ДождьДождь, казалось, не собирался прекращаться. Он не знал даже, как это — "прекращаться", поэтому шел уже несколько часов.
Улицы были свободнее обычного — большинство людей сидело в своих домах, а те, кто волей обстоятельств был вынужден выйти, торопились поскорее зайти в помещение. Да и кому захочется быть на улице в такую погоду?
Однако захотелось. Молодая, лет двадцати пяти, девушка стояла у входа в метро, ровно под буквой "М". Она ждала кого-то, крутя в руке синий зонтик. Иногда она замечала что-то в нем. То, чего не видела раньше и рассматривала деталь с большим интересом. Она заглядывала под капюшоны прохожих в надежде увидеть их лица. Может быть потому, что искала того, кого ждала. Может быть потому, что хотела заглянуть в глаза незнакомым.
Люди невольно оборачивались на нее. Хотя ничего примечательного в ней не было — волосы до плеч мышиного окраса, глаза цвета среднего между серым, зеленым и синим, черная кожаная куртка, потертые джинсы и тяжелые ботинки — словом, ничего примечательного на первый взгляд. Только было что-то необычное, непонятное в ней. Правая рука, тянущаяся к "воображаемой шпаге", которую она тут же прятала за спину, отвлекала, мешала понять. Девушка казалась маленьким ребенком, рассматривающим чужой город.
Она скучала. Заглядывала в окна домов, но ей мешал дождь. Хотела зайти под козырек у входа, но была окружена лужей, переходить через которую явно не хотела. Она переворачивала зонт и ждала, пока в него наберется вода, чтобы вылить ее в люк стока, взывая недоумение лондонцев. Она искала глазами знакомый силуэт, но пока не нашла. Морщилась, когда нечаянно наступала в лужу, переминаясь с ноги на ногу.
Девушка искала кого-то, хотя могла не быть узнанной.
Тяжело было узнать в ней привычную Нимфадору Тонкс — бывшая яркой вдруг стала "серой мышкой". Пока, к счастью, только в переносном смысле.
Она стояла уже больше получаса, однако дождь не мешал ей.
Она ждала самого старого, бедного и опасного человека.
Она поражалась тому, как можно быть таким. Таким несносным и упрямым. Твердить о том, что он — не пара ей. Такой, как она.
Таким слепым. Не замечавшим, что она любит его. Несмотря на бедность, возраст и "мохнатую проблему".
Она ждала самого глупого и умевшего быть чертовски нудным, но самого любимого человека.
Ремуса Люпина.
ВолшебнаяПолнолуние ушло во вчерашний день. Обычно, с осознанием этого приходило облегчение. Но не сейчас. После превращения мысли было еще тяжелее.
Так как их занимала аврор Тонкс.
Ремус всегда осуждал своего друга за частое употребление алкоголя. Хотя сам, впервые в жизни, решал свои проблемы таким образом. Это было кратковременным спасением, так как вместе с алкоголем в кровь входила она. Она стала уже частью его самого. От этого становилось еще тяжелее и Люпин снова пил.
Почему-то в голову вдруг пришла мысль о том, что раньше он никогда не напивался. Сливочное пиво, конечно, не было самым крепким из того, что он пробовал до этого — В компании Мародеров таких не было. Но то — совсем другое. Да что там Мародеры — весь их курс Гриффиндора не был безгрешен в этом плане. Разве что Лили.
Лили. С ней у оборотня были связанны только теплые мысли. Милая Лили — храбрая, чуткая и отзывчивая. Она одна, не считая Мародеров, смогла разглядеть в нем удивительного, доброго. Человечного.
Хотя, кому врать — не одна.
Есть еще, другая.
"Бродяга бы посмеялся" — посмеялся бы, еще как. — "Она же его племянница"
И вновь все мысли приводили к ней. Она, наверное, тоже никогда не напивалась. В это не возможно было поверить. Он казалось совсем еще ребенком, хотя сама отрицал это. Было в ней что-то по-детски непосредственное. Она старалась казаться взрослее, но получалось это не очень хорошо.
Она поверила в то, что любит его. Его — «старого и бедного оборотня». Это казалось ему смешным. Самым смешным было то, что и другие ей поверили. Но больше Люпин боялся того, что тоже начинал верить, хотя и не понимал. Не понимал, как можно любить его. Такого.
Другое дело — она. Молодая, красивая, умная. Гордая и самостоятельная. Ненавидящая свое имя. Люпин не понимал, как можно не любить свое имя. Такое же необычное и чарующее, как и она сама. Нимфадора — дар нимфы. Волшебная.
"Черт, и без луны мне нет покоя. Все из-за нее" — единственная, пожалуй, совершенно четкая мысль. Неожиданно трезвая, правильная, хотя и непонятая до конца им самим.
Иногда он сам был готов поверить в ее любовь. Но останавливал себя. Зачем ей оборотень? Она найдет себе другого — моложе, богаче, красивее. Безопаснее.
А он... Не думал, что оборотень может быть счастлив. Свою долю счастья Лунатик уже вырвал у судьбы — у него есть друзья.
"Бродяга бы точно посмеялся" — да уж действительно, смешно. Смеяться вот только некому.
"Были друзья"
Питер — изменник, который вызывает только ненависть и презрение. Джеймс погиб по вине бывшего друга. Сириус ушел за ним из-за нелюбимой кузины. Он остался один, как и до знакомства с ними — Мародерами. Четверкой, наводившей трепет.
"Опять. Лили бы ругалась" — да, миссис Поттер терпеть не могла, когда Люпин начинал подобные разговоры.
"Опять он завел свою шарманку" — так говорил Джеймс. Или Сириус. Оба, наверное — сейчас и не вспомнить. Да и не это важно.
Ему хотелось сказать, что любит, а значит не один. Только нельзя. Любовь оборотня никого не доводила до добра. И не доведет.
Тем более такую замечательную и волшебную.
Нимфадору Тонкс.
