Нас штормит, Грейнджер

Письмо первое. Драко.

На дворе стояла осень. Дождь за окном огромного дома, похожего на замок, лил не переставая, уже около часа. Ветер, пробиравший до мозга костей выл, срывая жёлто-красные, а кое-где и вовсе пожухлые листья с деревьев.
В комнате, обставленной по-рабочему, за столом сидел молодой человек шестнадцати лет и что-то напряжённо писал пером на листе пергамента. Звали этого юношу Драко Люциус Малфой. Костяшки его пальцев, крепко сжимавших перо, побелели. Он думал о том, что ещё никогда и никому в жизни не писал таких писем.

Не обращая внимания на бурю, разыгравшуюся за окном, Драко судорожно подбирал нужные и, как ему казалось, правильные слова. Долгое время он обдумывал их, обдумывал, что и как напишет, когда отправит, надеясь на ответ.
— Великий Салазар, я даже в Хогвартсе столько не пишу, — сказал себе под нос Драко.
Наконец, он отложил перо в сторону, закрыл чернильницу и принялся перечитывать получившееся письмо:
«Дорогая Гермиона,
Перед тем, как ты продолжишь читать это письмо, я хотел бы тебя предупредить, что за шесть лет обучения в Хогвартсе у меня и в мыслях не было написать тебе даже пары строчек. И то, что ты прочтёшь, может показаться тебе бредом сумасшедшего или очередной моей шуткой в твой адрес, но уверяю, я не хотел тебя этим обидеть.
Думая над содержимым этого письма, я представлял, какой будет твоя реакция. Мне было очень сложно решиться сесть за стол и взять в руки перо, поэтому я надеюсь, что ты сжалишься над моими трудами и всё же вскроешь конверт, который тебе принесёт мой филин по имени Дервик.
Мне любопытно, что ты делаешь сейчас, когда даже не представляешь, что этим вечером получишь его (конверт с письмом, разумеется, не моего филина). Но я хотел сказать тебе не об этом.
В последнее время я чувствую себя несколько разбитым, если можно так сказать. Я не хотел бы тебя ни в чём обвинять, но это весьма эгоистично с твоей стороны — сломать мне жизнь. Твоё королевское, всезнающее высочество, которое так и норовит всем помочь и везде успеть, и понятие не имеет, что значит шестнадцать лет прожить для себя и ни в чём себе не отказывать. Ты не знаешь, что это за чувство, когда твой продуманный до мелочей мирок замыкается на одном человеке в этом грёбаном, грязном, увядшем в разврате и насилии, огромном и самом настоящем мире. Я говорю об этом, потому что я сам — часть всего этого. Ты ведь "знакома" с моей семьёй, и поэтому тебе не составит труда догадаться, что в ней происходит. Но в этом и состоит моя реальность, и обществу придётся её принять, нравится ему это или нет.
Гермиона, ты наверняка уже привыкла к тому, что я называю тебя не иначе как "Грейнджер" или "грязнокровка", но я честно стараюсь отучиться от этой детской привычки, ибо, достигнув шестнадцатилетия, я понял, что это в высшей степени глупо. В этом году со мной произошли некоторые изменения, которые также заставили меня посмотреть на свою жизнь по-другому. Тебе об этих изменениях знать не обязательно, поверь. Поэтому просто прогони привычные, остроумные вопросы из своей лохматой головы.
Я перестал нормально питаться, тренироваться и спать, если тебя это интересует. Я постоянно думаю о тебе, и мне это надоело, учитывая тот факт, что мне и без того есть чем себя занять. Эти мысли, как навозные мухи, прилипли к моему мозгу, не желая оставлять меня в покое.
Знаешь, ведь я из тех людей, которым уже уготовано нужное будущее. У меня есть невеста, есть работа, дом, деньги, слава и влияние. А мне ещё нет и восемнадцати. Готов поспорить, ты знаешь, о чём я говорю, потому что в глубине души понимаешь, что тебе предстоит провести жизнь с Уизли в домишке, который дышит на ладан, и в окружении полдюжины детей, один в один похожих на него.
Но вот о чём я подумал... Если бы Тёмный Лорд вдруг наставил на меня палочку, я бы смог умереть. Я знаю, ты считаешь меня последним трусом, считаешь, я на такое не способен. Но я бы умер ради тебя и этих шестерых рыжих детей, которых ты подаришь Уизли. Я бы просто хотел знать, что ты сможешь быть спокойна и счастлива.

Я тобой уязвим. И ты можешь гордиться собой. Снова.
Гермиона, я понятия не имею, какого числа у тебя День рождения, не знаю имён твоих родителей и абсолютно не представляю, в чём смысл твоей жизни. Более того, я теряюсь в догадках о том, чем же тебя так привлекла дружба с Гарри Поттером и его щенком Роном Уизли. Мерлин, я так и вижу это знакомое выражение на твоём лице. Только прошу, не присылай мне мини-Поттера в ответном письме. Я уверен в твоём ответе, потому что ты не сможешь его не написать.
Я, кажется, отвлёкся. Так вот, я не знаю ничего из того, что окружает твою жизнь. Но я знаю наизусть каждую чёрточку твоего заумного, часто недовольного лица, знаю как и чем пахнут твои волосы, что ты любишь есть на завтрак, и почему тебя так ненавидит Снейп. Если бы передо мной поставили тысячи таких, как ты, я бы узнал настоящую тебя. Всё это действительно дерьмово, девочка. И мы оба попали. Я на стадии, близкой к бесплатной палате в госпитале Св. Мунго. И я, чёрт возьми, не представляю, что со всем этим дерьмом делать.
Я человек, который не способен любить кого-то, кроме себя. И ты отлично об этом знаешь, не так ли? У меня нет сердца. Во мне нет места жалости, сантиментам и хоть какой-то нежности. И я нужен только матери. Вспоминая порой, как я с тобой обхожусь, мне хочется, так непреодолимо хочется всё изменить. Я бы всё сделал, чтобы увидеть в твоих глазах всё, что угодно, кроме ненависти.
Но чего я жду от тебя, если сам безмерно ненавижу себя?
Уверен в том, что ты дико рассмеёшься, узнав, что за всем эти мерзким излиянием накипевшего я всего лишь хотел сказать, что люблю тебя. Ты — моё проклятие, Гермиона Грейнджер.
Пожалуйста, одного прошу, не рви это письмо, не прочитав. И накорми Дервика сахаром, он его очень любит.

Драко Малфой.».

— Надеюсь, ты всё поймёшь , Гермиона, — произнёс Драко, привязывая скрученное в трубочку письмо к лапке присевшего рядом Дервика. — Доставь его поскорее, друг. И будь осторожен в пути.
Драко Малфой встал из-за стола, открыл широкие окна, и тёмно-коричневый филин улетел к дому Гермионы Грейнджер, подгоняемый сильным холодным ветром.