Нас штормит, Грейнджер

Письмо первое. Драко.

На дворе стояла осень. Дождь за окном огромного дома, похожего на замок, лил не переставая, уже около часа. Ветер, пробиравший до мозга костей выл, срывая жёлто-красные, а кое-где и вовсе пожухлые листья с деревьев.
В комнате, обставленной по-рабочему, за столом сидел молодой человек шестнадцати лет и что-то напряжённо писал пером на листе пергамента. Звали этого юношу Драко Люциус Малфой. Костяшки его пальцев, крепко сжимавших перо, побелели. Он думал о том, что ещё никогда и никому в жизни не писал таких писем.

Не обращая внимания на бурю, разыгравшуюся за окном, Драко судорожно подбирал нужные и, как ему казалось, правильные слова. Долгое время он обдумывал их, обдумывал, что и как напишет, когда отправит, надеясь на ответ.
— Великий Салазар, я даже в Хогвартсе столько не пишу, — сказал себе под нос Драко.
Наконец, он отложил перо в сторону, закрыл чернильницу и принялся перечитывать получившееся письмо:
«Дорогая Гермиона,
Перед тем, как ты продолжишь читать это письмо, я хотел бы тебя предупредить, что за шесть лет обучения в Хогвартсе у меня и в мыслях не было написать тебе даже пары строчек. И то, что ты прочтёшь, может показаться тебе бредом сумасшедшего или очередной моей шуткой в твой адрес, но уверяю, я не хотел тебя этим обидеть.
Думая над содержимым этого письма, я представлял, какой будет твоя реакция. Мне было очень сложно решиться сесть за стол и взять в руки перо, поэтому я надеюсь, что ты сжалишься над моими трудами и всё же вскроешь конверт, который тебе принесёт мой филин по имени Дервик.
Мне любопытно, что ты делаешь сейчас, когда даже не представляешь, что этим вечером получишь его (конверт с письмом, разумеется, не моего филина). Но я хотел сказать тебе не об этом.
В последнее время я чувствую себя несколько разбитым, если можно так сказать. Я не хотел бы тебя ни в чём обвинять, но это весьма эгоистично с твоей стороны — сломать мне жизнь. Твоё королевское, всезнающее высочество, которое так и норовит всем помочь и везде успеть, и понятие не имеет, что значит шестнадцать лет прожить для себя и ни в чём себе не отказывать. Ты не знаешь, что это за чувство, когда твой продуманный до мелочей мирок замыкается на одном человеке в этом грёбаном, грязном, увядшем в разврате и насилии, огромном и самом настоящем мире. Я говорю об этом, потому что я сам — часть всего этого. Ты ведь "знакома" с моей семьёй, и поэтому тебе не составит труда догадаться, что в ней происходит. Но в этом и состоит моя реальность, и обществу придётся её принять, нравится ему это или нет.
Гермиона, ты наверняка уже привыкла к тому, что я называю тебя не иначе как "Грейнджер" или "грязнокровка", но я честно стараюсь отучиться от этой детской привычки, ибо, достигнув шестнадцатилетия, я понял, что это в высшей степени глупо. В этом году со мной произошли некоторые изменения, которые также заставили меня посмотреть на свою жизнь по-другому. Тебе об этих изменениях знать не обязательно, поверь. Поэтому просто прогони привычные, остроумные вопросы из своей лохматой головы.
Я перестал нормально питаться, тренироваться и спать, если тебя это интересует. Я постоянно думаю о тебе, и мне это надоело, учитывая тот факт, что мне и без того есть чем себя занять. Эти мысли, как навозные мухи, прилипли к моему мозгу, не желая оставлять меня в покое.
Знаешь, ведь я из тех людей, которым уже уготовано нужное будущее. У меня есть невеста, есть работа, дом, деньги, слава и влияние. А мне ещё нет и восемнадцати. Готов поспорить, ты знаешь, о чём я говорю, потому что в глубине души понимаешь, что тебе предстоит провести жизнь с Уизли в домишке, который дышит на ладан, и в окружении полдюжины детей, один в один похожих на него.
Но вот о чём я подумал... Если бы Тёмный Лорд вдруг наставил на меня палочку, я бы смог умереть. Я знаю, ты считаешь меня последним трусом, считаешь, я на такое не способен. Но я бы умер ради тебя и этих шестерых рыжих детей, которых ты подаришь Уизли. Я бы просто хотел знать, что ты сможешь быть спокойна и счастлива.
Я тобой уязвим. И ты можешь гордиться собой. Снова.
Гермиона, я понятия не имею, какого числа у тебя День рождения, не знаю имён твоих родителей и абсолютно не представляю, в чём смысл твоей жизни. Более того, я теряюсь в догадках о том, чем же тебя так привлекла дружба с Гарри Поттером и его щенком Роном Уизли. Мерлин, я так и вижу это знакомое выражение на твоём лице. Только прошу, не присылай мне мини-Поттера в ответном письме. Я уверен в твоём ответе, потому что ты не сможешь его не написать.
Я, кажется, отвлёкся. Так вот, я не знаю ничего из того, что окружает твою жизнь. Но я знаю наизусть каждую чёрточку твоего заумного, часто недовольного лица, знаю как и чем пахнут твои волосы, что ты любишь есть на завтрак, и почему тебя так ненавидит Снейп. Если бы передо мной поставили тысячи таких, как ты, я бы узнал настоящую тебя. Всё это действительно дерьмово, девочка. И мы оба попали. Я на стадии, близкой к бесплатной палате в госпитале Св. Мунго. И я, чёрт возьми, не представляю, что со всем этим дерьмом делать.
Я человек, который не способен любить кого-то, кроме себя. И ты отлично об этом знаешь, не так ли? У меня нет сердца. Во мне нет места жалости, сантиментам и хоть какой-то нежности. И я нужен только матери. Вспоминая порой, как я с тобой обхожусь, мне хочется, так непреодолимо хочется всё изменить. Я бы всё сделал, чтобы увидеть в твоих глазах всё, что угодно, кроме ненависти.
Но чего я жду от тебя, если сам безмерно ненавижу себя?
Уверен в том, что ты дико рассмеёшься, узнав, что за всем эти мерзким излиянием накипевшего я всего лишь хотел сказать, что люблю тебя. Ты — моё проклятие, Гермиона Грейнджер.
Пожалуйста, одного прошу, не рви это письмо, не прочитав. И накорми Дервика сахаром, он его очень любит.

Драко Малфой.».

— Надеюсь, ты всё поймёшь , Гермиона, — произнёс Драко, привязывая скрученное в трубочку письмо к лапке присевшего рядом Дервика. — Доставь его поскорее, друг. И будь осторожен в пути.
Драко Малфой встал из-за стола, открыл широкие окна, и тёмно-коричневый филин улетел к дому Гермионы Грейнджер, подгоняемый сильным холодным ветром.

Записка для Гермионы.

В этом доме невозможно согреться. Каждая комната здесь, словно маленькое царство вечной мерзлоты. От Малфой мэнора просто веет холодом и ненавистью ко всему живому, а его обитатели протухли насквозь этим дерьмом.

Драко Малфой ещё раз поёжился в постели и заставил себя встать. Мать не переносила, когда он или отец опаздывали к завтраку, поэтому нужно было привести себя в порядок как можно скорее, чтобы снова не видеть недовольного выражения на безупречном лице Нарциссы. Драко никогда не пользовался домовиками, если одевался к приёму еды. Он считал, впрочем, как и его отец, что эти мерзкие, грязные существа не достойны видеть аристократической красоты тела Малфоя. Юноша принял душ, накинул после него халат и подошёл к шкафу. Надев на себя чёрную рубашку и брюки, Драко завязал шнурки на отполированных до блеска ботинках. Потом его взгляд упал на окно. Дервик уже вернулся и теперь сидел на подоконнике, ожидая, что хозяин похвалит его за работу. Наверняка его впустил Мартин, личный домовик Драко, пока тот был в душе. Парень подошёл к филину и внимательно осмотрел его лапки. Ничего. Дервик не принёс ответа. Не было даже грёбаного клочка пергамента. Драко пришёл в ярость. Да что она себе позволяет? Она не имела права игнорировать его признание. Она должна была прислать ответ! Маленькая дрянь… Драко мог бы поклясться святым Мерлином, что Поттер приложил к этому свой вездесущий шрам. Перед его взором вдруг предстала картина: вот Дервик стучится в окошко маггловского дома Грейнджер, она видит его и впускает в комнату. Дрожащими пальчиками девушка вскрывает полученный конверт. Читает, бережно держа лист пергамента в руках. Её сердце бьётся так часто и так сильно, что, кажется, его слышно во всём Лондоне. Ненависть к Драко сливается в ней с непониманием, подозрением и тянущим чувством в животе. Она долго раздумывает, а Дервик терпеливо ждёт у окна. Вот, наконец, Гермиона решается взять перо и написать длинный ответ, полный возмущения и занудства. Как раз в её духе. Но тут появляется этот очкастый кретин, вырывает у неё письмо и остервенело рвёт на куски. Грейнджер пытается его остановить, умоляет прекратить и отдать ей то, что осталось от письма, но Поттер неумолим. И он за это поплатится.
— Простите, хозяин, сэр… — пропищал внезапно появившийся Мартин.
— Что ты забыл в моей спальне? Не помню, чтобы я звал тебя, — сквозь зубы спросил Драко, вернувшись в реальность. Его взгляд был настолько ледяной, что заморозил бы и без того замёрзший дом.
— Хозяйка просила передать, что вы должны спуститься вниз немедленно, хозяин, сэр… Она так сказала, хозяин… — на это Драко лишь оставалось поправить воротник рубашки и выйти из спальни.
***
— Драко, дорогой, ты задумчив. Тебя что-то тревожит? — Нарцисса Малфой отложила в сторону вилку с ножом и вгляделась в лицо сына.
— Что его может тревожить, Нарцисса? У него есть всё, о чём можно только мечтать, — заметил Люциус, делая глоток красного как кровь вина из бокала. — Я в его возрасте и не думал, что смогу получить Метку. Он должен этим гордиться.
Драко вновь поёжился, как если бы опять лежал у себя в постели. Отец так любит напоминать ему об этом. Пожалуй, Чёрная Метка на руке сына — единственный повод для гордости такого отца, каким был Люциус Малфой. Хотя, конечно, не стоит отрицать, что старший Малфой многое делал во благо семьи, он заботился о Драко и Нарциссе и даже по-своему любил их. Но Драко навсегда запомнит отца строгим и требовательным, не делающим поблажек человеком. Драко Малфой шестнадцать лет является заложником в собственном доме. Он всегда делает так, как ему говорят. Старается ничем не огорчать родителей, безупречно учится и знает, как вести себя в обществе. Вдобавок ко всему, на радость Люциуса и страх Нарциссы, он стал Пожирателем Смерти этим летом. Теперь отвратительная татуировка вилась по его предплечью, и он обязан был гордиться этим, как сказал Люциус.
— Сынок? — позвала Нарцисса, чьё беспокойство нарастало всё с большей скоростью.
— Нет, мама. Всё хорошо, не беспокойся. Отец прав, у меня всё в порядке, — Драко добавил улыбку, которую всегда адресовал лишь матери. В этот раз улыбка вышла фальшивой, и он это понимал, но нужно было успокоить мать, чтобы она не закатывала истерику отцу. Драко не хотел снова слышать разъярённые крики родителей по всему дому.
На самом деле кое-что его тревожило. Он был уверен, что Гермиона напишет ему. И Драко не мог понять, что сделал не так. Юноша никогда и никому не признавался в любви, но знал, что это письмо не оставит Грейнджер равнодушной. Единственное, что сейчас он может сделать, это написать ей записку. Буря за окном улеглась, и Дервику будет проще доставить эту записку ей. Не закончив завтракать, Драко извинился и вышел из-за стола.
***
«Дорогая Гермиона,
Сегодня утром я обнаружил, или вернее сказать, не обнаружил ответа от тебя. Я мог бы допустить, что Дервик выронил твоё письмо по дороге, если бы не знал его так хорошо.
Признайся, ты ведь прочитала моё письмо. Я знаю, что прочитала. Но почему не отреагировала? Мне необходимо знать, что ты всё поняла.
Я нуждаюсь в этом, Гермиона. Я нуждаюсь в тебе.
Ты не можешь меня игнорировать. Я должен быть уверен, что в этот раз получу конверт с письмом.
Драко Малфой.».
— Дервик, сделай одолжение, доставь Гермионе эту записку, — Драко погладил филина по голове и дал ему лакомство для сов. – Сделай это для меня, приятель.


Письмо второе. Гермиона.

Ох, как же всё-таки здорово, наконец, лечь в кровать после столь насыщенного дня. Гермиона Грейнджер, переодевшись в тёплую пижаму, нырнула под одеяло и глубоко вздохнула. Неяркий свет ночника в спальне создавал уютную атмосферу покоя, а мягкие подушки очень располагали ко сну, крепкому и глубокому. Собрав непослушные каштановые волосы в хвост, Гермиона опустилась на них с довольной улыбкой на лице. Она положила свою волшебную палочку под подушку и уже протянула руку, чтобы выключить свет в комнате, как вдруг услышала негромкий, но настойчивый стук в окно. Оглянувшись, Гермиона увидела за ним тёмно-коричневого филина: того самого, что прилетал к ней вчера. Гермиона чертыхнулась про себя и пошла открывать окно, чтобы впустить птицу. Не держать же её на холоде.
— Привет, дружок, — она достала кусочек сахара из мешочка, который был припасён на подоконнике, и дала его филину. — Что ты принёс мне на этот раз? — Гермиона отвязала маленький свиток пергамента от лапки пернатого гостя и развернула его. Пробежав глазами записку, Гермиона вспыхнула. Это однозначно начинает её раздражать. Шутки Малфоя уже слишком далеко заходят, неужели ему так нравится её донимать? Мало того, что он делает это в школе, считая издевательства над ней своим маленьким хобби, так ещё и во время осенних каникул от него нет покоя? А ведь ей сейчас действительно не помешал бы мини-Гарри или мини-Рон, чтобы послать кого-то из них этому змеёнышу! Завтра же она напишет им о произошедшем. Гермиона Грейнджер вполне могла защитить себя сама, но не стоит забывать, что это всё-таки Малфой. Только и жди, что "его отец узнает об этом"! Ну почему он не достаёт так никого другого? Чем она заслужила такое обращение? Хотя Гермиона знала ответ и на этот вопрос. Её "нечистая" кровь и дружба с Золотым Мальчиком тому виной. Однако не так проста Гермиона, как кажется на первый взгляд, на то она и самая умная ведьма курса. И она не будет собой, если не напишет Малфою ответ, содержащий достойный отпор его неоспоримым умозаключениям. Коротко и ясно — так это должно выглядеть, чтобы крысёныш не подумал, что она его хоть сколько-нибудь боится. Руки её дрожали, но она решительно взяла в них перо и небольшой лист пергамента. И пока Дервик спокойно ждал её у окна, Гермиона писала Драко Малфою письмо, которое тот так жаждал получить, однако с совершенно иным содержанием:
«Малфой,
Твоему королевскому величеству чистых кровей придётся простить меня, несчастную, за столь холодное начало письма, но вообще-то я не держала в планах идею сидеть и разглагольствовать с тобой на злободневные темы, вместо того чтобы лечь спать, как нормальный человек! Позволь, я начну с вопроса, который волнует меня всё больше и больше: для чего ты это делаешь?
Нет, правда, Малфой, тебе так скучно в занюханном семейном гнёздышке твоих садистов-родителей, что ты решил расширить территорию, на которую распространяется твоё излюбленное хобби под названием "Взбесить Гермиону Грейнджер любой ценой"? Не заставляй меня думать, что ты законченный придурок с коэффициентом интеллекта не больше, чем у зубочистки. По-моему, если мне не изменяет память, ты один из лучших учеников своего факультета. Так стоит ли позорить это звание письмами девочки-подростка, которая вот-вот себя заавадит из-за якобы неразделённой любви? Или ты действительно настолько глуп, что подумал, будто я опущусь до разговоров с тобой? Я, может быть, и грязнокровка, но у меня тоже есть принципы и определённый моральный кодекс, в который никак не вписывается пункт любого общения с тобой. Я не верю ни единому написанному тобой слову, потому что ты никогда не изменишься. В этом и есть правда. Ты настолько самоуверен, что считаешь меня инфантильной дурочкой, которая тут же кинется на шею названному слизеринскому принцу? Спешу тебя разочаровать, но это далеко не так. И вообще, мир вокруг тебя не вертится! Всё, что ты делаешь — низко и подло. Что ж, достойный сын своего отца. Я бы могла заколдовать письмо лёгким взмахом волшебной палочки, но я — не ты и не стану заниматься такой ерундой. К тому же, как правильно ты заметил в первом письме, ты уже проклят, так зачем усугублять сложившееся положение?
Если это утешит твоё самолюбие, то да, я прочитала и письмо, и записку. Но это ничего не изменит. Никогда. Запомни это. Оставь меня в покое хотя бы на каникулах, ладно? Это всё, чего я так нижайше прошу у тебя: не трогать меня вне школы. Я не игрушка, Малфой, и не одна из твоих многочисленных легкодоступных пассий. И никогда, повторяю, никогда не стану никем таким. Твоё новое развлечение с письмами не стоит того, чтобы Гарри и Рон поговорили с тобой по душам вне досягаемости великого и ужасного Снейпа. Больше не смей мне писать, иначе предупреждаю, я всё расскажу им. Не заставляй своего филина проделывать такой длинный путь, пожалей хотя бы бедное существо. И иди к чёрту, Малфой.
Гермиона Грейнджер».
Не перечитывая то, что написала, Гермиона свернула пергамент в трубочку, привязала его к лапке филина, погладила его напоследок и выпустила в открытое окно. Она будет надеяться, что Малфой всё же поймёт, как далеко зашёл. Да уж, мальчики предупреждали Гермиону, что когда-нибудь её понимание и доброта ко всем без разбора обернётся для неё не слишком хорошо. И вот до чего это дошло.
— Милая, ты не спишь? — в спальню заглянула мама. — Всё хорошо?
— Да, мам, всё хорошо. Я уже ложусь. — Гермиона ласково улыбнулась матери и залезла под одеяло.
— Опять писала своим мальчикам? — спросила миссис Грейнджер.
— Нет, отвечала школьному товарищу, — сейчас Гермионе совсем не хотелось заводить разговор о Малфое, тем более что мама начнёт волноваться, расскажет папе, и тогда прощайте, спокойные каникулы.
— Ну ладно, детка, приятных снов, — мама тихонько прикрыла за собой дверь.
— Спокойной ночи, мамочка... — уже засыпая, произнесла Гермиона.