то разговаривая, направился к выходу. Он что, знает хозяина этого гаража? Он обращается к нему по имени! Может быть, это такая счастливая случайность, может, его бросили в первом попавшемся месте, и вот, тут появились люди, его друг каким-то чудом появился здесь, и сейчас его освободят! Рома замычал, задергался, пытаясь привлечь внимание. Зажегся свет, и они с Андреем уставились друг на друга. Рома четко видел недоумение, изумление, растерянность, а потом ужас в глазах Жданова.
И тут начался кошмар.
Как в кино.
Как в одном из этих идиотских боевиков.
Кто-то заорал: "На пол! Лечь на пол!", и прогремел выстрел. Настоящий выстрел! Прозвучавший совсем не так, как из телевизора. Гораздо страшнее.
А потом Рома увидел, как Андрей, беспомощно вопрошая: "Валерий Сергеич, что вы делаете? ", покорно опускается на колени. Подчиняется приказу и ложится лицом в пыль.
Вот и все. Его тоже заманили в ловушку. Видимо, вдвоем они где-то накосячили, кому-то на мозоль наступили.
Не получились из них супермены... В условиях настоящей опасности повели себя оба как дети малые...
Но нападающий-то, кажется, только один, больше никого тут нет. Все тот же сумасшедший, его захвативший дед. Выправка военная - свихнувшийся старый вояка, разгуливающий по улицам с пистолетом и бросающийся на людей!
Может не все еще потеряно, он, хоть и вооружен, но все-таки одиночка, может Жданову удастся его скрутить?
Вот удачный момент - псих подошел к Андрею очень близко! Бросил перед ним на пол какие-то бумажки.
Ну, Андрюха, давай! Рывок!
Почему он медлит?! Почему теряет такой шанс?!
Ну да, маньяк направил на него пистолет, но можно же попытаться выбить! Развернуться и выбить ногой! Андрей же может, он тренирован, драться умеет и пока даже не связан. Он же должен был уже понять, что дело приняло очень серьезный оборот, что нужно спасаться!
Почему он не сопротивляется?!
Взял с пола бумажки, начал читать, дернулся, попытался встать, но, повинуясь очередному окрику, замер. Застыл, как изваяние.
Очень вовремя! Что там такого может быть написано, чтобы стоять вот так - в жалкой позе на коленях, как кающийся грешник?! Как воплощение мировой скорби?! Чтобы с ужасом, умоляюще смотреть на деда снизу вверх и, запинаясь, лепетать:
- Валерий Сергеич, как это к вам попало? Катя видела это? Как она? Валерий Сергеич, все не так, это неправда, это страшная ошибка, я люблю Катю...
Что он несет?! Какая ошибка?! Какую еще Катю?!
В самом деле что ли разгневанный папаша обнаружился, только по душу Жданова? А при чем здесь тогда он, Рома Малиновский? Почему лежит тут связанный и наблюдает все это?

Папаша от слов Андрея пришел, кажется, в еще большее бешенство:
- Любишь?! Это такая у тебя любовь?!
Побагровел, нагнулся и со всего маху врезал ему кулаком в лицо:
- Даже имени моей дочери произносить не смей!
Андрей даже рукой не прикрылся. Упал от удара снова на пол. И получил новый удар ногой по ребрам.
- В сторону ее не смей смотреть!

Да что же это такое делается?! Самоуверенный старикан Андрея даже не связал. Слишком надеется на свое оружие. Сто раз уже можно было выбить у него из рук этот чертов пистолет, вскочить и вмазать ему как следует!
Жданов не защищается.
Совсем.
Даже не группируется, чтобы уменьшить боль от ударов. Он что, забыл, как нужно вести себя в драке?!
Хотя, какая же это драка, это избиение...

Больно смотреть, как молодой, сильный мужчина безропотно позволяет себя бить, больно слышать, как он блеет что-то невразумительное...



Глава 7

Он слишком много сил потратил на то, чтобы их сюда затащить. И вот они здесь - люди оскорбившие, использовавшие и унизившие его дочь. Вот они у его ног, в его власти - поверженные и тоже униженные. Он может сделать с ними все, что угодно, даже убить. И его месть свершится, сволочи получат сполна.

Почему же он чувствует такое опустошение?
Нет, он не собирался их убивать или калечить, он не маньяк и не убийца, руки марать из-за них, взваливать на себя такой груз вины и ответственности, позорить свою семью он не хотел. Он хотел выяснить подробности их махинаций, понять, что угрожает Кате. И наказать их. Чтобы запомнили на всю жизнь, чтобы в следующий раз, когда захотят вот так вытереть о человека ноги, испугались, что кто-то может отомстить. И возможно страх перед возмездием их остановит. Заставит задуматься.

Но как именно их наказывать он не знал. Действовал, как в угаре - завлечь, поймать, нейтрализовать. Так было с первым - с Малиновским.
Со Ждановым так не получилось.
Этот гад посмел что-то сказать о любви к Кате, и вспышка ярости накрыла его с головой. При таких обстоятельствах, при всех тех мерзостях, которые он, отец, только что читал в ее адрес - это у него называется „любовь“?!
Он потерял осторожность, безрассудно приблизился к Жданову и ударил его. И совершенно не подумал, что тот может оказать сопротивление.
Если бы началась настоящая драка, шансов у него против физически крепкого, разозленного мужчины очень мало, практически нет совсем. Насколько Жданов хорошо дерется он прекрасно знал - видел когда-то, как тот держал удар один против четверых. Так что, этот молодчик легко мог бы его скрутить, да еще и завладеть оружием. Что бы тогда было?
Да и вообще, что из того, что у него в руках пистолет? Все равно не стал бы Пушкарев стрелять в человека. Попугать разве что...
Жданов почему-то не защищался. Позволил себя бить.
И сейчас, глядя на то, как он, все еще лежа, вытирает с лица кровь, Валерий испытывал стыд. За себя, за то, что не сдержался, взбесился настолько, что принялся избивать беззащитного, лежачего человека.
A еще он вдруг понял, что сопротивляться Жданов не будет. И не потому, что боится его пистолета, а просто не будет и все. С чего он так решил? Появилась такая внутренняя уверенность.

- Вставай, - приказал коротко. - И без резких движений! Пристрелю! - добавил на всякий случай.
Расслабляться нельзя! Может Жданов удобный момент для нападения выжидает!
Махнул пистолетом в сторону лежащего Малиновского.
- Иди к нему.
Андрей тяжело поднялся. Снова вытер кровь с рассеченной губы и вдруг, глядя на него со странным сочувствием, произнес:
- Валерий Сергеич, вы только не волнуйтесь. Пожалуйста, постарайтесь успокоиться.
И улыбнулся ему слегка вроде как ободряюще:
- Все правильно. Я виноват. Может быть, когда-нибудь вы простите меня…
- Заткнись!
Он что, жалеет его?! Оправдывает?! Беспокоится о его здоровье?! Вот так, стоя избитым под дулом пистолета?!
Скажите, какая забота! О себе бы лучше подумал, как невредимым отсюда уйти!

Подошел к Роману и резко сорвал с его лица скотч.
- Дружку своему расскажи, в чем дело, чтобы тоже в теме был! Чтобы понял, за что он здесь такой красивый лежит!
Андрей тяжело вздохнул и посмотрел Малиновскому прямо в глаза:
- Ром, тут твоя инструкция, а это папа Кати Пушкаревой…



Глава 8

Первая фраза, произнесенная Малиновским после того, как его рот получил свободу, была непроизвольная, длинная и нецензурная.
Затем Рома снова погрузился в молчание.
В голове его происходила лихорадочная работа мысли: складывался пазл, вырисовывались масштабы постигшей их катастрофы. Всплывали в памяти обрывочные цитаты из его великого произведения, образы, обороты речи, эпитеты и метафоры о бедной Кате Пушкаревой, которые он, развлекаясь, с таким удовольствием и беспечностью не так давно доверил бумаге. Вспомнилось и то творческое вдохновение, которое посетило его во время создания этого шедевра.

Как же он мог забыть об этой несчастной бумажке?! Ведь столько всего передумал, а это как отрезало! Так до последнего момента и не вспомнил! И теперь совершенно не готов к такому повороту событий.
Кретин! Остолоп!
Думай!!!
Значит, Пушкарева читала его сочинение.
Из этого следует, что Зималетто им не видать, как своих ушей. Они со Ждановым нищие.
И молчала же, зараза, столько времени, кишки им мотала, издевалась, a о том, что письмо видела - ни слова! Oни с Андрюхой, как идиоты, никак понять не могли, в чем дело, что с Катенькой случилось, a ларчик-то просто открывался! Пушкарева уже давно себе плацдарм для захвата Зималетто готовит! Собирается их по миру пустить!

Да что там деньги, одернул он сам себя, вспомни, где находишься и с кем! И в каком положении! Выбраться бы живым!
Папаня у Катерины крут - вон как взбеленился! Видимо, только недавно эта инструкция к нему в руки попала.
И зачем таким нервным оружие выдают?!

А главное, он же просто пошутил! Он же против Кати ничего не имеет! Это у него чувство юмора такое! Дурацкое! Специфическое!
Докажи это теперь психу вооруженному...
Но написано там красиво. Со смаком. С чувством. Не удивительно, что папаша взбесился.
Но все равно, это не повод, чтобы хватать, вязать, бить по голове, пистолетом размахивать...
Или повод?
А вдруг он их просто пристрелит?

На этой вдохновляющей мысли к Роме вернулся слух, и он услышал, как Жданов все еще кается, посыпает голову пеплом и втолковывает Пушкареву, как он любит, обожает его дочь.
Ну что ж, может это и правильная линия поведения. Рома и сам сейчас признаться готов, что обожает Катеньку, только бы это помогло утихомирить папашу.
Но если бы Пушкарев его развязал, разговор был бы другим. Он бы припомнил ему и удар по голове, и эти чертовы впившиеся в тело веревки, и вообще весь пережитый (до сих пор переживаемый!) ужас сегодняшней ночи.
Инструкция инструкцией, но, в конце концов, это только письмо - да, обидно, но нападать на людей, угрожать им пистолетом, стрелять - это не лезет ни в какие ворота! За такие вещи срок полагается! И по морде как следует.
A Андрюху, похоже, чувство вины пришибло. Ни о чем, кроме своей любви, говорить не способен. Стоит столбом рядом с Пушкаревым, свободно стоит, не связанный даже, и лопочет скороговоркой одно и то же: "Это ошибка, позвольте мне с Катей поговорить, мне нужно ей все объяснить!"
На большее его не хватает.
Ну, какая к черту любовь?! Кто ж поверит? Тем более после всех прочитанных в инструкции откровений! Что ж тут можно объяснить?
Нечего беседы вести! Пора уже стукнуть деда по темечку и пистолет отобрать. Милицию вызвать и друга своего развязать, наконец.
Все тело ломит уже, руки так затекли, что не чувствует их совсем.
Любое сопротивление никак не превысит пределов необходимой обороны, они под прицелом за жизнь свою борются! Их любой суд оправдает! А папашу в тюрьму!

Ах, оскорбили его девочку!
Ну да, оскорбили. И посмеялись. И использовали.
А что он хотел?
На что она могла рассчитывать с такой внешностью?
Если подумать, ничего плохого с ней не происходило. Наоборот, такого красавца в постели имела, когда бы еще ей так повезло? Когда бы еще такой мужчина на нее внимание обратил?
Они со Ждановым подарили ей несколько месяцев счастья! Она благодарна должна быть!
И зачем она вообще полезла в пакет?! Ее что, в детстве не учили, что читать чужие письма нехорошо? Не была б такой любопытной, на всю жизнь остались бы чудесные воспоминания о прекрасной любви! В старости бы вспоминала, внукам рассказывала!
А так - получила по полной! Сама виновата!

Нет, в другой ситуации Рома, может быть, и посочувствовал бы бедной девочке.
Прочитать такое о себе неприятно и, наверное, больно, он это понимает. И совсем не хотел, чтобы так получилось, не настолько уж он бесчувственный. Может быть, у него даже проснулась бы совесть, ему стало бы стыдно и жалко ее, и он попросил бы у Кати прощенья (да и у ее родителей тоже, если уж на то пошло).
Но не в этом случае!
То, что с ним сегодня произошло, перечеркнуло напрочь все его возможное сочувствие и вину. После того, что Пушкарев тут устроил, Рома себя виноватым считать не намерен! Дудки! Реакция на его пусть жестокую, но все-таки шутку совершенно неадекватна! Вон голова до сих пор болит - а вдруг у него сотрясение мозга?! Так что, никакого раскаянья, папаша своими действиями ему, можно сказать, индульгенцию выдал!


- Хватит! Со мной эта лирика не пройдет, я не красна девица! Как вы относитесь к Кате, я уже читал! Нечего мне голову морочить!
Гневный рык отставного военного ворвался в мысли Малиновского.
- Коротко и ясно - что у вас творится на фирме?! Что за махинации, куда вы втянули мою дочь?! Отвечать быстро и четко!

Эта тирада снова вернула Романа в реальность.
Пора включаться! Рядом с ним что-то происходит и нужно участвовать, как-то влиять на события, а не лежать здесь мешком безмолвным!
И говорить постараться уравновешенно и хладнокровно, как с нервнобольным!

- Валерий Сергеич, - попробовал Рома вступить в „беседу“, но голос его подвел, сорвался на фальцет от напряжения и долгого молчания. Пришлось откашляться и начать сначала:
- Валерий Сергеич, я тоже прошу у вас прощенья. Это письмо действительно просто глупая шутка, и мне очень жаль, что я его написал и этим сделал больно Кате и вам. Пожалуйста, простите. На самом деле, мы, честное слово, Катю очень уважаем…
- Какое еще честное слово?! - покаянная речь была безжалостно прервана ревом. - Какая у тебя может быть честь?!
Ладно.
Спокойно.
Перейдем ко второй части выступления.
Попытаемся достучаться до разума.
- Я поступил нехорошо, я виноват, но то, что делаете сейчас вы - это преступление, понимаете? Пожалуйста, развяжите меня, и мы мирно поговорим. И я обещаю, что не подам на вас заявление в милицию за похищение и насилие надо мной.
- Я наказания не боюсь! Меня не запугаешь!
- Я вас не пугаю, я прошу вас успокоиться и отпустить нас. Мы просим прощенья у вас и, конечно же, попросим прощенья у Кати за эту идиотскую шутку.
- Я отучу вас так шутить, вы у меня эту шутку надолго запомните! - Пушкарев нависал над Романом и пистолет дрожал в его руке.
- Конечно, запомним, ну, давайте все же взаимно простим друг друга. Я не обижаюсь на вас за то, что вы сделали, я понимаю, вы рассердились и расстроились, вы переживаете за дочь, поэтому, если сейчас вы нас отпустите, мы забудем о случившемся, и вы не попадете в тюрьму за нападение на людей.
- Плевать я хотел на твое понимание! Я отпущу вас тогда, когда сочту нужным! И если сочту нужным! Я хочу знать, что вы натворили в компании и что из-за вас грозит моей дочери! Правду! Немедленно!

Попытка не удалась.
Очень трудно собраться с мыслями, когда лежишь в ногах у сумасшедшего и любуешься на направленный на тебя пистолет. Пропадает умение подбирать слова и убеждать.
Видимо, что-то он сказал не то. Зря наверно про уважение вспомнил. Письмецо-то его насквозь уважением к Катеньке пропитано!
Глупость ляпнул.
Кроме того, это ж у Пушкарева честь офицерская, а у Малиновского так - мелкая душонка! Поэтому можно его по башке и мордой в грязь! И издеваться!

Что ж он еще задумал?! Какое для них наказание?!

Стоп. Эмоции и страхи в сторону. Надо рассуждать здраво и по возможности спокойно.
Договориться не удалось. Придется искать другой способ.

Что же Пушкареву на эти его вопросы отвечать? Полную правду, скорее всего, говорить нельзя. Раз папаша до сих пор не знает, что они баснословно богаты, раз Катя все еще родителей на этот счет не обрадовала, то им с Андреем его просвещать не стоит. Ни к чему это. О чём же тогда с ним торговаться, чем подкупать, чтобы отпустил, если все капиталы Зималетто уже и так принадлежат его семье?
Нужно хорошо подумать, что именно говорить, а о чем умолчать. Нужно разработать благозвучную версию положения в компании. А времени нет!
И пока он, Рома, снова борется со своей немотой, подбирает выражения и решает с чего начать, Жданов говорит! Он, видимо, проглотил сыворотку правды и лепит как на духу все, как есть!
Причем начал Андрей неплохо: "Кате ничего не угрожает", "я один во всем виноват" (ну, это в очередной раз), "если что, я все возьму на себя, Катя только выполняла мои приказы"...
Ладно. Это нормально.
A вот „В Зималетто большие проблемы. Я уговорил Катю подделывать отчеты для акционеров, чтобы это было незаметно. Она не хотела обманывать, возражала, но я настоял“ выглядит уже очень сомнительным. Вернее, просто опасным. Катю-то он выгораживает, но слишком сильно себя обвинять все же не стоит: вдруг Пушкарева перемкнет, и он решит виновника всех бед, человека, толкнувшего его дочь на скользкую дорожку обмана таки пристрелить?
И вообще, ну зачем Андрей все это рассказывает?! Можно же как-то обтекаемо...
Но с другой стороны, „Катенька не виновна ни в чем, и я обязательно прикрою ее в случае чего“ - это построение правильное.
Из него следует, что Жданов Катеньке все-таки нужен для того, чтоб ее защищать. И папе неплохо бы задуматься, может не стоит Жданова сейчас слишком обижать, он доченьке еще пригодится. Ну и Малиновского заодно слишком обижать не надо.
Логично.
В этот момент процесс самобичевания вдруг был дополнен геройским поступком: благородный правдолюбец решил о друге похлопотать и порывисто произнес: „Валерий Сергеич, отпустите Малиновского, он здесь ни при чем, он дурак просто и шутки у него дурацкие!“ Ну и заключил, как водится: "Во всем виноват только я".
Очень мило.
Просьба была, конечно, отклонена и поступило требование продолжать рассказ дальше.

И вот после этого Андрея повело совсем не туда!
На очередной приказ рассказать суть махинаций, например, пояснить, в чем роль Никамоды, Жданов с ходу, ни на секунду не задумавшись, выдал:
- Все имущество Зималетто заложено компании Никамода, и Катя ее владелица".
Идиот!
Он, Рома, даже пикнуть не успел! Надо срочно спасать положение!
- Андрей, подожди…
И снова голос ни за что не хочет звучать нормально - хрипит и сипит.
Его шепот откуда-то снизу, видимо, не услышали. Жданов громко, с энтузиазмом продолжал свою исповедь и не обратил на его жалкую попытку поддержать разговор никакого внимания. Вещал дальше:
- Мы сделали это специально, чтобы спасти Зималетто. Создали Никамоду и попросили Катю нам помочь, взять на себя управление этой компанией, для того, чтобы…
. - Андрей! Можно я скажу!
Собеседники дружно повернули голову на крик.


Глава 9

Андрей плохо осознавал окружающую реальность и себя в этой реальности. Он, можно сказать, завис в безвременье, когда лежа в пыли, увидел перед своим лицом белые листы бумаги, развернул их и понял, что это такое. Вот с этого самого момента время для него остановилось.
Шок.
Обрывочные мысли.
Ужас.
Жалкий, оправдывающийся лепет - хотя, что здесь можно сказать, как оправдаться?!

Вот в чем дело. Вот почему исчезла его ласковая, любящая Катенька. Которая смотрела на него сияющими глазами, счастливо ему улыбалась и верила каждому его слову. Которая искренне радовалась их свиданиям, беспокоилась о нем и всегда готова была ему помочь.
Ее не стало. Он сам убил ее. Предал. Променял на жалкие денежные купюры.

Он стоял на коленях, видел направленный на него пистолет, знал, что на полу лежит связанный и избитый Ромка, но страха не чувствовал.
И когда Пушкарев бил его ногами, боли от ударов и желания защищаться не чувствовал тоже.
Удары казались слабыми, ему хотелось, чтобы били его еще сильнее…

На него нахлынуло огромное, просто затопившее его раскаянье, стыд и… жалость.
Ему было очень жалко Катеньку, милую, славную, прелестную девочку, имевшую несчастье встретить на своем пути подонка Андрея Жданова.
И очень жалко этого пожилого человека, ее отца, внезапно получившего такой жестокий удар, такое оскорбление и вынужденного вот так, в одиночку, встать на защиту своей дочери.

Пушкарев прав.
Что бы он сейчас с ними ни сделал, это будет правильно.
Необходимо.
Закономерно.

Андрей смотрел на горестное, красное от гнева и едва сдерживаемой душевной боли лицо, на дрожащие жилистые руки, нервно сжимающие пистолет, и полностью оправдывал его действия. Даже одобрял. Они с Малиновским заслужили все это. За то, что они сделали, их нужно просто убить.

Нет, убивать нельзя, пришла вдруг в голову рассудительная мысль, это поломает жизнь всем: и Валерию Сергеичу и его семье. Как они потом будут жить с таким грузом ответственности?
И кто же тогда расскажет Кате, что все написанное в этой инструкции абсолютная ложь, чушь, что Андрей Жданов никогда, ни единой секунды не думал о ней так, как накалякано в этой подлой бумажке!

Он любит ее!
Он мечтает о ней!
Она снится ему каждую ночь!
Те две ночи, которые она подарила ему, были восхитительны…
Никогда в жизни не переживал он ничего подобного.
Ему снится, что они занимаются любовью, он обнимает, целует ее, а она жарко шепчет его имя...
И он просыпается, изнемогая от желания.
Обязательно нужно ей об этом сказать…

Он не врал ей. Почти. Ну, разве что чуть-чуть, в самом начале отношений, просто и сам не понимая тогда, как к ней относится.
Он просто дурак.
О том, что Катя единственная женщина, которая нужна ему в жизни, он понял всего несколько часов назад.
Слишком поздно.
Ничего у них не будет, никакого совместного будущего. Все то, о чем он так сладко фантазировал в своем кабинете, никогда не осуществится. Он сам все бездарно разрушил.

Теперь ему понятно ее поведение. Катя не разлюбила, она возненавидела его.
И правильно.
Она защищалась, спасалась от него, как могла. Ей было больно, ей больно до сих пор, постоянно, каждую минуту. Иногда ему казалось, что он видит страдание в ее глазах, но он не верил сам себе, отбрасывал эту мысль, как невозможную, а теперь понимает, что это правда. Катя страдала из-за него. И до сих пор страдает.
Слепой идиот!

Как же она это пережила?! Как вообще это можно перенести?!
Прочитала о себе ТАКОЕ и продолжала каждый день видеть его, разговаривать с ним, работать на него. Сидела в своей душной каморке и знала, заранее знала каждое слово из этих дурацких открыток, которые он, как идиот, продолжал строчить ей каждый день! И наверняка слышала его суперсекретные, придурковатые разговоры с Малиновским!

Как она это выдержала?! Почему ему все не сказала?! Почему не ударила, не швырнула эти проклятые бумажки ему в лицо?!

Даже терпела его прикосновения. Зачем? Терпела, правда, с трудом, это было заметно. Еще недавно, хотя, кажется сто лет назад, а ведь всего только сегодня вечером, он имел наглость дотрагиваться до нее, приставал, лез с поцелуями, чего-то от нее требовал, а она...
Она мучилась от этого. Уклонялась, отстранялась, как могла.
Он ей отвратителен.
Конечно же, отвратителен!

Им никогда не быть вместе, это понятно. Катя не простит его никогда. Такое не прощают.
Но он обязан рассказать ей правду о своем отношении! О том, что любит ее! Хочет ее! И ревнует.
Боже, как же он ее ревнует...

Надо убедить, добиться, чтобы она выслушала и поверила! Ради нее. Ради того, чтобы она могла жить дальше.
Иначе, после такого плевка в душу, такого разочарования в любви и людях, ей будет очень тяжело в будущем…

Постепенно сознание прояснилось. Появилась цель, более-менее четкое понимание, что же нужно делать.
Ему нужно как можно быстрее поговорить с Катей. А для этого надо выбраться из этого гаража живым и хотя бы относительно здоровым, способным двигаться и говорить. И желательно выглядеть так, чтобы своим видом не напугать ее.
А еще он должен помочь ее отцу пережить все, что происходит сейчас, не допустить, чтобы случилось непоправимое, то, что сломает их жизнь навсегда. И постараться хоть как-то его успокоить, чтобы ему не стало плохо, Катя говорила, у него больное сердце. Если с Валерием Сергеичем что-то случится, виноват в этом снова будет только он, Жданов, и эта вина тоже ляжет тяжким грузом на его плечи.

Когда Пушкарев начал задавать вопросы о положении дел в компании, Андрей даже обрадовался возможности все рассказать.
Он расскажет всю правду, все, как было, и может быть это поможет хоть чуть-чуть оправдаться, хоть как-то облегчить боль Валерия Сергеича.

И Андрей говорил…
Торопливо и искренне. Обвиняя во всех бедах только себя и оправдывая Катю. Постоянно подчеркивая ее профессионализм, ум, честность и нежелание участвовать в махинациях. И через предложение повторяя, что ничего действительно противозаконного они не делали, что он любит ее и ни за что не позволит, чтобы она хоть как-то отвечала за их совместные неблаговидные дела.
Пушкарев слушал. Смотрел сурово, мрачно, но слушал.
И Андрей уже начинал надеяться, что вот так они поговорят, он все объяснит, и Валерий Сергеич их отпустит.
Да, конечно, он не поверит в его любовь, будет и дальше считать, что они мерзавцы, втянувшие Катю в сомнительные махинации, развалившие за какие-то несколько месяцев доверенное им дело, конечно же, он будет категорически против каких бы то ни было отношений подлеца Жданова с его дочерью, но все же - это нормальная жизнь. Без похищения, избиения и размахивания перед носом оружием. Без пограничного состояния здоровья и психики, угрожающего то ли убийством, то ли инфарктом.
Может быть, Пушкарев все же хоть немного успокоится, спрячет, наконец, пистолет, развяжет Ромку, и они более-менее здоровыми разойдутся по домам.
И завтра он сможет увидеть Катю.

От этой мысли у Андрея даже чуть-чуть улучшилось настроение. И он с еще большим энтузиазмом продолжал отвечать на вопросы.

Помешал Малиновский. Перебил и принялся нести ахинею. Обвинять и угрожать.
Ну что он плетет?! Какая милиция, какое к черту взаимное прощение?!
Извинился за мерзости, написанные по несусветной своей глупости и лежи себе молча!
Хотя, Романа тоже можно понять: он нервничает, наверное, боится за свою жизнь, да и не очень-то ему удобно лежать там, на полу, связанным.
Ничего, потерпит! Нечего было бумагу марать! Катин отец делает то, что давным-давно должен был сделать он, Жданов. Он сам обязан был вступиться за любимую женщину и дать в морду этому дураку Малиновскому!

Ромка просто не понимает. Не дано ему почувствовать весь ужас и боль этой ситуации. И Катиного отца, подполковника Пушкарева, прямого, честного человека, для которого понятия "доброе имя", "порядочность" не пустой звук, который всю жизнь жил по совести, тому же учил свою горячо любимую дочь и гордился своей дочерью и своей порядочностью, Ромка не знает так, как уже успел узнать его Андрей.
Они, два великовозрастных идиота, посягнули на самое дорогое, что есть у Пушкарева в жизни.
Вот он и сорвался...

А молодец Валерий Сергеевич! Как же он сумел Ромку-то сюда затащить?!
И его самого так хитро в ловушку завлек! Он же сам в этот гараж приехал! Добровольно! Спешил еще, нервничал, и правда ведь испугался, что с Катей что-то случилось.
Здорово Пушкарев ему голову задурил! Ромке наверно также наплел что-то.
В общем, военная смекалка в действии!
Не нравится, видимо, Малиновскому направление их разговора, не любит он откровенничать, решил в беседе инициативу перехватить.
Ох, лучше бы он этого не делал...


Глава 10

Роме казалось, что он, наконец, благополучно вписался в разговор. Во всяком случае, он говорил уже долго, говорил, как он думал, спокойно и внушительно. И обтекаемо. Жданов его не перебивал, а Пушкарев вроде бы внимательно слушал.
- Да, Никамода совершенно легальная компания, регулярно платит налоги и с бумагами там все в порядке, вы же знаете, вы же сами их как бухгалтер и готовили. Так что, перед законом мы чисты. Кате совсем ничего не угрожает, документы, которые она... - Рома слегка замялся, подыскивая в своем лексиконе наиболее мягкое определение для факта подделки отчетов, - немножко корректировала, предназначены только для внутреннего пользования. Их никто, кроме акционеров компании, никогда не увидит. А мы с Андреем никогда не допустим, чтобы другие акционеры в чем-то обвинили Катю и причинили ей какой-то вред. У нас был с ней договор: она только номинально возглавляет Никамоду, и мы все вместе работаем, чтобы помочь Зималетто выбраться из кризиса. А потом, когда все благополучно закончится, мы, конечно же, ее отблагодарим.
- Что? Вы подкупили ее?! Предложили ей деньги за то, что она будет вместе с вами обманывать акционеров?
- Ну, зачем сразу "обманывать"? Зачем сразу "подкупили"? Мы договорились. Мы одна команда. Катя понимала, что Зималетто в беде и согласилась нам помочь.
Мы разработали очень подробный антикризисный план, все продумали, учли до мелочей и уверены, что план сработает, и наша компания примерно через полгода преодолеет трудности. Нам просто нужно время и нужно, чтобы нам никто не мешал. Поэтому мы решили акционерам о проблемах ничего не говорить. Чтобы они не волновались зря, и чтобы не терять времени на объяснения.
- Довольно молоть чушь! Какая вы замечательная команда, как вы беспокоитесь о других и как уважаете мою дочь я уже знаю!
- Валерий Сергеич, ну, простите меня, это письмо просто наиглупейшая шутка, я же вам говорю! Я очень сильно раскаиваюсь, что написал там этот бред, я так не думаю, я очень уважаю Катю, это правда, поверьте, уважаю за ее ум и профессионализм! Простите меня!
В собственном голосе Роме слышалась сейчас искренность и даже душевность. Он сознательно извинялся только за себя, не вспоминая Жданова, подумал, что так его раскаянье будет звучать более правдиво. Андрей Катю любит, Роман очень уважает - все прекрасно. Мир, любовь, дружба.
И, кажется, папаша начал успокаиваться. Вслушиваться в то, что ему говорят. Покрикивает еще, конечно, но хоть пистолетом в лицо не тычет.
Рома решил закрепить успех.
Андрюха слишком много рассказывал о своей неземной любви, это конечно, хорошо, папашу, может, кое-как и утихомиривает, но все равно в любовь никто ведь не поверит, нужно говорить более конкретно. О деле. О деньгах, то есть.
Пушкарев оскорблен и унижен - обидели его дочь. Он жаждал мести, схватил, связал, избил. Лежит автор мерзкого письма тут в грязи. Ну, что дальше? Перед ним уже сто раз извинились, что разгневанный человек может еще хотеть? Не собирается же он их покалечить, в самом деле!
В результате длительного обдумывания, Рома пришел к выводу, что хочет Пушкарев денег. Компенсацию за причиненный моральный ущерб.
Да, втянули, использовали, соблазнили.
Ну, сколько это стоит?!
Все, в конце концов, можно измерить деньгами, все имеет свою цену. Вот они сейчас договорятся, предложат Пушкаревым внушительную... ладно, ОГРОМНУЮ сумму денег, и вопрос будет кое-как решен.

- Мы готовы очень щедро отблагодарить вашу дочь за ее помощь, - Роман улыбнулся (непривычно, конечно, лежать в пыли со связанными сзади руками и, улыбаясь, вести деловой разговор), - ну, в пределах разумного, конечно. Сумму мы можем обсудить прямо сейчас. Я, готов написать вам расписку, да и Андрей, я думаю, тоже напишет. Да, Андрей? - обратился он за поддержкой.
И наконец, глянул в сторону друга - до сих пор он смотрел только на Пушкарева, старался, так сказать, не терять визуальный контакт.
Глянул и испугался. Жданов был бледен, как мел и отчаянно качал головой из стороны в сторону.
- Рома, замолчи! - прошептал.
Этот шепот Малиновский еле уловил, потому что одновременно с ним раздалось разгневанное:
- Вы втянули Катю в махинации, она переступила через свои моральные принципы, пошла у вас на поводу, я не знаю, почему, наверное, по глупости или голову из-за этого потеряла, - кивок в сторону Жданова. - Но я уверен, она никогда не возьмет за это денег!
В глубине Роминого сознания зазвучал сигнал тревоги - кажется, процесс идет не туда!
Но остановиться он уже не мог, был абсолютно уверен в правильности избранного курса. Нужно просто предложить побольше.
И он, как ему казалось, успокаивающе продолжал:
- Ну, зачем вы так, Валерий Сергеич? Я же вам говорю, Катя ничего особо противозаконного не делала. Она нам очень помогла и очень много работала. И заслужила премию. И кстати, за то, что это идиотское письмо к вам случайно попало и причинило Кате и вам такую боль, мы тоже готовы хорошо заплатить. Чтобы компенсировать, хоть немножко, ваши страдания. Назовите сумму и...
Договорить он не успел.
"Деловой разговор" был прерван возмущенным криком:
- Ты думаешь, от всего на свете откупиться можно?! Все продается и покупается?! За страдания моей дочери заплатить хочешь?! - Пушкарев снова грозно нависал над лежащим Романом. – Да у тебя никаких денег на это не хватит! Нет у тебя таких денег, ясно?!
Выпрямился, перевел дыхание, явственно пытаясь овладеть собой.
И резко взмахнул рукой с зажатым в ней пистолетом:
- Что ты мне тут сказки рассказываешь?! За помощь они благодарны, как же! Защиту Кате гарантируют! Вы создали Никамоду как подставную фирму и все ваше имущество сейчас у Никамоды в залоге! То есть, Зималетто - полный банкрот, а вы - нищие! В результате вашего умелого руководства вы разорили компанию и скрываете это от других владельцев! И вы уговорили Катю возглавить подставную фирму, Катя - владелица Никамоды! Вы специально все взвалили на мою дочь, чтобы потом, когда станет известно о ваших махинациях, на ней была вся ответственность, чтобы она отвечала за ваши преступления!
Но у вас ничего не выйдет, так и знай! Это ваши проблемы! Вы поплатитесь за все!

Чувство самосохранения начисто почему-то изменило Роме.
Вообще-то понятно, почему. Все-таки, несмотря на незавидную участь, несмотря на то, что лежит он тут связанный, грязный, весь во власти вооруженного и взбешенного человека, в глубине души Рома до сих пор за свою жизнь по-настоящему не боялся. Потому что похитил его не маньяк какой-то, не бандиты, не сектанты, а отец Кати Пушкаревой. Отец обычной, скромной, тихой девочки, которая на них преданно работала. Ну не настолько же человек, воспитавший такую девушку, неуравновешен и мстителен, чтобы убить их со Ждановым или изувечить?
В общем, было у Ромы, даже помимо воли, внутреннее убеждение, что смертельная опасность от него исходить не может.
Видимо, только поэтому, даже осознавая, что Пушкарев уже снова сильно выведен из себя и взбесил его своими речами никто иной, как он, Роман Малиновский, и понимая, что неплохо было бы сменить тактику или хотя бы заткнуться, Рома упрямо продолжал гнуть свою линию.
Он не захотел услышать в гневной тираде беспокойствa о том, что Катя будет вынуждена отвечать за чужие преступления, пренебрег отцовской обидой за дочь.
„Вы нищие!“ - вот что ударило больно по нервам и отвлекло внимание от всего остального. Катя - владелица Никамоды, и у них со Ждановым нет денег, чтобы ей заплатить - очень не понравился Роману итог его усилий по "обтекаемому“ описанию создавшейся ситуации. Пушкарев все понял правильно, самую суть ухватил. Катя сейчас хозяйка Зималетто. Да, на ней ответственность, но у нее и власть.
Он намекает, что хочет все - решил Рома. Хочет их с Андреем разорить. Действительно, зачем ему какое-то вознаграждение, если его дочь может забрать себе все капиталы Зималетто?
Роман все еще думал о деньгах.

- Никамода владеет Зималетто, а Катя глава Никамоды, это так, - тон Малиновского был ледяным и смотрел он на Пушкарева снизу вверх с возмущением. – Но мы уже неоднократно вас уверяли, что для Кати в этой ситуации нет никакой опасности, ей не грозит ничего. И конечно, это, прежде всего, наши проблемы, как руководителей. Катя - наемный работник. Что вы имеете ввиду, когда говорите, что нам не хватит денег ее отблагодарить? Катя получит вознаграждение, когда Зималетто расплатится с долгами и вернется к законным владельцам. Мы доверили Кате и Никамоду и Зималетто потому, что очень надеемся на ee порядочность, на то, что она не станет претендовать на то, что ей не принадлежит и вернет нам обе компании по первому требованию. Но, если вы думаете, что Зималетто уже у вас в кармане, и вы можете в отместку, чтобы нас наказать забрать все себе, то вы сильно ошибаетесь. Мы так просто свое не отдадим. Подключатся очень влиятельные люди, другие акционеры и их знакомые, мы подадим на Катю в суд и, скорее всего, дело выиграем. У нас прекрасные адвокаты. Зималетто вернется к своим настоящим владельцам, людям, которые вложили в развитие компании и свой труд, и душу, и свои деньги. А Катя в этом случае не получит ничего, кроме неприятностей.
Причинять нам сейчас еще больший вред, чем вы уже причинили, убивать нас или калечить, вам нет никакого смысла - за это вас просто посадят до конца ваших дней и все. Ни свободы, ни денег. И позор для всей семьи.
Так что, успокойтесь и соглашайтесь на то, что я вам предлагаю. Вы получите огромную сумму денег, которая позволит вашей семье жить безбедно многие годы. Итак, сколько?

Это был длинный монолог, который не прервал никто. Пушкарев стоял неподвижно, как изваяние и не сводил с Малиновского тяжелого взгляда, а Жданов уже давно сопровождал эту речь непонятными телодвижениями, мимикой и едва слышным стоном. Но Рома не обращал внимания на невербальные сигналы друга. Он нашел правильный тон, говорит очень важные вещи, Пушкарев его молча слушает, побагровел только, но ничего. Все нормально. Давление у него, наверное, поднялось, немудрено - при таких-то обстоятельствах.
- И развяжите меня уже, наконец. О том, что сегодня тут произошло, никто не узнает, обещаю, мы не будем обращаться в милицию.
И тут Пушкарев зашевелился. Оглянулся по сторонам, направился к прибитым к стене полкам, молча снял пальто и бросил его на стоящий возле полок стул.
Под пальто оказался увешанный орденами и медалями мундир.
Достал из ящика некий предмет, вернулся на место и зловеще прошептал:
- Я развяжу. Сейчас.
Склонился над Малиновским и тут только, заглянув в расширенные от гнева глаза бывшего военного, Рома понял, что сделал он что-то не то.
Очень не то.
Совсем.
Он совершенно не правильно оценивал обстановку.
Вооруженный человек напротив него находится в ярости. В еле сдерживаемой ярости. У него сурово сжаты губы и взгляд, которым он, кажется, проткнет сейчас несчастного пленника насквозь. Хотя для протыкания в руке у Пушкарева был нож. Это так, чтоб уж зарезать наверняка.
Только сейчас Рома испугался по-настоящему. Понял, что его жизнь реально висит на волоске. Если вывести из себя даже вроде бы нормального человека, он может сгоряча совершить непоправимое. А здесь степень адекватности давно уже под вопросом. С чего он решил, что Пушкарев им ничего не сделает?! Зачем он ему и Кате судом угрожал, кретин безмозглый?!

- Валерий Сергеич... - негромко и неуверенно позвал откуда-то издалека Жданов. Совершенно не связанный, свободно стоящий рядом с психом Жданов.
Ну давай же, идиот влюбленный, сделай что-нибудь! Помоги! Видишь, друга твоего сейчас просто убьют! Зарежут, как куропатку! Напади, выбей оружие...
Поздно.
Момент упущен.
Пушкарев резко выпрямился и направил пистолет на Андрея:
- К стене!
- Что?
- Иди к той стене! - взмах пистолета показал направление в дальний угол.
Андрей умиротворяюще поднял руки.
- Валерий Сергеич, пожалуйста, остановитесь, не делайте глупостей...
- Молчать! Пристрелю сейчас к чертовой матери! Пошел!
И Жданов, последняя Ромкина надежда на спасение, безропотно отошел в сторону – аж к дальней стенке.
- Послушайте, вы меня неправильно поняли... - с большим трудом заставил работать свои голосовые связки Рома.
- Заткнись! - внимание психа снова было сосредоточенно на бедном связанном страдальце. Длинное лезвие острого ножа дрожало где-то возле его горла. Не в силах смотреть на этот нож, Роман в ужасе закрыл глаза, ожидая боли от того, что его сейчас будут убивать.
Но речевой аппарат продолжал функционировать, видимо, потому, что слова оставались единственным доступным средством для предотвращения гибели. И слова лились плохо контролируемым потоком:
- Пожалуйста, не надо, я прошу вас, я вам обещаю, что никогда больше не обижу вашу дочь, никогда больше не буду писать о людях ничего подобного, я уже все понял, я поступил очень плохо...
Нож дотронулся к телу, дыхание перехватило, речь прервалась…


Глава 11

И вдруг Рома почувствовал, что веревки на ногах ослабли. А потом свободу получили и руки.
Он открыл глаза. Пушкарев отпускает его? Просто развязал, как и обещал? А он-то, Роман Малиновский, расклеился, как мальчишка сопливый, испугался до одури, прощения просил, лепетал что-то, чуть не плакал. Внутри до сих пор все дрожит... Стыд-то какой, перед Андреем неудобно…
Рома неуверенно сел, оперся о стенку. Снова прикрыл глаза, пытаясь овладеть собой и отдышаться. От долгого лежания затекли и теперь болели и руки, и ноги, и все тело.
- Встать! - резкий окрик заставил Романа вздрогнуть и снова сфокусировать взгляд на все еще вооруженном захватчике.
Еще ничего не закончилось. Напрасно он расслабился и не напал, собрав последние силы, на этого вояку, пока тот был рядом с ним. Ведь были же у него в распоряжении какие-то секунды, когда ноги его были уже свободны, а Пушкарев, развязывал ему руки. И пистолет на это время в сторону отложил - как бы он иначе одной рукой веревки развязывал?
Идиот!
Трус!
Тряпка!
Упустил он этот момент - то с закрытыми глазами лежал, страхом скованный, то решил, что его на свободу отпускают, не рыпался. Из-за своей слабости и тупости снова не понял намерений противника. Да, тело сразу не слушалось, но попробовать перехватить инициативу он был обязан. А теперь что? На Жданова-то вообще нет никакой надежды…
- Встать, сказал!

Пушкарев снова находился напротив него, и в руке его был зажат пистолет. Жданов так и стоял у дальней стены, словно приклеенный.
Рома поднялся. Стоял с трудом, затекшие ноги не хотели держать, противно дрожали и подгибались. Кружилась голова и слегка мутило, видимо, от переживаемого ужаса.
Желваки ходили на лице Пушкарева ходуном. Испепеляя взглядом Малиновского, он чеканил слова отрывистым, хриплым от внутреннего напряжения голосом:
- Ты думаешь, нам нужна ваша убогая фирма? Ошибаешься. Нам она не нужна.
Вы сделали из моей дочери мошенницу, задурили ей голову, плюнули в душу, а теперь ты еще и клевещешь на нее?! Думаешь, она еще и воровка?! По себе судишь! Никогда в жизни Пушкаревы не брали чужого! Я никогда не поверю, что Катерина хоть копейку этих ваших поганых денег присвоит! И подкупить Пушкаревых нельзя, честь и доброе имя не продается!
Дуло пистолета поднялось и снова смотрело Роману прямо в лицо. Малиновский почувствовал, как по спине потекла струйка холодного пота.
Его не зарежут, мелькнула в голове жуткая догадка, его сейчас расстреляют, как врага рода человеческого. Как человека, недостойного жить.
- Раздевайся!
- Что? - Рома решил, что ослышался.
- Раздевайся!
- Зачем?
- Быстро! Снимай все свое барахло!
Он хочет его тоже унизить?
Или собирается пытать?!
Или...
В воображении сформировалась еще одна страшная мысль. Взбешенный псих хочет отстрелить ему...
Лицо Романа пошло красными пятнами. Стало жарко. Лицу жарко, а по спине струится холодный пот (странно, он и не знал, что так бывает, мелькнула коротенькая мыслишка на периферии сознания).
Рома перевел ошалевший взгляд на Жданова. Тот был серый, как стенка, возле которой он стоял.
Речевой аппарат, как последнее средство защиты, Рому все еще слушался:
- Вы что задумали? - забормотал он. - Вы же нормальный, разумный человек... Очнитесь... Прекратите...
В очередной раз за эту кошмарную ночь Малиновский был объят парализующим страхом. Даже собственный хриплый шепот вызывал в нем животный ужас.
Он сумел снова оторвать взгляд от пистолета и посмотрел Пушкареву в лицо. Ничего утешительного там не увидел. Решительный взгляд холодных глаз, хмуро сдвинутые брови, плотно сжатые в тонкую линию губы.
Это приговор.
Жданов отлип от стенки и медленно стал приближаться к ним.
- Стой, где стоишь! - последовал отрывистый приказ. Пушкарев даже головы не повернул, даже глазом не повел. - Еще один шаг и стреляю на поражение!
Андрей так и замер в нелепой позе, выставив одну ногу вперед.
- Валерий Сергеич, ну что же вы делаете, ну перестаньте, вы сломаете жизнь и себе и своей семье... - с растерянностью и уже с отчетливо слышимым в голосе отчаяньем попытался Андрей достучаться до сознания нападавшего. – Ну, простите его, он дурак, он совсем не то хотел сказать...
- Он сказал именно то, что хотел, - жестко перебил Пушкарев этот нерешительный лепет. И с негодованием в голосе продолжал:
- Вы считаете Катю мошенницей и воровкой, боитесь, что она украдет у вас компанию, которую сами же ей и навязали и хотите ее и МЕНЯ подкупить, чтобы я закрыл глаза на ваши преступления. Вы использовали мою дочь, соблазнили, растоптали ee как человека, смеялись над ней, обзывали последними словами, она до сих пор мучается из-за вас, а теперь вы хотите мне за все это заплатить. И спрашиваете меня, во сколько я оцениваю честь, совесть и душевный покой моей дочери.
И тут он сорвался на крик, снова обращаясь к Роману:
- Нет столько денег на Земле, понятно тебе?! Не откупишься! Не все можно искупить деньгами, за такие дела иначе расплачиваться надо! Раздевайся, я сказал! Считаю до трех! Раз!
Рома лихорадочно стащил с себя куртку и бросил на пол.
- Валерий Сергеич, все совсем не так...
- Быстрее! Все снимай! До гола! А то я за себя не ручаюсь!
Снял через голову свитер, уронил также себе под ноги. Непослушными пальцами расстегнул пуговицы на рубашке, руки были ледяными и дрожали…
Ботинки.
Брюки.
Носки.
Когда снимал носки и поднял ногу, чуть не упал - сильно закружилась голова.
Больше Роман не говорил ничего. Молчал. Будь, что будет. Пытался подготовиться к чему-то совершенно ужасному и уговаривал себя держаться достойно. Настраивался на борьбу до конца за свою жизнь и здоровье.
Он не будет больше скулить и уговаривать одуматься. Пока раздевался, удалось приблизиться к Пушкареву на пару шагов. Может, получится напасть?
Наконец, остался в одних плавках. Их не снимал. Стоять пытался ровно, с высоко поднятой головой.
Чувствовал себя совершенно беззащитным и несчастным в руках оголтелого маньяка. От холода и страха стучали зубы, он пытался их стиснуть, чтобы было не так заметно, а они не стискивались и все равно стучали…

Долго смотрел Пушкарев на это голое, дрожащее тело. Долго наслаждался явственно исходящим от Малиновского страхом.
Плавки снимать не заставил. Ни к чему это.
Сначала хотел на колени поставить и еще раз вынудить прощенья просить, но... передумал. Посмотрел на красное лицо с расширенными от ужаса глазами, послушал тяжелое, прерывистое дыхание и передумал. Отпустить решил. Хватит с него. Пусть убирается.

- Теперь ты. Сюда иди, - к Жданову обратился. - Снимай с себя все!
- Нет, - последовал короткий ответ.
- Нет? - Валерий даже удивился. Споры вроде закончились уже.
- Нет, - Андрей угрюмо, с вызовом смотрел на него. - Стреляйте, если хотите. Я виноват, стреляйте! А этот цирк ни к чему.
Валерий растерялся. Что теперь делать? На унижение Малиновского он уже полюбовался, удовлетворение от этого получил. Устал он и чувствовал, что выдохся. Да и сердце болит, не переставая, давно уже.
Хотел заставить их обоих раздеться и голышом выгнать вон. Чтобы поняли, что ничего они без своих денег не стоят, что такие же они, как все - обыкновенные люди из плоти и крови. Как все уязвимые, со страхом своим и болью. Может, поймут хоть чуть-чуть, как это больно, когда тебя топчут...
Рассудка он не терял ни на минуту, ярость и обиду, конечно, чувствовал, но не настолько, чтобы озвереть и в людей стрелять. Попугать только хотел…
- Но вы сделаете большую ошибку, - продолжал Жданов все так же угрюмо. - Вы не знаете всех обстоятельств. Я люблю Катю, а Катя любит… - запнулся, - во всяком случае, раньше любила меня, и, я думаю, вы причините ей сильную боль, если меня убьете. Кроме того, мне необходимо с ней поговорить. Если я не смогу этого сделать, Катя никогда не узнает, что я ее любил, а в инструкции написана полная чушь. Отпустите меня, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы убедить ее в этом.

И тут в кармане ждановского пальто ожил мобильный телефон. Ему кто-то звонил. Ночью. В пол третьего ночи.
Бодрая мелодия звучала совершенно неуместно, ворвалась в гнетущую атмосферу и нарушила драматизм момента.
Все так же стоя под прицелом, Жданов медленно вытащил из кармана телефон, в любую секунду ожидая окрика, запрещающего отвечать на звонок.
- Алло, - не глянув на дисплей, потому что не отводил взгляда от пистолета, настороженно ответил Андрей и тут же расплылся в радостной улыбке.
- Да, Катюш, добрый вечер, как же я рад тебя слышать!
…
- Нет, не сплю, ничего, что поздно.
…
- Ну что со мной может случиться? Конечно, у меня все в порядке, - голос его звучал мягко и ласково, а смотрел он в это время прямо в глаза Пушкареву.


Глава 12

Катя вернулась домой поздно, около двенадцати часов ночи. И сразу же поняла, что что-то неладно: взволнованная мама встретила ее в дверях и обескураженно рассказала, что отца дома нет, ушел он неизвестно куда, и как он уходил она не видела - днем ни с того ни с сего ей вдруг так захотелось спать, что она легла и проспала полдня, только недавно проснулась.
Катя маму попыталась успокоить. Ну в самом деле, ничего же страшного еще не произошло, папа взрослый человек, скоро вернется и все пояснит.
Вся погруженная в свои переживания, она сразу не прониклась маминой тревогой. Тем более, что отец скоро позвонил, значит, никуда он не пропал, все в порядке. Правда, мама после разговора с ним все еще беспокоилась: разговор был какой-то странный, Валерий ничего не объяснил, только просил не волноваться, а голос у него звучал совершенно неестественно.
- A как же можно не волноваться?! - возмущалась мама. Сразу она не обратила внимания, а теперь вспоминает, что Валера точно был чем-то расстроен, был хмур и неразговорчив и даже свой футбол молча смотрел! Вот матч шел, он напротив телевизора сидел - камнем сидел, не шевелился даже (!) и за все время ни словечка не сказал - ни комментариев одобрительных или возмущенных, ни криков, вообще никаких эмоций! Это очень странно! Так раньше никогда не бывало!
Катя панике не поддавалась - ну зачем нервничать, зачем накручивать себя? Нужно просто подождать, папа придет и все выяснится.
Катя думала о своем.
Вспоминала свой последний рабочий день в Зималетто, последний вечер с Андреем. Завтра все закончится, и он никогда уже не будет с ней таким... Нежным, порывистым, страстным, вроде как отчаянно влюбленным…
Завтра он будет свободен. Она отдаст ему этот проклятый фальшивый отчет и все. Уволится и никогда больше его не увидит.
Ему не нужно будет больше притворяться. Так горячо ее целовать, обнимать, говорить такие вроде бы искренние слова любви.
Как же тяжело было оторваться от него, как тяжело сейчас не вспоминать!
Ее тело до сих пор горит от его прикосновений, а его жаркий, зовущий, обещающий наслаждение шепот до сих пор звучит у нее в ушах.
Надо перечитать инструкцию. Чтобы вернуться в реальность, чтобы вспомнить, как в действительности господин Жданов относится к ней, что на самом деле он о ней думает.
Она всегда так делала - в минуты слабости и острой тоски по нему читала этот мерзкий текст, чтобы прийти в себя.

Инструкции в сумке не было.
Сегодня за весь день она ни разу не доставала эти проклятые бумажки, ни разу не перечитывала - у нее было слишком много работы. А сейчас их нет.
Куда они могли деться?!
Катя вытряхнула все содержимое сумки на стол. Лихорадочно перебрала вещи.
Нет. Инструкции нет.
И тут вспомнилось ей, как сегодня утром уже в пальто стояла она в коридоре и рылась в сумке. В спешке и волнении проверяла, все ли бумаги, необходимые ей для последнего рабочего дня, на месте. Спешила потому, что опаздывала, а нервничала потому, что... Ну, она с некоторых пор всегда нервничала.
Вытаскивала документы из сумки, просматривала, назад их в сумку запихивала. И попались ей в руку листки инструкции, и сунула она их в карман пальто, чтобы не мешались.
Испытывая кратковременное облегчение, Катя кинулась в коридор, обыскала оба кармана пальто…
Нет.
Неужели они выпали?! Выпали из кармана на пол, а она, растяпа, не заметила и ушла на работу?!
Не может быть!
Не желая смиряться со страшной правдой, но уже без всякой надежды, Катя
оббежала весь коридор, посмотрела под вешалкой и даже зачем-то заглянула в ванную.
В голове билась страшная догадка - инструкцию нашел папа!
ОНО валялось здесь, папа нашел, прочитал и...
Последствия непредсказуемы.
Да он Андрея просто убьет! Четвертует! И сам умрет от разрыва сердца...
Катей овладела паника.
Что же делать?! Как предотвратить ужасное несчастье, конец всему, конец всей жизни?!
Вспомнились подробные расспросы отца о том, где будет проходить показ, во сколько он начинается, во сколько заканчивается - зачем он спрашивал?! Зачем ему было нужно это знать?! Он никогда раньше показами не интересовался! А она, дура, даже точный адрес ему дала, всю информацию вывалила!
Теперь Кате казалось, что и недоволен ее работой отец был больше обычного и голос его был странно напряжен. Но в то же время говорил папа с ней как-то особенно - мягко, что ли. Все о самочувствии спрашивал: не слишком ли она устала, обедала ли, просил сильно не напрягаться и беречь себя. А потом вдруг вспомнил, как они когда-то все вместе на море отдыхали и как он ее плавать учил. Хорошо бы, говорил он, чтобы Катя отпуск взяла, и они бы еще раз куда-нибудь съездили. Интересно, не разучилась ли еще его Катюша плавать?
Катя тогда его перебила, сказала, что очень занята, что у нее отчет не готов и дома они этот разговор продолжат.
И все. Папа с ней попрощался и трубку положил.
Очень редко называл он ее Катюшей, обычно все Катюха да Катерина - напускную строгость изображал, а вот так вот ласково практически никогда...
Он тогда уже все знал!
Жалел ее, подбодрить пытался и собирался защищать.
И поехал на показ разбираться с Андреем.
А теперь на дворе ночь, a его нет дома!
- Катенька, - подлила масла в огонь мама, - ты знаешь, в шкафу папиного парадного мундира нет. Наверное, он в нем ушел. Может у него встреча какая-то неожиданная с друзьями организовалась? Но почему же он мне ничего не сказал?
Маму факт отсутствия костюма, кажется, даже успокоил. Такое и раньше бывало, что уходил Валерий на встречи с бывшими сослуживцами и мундир надевал.
Катина же тревога от этой новости только усилилась. Через некоторое время, желая опровергнуть ужасное предположение, зашла она незаметно в спальню родителей и заглянула в сейф, где папин наградной пистолет хранился.
Нет пистолета на месте!
Отец надел парадный мундир и пошел с оружием в руках защищать честь дочери! Бедный папа...
А может быть все не так? - пыталась она взять себя в руки. Может и правда, поехал он просто на встречу с друзьями? Ну, надел мундир, ну взял на встречу пистолет и не предупредил о мероприятии заранее, ну и что? Зачем придумывать всякие ужасы?
Но сердце чувствовало беду...
Время шло, отец не возвращался.
Катя сидела, поджав ноги, на подоконнике в своей комнате и смотрела в окно. Надеялась увидеть отца, идущего домой.
А в воображении одна за другой возникали ужасные картины: вот ее отец дерется с Андреем и тот, конечно же, изобьет его до полусмерти...
Неужели хватит у Жданова совести избить пожилого человека? Вполне, особенно если учесть, что совести у него нет вообще, а тут на него с оружием нападают. Он выбьет у папы пистолет, ударит, повалит на землю…
А если там еще рядом будет его дружок Малиновский, они легко разоружат отца, побьют, а потом будут насмехаться над ним и над его жалкой попыткой защитить свою нелепую обезьянку. Скажут: "А на что это вы, Валерий Сергеич, обиделись? В инструкции ведь чистая правда написана, а на правду не обижаются! Уродина ваша дочь, монстр с железной пастью, ее надо в зоопарке показывать или на Мадагаскар к очкастым лемурам отправить".
Папа этого не выдержит...
А вдруг отец подстерег где-то Андрея и выстрелил в него?!
И лежит сейчас ее Андрей где-то в грязи, истекая кровью, и умирает... Ему очень больно, страшно, он мучается, и он совсем один…

Катя давно уже рыдала от горя и беспомощности. Невозможности хоть что-то предпринять. Ну почему у папы нет мобильного телефона?!
Хотя…
Выход есть! - озарила ее вдруг светлая мысль. Надо позвонить Жданову!
И тут же ее начали одолевать сомнения: a если он просто спокойно спит? Или отмечает с кем-то удачно прошедший показ? Весело проводит время в каком-нибудь баре в компании красивых девушек и Малиновского.
Ему совершенно не до нее, он о ней и думать забыл, a она вдруг позвонит ему среди ночи, ни с того ни с сего…
Андрей решит, что она тоскует по нему и хочет увидеться. Что она просто придумала дурацкий предлог, для того, чтобы ему позвонить.
Ну и пусть! Не до гордости уже. Она должна предупредить его об опасности! Может быть, он хоть немножко прислушается к ее словам, побережется, и папа его не убьет.
Пусть Андрей посчитает ее навязчивой влюбленной дурой или вообще сумасшедшей, пусть рассердится на нее за то, что она его разбудила, господи, пусть это будет так!
Ведь тогда это будет значить, что она все эти ужасы придумала, что Андрей жив и здоров, а папа после встречи с друзьями скоро будет дома!

Мама обзвонила уже всех известных ей папиных друзей, никто ни о какой незапланированной встрече ничего не знал.
Время третий час ночи. Мама уже снова волновалась и не знала, что думать.
Измучившись от ужасных предчувствий и неизвестности, Катя решилась, наконец, позвонить Андрею.
Прикрыла плотно дверь в свою комнату, нажала кнопку вызова и приготовилась долго считать гудки…

- Алло!
Андрей ответил неожиданно быстро, резко и жестко.
Слава Богу, он жив! - прежде всего, затопило облегчение.
Зря она ему голову морочит - была следующая мысль.
- Андрей Палыч, простите за поздний звонок…
- Катюша, добрый вечер, как же я рад тебя слышать!
Странно. Как сразу, просто мгновенно, изменился его голос…
Потеплел, стал обволакивающе ласковым и мягким. И, кажется, он действительно рад ее звонку.
Как много можно услышать всего в одной фразе! Или ей просто чудится?
- Вы не спите еще?
- Нет, не сплю, ничего, что поздно.
- Вы, пожалуйста, не удивляйтесь вопросу... С вами...
Замолчала неуверенно.
- Да?
И набравшись решимости:
- С вами все в порядке?!
- А что со мной может случиться?
Слова вроде бы самые обыкновенные, а голос еще более, если это возможно, ласковый.
Нежный.
Родной.
И удивления не слышно в нем ни на грамм.
- Простите...
- Конечно, у меня все в порядке.
Он не знает еще ничего, даже ни о чем не спрашивает, но уже утешает ее. Успокаивает. Это явно слышно в его интонации.
Как такое возможно?
Катя почувствовала, что не может говорить. Словно в ответ на явное, а может быть и воображаемое, но участие к горлу снова подступил комок слез.
- А вы сейчас дома? - шепнула с трудом. И всхлипнула. Не смогла сдержаться. Понимала, что задает очень двусмысленный, глупый вопрос, но ей просто необходимо было это выяснить!
- Нет, еще нет.
И с сильным душевным волнением:
- Кать, вы что, плачете?! Не надо, честное слово, у меня все хорошо! – конечно, он услышал. Невозможно было не понять, что она изо всех сил старается не разрыдаться. - Это у вас что-то случилось, да? - ласковый, заботливый вопрос-утверждение.
- Понимаете, папа пропал! Его давно уже нет, он ушел, никому ничего не сказал и...
Плотину прорвало.
Слезы полились, обжигая щеки. Она заговорила быстро и отчаянно, уже не обращая ни на что внимания:
- Андрей Палыч, пожалуйста, будьте осторожны! Папа очень хороший, только вспыльчивый, нервный, он может вас найти, у него пистолет...
Запнулась. И чуть тише на выдохе:
- Это, наверно, звучит странно, но есть причина, по которой папа может на вас очень сердиться, я потом вам расскажу, какая...
И снова крик:
- Я очень боюсь, что случится беда! Пожалуйста, берегитесь!

Теплая волна затопила Андрея.
Она предупреждает его об опасности! Волнуется за него! Несмотря ни на что…
Катя плакала в трубку, а Андрей испытывал мучительное чувство жалости, любви и нежности. И облегчения.
Теперь все будет хорошо. Теперь все уладится.
Катя снова спасает их всех.
Как она почувствовала, что позвонить нужно именно сейчас, в тот самый момент, когда ситуация уже накалилась до предела, когда он, Андрей Жданов, стоит под дулом пистолета и реально, на полном серьезе ожидает выстрела в лицо?
Может быть, есть все же между ним и Катей некая кармическая связь?
- Катюша, не плачь, - голос был хриплым от избытка чувств. - С Валерием Сергеичем все в порядке, правда. Не тревожься.
Андрей смотрел на растерянно опустившего пистолет Пушкарева, на голого, прижимающегося к стенке Рому и продолжал беспечно, словно нечто само собой разумеющееся и нормальное:
- Мы тут с ним как раз разговариваем. Я, он и еще Роман Дмитрич. Мы прекрасно беседуем - очень дружелюбно и мирно.
И, глядя прямо в глаза Пушкареву, Андрей улыбнулся.
Отчего он решил, что это сообщение Катю успокоит?!
Вот идиот!
Забыл на минуточку, что она совершенно ему не доверяет...
От услышанного Катя испугалась. В ужас пришла. Закричала надрывно, причиняя ему своим криком настоящую боль:
- Не трогайте папу, пожалуйста! Отпустите его, прошу вас, у него больное сердце!
Андрей с силой сжал в руке раскаленный телефон.
Она считает Жданова полным ничтожеством. Подонком, способным на любую подлость, например, на избиение старика.
Она боится за отца и умоляет подонков Жданова и Малиновского пощадить его.
- Кать, мы его не держим, - выдавил с трудом. - Он может пойти домой в любой момент, когда захочет.
Запнулся, засомневавшись, стоит ли продолжать и все же с легкой усмешкой, чтобы помягче звучало, договорил:
- Честно говоря, это он нас удерживал. Потрепал немножко…
И, предупреждая новый всплеск тревоги с ее стороны:
- Но сейчас уже все хорошо! Мы просто разговариваем!
Телефон норовил выскользнуть из вспотевшей руки на пол. Перехватил его другой рукой и снова крепко прижал к уху.
Катя по-прежнему плакала. Всхлипывала и тяжело дышала.
- Ему нервничать нельзя... У него сердце… Уговорите его идти домой, пожалуйста!
- Кать, я тебе обещаю… - посмотрел с горечью на Пушкарева и, не отрывая взгляда от его глаз, с напором повторил, - слышишь, я обещаю тебе, что ничего ужасного не случится! Валерий Сергеич скоро вернется живым и здоровым.
- Можно мне с ним поговорить?
- Да, конечно. Я дам твоему папе трубку, конечно.
Бедная девочка. Все еще боится, что они, негодяи такие, не дадут ей услышать голос отца. Что они жестоко издеваются над несчастным, больным стариком.
Но тут их желания ох как совпадают. Негодяй Жданов тоже очень хочет, чтобы разговор отца и дочери состоялся и может быть отец в результате успокоится, и они разойдутся, наконец, по домам.
Подошел к Пушкареву вплотную и, предварительно нажав на громкую связь, протянул ему телефон. Валерий неуверенно принял его, переложив ненужный, неуместный, тяжелый, как гиря, пистолет в левую руку.
Теперь дрожащий, взволнованный, искусственно бодрый Катин голосок был слышен всем:
- Папочка, привет! Ты где, а? Что ты там делаешь? С тобой все в порядке?
- Да, Катюш, все хорошо, - слова проталкивались из горла с трудом, приходилось делать после каждого слова паузу. - Мы тут… разговариваем...
- Но уже так поздно, ночь, а тебя нет. Пожалуйста, иди домой! Мы тебя ждем, мама котлетки пожарила, такие вкусные...
И вдруг она закричала - не смогла, видимо, выдержать напряжения:
- Папочка, пожалуйста, не делай ничего! Не трогай Андрея! Иди домой, я тебе все-все расскажу, прости меня…
Как глупо.
Какой же он дурак.
Старый, безмозглый дурак.
Сил не стало совсем. Сердце заболело еще сильнее от этого страха в голосе его девочки...
Она просит за него. Любит его.
Жданова.
- Катюш, не волнуйся, ну что ты... - получалось в трубку только шептать. - Не надо плакать. Все нормально, детка, ничего страшного не случилось. Я скоро приду. И маме скажи, чтоб не переживала. Приду я...

Валерий отдал мобильник Жданову, глянул на него потерянно и махнул обессиленно рукой с пистолетом:
- Убирайтесь вон.
Даже не посмотрев в сторону Романа, повернулся к ним обоим спиной и, сутулясь, медленно пошел к лежащему на стуле пальто.
Андрей взял телефон и торопливо заговорил в трубку:
- Кать, послушай, мне обязательно нужно с тобой поговорить! Я теперь знаю, ты прочла этот бред, эту мерзкую инструкцию Малиновского. Кать, там нет ни слова правды, ни слова, слышишь?! Я действительно люблю тебя! Мы завтра подробно все обсудим, ладно? Почему ты мне сразу не сказала, почему не дала по морде, зачем ты держала такое в себе, я бы тебе все объяснил, я… Рома, нет! Не трогай его!


Глава 13

Такой необходимый, такой желанный и долгожданный разговор с Катей пришлось Андрею резко прервать, потому что этот идиот Малиновский вдруг бесшумно отделился от стены, в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние и прыгнул на Пушкарева сзади. Повалил на пол, ударил и выбил из руки пистолет.
Произошло это всего за каких-то несколько секунд. Андрей не успел предотвратить нападения - не ожидал, отвлекся, весь растворился в телефоне с Катиным голосом и дыханием...
Выронив телефон, Андрей кинулся к ним, оторвал Романа от Пушкарева - не сразу, преодолевая яростное сопротивление, сопровождаемое воплями "Пусти! Не мешай! Я ему сейчас покажу!" - оторвал и… одним ударом отшвырнул Малиновского к стенке.
- Ты что творишь, придурок?!
И склонился к Пушкареву, пытаясь помочь ему встать:
- Валерий Сергеич, вы как?
- Нормально.
Валерий руку Жданова оттолкнул и с трудом сам поднялся на ноги.

Больно ударившись голой спиной о стену, получив от своего товарища по несчастью и, как он до сих пор считал, друга со всего маху удар в лицо, Рома почувствовал себя окончательно оскорбленным. Несправедливо, незаслуженно оскорбленным. И преданным.
Сел и вытер кровь под разбитым носом.
- Вот так, значит, да? - желчно процедил сквозь зубы. – Молодец, Жданов! Хвалю. Хорошо двинул лучшему другу. Все еще умеешь, а я уж думал, ты разучился. Не заметно было, чтобы ты своим умением пользовался, когда я тут мешком связанным валялся, когда издевались надо мной, унижали. Когда помощь мне твоя нужна была. A ты, вот значит, как помогаешь... Бей друга, бей. Совсем от раскаянья чокнулся. Столбом стоял, с хрычом этим беседы беседовал, пальцем его не тронул. Думаешь, вот так прощенье вымолить?
Кровь из носа все не останавливалась. Платка ему никто не давал, помочь встать не предлагал. Рука была испачкана кровью.
Обида вперемешку со злостью требовала выхода. И очень остро, даже как-то болезненно чувствовалась собственная нагота.
- Меня бить можно, конечно! Даже нужно! Я тут, оказывается, крайний! Что, когда я тут позорился, интересно смотреть тебе было? Весело? Ты-то бесстрашный герой, белый и пушистый – покаялся, на угрозы не поддался, унижаться не стал - не все ж такие мужественные…
- Ром, что ты несешь? - Андрей понял, что с Романом творится что-то не то. Слишком тяжелый был взгляд, слишком зловещий тон. И пистолет.
Малиновский уже стоял и угрожающе сжимал в руке пистолет.
- Самый плохой человек на земле - это Малиновский, да?! Отлично! Замечательно! Значит, придется соответствовать!
Лицо Романа было залито кровью, и он уже не обращал на это внимания. Дыхание с громким хрипом вырывалось у него из груди.
- Ром, извини, я не хотел, - Андрей виновато и растерянно улыбнулся. Чувствовал, что сейчас может произойти что-то ужасное и не знал, как это остановить. - У тебя кровь идет. Прости, я не рассчитал.
Похлопал себя по карманам, нашел-таки платок и протянул Малиновскому:
- Вот, возьми.
Роман скривился презрительно.
- Спасибо, обойдусь.
Но, чуть поколебавшись, взял все же платок, вытер лицо и отбросил окровавленную ткань в сторону.
- Ладно, дружище, с тобой я потом разберусь. Сначала этот. А ну, отойди от него! - и резкий взмах дулом: - Слышь ты, козел старый, давай, раздевайся! Быстро! Разделся и песенку спел! Катюшу! Расцветали яблони и груши... Ну! Давай! А то нервы у меня расшатались - пристрелю к чертям!
Пушкарев, и так весь красный и еле стоящий на ногах, покраснел еще больше, выпрямился, поправил дрожащей рукой верхнюю пуговицу мундира и смог только прошептать:
- Ах ты, сопляк... Да я никогда...
Андрей примирительно поднял руки и закрыл Валерия своим телом:
- Рома, успокойся! Давай хоть ты не будешь с ума сходить!
Сделал шаг по направлению к Малиновскому:
- Отдай мне это чертово оружие!
- Не подходи! - рука с пистолетом дернулась. – Не дам! Я об этом сегодня весь вечер мечтал. Как заберу у козла эту пукалку и покажу ему, где раки зимуют!
Нервно хохотнул:
- Как это трогательно - Катенька позвонила, поплакала, и он великодушно нас отпускает! Пошли вон, говорит! Нам остается только утереться и за оказанную милость поблагодарить! - новый взмах пистолетом: - Нет уж! Не все так просто! За свои фокусы отвечать придется! Я хочу, чтобы он тоже передо мной голышом попрыгал, чтобы понял, гад, на своей шкуре почувствовал, каково это! Отойди!
Валерий рванулся вперед:
- Да я тебе сейчас...
- Тихо, тихо, спокойно! - Андрей вцепился Пушкареву в локоть и снова заслонил его собой.
Смотрел на Малиновского и не узнавал. Таким взбешенным своего друга он не видел никогда. Искаженное гневом лицо, глаза горят, на голой шее видны вздувшиеся вены, тело угрожающе сжалось и нагнулось вперед, словно готовясь к прыжку.
Это не Ромка.
Ромио.
Ромашка.
Беспечный, никогда не унывающий весельчак. Душа компании и любимец женщин.
Какой-то чужой, незнакомый человек зло целится сейчас в них из заряженного оружия и выкрикивает какие-то нелепые обиды и угрозы.
Андрей заговорил тихо и чуть ли не ласково, как с маленьким, неразумным ребенком:
- Ром, ну ты чего? Перестань. Это же Катин отец. У него для такого поведения была причина, ты же знаешь. Мы всё это заслужили.
- Ничего я не заслужил! За какое-то несчастное письмо такое устроить! Ты можешь сколько угодно сопли тут разводить, а я не намерен! Он по голове меня треснул, хлороформом травил, чуть не прирезал вообще!
- Он пожилой, больной человек, Ром. Очнись. Ну, прости его!
- Вот пусть, как минимум, извинится, голым поскачет, может и прощу, - лицо Малиновского исказилось подобием улыбки. - Может и пойдет домой котлетки кушать. И спасибо еще сказать должен, что я его не вяжу и в милицию не сдаю!
- Какая милиция, Ром, ты что? Успокойся. Ну, хочешь…
Андрей запнулся, оглянулся на Пушкарева и натужно улыбнулся:
- Хочешь, я перед тобой разденусь?
Он все еще пытался шуткой разрядить обстановку. И пытался вернуть, воскресить своего друга Ромку.
- И песню спою и ламбаду станцую, хочешь? Легко! Трам-пам-пам! - расстегивая на ходу пальто и все так же прикрывая собой Пушкарева, Андрей сделал несколько танцевальных движений.
Ухмылка Малиновского стала саркастической:
- Да ты что? Неужели сделаешь это для меня? - и жеманно пропел: - Как это ми-ило!
Но шутка все же возымела действие. Рома глубоко вздохнул, на секунду прикрыл глаза и чуть расслабился. И даже пошутил в ответ:
- Но прости, Андрюша, вынужден отказаться. С тобой как-нибудь потом, если ты настаиваешь. В другой раз. Вообще, ты ж знаешь, я не по этой части, я исключительно по девушкам.
Хохотнул:
- И, как выяснилось, по дедушкам.
Вот тут бы ему и замолчать. И прекратить, как ранее совершенно верно заметил Жданов, этот цирк.
Он понимал, что перебарщивает. Что ведет себя неправильно. Недостойно. Видел, что этот дед Пушкарев еле стоит на ногах и держится за сердце. Видел, какими глазами, недоуменно и растерянно, словно не узнавая, смотрит на него Жданов.
Но остановиться не мог.
Ему было плохо.
Плохо физически и морально.
Он замерз, все тело била мелкая, противная дрожь и так же мерзко было внутри - в душе. И на периферии сознания он с ужасом прислушивался к себе, ощущая, что эта мерзость заполнила его, овладела им и теперь заставляет выкрикивать жалкие обвинения, требования и угрозы. И заставляет размахивать этим дурацким пистолетом перед носом у Жданова. Ну глупость же! Идиотизм! Ведь он же все равно не выстрелит!
Ведь не выстрелит?..
Остатками рассудка Рома все же надеялся, что нет.
И вообще, нападение на Пушкарева в тот момент, когда все уже почти закончилось, когда тот уже готов был их отпустить, было излишним, а уж его требование, чтобы дед перед ним раздевался…
Что это - бред? Или извращение? Зачем нужна ему эта убогая месть? Ну ладно, разоружил врага, победил - что еще?
Нужно было после того, как отобрал оружие просто вызвать милицию.
А еще лучше, когда Пушкарев их отпускал, благородно уйти - Андрей хотел именно этого.
Но Рома больше не мог думать и действовать адекватно - пережитый страх и унижение, кажется, что-то в нем сломали. Хозяйничающая в его душе темная, тяжелая, страшная даже для него самого, масса злости, обиды и вроде бы даже ненависти успокаиваться не хотела.
Он злился на всё: на старикашку, так нагло обдурившего его и весь вечер издевающегося над ним, на Жданова, кающегося и поющего песни о любви вместо того, чтобы в два счета их освободить и настучать старикашке по голове, и самое главное…
Самое главное он злился на себя самого за то, что попал в такую идиотскую ситуацию.
За собственную глупость и трусость.
За то, что стоит сейчас здесь в одних трусах и за внутреннее понимание того, что если бы Пушкарев тогда приказал, снял бы и трусы.
Он очень испугался и унизился, да еще при Жданове.
А потому именно на Жданова (не на Пушкарева!) хотелось выливать накопившуюся внутри мерзость.

И Рома, не опуская пистолет и все так же криво усмехаясь, продолжал нести чушь:
- А Катенька-то твоя только за тебя, родного, просила, на меня ей, ясное дело, наплевать. С гадом Малиновским папе что угодно делать можно, хоть прибить вообще, хоть на куски порезать, а Андрюшу трогать низ-зя! Так душевно, так жалобно просила Андрюшу не обижать, я, ей Богу, чуть сам не прослезился!
Растерянность и сочувствие на выразительном лице Андрея стали еще заметнее. Не привык он, видимо, чтобы Роман Малиновский был так жалок, чтобы ныл и нес на полном серьезе всякую ахинею.
Не надо ему ждановское сочувствие!
- Ну так что, дед, стриптиза не будет? - Роман пристально, не отрываясь, смотрел Жданову прямо в глаза.- Ладно, черт с тобой, я согласен на замену! Зачем мне нужны твои старые кости? У меня есть идея получше!
С удовлетворением наблюдал, как по мере его слов каменеет лицо Андрея, как уходит жалость из его глаз.
И с деланным воодушевлением, весело произнес, наконец, то, что говорить вообще ни в коем случае было нельзя, и он это прекрасно знал:
- Катюшу давай сюда позовем а, Андрей? Пусть ОНА тут свои скрытые прелести продемонстрирует! Допотопные тряпки, как царевна-лягушка, скинет и покажет, чем же это она тебя так приворожила, что там есть у нее такого особенного?! Может, и я проникнусь?! Как гляну, так и все, тоже крышу от любви снесет! - Роман противно, громко заржал. - Вот умора будет! И раскаюсь сразу до глубины души, что такую красавицу оклеветал! Буду волосы на себе рвать и прощенья у папаши просить, пусть меня хоть сто раз по башке бьет. Давай, позвони ей!

Жданов побелел, на лице желваки заиграли, и взгляд стал такой, словно он червяка раздавить собирается.
Но почему-то не шевелился. Парализовало его, что ли?
- Хотя, нет, - Рома ненатурально задумался и почесал себя за ухом пистолетом, - мне кажется, чтобы так сдуреть, только посмотреть будет недостаточно, надо еще хотя бы потрогать, а, как думаешь, Андрюш? Вот потрогаю хорошенько и все, кирдык мне!

Жданов больше не улыбался. Не испытывал чувства вины за то, что разбил в кровь лицо друга и не боялся направленного в грудь заряженного оружия.
Немедленно нужно было прекратить поток гнусных пошлостей, который извергал на Катю этот человек. Он и так посмел сказать слишком много, Андрей позволил ему это от неожиданности и растерянности.
Ярость заволокла сознание.
Прошипев "Заткнись!", Андрей двинулся на Малиновского и в следующую секунду уже вырвал пистолет из заломленной руки и ударил по голому телу, не глядя, куда пришлось.
В этот раз Малиновский на ногах устоял, да еще и ответил. Завязалась драка. Молотили друг друга долго и с наслаждением.
Наконец, Роман в положении лежа оттолкнул Андрея и прохрипел:
- Очки бы снял, идиот! Глаза лишишься! – вскочил и пошел к своей одежде, валяющейся на полу бесформенной кучей. Принялся быстро одеваться, кое-как напяливая на себя одежду, и, коротко глянув в сторону все это время неподвижно стоящего Пушкарева, заговорил:
- Круто. Я ж говорю - герой. Смотрите, Валерий Сергеич, как он, оказывается, может оружие отнять. Мгновенно! Цените - вас он пожалел, а меня нет. Раз - в морду - и пистолет уже у него. И шуток он не понимает. Чувство юмора напрочь отшибло, как с вашей дочерью связался. Защитник прекрасных дам и больных дедушек, елки-палки!

Похоже было, что драка немного привела Романа в чувство – он, кажется, снова шутил. А может, придуривался. Андрей его шуток и разглагольствований уже не воспринимал. Стоял, тяжело дыша, сжимал пистолет в кулаке и молчал.

А Роме действительно стало легче. Он, видимо, выпустил пар, и тяжесть в душе отступила. Рома был очень этому рад. Мысль о том, что он все же не воспользовался пистолетом, отдал его (можно сказать сознательно!) практически без борьбы, а значит, не позволил темной массе гнева поглотить его разум, немного успокаивала и примиряла с самим собой. Да и в драке он действительно все время помнил о ждановских очках, ему это мешало и сдерживало, а это тоже очень хорошо!
В общем, он потом подумает о своем поведении в экстремальной обстановке и тайнах собственной психики, главное, что с ума он не сошел, никого не убил и даже не ранил.
А то, что Жданов смотрит на него как на последнюю мразь, так это хоть и неприятно, но, наверное, поправимо?

- Что, думал, застрелю его? - Роман кивнул в сторону Пушкарева. - Нет, я же не псих. И на Катеньку твою я не посягаю, больно надо! Чур меня, чур! Пошутил я!
Поднял с пола куртку и достал из кармана мобильник:
- Я звоню в милицию!
- Нет! - Андрей снова кинулся к нему. - Отдай телефон!
Рома резво отскочил к дверям гаража.
- Обойдешься! Все тебе отдай - пистолет, телефон... Вот пусть менты приедут и разберутся, кто здесь больной, кто старый, кто жертва, а кто преступник!
Андрей снял очки, положил их на пол и отодвинул ногой подальше, чтобы не раздавить. Туда же положил и пистолет.
- Отдай мне телефон! – потребовал и угрожающе пошел на Малиновского.
Рома вроде даже обрадовался:
- О, очки снял, наконец! Можно как следует подраться! А то, я ж не изверг какой-то - глаз тебе стеклом выбить не хочу. А пистолет ты зря из рук выпустил, этот, - кивок в сторону Пушкарева, - может им опять завладеть, пока мы с тобой отношения выяснять будем. Или ты меня уже более опасным считаешь, чем его? Хотя да, - хлопнул себя шутливо по лбу, - о чем это я? Он же хоть и псих, но в мечтах твой будущий родственник, а я кто? Так - никто и звать меня никак. Да?!
Все это время они, приноравливаясь, ходили вокруг машины, - Андрей молча наступал, Роман пятился и не переставал быстро говорить:
- Но еще одно – Андрюха, подумай прежде, чем битву начнем: чем ты крыть-то станешь, когда Пушкаревы у тебя Зималетто забирать будут? Или ты надеешься, что пожалеют тебя убогого? Что простит тебя Катюша и папаша ее от любви великой? Не надейся! После письма моего, да после сегодняшнего все могут забрать подчистую! А так, если на него заявление накатаем, вот тебе и предмет торга: мы забываем о нападении, издевательствах и избиении, а они нам возвращают Зималетто на блюдечке. Ну? Соображай уже!

Выглядело так, словно Рома как ни в чем ни бывало вернулся в свое обычное состояние - он снова подшучивал и фонтанировал идеями. То есть, в привычной для себя циничной манере искал и таки нашел очередной вариант решения проблем. Не заморачиваясь никакими чувствами - вины, раскаянья, понимания, сострадания, вообще не заморачиваясь совестью…
Вместо ответа Андрей бросился на Романа и выбил телефон из его рук. Мобильник упал и разбился.
- Идиот!
- Я тебе новый куплю, - прорычал Жданов, и через миг они уже снова катались по полу в драке.

- Прекратить! - звук клацающего затвора и зычный крик прервал упоительную потасовку.
Дерущиеся оглянулись. Статус-кво был восстановлен - пистолет снова находился в руках отставного военного.
- Пошли вон отсюда!

Роман поднялся первым.
- Ну вот, что я говорил! Идиот ты, Андрюша!
И быстро, ни слова больше не говоря, пошел к выходу.
Андрей заколебался:
- Валерий Сергеич...
- Вон, я сказал!

Как же он устал.
Ужасно.
До полного изнеможения.
Он не будет сейчас ни о чем думать - ни о том, что сделали с его дочерью эти люди, ни о том, что сделал он сам.
Пусть они уйдут, он сможет тогда, наконец, отдохнуть. Посидит тут спокойно на стуле, а потом пойдет домой и полежит.
Пусть Малиновский напишет заявление в милицию, и его посадят. Это даже хорошо. И правильно.
Ему это уже не интересно. Ничто не интересно и не нужно.
Он просто глупец.
Ничего он в этой жизни не понимает и не умеет. Даже не смог пистолет в руках удержать, Малиновский его отобрал и подполковника Пушкарева из его же собственного оружия чуть не пристрелил.
Поделом.
А Жданов закрывал его своим телом от пули, клялся в любви к Катеньке и дрался, чтобы ее защитить.

Сил не было ни на что. Было трудно дышать и очень болело сердце.
Сквозь шум в голове донеслось:
- Валерий Сергеич, вам плохо? - встревоженный голос Жданова.
Не ушел. Остался. И Малиновский, наверное, тоже.
Не упасть. Не проявить слабость перед этими...
Ноги стали ватными, непослушными. Не хотели держать грузное тело. Как же далеко стоит стул...

Чьи-то руки крепко обхватили его и не дали осесть на пол.
- Рома, помоги мне!
- Еще чего, я домой пошел!
- Рома, он тяжелый, я его один не донесу! Ему плохо, ты что, не видишь?! Его в больницу надо! Помоги мне!
Сквозь эти голоса Валерий отчетливо слышал еще какой-то назойливый звук. Телефон - понял он угасающим сознанием. Это Катенька звонит. Волнуется и зовет папу домой. Прости, детка, видимо, не получится домой прийти...


Сознание он все же почему-то не потерял. Чувствовал, что его поддерживают с двух сторон и ведут к машине. И голос Жданова бормочет рядом успокаивающе:
- Валерий Сергеич, держитесь! Вот так, потихонечку. Сейчас поедем в больницу, там вам помогут, и все пройдет. Вы поправитесь. Мы же Кате обещали, что все хорошо будет, помните? Катю нельзя обманывать, ведь правда?
И Валерий улыбнулся. Слегка. Сквозь боль и слабость.
Ишь, как этот Жданов заговорил...
Конечно, нельзя Катюшку обманывать. И обижать нельзя, и расстраивать... Все просто обязано быть хорошо...



Конец