Глава 1Ночь.
Лаборатория.
За столом – трое: худощавый мужчина лет пятидесяти – на нём белый лабораторный халат, мантия же аккуратно сложена и висит на спинке стула, а в руках – блокнот и почему-то простой карандаш, а не перо; приятный молодой человек лет двадцати, с тонкими аристократическими чертами лица, черноволосый и черноглазый – и вид он имеет одновременно скучающий и заинтригованный (сложно сказать, как два эти чувства могут сочетаться в одно время в одном человеке, но это именно так); последний – с сединой в волосах и следами побоев на измученном, но не старом еще лице, одежда его порвана и запачкана кровью, с совершенно измученным видом – рот его приоткрыт, и оттуда свисает длинная нитка слюны.
У каждого из них своя роль: Августус Руквуд допрашивает пленного Карадока Дирборна, а Ойген Мальсибер в это время держит того под Империо – выбор довольно странный, на первый взгляд, потому что Руквуд и сам превосходно владеет этим заклятьем. Однако в данном конкретном случае не то что у него – у самого Тёмного Лорда ничего так и вышло: то ли Дирборн – великолепнейший менталист, то ли это Дамблдор постарался и своих соратников защитил, но так или иначе, ни от легилименции, ни от Империо толку не было – первая просто мало что показала, а второе вообще не получилось наложить… ни у кого, кроме сидящего тут мальчишки. Как и почему – к этому вопросу Руквуд планирует вернуться чуть позже, однако факт: потерпев неудачу и замучив несчастного, Темный Лорд разозлился неимоверно, однако, наконец, совладав с собой, заставил каждого из ближнего круга сделать попытку – и внезапно у Мальсибера-младшего это вышло легко и сразу. Потому-то он и сидит сейчас здесь, скучает и весьма раздосадован: все остальные в этот момент устраивают какой-то весёлый погром, а он вынужден тут торчать. Они почти незнакомы, Мальсибер и Руквуд: тот видел, конечно, не так давно принятого в ближний круг вслед за отцом юношу, но общаться не довелось – да и незачем было. Сколько их, вот таких… а, впрочем, таких вот как раз и нисколько.
- Да не скажет он ничего, - наконец не выдерживает Ойген, осторожно просовывая кончик пальца в клетку с лабораторными мышами. Те принюхиваются, и он с любопытством смотрит, укусят его или нет.
- Почему? - вежливо интересуется Руквуд.
- Потому что нечего, - Мальсибер смеётся, поворачивается и смотрит теперь и на Руквуда с тем же любопытством, что только что глядел на мышей. – У него в голове всё перемешано, он даже не понимает, чего вы от него хотите.
- Велите ему…
- Я не могу! – восклицает тот. – Это же так не работает… я не могу ему приказать сделать то, чего он сделать не может. Мы его так совсем с ума сведём. Да? – спрашивает он ласково и сочувственно у сидящего на табурете Дирборна.
- Как вы сделали это?
- Что как я сделал? – с удовольствием переспрашивает молодой человек.
- Наложили Империо. Никому кроме вас это не удалось, включая Лорда.
- Ну мало ли, - пожимает плечами тот и легкомысленно замечает: - Может, вы все ему не понравились просто. А я понравился. Я же и красивее, и моложе – меня приятнее слушаться.
Он смеётся, но Руквуд почему-то никак не может понять, говорит он всерьёз или шутит. Ему вообще очень трудно с Мальсибером: в том слишком много эмоций, и хотя он вполне открыт, да и окклюмент крайне слабый, толку от легилименции в его случае немного – Руквуд пробовал: его сознание столь же чувственно и наполнено яркими образами, как и его речь, и отыскать там что-нибудь нужное теоретически можно, но весьма утомительно, а главное – долго.
- Это шутка? – вежливо уточняет Руквуд. Мальсибер глядит на него изумлённо и уточняет:
- Что именно? Что я моложе и красивее вас? По-моему, это факт… даже аксиома, - он снова смеётся.
Руквуда это слегка раздражает, но вместе с тем интригует – но сейчас нужно заниматься Дирборном: они сидят уже второй час, а практических результатов до смешного мало.
- Прикажите ему рассказать то, что…
- Я же уже сказал: он не может! – повторяет Ойген. – Он бы хотел, правда. Но не может. Он всё забыл и всё перепутал, увы. Нужно подождать хотя бы несколько часов, - говорит он и добавляет неосторожно: - Да после лордовской легилименции и не удивительно… у него и голова сейчас болит, и вообще от него толку не будет.
- У нас мало времени, - ровно говорит Руквуд. – Мы не можем ждать.
- Ну не можем так не можем, - легко соглашается Мальсибер. – Вы продолжайте – он же вполне вам послушен.
Руквуд и продолжает: пробует применить какие-то комбинации зелий, подносит к пленному светящийся голубоватый кристалл и задает вопросы то так, то эдак... без толку. Дирборн даже говорить нормально не может, изъясняясь все больше какими-то междометиями и усталым мычанием. Мальсибер, тем временем, вновь начинает скучать и снова оборачивается к столу, на котором так много занятных вещей: начиная с волшебных магических линз, которые не просто увеличивают изображение, но и меняют способы восприятия, и даже образ мыслей порой – молодой человек наклоняется к одной из них и заглядывает в неё, смотрит вокруг, разглядывает сквозь неё хозяина лаборатории, пленника, смеётся удивлённо, затем отодвигается, заинтересовавшись теперь разнообразными измерительными приборами, которые в идеальном порядке разложены на краю стола. Его внимание привлекает волшебный штангенциркуль – штука, наверное, редкая и, на первый взгляд, действительно странная: он трогает его осторожно (Руквуд морщится, но молчит), но в руки взять, к счастью, не решается. Потом Мальсибера заинтересовывает маятник на подвесах – он тихонько толкает его, трогает, разве что не обнюхивает… Ничего опасного в его действиях нет, но Руквуда они отвлекают, ибо далеко не все предметы у него на столе невинны и безопасны. Колбы и колбочки с зельями беспокойный юноша благоразумно обходит стороной – так же, как и небольшой котёл, и вообще все принадлежности для приготовления зелий – и тянется к странным металлическим табличкам с выгравированными на них не менее странными буквами. Он почти что касается их, когда Руквуд ровно его одергивает:
- Не трогайте это.
- Не буду, - послушно убирает руку Мальсибер и тут же спрашивает: - А что можно трогать?
- Ничего.
- Совсем ничего? - недоверчиво уточняет тот, и Руквуд подтверждает:
- Совсем. Сосредоточьтесь.
- Да не соображает он ничего! - с легкой досадой говорит Мальсибер, - мог бы - давно уже все рассказал...
- Он знает - значит, расскажет, - говорит Руквуд.
Мальсибер изумляется:
- Почему?!
- Почему что? – слегка раздражённо уточняет Руквуд.
- Почему раз знает - значит скажет?
- Потому что он под Империо, - с некоторым недоумением поясняет Руквуд - как можно, на таком уровне владея заклятьем, не понимать самой его сути?
- И что? - так и не понимает Мальсибер. - По-вашему, знание и способность его воспроизвести идентичны? - он смотрит очень недоуменно.
А вопрос-то хороший... Хороший и неожиданно точный. Руквуд сам удивлен тем, что подобное не пришло ему в голову: он слишком устал, вероятно, а еще этот юнец, постоянно его отвлекающий - потому что ему скучно, и он как может пытается себя развлекать. А фантазия у него богатейшая, и скучать он, видимо, действительно не привык, посему на запрет трогать что бы то ни было он не то чтобы не обращает внимания - нет, почему, обращает, но как-то... своеобразно. Например, сейчас он вновь тянется к клеткам, решив, вероятно, что в оном запрете речь шла исключительно о неодушевленных предметах. Пусть бы его и покусали, но, во-первых, вдруг это его отвлечет, и он не удержит свое странное Империо, а больше наложить не сумеет - а во-вторых, это может испортить чистоту эксперимента уже над самими животными. Надо чем-то занять его, решает Руквуд, раз уж слов он не понимает. И Риддлу потом сказать, чтобы сделал молодому человеку внушение о правилах поведения в лаборатории - потому что работать им вместе, вероятно, еще придется, ибо Августус намерен всерьез изучить его аномальное Империо.
- Не нужно трогать ничего на столе, - напоминает Руквуд. - Можете пока посмотреть книги, если хотите.
Тот тут же встает и идет к стеллажам - и на какое-то время ему их хватает.
А у Руквуда так ничего и не выходит с допросом. Да и за стеллажами как-то подозрительно тихо... Он окликает:
- Мистер Мальсибер!
Тишина.
Как неприятно... но вроде бы там не было ничего опасного, в чем тогда дело?
Руквуд идет сам посмотреть - и тут из-за угла на него совершенно бесшумно выскакивает Мальсибер, они сталкиваются, не удержавшись на ногах, и падают. Ойген пытается найти опору, хватается за стеллаж - и тот падает следом. Книги летят с полок, сметая заодно и со стола все, что на нем находится: клетки падают, мыши пищат, что-то проливается, смешивается друг с другом, шипит и дымит... а потом следует рывок аппарации - и они оказываются на улице.
Руквуд выпускает Мальсибера - тот падает и садится на сырую от недавнего дождя землю. Выглядит он напуганным и обескураженным - говорит растерянно:
- Простите... я совсем не хотел... я вовсе не думал, что так получится...
- Очень плохо, - говорит Руквуд.
- Да не то слово! - грустно соглашается молодой человек.
Похоже, он не понял его - опять.
- Плохо, что вы делаете то, чего не хотите, - поясняет Августус. - Действия всегда должны соответствовать намерениям.
- То есть если бы я намеренно все это устроил, вам бы больше понравилось? - изумленно спрашивает Мальсибер.
Что за манера переворачивать все с ног на голову?
- То, что вы сделали - чрезвычайно неуместно и будет стоить вам дорого, - говорит Руквуд, прикидывая примерную стоимость возможного ремонта и стоимость оборудования.
- Вы, конечно, нажалуетесь Лорду?
Формулировка Руквуду непонятна:
- Вы полагаете, достоверно изложить факты - значит жаловаться? - интересуется он.
- Да, если вас об этом не спрашивают! - восклицает Мальсибер. - А иногда даже если и спрашивают, - добавляет он, чуть подумав.
- Значит, я был прав, - констатирует Руквуд.
- Нет! - Ойген даже руками всплескивает. - Ну вы правда не понимаете разницу? Давайте я вам сам оплачу весь ремонт - а вы ничего Лорду не скажете... он же просто убьет меня!
- Вряд ли, - подумав, возражает Руквуд. - Он не станет убивать единственного наследника почтенной семьи, с которой связаны многие планы за разрушение лаборатории. Просто накажет.
- То есть вам просто хочется меня наказать? - немедленно спрашивает Мальсибер.
- Я полагаю, для вас это будет правильно и полезно, - кивает Руквуд.
- Так накажите сами, - предлагает ему Ойген. - Зачем отвлекать и расстраивать Лорда?
- Я? - кажется, слегка все-таки удивляется Руквуд. - Это не моя функция.
- Ну вот - что ж, по-вашему, Лорду это к лицу, а вам нет? - с невинной улыбкой спрашивает Мальсибер.
Какие он точные вопросы порой задает, однако. Интересный мальчик. Они, кажется, со Снейпом приятели, вспоминает Руквуд. Что ж, это логично: два человека с нетривиальным мышлением, вероятно, должны общаться.
- Я подумаю, - кивает Руквуд. - Ждите здесь.
Он зачаровывает одежду, и, наложив на себя чары головного пузыря: мало ли, что там теперь в лаборатории - и аппарирует в разрушенную лабораторию.
Глава 2Там... хаос. В воздухе висит дым, но заклинания никакой опасности не показывают - Руквуд, впрочем, убирать пузырь не спешит: мало ли что, а он не мешает. Несколькими взмахами палочки наводит порядок - и пытается оценить ущерб.
Основной виден сразу - и он немного обескураживает: Дирборна нигде нет. Не просто нигде нет живого - мертвого тоже нет, и вообще - никаких следов. Но так быть не может: люди не исчезают бесследно. И если его нет здесь… значит он есть в каком-то ином месте – и следует это место найти как можно быстрее. Мог он в своем состоянии аппарировать? Теоретически мог, но теория эта не выдерживает никакой критики. На практике Руквуд эту версию всерьёз не рассматривает. Однако куда-то же пленник делся...
- А где Дирборн? - слышит у себя за спиной Руквуд.
- Вы должны были ждать снаружи, - говорит он, оборачиваясь.
Мальсибер стоит рядом, вокруг его головы воздушный пузырь, поэтому его голос несколько приглушен и искажен, так, что слова разобрать не всегда удается.
- Там дождь, - говорит молодой человек с таким видом, словно это все объясняет. Руквуд глядит на него вопросительно, но никаких пояснений больше не следует.
- Дело в дожде? - наконец, уточняет Руквуд.
- В том числе, - кивает Мальсибер. - И я за вас волновался, - добавляет он.
Это лишено смысла, в этом поступке логики меньше, чем в большинстве инструкций отдела по связям с кентаврами. И еще более странно, что тот не врет, Руквуд видит.
- Зачем? - спрашивает он с легким, но отчетливым недоумением.
- Волнуются не зачем, а почему! - восклицает молодой человек. - На это могу вам ответить, если так непонятно.
- После, - на самом деле, это очень интересно, но сейчас действительно не до этого. - Нужно отыскать Дирборна.
- То есть его правда нет? - с веселым недоумением спрашивает Мальсибер.
- Вы его не чувствуете? - спрашивает вместо ответа Руквуд.
- Нет... не знаю, - отвечает тот как-то растерянно. - Не то что не чувствую... не могу объяснить, не понимаю.
- Это просто, - терпеливо говорит Руквуд. - Опишите, что именно вы чувствуете.
- Ну, - Ойген очень задумывается. - Он... другой. То есть это точно он - но совершенно другой. И какой-то, - он морщится, силясь подобрать правильные слова, - простой очень, что ли... и напуганный. Он просто в панике, на самом деле. Только она тоже какая-то очень странная.
Редко бывало, чтобы достаточно подробный и полный ответ до такой степени ничего не прояснял в ситуации.
- Вы можете определить, насколько он далеко?
- Да вы знаете... мне кажется, он вообще тут, - говорит слегка удивленно Мальсибер. - Я пока не пришел - был уверен, что он здесь, только напуган здорово. А вы все не возвращались, а потом он снова резко запаниковал - я и решил, что с вами что-то случилось, и пришел... а тут никого. В смысле, только вы, - с улыбкой поправляется он.
- Тут, - кивает Руквуд. Ему кажется это логичным - только вот Дирборна здесь нет. - Сядьте, - говорит он молодому человеку, - и сидите спокойно. Постарайтесь как можно точнее определить его местоположение. И не трогайте ничего, - на всякий случай добавляет он.
- Ну вы меня совсем идиотом считаете? - возмущается Мальсибер.
- Я не знаю, - спокойно и честно отвечает Руквуд и принимается за работу: он ищет следы случившегося. Но ничего нет - вернее, есть очень много всего, однако выделить из этого множества нужное у него пока не выходит. Мыши в истошно пищат, в панике носясь кругами и переворачивая все, что можно - текущий эксперимент, пожалуй, можно считать неудавшимся, придется начинать все сначала. Он накладывает на них Силенцио, чтобы не отвлекали пока, и продолжает.
- А сколько было мышей? - спрашивает вдруг Мальсибер. - Мне кажется, они как-то иначе сидели... и я не помню вот эту серую.
Мышь?!!
Руквуд подходит к одной из клеток - так и есть, там новая мышь, такой у него действительно не было: во-первых, они все белые, во-вторых, помечены, а в-третьих, он и так прекрасно их различает.
Он достает мышь из клетки - та беззвучно пищит, и Руквуд снимает с нее... или правильнее будет сказать - с него, ибо эта особь явно относится к мужскому полу - Силенцио. Мышь издает отчаянный и протяжный писк - а Мальсибер сзади хохочет. Потом спрашивает сквозь смех:
- Можно мне подойти посмотреть? Пожалуйста!
- Можно, - Руквуд с удовлетворением отмечает про себя, что урок, похоже, пошел впрок... только как произошло превращение - а главное, как вернуть Дирборну человеческий облик? И что, хотелось бы знать, произошло с его сознанием?
- Бедняга, - кажется, искренне сочувствует ему Ойген и протягивает открытую ладонь. - Можно мне его подержать?
- Нет.
- Ну тогда возьмите его как-нибудь... по-человечески сами, - просит он. - Ему неудобно и очень страшно.
- Вы его чувствуете?
- Да... только он... по-моему, это не человеческие ощущения, - говорит Мальсибер очень задумчиво. - Я, правда, никогда не делал ничего подобного с мышью... но можно проверить и сравнить, тут же есть, на ком. Надо его как-нибудь успокоить... у вас нету отдельной клетки?
Идея разумная, а клетку сотворить недолго, и буквально через минуту серая мышь, бывшая совсем недавно Карадоком Дирборном, посажена в небольшую отдельную клетку, где есть чистые опилки, сено, зерно и сырые овощи из уцелевших запасов, чистая вода – а, главное, домик, куда мышь-Дирборн немедленно и забивается.
- Прости, - виновато говорит ему Ойген, - я надеюсь, что это ненадолго... вы же сможете все исправить?
- Я не знаю, - отстраненно говорит Руквуд. - Сядьте и не мешайте. И ничего больше не трогайте.
- Не буду, - грустно говорит Мальсибер, садясь рядом с новенькой клеткой и успокаивающе поглаживая ее по прутьям - жест совершенно бессмысленный, но пусть лучше так: все при деле.
Следующие несколько часов Руквуд проводит в тщетных попытках разобраться в случившемся - и, наконец, вынужденно констатирует, что даже если и сумеет отыскать все ответы - то явно не настолько быстро, как это требуется. Собственно, их ждут к утру с отчетом - а утро уже практически наступило, еще пара часов - и Лорд, по всей видимости, их вызовет.
В общем, найти решение Августус не успеет - остается понять, что же сказать мистеру Риддлу.
Вопрос, на самом деле, действительно непростой - за обычный погром в лаборатории Мальсибера ждало бы суровое, но не несущее фатальных последствий наказание, а вот что с ним сделают за приведение в полную негодность единственного и потенциально весьма ценного источника информации - сказать сложнее.
- Утро уже, - нарушает молчание Ойген. Выглядит он усталым, расстроенным и виноватым - а еще очень напуганным: видно, тоже подумал о том, что его теперь ожидает. Но Руквуд находит его смерть неприемлемой - и вовсе не из гуманности, а потому, что вместе с ним умрет и тайна его необычного Империо, а Августуса это совсем не устраивает. Значит, нужно придумать что-то другое... и каким-либо образом решить проблему с тем, что Риддл мгновенно считает память Мальсибера даже при фоновой легилименции – закрываться тот не умеет и за два часа вряд ли научиться. Стереть память? Можно, но, во-первых, это тоже потребует правдоподобного объяснения, а во-вторых, Руквуду не хочется пока что вмешиваться в сознание, которое он собрался изучить... следовательно, нужно какое-то другое решение.
- Нужно решить, как мы представим ситуацию Лорду, - говорит Руквуд.
- В смысле... вы не выдадите меня? - радостно изумляется Ойген.
- Возможно, что нет, - кивает Руквуд. - Если найду иное решение.
Он ожидает вопроса «почему», зная, что обычно люди спрашивают именно это в подобных случаях, но Мальсибер только говорит радостно:
- Здорово! Спасибо! - и улыбается очень ярко и солнечно.
- Пока не за что, - напоминает ему Руквуд. - Мне не удалось подобрать приемлемый вариант. Вы не сумеете солгать Лорду.
- Тогда надо, чтобы он меня ни о чем не спросил, - тут же говорит Ойген. - Скажите просто, что... хотя нет, так нехорошо, - прерывает он сам себя.
- Говорите, - велит Руквуд.
- Ну... можно сказать, что у меня тоже ничего не вышло, и мое Империо он быстро сбросил - как только вы начали его допрашивать. А потом превратился в мышь, но, вероятно, что-то пошло...
- Сам превратился? - уточняет Руквуд.
- Ну да, - кивает Мальсибер. - Может, он анимаг. Незарегистрированный. Мы и не знали... и не успели ничего сделать. Но что-то пошло не так, и обратно его вернуть не выходит... может, он испугался чего-то очень сильно, пока мы его ловили.... не знаю кота увидел голодного - и перепугался... у вас есть кот?
- Нет, как видите, - Руквуд неожиданно даже для себя слегка улыбается.
- Но ведь мог быть? Мало ли... у вас тут кого только нет! Вот... нам обоим, правда, достанется, вероятно... и вам за меня тоже...
- Это справедливо, - кивает Руквуд. - Я должен был это предусмотреть. Вашей вины здесь почти нет.
- Еще один, - непонятно вздыхает Мальсибер. - Но сейчас я спорить не буду... пусть нет. Вот, и отдадим его Лорду - может, он сможет что-нибудь сделать. А то жалко его и вообще...
- Вам его жалко? - переспрашивает Руквуд. - Почему?
- То есть как «почему»? - изумляется молодой человек. - Человек стал мышью - и мы... вы не можете ничего с этим сделать! Этого, по-вашему, недостаточно?! Не говоря уж о том, что в грызуна он превратился из-за меня!
- Вам это неприятно? - уточняет Руквуд.
Мальсибер глядит на него насмешливо и изумленно:
- Вы представляете себе - да! Меня, почему-то, это вовсе не радует!
- Его все равно бы убили, - напоминает ему Руквуд.
- Это другое! - возмущается Ойген. - Вы не понимаете разницу?
- Сейчас он, во всяком случае, жив.
- Да разве же это жизнь? Вы бы сами хотели так?
- Не вижу существенной разницы для себя в этих двух вариантах.
- Какие же вы все странные... Как бы вам объяснить, - задумывается Мальсибер. - Одно дело - умереть человеком, пусть даже под пытками - тем более, никого и ничего так и не выдав: это почетно. И совсем другое...
- Сознания все равно нет, - говорит Руквуд. – Вернее, у него сейчас нет человеческого сознания, - уточняет он, - и я не уверен, что оно вернется, даже если получится обратить процесс вспять. Поэтому разница несущественна - существование в виде мыши или же смерть.
- А вы бы сами для себя что предпочли? - улыбается Ойген.
Потом встает и потягивается - осторожно - разминая затекшее тело.
А Руквуд задумывается. Надолго. Настолько, что Мальсибер в какой-то момент не выдерживает и говорит слегка нервно:
- Может быть, вы после об этом подумаете? Это же отвлеченный вопрос. А пока давайте порепетируем? Вы же тоже отличный легилимент...
- Давайте, - после небольшой паузы отзывается Руквуд.
Они репетируют. Удивительно, но выходит неплохо – закрывается, правда, Мальсибер странно… в каком-то смысле он вовсе не закрывается, а, похоже, фальсифицирует собственную память. Что невозможно, однако Руквуд считает, что если теория противоречит практике – нужно менять теорию. То ли Мальсибер настолько верит в собственную историю, то ли он видел когда-то нечто подобное, а теперь подменяет одно другим – так или иначе, а у него вполне получается убедительно изобразить требуемое, тем более, что процесса превращения, собственно, никто из них и не видел, и это в данном случае хорошо.
Однако просчитать реакцию Лорда у них не выходит – даже у Руквуда, с Мальсибера-то что взять… выслушав их историю, тот ожидаемо приходит в ярость, однако никакую легилименцию не использует – ограничиваясь неожиданным Круцио. Причём сперва достаётся Руквуду – правда, немного. Тому, впрочем, хватает… это настолько неожиданно, нелогично и… неправильно, что недоумение оказывается даже сильнее боли – хотя он и кричит, конечно же, и встает потом еле-еле – настолько дрожат и подгибаются колени. Помочь никто не подходит…
Мальсибер – второй, и вот ему неожиданно достаётся по полной, причем сперва от самого Лорда, а когда тот заканчивает, то вдруг подзывает к себе Беллатрикс Лестрейндж и, склонившись к её лицу, говорит так, чтобы его приглушённый голос был слышен в комнате каждому:
- Нашему юному другу требуется урок. Научи его. Как следует.
И внимательно наблюдает, когда та «преподает урок». Юноша на полу срывает голос от крика и хрипит, бьётся в судорогах – Руквуд вместе со всеми смотрит на это в молчании, а потом говорит Лорду как ни в чем не бывало:
- Изучить бы его Империо. Никто ведь больше не смог.
Лорд глядит на него, прищурившись, потом неохотно говорит Белле:
- Довольно, - та опускает палочку, но юноша на полу затихает не сразу. – Забирай. Расскажешь потом, если это будет достойно моего внимания, - Лорд оборачивается к серому совершенно отцу Ойгена: - После сына получишь. И впредь чтобы не было ничего подобного.
Тот даже не находит в себе сил среагировать – а Руквуд подходит к стонущему на полу Мальсиберу-младшему, подхватывает его – и активирует портал: аппарировать сейчас он не готов. Поскольку лаборатории можно считать что и нет, а тащить юношу в Отдел Тайн нецелесообразно и запрещено внутренними инструкциями, остаётся единственное место – его собственный дом.
Кровать там – как и спальня – одна, его собственная. Уложив на неё юношу, Руквуд прежде всего накладывает на него стазис, фиксируя его нынешнее состояние. Прежде всего его беспокоит состояние психики его нового подопытного: он и слышал, и видел, как странно срабатывает порой Круцио Беллатрикс – и тоже его изучал. Это оказалось несложно: в ней самой было безумие, и чем дальше – тем сильнее оно проявлялось через ее магию. Наверняка эта странность присутствовала не только в Круцио, но в нём – сильнее всего. Так и заклинание весьма нетривиальное…
Поэтому, едва приведя в порядок себя, Руквуд очень аккуратно накладывает Легилименс на Мальсибера. Тот в забытьи – тихо стонет: прокушенные язык и губы Руквуд ему сразу залечивает, но остаточную боль пока не снимает – сама пройдёт. Со временем. Результат оказывается предсказуемым, но досадным: это аномальное Империо – очевидно, семейное, родовое, и увидеть его просто так невозможно, молодой человек должен сам показать. И вероятность этого, насколько Августус может судить, крайне мала. Впрочем… посмотрим. Пока же нужно быстро привести его в чувство – во всех смыслах, и подсказку, где и как это лучше всего сделать, он легко находит там, где искал заинтересовавшее его Империо – в памяти самого Ойгена. Однако для этого требуются некоторые приготовления…
Сперва он пишет его отцу короткое письмо, в котором сообщает, куда собирается отправиться с его сыном и просит прислать тому минимум необходимых в дороге вещей. Затем – тоже порталом – навещает Отдел Тайн, где оформляет краткий отпуск за собственный счет и, заполнив соответствующие документы, забирает небольшую мобильную палатку для полевых – и не только – исследований №5/13, зелья, порталы и небьющееся сквозное зеркало для экстренной связи. Последний, кого он навещает – Лорд. Тот, узнав, что Руквуд задумал, усмехается и интересуется, нехорошо улыбаясь:
- Что, так всё скверно? Белла перестаралась? – и машет рукой. – Ненадолго. Безутешному любящему родителю вернёшь его целым и невредимым. Не увлекайся.
Словно не про него… Руквуд молча кивает – и возвращается к себе в дом. Там, уложив вещи уже для себя и еще раз мысленно сверившись со списком, берет юношу за руку – и аппарирует, захватив с собой и небольшую клетку с домиком, в котором прячется сжавшаяся в комок от страха серая мышь.
Глава 3
…Ветер обдувает лицо Ойгена, шевелит волосы. Он прохладный и достаточно сильный – а вообще очень тепло, почти жарко, и от этого сочетания так хорошо, что даже просыпаться не хочется. Впрочем, он, кажется, и не спит… конечно, не спит – он не может спать на спине. А сейчас он лежит именно так – на спине, лежит, расслабленно устроившись на чем-то тёплом и невероятно удобном – он не может понять, что это, а открыть глаза нет ни сил, ни желания. Кажется… да нет, совершенно точно – он раздет, чуть ли не полностью, обнажённая кожа чувствует ветер… Он слышит странный шум, очень знакомый и мерный, но тоже никак не может его опознать – вернее, может, но он наверняка ошибается, а ничего другого в голову ему не приходит.
Он всё-таки приоткрывает глаза – взгляду открывается светлая ткань, создающая тень, а вокруг неё - синее с лёгкими белыми облаками небо.
- Я где? – спрашивает он непонятно кого, щурясь от всё равно кажущегося ярким света и поворачивая голову на бок – взгляд упирается сначала в мелкий песок, а потом в море с белыми полосами прибрежных волн.
- Это берег моря. По моим расчетам, это место лучше всего подойдет вам для восстановления, - говорит ему Руквуд.
Услышав этот голос, Мальсибер разом вспоминает все произошедшее – и изумлённо оборачивается: мелкий песок летит ему в лицо, скрипит на зубах... Кое-как сев – ему всё ещё немного нехорошо: ноют суставы и ломит мышцы, а ещё кружится и болит голова и почему-то стреляет в ухе – он оглядывается недоверчиво, потом смотрит на Руквуда и спрашивает:
- Это правда пляж? Мы на море?
- Верно, - кивает Руквуд. На нем светлые льняные брюки и светлая же рубашка с закатанными рукавами и расстегнутой верхней пуговицей, но выглядит он так же собранно и отстранённо, как в лабораторном халате, однако в данный момент и с данным человеком ему это не помогает: Мальсибер широко улыбается, счастливо глядит на него и встает, чуть пошатываясь. На нём самом только шорты – белые и очень короткие.
- Мы здесь надолго? И где мы? Что это за море? – засыпает он его вопросами.
- До вечера. Это итальянский берег Адриатического моря несколько восточнее Калери.
- Вы просто… вы чудо! – восклицает Ойген. – Идёмте купаться?
- Слишком сильные волны. Это опасно.
- Так тем более! – смеется тот. – Мы недалеко, постоим просто. Идёмте! – он смотрит выжидающе, а потом идёт один. Августус встаёт и идёт следом, останавливает его, повторяет терпеливо:
- Сейчас там опасно. Я не могу вас пустить.
- Мы же не магглы – что тут такого? – удивляется Ойген. – Мы не пойдём глубоко, зайдём немного… скажем, по пояс. И постоим в волнах. Увидите, это здорово! Вы же сами меня сюда привели, - напоминает он слегка удивлённо.
- Хорошо, - подумав, соглашается Руквуд.
Они идут к воде, и Мальсибер спрашивает:
- А почему, кстати? Почему вы аппарировали сюда? Как вы вообще узнали?
- Легилименция. У вас очень открытое сознание.
- Я даже не думал о море! – смеётся тот. – Вот клянусь – последнее, о чём я думал в последние сутки – это море. А вы здесь часто бываете, раз так легко аппарировали?
- Нечасто.
Мальсибер входит в воду – она очень тёплая и кажется не голубой, а почти бежевой, так много сейчас в ней песка. Руквуд же застывает у самой кромки прибоя, волны лижут его ботинки, оставляя их совершенно сухими. Мальсибер выглядит абсолютно счастливым, он опускается на колени и мочит волосы – волна накрывает его с головой, он выныривает с хохотом и подставляет грудь и лицо следующей. Его тянет вглубь, и Руквуд придерживает его мягкими невербальными чарами, наблюдая. Он оказался абсолютно прав со способом восстановления, и сейчас его интересуют подробности и детали – посему он Мальсиберу не мешает, только держит, чтобы тот не слишком увлёкся и не утонул. А тот, кажется, может: он ещё нетвёрдо стоит на ногах и должен, согласно прогнозам Руквуда, испытывать тремор в конечностях и ноющую боль во всем теле, но заметить симптомы не удается, они даже не ощущаются – юный Мальсибер стоит по пояс в бежевой от песка морской воде и легко покачивается в такт набегающим волнам. Когда очередная волна оказывается выше прочих и доходит ему почти до лица, он расслабленно опускается практически на колени, отдаваясь на её милость и получая от этого невероятное наслаждение, позволяя ей ронять себя, покрывая иногда с головой – и тут же легко встаёт… и кажется совершенно, абсолютно счастливым. Это чувство такое сильное, что, пожалуй, ощущается и безо всякого колдовства – а уж если использовать чары… ту же легилименцию... Тот совершенно открыт, но толку немного: у него в голове сейчас то же, что и перед глазами – волны, небо и ветер. И, кажется, вообще ничего больше – даже боли.
Они стоят в море чуть ли не час – и даже Руквуд чувствует своеобразную гармонию юноши и этого места. Наконец, Мальсибер оборачивается и, со смехом упав пару раз от ударивших ему в спину волн, подходит к Августусу.
- Огромное вам спасибо! – говорит он, протягивая ему руку – тот глядит слегка удивлённо, но пожимает. – А мне даже в голову не приходило никогда, что на море можно просто аппарировать в любое время…
- Через границу это опасно, - говорит Руквуд – Мальсибер только отмахивается:
- У меня же здесь родственники… но какая идея! Вот за неё – отдельное спасибо!
В самом деле: Руквуд знает, что мать Ойгена – итальянка, конечно, у него должна быть здесь родня. Августус потому и выбрал именно это место – памятуя о том, что Мальсиберы порой по полгода проводят на побережье. Ну, или проводили прежде… в последние годы Лорд чем дальше – тем меньше любит отпускать кого-то так далеко.
- У вас деньги есть с собой? – спрашивает тем временем Ойген. – Я есть хочу – вы не голодны? И где моя палочка? И остальная одежда? – он в шортах, и них же, разумеется, и купался – впрочем, тут никому нет до этого дела.
- Деньги есть, - кивает Августус. – Полагаю, мы можем уже вернуться.
- Вы сказали «до вечера»! – возмущается юноша. – Солнце ещё в зените! У нас полдня! Давайте устроим маленькие каникулы, - просит он. – Ну пожалуйста… неужели вам самому не хочется отдохнуть? Вам же тоже досталось… причём из-за меня. Мне очень жаль, правда, - искренне говорит он.
Руквуд качает головой, но пока обдумывает ответ, Мальсибер не выдерживает:
- Я же не читаю сейчас ваши мысли – про что это «нет»? Про каникулы, отдых или обед? Я деньги отдам, - спохватывается он, - у меня просто нет с собой…
Как же он, всё-таки, утомительно прыгает с одного на другое!
- Не нужно, - отвечает на его последнюю реплику Руквуд. – Хорошо, пусть будет до вечера. И мы пообедаем. Палочку вашу я после отдам, - добавляет он под конец. Того это почему-то вовсе не возмущает:
- Тогда пойдёмте куда-нибудь… уже все равно, куда, в Италии везде вкусно кормят. Вы что любите?
- В палатке предусмотрен запас еды на трое суток, - говорит ему Руквуд, но на молодого человека это не производит никакого впечатления – он только отмахивается:
- Но это же идиотизм: есть в Италии свою английскую пищу! Пойдёмте посидим где-нибудь, ну пожалуйста!
В его словах есть если не смысл, то логика, и Августус, подумав и не обнаружив каких-либо противопоказаний, соглашается. Мальсибер болтает, перескакивая с одного на другое: то про итальянскую кухню, то про их вина, то про море, то про что-то ещё… У него это выходит очень естественно и неожиданно ненавязчиво – даже размышлять не мешает, создавая почти что приятный фон. Тоже странная особенность… и, похоже, он уже совершенно восстановился. Можно начинать работать по-настоящему.
Когда Руквуд вновь проникает в его сознание, тот, кажется, даже не замечает этого. Они сидят в ресторанчике и едят пасту – действительно вкусную. Ойген заказывает бокал местного белого и с наслаждением пьёт вино – странно, не по-английски, разбавляя его на две трети минеральной водой, которой ограничивается Руквуд. Юноша расслаблен и, кажется, совершенно счастлив – Августус, пожалуй, впервые оказывается в таком радостном и гармоничном сознании. Продолжая болтать о какой-то ерунде, Мальсибер вдруг смотрит на него внимательно и спрашивает:
- Вы что-то конкретное ищете у меня в голове? Может быть, проще спросить? Я отвечу, если могу, - и смеётся.
Другой бы смутился – а Руквуд говорит просто:
- Мистер Риддл передал мне вас на какое-то время для изучения.
- Вообще-то, я не его домашний эльф, чтобы меня передавать, - фыркает скорее весело, чем возмущённо, Мальсибер. – Но мне не жалко… если вам интересно – пожалуйста.
- Мне интересно, - кивает Руквуд.
- Тогда ладно, - пожимает плечами Ойген – и продолжает прерванное рассуждение об особенностях приготовления итальянской пасты.
И это странно. Удобно, конечно – но всё-таки больше странно. Руквуд ставит себе мысленную отметку разобраться в природе и этой странности тоже – и продолжает работать. Это очень легко – и непривычно, и при этом, как ни удивительно, весьма малорезультативно: Августус видит очень много всего, начиная с самых ранних, детских воспоминаний и заканчивая нынешними, однако того, что ему нужно – процесса обучения этому специфическому Империо - там словно нет. Семейная защита, вероятно… однако нет такой защиты, которую нельзя было бы взломать, главное – найти слабое место. А его нет – потому что взламывать нечего, Ойген словно и не учился никогда этому, а сразу родился с подобным умением. Что, разумеется, невозможно. Руквуд находит всё – начиная с первых шагов и заканчивая квиддичем, зельями, который Мальсибер, похоже, терпеть в школе не мог из-за их монотонности и внешне невпечатляющего результата (заодно Августус обнаруживает, кто ему всегда помогал с ними – количество списанных работ впечатляет) и уроками Долохова, которые для Ойгена по полезности и привлекательности стоят где-то между тем же школьным зельварением и школьными же наказаниями у завхоза – и ко вторым они, пожалуй, ближе, чем к первым.
- Что вы там так отчаянно ищете? – спрашивает, наконец, Ойген, морщась и потирая виски. – Спросите или прервитесь хотя бы, тяжело же… у меня голова болеть начинает.
Руквуд кивает и останавливается – у него ещё будет время, и глупо сейчас восстанавливать против себя настолько настроенного на сотрудничество человека. Да и потом, тот прав: не стоит так долго копаться в чужом сознании непрерывно, обеим сторонам это совсем неполезно.
- Так что вы ищете? – повторяет Мальсибер, заказав десерт им обоим.
- Процесс вашего обучения Империо.
- Не найдёте, - смеётся он. – Только меня измучаете.
- Почему?
- Стёрто, - Мальсибер улыбается. – Как раз от таких как вы. Не обижайтесь.
- Понимаю, - слышать про обиду ему несколько странно. – Найду.
- Слушайте, - Ойген становится вдруг серьёзен. – Это семейная магия – её нельзя выпытать силой или узнать хитростью. У всех есть такая… у всех старых семей. У вас ничего не получится. А я не сумею вам показать, даже если и захочу… вы не член семьи. Забудьте вы это. Вы так просто убьете меня случайно… хотя вам все равно же? – мирно и даже весело спрашивает он.
- Вам нет нужды волноваться. Вред будет минимизирован.
- Слабое утешение, учитывая беднягу Дирборна… не сердитесь, но мне это не нравится – не то, что вы роетесь в моей голове, это пожалуйста, а то, что вы пытаетесь отыскать. Хотя вы, конечно, куда деликатнее Лорда, - он улыбается и придвигает к себе принесённый десерт – что-то густое и белое в небольшом узком высоком бокале с широкой трубочкой и ещё почему-то ложечкой. Руквуду приносят такой же – Мальсибер ему поясняет: - Это сорбет – я взял лимонный, жарко… попробуйте! Мне больше нравится пить, но некоторые едят ложкой.
Это приятно и вкусно – тот густой и похрустывает на зубах то ли мелким льдом, то ли снегом.
- Вы очень легко впустили меня в своё сознание, - говорит Руквуд. – Почему?
- А почему нет, если вам интересно? – пожимает плечами тот. – Мне не жалко… а секретов особых там всё равно нет – так, всякие детские глупости вроде списанных школьных работ, - он смеётся. – Вам понравилось?
- Это понятие неприменимо к подобным вещам, - отвечает, подумав, Августус. Ойген только вздыхает.
- Понятие «понравилось» ко всему применимо, - возражает он мягко. – Даже к Круцио, что мы имеем несчастье регулярно наблюдать на некоторых наших товарищах. Что уж говорить о чужой голове… так на сколько, вы говорите, Тёмный Лорд вам меня «подарил»?
Вопрос Руквуда озадачивает – ибо он по делу, и у того на него нет ответа: они не обговорили время.
- То есть непонятно? – правильно истолковывает паузу Ойген. – Это отлично! – он улыбается и говорит успокаивающе, - но я дам вам возможность ещё поработать, если вы обещаете мне рассказать, что вы там интересного отыскали. Расскажете?
- Вы не знаете, что вы помните? – слегка удивляется Руквуд.
- Я же прошу интересное рассказать, а не вообще всё! – смеётся Мальсибер. – Мне любопытно, что покажется вам интересным.
- Хорошо, - подумав, соглашается Руквуд. – У вас нет секретов?
- Серьёзных – нет… Да и я плохой окклюмент, мне всё равно закрываться от вас бессмысленно – зачем? Только устану, и голова разболится, а вы всё равно всё что нужно – найдёте.
Это, бесспорно, правда.
- Вы боитесь боли? – уточняет Руквуд.
- Кто ж её не боится… хотя я как-то читал одну странную книгу, - говорит он с озорной улыбкой, - вот там как раз рассказывалось о том, что боль – это наслаждение. Какого-то немца. Удивительный бред… но Белле бы, наверное, понравилось. Я даже думал как-то подарить ей – но решил, что тогда Руди меня заавадит, - он смеётся.
- Вы читали фон Махоза? – это странно: Мальсиберы – чистокровнейшая семья, никогда ничего общего с магглами не имевшая, а это маггловский автор.
- Да у Малфоев в библиотеке чего только нет, - весело кивает Ойген. – Интересно, насколько он популярен у магглов?
- Не слишком.
- Вы знаете – и хорошо. А то это даже страшно, - он улыбается и досадливо трёт ноющие виски. – Могу я искупаться еще раз?
Руквуд молча кивает, оставляет на столе деньги (счёта ещё нет, но он его и так знает) и встаёт. Сам он купаться не собирается, но Мальсиберу море, похоже, помогает восстановиться – а чем быстрее и полнее это произойдёт, тем лучше. Поэтому они возвращаются к укрытой чарами палатке и тенту и идут к морю, где Ойген, быстро раздевшись, бежит в волны, а Руквуд остаётся на берегу, вновь накладывая на него те же мягкие удерживающие чары.
То, что случается дальше – категорически невозможно: морские змеи, что бы ни рассказывали о них магглы – твари вполне мирные и для людей не представляю опасности, разве что в открытом море, но все же с момента последнего столкновения прошло почти триста лет, и подвиг Гленмора Пикса с тех пор не повторяли. Однако, по всей видимости, с одним из них что-то случилось – возможно болезнь, а может у магглов очередная авария, но нечто заставило его выброситься на берег – а потом погнало вглубь суши. К людям.
Руквуд прекрасно осознает, что поддерживать и сохранять Статут это не просто должностная обязанность любого невыразимца с 1750 года, это залог выживания волшебного мира и следовательно задача любого сознательного волшебника. Всё происходит так быстро, что времени планировать и даже думать практически нет, и Августус действует почти на пределе своих возможностей – и даже в какой-то момент думает, что, видимо, всё-таки не справляется. И этот миг промедления приводит к неизбежной ошибке…
Глава 4- Т-ш-ш, - говорит тихий и ласковый голос, и лба Августуса касается восхитительно прохладная ткань. Она обтирает воспалённое от жара лицо, а потом уверенная рука приподнимает его голову, а губ касается что-то твёрдое и прохладное. – Нужно выпить, - говорит голос. – Медленно. Невкусно, но надо.
Он глотает – жидкость холодная, что приятно, и действительно крайне отвратительна на вкус, но это не важно – раз нужно, значит, нужно.
- Хорошо, - голос, кажется, улыбается, а рука опускает голову на подушку. – Сейчас станет легче…
Что же с ним такое? Руквуд никак не может вспомнить… с ним что-то произошло... непредвиденное. Что очень плохо… что же случилось? Он пытается хотя бы открыть глаза, но сил нет, а веки кажутся такими тяжёлыми. Он оставляет эти попытки и пробует что-то сказать – бесполезно… язык ещё тяжелее и совсем не хочет двигаться.
- Ш-ш-ш, - звучит тот же голос, очень ласково, почти нежно. – Всё хорошо… потерпите немножко…
Прохладные осторожные пальцы касаются его лица и гладят его – так странно…
- Вы всех нас спасли, - шепчет голос. – Я даже представить себе такого не мог… это было невероятно красиво!
Спас? Он мог, если пришлось бы – почему же невероятно? Как же болит голова… Ещё жжёт бедро и руку и ужасно хочется пить, даже не важно, что – во рту сухо до боли, язык распух, кажется, и кажется настолько шершавым, что царапает нёбо.
- Поспите, - произносит голос, и прохладные руки исчезают. Поверхность под Руквудом – кровать? – чуть качается: видимо, сидящий на ней человек встаёт. Ему не хочется, чтобы тот уходил – сейчас это его единственная связь с реальностью, и потерять её неприятно. Августус стонет и пытается выразить это – и у него получается, но не вербально, а мысленно. Сознание, в которое он попадает, кажется ему знакомым и очень тёплым и светлым – он сосредотачивается и вспоминает, наконец, имя: «Мальсибер». Тот сразу же возвращается – свет, видимый сквозь закрытые веки, загораживает его тень – присаживается на край кровати, зачем-то берёт его руку в свои: - Я останусь, конечно. Не надо так напрягаться, я сам вас впущу…
Он и вправду впускает – сознание его становится совершенно открытым, и Руквуду это ощущение вполне знакомо, а сейчас оно ещё и очень уместно и, пожалуй, приятно. Ему хочется вспомнить, что же случилось – и Мальсибер ему тут же показывает.
Змей. Пляж. Сметаемая в море гигантский хвостом палатка … Огромная морская тварь, по непонятной причине выбросившаяся на берег и ползущая почему-то к городу Статут… инструкции… битва, практически один на один, от юноши толку немного: во-первых, это не его дело, во-вторых, он ничего не умеет, в-третьих, он попросту ещё не здоров. Однако кое-что он всё-таки делает – например, очень удачно и вовремя ставит щитовые чары, не пуская тварь туда, к людям, и не менее удачно отвлекает её – кажется, совсем не боясь: дразнит, а потом слепит, пуская в глаза дурацкие солнечные зайчики. Но это действительно помогает – хотя основную работу делает, конечно же, Руквуд. И это правильно – только так и правильно, на самом-то деле… А юноша молодец…
- Хватит, - очень мягко говорит тот, касаясь ладонью его закрытых глаз. – Вы устанете. Целители вам запретили… я вам потом покажу всё что вы захотите. Что смогу, - поправляется он.
И снова встаёт, чтобы уйти – и, почувствовав его сопротивление, опять садится.
- Давайте я с вами просто поговорю, - предлагает он, - а вы просто послушаете? Но делать ничего не станете? Вам совсем сейчас нельзя… я не хочу, чтобы с вами что-то плохое случилось, - искренне говорит он. Эта искренность странна – не сам её факт, а то, что тот действительно беспокоится и переживает: они же едва знакомы… А юноша тем временем начинает болтать: про Италию, про змеев вообще и про морских – в частности, про уроки ухода за магическими существами, даже про легенды, которые ходят про Отдел Тайн, и всё это очень легко и весело. Руквуд слушает вполуха, но болтовня эта помогает ему вернуть сперва ясность сознания, а потом и уснуть – нормально.
Просыпается он уже вечером, на закате. Лежит, прислушиваясь к своим ощущениям: голова очень тяжёлая и болит по-прежнему, но боль слабее и уже не мешает думать, руку и бедро жжёт – их сильно стягивают повязки, но это стягивание, кажется, нужно. Но в остальном он, похоже, в порядке… хотя нет – ещё у него высокая температура, по всей видимости, от яда.
На сей раз он вполне может открыть глаза – и, открыв, упирается взглядом в дремлющего рядом с ним в кресле молодого Мальсибера. Тот лежит поперёк: свесив ноги через подлокотник и боком привалившись к спинке. От устремлённого на него взгляда он просыпается, щурится, моргает и говорит:
- О, вы проснулись. Добрый вечер. Вам лучше?
- Да, - оказывается, он вполне может говорить, однако, негромко и хриплым шепотом.
- Хорошо, - тот кивает. – Мы все перепугались за вас… я от страха даже аппарировать умудрился практически идеально.
Руквуд кивает. Он сделал всё правильно… только очень устал – вероятно, не рассчитал силы.
- Когда у него пена пошла изо рта, он вас поранил, - говорит Ойген. – А на меня не попало…
Это хорошо, что не попало… и правильно.
- Где мы? – наконец, задаёт Руквуд мучающий его вопрос.
- В доме моей бабушки, - улыбается Ойген. – В Падуе.
- Сколько…
У него не хватает сил сразу выговорить предложение целиком, но юноша и так его понимает:
- Сколько вы тут лежите? – уточняет он и, получив кивок, отвечает: - Третий день. Целители говорят, что это немного… я тогда аппарировал с вами прямо сюда – бабушка очень обрадовалась, но и разволновалась за вас. Вы извините, но мне пришлось всё рассказать и ей, и родителям.
- Они…
-… здесь, конечно, - кивает Мальсибер. – Ещё раз извините. Но это потом… я сейчас вам поесть принесу, - он поднимается и, потягиваясь со сна, выходит.
И возвращается с чашкой бульона, и садится на край кровати.
- Вас покормить, или сами выпить попробуете?
Руквуду всё равно, он очень устал, ему плохо и он совершенно не голоден – но есть нужно, он знает. Пока он думает, что ответить, Ойген сам принимает решение и ловко поднимает подушку, придавая обессиленному Августусу более удобное положение для еды. А потом берёт ложку и начинает его кормить. Видно, что делать это он не умеет, но, впрочем, со взрослым и несопротивляющимся человеком это не очень сложно.
- Почему вы делаете всё сами? – еда действительно придаёт сил, и Руквуд, наконец, в состоянии задать полноценный вопрос.
- Ну а кто? – удивляется тот. – Могу эльфов прислать… хотите?
Хочет ли он? Какой странный вопрос… ему, собственно, всё равно, он же не про то спрашивал… почему этот молодой человек всё время понимает его неправильно?
- И потом, вы же меня спасли… в каком-то смысле, - продолжает, тем временем, Ойген. – Долга жизни, правда, не появилось, мы с папой проверили, но всё равно. Поэтому я полагаю правильным хотя бы позаботиться о вас самолично, - он улыбается.
Это понятно и логично. Августус закрывает глаза – смотреть больно, видимо, у него обезвоживание: слизистые полости рта сухие, пульс учащён, а глаза, кажется, воспалились. Ойген вновь обтирает его лицо влажной холодной тканью и спрашивает:
- Хотите воды?
Тот кивает – и получает прохладную воду, делает несколько глотков и чувствует, как та спускается по пищеводу, и даже в желудке, кажется, остаётся ещё пару секунд холодной. Это очень приятно… жар утомляет и очень мешает.
- Жар – от яда, - говорит Ойген, вытирая теперь его руки. – А чары охлаждающие нельзя – целитель сказал… посему пока только так.
Он молчит какое-то время, а потом говорит очень тихо:
- Лорд был здесь.
Руквуд резко открывает глаза.
- Да нет, он не злился, - добавляет молодой человек успокаивающе. – Скорее, смеялся. Сказал, что более странной кандидатуры на роль спасителя магглов даже представить нельзя. Сказал явиться к нему, как только вернётесь. Велел не спешить и восстановиться. Меня отругал, - улыбается он.
- За что? – с лёгким, но отчётливым удивлением спрашивает Руквуд. Даже на его взгляд действовал молодой человек – исходя из комплекса его опыта, умений и знаний – практически идеально.
- А кто его знает? – легкомысленно отмахивается тот. – По-моему, ему просто надо было кого-нибудь поругать – а вас всё равно без толку было, вы же без сознания… не орать же на эльфов, - смеётся он. – А я испугался – всё польза… Велел никому не рассказывать… папе, как мне кажется, тоже велел. Хотя я особого смысла не вижу: всё равно кто-нибудь да узнает. Но я не скажу…
Руквуд пытается сморгнуть матовую пелену – в глаза словно песка насыпали – а потом и вовсе опускает покрасневшие веки. Ойген, между тем, продолжает:
- Про денежное возмещение. Скажите, сколько я вам должен – я всё отдам, сразу же... папа был в ужасе и тоже уже меня отругал, так что, наверное, можно считать, что я уже довольно наказан?
- Можно, - шепчет Руквуд. Он в самом деле считает, что этого вполне достаточно – даже Круциатусов вполне бы хватило.
- Вы на меня не злитесь?
- Нет, - наверное, он улыбнулся бы, если бы чувствовал себя не так скверно. Сердиться в данном случае крайне глупо… Его что-то мучает, какая-то мысль – он никак не может её поймать, но она связана со случившемся как в лаборатории, так и на берегу, связана непосредственно и очень сильно, и это что-то чрезвычайно важное… нет, не вспомнить.
- Могу я помочь? – спрашивает Мальсибер, опуская что-то холодное ему на голову. – Вам что-нибудь нужно?
Нужно – только он сам не знает, что именно. Не просить же этого юношу помочь поймать эту мысль… он сам вспомнит – как только ему станет лучше.
- Эльфы принесли всё, что осталось на берегу, - говорит, тем временем, юноша. – Боюсь, там тоже всё весьма пострадало…
Точно! Берег… клетка… Дирборн!
- Они нашли клетку? – Руквуд открывает глаза и, моргая и щурясь, требовательно смотрит на Ойгена. Тот грустно кивает:
- Нашли… Но пустую. Смятую и открытую… я смотрел – кровь там только ваша и этого змея. Больше ничьей нет, - он делает паузу, а потом говорит: - Кажется, он сбежал… это ведь Дирборн был?
- Да, - он закрывает глаза.
Это не просто провал… Это ошибка и глупость – причём его собственные. Клетку следовало зачаровать… или ещё что-нибудь с нею сделать. Но не оставлять так…
И что теперь делать? Отыскать мышь на этом бесконечном берегу невозможно – это он понимает отлично. Был бы человек – можно было бы заклинаниями, но тут…
- Мне очень жаль, - слышит он тихий и грустный голос. Он верит – юноше действительно жаль. Жалость эта ему непонятна – почему именно жалость? Он понял бы досаду, испуг, даже отчаяние – но жалость…
- Почему? – спрашивает, не открывая глаз, Руквуд.
- Потому что теперь он навсегда останется мышью, - отвечает Мальсибер. – Вы же тоже грустите…
- Это очень нехорошо, - говорит Руквуд. – Моя ошибка.
У него снова очень сильно – до тошноты – начинает болеть голова, он сглатывает и просит воды. Ойген вновь очень осторожно поит его – похоже, из ложки, совсем по чуть-чуть, к счастью, не трогая его многострадальную голову.
- Когда он ударил вас хвостом, я подумал, что он сейчас снесёт вам голову, - произносит – к счастью, очень тихо – Мальсибер. – Целители говорят, что голова у вас ещё долго будет болеть…
Как некстати… Он думает, как можно отыскать Дирборна – Ойген продолжает что-то говорить, и его голос постепенно вновь остаётся единственной связью с реальностью, за которую Руквуд ему пожалуй что благодарен. Потом и он исчезает, и Августус погружается в странное состояние, которое очень напоминает сон, с той лишь разницей, что он сам прекрасно осознаёт, что не спит – а думать не может… перед глазами мельтешат беспорядочные, большей частью знакомые образы, он пытается зацепиться за какие-нибудь из них, как-то их упорядочить, но это ему не удается, и от этих бесплотных попыток боль становится только сильнее.
И вдруг всё это уходит, вся эта яркая муть, и остаётся, наконец, только одно желание – спать. Боль отступает – и он, наконец, засыпает, не зная, что вызвавший это простое желание будет сидеть рядом с его постелью всю ночь, не выпуская из рук свою нарядную палочку красного дерева, и так и уснёт в кресле под утро.
…Дирборна они, разумеется, так никогда и не найдут. Руквуд даже не сумеет сказать, жив ли он до сих пор – Мальсибер тоже, разумеется, ничем помочь тут не может, только говорит в какой-то момент, когда они стоят посреди опустевшего к вечеру пляжа:
- Ну, может, он будет хотя бы по-мышиному счастлив.
- Вам это важно? – уточняет Руквуд. Мальсибер смеётся:
- Мне приятно так думать. Вы сейчас спросите «почему», так что – потому что это я виноват в том, что с ним случилось, и мне приятнее представлять, что из моей глупости вышло всё-таки что-то хорошее.
- Вы полагаете существование в виде лишённой разумного сознания мыши чем-то хорошим?
- Я полагаю хорошим счастливое существование, - снова смеётся Ойген. – Пусть даже и в виде мыши.
…Ни Ойген Мальсибер, ни Августус Руквуд никогда не узнают об этом, но юноша окажется прав: Дирборн в своём новом обличье проживёт ещё много невероятно долгих для мыши лет – и хозяйки в окрестных домах очень долго потом будут жаловаться, насколько же умные пошли грызуны, и как они пробираются даже туда, куда, казалось бы, попасть не могут никак. Человеческий облик, как и сознание, больше никогда не вернутся к нему, но порой он будет вспоминать очень странные вещи – такие, к примеру, как кот, которого он, мышь, держит у себя на коленях, или стремительный полёт на какой-то палке, или странное почти безволосое существо рядом, которого так приятно касаться. А ещё он будет вспоминать жутковатые красные глаза и больше всего на свете станет бояться змей.
Руквуд же вернётся в Англию – вместе с обоими Мальсиберами, которых он начнёт, не афишируя, изучать – обоих. Однако закончить это исследование ему будет не суждено: в ноябре 1981 года Тёмный Лорд не вернётся из дома Поттеров, а через несколько дней будут арестованы первые его сторонники, входившие в так называемый ближний круг, в том числе и младший Мальсибер. Чуть позже под арест попадёт и сам Руквуд, чьё имя, спешно пытаясь выторговать себе свободу, назовёт на очередном суде Игорь Каркаров. Августус будет единственным, кого тот выдаст Визенгамоту: больше ни одного неизвестного имени он им не назовёт.
