Скелет в шкафу

1. Умеренная асфиксия

— Мамочка, что тут написано?

Уставшая женщина с печатью забот на лице глянула на яркую вывеску и механически ответила своему не в меру любознательному чаду:

— Детский мир.

— Д… Д-д-детский м-м-мир, — повторила девчушка, продолжая припрыгивать в такт материным шагам.

— Мамочка, а тут?

— Универмаг.

— У-у-универмаг, — протянула дотошная дочка.

— Гермиона, не отвлекайся, мы опоздаем к миссис Смит.

Девочка вложила свою маленькую ладошку в руку матери, позволяя тащить себя с той скоростью, которая совсем не соответствовала её намерениям. Она ещё раз оглянулась на последнюю вывеску, но мать уже подходила к светофору — пришлось полностью подчиниться.

— Миссис Смит, я уже опаздываю, — озабоченно произнесла молодая женщина, передавая ребёнка в руки няни. — Сегодня буду поздно, Энтони просил задержаться.

— Не волнуйтесь, миссис Грейнджер, с Гермионой всё будет в порядке, — уверила её няня, стягивая с девочки лёгкое пальтишко. — Мы пообедаем, потом сходим на детскую площадку.

— Если что — звоните. Миссис Смит, я вам так благодарна. Не знаю, что бы мы делали без вас.

— Ну что вы! Гермиона — идеальный ребёнок. С ней нет никаких проблем.

— Да, я знаю. Но меня тревожат эти приступы. В прошлый раз, когда вы позвонили, я не помню, как домчалась из клиники.

— Всё будет хорошо. Вы же показывали девочку врачу. Так что нет причин для беспокойства.

— Да, конечно, — не очень уверенно произнесла Джин Грейнджер, поцеловала свою дочь и отправилась на работу.

Гермиона была единственным ребёнком в семье Энтони и Джин Грейнджер. Ребёнком долгожданным. Джин долгое время не могла забеременеть, а потому, когда критические дни не наступили, она просто боялась купить тест на беременность. Энтони всегда успокаивал супругу тем, что у них ещё много времени впереди и что пять лет брака — это не показатель, чтобы ставить на себе клеймо бездетных. Джин соглашалась, пыталась не думать о ребёнке, но каждый месяц разочарование приводило её к новой порции слёз. Поэтому, когда в положенное время критические дни не наступили, она боялась поверить, что на этот раз всё получилось. Организм работал как часы. Она несколько дней ходила, прислушиваясь к ощущениям. Ничего нового. На полном автопилоте послушно ходила в клинику, где работала вместе с мужем, и продолжала прислушиваться. Было страшно. Энтони во всём поддерживал, но ему было не понять, что испытывает женщина, которая мечтает о ребёнке. Их брак был надёжным, добрым и тёплым. Даже то, что они с Энтони работали вместе, не надоедало. Джин всегда чувствовала Энтони рядом. Когда попадался особо капризный пациент — Энтони приходил на помощь. Многие завидовали супругам Грейнджер — Джин это знала. Но она всё бы отдала, чтобы стать матерью.

Тест на беременность она купила на пятый день задержки. Сослалась на то, что у неё утром нет пациентов, и проводила Энтони на работу, пряча глаза. Она никогда ничего он него не скрывала. Но в этот раз понимала, что всё нужно узнать самой.

Долго вглядывалась в две чётко проступившие полоски, не понимая, что чувствует. Господи, а если это ошибка? Она и так стала рассеянной — если и в этот раз ничего не получится, ей просто не собрать себя в кучу. Энтони — хороший. Он намекнул, что дети — конечно, здорово, но им ведь и вдвоём неплохо. Джин соглашалась, а сама вздыхала.

Купила ещё один тест. Супердорогой. Вердикт подтвердился. Джин, тайком от Энтони, записалась на приём к гинекологу. Тот посоветовал прийти через пару недель, буднично отметив, что ничего наверняка пока не ясно. Джин каждый день боялась, что её мечта оборвётся. Две недели прошли как в тумане. Она улыбалась на работе, хлопотала по дому, прижималась к Энтони ночью, пытаясь успокоить себя. Но страх и тревога не отпускали, сосредоточившись где-то под сердцем.

На второй приём Джин шла, как за приговором. Врач, заполняя карточку, поинтересовался её состоянием и предложил приготовиться к осмотру.

Дурацкое кресло. Джин всегда чувствовала себя неловко, когда перед открытым окошком вынуждена была залезать на эту конструкцию. Но сейчас её меньше всего волновала этическая сторона дела.

— Матка увеличена. Могу вас поздравить, миссис Грейнджер. Восемь недель. Вы плачете?

Джин, не помня себя, слезла с кресла, трясущимися руками пытаясь одеться.

Лёгкий токсикоз закончился к четырём месяцам. А когда ребёнок в первый раз зашевелился, Джин наконец-то поверила, что они станут родителями. Энтони был на седьмом небе от счастья. От ревностно следил, чтобы супруга соблюдала все рекомендации врачей, носился ночью в супермаркет, пытаясь угодить своим девочкам. УЗИ показало, что будет девочка. Джин светилась и постоянно прикладывала руку к животу, ощущая, что внутри неё бьётся маленькая жизнь. Роды выпадали на октябрь, поэтому они с Энтони позволили себе в июне съездить на море, о чём так давно мечтали. Энтони целовал жену в живот и гадал, на кого похожей родится их долгожданная принцесса.

И вдруг что-то пошло не так. Почти на месяц раньше срока начались роды. Энтони отвёз жену в клинику, передав её в руки компетентных коллег. Боль была дикая. Джин не понимала, что происходит. Она сопротивлялась изо всех сил, боясь даже подумать, что их маленькая девочка так и не появится на свет.

Опытная бригада акушеров уверяла, что всё идёт нормально. Но сама Джин была почти в полуобморочном состоянии. Ещё только середина сентября. Ещё слишком рано.

Роды были стремительными. Несколько часов схваток завершились дикой болью, когда врач надавил на живот, помогая ребёнку появиться на свет. Джин подняла голову, вглядываясь в комок, который только что выскочил из неё. Красное тельце было всё покрыто белой пеной. Ребёнок молчал. Врач перевернул новорожденную вниз головой и похлопал по спинке. Новый крик не огласил этот мир. Джин понимала, что что-то не так. Время замедлилось. Она не хотела верить, что её доченька, слишком рано решившая появиться на свет, не выживет. Врачи проводили экстренные манипуляции, а секунды неумолимо утекали. Липкая тишина иррационально насмехалась над неправильностью момента. Девочка была мертва.

И тут Джин увидела женщину. Она не была в халате и маске, как вся бригада. Да и вообще, она появилась так внезапно, что Джин подумала, будто всё ей мерещится. Женщина средних лет. В странной одежде. "Сейчас точно такое не носят", — промелькнуло в затуманенном сознании. Длинная коричневая юбка доходила до самого пола, открывая узкие босые ступни. Из выреза зелёной кофты со шнуровкой виднелась белоснежная блузка, обтягивающая высокую грудь. Небрежный узел не мог сдержать тяжести густых каштановых волос, позволяя им самовольными прядями ниспадать на плечи. Женщина подошла к новорождённой, прикоснулась к ней, что-то прошептала и поцеловала в лобик. Через секунду палату огласил крик. Джин потеряла сознание, удивляясь тому, что женщина исчезла.

Дочку принесли к вечеру. Молодую маму поздравляли и уверяли, что всё самое страшное позади. Джин попробовала выяснить у акушерки про ту странную женщину, но на свои вопросы получила в ответ лишь ласковое снисхождение:

— Что вы, миссис Грейнджер. Никто бы не пустил в родовую палату посторонних. Спасибо доктору Бруму — он и не такие чудеса вытворяет. Вам всё привиделось. Не думайте об этом.

Джин приняла из рук акушерки свою новорождённую дочь и на время думать забыла о своих галлюцинациях. Доченька была красная, сморщенная и пушистая — сказались преждевременные роды. Она не открывала глаз, а когда пыталась сделать это, сразу зажмуривалась, словно боялась дневного света. Джин понимала, что ребёнок, по сути, целый месяц ещё должен был сидеть в утробе матери. И ещё она понимала, что это самое прекрасное создание на свете.

Девочку назвали Гермионой, хотя все знакомые были в лёгком ступоре от такого редкого имени. Гермиона была очень беспокойной, не давала спать ночами родителям, но измученная Джин ни на что на свете не променяла бы эти бессонные ночи. В пять месяцев дочка уже догнала и перегнала всех знакомых карапузов, и педиатр даже посоветовал поменьше прикармливать ребёнка. Но Джин, сияя от счастья, лишь отмахнулась. Гермиона прочно зацепилась за эту жизнь. Джин и Энтони благодарили всевышнего за это чудо.

Ещё в роддоме главный педиатр предупреждал Джин, что из-за умеренной асфиксии во время родов возможны отклонения в развитии ребёнка. Когда Гермиону приносили на кормления, Джин с тревогой вглядывалась в личико дочери, пытаясь отогнать негативные мысли. Но Гермиона не отставала в развитии, пошла в десять месяцев, в год уже научилась держать ложку, и Джин постепенно забыла о навязчивых страхах. Отодвинула их на задворки сознания. Когда Гермиона произнесла первое слово «дай!», Энтони и Джин с гордостью демонстрировали всем своим знакомым достижения крохи.

Гермиона могла часами сидеть с книжками, кубиками или картинками, пока Джин занималась делами по дому. В детский сад родители отдавать дочь не стали, но когда Гермионе исполнилось три года, решились нанять няню. Джин была неплохим специалистом — её давно поджидали на работе.

Энтони предлагал жене отдать дочку в частный детский сад, но Джин боялась, что Гермиона будет постоянно болеть. Через агентство выбрали няню — Джулию Смит, резюме которой содержало неплохие рекомендации. Своих детей у Джулии не было, но это не мешало ей уверенно и компетентно управляться с детьми. Уже после первого знакомства Джин с облегчением вздохнула — такой няне можно было доверить ребёнка.

Джулия приезжала к Грейнджерам согласно установленному графику, а иногда Джин приводила Гермиону к ней на дом — когда надо было отлучиться на пару часов. За полтора года Грейнджеры настолько привыкли к Джулии Смит, словно она была членом их семьи. Гермиона любила свою няню и рисовала для неё свои первые шедевры — невразумительные каракули абстракциониста. Джулия много занималась с Гермионой, играла и с удивлением отмечала, что девочка всё схватывает на лету.

Первый сигнал тревоги прозвучал, когда Гермионе исполнилось четыре года. Джин возилась на кухне, когда услышала шум в гостиной. Она тут же бросила полотенце и побежала узнать, что случилось. Оказалось, Гермиона полезла в сервант за книгой, использовав в качестве сподручных средств стул. Но даже вместе со стулом её роста было недостаточно, чтоб дотянуться до верхней полки. Пытаясь достать заинтересовавшую её энциклопедию, девочка смахнула со средней полки вазу. Любимую вазу Джин, которую ей подарил Энтони ещё до свадьбы. Когда Джин забежала в комнату, она увидела полные ужаса глаза дочери. В следующую секунду Гермиона побледнела и как-то странно осела на стуле. Джин еле успела её подхватить, порезав ногу о стекло. Гермиона не потеряла сознание, но добрых десять минут находилась в странном оцепенении. Джин ужасно перепугалась и позвонила Энтони. Весь вечер родители с тревогой поглядывали на дочку, но Гермиона спокойно играла и возилась с книгами. Лишь перед сном дочь обвила шею Джин руками и прошептала ей в ухо: «Мамочка, прости. Это же была твоя любимая папина ваза, да?»

Джин стала замечать, что в момент сильного эмоционального потрясения с дочкой происходит неладное. Она впадала в ступор и словно находилась в другом измерении. Правда в каком — Джин не понимала. И это касалось не только отрицательных эмоций. Когда Энтони принёс в подарок Гермионе хомячка — она радостно взвизгнула и осела на диван со стеклянным выражением в глазах. Джин не понимала, что не так с дочерью. Как медик она кое-что понимала во многих диагнозах. Но ни одно описание не подходило под те симптомы, которые проявлялись всегда неожиданно и пугающе.

После того, как перепуганная Джулия Смит позвонила супругам Грейнджерам на работу и сообщила, что она вызвала Гермионе бригаду «Скорой помощи», Джин поняла, что просто сойдёт с ума, если не разберётся во всём. Джулия рассказала, что они с Гермионой смотрели фильм. Когда герой фильма, маленький мальчик, попал под машину, Гермиона сползла с кресла. Джулия уже не видела, что фильм, в общем-то, закончился хорошо и мальчика спасли, так как сама она занималась спасением Гермионы. До приезда бригады ей кое-как удалось привести Гермиону в чувство. Врачи развели руками и посоветовали Джин пройти с дочерью полный медицинский осмотр.

Анализы, снимки, бесконечные вопросы — всё это, казалось, не закончится вовсе. В конце концов, Джин порекомендовали стараться оградить дочь от стрессовых ситуаций и намекнули на ту самую асфиксию, о которой имелось упоминание в детской карточке. Врачи уверили Джин, что ребёнок здоров и никаких опасных заболеваний не обнаружено. Что является причиной такой странной реакции на сильное эмоциональное потрясение — так и не выяснили.

Ещё Джин не могла не отмечать, что дочка плохо сходится со сверстниками. На детской площадке, куда они любили ходить с Гермионой по выходным, всегда было много молодых мам с детьми. Гермиона с удовольствием подходила к песочнице и качелям, пытаясь завести знакомство, но что-то у неё не ладилось, потому что часто дочь, вздыхая, брала мать за руку и уводила с площадки раньше, чем Джин успевала прочитать пару страниц в книге, сидя на лавочке.

Джулия Смит, в ответ на опасения Джин, ответила, что Гермиона просто слишком взрослая для своих лет и гораздо умнее многих детей — вот ей и неинтересно. Джин соглашалась, но тайком вздыхала, потому что не могла не замечать, что Гермиона иногда бывает немного странной.

Приступы Гермионы стали реже, а может, Джин привыкла к ним и просто старалась спокойно переждать те несколько минут, когда на дочь по непонятным причинам накатывало оцепенение.

Джулия всегда находила общий язык с Гермионой, поэтому Джин и в этот раз отвела дочку к няне, когда надо было срочно наведаться в клинику.

— Если что — звоните. Миссис Смит, я вам так благодарна. Не знаю, что бы мы делали без вас, — Джин поцеловала Гермиону на прощание.

— Ну что вы! Гермиона — идеальный ребёнок. С ней нет никаких проблем, — уверила няня, наблюдая как идеальный ребёнок, освободившись от лёгкого пальтишка, убежал в гостиную.

Гермиона залезла в глубокое кресло с книгой, которых у Джулии было великое множество, а сама Джулия отправилась на кухню, каждые несколько минут справляясь у девочки, как у неё дела. После того, как она в очередной раз не отозвалась, Джулия прибежала с полотенцем наперевес и с удивлением уставилась на Гермиону, которая водила пальцем по строчкам книги и что-то шептала себе под нос.

— Гермиона? Почему ты не отзываешься? Что случилось? Что ты делаешь?

Гермиона подняла на Джулию рассеянный взгляд:

— Я читаю!

— Что ты делаешь?

— Читаю.

— Но… Ты же не умеешь.

— «Ну, Гермия, прекрасная девица,

Что скажешь ты? Обдумай хорошенько.

Отца должна считать ты как бы богом:

Он создал красоту твою, и ты

Им отлитая восковая форма;

Её оставить иль разбить — он вправе.

Деметрий — человек вполне достойный».

Джулия подошла и решительно отобрала из рук Гермионы книжку.

— Шекспир? «Сон в летнюю ночь?» Но… как? Когда ты успела?

Джулия понимала, что её вопрос звучит по-дурацки, но ребёнок, которому нет пяти лет, бегло читающий Шекспира — это как-то слишком.

— Мне мама сказала названия букв. Когда мы ходим по улице, я читаю вывески. Джулия, ты не поверишь — буквы встречаются одинаковые!

Джулия села в кресло.

На прогулку они с Гермионой выбрались уже ближе к вечеру. Джулия позвонила Джин в клинику, сообщила, что всё в порядке, и сказала, что приведёт девочку сама. Они шли с Гермионой, держась за руки, и глазели по сторонам. Гермиона смешила Джулию своими комментариями по поводу прочитанных рекламных объявлений, афиш и баннеров.

Когда до дома Грейнджеров оставалось два квартала, Гермиона остановилась. Одной рукой она продолжала крепко держаться за Джулию, а другой указывала на белую светящуюся дверь, расположенную на грязно-синей стене дома, мимо которого они проходили. Джулия с удивлением уставилась на странную дверь, а потом растерянно оглянулась на озабоченных прохожих, спешащих по своим делам. Казалось, этой двери больше никто не замечает, кроме них с Гермионой. Джулия понимала, что самое разумное — это увести ребёнка от беспокойного места. Но непонятная сила не давала развернуться.

Джулия сделала шаг к двери. Появилось небольшое крылечко с чугунными ажурными перилами. Джулия сделала ещё шаг. Гермиона вдруг обмякла и точно бы упала, если бы Джулия не взяла её на руки. Гермиона доверчиво положила голову ей на плечо и размеренно засопела — невероятно, но девочка спала! Джулия не паниковала и не кричала. Она заворожено смотрела на белую дверь, понимая, что за ней находятся ответы на многие вопросы. Уверенный голос в голове шепнул, что нужно довериться. Нужно просто войти туда. Там Гермионе помогут. Джулия давно привязалась к семейству Грейнджеров. Она хотела помочь. А за этой дверью был ответ на вопрос, что не так с Гермионой — Джулия чувствовала это.

Она поудобнее перехватила спящую Гермиону и поднялась на первую ступеньку. Звук улицы исчез. Не слышны были шорохи автомобильных колёс, сигналы велосипедистов, смех детей и обычные вечерние звуки города. Таинственная тишина навалилась шапкой. Джулия протянула руку к двери и потянула её на себя.

2. Анна

— Назовите своё имя!

— Анна Джин Флэк.

— На основании «Уголовно-судебного уложения императора Карла V» вы обвиняетесь в пособничестве Дьяволу. Признаётесь ли в этом исключительном преступлении?

Женщина устало подняла глаза на говорившего:

— Я не стану отвечать на этот вопрос.

Монах в длиннополой сутане окрестил преступницу крестным знамением, посчитав первую часть слушания законченной. Чертовка! Она даже не отпирается.

— Доброе дознание не несёт тебе раскаяния. Ведьма! Нет смысла проводить устрашение словами. Отведите эту падшую в особую комнату. Если она будет продолжать упорствовать — примените допрос с пристрастием.

Два добротных молодца подхватили под руки женщину и поволокли прочь из уютного богатого кабинета. Отец Якоб подошёл к узкому арчатому окну, верхняя часть которого скрывала солнечные лучи витражной мозаикой. Он толкнул створки, пуская в кабинет душную пыль булыжной площади здания суда. Размеренный шум будничных дел горожан помогал перекрывать те звуки. Бесовское отродье, которого развелось в последнее время великое множество, не желало признаваться в своих грехах. Канон не позволял проводить дознания многократно, но пометка «продолжение допроса» прекрасно обходила этот пункт. Рано или поздно почти все ведьмы и колдуны сознавались в своих деяниях, хотя побочный эффект «продолжения допроса» приходилось слушать отцу Якобу. Толстые стены не могли сдержать воплей и криков нечестивцев, которые усугубляли своё положение длительным несогласием с решением суда. Выйти отсюда удавалось единицам. Но жизнь этих оправданных походила на медленную смерть. Нет! Отец Якоб был уверен, что напрасно сюда не попадают. Раз есть донос — значит, виновен!

Эта женщина, Анна Флэк, вызвала в нём волну негодования. Её доставили по обвинению в колдовстве. Про Анну давно ходили слухи, что она занимается непотребщиной — лечит людей магическими заговорами, вовлекая несчастных в свои колдовские сети. Ему было неинтересно, что придумает эта женщина, чтобы попытаться выйти отсюда. Ведьмы весьма изворотливы и хитры. Сочиняют слезливые сказочки, чтобы уйти от ответственности.

Якоб вспомнил двенадцатилетнюю девочку, которая в прошлом месяце валялась у него в ногах и просила её отпустить. Якоб был уверен, что эта ведьма неоднократно вступала в сношения с Дьяволом, его было не провести такими слезливыми уловками. Колдунью казнили, а заодно и её мать, которая хохотала как сумасшедшая, когда её подвесили на дыбе. С нечистью нужно бороться! Он сделает всё, чтобы истребить сам дух мятежничества в своём приходе.

У Анны Флэк осталась несовершеннолетняя дочь. Девица, к вящему неудовольствию отца Якоба, пропала ещё до ареста Анны. Чем не доказательство, что вся семейка Флэк — ведьмы? Ничего, он разыщет дочь Анны и та получит по заслугам. А с Анной всё ясно. Могла бы и не противиться, не пришлось бы последние дни проводить у него в гостях. Якоб усмехнулся. Красивая, шельма! Ничего, его внешним обличьем не введёшь в заблуждение.

Отец Якоб закрыл окно и прислушался. Тех звуков слышно не было. Терпеливая попалась. Ничего, и не такие ломались.


* * *
Анна лежала на вонючей соломенной подстилке в сырой тёмной камере подземных помещений суда и приходила в себя. Сначала ей просто сжали пальцы тисками. Боль была терпимой, тем более что она в совершенстве владела невербальной беспалочковой магией. Лёгкое пощипывание фаланг вызвало снисходительную улыбку на лице, что привело в ярость её палачей. Один из них поместил правую голень Анны в гнутую металлическую пластину — испанский сапог. Никакие заклинания не помогали прекратить закручиваться пластине всё плотнее, и в какой-то момент Анна прикусила губу, чтобы не закричать. Она не сдастся. Во имя счастья своей дочери. Она пожертвует всем. Отдаст всю свою магическую силу, жизнь, чтобы беда не коснулась Гермии.

Подтащила раненую ногу, пытаясь сесть. Спугнула своим движением алчную крысу, которая нагло посматривала на неё своими злобными глазками. В камере было полутемно, но тусклого луча из маленького мутного окошечка под самым потолком хватало, чтобы разглядеть и крысу, и убогое убранство камеры, в которой оказалась Анна. Она вздохнула, прикрыла глаза и провалилась в забытьё, не замечая сырости и холода этих страшных стен.


* * *
Анна была единственной дочерью Фрэнка Флэка — потомка чистокровного семейства. Матери своей Анна не помнила — та умерла при родах. Детство запомнилось огромным старинным особняком, постоянными собраниями элитных семей, которые кичились своим происхождением и всячески оберегали чистоту крови. Отец возлагал большие надежды на свою единственную дочь, чуть ли не с рождения подыскивая ей самую выгодную партию. В голову дочери постоянно вбивались идеи об их превосходстве в мире магов, о высшей касте, к которым принадлежал род Флэков, так печально оборвавшийся со смертью матери. Фрэнк не мог второй раз жениться. Он мечтал о наследнике, но вынужден был смириться, что его фамилия скоро перестанет существовать, когда Анна выйдет замуж за одного их кузенов. Блэки и Малфои были ближайшими родственниками Флэков, такими же напыщенными и помешанными на идее своего превосходства. Но Анна не питала никаких чувств к своим кузенам. Вместо этого она увлеклась молоденьким парнишкой из соседней деревни.

Фрэнк был просто в ярости. Он кричал дочери, что не для этого растил её шестнадцать лет, чтобы она опозорила его, связавшись с маглом. Анна даже не обучалась в Хогвартсе, поскольку отец считал, что домашнее обучение убережёт её от вольнодумства, которое находит на неокрепшие души без присмотра родителей.

Анна послушно занималась с уважаемыми педагогами, блестяще сдавала все устраиваемые ей экзамены, а сама тайком посматривала в окно, за которым открывался совсем другой мир. В домашней библиотеке было много книг, которые позволяли девочке уноситься в мечтательные дали. Она чувствовала себя пленницей, которую обязательно приедет и спасёт прекрасный принц.

Принцем оказался Джеймс — обычный молодой человек, который жил с родителями и многочисленными младшими братьями и сёстрами по соседству с Вест-Эндом. Анна познакомилась с Джеймсом на одной из прогулок — на тайной вылазке. Ей хотелось узнать, что творится за стенами их чопорного поместья. Домовая эльфиха Бру жалела бедное дитя и прикрывала её исчезновения, каждый раз трясясь до кончиков ушей, когда приходилось обманывать мистера Флэка.

Анну совсем не смущал тот факт, что Джеймс — магл. Его улыбка и сильные загорелые руки были стократ волшебнее возникающего из ниоткуда дежурного букета Брутуса Малфоя, который надменно намекал, что он и Анна — прекрасная пара. От взгляда на Джеймса по спине Анны пробегали мурашки. От речей Брутуса возникал стойкий рвотный позыв.

Когда непокорная дочь сообщила своему чистокровному отцу, что собирается выйти замуж за магла, стены родового поместья Флэков подверглись нешуточному испытанию. Фрэнк в гневе метал заклятия по всему кабинету, разрушив два старинных секретера, фамильную редчайшую вазу, привезённую кем-то из предков из самого Египта, и массивную хрустальную люстру с сотней свечей. Бру принялась наводить порядок, а Анна и не подумала скрыться от гнева отца за ближайшим креслом. С решительностью во взгляде она заявила отцу, что её выбор касается только её и она не обязана потакать набившим оскомину постулатам о том, что маглы — люди второго сорта.

— Одумайся! Древнейший род Флэков не заслужил такого позора! Святая Моргана! Что скажут про меня в волшебном сообществе!

— Отец, мне очень жаль, что я огорчила тебя. Прости. Но я не собираюсь быть лошадью на ярмарке. Я люблю Джеймса. А он любит меня.

— Чтобы я имени его не слышал в своём доме! Ты — поганая осквернительница чистоты крови! Да как ты посмела!

— Мне всё равно. Можешь меня запереть в комнате, как ты делал все девятнадцать лет. Я сбегу. Папа… Папочка… Неужели ты не понимаешь?

В глазах Анны стояли слёзы. Фрэнк трясущимися руками поднял одну из разбившихся статуэток.

— Девочка моя. Что же ты делаешь? Ты понимаешь, что я никогда не смогу дать тебе благословения на этот брак? Я согласился бы скрепя сердце на союз с бедняками вроде Лестрейндж, но маглы? О, господи…

— Я не поменяю своего решения, — губы дочери упрямо поджались.

Фрэнк с болью смотрел на свою повзрослевшую красавицу-дочь. В ней безошибочно чувствовалась порода. Непокорные каштановые кудри рассыпались по плечам, прикрывая алебастровую кожу. Фрэнк считал, что воспитанным девушкам не пристало ходить распустёхами, но волосы Анны в полной мере соответствовали характеру своей хозяйки. Анна заправила выбившуюся прядь за ухо и сказала, что завтра она переезжает к Джеймсу. Фрэнк заявил, что лишает дочь всего наследства. Что отныне она ему больше не дочь, и он всем и каждому даст понять, что чистота крови превыше всего. Кто пошёл против такого закона для него не существует.

Анна Флэк вышла замуж за магла Джеймса Райдана. Она полностью оставила магический мир, разом перечеркнув все свои связи с волшебным сообществом.

Фрэнк Флэк всё чаще закрывался в своём поместье, не устраивал больше шумных аристократичных вечеринок и как-то утром перепуганная Бру нашла хозяина мёртвым в кресле возле камина. Возле его ног валялись пустые бутылки из-под огневиски, а мёртвые пальцы сжимали колдографию маленькой девочки, которая сосредоточенно читала огромный фолиант.

Джеймс построил небольшой домик на окраине поселения, в котором и зажили счастливые молодые супруги. Анна смотрела на неказистые стены и считала их дом самым прекрасным. В поместье отца она росла, не испытывая ни в чём отказа. Изысканные блюда, мягкая постель, дорогие наряды по последнему писку моды… В их с Джеймсом доме не было особых условий, излишеств. Но было богатство, несоизмеримо большее, чем все сокровища мира — любовь.

Анна полностью влилась в мир маглов, оставив позади ту страничку, в которой она была подающей надежды наследницей знатного магического рода, оставив себе на память о тех днях лишь фамилию Флэк. Колдовать она не перестала. Джеймс знал, что его жена — волшебница. Но выйти во двор и махнуть палочкой было равносильно подписанию смертного приговора и себе, и всем своим близким. Страшные гонения на магов заставляли всячески скрывать, что она умеет колдовать.

Ужасные расправы над несчастными заставляли холодеть сердце. Анна знала, что многие так называемые ведьмы таковыми не являлись. Женщин публично сжигали на городской площади, выбивая признания страшными пытками. Те, кто по каким-то причинам избегал расправы, навсегда лишался спокойной жизни. Родственники отворачивались от прокажённых, боясь за свою жизнь. Многие были вынуждены срываться с насиженного места, чтобы попытаться начать жить на новом месте. Но клеймо подозреваемого в пособничестве Дьяволу настигало несчастных и в других землях.

Через два года у Анны и Джеймса родилась дочь, которую назвали Гермией. Это редкое имя Анна дала дочери в честь одной из героинь любимого Шекспира. Анна боялась, что её дочь невольно выдаст себя, ведь контролировать волшебство в юном возрасте невозможно. Дети невинны. Они не понимают, что во взрослом мире всё непривычное принимается с опаской. Анна хотела только одного — чтобы её ребёнок был счастлив. Какая разница — маг ты или магл? Глупые напыщенные речи Брутуса Малфоя о чистоте крови могли посоперничать с маниакальным преследованием самих маглов тех, кто, по их мнению, был замешан в колдовстве. Непримиримое соперничество. Анне было известно, что есть и маги и маглы. И что чистота души совсем не зависит от чистоты крови.

Но Гермия не родилась волшебницей. В пять лет уже точно было понятно, что девочка лишена магических способностей.

Как-то на площади у городской ратуши казнили трёхлетнюю девочку. Анна видела, что малышка — колдунья. Бедный ребёнок кричал и тянул ручки к матери, которая отреклась от дочери, чтобы спасти остальных детей. Через месяц дом этой женщины ночью подожгли, подперев все выходы балками. Дети и мать сгорели заживо. Анна в тот вечер долго плакала и благодарила небо за то, что её Гермия родилась маглой. Анна поклялась себе, что её происхождение никогда не причинит вреда мужу и дочери. Она будет вести себя как последний сквиб. Никто не должен знать, что она — ведьма.

Джеймс умер, когда Гермии было десять лет. За это время их домик прочно оброс уютом и покоем, представляя собой тихую семейную гавань. Гермия ходила в обычную школу, Джеймс по-прежнему работал в поле, а Анна зарабатывала на жизнь, помогая богатым хозяйкам убираться в домах перед праздниками и стирая чужое бельё. Годы тяжёлой физической работы совсем не сказывались на ней. Любовь к Джеймсу и дочери заставляли с прежней энергией носиться по дому, светясь от счастья. Только новые суды над колдуньями омрачали радость существования. Анне было страшно. Джеймс успокаивал её, ласково скрывая в своих объятиях от всех бед. А потом Джеймса не стало. Он сгорел буквально за пару месяцев от лихорадки, которая волной прокатилась по всем окрестным поселениям. Анна потихоньку сварила целебный отвар, но Джеймса уже было не спасти. Зато чудесная настойка помогла избежать участи Джеймса самой Анне и Гермии.

Анна никак не могла примириться со смертью мужа и не понимала, как ей жить дальше. Лишь забота о Гермии и каждодневные заботы не дали сломаться.

Лихорадка продолжала бесчинствовать. Многие богатые дамы теперь боялись устраивать в своих домах шумные пиршества, поэтому Анна осталась почти без средств к существованию. Часто у них не было даже куска хлеба на ужин.

Как-то Анна на площади встретила соседку. Анна пришла сюда в надежде подзаработать — вдруг кому-то понадобится донести корзину с продуктами до дома. Миссис Бриг выглядела печальной, поэтому Анна участливо спросила, что случилось. Женщина поделилась бедой: у неё заболел единственный сын.

— Наверное, и наш дом покарала проклятая лихорадка. Я не могу помочь своему мальчику, — смахнула слезу миссис Бриг.

Анна думала ровно секунду.

— Миссис Бриг, а можно я посмотрю Джека?

— Вы ничего не сможете сделать. Но спасибо.

Так Анна в первый раз нарушила обет, принесённый самой себе. Одного беглого взгляда на пятилетнего Джека было достаточно, чтобы понять: мальчик не выживет. Анна сходила домой и принесла ту самую настойку, которую варила для Джеймса. Подняла голову малыша от подушки и влила ему в рот несколько капель. Затем посоветовала притихшей матери утром напоить Джека ещё раз.

Через неделю миссис Бриг принесла Анне отрез ткани, огромный кусок масла и небольшой холщовый мешок муки. Она всё пыталась поцеловать руки Анне и благодарила за то, что та отвела смерть от её сына.

На свой страх и риск Анна продолжала лечить соседей, которые приходили к ней по ночам, подходили днём на площади и тревожно стучали в окно поздно вечером. Дело было не в подарках, которыми благодарные соседи расплачивались за чудесную настойку Анны. Анна не могла отказать людям в помощи. Хотя понимала, что за этим может последовать.

Злые и завистливые люди всегда будут коптить этот мир. Увы. Чужая доброта и свет души стоят поперёк горла людям алчным и грязным. На Анну донесли в ратушу. В её доме провели обыск, но никаких колдовских книг, запретных предметов не нашли. Анна стала осторожнее. Но слух о её чудесном даре распространился далеко вокруг.

Когда коварная лихорадка отступила, люди продолжали приходить к Анне за помощью. Гермия помогала матери собирать редкие травы, запоминала их названия и следила, чтобы никто не вошёл в дом, когда Анна варила зелья. Гермия знала, что мама — волшебница. Знала о магическом сообществе, о заговорах и заклинаниях. И гордилась Анной. Хотя, конечно, ни одна живая душа не знала об их разговорах.

Когда-то приглашённый профессор заклинаний мистер Адамс сказал довольному Фрэнку Флэку, что из Анны выйдет выдающаяся волшебница.

— Это весьма редкий дар! Вашей дочери практически не нужна волшебная палочка. Простейшие и средние заклинания ей даются без всякой палочки. Это говорит о сильной магической составляющей вашей дочери. Определённо, если девушка будет развивать свои природные таланты, то её ждёт потрясающее будущее.

Анне не нужно было потрясающее будущее. Ей нужна была свобода от предрассудков. Ей нужен был Джеймс. Сейчас она не думала о последствиях своей публичной демонстрации выдающихся магических способностей. Она просто помогала людям.

Однажды вечером к Анне постучалась миссис Бриг. Озираясь по сторонам, напуганная женщина предупредила Анну, что завтра за ней должны прийти. Миссис Бриг случайно подслушала разговор своего мужа с приятелем, который прислуживал отцу Якобу. Гермия бросилась матери на шею.

Тёмной ночью Анна проводила Гермию из дома. Если сама Анна сейчас пустится в бега, то их всё равно не оставят в покое. А так у Гермии есть шанс затеряться в этом безумном мире, который скорее изживёт сам себя, чем признает, что право на существование есть у всех.

Гермия плакала, а глаза Анны были сухими. Когда дочь скрылась в темноте с небольшим узелком на спине (Анна позволила себе применить чары незримого расширения и сложила дочери в неприметную котомку всё необходимое на первое время), мать ещё долго стояла на пороге. Затем прошептала:

— Я люблю тебя, доченька. Мы ещё обязательно встретимся с тобой.

3. Выбор

Дверь скрипнула. Анна открыла глаза. В низкий проём приземистой кособокой двери протиснулся один из надзирателей, которые сопроводили Анну в камеру после допроса с пристрастием. Анна подобрала ноги под себя, натянув на колени подол грубого рубища, в которое её облачили в особой комнате.

Жирная лоснящаяся морда тюремщика скабрёзно оскалилась. Анна вся подобралась, со страхом глядя на приближающегося мужчину. Если её вновь хотят вести на допрос, то нет нужды надзирателю входить в камеру. Анну пока не приковали кандалами к клину, торчащему из стены. Значит, она просто была бы вынуждена подчиниться приказу, если бы её хотели доставить наверх.

Надзиратель приблизился к Анне и, продолжая нехорошо улыбаться, наклонился поближе. На Анну дохнуло запахом пота и вони изо рта. Она передёрнулась. Её гость быстро задрал подол рубища и погладил Анну по голени.

— Что кривишься, шельма? Будешь послушной — тебе же лучше.

Тюремщик уверенно переместил свою ладонь выше, предвкушая неплохое развлечение — определённо, сегодня его ночное дежурство будет приятным.

В следующую секунду он вскочил с криком с колен, во все глаза уставившись на покрасневшую ладонь. На тыльной стороне разрастался огромный волдырь — след от ожога.

— Сука!

Здоровой рукой надзиратель наотмашь ударил Анну по лицу, от чего она больно ударилась об стену головой. Смесь ужаса, злобы и страха читалась на лице любителя поразвлечься с пленницами. Надзиратель хотел ударить Анну ещё раз, но побоялся, что ведьма снова обожжет его и сделает ещё что похуже. Он плюнул в сторону Анны и зашагал прочь из камеры, поскуливая от боли и придерживая раненую руку.

Голова раскалывалась. Анна даже не могла заплакать. На неё накатило странное тупое состояние. Она должна всё это вынести. Она сама выбрала свой путь. Она справится.

Следующие несколько дней прошли в череде плотного тумана, который спасал сознание от восприятия действительности. Анну подвешивали на дыбе, испытывали колыбелью (какой изувер придумал для этой пытки такое человеческое название?) Потом её три дня подряд продержали в инквизиторском кресле.

Чего хотели добиться от неё её мучители Анна не знала. То, что она виновна и будет казнена — было вопросом решённым. Фанатично одержимый отец Якоб со своими подчинёнными, видимо, хотел добиться от Анны слов покаяния. Услышать из её уст просьбу о прекращении зверств. Но Анна упрямо молчала. Да, она дико кричала, когда острые шипы кресла входили под рёбра. Но слов мольбы от неё так и не услышали. Как и прямого признания в том, что она колдунья.

Особенно зверствовал Генри — тот самый похотливый надзиратель, который решил поразвлечься с Анной. Впрочем, остальные мало уступали ему в непорядочности и циничности. Анну приносили в камеру как какой-нибудь куль с мукой и швыряли в угол на подстилку, где её уже поджидали мыши и крысы. Но Анну они уже почти не беспокоили. Осталось немного. Когда сознание прояснялось и отчаяние подбиралось к самому горлу, перекрывая воздух, Анна думала о Гермии. То, что её пока не поймали, она знала точно. Иначе бы отец Якоб давно похвастался достижениями своих молодцев. Анна молилась, чтобы Гермия ушла из этих мест как можно дальше и затерялась. Ей ничего не грозит, ведь она магла.

Ещё Анна думала о Джеймсе. Воспоминания о его улыбке, руках и взгляде давали силы утром подняться с подстилки в ответ на громкий нетерпеливый приказ поторапливаться. Чаще за ней приходил Генри, но после того случая он не заходил больше в камеру к Анне. Анна заметила, что правая ладонь надзирателя замотана грязной тряпкой и от всей души желала, чтобы его рана не заживала как можно дольше.

В один из дней Анна лежала в углу своей камеры дольше обычного, не приходя в себя. На допросе она потеряла сознание. Инквизиторское кресло было поистине кладезем для проявления больной фантазии её мучителей. Сначала, как обычно, в тело с разных сторон стали закручивать острые шипы. Всё рубище Анны давно покрылось бурыми пятнами, которые заскорузлой коркой больно обдирали шрамы. Затем кисти рук и голени зафиксировали специальными стальными кольцами, которые завинчивались сбоку, сужаясь в диаметре. Анна терпела.

Генри, от злобы у которого чуть не лезли глаза из орбит, схватил калёный прут и приложил к груди Анны. Она закричала.

Тогда надзиратель придумал более изощрённую пытку. Он выбрал прут потоньше и покороче, хорошенько раскалил его в жаркой печи, подошёл к Анне и взял её за запястье, освободив руку из тисков. Ненависть в его глазах не предвещала ничего хорошего. Генри приложил прут к тонкому запястью. Анна потеряла сознание ещё до того, как на её руке появилась надпись "Witch".

Сознание не хотело возвращаться. Порог боли старательно ограждал Анну от того момента, когда непереносимая реальность навалится всей чудовищностью.

Очнулась Анна от того, что кто-то взял её за руку. Она дёрнулась и попыталась отползти в самый угол. Ночь была безлунная, поэтому Анна видела лишь тёмный силуэт, склонившийся над ней. Она хотела закричать, плюнуть в лицо своему обидчику, но сил не было. И тут раздался встревоженный возглас:

— Люмос!

Камера озарилась слабым свечением на конце волшебной палочки. Анна подумала, что окончательно лишилась рассудка. Человек присел возле неё на корточки, и тут Анна узнала мужчину, который был живым доказательством того, что Анна когда-то принадлежала другому миру. Длинные светлые волосы были зачёсаны назад, открывая высокий лоб. Тонкий нос и чувственные губы, как всегда, поджатые с лёгкой надменностью. Брутус Малфой. Он с ужасом осматривал Анну, на которой не было живого места.

— Господи! Что эти изуверы с тобой сделали?

— Брутус? Брутус, это правда ты? Но как ты здесь оказался?

Ужас на лице Брутуса Малфоя сменился болью. Он не ответил на вопрос Анны, а вместо этого взмахнул палочкой, заставив шары света разместиться над соломенной подстилкой. Затем взял руку Анны в свои и стал заговаривать ожог, проводя палочкой над страшными буквами. Боль утихла. Брутус поцеловал клеймо на руке Анны и только теперь посмотрел в её глаза.

— Так лучше?

По щекам Анны катились слёзы.

— Не смотри на меня. Я ужасно выгляжу.

— Ты прекрасна. И ты совсем не изменилась.

— Сколько лет прошло. Я постарела.

Брутус прикрыл рот Анне ладонью, покачав головой. Затем провёл рукой по её непокорным кудрям.

— Не говори так. Анна, зачем? Для чего всё это было нужно? Я заберу тебя отсюда.

— Как ты меня вообще нашёл? Откуда ты узнал? Мы не виделись… Господи, с ума сойти. Девятнадцать лет!

— У меня свои осведомители. В Министерстве беспомощно разводят руками на все эти ужасы. Маглы — мерзкие свиньи, я всегда это говорил. В списках приговорённых «Каролиной» нет и половины ведьм. Маглы жалки. Больные лепрой люди приравнены к колдунам. Это даже не смешно. Вчера в реестре регулирования магической силы я увидел твоё имя. Я понял, что ты попала в беду. Трансгрессировать в эту каморку не составило никакого труда. Анна, ты должна уйти от маглов. Твоё место не здесь.

Анна печально покачала головой:

— Брутус, ты так ничего и не понял? А я уже поверила, что ты изменился. Чистота крови превыше всего, не так ли?

На лице Малфоя появилось надменное выражение, но уже через секунду оно потеплело:

— Ты всё такая же упрямая. Узнаю Анну Флэк.

— Брутус, а как там папа?

— Ты ничего не знаешь? Хотя, откуда… Мистера Флэка давно нет в живых. Ты разбила ему сердце своим уходом.

Он позволил Анне поплакать, прижав её к себе. Когда Анна немного успокоилась, Брутус рассказал о себе. Он женился, у него подрастает сын — наследник рода Малфой. Брутус работает в Министерстве, занимая высокий пост. Дом Фрэнка Флэка отошёл вместе со всем состоянием после его смерти Блэкам, как ближайшим родственникам. Такова была воля Фрэнка. Анна была вычеркнута из наследников.

— А ты как, Анна? Что твой магл? Трусливо спрятался?

— Джеймс умер… Семь лет назад.

— Прости… А дети? У вас есть дети?

— У меня есть дочь. Моя Гермия.

Брутус улыбнулся:

— Ты всегда любила Шекспира.

Брутус ненадолго ушёл в свои мысли, позволив воспоминаниям пробежать лёгким облачком по своему лицу. Анна доверчиво положила голову ему на колени и задремала. Потом, словно спохватившись, Анна резко села, заставив Брутуса вздрогнуть.

— Брутус, тебе лучше уйти. Надзиратели могут прийти в любой момент.

— К чёрту всё, Анна. Я могу разнести эту богадельню в считанные секунды. Я пришёл за тобой. Твоё место в другом мире. Пожалуйста… Однажды я уже потерял тебя.

— Брутус, я не вернусь. Моё место здесь.

— Где, Анна? Тебя уничтожат эти жалкие ублюдки. Давай, собирайся. Я смогу трансгрессировать нас обоих. Но без твоего согласия ничего не получится, ты же знаешь. Мы найдём твою дочь, и всё будет хорошо.

— Брутус, Гермия — магла.

— Магла?

— Да. Гермия лишена магической силы. Я сама выбрала свой путь. И пройду его до конца.

— Но ради чего? Род Флэков один из самых могущественных. Ты выдающаяся волшебница.

— Я не хочу больше быть волшебницей. Я рада, что моя магическая сила умрёт вместе со мной. Это мой выбор. Я должна уйти, чтобы сберечь свою дочь. Волшебники слишком тщеславны, чтобы понять, что и среди маглов есть достойные люди. Тёмные маглы слишком напуганы, чтобы поверить в волшебство. Этот мир сошёл с ума. Настоящая магия таится не в заклинаниях, Брутус.

В коридоре раздались шаги.

— Брутус, пожалуйста, уходи!

— Анна, ты же…

— Нет, Брутус…

Неказистая дверь скрипнула ровно через секунду после того, как в камере раздался лёгкий хлопок, заставивший исчезнуть Брутуса Малфоя вместе с шарами света и последними лучами надежды на то, что Анна Флэк вернётся в свой мир. Сонный надзиратель пробурчал что-то о подозрительном шуме в камере ведьмы, но внутрь заходить не стал — отправился досматривать сон.

На следующий день Анне зачитали приговор.

Накануне казни рубище в бурых пятнах сменили на одежду, которая была на пленнице в день ареста. Длинная коричневая юбка доходила до самых пят, скрывая синяки от тисков. Рукав зелёной кофты со шнуровкой не беспокоил страшный шрам на запястье. Волосы Анна собрала в тугой узел, заставив их хоть на какое-то время смириться. Впрочем, когда Анна поднималась на эшафот, каштановые пряди то и дело приходилось заправлять за ухо.

Анна не слышала звуков толпы. Кто-то кричал, кто-то плакал — толпа желала зрелищ. Анна смотрела на небо, сегодня похожее на весь этот сброд, собравшийся на площади. Тёмные тучи наскакивали на лёгкие облака, перемешивая синеву тревогой и хаосом. Мир сошёл с ума.

Она думала о Джеймсе, который заставил её забыть волшебство и поверить в чудо. Думала о Гермии, которой не придётся тянуть этот тяжкий крест — быть волшебницей. Магия Анны умрёт вместе с ней.

Огонь поглотил столб, к которому была привязана женщина. Адовые отблески плясали, возносясь чёрным дымом к небу, где победившие тучи буднично плыли дальше, поглощая новые облака. Сам воздух таил в себе силищу стихии, обеспокоенной надругательством над самым святым.

А потом появилась слепящая дверь. Воистину вход в преисподнюю. Сияющий свет поглотил эшафот с горящим столбом. И небеса разверзлись. Плотная стена ливня разогнала зевак с площади, смывая позором место казни. Догорающий остов столба укором торчал посреди грубо сколоченного помоста, обнимая себя обрывками грязной обугленной верёвки, которые больше не держали жертву. Женщина исчезла.

4. Скелет в шкафу

Джулии показалось, что дверь распахнулась даже чуть раньше, чем она успела потянуть за ручку. В последний раз оглянувшись на улицу, которая походила сейчас на кадры из немого кино, женщина переступила порог. Дверь тут же закрылась, отрезав Джулию и Гермиону от внешнего мира.

Джулия не понимала, где они оказались. Она бы и рада была оглядеться получше, но очертания большой комнаты выглядели странно размытыми. Джулия поймала себя на мысли, что такое восприятие обычно бывает во сне, когда детали интерьера воспринимаются туманными. Она облегчённо вздохнула, поверив в то, что просто задремала и всё ей только снится. Но спящая Гермиона на руках живо напомнила о том, что Джулия никак не могла задремать. Тогда Джулия решила не паниковать, а спокойно осмотреться.

Комната походила на огромный холл в поликлинике. Только не в современной, со светлыми стенами и высокими потолками, а, скажем, в больнице позапрошлого века. Тусклые светильники позволяли разглядеть посередине большую перегородку тёмного дерева, напоминающую стойку регистрации. По стенам этого странного помещения располагались через одинаковые расстояния двери такой же неброской расцветки, как и стены. Джулия нерешительно прошла мимо первой двери, не понимая, куда ей нужно идти. Она осторожно двигалась вдоль одинаковых проёмов, удивляясь, что комната словно растёт в ширину. Теперь зал, холл, или что это такое было, выглядел просто огромным. Джулия не видела его границ.

Нигде не было ни одного человека, что делало комнату ещё более таинственной. Но Джулия не боялась. Страх исчез. Сейчас она ощущала себя словно под воздействием глубокого транса, который притупил все ощущения тревоги.

Возле очередной двери Джулия остановилась. Она поняла, что им с Гермионой нужно туда. Откуда пришла такая уверенность, Джулия и сама не могла объяснить, но когда она протянула руку к этой двери, на ровной поверхности появилась белая табличка. Джулия попыталась прочитать, что на ней написано, но слова, появившиеся на секунду, сразу исчезли. Джулия успела выхватить лишь имя «Анна». Джулия решила следовать своим первоначальным ощущениям. Они попали в больницу, пусть весьма странную, но хоть какая-то версия происходящего позволяла не поддаваться панике. Раз это больница, значит, за этой дверью врач. Джулия постучала.

Когда дверь приоткрылась, из неё полился такой яркий свет, что Джулия невольно на мгновение закрыла глаза. Из комнаты вышла женщина, плотно закрыв дверь за собой. Джулия уже ничему не удивлялась.

Джулия сразу поняла, что женщина нездешняя. В смысле, вообще не из их времени. Такую одежду носили, пожалуй, в веке семнадцатом. Все эти кофты со шнуровками, длинные плотные юбки. «Бред какой-то», — подумала Джулия, стараясь согнать с лица невежливое недоумение.

Женщина же, казалось, совсем не удивилась Джулии с ребёнком на руках. Она посмотрела на неё и сказала:

— Можешь ничего не объяснять. Я знаю, кто это. Я долго ждала этого момента.

Женщина протянула руки, и Джулия послушно передала ей Гермиону. Господи, она сошла с ума! Ей доверили ребёнка, а она добровольно отдаёт его какой-то сумасшедшей. Но от женщины исходили удивительные тепло и покой, так что не подчиниться ей было просто невозможно. Что-то в ней было такое, что Джулия, на секундочку пришедшая в ужас от своей неосмотрительности, сразу успокоилась. Женщина с такой любовью посмотрела на Гермиону, словно это был её собственный ребёнок, и спросила:

— Как её зовут?

— Гермиона.

— Гермиона… Моя Гермия, моя девочка. Наконец-то я встречусь с тобой.

Женщина подняла взгляд на Джулию и сказала:

— Не бойся. Меня зовут Анна. С Гермионой ничего не случится. Нам нужно зайти в эту дверь. А ты жди.

С этими словами женщина по имени Анна, держа на руках спящую Гермиону, развернулась и исчезла за дверью. Джулия на миг вновь увидела сияющий свет, который больно ударил по глазам, а затем провалилась в небытие, попросту осев на пол возле двери.

Джулия не знала, сколько прошло времени, когда очнулась. Время в этом месте отсутствовало. Час, два, а может, год. Или целые столетия развернулись в обратную сторону. Джулия поднялась с пола как раз в тот момент, когда на пороге вновь появилась Анна. Гермиона всё так же безмятежно спала. Анна протянула Гермиону Джулии и улыбнулась:

— Теперь всё будет хорошо. Я должна была сделать это раньше, ещё при рождении Гермионы, но не смогла. Видимо, так было предначертано.

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — растерянно проговорила Джулия.

Анна задумчиво произнесла:

— А тебе и не нужно. Эти знания не принесут тебе пользы. Возьми вот это.

Анна протянула Джулии большие ягоды, похожие на виноград. Джулия даже не успела задуматься, откуда они появились, а послушно взяла их. Пять фиолетовых ягод. Положила первую в рот. Приятная свежесть виноградин придавала сил и легкости. Джулия подумала, что в жизни не ела ничего подобного. Анна внимательно наблюдала за ней.

— Ты всё забудешь. Мне пришлось тебя вовлечь в эту историю, чтобы помочь Гермионе. Но ты магла. А маглы ничего не знают о волшебниках.

Джулия почти не слышала, что ей говорит Анна. Сознание стало размытым, а стены большой комнаты начали сливаться. Когда Джулия дожёвывала последнюю ягоду, Анна поцеловала Гермиону в лоб и вышла за дверь светящейся комнаты. Потом и комната, и большой холл больницы исчезли.

Джулия стояла на тротуаре, крепко держа за руку Гермиону. Девочка указывала на грязно-синюю стену дома, мимо которого они проходили. Очередная вывеска на этот раз оказалась мемориальной табличкой, извещающей о том, что когда-то здесь проживал известный врач.

— Гермиона, если мы будем читать все вывески подряд, то задержимся, и твоя мама начнёт беспокоиться.

Оставшиеся два квартала Джулия с Гермионой прошли без приключений.

С того дня внешне в жизни семьи Грейнджер ничего не изменилось. Джин и Энтони работали в клинике, Гермиона много времени проводила с Джулией. Не сразу Джин заметила, что дочь больше не впадает в оцепенение. Сначала она не придала этому значения, потом облегчённо вздохнула, посчитав, что все страхи позади, ведь врачи намекали, что годам к шести приступы Гермионы пройдут сами по себе, если не обнаружится ничего серьёзного. Иногда Джин вспоминала ту странную женщину, которая появилась в родовой палате. Она никому не рассказывала о своём видении, не считая акушерки. Какая разница, что ей привиделось, ведь главное то, что их с Энтони дочь жива и здорова.

Как-то раз Джин возилась на кухне, а Гермиона играла в гостиной. Джин разлила по тарелкам суп и пошла позвать Гермиону пообедать. На пороге гостиной Джин остановилась. Гермиона подставила стул к серванту, залезла на него и пыталась достать книгу с верхней полки. Это был красочный сборник репродукций картин великих художников, подаренный Энтони за отличную работу. Обычно Гермионе не разрешалось трогать книги с верхней полки, так как они были не для повседневного чтения, а, скорее, украшением их домашней библиотеки. Гермиона не заметила матери, привстала на цыпочки и потянула тяжёлый том на себя. Не удержав равновесия, дочь схватилась за среднюю полку, смахнув вазу из синего стекла. Джин наблюдала за всем происходящим, не в силах пошевелиться. Ощущение дежавю. Она знала, что сейчас последует. Ваза разлетится россыпью осколков, а Гермиона вновь впадёт в своё непонятное состояние. Но всё получилось не так. Ваза по каким-то непонятным причинам, вопреки всем законам физики, замедлила движение. Словно она была сделана не из стекла, а из пуха. Плавно приземлившись, ваза покачнулась и аккуратно легла на бок. Джин во все глаза смотрела на Гермиону. Гермиона с удивлением разглядывала вазу, словно прислушиваясь к себе.

Непонятные вещи пришли на смену приступам оцепенения. Конечно, Джин по-прежнему переживала, что с дочерью что-то не так, но теперь Гермиона не впадала в ступор. Джин опасалась рассказывать кому-либо о том, что их дочь может заставить предметы замедлить движение, исчезнуть синяк на коленке или отыскать вещь, которую всем семейством не могли найти. Однажды Гермиона даже открыла запертую дверь их квартиры. Энтони был ещё на работе, а Джин забыла свои ключи дома. Она уже хотела ехать обратно в клинику, чтобы взять ключи у Энтони, как вдруг Гермиона протянула руку к двери и спокойно её открыла. Джин была уверена, что Энтони утром закрыл квартиру! Но другого объяснения просто не находилось, кроме того, что дверь весь день была открыта.

Джулия вышла замуж и уехала во Францию. Гермиона к тому времени уже пошла в школу, но связь с Джулией семья Грейнджер поддерживала. После того, как Джулия уехала, Грейнджеры продолжали обмениваться с ней рождественскими открытками и письмами, в которых рассказывали об успехах Гермионы.


* * *
Когда Гермионе было почти двенадцать лет, как-то летним июльским днём в квартиру позвонили. Джин с удивлением уставилась на странную женщину, когда открыла дверь. Строгий костюм и аккуратно уложенные волосы говорили о серьёзности дамы. Она попросила разрешения войти и спросила, может ли увидеть Гермиону.

Джин немного нервничала, когда дама после приглашения прошла в гостиную. Гермиона села в кресло, а сама Джин с Энтони разместились на диване. Дама чинно села в другое кресло и заговорила:

— Меня зовут Минерва МакГонагалл. Я являюсь заместителем директора школы Хогвартс, куда приглашена учиться ваша дочь.

— Но… Простите, — растерянно произнесла Джин. — Мы не собирались менять школу Гермионы. Это ошибка.

— Не думаю, что это ошибка. Дело в том, что Гермиона Грейнджер записана в школу Хогвартс ещё с рождения. Реестр магической силы заносит всех рождённых волшебников в список. Если до момента поступления родители не высказывают пожелания перевести сына или дочь в другую школу, то ребёнок автоматически считается зачисленным в Хогвартс. Хогвартс — самая выдающаяся школа магии и чародейства. Надеюсь, мисс Грейнджер понравится у нас.

Джин посмотрела на Энтони, пытаясь отыскать в его взгляде хоть каплю понимания того, что здесь происходит. Определённо, Минерва МакГонагалл не выглядела сумасшедшей, но всё, что она сказала, было абсолютным бредом.

— Как вы сказали, простите? Школа волшебства? Что-то я не очень вас понял. Речь идёт о школе искусств? — попытался уточнить Энтони.

— Нет, речь идёт о школе для магов. Для таких, как Гермиона. Дело в том, что Гермиона — волшебница.

— Кто? — Джин подумала, что ослышалась.

— Волшебница, — терпеливо повторила их необычная гостья. — Обычно письма первокурсникам приносят совы, но в особенных случаях нам приходится доставлять их лично. Волшебное сообщество много веков живёт скрытно, поэтому ничего удивительного нет в том, что вы, как бы это сказать, слегка удивлены. И тем не менее, вам придётся в это поверить.

— Поверить во что? — Джин уже ничего не понимала.

Минерва МакГонагалл обратилась к Гермионе:

— Скажи, девочка, с тобой не происходят необычные вещи, которым ты не можешь найти разумного объяснения?

Вместо ответа Гермиона посмотрела на Джин. Джин понимала, что сегодня, наконец, она узнала ответы на многие свои вопросы, но не знала, как к этому относиться. Волшебство? Магия? Да что происходит, в самом деле?

Минерва МакГонагалл рассказала притихшим Грейнджерам о волшебном сообществе, о Статуте о секретности, который нарушается лишь в исключительных случаях.

— Понимаете, это весьма редкое явление — когда в семье маглов, то есть обычных людей, рождается волшебник или волшебница. Возможно, в роду Гермионы есть магические корни. Я знаю массу примеров, когда волшебник из семьи маглов добивался выдающихся результатов. Чистота крови вопрос не главный. Есть, конечно, противники маглорождённых, но, слава Мерлину, мы живём в гуманном обществе, а не в средние века. Итак, по поручению директора Альбуса Дамблдора я передаю вам, мисс Грейнджер, ваше письмо.

С этими словами Минерва МакГонагалл достала из кармана пиджака необычный желтоватый конверт, на котором изумрудными чернилами был выведен адрес и значилось, что письмо адресовано мисс Гермионе Грейнджер. Энтони потихоньку ущипнул себя за руку. Минерва МакГонагалл усмехнулась:

— Я понимаю, что в это трудно поверить. Смею заметить, ваша реакция ещё вполне благоразумная. Бывали случаи, когда представителям школы или попечительского совета приходилось задействовать магию.

Гермиона тем временем развернула своё письмо и углубилась в чтение. Джин и Энтони жались друг к другу, словно им было немного холодно. Гермиона же просто светилась от счастья.

— Я знала! Я знала, что со мной что-то не так. Что я не такая, как все. Волшебство? Миссис МакГонагалл, здесь написано, что для обучения мне понадобятся учебники и ещё куча всего. А разве в Лондоне всё это можно купить?

— Называйте меня профессор МакГонагалл. С первого сентября вы станете студенткой школы Хогвартс, а значит, я буду вашим преподавателям.

— А что вы преподаёте?

— Трансфигурацию. Ещё я являюсь деканом факультета Гриффиндор.

— А сколько всего факультетов? А предметов в школе много?

— Вижу, вы любите учиться, — вновь усмехнулась Минерва. — Вы обо всём узнаете со временем. Пока вам с родителями необходимо наведаться в Косой переулок. Там лучшие магазины волшебных товаров по умеренным ценам. Кстати, в банке Гринготтс можно обменять ваши деньги на наши галлеоны.

Энтони отчаянно попытался внести ясность в весь этот абсурд:

— Но, профессор… Или как вас там… Мы ещё не дали согласия! Всё это похоже на нелепую шутку. Гермиона первая ученица своего класса. Мы не собирались менять школу.

— Уважаемый мистер Грейнджер. Я понимаю ваши чувства, но боюсь, у вас нет выхода. Место Гермионы в мире, к которому она принадлежит. Она волшебница, хотите вы этого или нет. Вам придётся поверить мне. И ещё. Я надеюсь, ни одна живая душа не узнает о нашем разговоре. Это в ваших интересах. Извините, но от чая я откажусь, у меня много дел. Да, в письмо вложен адрес Косого переулка. Вы не сможете разглядеть бар «Дырявый котёл», но Гермиона его увидит. И проведёт вас. Я проинформирую Тома о вашем скором визите.

С этими словами профессор трансфигурации школы магии и чародейства поднялась и направилась к выходу, пожелав Грейнджерам всего доброго.

Джин растеряно смотрела на Энтони. Всё бы можно было списать на общую галлюцинацию, если бы не письмо в руках Гермионы, которое она изучала с большим восторгом уже в пятый раз. Их дочь волшебница? Как такое могло случиться? Одно Джин понимала точно — что с сегодняшнего дня их жизнь изменится. И ещё, что у семьи Грейнджер появился свой собственный скелет в шкафу. Если об этом узнают их коллеги, то придётся Джин и Энтони сменить отделение со стоматологического на психиатрическое, отправившись туда в качестве пациентов.

5. Отчуждение и примирение

Миссис и мистер Грейнджер давно уже научились скрывать свою самую сокровенную тайну. Их единственная дочь Гермиона была волшебницей. Возможно, в магическом мире это было делом привычным и само собой разумеющимся, когда у ребёнка четырёх-пяти лет начинали проявляться магические способности. Но в кругу обычных маглов такое поведение вызывало тревогу. Потому что всем известно, что магии не существует. Волшебники, заклинания, волшебные палочки — всё это сказки и вымысел.

Джин Грейнджер придерживалась такого же мнения, считая, что феи и колдуны встречаются только в книжках с яркими иллюстрациями, которые постоянно требовала читать её дочь. Однако незадолго до того, как Гермионе исполнилось двенадцать лет, родителям пришлось столкнуться с тем фактом, что волшебники существуют на самом деле. Более того, их собственная дочь оказалась колдуньей.

Джин никогда не забудет тот памятный поход в Косой переулок, куда они с Энтони и Гермионой отправились за школьными принадлежностями после визита странной дамы Минервы МакГонагалл.

Потом ещё была платформа девять и три четверти, алый паровоз «Хогвартс-экспресс» и мучительное привыкание к тому, что Гермиона уехала в неведомую школу на целых четыре месяца до Рождественских каникул.

Джин никогда так надолго не разлучалась с дочерью. Первый курс, казалось, не закончится вовсе.

А потом был второй, третий… У Гермионы появились свои друзья, снисходительные секреты от неразумных родителей и странные учебники и штуковины, к которым Джин так и не научилась подходить без опасения. Гермиона горячо любила своих родителей и делилась с ними всеми своими достижениями. Но заслуги её зачастую были далеки от понимания Джин и Энтони, как казалось Гермионе, а потому откровения дочери вскоре стали сводиться к нескольким предложениям, доступным для понимания неволшебных родителей.

Если ваш ребёнок получает отличные отметки в школе, занимает первые места в конкурсе чтецов и на учебных олимпиадах, вы непременно найдёте повод ввернуть эти новости на работе, не скрывая гордости за своё чадо. Гермиона на первом курсе помогла разыскать Философский Камень, на втором приняла участие в розыске огромного доисторического гада и всегда была лучшей ученицей курса по трансфигурации, заклинаниям и истории магии. Безусловно, это было поводом для гордости, но вряд ли могло стать теми домашними новостями, которыми делятся с сослуживцами.

Джин и Энтони пришлось врать коллегам на работе и всем знакомым, что Гермиона учится в закрытой школе во Франции, поэтому она приезжает только на каникулы. Однажды Джин случайно подслушала разговор двух медсестёр. Одна пересказывала другой версию про французскую школу дочери Грейнджеров и добавила, что, видимо, Джин и Энтони не очень-то интересуются ребёнком, если сплавили её в интернат в таком юном возрасте. Джин ужасно переживала. Но не могла же она рассказать этим сплетницам, что отдала дочь в школу не по своему согласию. Что Гермиона — волшебница, а таких, как она, обучают только в специализированных школах. Да уж. Эта информация живо разлетится по всей клинике. Куда там Статуту о секретности! Грейнджеров живо запишут в волшебных на всю голову. Поэтому Джин приходилось молчать. И скучать.

С годами тосковать Джин не перестала, но вынуждена была отметить, что дочь всё больше отдаляется от них. Гермиона вежливо подставляла щёку для поцелуя, когда радостные родители встречали её у закрытой платформы, а сама посматривала в сторону своих школьных друзей. Через пару дней начинали приводиться завуалированные доводы в пользу того, что, чтобы сдать экзамены — нужно много заниматься, а заниматься можно только в полной мере изучая магические учебники, поэтому, не могли бы родители отпустить её на пару неделек в Нору?

Джин вспоминала, как долго она ждала рождения дочери. Господь больше так и не дал им с Энтони детей, а потому отчуждение Гермионы заставляло мучительно сжиматься сердце. Иногда Джин признавалась себе, что совсем не рада, что её дочь оказалась волшебницей. Потом она корила себя за эгоизм и желала своей девочке всего самого светлого и доброго. Им с Энтони просто пришлось смириться с существованием волшебного сообщества, которое отобрало у них единственную дочь.

Гермиона на летних каникулах старательно исполняла роль благодарной дочери, но Джин чувствовала, что её мысли очень далеки от мира обычных людей. От мира маглов.

Перед последним курсом Гермиона и вовсе приехала домой с таким видом, словно она была ответственна за всю вселенную. Джин пыталась выяснить, что происходит, не особо надеясь на успех. Гермиона мало рассказывала о своей жизни в волшебном мире. Может, не хотела расстраивать родителей, а может, считала, что они всё равно ничего не поймут, ведь они обычные маглы. Кое-какие обрывочные сведения она им всё же сообщала, но часто, увлечённо что-то рассказывая, вдруг замирала на полуслове и смотрела на родителей виновато-сочувственным взглядом. Из всех обмолвок Гермионы у Джин сложилась картина, что в волшебном мире не всё так просто. Какой-то Тёмный маг восстал из мёртвых… Угроза магическому сообществу… Гарри Поттер, оказывается, не просто приятель Гермионы, а чуть ли не символ борьбы со злом… Джин ужасно переживала, но предпочитала считать, что дочь сильно преувеличивает. Мир волшебников живёт по своим законам. Может, им нравится придумывать страшилки.

А потом произошла невероятная вещь, после которой Джин и Энтони очень долго пришлось возвращаться к нормальной жизни.

Представьте себе, что вы сидите дома, смотрите телевизор, слушаете последние новости, из которых мимоходом узнаёте, что сегодня будет пасмурно и вероятность смены погоды в ближайшие три дня ничтожна мала.

Моргаете.

Смотрите в телевизор, где другой диктор сообщает, что давно не было таких солнечных дней и сегодняшняя жара побила все рекорды многолетних метеорологических наблюдений…


* * *
Джин с удивлением посмотрела на Энтони, как бы желая удостовериться, что он тоже только что слышал прямо противоположный прогноз погоды. Взглянув на него, она тут же и думать забыла о дожде и солнце. Когда они уселись слушать новости, Энтони был в джинсах и футболке. Сейчас на муже были лёгкие парусиновые брюки и рубашка с коротким рукавом. Джин во все глаза уставилась на Энтони. Затем осторожно посмотрела на свой домашний короткий халат, который любила одевать после тесных костюмов, и вскрикнула. Что за чертовщина? Юбка горчичного цвета, несомненно, неплохо на ней сидела, но Джин впервые видела её! У неё точно не было этой вещи в гардеробе. Джин растерянно оглянулась. Беззащитный вид Энтони говорил о том, что он тоже не совсем понимает, что за метаморфозы происходят вокруг них. В дверях стояла Гермиона, и Джин не сразу поняла, что она изменилась. По крайней мере, пять минут назад дочь выглядела несколько иначе. В глазах Гермионы стояли слёзы. По непонятным причинам она вдруг бросилась к родителям, обняла их и прошептала:

— Простите меня. Господи, как же я соскучилась.

Джин потеряно посмотрела на Гермиону, не понимая, что происходит.

Новости не желали укладываться в голове. Это как разобрать электрический прибор, мастерски починить его и обнаружить, что осталась лишняя деталь. Как не крути — а прибор уже не тот, что был.

Оказалось, что диктор в телевизоре не оговорился. На самом деле были дожди. Ровно год назад. Сейчас уже лето следующего года. А промежуток между разными погодами Энтони и Джин провели… в Австралии. Венделл и Моника Уилкинс со счастливыми улыбками идиотов весь год прожили в своё удовольствие в арендованном домике в Голд-Косте к югу от Брисбена. Они не подозревали, что у них есть дочь, и считали, что мечта всей их жизни — поселиться на Золотом Берегу. А Энтони и Джин Грейнджер написали оба сразу таинственные заявления на академический отпуск по семейным обстоятельствам и отбыли в неизвестном направлении.

Гермиона говорила и говорила. Она что-то объясняла, призывала на помощь логику и здравый смысл, а Джин и Энтони сидели и никак не желали поверить. Первым нарушил молчание Энтони. Он встал, подошёл к окну и, не оборачиваясь, спросил:

— Гермиона, зачем? Как ты могла?

— Папа, но я должна было это сделать! Люди Волан-де-Морта разыскали бы вас, чтобы узнать, где я скрываюсь. Я хотела вас защитить. Вы не понимаете!

— Не понимаем… — с горечью произнесла Джин. — Гермиона, а ты хоть раз попробовала поверить, что мы можем понять? Все эти годы… Тайны, секреты… «Вам этого не понять…» «Я — староста, надеюсь, хоть это доступно вашему пониманию…» Гермиона, ты считаешь, что такие как мы с папой — люди второго сорта? Твоя магия сделала тебя слепой.

Гермиона не ожидала такого эффекта. Ей с таким трудом удалось разыскать родителей, заставить их вернуться, задействовав Конфундус. Ей пришлось стереть память родителям, наделить их ложными воспоминаниями. Это очень сложная магия, и Гермиона облегчённо вздохнула, когда у неё всё получилось. Она хотела как лучше.

— Мамочка, я не могла отправиться с Гарри, пока не обезопасила ваши жизни. Я бы себе никогда не простила, если бы с вами что-то случилось. Я люблю вас. Я считала, что поступаю верно. Ради общего блага.

И тут ей самой стало противно. Ради общего блага. Чем она лучше высокомерных волшебников, считающих, что чистота крови — превыше всего? Кто дал ей право управлять чужим сознанием даже во имя спасения?

— Гермиона, ты хоть понимаешь, какие проблемы будут у нас теперь на работе? Как мы объясним своё отсутствие? Мы должны будем что-то убедительно врать, а я даже не помню, чем занимался последний год этот Венделл Уилкинс, чёрт побери!

Отец редко позволял себе резкое словцо в разговоре. Гермиона села в кресло и закрыла лицо руками. Совсем не так она себе представляла встречу с родителями.

— У меня такое чувство, что меня предала собственная дочь, — тихо сказала Джин. — Гермиона, мы имели право знать обо всём. Ты должна была спросить нашего согласия, прежде чем отправлять нас в неведомые дали. Это наша жизнь.

Сейчас как никогда Джин почти ненавидела волшебство. Что принесло оно в их счастливую семью? Отдаление от дочери и вот теперь предательство. Словно они с Энтони подопытные кролики. То, что их дочь волшебница, много лет было тайной семьи Грейнджер. Сейчас этот скелет в шкафу смрадно вонял, отравляя само существование.


* * *
Джин и Энтони вернулись к работе. Коллеги с распростёртыми объятиями встретили чету Грейнджер, со здоровой долей любопытства интересуясь, где они пропадали целый год. Энтони и Джин уходили от расспросов, невразумительно ограничиваясь фразами о заболевшей дальней родственнице, за которой пришлось ухаживать. Имя родственницы, страна проживания и диагноз умалчивались.

Энтони выяснил, что на его счёту практически не осталось денег, поскольку целый год безделья никак не мог улучшить их благосостояние. Пришлось спешно оформлять просроченные страховки за автомобиль и квартиру.

С Гермионой родители виделись теперь часто. Выяснилось, что война с их неведомым злым магом закончилась, седьмой курс школы Гермиона не закончила, но возвращаться в Хогвартс не собирается. В планах у неё сдать экзамены экстерном, начать работу в Министерстве магии в Отделе регулирования и контроля за магическими существами.

Впервые с того памятного дня, когда Минерва МакГонагалл сообщила Джин и Энтони, что их дочь волшебница, Гермиона осенью осталась дома. Наконец-то Джин могла о многом поговорить с дочерью, не опасаясь, что она на следующий день исчезнет на несколько месяцев. Об истории с Австралией старались не вспоминать, просто потому, что этот вопрос так и остался весьма болезненным. Джин иногда пыталась припомнить хоть что-то из их вынужденного путешествия, но в голове кроме чёрного провала ничего не появлялось. Это были не самые приятные попытки вернуть память. Потому что Джин себя чувствовала тетрадным листком, с которого небрежный первоклассник стёр ластиком ошибочное решение примера, изрядно помяв тетрадку.

Но родные люди не умеют долго сердиться друг на друга. Постепенно Джин уверила себя, что Гермиона поступила так с ними на самом деле лишь из благих намерений. Они с Энтони любили свою дочь. Пусть волшебница, пусть не такая, как все. Гермиона никогда не пойдёт по их стопам и не станет врачом. Или юристом, как дочь Андерсенов, или учителем, как сын Уолтеров. Но она всегда будет их дочерью. Родители любят своих детей и принимают их такими, какими они родились на свет. Со всеми их непохожестями, недостатками и причудами.

Гермиона стала более открытой. Несколько раз супруги Грейнджер уступили настоятельным уговорам дочери и провели выходные в Норе. Уже в первый визит Джин, к своему удивлению, нашла много интересных тем в разговоре с Молли, а Энтони был схвачен восторженным Артуром и утащен в мастерскую — кособокий сарай — для консультации по устройству магловских изобретений.

Теперь Джин уже не чувствовала такой резкой границы между двумя мирами. Раз уж они невольно оказались втянуты в мир волшебников, самое разумное — попытаться его понять и принять. Хотя, почему их дочь родилась волшебницей, ещё долгие годы оставалось для Джин загадкой.

6. Арка Магии

Гермиона нахмурилась и сердито заправила выбившуюся прядь за ухо. Документ, который она изучала, вызвал волну негодования.

Не так давно она вплотную занялась изучением проблемы снобизма по отношению к маглорождённым. Времена гонения на «грязнокровок» давно канули в Лету, но идея превосходства чистокровных волшебников то и дело проскакивала в статейках, научных трудах и законах, которые, слава Мерлину, не находили поддержки. Сама Гермиона Уизли-Грейнджер никогда не скрывала своего происхождения. За годы работы в Министерстве она давно заслужила репутацию толкового сотрудника и колдуньи с высоким уровнем магических способностей. Её знания, способность находить решение в трудную минуту, мастерское владение сложными заклинаниями не раз выручали не только её, но и других сотрудников Отдела магического правопорядка. В магическом мире, пожалуй, не существует спокойных профессий. Всегда есть риск столкнуться с таинственными заговорами, тёмной магией и непредсказуемыми в своей зловещности заклинаниями. Если ты родился волшебником — жить тебе на пороховой бочке всё время.

Гермиона не считала, что быть маглорождённой — стыдно и унизительно. Она любила своих родителей, всячески пыталась привлечь их к жизни в волшебном сообществе и чувствовала себя весьма комфортно между двумя мирами. Она никогда не считала, что мир маглов и мир волшебников обязательно должен быть разделён непримиримой чертой. Среди маглов есть замечательные люди, выдающиеся учёные, талантливые художники и актёры. Среди волшебников попадаются откровенно слабые колдуны, не способные трансфигурировать половую тряпку в скатерть, алчные снобы и мелкие личности. Так что идея превосходства волшебников всегда вызывала волну протеста в душе Гермионы.

Их Отдел проводил реформы, дающие некоторые льготы и привилегии сквибам. Гермиона с присущей ей дотошностью углубилась в изучение старинных манускриптов и изданий, в которых рассказывалось всё, связанное с вопросом чистоты крови.

Рон посмеивался над Гермионой и советовал вместо ответа всем злопыхателям выставить фото Гермионы в журнале «Ведьмополитен» с кричащим заголовком «Маглорождённая ведьма». Всему магическому миру были известны заслуги Гермионы, так что её происхождение было прямым доказательством того, что все разговоры о превосходстве чистокровных волшебников — пустое.

Гермиона сердилась на Рона и парировала, что она не собирается играть на своей популярности.

Изучаемая стопка журналов досталась Гермионе путём многочисленных уговоров, задействования своего личного обаяния и подкупа в виде билетов на грандиозный матч века с участием «Татсхилл Торнадос». Молоденький стажёр секретного архива документов Министерства магии не устоял перед возможностью побывать на матче любимой команды и выдал довольной миссис Уизли подшивку старых журналов под роспись на вынос. Теперь Гермиона могла в спокойной обстановке просмотреть содержание журнала, девиз которого переливался на каждом номере: «Пристрастие к немагическому обществу — вернейший признак магического бессилия».

Гермиона сердито перелистнула пару страниц, словно хрупкие листы нанесли ей личную обиду. Журнал «Воинственный колдун» открыто заявлял о своём антимагловском направлении и издавался в далёком семнадцатом веке. Издателем был Брутус Малфой, и Гермиона ни секунды не сомневалась, что этот умник — пра-прапредок заклятого друга Драко Малфоя. Понятно, откуда тянется родовая спесь Малфоев.

Гермиона наудачу открыла выпуск за 1675 год. Сам издатель в первой же статье доказывал, что все, кто являются сторонниками маглов, недалеко ушли от сквибов. «Итак, мы можем с уверенностью утверждать: всякий волшебник, проявляющий склонность к общению с маглами, в колдовстве столь слаб и жалок, что способен возвыситься в собственных глазах, лишь окружив себя магловскими свиньями». Далее следовали призывные лозунги искоренения маглорождённых из административной системы, примеры недалёкости маглов и страшные подробности гонений на ведьм, захлестнувшие Англию правления от Карла II до последней представительницы династии Стюартов королевы Анны, ставшей первым монархом Соединённого Королевства.

В это же время магическое сообщество окончательно ушло в подполье, издав Статут о секретности, а чуть позже, в 1707 году, было учреждено Министерство магии, в котором первое кресло занял Улик Гамп.

Гермиона обложилась журналами, историческими документами, повествующими о заседаниях Министерства, и углубилась в чтение.

Чем дольше она читала, тем больше недоумевала. Получалось, два мира — магов и маглов — априори относились друг к другу враждебно. Маглы боялись проявления волшебства и устраивали страшные гонения на ведьм. Маги, даже уйдя в подполье, считали маглов бездарными и глупыми.

В современной политике урегулирования взаимоотношений двух миров Министр магии является действующему премьер-министру маглов, извещая о существовании магического мира. Но на этом сотрудничество практически заканчивается. Ни один премьер-министр маглов никогда не входил в состав Министерства магии по причине, наиболее лаконично изложенной министром Дугалдом Макфэйлом: «Их крошечные мозги не справятся с этим». Гермиона сердито фыркнула. Скажите пожалуйста! Что взять с издателя журнала, если сами министры допускают такие высказывания! Она отбросила в сторону заседания слушаний Визенгамота и вновь подвинула к себе подшивку «Воинственного колдуна».

Наверное, Рон был прав, когда утверждал, что Гермиона собралась бороться с ветряными мельницами. Сейчас век толерантного отношения к маглам, да и сами маги с удовольствием пользуются изобретениями и новшествами маглов, но корни проблемы настолько глубоки, что вытравить из сознания уверенность в превосходстве магов непросто.

Брутус Малфой, как поняла Гермиона, опубликовал свои первые изречения ещё совсем в юном возрасте. Гермиона прекрасно знала, что идея превосходства элитных чистокровных магических семей вбивается в голову таким, как Малфои, с рождения. Она так и представила себе надменное выражение Драко, с которым он иронично-вежливо здоровался с ней или с Роном в Министерстве.

«Воинственный колдун» процветал на протяжении добрых двух десятков лет. За это время пропаганда «маглы-свиньи» прочно приобрела место главенствующей идеи. В качестве доказательств на страницах журнала размещались очерки о старинных магических семействах с контрастными статьями о зверствах маглов в отношении гонений на ведьм.

Созданное Министерство никак не могло повлиять на чудовищные расправы, которые захлестнули всю Европу. Англия была подвержена судебным дознаниям в меньшей степени, но всё же цифры были ужасающими.

От всех этих данных, дат, перескоков эпох у Гермионы разболелась голова. Впереди были выходные, и по правилам Гермиона должна была отнести ценные документы в архив. Но она решила, что ничего страшного не будет в том, если она вечерком пролистает пару страничек. Или две пары. В общем, Гермиона не испытывала ни малейших угрызений совести, когда уложила подшивку журналов себе в сумку и с невозмутимым видом отправилась к лифтам Министерства.


* * *
Домашние заботы закрутили Гермиону сразу с порога квартиры, поэтому о документах она и думать забыла до вечера воскресенья. Рон после обеда отправился с Гарри на собрание команды (они принимали новый тренировочный план), Розу с Хьюго ещё утром забрал дедушка Энтони в привычный поход в зоопарк и излюбленные места развлечений. Родители Гермионы души не чаяли в своих внуках, стараясь проводить с ними как можно больше времени.

Гермиона налила себе чаю и достала из сумки журналы. Конечно, ничего нового она здесь больше не найдёт, но привычка дотошно изучать до конца любой документ приучила Гермиону дочитывать даже самые скучные бумаги. Она перелистнула подписку сразу за несколько лет, сосредоточившись на последних выпусках. Интересно, почему Брутус Малфой закрыл свой журнал? Судя по тиражам, популярность его в магических кругах была на самом пике, когда издание неожиданно закрылось. Брутус Малфой к тому времени стал влиятельным человеком, был вхож в созданное Министерство и имел значительную поддержку своих идей в магическом мире.

Последний номер был датирован 1708 годом, то есть главному редактору на тот момент было чуть за пятьдесят. Влиятельный волшебник в самом расцвете сил вдруг закрыл свой журнал. Может, переключился на что-нибудь другое?

Гермиона открыла издание. Журнал представлял собой не сборник страниц, а один большой постер, который разворачивался из сложенного несколько раз экземпляра. С большого портрета карандашом на весь разворот на Гермиону смотрела женщина. Внимательный печальный взгляд придавал загадочности лёгкой полуулыбке. В гордой осанке угадывалась не надменная напыщенность, а, скорее, внутренняя сила. Непокорные волосы были подобраны в высокую причёску, хотя Гермиона на собственном опыте знала, что попытка усмирить такую копну заранее обречена на провал. На чёрно-белом рисунке было не понятно, какого цвета волосы женщины, но Гермиона почему-то была уверена, что они такие же каштановые, как у неё. Длинная юбка открывала босые узкие ступни. Кофта со шнуровкой подчёркивала тонкую талию. Женщина была в недорогой одежде, на ней не было украшений, но тем не менее выглядела она ослепительнее всех светских дам в богатых туалетах с множеством рюшей, которые попадались Гермионе на старинных портретах. У Гермионы появилось странное ощущение, словно она знакома с этой женщиной. Она заворожёно смотрела на портрет, не понимая, что её так разволновало. Затем перевела взгляд на несколько строчек текста под снимком.

«Памяти Анны Флэк. 1669 — 1707 гг. Анна, прости. Да пребудет с тобой мир между мирами».

Гермиона с удивлением перевернула большой лист. Больше никакой информации, пояснений, объявления о закрытии журнала не было. Она положила портрет на стол и задумалась, совсем забыв о своей идее найти аргументы в пользу сторонников маглорождённых. Кто такая эта Анна Флэк? Почему Брутус Малфой разместил этот рисунок в своём журнале? Анна продолжала ласково улыбаться Гермионе. Гермиона попыталась разглядеть, что изображено на заднем плане, но изображение было слишком старым, чтобы можно было угадать точно, на фоне чего нарисован портрет. Вроде какое-то здание вдалеке и странный столб позади Анны.

Гермиона так увлеклась рассматриванием рисунка, что не услышала щелчка дверного замка. Это вернулись с прогулки Роза и Хьюго в сопровождении мамы. Дети наперебой стали делиться своими новостями, показали подарки, без которых не обходился ни один воскресный выход с бабушкой и дедушкой, и убежали в детскую, чтобы тут же выяснить, точно ли из модели машинки получается робот, а у куклы с огромными глазами двигаются ручки и ножки.

Гермиона улыбнулась:

— Мам, ты их совсем избалуешь. Они беззастенчиво пользуются вашей с папой добротой.

— Гермиона, они наши внуки. Дай нам их немного побаловать.

С этими словами Джин села возле кухонного стола по другую сторону от Гермионы.

— Что? Снова работа? Ты неисправима, — Джин пыталась разглядеть старинную картину, которая лежала кверху ногами. И тут она побледнела.

— Можно? — Джин протянула руку к рисунку.

— Да, конечно, — разрешила Гермиона. — Это портрет из старого журнала, так, ничего особенного.

Джин не слушала. Она вглядывалась в лицо женщины и не верила своим глазам. Не может быть…

— Я знаю, кто это, — тихо произнесла Джин.

— Тебе известна Анна Флэк? Но откуда? — Гермиона так удивилась, что последнее предложение просто выкрикнула.

— Я не знаю, как её зовут, — всё так же тихо ответила Джин. — Но я видела её. Я могу сказать тебе, какого цвета её кофта, юбка. И у неё каштановые волосы.

Гермиона во все глаза смотрела на мать. Она не понимала, что происходит.

Джин срывающимся голосом рассказала дочери о том далёком дне, когда Гермиона появилась на свет. Как её долго не могли заставить задышать, а потом появилась странная женщина и оживила Гермиону.

— Я всегда думала, что мне всё привиделось. Даже папа не знает о том случае. Когда я спросила у акушерки о произошедшем, она уверила меня, что посторонних в палате не было. Я посчитала, что будет лучше, если думать, что никакой женщины не было. Но это была она. Анна Флэк вдохнула в тебя жизнь.

— Но… Но, мамочка, это просто невозможно. Анна Флэк умерла триста лет назад!

— Гермиона, не мне тебе рассказывать, что твой мир таит много чудес и таинств. Я не знаю, как так получилось. Но это лицо я никогда не забуду. Она зашла в палату, когда ты уже начала синеть. Поцеловала тебя в лобик, что-то прошептала и вышла. А ты закричала.

В глазах Джин стояли слёзы. Воспоминания того дня неожиданно ярко напомнили о себе.

Гермиона и сама разволновалась:

— Господи, это невероятно! Мам, почему ты мне раньше никогда не рассказывала?

— Я же уже объяснила. Я решила верить в то, что мне всё просто почудилось.

— Так вот почему… — неожиданная догадка поразила Гермиону. — Вот почему я волшебница! Это связано с Анной Флэк. Нужно выяснить, кто она такая.

— Может, не надо, Гермиона? К чему ворошить прошлое? Мы с папой любим тебя. И гордимся, что ты волшебница.

— Дело не в этом. Я хочу выяснить, кто эта женщина, как она связана с Брутусом Малфоем, почему он закрыл свой журнал, и вообще, я просто хочу узнать правду.

Джин сквозь слёзы улыбнулась:

— Узнаю упрямую Гермиону Грейнджер. Спать ночами не будешь, пока не докопаешься до сути. Хотя, мне тоже интересно, кто такая Анна Флэк. Фактически она подарила тебе жизнь.

Гермиона задумалась:

— Мам, а она была живая? Я хочу сказать, это точно было не привидение?

— Ох, только привидений мне не хватало! Я их видела только в фильмах. Нет-нет, она была такая же живая, как ты или я сейчас. Я могу точно описать её одежду, а привидения, они, ну, они просвечивают.

Гермиона хихикнула, вспомнив урок профессора Снейпа и его вопросы о различии между инферналами и призраками.

Анна Флэк словно пробила брешь между двумя мирами. Гермиона и Джин никогда, пожалуй, не были так близки, как в эти дни, когда Гермиона пыталась узнать, кто такая Анна. После работы Гермиона забегала к родителям и делилась своими продвижениями в поисках. Или Джин приходила вечером к ним с Роном, чтобы узнать новости или просто поболтать на кухне.

Но энтузиазм Гермионы скоро угас. Она выяснила, что Анна Флэк была последней представительницей знатного чистокровного рода Флэков. Её отец, Фрэнк Флэк, после побега Анны из дома вёл образ жизни отшельника и вскоре скончался. Анна отказалась от титулов и наследства ради магла, с которым связала свою судьбу. Имя магла нигде не упоминалось, но Гермиона вычислила, что из дома она ушла за девятнадцать лет до смерти. О кончине Анны говорилось туманно и размыто. Гермиона поняла лишь, что женщину обвинили в колдовстве и казнили. Брутус Малфой был старше Анны на двенадцать лет, имел жену и сына, но о связи его с Анной ничего не было известно. В книге о тайнах генеалогического древа Гермиона отыскала информацию о том, что Малфои, как и Блэки, были ближайшими родственниками Флэков. Что не удивительно, ведь в магическом мире чистокровных семей, которые кичились своим происхождением, было не так много. Значит, Брутус был кузеном Анны. На этом исследования Гермионы зашли в тупик.

Гермиона вернула в архив всю подшивку «Воинственного колдуна», оставив себе последний номер, попросту наплевав на правила.

Она часто доставала портрет Анны и подолгу рассматривала его. Рон, пытавшийся помочь, давал, как всегда, бестолковые советы. То призывал забыть всю историю и просто жить дальше, то предлагал обратиться в магический салон. Гермиона сердилась, вздыхала, но сдаваться просто так не хотелось.

Ей не давала покоя мысль, что Анна явилась матери через триста лет после смерти. Она знала, что иногда душа волшебника не идёт до конца, а остаётся на земле в оболочке привидения. Но Анна не была призраком. Гермиона перерыла кучу трудов по загробной жизни и дочиталась до того, что ей стали сниться кошмары. Во сне она была маленькой девочкой. Она заходила в белую светящуюся дверь и оказывалась в тёмной комнате, слабо освещавшейся тусклыми рожками. Через одинаковые расстояния по стенам располагалось множество дверей, и Гермиона знала, что ответ на её вопрос скрыт за одной из них. Она шла по коридору, а комната словно росла в ширину. Гермиона не знала, в какую дверь ей нужно зайти. Её охватывал страх, и она просыпалась. Это странное место стало сниться почти каждую ночь. Один раз Гермиона дольше обычного ходила по коридору и наконец поняла, что нашла нужную дверь. Когда взялась за ручку, из двери полился такой яркий свет, что пришлось зажмуриться. Она сразу проснулась, а перед глазами всё ещё сиял этот свет, который ореолом лучился вокруг Анны Флэк, появившейся на пороге. Гермиона не понимала, что ей пытается подсказать сознание. Рон посетовал на то, что Гермиона скоро начнёт слышать голоса и верить в морщерогих кизляков.

Эта ремарка Рона неожиданно подтолкнула Гермиону к новому витку в своих расследованиях. Она вспомнила об их первом визите в Отдел тайн, куда они отправились вместе с Гарри на выручку Сириусу и угодили в ловушку. Слышать голоса… В одной из комнат была арка, в которую и упал Сириус. Арка Смерти. Полумна и Гарри тогда утверждали, что слышат за чёрной занавесью голоса.

Гермиона как сотрудник Отдела магического правопорядка имела доступ в Отдел тайн. Для этого нужно было специальное разрешение, но Гермиона, проработав столько лет в Министерстве, знала много способов обойти бумажную волокиту. Достаточно сказать, что ей понадобилось что-то для расследования секретного вопроса. Невыразимцы хорошо были знакомы с Гермионой Уизли, потому что на девятом уровне она появлялась часто.

Почему бы не попробовать? Один и тот же сон и постоянные попытки узнать, кто такая эта Анна, измотали Гермиону. Если не получится, нужно просто вернуть портрет в подшивку журналов и постараться забыть обо всём. Иначе она наживёт себе нервное расстройство.

Гермиона договорилась встретиться с Джин возле Министерства. Обычно сама Гермиона не пользовалась входом для посетителей, но матери можно было попасть внутрь только через телефонную будку. Джин выглядела растерянной. Она никогда раньше не бывала в этом месте. Гермиона специально выбрала послеобеденное время, чтобы меньше пришлось отвечать на ненужные вопросы.

В гремящем лифте спустились в подвальные помещения на девятый уровень, где находился Отдел тайн. Рон и Гарри предлагали Гермионе пойти вместе с ней, но она отказалась. Теперь она об этом решении немного жалела, но приходилось скрывать волнение, чтобы ещё больше не беспокоить маму.

Внизу их встретил дежурный и кивнул Гермионе, даже не спросив у неё пропуск. Гермиона ободряюще улыбнулась Джин и повела её в Круглую комнату с вращающимися дверями. Как только они туда зашли, стены слились в одну полосу, заставляя забыть, где находится выход. Но Гермиона давно была знакома с секретами этой комнаты.

— Комната Смерти! — громко произнесла она.

Вращение прекратилось. Дверь на противоположной стене открылась.

Гермиона с Джин осторожно ступали по каменным ступеням, уходящим вниз амфитеатром. На дне ямы возвышалась каменная платформа с древней аркой, покрытой трещинами. Проём арки был закрыт изорванным чёрным занавесом, который еле заметно колыхался.

Гермиона достала из сумочки портрет Анны и развернула его. Чёрный занавес заволновался. Гермиона пока не знала, что именно нужно сделать, чтобы найти ответы на свои вопросы. Неожиданно лист «Воинственного колдуна» вырвался из рук Гермионы и поплыл к арке. Чёрный занавес изнутри словно озарился светом, поглощая рисунок, который растворился в арке. Тусклое мерцание продолжало подсвечивать чёрный занавес, и Гермиона решилась:

— Анна?

Никакого ответа. Гермиона чувствовала, что связь сейчас закроется, потому что свет начал тускнеть. Она позвала ещё раз:

— Анна Флэк?

И тут слабое свечение занавеса начало обретать формы. Словно в театре теней кто-то на большом экране показывал забавные фигуры. Очертания обрели силуэт женщины. Гермиона не видела её лица, но зато услышала голос, который отдавался эхом по скамейкам амфитеатра.

— Здравствуй, Гермиона. Ты совсем взрослая. Давно я тебя не видела. Это ведь твоя мама? Я узнала её.

— Откуда вы меня знаете? Кто вы?

В голове Гермионы вертелись десятки вопросов. Но тот факт, что ей удалось вызвать дух Анны, внёс такую сумятицу в мысли, что Гермиона просто не знала, с чего начать. И ещё она боялась, что связь разорвётся.

— Это долгая история. Наверное, всё нужно было объяснить твоей маме ещё в прошлый раз. Но когда ты ко мне попала, ты была с другой женщиной. Мне пришлось стереть ей память.

Гермиона ничего не понимала. Джин и вовсе от потрясения не произнесла пока ни одного слова.

— Я расскажу вам. Время у нас есть. Мне разрешили объяснить всё тебе, чтобы ты меня больше не беспокоила. Здесь, в Загробном мире, свои законы. Я попала сюда, когда тебе было пять лет.

— Подождите. Анна Флэк умерла в 1707 году! — вскрикнула Гермиона и осеклась: — Простите…

— Если ты наберёшься терпения, я всё расскажу.

Казалось, силуэт Анны улыбается, хотя сказать этого наверняка по очертаниям было нельзя. Но голос Анны был ласковым и терпеливым.

— Меня зовут Анна Флэк. Я была единственной дочерью последнего представителя знатного богатого рода чистокровного семейства. Мой отец, Фрэнк Флэк, не мог жениться второй раз после смерти мамы, которая умерла при родах, а потому все свои надежды на продолжение рода возлагал на меня…

Анна рассказывала Гермионе и Джин историю своей жизни, полностью перенеся их из Отдела тайн в маленькую деревеньку, в которой жили счастливые Анна Флэк и Джеймс Райдан. Гермиона и Джин сели на нижнюю ступень амфитеатра и напоминали сейчас двух слушателей, которые растворились в том, что происходит на сцене. Театр одного актёра. Анна рассказала, как она ушла от отца, как презирала всегда его идеи превосходства чистокровных волшебников, как предпочла молодого безродного магла знатному кузену Брутусу Малфою, свадьба с которым была обговорена отцом чуть не с рождения дочери.

Потом Гермиона и Джин узнали о рождении Гермии, о смерти Джеймса, о годах, проведённых матерью вдвоём с дочерью. Анна рассказала притихшим слушательницам о доносе, о том, как она отправила Гермию из дома, а сама попала в руки правосудия. О пытках и зверствах Анна сказала всего пару слов, сразу перейдя к той части, что касалась её казни. Когда она поведала о ночном визите Брутуса в тюремную камеру, Гермиона не выдержала:

— Но почему? Почему, Анна? Почему вы не ушли с Брутусом? Вы ведь могли трансгрессировать, разыскать свою дочь. Вы были нужны ей!

— Это сложно объяснить, — печально сказала Анна. — Дело в том, что Гермия родилась маглой. Возможно, я сама в этом виновата, потому что страстно желала этого. Я не хотела быть волшебницей. Я умела колдовать, и моя магия никуда не делась, но я отчаянно не желала, чтобы моя собственная дочь родилась волшебницей. Я отреклась от мира магов. Я думала, что, выбрав Джеймса, смогу стать счастливой. Когда миссис Бриг предупредила меня о заговоре, я испугалась. Не за себя. Больше всего на свете я любила мою девочку. Но пока я была рядом, ей всё время угрожала опасность. Когда я проводила Гермию из дома, я стёрла ей воспоминания. Я обезопасила её. Иначе, если бы её схватили и начали пытать, она невольно выдала бы себя. Я решила, что у неё есть шанс начать жизнь с чистого листа. Дни, проведённые в камере, только укрепили моё решение. Я решила уйти, чтобы Гермия жила.

— Но… — Гермиона не находила слов. — Но получается, вы всё решили за неё. А если она не хотела вас забывать?

— Я признаю, что это было моей ошибкой. Возможно. Тогда я так не считала.

— Как просто стереть память и наделить человека ложными воспоминаниями, — вдруг произнесла Джин.

Гермиона посмотрела на мать и сразу догадалась, о чём она говорит. Сама Гермиона поступила точно так же со своими родителями. Она решила всё за них. С той только разницей, что семья потом воссоединилась.

— А что случилось потом? — спросила Гермиона после минутного молчания.

— После визита Брутуса мне на другой день зачитали приговор. Я догадывалась, что мой кузен просто так не оставит попытку вытащить меня с эшафота. На казнь я шла добровольно. Раз ты колдунья, тебе известно о таких вещах. Что, когда ведьму сжигают, она может запросто избежать казни. Бывали случаи, когда некоторые особы сознательно шли на это по несколько раз, щекоча себе нервы. Но я решила не применять магию. Я видела Брутуса в толпе зевак. На портрете в его журнале я изображена как раз в тот момент, когда зашла на деревянный эшафот. Брутус всегда хорошо рисовал...

Гермиона запоздало поняла, что за столб виднелся на заднем плане рисунка, и содрогнулась. А Анна продолжала:

— Когда столб подожгли, Брутус использовал древнюю магию. Он хотел переместить меня с площади. Этот древний обряд помогает в случае согласия жертвы. Так спасали многих колдунов от смерти. Но я уже сказала, что я не хотела бороться. Я хотела, чтобы моя магия умерла вместе со мной, чтобы Гермия жила спокойно в этом безумном мире. Заклинание Брутуса вступило в противоречие с моей магией. Ему почти удалось вырвать меня, но в последний момент что-то пошло не так. Получилось и не по-моему, и не по-его. Он не смог меня вырвать из лап смерти. Но его заклинание оставило жить мою магию. Это сложная материя. При жизни я была на самом деле сильной волшебницей. Наверное, всё не уходит в никуда, как и ничто не берётся из ниоткуда. Появилась сияющая дверь. Меня потянуло туда против моей воли. Если считать, что для души есть Загробная жизнь, то для магии есть своя преисподняя. Я оказалась вне времени и пространства. Время там отсутствовало. Я понимала, что я не мёртвая, но даже в виде привидения я не могла выйти наружу. Такая большая тёмная комната с множеством дверей.

Гермиона охнула. Её комната из снов.

— Я поняла, что за дверями такие же блуждающие души, как и я. Кто не нашёл покоя. Кто не выполнил свою миссию до конца. Мы заперты в этом коридоре, пока не приходит наш час. Однажды я почувствовала, что могу выйти. Из главной двери лился свет. Я оказалась в светлой комнате с людьми в белых одеждах. Там был новорождённый ребёнок. Девочка. И я поняла, что мне нужно сделать. Я закрыла свою магию, не позволив единственной дочери стать волшебницей. Теперь я должна была исправить ошибку. Вдохнуть всю свою магию в потомка моей Гермии.

— Вы хотите сказать… Я… Мы… — Гермиона от потрясения просто потеряла дар речи.

— Да, Гермиона. Джин — прямой потомок Гермии. Она вышла замуж и прожила спокойную жизнь. Все поколения, последующие от Гермии, были маглами. Тебе было предначертано вновь стать волшебницей в нашем роду.

По лицу Джин пошли красные пятна. Она просто не успевала за всеми новостями. Гермиона тихонько охнула.

— Но я сопротивлялась. Все знания о Гермии, о своей миссии я обнаружила в своей голове сразу, как только вошла в комнату, где ты родилась. Но я слукавила. Я вдохнула в тебя жизнь, но посчитала, что меня и так отпустят теперь в мир ушедших. Твои приступы в детстве были не чем иным, как неспособностью выбросить магию. Я так никуда и не ушла. Я словно очнулась и могла наблюдать жизнь вокруг, с удивлением отмечая, что в нынешнем мире борьба магов и маглов не так остра, как в моё время. Что быть волшебником — это не значит обязательно сгореть на костре. Поэтому я заманила тебя в Арку Магии. Но с тобой была не твоя мама, а другая женщина.

— Джулия, — тихо произнесла Джин.

— Да, наверное. Такая добрая и славная. Я передала Гермионе всю свою магическую силу до конца. И стёрла память Джулии при помощи специальных ягод.

— Когда это было? — спросила Гермиона.

— Когда тебе было лет пять.

— Я видела эту комнату во сне. Она снится мне постоянно с тех пор, как я наткнулась на ваш портрет.

— Теперь вы всё знаете. После того, как я выполнила свою часть сделки, мне разрешили уйти. Я, наконец, смогла перейти в Загробный мир. И здесь я встретилась со своей Гермией, моей девочкой.

— А разве маглы… могут?

— Гермия была не совсем маглой. Она родилась волшебницей, но я сознательно не передала ей свою магическую силу. Не спрашивай, как это происходит. В этом мире много тайн и загадок. Наши поступки порой имеют такие последствия, что, знай мы об этом, мы сто раз бы подумали, прежде чем что-то сделать. Я чувствую, время, отпущенное нам на небесах, заканчивается. Воздух густеет. Мне пора уходить. Да пребудет с вами обеими мир, мои девочки.

— Анна, подожди! Почему Брутус Малфой написал эти слова? «Анна, прости. Да пребудет с тобой мир между мирами»?

— Всё просто. Брутус был ослеплён идеей превосходства магов. Он называл маглов свиньями. Моя история его потрясла. Он закрыл свой журнал и остаток жизни провёл в философских размышлениях, полностью отойдя от мира политики. Его предки унаследовали спесь и гордыню Малфоев, но сам Брутус в конце жизни вполне лояльно относился к маглам. Прощения он просил у меня за то, что не понял этого раньше. Что настоящая сила скрыта не в магии.

Голос Анны стал глуше, а силуэт приобрёл размытые очертания. Занавес заколыхался.

— Прощайте! Берегите друг друга.

— Прощай, Анна. Спасибо тебе, — Гермиона невольно вскочила, глядя, как гаснет свет по ту сторону занавеса. Анна Флэк ушла.


* * *
Домой Гермиона и Джин шли пешком, крепко держась за руки. Джин была маглой, а Гермиона волшебницей. Но это сейчас не имело никакого значения.

Эпилог

Женщины вежливо здоровались, напряжённо осматривались и занимали свободные места. Уютная комната, обставленная с домашней простотой, совсем не походила на строгий офис. Мягкие кресла и диванчики располагались полукругом возле столика со стеклянной поверхностью, на краю которого стоял поднос с чайным сервизом. Небольшой сервант напоминал, скорее, кухонный шкаф, на полках которого стояли симпатичные сахарница, заварник и вазочки в тон чайному сервизу. В углу стоял телевизор с большим экраном, торшер с зелёным абажуром и тумбочка с кружевной салфеткой. В общем, у попавшего сюда впервые, создавалось впечатление, что он заглянул к знакомым на чай.

Вся стена, противоположная входу, была увешана фотографиями в рамочках разного формата. От совсем маленьких до больших, на которых обычно изображаются групповые семейные портреты. В центре этой импровизированной выставки висела единственная картина, с которой на гостей ласково смотрела женщина средних лет.

Некоторые приходили на собрание уже не в первый раз, поэтому непринуждённо тихонько переговаривались с соседками, поджидая, когда появится основательница и хозяйка их странного Клуба.

Наконец, когда почти все места были заняты, в офис зашла пожилая дама, и все разговоры разом смолкли. Пожилой женщину не поворачивался назвать язык, потому что, несмотря на возраст, она выглядела великолепно. Дама прошла к свободному креслу, оглядела присутствующих тёплым взглядом и начала собрание:

— Добрый день. Сегодня у нас четверо новеньких, а потому я скажу пару слов, соблюдая формальности. Тем, кто слышит моё выступление в десятый раз, можно пока обменяться кулинарными рецептами.

Члены собрания заулыбались и приготовились внимательно слушать. Разумеется, никто и не подумал отвлекаться.

— Меня зовут Джин Грейнджер. Я и мой муж — маглы. Наша дочь родилась волшебницей. Когда мы узнали об этом впервые, мы испытали шок. Как приспособиться к тому, что твой ребёнок не такой, как все? Как научиться жить в обычном мире, скрывая то, что ты связан с волшебниками? Сейчас наша дочь уже взрослая, давно является сама мамой и работает в Министерстве магии. Мы с Энтони пережили много потрясений, прежде чем научились жить между двумя мирами. Три года назад я при поддержке Гермионы основала этот Клуб для таких, как мы с Энтони. Целью нашего мероприятия является психологическая помощь маглам, невольно оказавшимся втянутыми в мир магии. Тех, чьи дети, так же, как когда-то и наша Гермиона, получили письмо из Хогвартса, разом изменив привычный уклад жизни семьи. Гермиона помогает мне составлять списки маглорождённых. Всем желающим я рассылаю приглашение стать членом нашего Клуба. Мы делимся впечатлениями, рассказываем о достижениях наших детей и внуков, так как коллегам на работе мы, понятное дело, никак не можем похвастаться, радуемся победам друг друга и стараемся прийти на помощь в трудных ситуациях.

У каждого из нас есть свой скелет в шкафу. Это очень сложно — сохранять в тайне свою связь с миром, который прочно вошёл в нашу жизнь. Было время, когда я почти возненавидела волшебство, считая, что оно принесло в мою семью одни проблемы. Но теперь я с уверенностью заявляю — маглы и маги тесно связаны друг с другом. Нет лучших или худших. Есть просто люди. И моя задача помочь вам адаптироваться в необычных условиях.

— Да, ещё, — продолжила Джин. — Опять же скажу для новеньких. Наш клуб носит имя Анны Флэк. Это моя пра-пра-прабабушка. Она была волшебницей, и я горжусь своими корнями. Портрет Анны по просьбе Гермионы нарисовал один художник. Каждый член Клуба может принести фото своих детей, и мы разместим их на нашей импровизированной аллее славы. Пожалуй, на этом мою вступительную речь можно считать законченной. Итак, начнём.

Первой взяла слово женщина, примостившаяся на самом краю диванчика ближе к входу. Она заметно волновалась, теребила носовой платок, но постепенно, видя понимание и одобрение окружающих, заговорила спокойнее.

Джин слушала миссис Присли, пришедшую в первый раз на заседание Клуба Анны Флэк, наперёд зная всё, что она скажет. За эти годы ситуация, произошедшая в семье Присли, пересказывалась здесь десятки раз с небольшими вариациями. Ребёнок (сын или дочь), который пугал родителей странным поведением; мучительное переживание, что дитё или отстаёт в развитии, или с ним что-то не так; затем прозрение в виде письма из Хогвартса, от которого хочется лезть на стенку. Почти все рассказчики (а иногда к Джин приходили и мужчины) делились тем, что на смену шоку приходило чувство стыда. Потому что нельзя было знакомым и родным рассказать о том, что в семье есть волшебник. В нормальных кругах эта информация сразу бы была приравнена к заявлению о том, что у всей семьи дружно поехала крыша. Родители испытывали здоровую потребность гордиться успехами своих детей, а на деле приходилось скрывать правду от сослуживцев и убедительно придумывать причины, по которым собственного ребёнка отправляли в интернат в одиннадцать лет. После общения в Клубе многие маглы-родители находили тот баланс, который позволял им справиться с ситуацией.

Приходили иногда сёстры и братья тех, кто родился волшебником в обычной семье. У этих молодых людей были свои комплексы. И они тоже находили здесь поддержку.

Самое главное, что пыталась донести Джин до своих новых друзей, то, что раз уж так причудливо распорядилась судьба, нужно принимать всё как дар. Продолжать жить и радоваться, любить близких и не прятаться от непонятного мира.

Джин так ушла в свои мысли, что прозевала окончание откровений миссис Присли. Ей хлопали, а она вытирала глаза платочком. Ничего, она справится.

Сегодня обширная программа. Сразу четверо новеньких, потом старожилы будут делиться своими новостями, после они все вместе будут пить чай и нахваливать миссис Брумс, которая своё печенье готовит не иначе как при помощи волшебства.

А потом Джин закроет офис, который официально по бумагам числится как «Клуб домашних хозяек» и пойдёт домой. Где её поджидает личный волшебник и маг — её Энтони.