Глава 1 Тьма, надвигающаяся с противоположной стороны Ла-Манша, ничуть не страшила человека, бредущего ей навстречу. С каждым шагом идти становилось все труднее, внутри у него все жгло, так, словно тягучее раскаленное железо растекалось по телу вместо испорченной крови. Ветер с остервенением рвал черные облака в клочья и разносил их по небосводу.
Он шел, волоча за собой меч, острие которого то и дело цеплялось за сухую траву или натыкалось на мелкие камни. Юноша часто останавливался, как-то обреченно и театрально поворачивал голову и с недоумением устремлял свой взор вниз, пытаясь обнаружить, что же обременяет его путь к обрыву. Затем он поднимал взгляд, все еще стоя в пол оборота, и видел небо над Англией ˗ будто холст, еще не тронутый кистью мастера, палитра которого принадлежала только оттенкам мрака.
Где-то вдалеке был слышен звук волн, с силой разбивающихся о белые скалы, и недовольный гул ветра ˗ извечного пленника этих самых скал. Он, подобно затворнику, лязгал цепями, призывая любого невольного свидетеля страданий помочь ему обрести свободу.
Тьма, тенью по переплетениям сухой травы, будто крадучись, пробиралась вперед. Установив власть над противоположным берегом, стремительно бросилась вниз, и через мгновение, ушедшее на пересечение Ла-Манша, она коснулась края Англии. Человек замер, когда обнаружил грань света и мрака прямо перед пыльными носками своих ботинок. На секунду показалась, что она тоже замерла, будто раздумывая. Но затем иллюзия исчезла, и линия последовала дальше, отбирая у человека право на собственную тень.
Ла-Манш… Спаситель. Предатель. Пролив, даровавший спасение этому острову и обрекавший его на верную гибель одинаково верно и часто. Здесь дуют злые и дикие ветра, а воды пролива отличаются своенравием и жестокостью.
И шепот… Шепот, витавший пестрым многоголосьем над водами, гонимый до обрыва неугомонным ветром. Тревожные воды пролива шептали ему что-то о непроглядном черном тумане, безымянных принцах, так и не надевших корону; о каком-то Белом корабле, сгинувшем в морской пучине и обернувшим историю Англии в смуту, незваных гостях, высадившихся на берег; об огнях, что горели в шатрах победителей и о смельчаках, так и не обретших покой. Шепот, доносившийся сквозь туманы веков, словно из-за старой пыльной ширмы, воссоздавал в сознании самые ужасные события минувших столетий, сотканные из холодящих душу криков, плеска волн и звука ударяющихся о них весел, молитв, глухих ударов мечей о щиты и клятв.
Ходят легенды, будто древние короли Англии, обреченные самим богом на правление в этих землях, приходя сюда, на самый край Ла-Манша, одним лишь словом усмиряли буйство и непокорность его. Воды расступались перед королями – повелителями, утверждая таким образом их божественное предназначение. История не сохранила их имен. Те мифические короли уже давным-давно канули в лету, а пролив все так же остается границей двух миров, состоящих в споре, которому разве что вечность отведена в качестве срока.
Человек взял рукоять меча двумя руками, поднял его вверх. Взгляд упал на измазанное в запекшейся крови и пыли острие, и по лицу юноши пробежала едва заметная судорога. Он рвано дышал. Тело будто сжалось. Юноша закричал. Закричал с такой силой, что голос его должен был одолеть и завывающий ветер, и приближающиеся раскаты грома, и вечный шепот. Но лишь болезненный хрип вылетел из его глотки, словно у раненого животного. На лбу обезображенного лица проступила синяя вена. Затем, следуя какому-то невнятному порыву, юноша опустился на колено и преклонил голову. Холодный камень, вставленный в рукоять меча, коснулся лба, и боль на мгновение утихла.
Он был болен давно. Находясь во власти страшной болезни, юноша никоим образом не обманывал себя. Болезнь эта стала следствием многочисленных ран, но, к несчастью, не тех, что поддаются лечению в лазаретах или госпиталях. Она была вызвана не отсутствием здоровья, не телесной травмой, но уязвленной гордостью. Как был бы благодарен судьбе или Богам, сотворенным верой беспокойных людей, будь его мучения связаны с чем-то телесным…
Болезнь, возникшая в магическом мире с появлением Темного Лорда, торжествовала. Торжествовала она и тогда, когда юноша имел разговор с Ним, ибо мрак его души лишь множился. Раны гнили и, источая зловоние повсюду, где ступала нога этого юноши, оставляли след на всем, чего он касался. Бубонная чума, казалось, распространялась менее спешно, чем злой замысел одного существа, чьи идеи вызывали зависимость и одержимость.
Память, нарочно или нет, утратила то мгновение, когда он понял, что является одновременно самим собой и чем-то совершенно иным. Темный Лорд говорил, что это дар. Но, воспринимай свою болезнь как дар, в какой-то момент своей жизни он не стал бы так малодушно помышлять о смерти, как он помышлял однажды.
Юноша возвращался к началу, в тот день, когда детский смех, казалось принадлежавший ему самому однажды, зазвучал совсем близко, прямо за спиной…
Булыжники падали с небес на землю. Бездушные лавки появлялись одна за другой, с грохотом приземляясь по обе стороны от человека вдоль дорожки, мощенной тем самым булыжником. Витрины либо заколочены, либо разбиты. Лужи и осколки в сговоре с тусклым светом фонарей, а на крыльце каждой лавки сидело чье-то воспоминание ˗ призрак, превращающийся в голубовато-серую дымку при появлении теперь уже незваных гостей. В довесок мерзопакостный августовский дождь. Косой переулок в своем самом жалком обличии.
Юноша смотрел строго перед собой, но проходя мимо старой лавки Оливандера, он не выдержал и опустил глаза в пол. Когда его заставил остановиться детский звонкий смех. Он словно долгим эхом долетал из бесконечных запутанных коридоров Хогвартс. Странная гримаса застыла на лице человека, а чувство тревоги, поселившееся тогда в душе, не оставило его и по сей день. Обернувшись, он не обнаружил никого. Только выгнанная порывом ветра пыль из лавки, оседающая где-то в горле, царапающая его, летала в воздухе.
Ночь, облаченная в белый туман, за которым не было видно пульсирующего света болезненно-желтой луны, ознаменовала начало его скитаний.
С тех пор прошло много времени, многое представало перед глазами размыто, но смех маленького ребенка, до этого мгновения не покидавший его воспаленное сознание, сейчас разлетался над широкой пропастью и медленно таял.
Человек поднялся с колен и окинул взглядом пролив. Он больше не слышал шепота. Бескровные губы его дернулись, и в слова, произносимые им, вслушивалась сама пропасть.
На краю пропасти стоял не кто иной, как Драко Малфой.
Наследник сероглазого короля.
Битва за ХогвартсПосле опьянения победой возникает всегда чувство великой потери: наш враг мертв! Даже о потере друга мы жалеем не так глубоко, как о потере врага.
Ф. Ницше.
Битва за Хогвартс велась всю ночь и лишь с рассветом прекратилась. Величественный Хогвартс, каким его знали поколения учеников и магов, был предан этой ночью забвению. Развалины замка напоминали сцены, разворачивающиеся на страницах средневековых романов: осажденный замок пал, неприятели почти сравняли его с землей, испытывая лютую ненависть видимо не только к магам, что жили не по законам, выдуманным Волан‒де‒ Мортом, но и к самому зданию школы, олицетворяющему их мысли и идеи, все, во что они верили и ради чего боролись.
Двор Хогвартса превратился в кладбище. Запекшаяся кровь на камне, сломанные волшебные палочки, удивленно‒распахнутые глаза окоченевших волшебников, которые лежали в странных позах, будто замершие театральные актеры, что вот‒вот подпрыгнут со своих мест со звонком, погаснет свет и начнется представление.
Высокий худощавый волшебник возвышался над мертвецами, будто их негласный главарь. Взгляд его быстро скользил по телам, оглядывая их.
В шагах десяти находилась скрюченная фигура парня в школьной форме с зеленой эмблемой. Юноша подошел ближе и присел возле мертвеца. Это был его однокурсник Маркус ‒ всегда уверенный в себе и по‒глупому бесстрашный Маркус. Он был одним из немногих студентов факультета Слизерин, кто, увидев, что творят Пожиратели смерти, переметнулся на сторону Ордена Феникса и сражался до конца за Хогвартс. Рука его была вытянута вперед, и на ней можно было рассмотреть метку, которая вся была исполосована надрезами сделанными, по видимости, тупым ножом. Рядом телом лежала выпавшая из кармана брюк потертая фотография. Драко взял ее, еще раз взглянув на Маркуса, словно проверяя. А вдруг тот схватит его за руку и отчитает за то, что он, Драко, смеет трогать чужие вещи? Но молодой волшебник остался лежать неподвижно.
Малфой поднес фотографию ближе и, сощурившись, пытался рассмотреть ее. Там, на этой фотографии Маркус, сдержанно и гордо улыбающийся, стоит рядом с сидящим в кресле отцом, опустив свою руку на его крепкое плечо. Мужчина смотрит строго в объектив, вовсе не оборачиваясь на юношу, который что‒то ему прошептал…
‒ Красивая смерть, не правда ли? ‒ за спиной Драко произнес расслабленным голосом кто‒то из преподавателей.
Юноша тяжело выдохнул и положил фотографию на землю.
‒ Его убил собственный отец, ‒ продолжал говорить учитель, ‒ красивая смерть, но трагичная…
Драко, не одарив даже взглядом того человека, пошел прочь от него, немного пошатываясь. Его столкнул с ног какой‒то парень, который тяжело дышал, а его в ссадинах лоб был покрыт потом.
‒Ну что ты слоняешься здесь, как призрак! Помоги мне отнести его к остальным, ‒ человек указал на Маркуса, ожидая помощи Драко, который лишь стоял и недоуменно взирал на парня перед собой, словно лишившись слов. Так и не дождавшись ответа, парень махнул на него рукой, будто на безнадежного, а затем направился к Маркусу. Он уже перевернул его на спину и начал поднимать за плечи, как вдруг почувствовал прикосновение к своему плечу. Не глядя на Драко, он коротко кивнул и отошел в сторону, позволяя тому отнести своего однокурсника самому.
Тела убитых переносили в огромную душную комнату. Их, молчаливых и таких уже безвольных, клали на холодный грязный пол, укрывая разноцветными одеялами, которые студенты притащили из своих комнат.
Драко зашел в помещение и осторожно зашагал в самый конец зала, где еще было несколько свободных мест. Он тащил тяжелого Маркуса, взвалив его на плечо. Под ногами хрустело стекло из разбитых окон.
В самом центре комнаты рыдало над одним из близнецов семейство Уизли. Драко не знал, над кем именно, хотя есть ли разница? Ведь он их никогда не различал. Переминавшаяся с ноги на ногу в стороне Грейнджер выглядела подавлено, словно была не к месту.
Гермиона уже сбилась со счету, сколько раз протягивала и отдергивала руку, боясь, что Рон попросту не нуждается в ее сочувствии. Она взглянула в глаза миссис Уизли. Она не плакала ‒ стояла, удивленно смотрев перед собой.
Девушка услышала шаги и устало глянула на светловолосого человека, несущего какого‒то ученика. Она отвернулась и на секунду застыла. Ее взгляд вернулся к сутулой фигуре Малфоя. Девушка нахмурилась, его движения казались волшебнице какими‒то механическими, словно он был созданием тех самых маглов, которых он так крепко ненавидит.
Драко прошел мимо Грейнджер, лицо которой приобрело то же выражение, что и у большинства людей в этой комнате, чья смерть застала их врасплох. Он остановился, чтобы немного отдышаться. Тело Маркуса окоченело, и поэтому нести его было довольно трудно.
Сейчас Малфой стоял, внимательно рассматривая мертвеца со своей обыкновенной скользкой улыбкой.
Гермиона отошла от Рона, лежащего на груди своего мертвого брата, и решительно направилась в сторону Драко.
‒ Если ты собираешься над ним издеваться за то, что он перешел на нашу сторону, Малфой… ‒ встав у волшебника за спиной, заговорила Гермиона, высоко вздернув подбородок.
‒ Что ты сделаешь в таком случае? – тихо поинтересовался Драко.
Последнее время ему все меньше хотелось произносить слова. Драко старался говорить тихо и кратко. Такая манера вести разговор была присуща Темному Лорду. Так говорят люди, которые знают, что точно будут услышаны.
Он начал сосредоточенно искать по карманам волшебную палочку, точно зная, что ее нет. Ему вдруг захотелось немного повеселиться. Устроить маленькое представление и отвлечь от скорби присутствующих в зале зрителей. Он буквально чувствовал отвращение к себе, стоящему над своим холодным однокурсником.
‒ Что ты творишь? – озадаченно спросила Гермиона, глядя на показательное выступление.
‒ Начинаю издеваться. Подожди немного, ты не останешься равнодушной… ‒ пробормотал Драко, повернувшись к девушке лицом. У него был злой и немного потерянный вид.
‒ Ты бы так же делал, стоя над своей матерью, Малфой? – Гермиона вдруг почувствовала себя глупо, из‒за всего этого цирка, из‒за того, что позволила этому случиться с ней.
‒ Никто не знает, ‒ просто ответил он, пожав плечами и криво улыбнувшись, ‒ ты ведь хотела бы видеть ее мертвой?
‒ Дело не в ней… ‒ девушке не дали закончить фразу.
‒ Будь там, где тебя хотят видеть, Грейнджер, ‒ подняв однокурсника, обронил напоследок Малфой.
Дойдя до стены, Драко опустил парня на пол и накрыл цветастым лоскутным одеялом, валявшимся неподалеку. Он обернулся ‒ рядом несколько крепких старшекурсников небрежно опустили, даже скорее бросили, одного из Пожирателей смерти. Драко помнил этого грузного мужчину, он был частым гостем на светских приемах в особняке семейства Малфой. Драко отчего‒то скривил рот, улыбка вышла злой и неприятной. Вытащив из кармана старую фотографию, он, на секунду замешкавшись, вложил ее в руку Пожирателя и, развернувшись, стремительно направился к выходу.
Гермиона, следившая за его действиями, облегченно вздохнула. Малфой быстро шел к выходу и почти сравнялся с ними. Девушка ухватила его за лацкан пиджака. Драко резко остановился и посмотрел на Грейнджер.
‒ Она жива, ‒ все, что сказала волшебница.
Сырой воздух вряд ли можно было назвать спасением: на улице было душно, и вдохнуть полной грудью у Драко не получилось, хотя, может быть, это вовсе и не от сырости зависело.
Юноша побрел в сторону каменного моста, все еще надеясь встретить родителей, но ни среди живых, ни среди мертвых их не было. Малфой вспоминал вид родителей Уизли, скорбящих над убитым сыном. Как бы вел себя Люциус, глядя на мертвого Драко? Все бы зависело от обстоятельств смерти, думал волшебник. Будь это героическая смерть за чистоту крови, то отец бы гордо принимал соболезнования от своих союзников, а если наоборот… Уизли бы в любом случае рыдали над своим ребенком, даже будь он на противоположной стороне.
‒ Драко! ‒ окликнул его сорванный голос матери. Он обернулся, и тут же ощутил, как погружается в теплые объятия Нарциссы. Юноша открыл глаза и увидел Люциуса, который стоял близко, с вымученной улыбкой наблюдая за происходящим.
‒ Ты выглядишь отвратительно, Драко, ‒ только и сказал отец.
Отвратительно. Словно из него живого вытащили все кости одна за одной.
‒ Но лучше, чем те, что под одеялами, ‒ проговорил юноша, и не заметил, как вздрогнул Люциус.
‒ Нам пора уходить, Драко, ‒ тихо проговорила Нарцисса, озираясь по сторонам, и крепко схватила сына выше локтя, ‒ мы окажемся в опале в ближайшее время…
Люциус лишь кивнул, подтверждая слова жены, и отвернулся, любопытно озираясь по сторонам. Он сделал шаг назад и почувствовал что‒то под своим ботинком. Это была ладонь неизвестного Драко ученика, вероятнее всего грязнокровки. Палочка, находившаяся возле кончиков пальцев ученика, треснула под ботинком Люциуса.
‒ Хорошо. Трансгрессируйте, ‒ Драко все еще смотрел на волшебную палочку, ‒ Я скоро появлюсь, ‒ и, помедлив, добавил, ‒ у меня осталось незавершенное дело здесь.
Нарцисса метнула недовольный взгляд в сторону мужа, который, видимо, что‒то обдумывал.
‒ Будь осторожен, ‒ Люциус отвернулся от него и протянул руку Нарциссе. Через секунду они исчезли.
Малфой тяжело вздохнул, рукой дотронулся до разбитого виска. Рану саднило, но пользоваться своей волшебной палочкой не хотелось. Пусть останется шрам, в конце концов.
Он снял пиджак и укрыл одного из погибших.
Безмолвная громада замка Хогвартс осталась за спиной.
Малфой шел в сторону моста. Драко даже почудилось, что тот парень со Слизерина шел рядом с ним, шаг в шаг, отчего‒то улыбаясь, а когда лучи солнца все же пробили толщи угрюмых облаков, он исчез.
Отсюда вполне отчетливо можно было различить стоящего на мосту с поникшей головой Гарри Поттера. Малфой в нерешительности застыл, не зная, стоит ли заводить сейчас разговор с Поттером о том, что произошло, когда на рассвете последний раз видели Темного Лорда.
Гарри в одиночестве стоял на мосту и неотрывно глядел в бездну, которая только что приняла в свои объятия несколько мертвых троллей, истощающих отвратительный запах. Даже сейчас казалось, что он все еще владел воздухом. Поттер брезгливо вытер испачканную слизью ладонь о ткань штанов и поморщился.
Все это напоминало ему концовку хорошей, но дешевой бульварной книги, где в конце добро побеждает зло, одерживая победу в решающей битве. И все бы хорошо, но… Это необъяснимо, но смерть Тома Реддла принесла ему только чувство потери.
Волан-де-Морт повержен теперь.
‒ Он наверняка зачитывался Ницше в школе, ты знаешь?
Приглушенный голос принадлежал никому иному, как Драко Малфою, Пожирателю Смерти, чья семья выступала на стороне Темного Лорда во время битвы.
Гарри обернулся и, прищурившись, оглядел Драко, стоящего в белой несвежей рубашке с закатанными рукавами неподалеку. Метка Пожирателя смерти виднелась на его руке.
‒ Будем вести непринужденную беседу о литературных вкусах Тома Реддла? Он ненавидел маглов, Малфой, и вряд ли читал их книги.
Драко исподлобья посмотрел на Поттера, но ничего не ответил. Он подошел к краю обрыва и носком пыльного ботинка толкнул странной формы красный камешек в пропасть.
‒ Почему ты бросил мне палочку? ‒ смотря перед собой невидящим взором, спросил Гарри.
‒ Я лишь понял, на чьей стороне преимущество, Поттер, ‒ гримасничая, проговорил Драко, ‒ не обольщайся. К тому же, теперь, когда суд – мое уверенное будущее, такая карта в рукаве не помешает, не правда ли? Представь только, заголовки газет: «Палочка, убившая Воландеморта, принадлежала Драко Малфою!», «Кто убил Темного мага, если не Гарри Поттер?!»
Гарри тяжело вздохнул и взглянул Малфою в глаза, пытаясь понять, правду он сейчас сказал? Тот на секунду растерялся, легкая улыбка сошла с его лица, и теперь он серьезно, даже хмуро вглядывался в глаза Поттеру.
‒ Когда‒то давно один мальчик протянул мне руку, ‒ задумчиво начал Гарри, вытирая грязную потную ладонь о ткань джинс, ‒ и я не ответил на предложенное рукопожатие, ‒ Поттер посмотрел на ладонь своей правой руки и, сощурившись, перевел взгляд на недоумевающего Драко.
Малфой угрюмо смотрел на Гарри. Он понял, что тот собирается делать.
‒ И значит я должен прекратить все бессмысленные прошлые перепалки, ‒ тихо продолжил Гарри, ‒ позволь предложить тебе перемирие, Драко.
Произнеся это, он согнул руку в локте. Кисть была сложена в кулак. Гарри медленно разжал пальцы и протянул руку своему недавнему школьному врагу.
Прошла по меньшей мере минута, в которую уложились все их общие моменты и истории, злоба, обиды, зависть, вражда и предательства. Эта минута подошла к своему исходу, и Гарри почувствовал, как его руку несильно сжали. Поттер испытал похожее чувство, когда убил Тома Реддла. Легкость и опустошение, обещающие перемены.
У Малфоя были холодные пальцы и на удивление спокойный взгляд. Он попытался улыбнуться, но не вышло. В этот момент он почувствовал нечто похожее на сожаление от того, что одиннадцать лет назад Гарри Поттер не принял его дружбы. Но впервые за долгое время, Драко не чувствовал себя зверем, пойманным в капкан, заготовленный Темным Лордом и расставленный собственным отцом. Сейчас капкан разжат, пусть кровь и вобрала в себя яд.
‒ Никому ни слова, Поттер, ясно? ‒ почти по‒смешному угрожающе произнес Малфой, ‒ одно дело бросить тебе палочку и совсем другое дело…, ‒ он выразительно указал на их ладони.
Гарри тихо рассмеялся. Наверняка, Драко ‒ единственный, кто не хочет афишировать свое рукопожатие с человеком, который, по всеобщему мнению, избавил мир от зла.
‒ Не переживай, Малфой. Твоя репутация не пострадает.
‒ Ты ведь видел нас с Томом в схватке? Ты свидетель его смерти, ‒ Гарри сжал кулаки, а затем продолжил, ‒ но смерти ли?
Драко тяжело сглотнул. Он посмотрел на небольшие прорехи в хмурых утренних облаках, сквозь которые лилось золото восходящего солнца.
«Гарри Поттер и Драко Малфой, потомственный Пожиратель смерти, стоя на каменном мосту, наблюдали за рождением нового дня. Первого дня Новой Эры в магическом мире» ‒ так будет написано в утреннем выпуске газеты «Еженедельный пророк» под фотографией со спины двух юных волшебников.
Глава 3 Ветер гнал и гнал волны словно в надежде, что они сольются воедино прямо перед кованными покосившимися воротами и предадут заслуженному забвению дом, расположившийся в самом сердце злополучной пустоши.
Поместье твердо стояло на небольшом взгорье уже много столетий.
Власть над пустошью, земли которой принадлежали некогда могущественной семье, установил ветер. Могучий, он примчался с востока, казалось, лишь с тем, чтобы позлорадствовать над обитателями поместья, массивные стены которого были знакомы только с угрюмым северным ветром.
Ветер гнал и гнал розовые волны.
Вереск начал цвести небывало рано в год, когда пал Волан-де-Морт.
Ранним утром лета 1998 года в особняке семейства Малфой стояла тишина, нарушаемая разве только тем самым ветром, стучащим в ставни и проникающим в щели в окнах вместе с удушливым ароматом вереска.
Семейство Малфой не покидало поместья долгое время: Министерство магии запретило оставлять дом и появляться в Лондоне. Миссис Малфой была раздосадована: из прислуги остался один домовой эльф. Да и едва ли его можно было назвать прислугой: скопившаяся пыль мешала дышать, каминный зал был все еще разрушен, сад не ухожен. Розы под окнами больше не цвели, и все, что могло бы радовать глаз Нарциссы, находилось за пределами ворот. Им разрешалось получать свежую прессу. Каждый день прилетала старая сова, вероятно, находившаяся в собственности Министерства, и на массивный стол падало несколько газет. Нарцисса не прикасалась к ним, лишь оборачивалась к Люциусу и приподнимала бровь. Драко относил газеты в библиотеку и читал их ночью.
Юноша с остервенением сомкнул шуршащие страницы «Еженедельного пророка». Каждый день газета печатала какие-то свежие подробности о битве с Темным Лордом. Лица Гарри Поттера, Грейнджер, рыжего Уизли, а точнее рыжих Уизли, других героев войны красовались на страницах газеты. Битва, со слов газетчиков, выглядела завораживающе. Драко подумалось, что вовсе он и не был там. Описание больше походило на балет: сцена, декорации, которые легко сломать или возвести новые, ничуть не хуже прежних, участники – то ли актеры, то ли танцоры. Ведь каждый взмах волшебной палочки был так грациозен и правдоподобен. Театр да и только.
Герои войны, как понял Малфой, тоже были против такого внимания. Те, кто пережил эту битву, надеялись на неприкосновенность воспоминаний об этой самой ночи, события которой были слишком свежи в памяти, чтобы можно было позволить описывать их возвышенно… Драко был уверен: одержи победу Темный Лорд – воспевались бы убийства Пожирателей Смерти и личность самого Тома Реддла.
Утренняя газета не принесла никаких значимых вестей. Лишь строчка, оповещающая о том, что сам Гарри Поттер будет принимать участие в судебном процессе над Пожирателями смерти.
Дом спал. Драко покинул свою комнату, прикрыв тяжелую дубовую дверь, и поспешил вниз.
Малфой-Мэнор, когда-то блистательный особняк, выглядел теперь обшарпано и запущенно. Пустые коридоры с увесистыми картинами на темных стенах хранили безмолвие: обитатели картин, казалось, застыли, а фигуры из доспехов больше не издавали того скрежета, что раньше, и покрылись заметным слоем пыли. Но дело было не в грязи, застелившей все поместье.
Драко отдал бы что угодно ‒ что угодно, лишь бы прогнать из этого дома тягостное ощущение утраты.
Заросший сад на удивление гармонично сочетался с этим домом.
Драко шел по глухим коридорам лабиринта, наполненным предрассветной дымкой. Ему казалось, что вот-вот, и из-за темно-зеленого угла покажется Барти Крауч с вываливающимся рассеченным языком или Гарри Поттер с мутными зелеными глазами.
Однако Барти Крауч младший снился ему слишком часто последнее время.
Драко покинул лабиринт и оказался возле изгороди, вдоль которой вовсю цвели небольшие белые розы. Никто не мог взять в толк, откуда на этом месте взялись эти нелепые цветы.
«Нужно было сажать красные» ‒ подумалось Драко.
‒ Ты же не собираешься их перекрашивать в красный цвет? ‒ посаженный голос за спиной заставил юношу вздрогнуть.
Это был не Барти Крауч.
Это был не Гарри Поттер.
Отец.
Его отец стоял довольно близко. Его отец больше не выглядел, как тюремный беглец. Люциус облачился в костюм, сшитый во времена путаницы, когда в руках Волан-де-Морта сосредоточилась небывалая власть, волосы вновь приобрели опрятный вид, а в глазах не было видно лопнувших сосудов. Мужчина опирался на трость, принадлежавшую кому-то из рода Малфой, чье имя Драко едва ли помнил, кому-то, о чьей жизни наверняка можно было прочесть всю сочиненную правду в их библиотеке.
Буквально по прошествии нескольких дней с битвы за Хогвартс в особняк нагрянула комиссия, присланная Министерством и состоящая из одних только мракоборцев.
Они зачитали указ министра, в котором говорилось о том, что родовое поместье станет для семьи Малфой временной темницей.
Никто не обмолвился о том, что и так витало в воздухе над их головами.
Стены родового поместья сменятся треугольными крепостными.
‒ Я оставлю все как есть, ‒ тихо проговорил Драко, вернув свой взгляд к нелепому кусту роз.
Юноша почувствовал, как рука отца взметнулась вверх и остановилась прямо возле его плеча.
Когда Люциус ушел, он с удивлением подумал о том, что отец помнит историю с той злополучной магловской книгой.
В обеденное время, когда все семейство собралось за длинным столом, прилетела сова. На стол упала перевязанная веревочкой стопка газет, на вершине которой находилось письмо с гербом Министерства.
Люциус нетерпеливо начал вызволять письмо из стопки, чуть не порвав его и умудрившись измазать большой палец правой руки в еще незастывшем красном сургуче.
Нарцисса наказала домовому эльфу принести какой-нибудь растворяющей жидкости, чтобы избавиться от пятен на ладони мужа. Домовой эльф поклонился и поспешил, прихрамывая, в сторону двери на поиски нужного зелья.
Драко отчего-то запомнил его ступни: все в саже, а на левой виднелись неровные края пореза, нанесенного, вероятно, ножом.
Мистер Малфой еще несколько раз пробежался взглядом по строчкам, но не нашел того, что искал. Затем на белую тарелку перед Драко легло распечатанное письмо, в котором говорилось, что ему надлежит быть в Министерстве магии на следующий день в 10 часов утра.
Люциус удалился и больше на глаза никому не попадался.
‒ Мистер Малфой!
Драко, сцепив руки за спиной, стоял в указанном месте, когда новоиспеченный министр магии, вылетел из бурлящей толпы, как черт из табакерки, и направился в его сторону. Он вышагивал твердо, чему-то снисходительно улыбаясь, и вовсе не хромал ни на левую, ни на правую ногу, как упоминалось в большинстве газет. Тем не менее в руках у него была трость с набалдашником в виде головы тролля с вывалившимся языком.
Мистер Синклер был человек лет сорока с лишним, высокого роста и крепкого телосложения. Его широкое, скулистое лицо выглядело довольно приятно, и цвет лица был свежим, вовсе не лондонским. Весь вид министра не внушал никакого трепета, если бы не выражение глаз, с каким-то водянистым блеском. Взгляд этих самых глаз придавал ему нечто гораздо более серьезное, чем широкие плечи и дорогой твидовый костюм.
Синклер подошел близко и, воровски оглянувшись, проговорил:
‒ Простите, что я, не будучи знаком, позволил себе вызвать вас так скоро и без объяснения причины.
‒ Не переживайте, министр. Последнее время у меня нет затруднений со временем, ‒ криво улыбнулся Драко и слегка склонил голову, как вдруг почувствовал резкую боль в шее, ‒ рад нашему знакомству.
Волшебники долго бродили по пустым коридорам Министерства, и Драко сбился со счету, сколько было пройдено поворотов, не говоря уже о постоянных лестницах. Ниже и ниже. Через некоторое время они оказались на недавно учрежденном девятом этаже. В коридоре располагались всего два кабинета: один – с табличкой, на которой красовалось имя министа, второй же, видимо, пустовал.
‒ Что же, я полагаю, мистер Малфой, вы будете не против, если мы перейдем к обсуждению вашей ситуации? ‒ министр раздвинул тяжеловесные шторы, и в кабинет хлынул поток магического света, а пыль вперемешку с пестрыми перьями и шерстью хаотично летала в воздухе. Животные в клетках, расставленных буквально на каждом свободном месте, теперь притихли и вопросительно поглядывали на вошедшего Драко.
‒ Да, ‒ ответил Драко, глядя тому прямо в глаза, ‒ положение нашей семьи весьма меня удручает. К тому же, утреннюю газету мы получаем только к полудню.
‒ Если вас удручает отсутствие свежей прессы, то не все так скверно… - Синклер глухо рассмеялся.
‒ Сделайте же одолжение, ‒ нетерпеливее, чем того требовали приличия, вдруг проговорил Драко, ‒ сообщите мне причину моего присутствия здесь.
‒ Суд состоится скоро. Хотите знать, отчего вызвали только вас одного?
‒ В этом нет нужды, ‒ перед глазами появились черные ступни домового эльфа и рана на одной из них.
‒ Так даже лучше, ‒ вскинул ладонь министр, ‒ я ознакомился с вашим делом и показаниями свидетелей. Очевидно, вы – Пожиратель смерти, мне даже нет нужды искать татуировку на вашей руке… Нет доказательств вашей причастности к чьему-нибудь убийству. О том, как погиб Альбус Дамблдор, мне известно. Гарри Поттер дал показания. Он утверждает, что Том Реддл побежден отчасти благодаря вам и вашей матери, ‒ Синклер перестал рассматривать одну из своих птиц, обратил свой взгляд на Драко, и, помедлив, добавил, ‒ я склонен верить ему.
‒ Что же, я признателен Гарри Поттеру, ‒ Малфой взглянул в следящие глаза, ‒ и какое наказание я могу получить в случае, если он даст показания в мою защиту?
Синклер оживился, казалось, он ждал этого вопроса больше всего.
Если бы у Министерства был достойный вход в здание, а не общественные туалеты, не мешало бы прибить деревянный щит над ним с надписью.
Торгуем надеждой.
Впрочем, она бы отлично смотрелась и над сливным бачком.
‒ Прежде всего, вам надлежит избавится от метки. Вас принудят выписать некоторую сумму, необходимую для восстановления Хогвартс. Этим мы вполне можем ограничиться…‒ министр вдруг перестал говорить и сделал задумчивое лицо.
‒ Правда ли? ‒ Драко вдруг захотел вернуться в свой запущенный дом, увидеть Люциуса, склонившегося над шахматной доской, или застать в библиотеке растрепанную Нарциссу, роющуюся в книгах по ведению сада.
‒ Правда, мистер Малфой! Конечно с учетом того, что вы дадите все необходимые нам показания.
‒ Я должен дать необходимые показания или все же сказать правду? ‒ Малфой дергано улыбнулся.
‒ Для Министерства необходимые показания эквивалентны правде, ‒ Синклер подошел к окну, встав спиной к Драко, ‒ от вас требуется немного. Предоставите суду правдоподобный рассказ о встречах с Томом Реддлом и Пожирателями смерти. Конечно же, вы можете не упоминать о своей метке. Я лично прослежу, чтобы о ней никто не проболтался на суде. Представим все так, будто вы еще не вступили в ряды убийц.
‒ Это не все, верно?
‒ Вы догадливы, ‒ почти нежно улыбнулся Синклер, ‒ история, юный мистер Малфой, знает немало случаев, когда жестокие тираны и их сподвижники добирались до власти. Наступала анархия, и творилось невиданное. Нескончаемые жертвы, бесчинства… Человечество давно научилось судить злодеев. Таких злодеев, мой друг, как ваш отец, ‒ министр остановился позади Драко и опустил руку на его плечо, ‒ за преступлением следует наказание.
Драко все это время сидел неподвижно. Еще минуту назад голова была словно налита свинцом. Сейчас же он потерялся в навалившейся тишине.
‒ Всегда? ‒ Малфой прокашлялся, слегка повернув голову, ‒ за преступлением всегда следует наказание?
Синклер убрал руку и подошел к старой клетке с погнутыми прутьями, внутри которой была заперта диковинная птица. Ее перья светились ярко, казалось, еще чуть-чуть и они вспыхнут золотым пламенем. Драко и не видел таких прежде.
‒ Я не убежден в этом, ‒ тихо заговорил мужчина, ‒ тот, кто переступает черту, надеется на безнаказанность. Хотелось бы верить в то, что расплата наступает всегда, что если общество не осудит преступника, то это сделает сама вселенная. Ведь многие наши грехи ускользают от законов… Я человеколюб, Драко. И чинить казни не желаю. Но я не могу позволить торжествовать злодеям.
‒ Чего тогда вы желаете?
‒ Заслуженного наказания. Суд и присяжные определят судьбы преступников.
‒ Если я вас правильно понял, моей свободе способствуют показания против отца на суде?
Синклер посмотрел на него до смешного испуганно.
‒ Что вы, Драко! Ни в коем случае. Требовать от вас это было бы бесчеловечно! И бесцельно, в общем-то
‒ Тогда что?
‒ Война забрала много волшебников. Тюрьма заберет не меньше, ‒ министр пожал плечами, словно это было очевидно, ‒ вы ‒ наследник древнего чистокровного рода, в ваших жилах течет кровь, и она помнит много больше, чем вы сами. Я не могу позволить поставить под угрозу существования саму магию. Это было бы большим злом, чем сотворил Том Реддл, ‒ Синклер устало улыбнулся.
Драко встал со своего неудобного твердого кресла.
‒ Мистер Малфой, вы нужны мне для событий грядущих. Тех, что будут после великого суда, ‒ продолжил министр, опускаясь в свое кресло и исподлобья глядя на юношу. Казалось, только сейчас этот взгляд принадлежал Синклеру, а не вымышленному человеку подземелья, ‒ если вы согласны быть со мной по одну сторону, то отныне вы - невиновный человек.
‒ Вы позволите дать мне ответ позже? ‒ Драко выглядел потерянным.
Если бы ему, Драко, давали прозвище, как самому Гарри Поттеру, он бы точно звался мальчиком, который потерялся.
‒ Мне нужен ваш ответ немедленно.
Повешенный
Ночь неспешно брела на запад, давным−давно выбрав этот путь, она теперь изо дня в день повторяет его, гонимая солнцем. Свет вот-вот должен был появиться и ознаменовать своим приходом начало нового дня. Граница ночи и дня поистине самое загадочное время суток. Мир словно на мгновение замирал, позволяя уловить этот момент, потеряться в нем. Почувствовать на секунду вечность. Но иллюзия исчезала ‒ солнце восходило.
Всадник гнал своего коня, а тот мчался, что было сил. Этот конь единственное, что у него было, и он дорожил им как верным другом. Годрик скакал вдоль болотистой почвы, на которой росла сине-зеленая валда, буквально задыхаясь от нетерпения. Он погонял своего коня, сейчас для него было важно лишь добраться до места, конь сможет отдохнуть, а он пуститься в поиски.
Годрик хорошо знал эти места ‒ Гластонберийская земля была известна всем христианам. Место паломничества многих англичан. Здесь был не важен титул, регалии, происхождение или богатство. Будь ты монархом или пастухом в лохмотьях, знатным человеком или крестьянином, торговцем или воином ‒ все теряло свой смысл. Сюда приходил человек со своими самыми потаенными страхами и желаниями, с верой в своего Бога просить помощи и заступничества.
Земля, где христианство граничило с язычеством - здесь до сих пор хранят память о Мерлине. Подумав о нем, Годрик резко потянул повод на себя– конь сразу же остановился. Несчастное животное, измученное долгой дорогой могло в любой момент упасть замертво. Ему нужно передохнуть.
Гластонбери Тор был виден отсюда. Годрик спрыгнул на землю и встал, широко расставив ноги. Он устал, но не мог себе позволить отдохнуть, пока не достигнет цели, к тому же его мучила бессонница последние несколько дней. Окруженный болотами Гластонбери напоминал ему остров. Годрик от кого-то слышал, что будто бы холм внутри пуст и именно там находится вход в подземный мир.
Вопреки всем легендам, связанным с Гластонсбери, он не испытывал чувства восхищения и торжественного благоговения перед святым местом.
«Вокруг лишь болота, как должно быть тоскливо жить среди них…» - он поморщился – «Здесь правят болезни и смрад, которые туманят разум людям».
Годрик заметил вдалеке нескольких человек верхом, они скакали во весь дух. Они остановились, поравнявшись с Годриком.
‒ Как твое имя? – прозвучал скрипучий голос человека с рыжими волосами.
Годрик посмотрел на него, и его лицо отчего-то показалось ему знакомым. Он не встречал этого человека до сих пор, в этом он был полностью в этом уверен. Тогда откуда появилось это ощущение? Будто бы он знал его всю свою жизнь, знает так долго, что уже и забыл, откуда знает.
Человек спрыгнул с лошади и показался в полный рост. Он был невысок, нескладен и худощав. Годрику запомнился его пояс и привязанный к нему мешочек. Незнакомец сделал шаг, и в этом самом мешочке что-то звякнуло. Он смотрел оценивающе.
– Я Кендрик, сын Гаварда.
Мужчина чуть закинул голову назад и показалась его шея. Она была какая-то синяя и немного опухшая. Годрик никак не мог взять в толк, чем же он заинтересовал этих людей. То, что их было больше, его не пугало – он неплохо управлялся даже маленьким ножом, который сейчас имел при себе.
- Мы люди короля, - ответил рыжеволосый человек.
Годрик изумленно поднял бровь. Люди короля не могли, не должны были выглядеть как разбойники, и пусть с разбойниками они имеют много общего…но все же. Почему они остановились? Могли проскакать мимо и даже не обратить внимания на отдыхающего путника. По спине пробежался холодок- никто не должен знать цели его визита. Никто кроме самого короля.
- Я держу путь в Гластонсбери. – Годрик махнул рукой в строну холма, - Говорят там можно услышать голос Божий.
Он и вправду выглядел как паломник - облачен в грубую крестьянскую одежду, поверх которой был накинут плащ. Весь его вид говорил о том, что он проделал долгий путь.
-Покажи руки, - приказал маленький человек
Незнакомец подошел к нему вплотную, в его глазах было презрение и недоверчивость, и немного страха.
Годрик склонил голову и протянул руки вперед.
Даухей, так звали этого человека, бросил взгляд на протянутые руки. Они были грубыми, цвет их был серым, а под ногтями застряла земля, все в мозолях и представляли собой неприятное зрелище. Даухей поморщился - он терпеть не мог таких, как этот грязный крестьянин.
- Пшел прочь! – рявкнул рыжеволосый человек и сплюнул в сторону.
Годрик трусцой добежал до своего коня, неуклюже запрыгнул на него и тронулся в путь. Он позволил себе расслабиться и остановить коня, только когда ускакал на достаточное от них расстояние.
«Странный человек» - подумал он беззлобно и отчужденно – «словно персонаж старой сказки»
Годрик тряхнул головой, потянул повод и поднял коня на задние ноги. Конь заржал, а затем ринулся вперед.
Он уже находился совсем близко. Величественный холм словно смотрел на него, и от этого Годрику было не по себе. Этот холм видел многое, и только он хранит правду о том, что здесь происходило несколько веков назад.
Проезжая мимо рощи, он заметил в глубине какое-то движение и остановился, чтобы посмотреть. Там был человек. Годрик не сразу понял, что именно его смущает.
Он осмотрелся, опасаясь, что это подстроено теми людьми, чтобы его поймать.
Годрик прислушался: мир хранил покой, и ничто не нарушало его – ни топот копыт, ни ржание лошадей, ни пение птиц. Даже близость маленького городка не разрушала этой пугающей тишины.
Фигура подвешенного за левую ногу юноши казалась изможденной и какой-то неестественной. Другая его нога была согнута в колене, образуя крест с левой ногой. Руки свисали вниз, но направлены были словно немного в сторону, создавая треугольник с линией земли.
Годрик стоял и смотрел, замерев. В этой картине, что разворачивалась прямо перед ним, была какая-то незапамятная, отжившая красота. Жуткая красота прошлого и, возможно, когда-нибудь повторившегося будущего. Ему осталось только ждать, пока смерть не прискачет и косой не перережет веревку, и только тогда уже покажется дьявол со своей свитой. Он внезапно понял, что юноша и не предпринимал попыток к освобождению от своего плена, а просто висел в ожидании своей скорой погибели. Годрик и сам не совсем понял, с чего ему в голову пришло это осознание. Но ощущение истинности этого знания пребывало в нем.
Вот только, почему человек, у которого был шанс выжить, сделал выбор и остался повешенным? Что это было? Жертва? Но во имя кого, во имя чего? Или его мучил вопрос, что же будет дальше, что будет, если он останется висеть там и в какой-то момент смерть победит? Было страшно подумать, какие мысли творились в голове этого человека перед тем, как он решился на этот шаг.
-Эй! –крикнул Годрик, подойдя к повешенному. - Вы меня слышите?
Ответа не последовало, только лишь тихий, ускользающий шепот, или даже скорее шипение раздалось откуда-то снизу.
«Змеи» - подумал Годрик и брюзгливо поморщился, а затем подошел вплотную к висящему вниз головой и обхватил его левой рукой. Правой он достал нож и потянулся вверх, чтобы перерезать веревку, крепко завязанную вокруг ноги юноши. Но ничего не вышло – Годрик был не очень высокого роста, да еще и подвесили юношу достаточно высоко от земли, вероятно, чтобы было трудно снять его.
Годрик достал свою волшебную палочку и направил ее на веревку. Как только он произнес заклятие и опустил юношу на землю, то спрятал палочку за пояс.
Наконец-то он смог разглядеть человека по - лучше. Черные волосы, какая-то одежда, словно он был бродягой или отшельником. Хоть и облачен он был в отрепье, но лицо имело благородные черты. На лице сочилась еще свежая рана, порез, оставленный на щеке как напоминание. Дышал он очень тихо. Но все же дышал.
Годрик сел под то самое дерево, на котором еще недавно был готов принять смерть этот весьма необычный юноша. Он откинул голову назад и вздохнул. Солнечные лучи пробивались сквозь ярко-зеленые листья, поливая их жидким золотом. Годрик вдруг понял, что он богат, богат как никогда раньше не был. Не было никаких мыслей, лишь обволакивающая все пустота. И, пожалуй, умиротворение. Мужчина осознал, что погружается в сон, и ничего не мог с этим поделать, совсем позабыв о том, что должен быть уже в Гластонберри. Он вдруг стал куда-то опускаться, как все вокруг исчезло. Осталась только темнота.
Когда он проснулся, было уже ближе к вечеру. Годрик встал и огляделся – вокруг не было никого. Может ему это все приснилось: парень, подвешенный за ногу, шрам у него на щеке и листья в золоте? Но где тогда его конь, уж в существовании которого он был уверен? Он вновь услышал шипение и шорох. Годрик пошел на звук и вышел к небольшому ручью, около которого был его конь, а возле коня стоял спиной к Годрику тот самый юноша из сна.
- Я все еще из плоти и крови, - сказал он глухим голосом и повернул голову, но оставался стоять неподвижно.
- Вас это огорчает? - осторожно спросил Годрик. Ему только теперь показалась глупой затея вмешиваться в судьбу этого человека. Глупой и ненужной.
- Мертвая вода, - лишь произнес он, кивнув на ручей.
- В таком случае, она может помочь залечить вашу рану.
-О, нет. Теперь я принадлежу шраму, который появиться на ее месте, - ответил молодой человек, - благодарю вас за спасение, мой друг.
-Если я выступаю здесь в качестве вашего спасителя, то могу ли я узнать, чем вы заслужили быть наказанным подобным образом?
- Он считает меня неверным. Возможно, это так и есть. А что касается наказания…Оно было выбором наемников. Такие, как правило, неосознанно, даруют другим то наказание, что сами заслужили. Им претят люди, совершившие те же проступки, что и они.
Он повернулся к мужчине лицом. Годрик неожиданно понял, что, как ни старайся, он не может ухватить его черты. Они были какими-то ускользающими, неуловимыми. Казалось, у этого человека вовсе нет лица, или, наоборот, у него сотни, тысячи лиц, ежесекундно меняющихся, приходящих на смену одно другому. При этом лицо странного не было живым, подвижным, наоборот, в иные мгновения оно казалось застывшей мертвой маской. На нем был старый плащ, если эту накидку можно было назвать плащом. Скорее это были лохмотья, какие носят шуты на ярмарках.
Годрик протянул руку молодому человеку.
-Годрик Гриффиндор,- вырвалось у него. Он вовсе не собирался представляться своим настоящим именем.
Тот опустил взгляд на его руку, а затем вновь посмотрел в глаза Годрику. Губы юноши дрогнули, словно он что-то собирался сказать. Встретившись взглядом с человеком, Годрик пережил мгновение одуряющего ужаса. Казалось, еще немного и он утратит собственную волю, сделается послушной марионеткой в руках этого человека. Внезапно его охватило раздражение, а в голове пронеслась мысль: «Если он не пожмет моей руки, то не остается иного выбора, как вызвать его на дуэль». Годрик почувствовал, что погружается в глухую темноту, в непроницаемый туман, словно в тяжелую болотную воду, как вдруг его руку сжали.
- Салазар. Властитель местных болот и повелитель существ, обитающих здесь, - он отошел на шаг назад, - у вас очень сильная волшебная палочка, но спрячьте ее. В этих места все необычным образом теряется. Особенно рассудок.
