Я - Волдеморт.

Глава 1

Комментарии: фикшен написан до выхода шестой книги. Любые совпадения с ГПиПП абсолютно случайны. Брайан Сэннер выражает благодарность форуму veritaserum.com.


***
В жизни, как и в смерти, есть непреодолимое стремление понять, что же делает нас такими, какие мы есть. Мы анализируем своё прошлое, размышляем о своём будущем, задаемся вопросом: "Кто же я есть?"

Бог ли я? Монстр? Дьявол или Ангел? Или всего лишь человек? Человек, вынужденный пройти путь, пройти который обязан каждый; распорядиться теми возможностями, что сама жизнь положила пред тобой.

Я пишу это не для того, чтобы извиниться или оправдаться. Я пишу это для того, чтобы вы могли взглянуть на мои преступления под иным углом зрения и смогли справедливо осудить меня, основываясь лишь на вашей совести.

Ибо в конце будет абсолютно неважно, что ты совершил с собою, важно будет лишь то, как сам мир отреагировал на твои поступки. Ибо человека можно судить только по его поступкам. Намерениям же, увы, не придается значения.

Страх есть Власть

Я расскажу вам о своем детстве. Но не для того, чтобы меня пожалели. Мне нет дела до вашей показушной жалости и прочего лицемерия. Я расскажу это лишь для того, чтобы вы осознали, каково это лишиться невинности в столь раннем возрасте и знать свою Судьбу, за путь к которой необходимо бороться. Доказывать, что ты её достоин.

Дабы понять мое детство, сперва вы должны понять моё происхождение. Ибо именно тогда внутри меня зародился конфликт.

Моя мать была прекрасной женщиной. Доброй и щедрой. Происхождение её ведется из семьи, которая когда-то была великой и могущественной, но спустя столетия её отвергли, подвергнув несправедливым гонениям. Исключительно потому, что в них текла кровь знаменитого предка.

Когда родилась моя мать, она была последним потомком той ветви Ведьм и Волшебников, родословную которых можно проследить на тысячелетие назад. Гордая и благородная ветвь. Гордившиеся своими потомками и своим происхождением. Однако со смертью её родителей не осталось больше никого, кто состоял бы с ней в кровном родстве, и ей некуда было податься.

"Великие" волшебники того времени не желали иметь ничего общего с представителем её рода, и она была вынуждена влачить жизнь изгнанницы. Отверженная. Поселившись в старомодной маггловской деревеньке, она попыталась жить "обычной" жизнью. Она отказалась от своих способностей, и вычеркнула себя из прошлого и будущего ради надежды выжить в жестокой реальности настоящего.

И тогда она повстречала моего отца.

Это был молодой и привлекательный человек, привыкший добиваться всего, чего он только мог пожелать. Сын богатой и влиятельной семьи: по маггловским меркам - богатейшая семья в округе.

Он увидел мою мать, когда она переходила улицу. Она тащила на себе пакеты с едой, опасаясь применять свои способности вблизи суеверных магглов, среди которых она жила.

Он немедленно возжелал её, ибо она была привлекательной и, более того, незнакомкой - а всех привлекательных девушек он знал.

Изобразив из себя галантного джентльмена, он предложил помочь с её ношей. Он вошел в её дом и в тот же вечер предложил вместе поужинать. Она не смогла устоять. Он показался ей красивым, добрым и щедрым. Молодой человек оказал ей услугу и, казалось, был непрочь помочь ещё.

Конечно, она знала, кто он такой - все это знали - а потому её намерения относительно него едва ли можно было назвать бескорыстными. Она была прекрасной Ведьмой и могла бы достичь невероятных высот, если бы не пришлось отказаться от своих способностей, притворившись бедной Магглой. Это рабство: подрабатывать официанткой в местном баре, где клиенты отпускали при ней похабные шуточки, и беспрестанно лапали её едва она неосторожно проходила слишком близко от них. Она боролась за каждый сикль - этого всё равно едва хватало на оплату жилья и кусок хлеба и это несмотря на то, что еду она могла бы сотворить из воздуха простым взмахом волшебной палочки.

Поэтому когда богатый молодой человек проявил к ней явный интерес и предложил вместе прогуляться, да приобрести парочку вещей, о которых она могла разве что мечтать, она совершенно естественным образом влюбилась в него. Она не возражала против его ухаживаний, однако не подпускала слишком близко, ибо он был Магглом, а она - Ведьмой из древнего и благородного рода. И пока он заботился о ней, хоть немного скрашивая её жизнь, - от чего он, кажется, получал лишь удовольствие - она не видела ничего такого, что могло бы опорочить её.

Проходили месяцы, и человек этот стал для неё очень дорог. Несмотря на то, что она неизменно держала между ними дистанцию, он продолжал упорствовать. Глупая женщина, коей она была, наивно поверила, что его ухаживания проистекают из любви, а потому сама полюбила его. Любовь. Величайшее проявление слабости. Любой, даже самый великий человек, будь это мужчина или женщина, откажется от всего ради этой иллюзии. Моя мать была ничем не лучше. Именно любовь уничтожила её.

Со временем она поддалась его настойчивым ухаживаниям. Она даже не задумывалась, отчего он не представил её своей семье и не привел в свой дом. Не задумывалась, почему они встречались в ее бедном, ветхом домике на окраине города, а не в роскошном особняке, где он жил вместе со своей семьей.

Они довели до совершенства свою любовь под раскидистым индийским фикусом одним живительным вечером едва наступившей весны. Мой отец привел её на кладбище, что располагалось на вершине холма близ его дома. Издали он показал её свой дом - красивый и элегантный, освещенный взошедшей луной. Он шептал обещания ей, что однажды всё это будет принадлежать только ей.

И она отдалась ему тогда и телом, и сердцем.

В тайне ото всех они вскоре поженились. Его семья не поймет, говорил он. Они бы никогда не дали своего согласия, чтобы он женился на ком-то, кто гораздо ниже его по положению в обществе.

Если бы этот глупец только знал.

Несмотря ни на что, она хранила свой секрет. Он пообещал ей, что через несколько лет он сам разбогатеет. И тогда не нужно будет беспокоиться об отцовском разрешении. К тому времени они будут жить самостоятельно, а со временем им и вовсе всё простят.

Они прожили несколько счастливых месяцев в её домике на окраине деревни. Счастливые в своем неведении. Однажды его отец предпринял поиски. Какой-то житель сообщил ему, где их можно было найти, а слухи донесли до него о браке его сына. Гнев его не знал границ. Отец и сын разругались, но, в конце концов, он остался с моей матерью, невзирая на отца, который пригрозил, что отречется от сына и навсегда лишит его наследства.

Именно тогда она решилась доверить ему свою тайну.

Он не поверил ей.

Тогда она вынула из тайника свою волшебную палочку, и сотворила пару простейших заклятий, чтобы он поверил ей. Заклинанием левитации она приподняла его на несколько дюймов и слегка закружила его словно партнера в танце.

Его это не поразило - наоборот, он закатил истерику, и обвинил её, что она околдовала его каким-то Проклятьем, заставив отречься от своей семьи ради неё. Она пыталась убедить его, что это не так, что последний раз она применяла магию еще до встречи с ним, что их любовь была настоящей, уверяла его, что не было никакого подвоха. Он заявил ей, что ему нужно всё обдумать и ушел, оставив её одну.

На следующий день он не пришел.

Не пришел он и через день после. Прошла неделя, а от него - ни слова. Она поспрашивала в округе других Магглов, видели ли они его. Те, кто по долгу службы бывал в его доме сказали, что встречали.

Один человек, который ухаживал за садом в их доме, сообщил моей матери, что он собирался покинуть деревню и уехать на несколько лет в какую-то Маггловскую школу, возвращаясь домой только на праздники.

Тогда моя мать решила действовать. Ибо она, будучи Ведьмой, уже знала, что забеременела.

Она потратила несколько часов, приводя себя в порядок. Надев свое самое роскошное цвета желтой листвы платье, что он подарил ей на свадьбу, и при виде которого он всегда искренне улыбался, она до блеска расчесала назад волосы и перевязала их голубой атласной ленточкой. Он часто дарил ей букет цветов, перевязанный такой вот ленточкой, которую она сохранила даже после того, как цветы завяли и умерли.

Покончив с нарядом, она проделала долгий путь по деревне: мимо холма, на вершине которого раскинулось кладбище, и пройдя по петляющей дорожке, что вела к его дому. Подойдя к двери, она приподняла большое латунное дверное кольцо и трижды постучала им.

Вскоре дверь отворилась, и на пороге появился кто-то из обслуги. Моя мать попросила встречи с отцом, умоляя позволить ей поговорить с ним. Её оставили ждать на крыльце, словно какого-то посыльного, который принес сообщение.

Но не отец подошел к двери, а мой дед. Он только недовольно хмурился на мою мать, одетую в легкое летнее платье, и на голубую атласную ленточку, которой она перевязала свои волосы.

Не дав ей и рта раскрыть, он грубо спросил кто она такая. Она не могла поверить своим ушам. Ответив, что приходится женой его сыну, она спросила дома ли он. Дома, сказал он, но его сын холост. Он был в курсе всех подружек своего сына и заявил ей, что она не из их числа. Он потребовал, чтобы она ушла и никогда не возвращалась, навсегда забыв дорогу к этому дому.

Рукой не позволив двери закрыться, она сказала, что они любят друг друга, и что она ждет ребенка от его сына. Даже после смерти она бы явилась ко мне и слово в слово смогла бы повторить те слова, что он тогда бросил ей в лицо. Она бы сказала мне, что никогда не забыла их, не забуду эти слова и Я.
Пожилой джентльмен, так похожий на молодого, которого она любила, оценивающе посмотрел на ней сверху вниз и с усмешкой, заигравшей на его аристократических губах, заявил: "От меня вы не получите ни шиллинга. Идите и найдите настоящего отца и пусть он решает ваши проблемы". И захлопнул перед ней дверь.

Моя мать растерялась, но ослепленная эмоциями она нашла опору в своей слабости. Она кричала имя отца и кулаками колотила в дверь дома. И тогда из дома вышел слуга и с силой оттолкнул её прочь от двери. Прибывшие стражи правопорядка пригрозили, что если она немедленно не уйдет, то её посадят под арест.

Даже тогда она ничего не поняла. Не понимала, почему мой отец ничего не предпринимал. Она воображала, что они должно быть просто не сказали ему, что она пришла, что наверно тяжелая дубовая дверь и толстые стены не дают пробиться звуку её голоса. Но когда она дошла до конца подъездной дорожки и, не сдерживая более рыдания, обернулась, то увидела, как отец смотрит ей вслед из окна рядом с входной дверью. Только тогда пришло понимание.

Она перестала плакать.

Она не проронила ни единой слезы с тех пор.

Она не плакала, когда, прячась среди могил на кладбище, смотрела, как его сумки складывали в сундук Маггловской повозки. Не плакала, когда он прощался с родителями, когда повозка двинулась по дороге, когда он исчез из вида, а пыль медленно оседала на дороге. Он ушел из её жизни навсегда.

Она не плакала, когда её живот заметно округлился, и стало бессмысленно дальше скрывать беременность. Не плакала, когда владелец бара, где она с трудом наскребала себе на жизнь, выставил её вон, приказав даже не возвращаться, пока она не найдет себе какого-нибудь достойного, порядочного человека.

Она не плакала, когда жители деревни шептались за её спиной, когда выкрикивали ей вслед всевозможную ругань, проклиная её имя.

Ей оказалось не по карману нанять Маггловского врача, который бы мог проконтролировать протекание беременности. Она обходилась одна, пока не настал срок, и только тогда жители деревни вызвали целителя, явно опасаясь, что какая-то потаскушка может испачкать их сверкающие аллейные дорожки. Так её забрали в госпиталь.

Глава 2

Я рожден был в боли и крови. Мою мать обрекли содрогаться в предродовых мучениях, словно животное в лесу. И хуже всего то, что её отдали в руки чужаков. Неумелых чужаков. Они поили её какой-то Маггловской отравой, а когда роды осложнились, разрезали её точно свинью и меня бесцеремонно вынули из лона матери.

Ослабев от кровопотери и боли, она умерла.

Но прежде она прокляла меня именем отца.

Том Риддл, назвала она меня, и Марволо - в честь отца, последнего по её линии.

Не успел остыть труп моей матери, а меня уже отдали в руки тех же чужаков. Они отвезли меня в место, куда ссылались все нежеланные Маггловские дети. Там за ними присматривали, словно за животными в зоопарке, а потом их забирали в семьи чужаков, точно щенков с витрины магазина.

Магглы, заведующие приютом, рассказали мне всё, что они знали о моих родителях - этого оказалось вполне достаточно - и передали мне вещи, принадлежавшие моей матери. Всего две вещи: её имя и резную деревянную коробку, которую никто не мог открыть.

Я запер её имя в своем сердце, надежней коробки, которую я тоже не смог открыть. Чтобы никто не стащил или не разломал коробку, я спрятал её. Если я что и усвоил за эти годы в приюте, так это то, что дружбы не существует. Есть только те, которых ты можешь использовать и те, которые могут использовать тебя.

Если и было что-то другое, то только одно: Страх есть Власть.

Формирование моей личности протекало в условиях террора со стороны "благодетелей". Мужчина и женщина, присматривающие за детьми в приюте, держали нас в ежовых рукавицах. Любое проявление свободы действий каралось побоями, за которыми часто следовали несколько дней в подвале, будучи прикованным цепями к трубам. Еды и воды достаточно лишь для того, чтобы поддерживать жизнь.

Оказавшись в приюте с младенческого возраста, у меня обнаружилось преимущество перед остальными детьми. Даже Магглу трудно взрастить ребенка с пеленок и не привязаться к нему. Когда я был еще очень юн, то меня освобождали от самых тяжких наказаний. Я наблюдал за старшими детьми, оценивая, кто из смотрителей приходит в ярость от малейшего проступка, а кто просто посмеется над провокацией. Какое поведение повлечет за собой немедленную расплату, какое вызовет улыбку, а какое - одобрение.

Даже эти наблюдения не уберегли меня от всех наказаний. Магглы часто иррациональны по своей сути, а их поступки - непредсказуемы. Старик, который спал рядом с помещением для мальчиков, часто приходил к нам под покровом ночи и, дыша перегаром, забирал одного из мальчиков с собой. Их крики не давали нам уснуть всю ночь, однако никто не осмеливался и пошевелиться в страхе, что в следующий раз могут забрать тебя. Под утро этот мальчик весь в синяках возвращался в кровать. Никто не расспрашивал, что ему пришлось испытать. В каком-то смысле для нас, тех, кого не тронули, это было еще хуже.

Воображение угодливо рисовало сцены произошедшего с тем мальчиком.

По какой-то причине мне всегда удавалось избежать ночного "общения". Я уже говорил, что когда был еще очень юн, то ко мне по-особенному относились, но став старше, я, как никто другой, жил в страхе перед этим человеком. Я старался быть как можно более незаметным, но случись мне вести себя свободно с остальными детьми, смеяться чуточку громче их, то неизменно ловил на себе его взгляд, который красноречиво говорил, что я буду следующим.

Я научился держать себя в руках, сдерживать смех и даже разучился плакать. Ибо слезы никогда не вызывали сочувствия в этом месте - лишь побои. Цепи. Темноту. Голод.

Ночью, когда дверь со скрипом отворялась, впуская этого алкаша, и он, спотыкаясь и стискивая фонарик, пробирался по нашей комнате, я сидел на корточках под одеялом и изо всех сил надеялся, что он меня не заметит. Не выберет.

Меня он так и не выбрал. Быть может, это был мой шанс. Быть может, судьба. Может, это моя магия оберегала меня - я не знаю. Я знаю лишь, что со временем привык к крикам мальчиков, которых он выбирал, невольно чувствуя удовлетворение, что, по крайней мере, это не я.

Благодетели наши - еще не самое худшее. Безусловно, я возненавидел их. Они забирали нашу одежду - теплую, чистую, из плотной ткани - чтобы продать её на стороне, а нам отдавали тряпки, которыми разве что пол подтирать. Они оставляли себе все пожертвования в виде еды и пировали и утром, и днем, и вечером. Нас же кормили строго два раза в день ссохшейся овсянкой и черствыми кексами.

По праздникам мы чувствовали восхитительный запах пищи, десертов, которые готовили и ночью, и днем. Нас заставляли точно рабов обслуживать их за столом, пока они до отвала набивали едой своё брюхо. Если же хоть один из нас посмел облизать ложку без их разрешения, наказывали всех. Боль. Цепи. Темнота. Голод.

Но даже не это было самым худшим, что мой любимый дом мог предложить.

Потом мы убирали за ними. Это и было нашей "праздничной наградой": разрешение съесть всё, что они оставили после себя. Я и остальные дети дрались, как собаки за кость. Клыками и когтями выцарапывая себе остатки из чаши с десертом, или косточку индейки с несколькими скудными полосками мяса на ней.

Но самыми ужасными оказались не надзиратели...

А другие дети.

Поначалу я был самым младшим. Когда воспитательница предоставила меня самому заботиться о себе среди других животных, ошибочно именуемых человеческими детьми, я получил свободу действий. Я не упускал возможность, чтобы стащить несколько кусочков пищи, пока старшие дети препирались за самые лакомые кусочки.

Пока я был мал и беспомощен, они даже покровительствовали мне. Но когда я стал старше и на меня нужно было тратить всё больше и больше еды, мои "защитнички" первыми повернулись против меня. Мои друзья приглядывали за мной, чтобы отнять то, что я и так таскал для них.

Нас обучали Маггловским наукам. Лишь для того, чтобы пустить пыль в глаза Магглам, когда те приходили в наш приют в дни посещений. Не в состоянии завести собственных детей, они приходили и забирали одного из нас. Иногда этих детей возвращали, иногда они сами убегали, когда Магглы оказывались даже хуже наших надзирателей. Но чаще всего мы никогда их больше не видели. Если у меня и была привязанность к кому-либо из них, то я не помню этого. Я усвоил урок и ни к кому не привязывался, даже если это и поощрялось.

Мы прошли основы чтения и арифметики. Кое-что узнали о географии и стране, в которой мы жили. Мне всё давалось легко. Я оказался куда более способным, чем даже старшие дети. Я жаждал новых знаний - это поощрялось, тогда как медлительность в освоении знаний и глупость - наказывалась.

От наших надзирателей я удостоился благосклонности, а от детей - ревности и зависти. Они наказывали меня, если меня хвалили за успехи, тогда как они получали лишь насмешки. Меня сковывал ужас, когда учителя просили меня встать, продемонстрировав остальным детям, с кого им следует брать пример.

Я ничего не мог с собой поделать. Я зачитывался любыми книгами, до каких только мог добраться. Воровал газеты из мусорной корзины, чтобы узнать, что творится в мире. Так я узнал о политике и мировых лидерах, о рождении и смерти, о комиксах, бизнесе и финансовом деле, героях и злодеях; злодеях, которые должны были стать героями, а герои - злодеями. Я узнал о Войне и стратегии.

Если меня заставали читающим книги в рабочее время, меня наказывали. Если меня заставали читающим книги в свободное время, я получал насмешки от сверстников. Иногда они отнимали у меня книги и сжигали их. Иногда избивали так, что я едва стоял на ногах. Если же ноги меня не держали, и я не мог подняться, меня избивали еще яростней. Если я не справлялся со своими обязанностями, меня избивали наставники. Цепи. Темнота. Голод.

Мне пришлось потрудиться, чтобы скрыть свою тягу к знаниям. Когда я выносил мусорные корзины, то воровал бумагу и прятал её в складках своей скудной одежды. Я прятал книги под кроватью, а журнал - под полотенцем на кухне и читал, пока мыл посуду. Я создал пару тайников в туалете, где и читал книги, когда справлял свои естественные надобности.

Я читал при свете луны, далеко за полночь, когда все уже спали. И даже когда остальные дети не спали, вместе скучковавшись под одеялом, под которое доносилось эхо сдавленных всхлипов и криков очередной ночной жертвы. Трудно было выкроить более подходящее время для чтения. Никому не было дела, чем я занимался в то время.

Так продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось восемь лет. До меня дошел смысл каждодневных уроков.

Страх есть Власть - первое из умений, которым я овладел в совершенстве.

Один из старших мальчишек наказал меня за какой-то одному ему известный проступок, а может просто ради развлечения. Точно не могу вспомнить. Но я помню итог. Мы дрались, но, конечно, я проиграл.

Однако никогда не мешает оказать хотя бы видимое сопротивление.
Те, кто смиренно сносили все побои, считались слабаками, и их избивали даже те, кто сами терпели побои. Он пинал и бил меня несколько минут. Он сбил меня с ног, хотя, может быть, это я сам упал, потому как ноги больше не держали.

Я помню, что лежал на земле, скрючившись, в тщетной попытке защитить себя. Он пнул меня. И вновь. Я слышал, как другие дети накручивали его, смеялись. Слышал, как он насмехался надо мной, приказывая мне встать и продолжить драться. И снова пнул меня. Казалось, этому не будет конца. Я думал, что он убьет меня.

В страхе и гневе я набросился на него. Но не физически. Я помню, как посмотрел на него. Помню его идиотское выражение на его злом лице. Он улыбался от уха до уха, с каким-то неземным удовольствием высунув язык, издеваясь надо мной. И во мне словно что-то оборвалось. Я посмотрел на него и прокричал: "Закрой свою глупую пасть!"

Он отшатнулся; клацнула челюсть, отрезав большую часть его языка, и вывернув три зуба. В следующий миг я стоял над ним, плачущим, страшный смех резанул по ушам, а я безостановочно начал бить его в лицо. Он пытался прикрыться руками, но я начал бить и по рукам, пока не превратил в кровь его пальцы, с выпирающими костьми под тонкой кожей.

Я не остановился, пока трое других мальчишек не оттащили меня от него. Во дворе стояла мертвая тишина. Смех был мой собственный. Я прекратил смеяться, единственный звук доносился от того мальчишки, что я избил, который невнятно мычал, рыдал над откушенным языком и стонал в луже собственной крови.

Все пялились на меня словно я совершил какой-то чудовищный поступок. Словно я не проделал с ним именно то, что он намеревался сделать со мной. Он не впервой избивал меня. Не в третий и не десятый. Это был самый большой мальчишка во всем приюте. Остальные мальчишки, даже если они ему были ровня по силе и росту, не дрались с ним, предпочитая дружить и вместе мучить младших детей. Упивающиеся своей жестокостью и воплями жертв.

Не было бы ни одного, кто не пострадал от его руки, но все они теперь смотрели на меня в страхе и ужасе.

Плохо ли то, что я наслаждался этим? Возможно. Но кто из нас не возрадуется тому зрелищу, когда повержен твой враг? Кто скажет, что в этом нет какой-то высшей справедливости, когда жестокости и безумству дается отпор? Кто скажет, что не почувствовал скрытой радости, когда те, что причиняли им боль, сами катаются по земле, моля о пощаде? По крайней мере, мне показалось, что именно это означали его вопли.

Вскоре прибежали взрослые нашего замечательного приюта. Они мельком взглянули на эту сцену. Когда я заметил в их глазах тот же страх, я не удержался и захохотал. Меня удивил звук моего смеха, ибо я так давно не слышал собственный смех, что даже не сразу узнал его. Мне он не очень понравился. Резкий смех, от которого веяло холодом.

Меня даже не наказали. Смотрительница схватила меня за руку. Я не очень хорошо знал её - она присматривала за помещениями девочек. Её костлявые пальцы больно впились в ссадины, что оставил мне тот мальчишка. Она отвела меня в лазарет, где смыла кровь с моего лица и рук.

Она раздела меня и выбросила мои тряпки в огонь вместе с тесными мне дырявыми кожаными ботинками, которые были все в крови. Я только успел заметить прилипшие к ботинкам остатки волос, что я пинками содрал с головы мальчишки. Огонь погрузил свои раскаленные зубы в мои тряпки, поглощая их, пока от них ничего не осталось - лишь пепел и грязь.

Вернувшись в комнату для мальчиков, я обнаружил, что тот мальчишка отсутствовал. Он так никогда и не вернулся.

Никто не осмеливался смотреть на меня. Даже старый пьяница, который сторожил нас ночью, казалось, опасался меня. Поначалу я испугался. Это было что-то новое, что-то, к чему я не привык. Я страшился последствий. Я думал, что это всё прелюдия к самому жестокому наказанию для меня.

Я ошибался.

Вскоре я осознал, что они боялись меня больше, чем того мальчишку, который годами терроризировал их. Только новички, казалось, были благодарны мне. Чувство, которое я не сразу понял тогда, но понял теперь.

Понимаете, те, кто пробыл в приюте дольше всех, просто привыкли к такому отношению. Они принимали это как данность своего существования. Как солнце или луну - оно просто есть. Что-то, что неизменно, а потому ты либо приспособишься, либо умрешь. Только новички сообразили, что есть и другой путь. Что такое положение вещей вовсе не было естественным, что против этого можно бороться. Я дал им надежду. С тех самых пор всё изменилось.

Нет, конечно, повседневная жизнь осталась прежней, а взрослые никак не изменили своего отношения к детям. Долгое время не появлялся и наш ночной сторож. Когда ночью открылась дверь, он прокрался в полнейшей темноте и схватил ближайшего к двери ребенка, выскользнув с ним тихо, как мышка. Когда он пришел в следующий раз, я сел в своей кровати и посмотрел прямо ему в лицо. Он не мог не заметить меня. Моя кровать стояла рядом с окном, и в небе отчетливо светила полная луна. Обычно я читал в это время, но сегодня я ждал его.

Он заметил меня. Круто развернувшись, он бросился вон из комнаты. В ту ночь все дети остались в своих кроватях.

Власть опьянила меня.

Я добился контроля над теми людьми, которых раньше больше всех боялся. Это превратилось в игру для меня. Я старался разыскать этого человека при любом удобном случае.

Ни разу не заговорив с ним, даже когда он кричал на меня, я только наблюдал. Смотрел, как он ремонтировал забор, окружавший наш приют. Я стоял вплотную и просто смотрел на него. Сначала он пытался игнорировать меня.

Но я путался у него под ногами постоянно. Я стал его тенью, так что он никогда не замечал меня. Я поджидал его в дверях своей комнаты - мне доставляло удовольствие видеть, как он вздрагивает при виде меня и стремится поскорее уйти в свою коморку лишь бы избежать моего взгляда.

Очень скоро он навсегда покинул наш приют. Он попытался удрать ночью, но мы услышали, как он чертыхается, влача за собой багаж, который при каждом шаге глухо ударялся об пол. Мальчишки в общей спальне бросились к окнам, распахнули их настежь и чуть ли не свесились из окон, чтобы разглядеть его.

Я вышел из комнаты и заторопился к черному входу. Не заперто. Странно, обычно все входы запирались. Но не в эту ночь. Стараясь держаться в тени, я побежал вокруг здания и, сделав широкий круг, обошел главный вход. Я успел затаиться, когда он появился из главного входа. Я стоял во дворе в круге света, отбрасываемый уличными фонарями как раз за воротами приюта.

Заметив меня, он застыл, и начал хватать ртом воздух словно рыба, которую вышвырнули на берег.

И он побежал. Бросил все свои вещи и кинулся к воротам, судорожно пытаясь нащупать щеколду.
Я стоял в столбе света, а другие дети победно смеялись и улюлюкали. Он выронил ключи, и я рассмеялся. Тем резким, ледяным смехом, который был непривычен даже мне, и остальные дети смеялись вместе со мной.

Последнее, что я запомнил о нем, как он, спотыкаясь, вышел за ворота. Он захлопнул их за собой, а мгновением спустя через забор перелетели ключи, упав аккурат передо мной. Я нагнулся, чтобы поднять их, а, распрямившись, обнаружил, что улыбаюсь в лицо самому директору приюта. Тот был одет превосходно: ночная рубашка, покосившийся на голове чепчик, со свечой в одной руке и связкой ключей - в другой. Я впервые стоял лицом к лицу с директором, который раньше не удостаивал и взгляда на своих подопечных.

Его угрожающее выражение лица еще больше рассмешило меня. Я отдал ему ключи.

Той ночью меня ожидала самая болезненная порка от руки директора.
Я перепугал спальню девочек, и даже слышал их крики, когда не кричал сам. А потом - цепи. Темнота.

Но, право же, темнота никогда не была столь желанной.

Мне исполнилось девять.

Глава 3

***
Используй тех, кто может использовать тебя.

После той ночи наш Директор стал проявлять ко мне особый интерес.

Я просидел, как мне потом сказали по освобождению, три дня, прикованный к прохудившейся сточной трубе. Казалось, я провел целую вечность в одиночестве и темноте. Сточные трубы в то время монтировали неумело, а потому даже если по меркам магглов они находились в прекрасном состоянии, то вот-вот грозили прорваться и всё затопить.

Приют вообще был в плачевном состоянии. Возможно, меня действительно приковали к канализационной трубе. Каждый раз, когда кто-то справлял свою нужду, труба неизменно протекала на стыке швов и её содержимое раз за разом выплескивалось на меня.

Иногда мне приносили воду. До меня доносились царапанья ключа в ржавом замке двери, что преграждала дорогу к моей тюрьме. Со скрипом дверь распахнулась, и мне в глаза ударил слепящий свет, который, казалось, проникал в самый мозг. Только когда закрыли дверь, я смог искоса взглянуть на своего посетителя, который спускался по шаткой деревянной лестнице, держа в одной руке свечу, а в другой - ведро с черпаком.

Мне сунули под нос полный черпак воды, опрокидывая его на меня быстрее, чем я мог глотать. Большая часть живительной влаги стекала вниз по моему подбородку - и дальше, на одежду, которая и так была мокрой, а я в это время кашлял и отплевывался. Я не пытался заговорить с ним, давно усвоив, что в таких ситуациях лучше помалкивать.

Я лишь неотрывно смотрел на него, и улыбка играла на моих губах.

Когда меня, наконец, освободили, я был настолько шокирован, что даже забыл улыбаться. Прошло столько времени без еды, что голод, казалось, навеки поселился в моих внутренностях, словно скорпионы вокруг кактуса. Я был уверен, что они хотели заморить меня до смерти - самая медленная смерть из всех возможных.

Но я был доволен. Ибо я познал величайшее знание: я обладал властью над другими людьми. Меня посадили на цепь не из-за проступка, а из страха передо мной. Они боялись даже посмотреть мне в глаза.

Когда цепи с грохотом отцепили от труб, высвободив мои запястья, я не смог найти в себе силы встать на ноги. Мой тюремщик приподнял меня и не то повел, не то потащил за собой вверх по лестнице. Свет исходил от фонарей, а значит прошло совсем немного времени с захода солнца. Приют никогда не расходовал масло на освещение, если солнце давало достаточно света.

Меня отвели в банную комнату, и раздели догола. Забрав одежду, меня бесцеремонно окунули в ванну с теплой водой. Швырнув вслед жесткую щетку и кусок мыла, мне велели отмыться.

Когда я закончил, пришла женщина, чтобы высушить меня полотенцем. Наверно, это была та же женщина, что обрабатывала мои раны, но я не уверен. Все лица в моей памяти слились воедино в какую-то застывшую массу. Еще одна женщина принесла мне одежду.

Добротная одежда, как мне показалось, хотя теперь я точно знал, что это обычный набор вещей, который жертвуют в пользу подобных заведений. И всё же ничего лучшего я не носил. Помню, как прикасался к ткани, удивляясь, отчего вдруг меня одарили такой одеждой. Даже в столь юном возрасте я чувствовал, что здесь какой-то подвох.

Меня привели в часть приюта, в которой я никогда не бывал, если это не день пиршеств, а я - не в качестве обслуги на нем. Меня усадили за стол, ломившийся от еды, которую я знал только по объедкам. Но это не был пир - всего лишь обычный ужин. Но для человека, который никогда в жизни не баловался обычным ужином, сие разнообразие блюд показалось роскошней, чем на Рождественском банкете в Министерстве Магии.

За другим концом стола восседал Директор.

До этого лишь раз встретившись с ним, я не знал, чего ожидать от него. Непохоже было, чтобы он был хоть в какой-то степени удовлетворен той взбучкой, что он мне устроил.
Он наказывал меня не в гневе или злобе, лишь приказал мне вслух считать удары, что он наносил мне по спине широким, кожаным ремнем.

Я пришел к выводу, что он не был жестоким человеком или глупцом. Он был внимателен, холоден, расчетлив - приют для него лишь бизнес. Чем больше ртов он содержал, тем внушительней суммы поступали от правительства и тем многочисленней были организации, субсидирующие его приют.

Он давал нам крышу над головой, пропитание, чтобы не умереть с голоду, и одежду, чтобы выглядеть худо-бедно прилично. Чуть сильнее подчеркивая наш бедный, истощенный и немного болезненный вид, он играл на человеческой слабости к детям, тем самым, зарабатывая всё больше денег. Он делал это не из какой-то злобной ненависти к нам, как я поначалу думал. Это был расчетливый план, который приносил приюту доход, и оставлял для нежеланных и отверженных детей шанс обрести настоящую семью.

Были ли его намерения чисты в таком свете? Почему-то я сомневался, что его дом представлял собой однокомнатную лачугу, что его дети одеты в какую-нибудь мешковину, а пропитания достаточно лишь для того, чтобы не умереть с голоду. И всё же я понимал, что он действительно верит, будто бы помогает нам, и потому я смог если уж и не простить его, то хотя бы понять. Прощение нужно заслужить. В моем случае это практически невозможно. Я редко прощаю. И никогда не забываю.

Я никогда не забуду наш тогда первый разговор за столом.

Но прежде мы поужинали. Невзирая насколько я был голоден, он предостерег меня не есть слишком быстро, иначе, какой бы вкусной ни была пища, мне станет плохо. Я мысленно согласился. Я ел медленно, надкусывая и смакуя каждый восхитительный кусочек.

Рядом с его тарелкой лежала кожаная папка. Положив руку на папку, он внимательно смотрел, как я тщательно пережевывал каждый кусочек пищи. Я пока остерегался смотреть на него с тем презрением, с каким обычно смотрел на своих надзирателей. Не выяснив пока с кем имею дело, я не рискнул упустить возможность вкусно поесть.

- Том Марволо Риддл,- произнес он, пока я ел. Неожиданная пауза вынудила меня оторваться от тарелки и взглянуть на него. - Интересное имя, Марволо,- безразлично протянул он. - Никогда не слышал о таком. Сицилийское? - но неопределенным взмахом руки он не дал мне ответить. - Хотя неважно. Вряд ли ты вообще знаешь, где находится Сицилия.

- Однако может и знаешь,- он указал на папку. - Твои учителя очень высокого мнения о тебе. Говорят, что ты очень умен, осваиваешь учебную программу быстрее любого, кто когда-либо учился в этих стенах. "Невероятно быстро", согласно их словам.

- И ведь действительно, Том, тебя часто характеризуют, как "необычный". Кстати, человек, который до недавних пор был ответственен за помещение мальчиков, тоже носил имя Том.

Помню, мне тогда стало так плохо от мысли, что у нас оказались одинаковые имена с тем монстром, что я отложил вилку и с трудом успокоил свой желудок, опасаясь, как бы меня ненароком не стошнило на свою тарелку.

- А он отозвался о тебе, как о "ненормальном, злом, маленьком щенке"...Он утверждал, что ты сносил все наказания так, словно наслаждался болью и что у тебя "злой взгляд". Прежде чем положить на мой стол заявление об уходе, он сообщил мне, что и раньше подумывал о том, чтобы уйти на пенсию. Муж его сестры владеет фермой, которой не помешают рабочие руки.

Я промолчал, потому как не понимал к чему он клонит, и потому вновь принялся за еду.

- Воспитатели сообщили мне, что у тебя появилось влияние на остальных детей,- продолжил он, прервав затянувшуюся паузу, в течение которой он оценивающе рассматривал меня.

- Я не виню тебя, Том, за тот неприятный инцидент во дворе. Ты всего лишь защищался. Мальчишка был много старше тебя. Выше, сильнее. Уверен, что именно он и затеял драку. Это вполне естественное свойство человеческой натуры: задирать тех, кто слабее. Он не умер, хотя и был близок к этому. Однако членораздельно разговаривать ему больше не придется.

Помню, как я едва не ляпнул, что у него и раньше были проблемы с дикцией, но вовремя прикусил язык.

- Жаль. Его увезли в заведение для глухонемых, где он сможет научиться изъясняться жестами. Льщу себя надеждой, что однажды он заживет нормальной жизнью, и не будет сожалеть о прошлом.

Заведение для немых. В самый раз для него.

- Однако с его отъездом я обратил внимание на то, что дети стали по-особому к тебе относиться. Следуют тебе во всём. Стало меньше потасовок, травм, улучшилось общее поведение. Это замечательно, Том. Просто замечательно. Примерное поведение детей делает нашу жизнь легче, и наполняет наши сердца радостью.

Я всё ел. Не улавливая суть его речей, я всё еще ожидал какого-то подвоха. Я решил подождать, что он приберег для меня. Утолив голод, я всё равно заставлял себя есть, чтобы у меня был предлог не смотреть на него. Мне было не по себе от его взгляда. Я не понимал, чего он хотел от меня.

Но я не мог есть вечно. Я тоскливо обвел взглядом изобилие блюд, сомневаясь, что когда-нибудь мне выпадет еще один шанс столь вкусно поесть. То ничтожное количество пищи, что я съел, едва ли хоть как-то отразилось на общем разнообразии блюд. Я захотел всё это съесть, немедленно, понимая, что не будет больше никакой другой возможности. Меня это разозлило. От злости я стал нетерпелив.

- Что вам от меня нужно? – спросил я его, наконец, после почти минутного молчания.

Тогда я впервые увидел, как он улыбнулся. Искренне. Не пристало такому лицу улыбаться, но всё же улыбка засияла на его лице неестественно ярко. Взгляд же оставался жестким, хотя на какое-то мгновение показалось, что в глазах промелькнул блеск.

- Вопрос не в том, чего хочу я, а в том, чего хочешь ты, Том. В конце концов, наше заведение существует для того, чтобы помогать тебе и всем остальным братьям и сестрам приюта.

- Я хочу выбраться отсюда,- без колебаний ответил я. У меня даже в мыслях не было произносить эти слова вслух, но они вырвались помимо моей воли. Его улыбка погасла, выражение лица потеряло всякую эмоциональность. Я вспыхнул, но не вина была тому причиной, а злость. За то, что проявил слабость.

- Боюсь, это не обсуждается, Том. Пойми, закон обязывает, чтобы у тебя был опекун до тех пор, пока ты не сможешь сам о себе позаботиться. И не просто позаботиться, но и стать достойным членом нашего общества. Не сомневаюсь, что, отпусти я тебя, - и в силу твоей природной находчивости тебе удастся выжить на улицах. Однако я не могу допустить этого не только из-за обязательств, но и из-за опасений за твою безопасность. Мир за этими стенами суров и жесток, и факт в том, что там ты никому не нужен, Том.

Больно от таких слов. Хотя и не должно быть уже. Я потерял всякую надежду, когда осознал тот факт, что ни одна семья меня так и не забрала к себе. Когда они приходили, то лишь мельком смотрели в мою сторону. По началу я пытался улыбаться и выглядеть восторженным, как и остальные дети. А потом мне стало наплевать. Эти люди для меня - пустое место. Так зачем я должен был делать вид, будто нуждаюсь в них?

Он продолжил.

- Как ты уже и так знаешь, твоя мать умерла после родов. Но твой отец всё еще жив.

Боюсь, мне не удалось скрыть своё изумление. Я воображал, будто он тоже давно умер, будто я круглый сирота.

- Сразу же после того, как госпиталь передал тебя под нашу опеку, мы принялись за поиски твоих родственников, которые могли бы тебя приютить. В этом и состоит наша цель. Ты даже не представляешь, сколько детей, которых ты никогда не видел, прошло через приют. Некоторые задерживались здесь всего на несколько дней, иногда даже часов - если родня живет в пределах города. Сначала мы предоставляем им отдельную комнату, и если им в конце концов некуда податься, то переводим их на постоянное проживание в общую комнату. Где ты и живешь.

- Мы выяснили, что твой отец – Том Риддл старший, в честь которого и назвала тебя мать, – живет в особняке на окраине небольшой деревни Литтл Хэнглтон. Сделав запрос по обычным каналам, нам стало известно, что власти выдали брачный сертификат за год до твоего рождения именно там.

- Поэтому я очень удивился, когда мой человек сообщил мне, что встретился с твоим дедушкой. Тот заявил, что его сын никогда не состоял в браке, что твоя мать была шлюхой, которая пыталась вымогать деньги. Она утверждала, что якобы замужем за его сыном и даже ждала от него ребенка.

У меня потемнело в глазах от гнева. От вкусной пищи, что я только что съел, лишь затошнило. Я не только не знал своих родителей, но и никогда не позволял себе даже предаваться мечтам о них. Дети, которые цеплялись за бессмысленные иллюзии, вскоре сходили с ума, либо становились жертвами тех детей, что легко чувствовали подобную слабость. Если я и думал о родителях, то только как о добрых, любящих людях, которые случайно погибли в какой-нибудь трагической аварии.

- Вы лжете! – крикнул я, вскочив на ноги, и весь дрожа от ярости. Не понимаю, куда делось моё самообладание. Я никогда открыто не выказывал злости, равно как радости или печали. Любой поступок в гневе бессмысленный по определению.

Еще сильней нахмурившись, он склонил голову, всем своим видом выражая грусть. Взгляд же по-прежнему оставался цепким.

- Боюсь, что нет, Том. Я бы мог пощадить твои чувства, рассказав всё в розовом свете, но я убежден, что ты достаточно взрослый, чтобы знать правду. Ты бы возненавидел меня, скажи я тебе ложь. Будет лучше, если ты возненавидишь меня за правду. Твой отец официально отрекся от тебя, когда подписал необходимые бумаги, тем самым окончательно передав тебя под нашу опеку. Я не вправе передать ему тебя, даже если бы он захотел тебя забрать. Приют теперь твой официальный опекун, Том. Разумеется, до тех пор, пока тебя кто-нибудь не усыновит.

Глава 4

Я не заплакал. Мне удалось сохранить над собой контроль, хотя почувствовал, что от подступающих рыданий сдавило горло, а на глаза вот-вот навернутся слезы.

- Зачем вы мне это говорите? - потребовал я.

- Для того чтобы ты понял: теперь это твой дом, Том. Тебе больше некуда пойти. Я говорю тебе это для того, Том, чтобы ты максимально использовал те возможности, что дает тебе сама жизнь. Тебе решать: можешь погрязнуть в несбыточных мечтах и ожидать день, который никогда не настанет, а можешь попытаться извлечь все возможное из нынешней ситуации, и которая очень даже может быть превзойдет твои самые дерзкие желания.

Я сжался на своем стуле полностью побежденный. Он переиграл меня с такой легкостью, с какой мастер перебирает ноты, сочиняя свою замысловатую мелодию. Спустя годы, когда я взглянул на этот разговор, отрешившись от всех эмоций, что ослепили меня тогда, я многое понял.

- Чего вы хотите от меня? - я покорно спросил.

Он вновь наклонился вперед.

- Ничего сверх того, что ты уже сделал.

Он поднялся на ноги и начал вышагивать перед камином. Его изящные ботинки мягко ступали по роскошному ковру.

- Понимаешь, Том, правительство дало старт ряду реформ. От внимания некоторых членов Парламента не ускользнуло то обстоятельство...- он вдруг остановился, и, приподняв бровь, взглянул на меня. - Ты ведь знаешь, что такое Парламент?

Дождавшись моего кивка, он продолжил вышагивать, вновь сцепив руки за спиной.

- Так вот, от их внимания не ускользнуло то, что реальный уровень жизни в некоторых заведениях, которые, так или иначе, заботятся о гражданах, существенно ниже официального. В ходе расследования выяснилось, что индивидуумы, которые находились на попечении этих заведений, зачастую подвергались физическому, психическому насилию и, скажем так, иного рода воздействию. Всё это началось после введения в Америке практики системы карательно-исправительных учреждений - хотя в своей книге я и обосновал подобное отношение к преступникам...- так или иначе, но идея о том, что к преступникам отношение должно быть такое же, как и к законопослушным гражданам, уже начала повсеместно внедряться и в Британии. Идея пока слабо прижилась, однако процесс этот начался, естественно, в самом сердце Империи - Лондоне. Это только вопрос времени, когда они обратят внимание на другие, сходные по целям и задачам, учреждения.

Посмотрев на меня, он издал самый странный смешок, что я когда-либо слышал. Взгляд же по-прежнему цепкий.

- Разумеется, Том, это вовсе не значит, что я рассматриваю этот приют как тюрьму. И ты знаешь это. Я стараюсь сделать так, чтобы ты и остальные братья и сестры этого приюта чувствовали себя как дома и жили в атмосфере счастья и всеобщей любви.

Полагаю, мне удалось скрыть свои эмоции на этом его заявлении, ибо, когда я кивнул, он удовлетворенно кивнул в ответ и продолжил.

- Однако я допускаю, что сторонние наблюдатели могут неверно истолковать наши намерения. Сотрудников приюта не хватает, Том. Мы элементарно не в состоянии приглядывать за вами так, как бы нам того хотелось. Я убежден, что при наличии дополнительных денег и материальных ресурсов, нам удастся достичь таких воспитательных высот, что больше не придется прибегать к суровым мерам наказания. Можешь не верить мне, Том, но мы наказываем вас, потому что заботимся о вашем благополучии.

- Однажды ты поймешь это. Наказывая за неприемлемое поведение сейчас, мы закладываем будущую основу вашей успешной и полноценной жизни за стенами этого приюта. Тяжело признавать, но большинство молодых людей, которых мы отпускаем по достижению определенного возраста, становятся жертвами суровой реальности этого мира и встают на путь наименьшего сопротивления: путь преступников. Уверяю тебя, Том, тебе не захочется идти по стопам этих дегенератов. Возможно, это и может поначалу показаться легким путем к благосостоянию, но в действительности всё гораздо сложнее.

- Для человечества вы, как головная боль, проблема, которую проще решить, заперев вас подальше от общества. И только став сознательным членом этого общества, вы сможете оказать на него влияние, улучшить мир, в котором мы все живем.

К этому времени смысл большей части его проповеди уже выветрился из моей головы. Не забывайте, мне тогда было всего лишь девять лет. Несмотря на весь мой интеллект, у меня всё еще не было необходимого образования, чтобы осмысленно проследить цепочку его рассуждений. Однако я сообразил, что его слова - не пустой звук, и потому постарался не упустить ни одной детали.

- Тебе ведь хочется сделать этот мир лучше, Том? Или хотя бы сделать его сносным для самого себя?

Я никогда еще не размышлял о своей роли в масштабе Вселенной - мои измышления лежали в основном в плоскости неосознанной иерархии жертвы и преступника, которая и управляла повседневной жизнью в приюте. И всё же, когда он поставил вопрос таким образом, то у меня появилось чувство, что мне бы, наверно, хотелось сделать этот мир по крайней мере сносным, если, конечно, это было в моей власти.

Я кивнул.

- Вот и молодец! Вот видишь, если ты сейчас начнешь прилагать усилия, чтобы улучшить своё нынешнее положение, тебе будет легче позже устроить свою жизнь. Представь это приют, Том, уменьшенной копией внешнего мира. Я и мои сотрудники - правительство. Мы издаем законы, устанавливаем наказания и приводим их в исполнение. В остальном же, ты получаешь карт-бланш, то есть абсолютную свободу действий.

- И ты можешь жить спокойной и счастливой жизнью, если не будешь преступать установленные для вас правила. Другие же дети, Том, - твои соседи. Ты же хочешь жить в мире и согласии со своими соседями? Разумеется, хочешь. Потому от тебя, как от составной части этого сообщества, зависит благополучие соседей, их законопослушность, а также тот уровень жизни, который ты сам установишь для себя.

- Ты не в праве силой принуждать их думать так же, как и ты, Том, иначе тогда ты будешь виновен в совершении преступления против них. Однако, с помощью иных методов, ты можешь убедить, что люди, которые сейчас, пользуясь нашей терминологией, являются для них правительством, действительно - я надеюсь, ты в этом и не сомневаешься - заботятся об их интересах. А, помогая нам, они значительно облегчат собственное существование.

- Тебе нравится это предложение, Том?

Всё выглядело логичным, но я всё еще не доверял ему. Я постарался увидеть за его ничего не выражающими глазами истинную подоплеку предложения. Я настолько сконцентрировался, чтобы понять, о чем он вёл речь, о чём действительно он вёл речь, что мне показалось, будто я услышал его голос у себя в голове.

"Поможешь мне - и у тебя будет добротная одежда и вкусная пища, если откажешься...Боль. Цепи. Темнота. Голод.

- Да,- ответил я абсолютно искренне.

Он улыбнулся этой неестественно яркой улыбкой.

- Превосходно! - он, наконец, вернулся в кресло. Придвинув мне блюдо, он снял с него крышку - пудинг с патокой.

- Десерт, Том?

***

Начиная с этого времени, ко мне стали относиться лучше, чем к другим детям. Во время завтрака воспитатели заявили, что я очень хорошо себя вёл и потому заслужил награду: корицу к овсяной каше. На ужин мне давали больше еды, чем остальным, а кексы всегда были свежие. С меня сняли часть обязанностей, что позволило мне спокойно заняться чтением. Они даже обеспечили меня новыми книгами: разнообразными историями об отваге и приключениях, а также подлинные факты об исторических фигурах. Мне больше всего нравилось последнее. Особенно "Государь" Макиавелли, которого я изучаю по сей день, оказался наиболее занимательным.

Некоторые дети, разумеется, стали завидовать. В основном глупые, жестокие дети. Но даже они, прислушавшись к своему животному инстинкту, сообразили, что меня и пальцем нельзя трогать. Я стал неприкасаемым. Если ко мне кто-либо неуважительно обращался, то этот кто-то неизменно получал по рукам от воспитателей, либо, в крайнем случае, от них же получал порку.

Но были и другие - одаренные интеллектом и хитростью. Те, кто были недостаточно сильными, чтобы выжить в нашей уменьшенной копии внешнего мира с помощью одной лишь физической силы. Они компенсировали эту слабость живостью ума и остротой интеллекта. Многие из них присоединились ко мне после той драке во дворе, но моё доверие к ним недостаточно окрепло, чтобы принять их предложения о дружбе.

Я так никогда и не доверял им, но всё равно приблизил их к себе. Я помогал им с уроками, открыл им несколько секретов, что я выяснил за время пребывания в этом месте. Например, если сказать женщине-воспитателю, что она сегодня очень красивая, то она улыбнется и даст вам конфету. Но этого нельзя делать каждый день, иначе она поймет, что вы говорите это только, чтобы получить конфету. А если сказать молодому человеку, который влюблен в воспитательницу, что вы слышали, как она говорила о нём другой воспитательнице, то у него весь день будет хорошее настроение.

Мне не составило никакого труда получить преданность остальных детей. Любой, кого замечали в моём окружении, вскоре получал такое же, как и я, расположение взрослых. И чем больше детей присоединялись ко мне, тем более щедрой была моя награда. Вскоре осталось лишь несколько недовольных, и им уже ничего не оставалось, как только медитировать над своей собственной глупостью.

Наверно только тогда я был по-настоящему счастлив, а жизнь казалась, как никогда, прекрасной. От слабака и одиночки я вырос до лидера, и мои сторонники всецело были преданны мне. Даже среди их статусов существовали свои тонкие различия, которые никому не дозволялось нарушать. Ибо даже когда они все объединились, чтобы добиться моего внимания, среди них началась борьба за статус фаворита. Когда я выяснил причину животной озлобленности моих приближенных, то какое-то время переживал, что от их стремления разорвать друг друга на куски весь план пойдет прахом.

Но, выяснив, какой мотив ими двигал, я вновь вернул контроль. Они боялись вызвать моё неудовольствие - и именно страх позволил мне управлять ими. Если я выделял кого-то из них, то он немедленно преисполнялся чувством собственного превосходства над остальными; последние же, в свою очередь, начинали тяготеть к моему фавориту, стремясь заполучить моё внимание. Дальше - проще. Мне оставалось лишь ждать, когда он, в надежде заполучить дальнейшую поддержку, провалит какое-нибудь поручение. И я отниму у него статус фаворита максимально жестоким образом, отправив в очередной раз на самое дно моих сторонников. Следующий мальчишка, заполучив высший статус фаворита, будет настолько благодарен мне за это, что на какое-то время мне можно будет не беспокоиться за своё лидерство.

Если же возвысятся двое мальчишек, и начнут формировать свои собственные группировки, то я просто столкну их друг с другом, пока они не перейдут границы дозволенного и не привлекут к себе внимания наших правителей. Их накажут, а когда они вернутся, то снова будут как шелковые.

В каком-то смысле я уже тогда неосознанно начал использовать тех, кто мог использовать меня.

Когда наступил мой десятый день рождения, даже самые пробитые неандертальцы принялись добиваться моего расположения. Мне это доставляло искреннее удовольствие.

Пока не появился мой шанс. Шанс, которого я так долго ждал.

Шанс предстал в обличии Директора. Он собрал во дворе всеобщее собрание мальчиков и девочек и произнес речь. Он сообщил нам, что мы настолько продвинулись в плане организации порядка в приюте, что правительственная комиссия вскоре проведет осмотр нашего дома. Если же мы будем вести себя так же замечательно, как в последнее время, то приют получит дополнительное денежное поощрение - грант - что позволит значительно улучшить наше финансовое положение. Для нас приобретут новые кровати, самые свежие продукты, и, если мы будем вести себя особенно прилежно, то приют купит радио - маггловский развлекательный аппарат. Перспективы хорошего поведения привело остальных детей просто в восторг.

Он продолжил объяснения, что если мы вернемся к старому образу жизни, станем плохо вести себя перед комиссией, то комиссия не даст грант и закроет приют. Это будет настоящей трагедией, ведь тогда им придется разделить детей и разместить их по разным приютам - и это после стольких упорных месяцев труда. Он не упомянул, насколько отличались условия проживания в других приютах по сравнению с нашим до моего лидерства. Но ему и не требовалось. Те, кто помнили эти времена, обязательно расскажут новичкам, насколько тогда всё было ужасно.

Я невольно заулыбался, с трудом сдерживая себя, чтобы не расхохотаться. В принципе я восхищался способностью Директора к манипулированию. Он дал нам попробовать пряник, а затем продемонстрировал кнут, позволив нам самим решить, что же нам больше нравится.

Но я знал истинную причину, из-за которой приедет эта "комиссия". Ибо он говорил о ней со мной еще до всего этого. Он не сомневался, что я ничего не запомню и не пойму.

Я не забыл. Я понял.

И теперь проще простого добиться желаемого.

Я читал о существовании школ-интернатов, где обучение поделено на семестры, а студенты на время обучения живут в школе. Я много выяснил об этих школах, надеясь, что меня зачислят в одну из них. Однако обучение было платным, и эта плата за обучение оказалась довольно высокой. Что-то подсказывало мне, что Директор никогда не заплатит за меня такую сумму. Но я узнал, что для одаренных детей, чьи родители были слишком бедными, чтобы оплатить обучение, существовали стипендии и гранты.

Я понимал, что он никогда просто так не отпустит меня. Я был нужен ему, как средство контроля над остальными детьми, чтобы они все они ходили по струнке. Теперь я знал почему.

Тем вечером у нас на ужин была картошка с мясом, и нам даже подсыпали немного маслянистого гороха.

- Горох еще даст о себе знать,- говорили они, весело улыбаясь. В столовой царила праздничная атмосфера, звучал смех, заключались пари о том, сколько будет еды, когда комиссия уедет.

После ужина я сообщил человеку, ответственному за помещения мальчиков, что желаю видеть Директора по поводу его речи этим днем. Это был необычный запрос даже для меня. Наш почитаемый благодетель иногда вызывал одного из нас к себе в офис, чтобы побеседовать с глазу на глаз, но никто еще не запрашивал его аудиенции по собственной инициативе.

Всё же я был уверен, что Директор, накануне инспекции, порядком нервничает, поэтому согласится выслушать все вопросы касательно его речи. И уже тем более согласится, если запрос сделал я, его маленький "посредник".

Я не ошибся. Он лично встретил меня.

- Том! Как хорошо, что ты пришел! Я и сам хотел поговорить с тобой, чтобы убедиться, что все понимают важность этой инспекции. Удача стоит у нас на пороге, мальчик мой, и именно мы с тобой отворим ей дверь. Присаживайся.

- Благодарю, сэр.

Я устроился на стуле. Став куда более опытным в общении со взрослыми, от которых зависела наша жизнь, я перестал в разговоре с ними открыто подчеркивать свои намерения - лишь намекал. Я усвоил его урок.

- Что привело тебя? У тебя есть вопросы, или сомнения, которыми ты хотел бы поделиться? Может, кто-то из детей отбился от рук? - последний вопрос он произнес самым суровым голосом, словно беспокоящийся отец переживал, что ему придется наказать кого-то из сыновей. В глазах не было и тени сомнения.

- Нет-нет, ничего такого, сэр. Всё замечательно! Я просто хотел заверить вас, что мы делаем всё от нас зависящее, чтобы не подвести вас. "У меня всё под контролем, старик".

- Рад это слышать, Том, рад слышать. Даже передать не могу, насколько это важно для меня. Или насколько важно это для тебя. "Если что пойдет не так, отвечать будешь ты".

- Я всё понимаю, сэр. Я поговорю с остальными, чтобы убедиться, что они понимают всю серьёзность ситуации. У нас нет права на ошибку. "Но в моей власти сделать так, чтобы ты потерпел крах или вознесся на вершину успеха, и я знаю это".

Он нахмурился, взгляд ужесточился, но вскоре он уже улыбался.

- Так и надо, Том! Так чем я могу помочь? "Чего тебе надо, мелкая ты неблагодарность".

- Нет-нет, я полагаю, всё в моих руках. "Тебе не понравится то, что мне нужно".

- Ты уверен, Том? Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе, и ты ведь знаешь это! "Назови свою цену".

- В общем, есть кое-что, о чем бы я хотел спросить...

- Спрашивай же! Между нами не может быть секретов!

- Очень хорошо, сэр. Дело в том, что я достиг надлежащего возраста, чтобы начать более серьезное обучение.

Он покачал головой, еще до того, как я закончил говорить.

- Я понимаю, Том. Я действительно понимаю. Хотелось бы мне, чтобы это было в моих силах, но приют просто не может позволить себе оплатить обучение даже при наличии дополнительного гранта. И как это будет выглядеть, если мы потратим все средства, чтобы отправить одного из детей в школу? Как отнесутся к этому остальные дети? Мне ведь станет тревожно за судьбу других детей, если я израсходую все деньги на одного.

"Я не могу отпустить тебя, Том, иначе остальные дети вернутся к своему старому поведению."

- Разумеется, нет, сэр! Я и не помышлял о том, чтобы отнять у моих братьев и сестер то, что им принадлежит по праву! "Как насчет компромисса?"

- И что же конкретно ты предлагаешь?

- Если я выиграю стипендию в одной из этих школ, я смогу поступить на свои собственные средства. Вам останется только подписать необходимые бумаги, и передать меня на время обучения под опеку школы.

- Но разве ты не будешь скучать по своим друзьям? Ведь все мы так по тебе будем скучать, Том.

"Если я отпущу тебя, этот приют отправится в свободный полет с конечной остановкой в аду. Ты знаешь это, я знаю это. Дети поклоняются тебе, нет никого, кто мог бы заменить тебя. Ты бесценен. Если мне вновь придется гонять этих чертовых ублюдков с помощью кнута, то приют закроют, а тебя сошлют в место, которое рядом не валялось с этим даже в дни его упадка."

- Благодарю, сэр. Конечно, я буду скучать. Уверен, что они справятся и без меня. Все мы знаем, что гораздо выгодней теперь помогать друг другу, а не только себе. Но как вы когда-то сказали, сэр, я должен сам распорядиться той возможностью, что сама жизнь положила передо мной, ведь так?

"Едва ли остальные захотят возвращаться к той жизни, когда они постоянно боялись физического насилия, поэтому нынешнее поведение сохранится и после моего ухода. В начале, может, и понадобится несколько суровых примеров, но, почувствовав, что вполне могут справляться и без меня, они успокоятся. А если вы меня не отпустите, я расскажу комиссии всё, что здесь только происходило, и другие дети по моему приказу поступят так же. Я уничтожу этот приют, а вы свой остаток жизни проведете на нарах. Но вы можете мирно отпустить меня без каких-либо финансовых издержек для себя."

В молчании он одарил меня долгим взглядом. Именно тогда я понял, что выиграл словесный поединок.

- Ты безусловно прав, Том. Никогда себе не прощу, если такой одаренный молодой человек не получит образования. Если ты получишь стипендию и самостоятельно сможешь поступить в школу, то, разумеется, я отпущу тебя. С моим благословлением.

"Вломил по самому уязвимому месту. Отличная работа, малыш".

Я не смог сдержать своей радости.

- Благодарю, сэр! - сказал я, вскочив на ноги. - Не беспокойтесь по поводу инспекции. Вы еще будете нами гордиться.

Я протянул ему руку.

Он тоже поднялся на ноги. Он даже не засомневался в нашей сделке. До этого я не пожимал ему руку, помню, как удивился его сильному рукопожатию. Я думал, что он по своей сути мягкий человек, несмотря на его старомодный, сшитый по заказу, костюм-тройку. И всё же мне не стоило удивляться тому, что такой цепкий человек мог обладать сильным рукопожатием.

- Знаю, что буду, Том. "Другого не дано"

Это была моя самая первая победа, которую я никогда не забуду. Вкус первой победы - самый сладкий.


Глава 5

***
Судьба.

Я ошибся, посчитав, что выиграл войну. На самом деле, я выиграл лишь первый поединок. Для настоящего же сражения время еще не настало. Я рассчитывал без особых проблем преодолеть то досадное препятствие, что встало на моем пути после разговора с Директором.

С этого времени я начал усердно работать над тем, чтобы выиграть грант на обучение. Вспомнив все известные мне школы, я разослал по ним письма, в которых я постарался объяснить своё положение, и умоляя их о финансовой помощи. Я не разрешил свои покровителям отправлять мои письма, однако, благодаря "искреннему" рвению, смог убедить их, что мне бы лучше самому относить письма в почтовый ящик. Новый смотритель за помещениями мальчиков, расположение которого мне без труда удалось добиться, дал своё принципиальное согласие. Он выдал мне почтовые марки для писем и проводил меня до почтового ящика. Одним за другим я аккуратно, так, чтобы нельзя было подцепить и вытащить мои письма, бросил их в почтовый ящик. Впервые мне позволили покинуть стены приюта.

Мои шансы таяли с каждым днем. Ежели бы я мог лично вручить мои письма почтальону, будьте уверены, я бы так и поступил. К несчастью, вся почтовая переписка приходила на домашний адрес Директора, и его жена лично сортировала её строго раз в неделю. Почтальон никогда не ступал на территорию приюта, но, сквозь прорехи высокого деревянного забора, что окружал наш приют, я пару раз мельком видел, как он проходил рядом с забором с распухшей от писем сумкой.

Казалось бы, протяни руку, но это было столь же нереально, как дотянуться до Луны.

Выполнив обязательства нашего уговора, Директор передавал мне мои письма, не вскрывая их.

Отказ следовал за отказом. Стиль отказа, разумеется, был неизменно предельно вежливым, а некоторые даже выражали сочувствие касательно моей тяжелой участи. Однако в подобном обращении я уловил нотки снисходительности. Ощущение, словно взрослый терпеливо выслушивает просьбу особо недалёкого ребёнка.

Я не понимал причину подобного отношения. Меня всегда хвалили за правописание. Учителя часто зачитывали вслух мои истории и эссе перед классом, и откровенно превозносили мой талант. Так почему же какие-то чужаки обращаются ко мне так, словно трехлетний ребенок спросил их, отчего небо голубое? Я начинал злиться, а письма, оставленные для меня на подушке, уже не вызывали того предвкушения, как было раньше. Один лишь страх.

Стопка писем с отказами достигла бы уже внушительных размеров, если бы я периодически не сжигал её. Надежда на то, что я когда-нибудь стану свободным, постепенно угасала.

И всё же я не сдавался.

Мне нельзя отказать, по крайней мере, в одной добродетели: решимости добиться поставленной цели.

Однако решимость, равно как и намерения, не являются гарантом успеха.

И всё же моя решимость поддерживала слабый огонек надежды, не позволив мне опустить руки. Но, в конце концов, всё это не будет иметь никакого значения. Судьба, как оказалось, имела на меня свои планы.

За всё это время меня лишь однажды отвлекли. Из-за моей одержимости выбраться из приюта я проводил всё меньше и меньше времени, господствуя над детьми. Часть из них затаили на меня обиду, другие же не бросили попыток добиться моего расположения. Единственное, что изменилось на этот раз - это то, чтобы добиться моего расположения, они должны были оставить меня в покое. Если же я навещал их, они были искренне рады меня видеть. Если же я был занят, они не беспокоили меня.


Естественно, многих интересовало, на что я трачу столько времени и сил, и предлагали мне свою помощь.

- Нет,- отвечал я.- Я сам должен всё осуществить, но спасибо за предложение. Если мне потребуется ваша помощь, я обязательно к вам обращусь.

После этого они успокоились и перестали донимать меня жалобами.

Дети не причиняли мне никакого беспокойства. Я справлялся с ними так же легко, как и раньше, поэтому это не их любопытство меня отвлекало, а новое хобби, которым я вдруг неожиданно обзавелся.

Я всегда питал слабость к паукам и ящерицам, которые как-то умудрились выстроить свой мир среди мира людей. Еще ребенком я выяснил, в каких местах пауки предпочитали плести свои сети. Поддавшись любопытству, я стал играть с ними. Вскоре это вошло у меня в привычку. Обнаружив двух пауков, я палкой разбередил сеть одного паука и перетащил его в сеть к другому пауку.

Когда я проделал это в первый раз, то мной двигало любопытство: как они отреагируют друг на друга? Я давно научился, как правильно выманить паука - нужно слегка, но точечно, подуть на определенный сектор паутины. Вычитав о назначении этой паутины, я вскоре принес несколько насекомых и скинул их на паутину. Меня всегда поражало, с какой быстротой паук выскакивал из своего укрытия и торопился к жертве. Мгновенно парализовав жертву укусом, он связывал её в кокон, а затем быстро латал поврежденную падением насекомого паутину. Невероятное зрелище.

Меня интересовало, что будет, если один паук забредёт на территорию другого? Ибо я заметил, что пауки бросали свою паутину, только если оная полностью уничтожена, так как восстановление занимало слишком много времени. Если паутину еще легко найти, то свободно прогуливающегося паука не сыскать во всём приюте, и, тем более, я никогда не видел двух пауков на одной паутине.

Оказалось, что паук совершенно не терпит вторжение другого паука. Захватчик обычно находился в менее выгодной ситуации, потому как он всё еще старался освободиться от паутины, что прицепилась к нему, когда я сорвал его палкой с насиженного места. И, тем не менее, освободившись, он всё равно иногда одерживал победу. Захватчик был гораздо более серьезным противником, нежели беспомощные жуки, которых я раньше подкидывал в паутину. В отличие от них, он мог до определенного момента передвигаться по паутине, хотя и не так искусно, как паук, которому она принадлежала.

Едва захватчик коснулся паутины, другой паук, как обычно, выскакивал из своего укрытия. Но, заметив, что чужак свободно передвигается по паутине, хозяин паутины немедленно выставлял передние ноги. Я мог только предполагать, что это угрожающий жест. Затем они бились насмерть. Если захватчик побеждал, что было крайне редко, если только не было значительной разницы в размерах - но даже это не было гарантией победы - то этот паук становился полноправным хозяином паутины и начинал перестраивать её под себя. Если же терпел поражение - что ж, хозяину паутины выпал шанс сыто пообедать.

По прошествии какого-то времени, остальные дети присоединились ко мне и стали с удовольствием наблюдать за смертельными поединками. Однако, выяснив мотивы поведения пауков, мне стало скучно. Я принялся за поиски новых и интересных для меня вещей.

Арена боя пауков являла собой разбитую деревянную чашу, которую выбросил кто-то из взрослых. У меня были некоторые сомнения касательно того, что пауки могли сбежать из неё. Я видел, как они умудрялись ползти даже по самой гладкой поверхности и иногда вверх головой. Мне казалось, что не составит никакого труда вскарабкаться по поверхности чаши.

Однако когда пауки оказались в одной чаше, они не пытались сбежать. Они всегда сражались. Размеры пауков оказались совершенно неважны: даже самый маленький старался вывести из строя или убить другого паука. Добиться доминирования и в итоге - властвовать в новой среди обитания, как по праву уцелевший в схватке. Я выяснил, что все существа одинаковые. Даже люди. Даже если это будет гораздо выгодней избежать поединка, временно переместиться в другое место, они всё равно станут сражаться в схватке, которая им не по зубам, думая, что они были рождены именно для "этого" поединка. Мы возвращали победителя обратно на его паутину, чтобы он мог продолжить драться на следующий день. Для проигравшего же мы находили другое применение.

Когда я впервые прочитал о том, что ящерица способна регенерировать свой хвост, даже если он был практически полностью отсечен, я не мог дождаться возможности понаблюдать за этой потрясающей способностью. Когда ящерица в движении, её уже сложно поймать. Однако они зачастую полагались на то, что если они впадут в состояние покоя, то их никто не заметит. Я восхищался подобной тактикой. Она прекрасно оправдывает себя, если только тебя никто не ищет.

Приготовив кувшин, я положил в него несколько сорванных веточек с листьями и сделал пару отверстий, чтобы ящерица могла дышать. Я довольно долго искал ящерицу, но вскоре выработал необходимый навык, чтобы разыскать их. Лучше всего их искать в жаркие летние дни рядом с каменными стенами приюта. Будучи холоднокровными, они забирались на стены приюта, чтобы погреться на солнце, и впитывали в себя тепло, отражавшееся от стен.

В первый раз поймав ящерицу, я зашел за угол приюта, чтобы меня никто не заметил. Подвесив ящерицу за хвост, одним резким движением я отсек его отточенным камнем, который я специально припас для этого случая.

Удивительно их спокойствие, с каким они воспринимали мою суету вокруг них, но когда я отсекал хвост, как же они верещали! Даже отрезанный хвост верещал и дергался на земле, заставив меня задуматься о его способности в отдельном от ящерицы существовании. Я сохранил хвост, думая, что из него вырастит новая ящерица. К несчастью, в тот первый раз я поместил хвост в тот же самый кувшин, что и уцелевшую ящерицу. Она, похоже, сожрала хвост, потому как утром в кувшине была только ящерица.

Я разозлился.

Отыскав новую ящерицу, я повторил свой опыт. На этот раз я поместил хвост в отдельный контейнер. Но я выяснил, что хвост переставал шевелиться и вскоре разлагался. Даже ящерица тогда не стала его есть, поэтому я сосредоточил своё внимание на самих ящерицах.

Я подкармливал ящерицу неудачниками поединков на нашей маленькой арене и иногда подбрасывал ей в кувшин парочку живых пауков, чтобы проследить, сколько они смогут продержаться, прежде чем станут добычей ящерицы. Обычно требовалось несколько дней, чтобы ящерица проголодалась, и только тогда она начнет охотиться за пауками. Рептилии подтвердили в моих глазах статус ленивых существ, которыми двигал лишь голод. В чем-то они схожи в этом и с людьми. Разве что аппетиты могли быть несколько иного рода.

Когда у ящерицы отрастал новый хвост, я вновь отсекал его, но уже немного повыше, чем в прошлый раз. Понимаете, мне хотелось понять, где та точка, за которой регенерация уже невозможна. Выяснить пределы этой потрясающей возможности.

Со временем, я выяснил, что после определенной точки отсечения хвост не регенерируется, хотя ящерица быстро залечивала эту рану. Я заинтересовался, сможет ли ящерица регенерировать другие конечности. Для тонкой работы я стащил из кухни нож, потому как не хотел промахнуться и отсечь, к примеру, голову - ибо я был совершенно уверен, что обезглавливание уничтожит любое существо вне зависимости от возраста.

Для начала я отсёк переднюю лапу. Ящерица не регенерировала конечность, однако и не погибла от такой травмы. Скорость регенерации клеток действительно было невероятной, поэтому потеря конечности практически никак не сказалась на функционировании организма ящерицы. Когда я отсек еще одну лапу, то выяснил, что потеря двух конечностей не сильно сказывалась на скорости перемещения ящерицы, но для неё всё же было лучше, если оставшиеся конечности располагались на противоположных сторонах тела.
Довольно забавное было зрелище, когда ящерица, лишившись конечностей только с одной стороны тела, старалась не перемещаться кругами.

С одной конечностью способность к передвижению резко падала, но была всё еще достаточной, чтобы поймать жуков. Однако она уже не могла преодолеть ни одного препятствия – требовалась только ровная поверхность для перемещения. И только потеряв все конечности, включая хвост, ящерица становилась абсолютно беспомощной и вскоре умирала с голоду, если только я не подкармливал её мертвыми пауками. Живой паук же с легкостью мог увернуться от беспомощной ящерицы.

Когда я завершал очередной опыт, то отпускал ящерицу на волю. Уверен, что большинство из них и дальше жили своей естественной жизнью, если, конечно, они не становились добычей для плотоядных хищников. Плотоядных существ было довольно трудно поймать, да к тому же они слишком быстро погибали, чтобы представлять для меня хоть какой-нибудь интерес.

***

Был обычный день, и я сидел на крыльце, придумывая очередное письмо, чтобы получить школьную стипендию. Я слышал, как остальные дети смеялись и кричали о чём-то, как вдруг смех сменился испуганными возгласами. Меня раздражало подобное поведение. Однако, заслышав, как кто-то крикнул "Змея!", во мне тотчас же зажглось любопытство. Мне еще не доводилось видеть змей, хотя я читал о них и видел на картинках.

Несколько мальчишек, вооружившись палками и камнями, рванулись через подлесок за ней, словно бы намеревались забить змею до смерти. Остальные же, поддавшись животному страху, постарались как можно быстрее унести оттуда ноги.

Отложив в сторону ручку и блокнот, я вскочил на ноги.

Устремившись к мальчишкам, я крикнул "Прекратите!", когда они уже намеревались было добить потрясающее создание. Эта змея похожа на один сплошной хвост, подумалось мне.

- Интересно, какая её часть сможет регенерировать? - тихо поинтересовался я.

Мальчишки мгновенно остановились, и подозрительно уставились на меня. С этим я разберусь потом, главное - они не убили её.

- Где она?- спросил я. Они принялись смотреть себе под ноги, когда один мальчишка с испуганным криком отпрыгнул в сторону.

Он нашел змею.

Я медленно наклонился вперед, чтобы получше разглядеть её. Замерев на месте, змея перестала двигаться и стала лишь изредка выпускать свой длинный раздвоенный язык.

В длину змея была не больше моей руки и особой угрозы не представляла. Но внешность же была просто очаровательной. Я читал, что все змеи - чешуйчатые, а на картинках чешуя всегда казалась чересчур преувеличенной. Этот вид внешне был очень гладким, а темно-зеленые пятна покрывали всё тело змеи, от чего она без труда могла затеряться среди листвы. Я подался вперёд, не обращая внимания на предостерегающие возгласы мальчишек. Змея не пошевелилась - лишь немного приподняла голову, следя за моими движениями. Почему-то я знал, что она не боялась и вовсе не собиралась атаковать меня. Она словно была очарована мной, так же, как я был очарован ей.

Аккуратно подобрав её, я устроил её у себя на руке. Змея зашипела, но не стала вырываться, а только сильней обернулась вокруг моей руки.

- Ну и что мне теперь с тобой делать? - спросил я.

Я и представить не мог, что она ответит мне.

- Ты говоришь сссо мной?

Вздрогнув, я чуть не выронил её. Мельком взглянув на остальных ребят, я в изумлении уставился на неё. Мальчишки же во все глаза смотрели на меня.

- Что ты за существо? - потребовал я. Никогда прежде я не читал о говорящих змеях, разве что в сказках, и потому усомнился в том, что она действительно змея.

- Я з-ссс-мея, - мне наверно только показалось, что в её голосе прозвучал сарказм. Я бы наверно тоже удивился, если бы мне задали вопрос о том, кто я такой. Я улыбнулся.

- Я родилассссь далёко от ссссюда. Я заполсссла, чтобы сссогретьссся в вещи одного иссс людей, что отдыхали в лесссу. Проссснувшисссь, я не сссмогла выполсссти обратно. Когда мне удалосссь выбратьссся наружу, то была уже далёко от дома. Я приполсссла сссюда, потому что это месссто напоминает мне о доме.

Свернувшись клубком в спальном мешке одного туриста, она незамеченной попала в город. В поисках своего дома она и обнаружила сад нашего приюта.

- У тебя есть имя? - спросил я.

- У нассс нет имён. Я сссмея.

- Что ж, тогда я назову тебя... Нагини, - решил я. Нагини - полузмея-получеловек в Восточной Мифологии, одна из дочерей божества Нага. Я недавно читал об этом в книге, в которой приводились очень забавные картинки. - Ты можешь жить в нашем саду. Не беспокойся. Тебя никто не обидит. Ты здесь в безопасности.

- Ссспасссибо,- прошипела Нагини.

Я опустил руку к земле, позволив ей сползти. Она тотчас же скрылась в траве.

Но я услышал, как она прошипела:

- Мы ссскоро вновь вссстретимсся.

Я повернулся к остальным мальчишкам и ухмыльнулся.

- Ого!- только и сказал я.

Они рассмеялись. Один из мальчишек, по обыкновению исполнявший роль шута, забавно изогнул руку, словно имитируя змею, и зашипел:
- Хиссс, хошсссс, хисссс? О! Хисссс. Да-да, конечно! Хишсшсс, хисс. Чего? А, забей, ползи отсюда!

Он состроил гримасу и кивнул.

- Ползи уже по своим делам, подружка!

Ребята, все как один, захохотали. Один из них хлопнул меня по спине и прислонился к моёму плечу, чтобы не упасть от смеха. Я натужно рассмеялся, хотя живот, словно лёд сковал.

Они ничего не слышали. Ничего не поняли. Я сошёл с ума? Неужели от отчаяния покинуть это место у меня снесло крышу? Я не сомневался в том, что мой рассудок в порядке, но, с другой стороны, если ты псих - как ты об этом узнаешь?

К счастью дети подумали, что я просто дурачился. И это только ещё больше укрепило моё влияние на них. Я был не из тех людей, что любят шутить, но теперь они думали, что я отколол такую хохму, что дай Бог каждому. После этого они стали относиться ко мне так же, как и к другим. Рассказывали мне шутки и, если я был поблизости, вспоминали историю с Нагини.

Все мои мысли теперь вертелись вокруг змеи. Я не мог ни работать, ни спать. Я должен был выяснить: сошёл ли я с ума или нет.

Через несколько дней я вновь постарался найти Нагини.

Ночью я выскользнул из спальни. Я мог бы поклясться, что дверь была заперта, но когда я повернул ручку двери, отчаянно надеясь, чтобы я был неправ, ручка легко провернулась и дверь открылась. Я вздохнул с облегчением. Это уже не первый раз, когда дверь вдруг легко открывалась передо мной. Когда моя судьба зависела от воли случая, всё складывалось именно так, как я того хотел. Теперь я знаю, что это было из-за моих способностей. Я неосознанно использовал свою магию.

В темноте я тихо позвал Нагини, понимая, что в это время змеи наиболее активны и охотятся за теплокровными, чтобы утолить свой голод. Она ответила на мой призыв. Во второй раз за эту ночь я вздохнул с облегчением.

И всё же я сомневался. Если я действительно сошёл с ума, то тогда мне всё это просто кажется.

Я искал доказательства, поэтому мы разработали план.

На следующий день, когда нам разрешили погулять во дворе, я подошел к кустарникам, что росли вокруг приюта, и стал ждать. Остальные мальчишки заметили меня и, встав рядом, стали наблюдать, что я сделаю на этот раз. Я не позвал её. План был в другом. Если я не выдумал встречу с Нагини прошлой ночью, то она сама должна была приползти и остановиться рядом со мной, чтобы я мог подобрать её. Затем она должна обернуться вокруг моей шеи. Я знал, что дети, заметив меня, станут наблюдать за действом. Они должны были стать моими свидетелями - это и будет доказательством того, что я не сошёл с ума.

Мальчишки видели, как змея приползла. Я подобрал её, и она проползла по моей руке. Я почувствовал, как мягкое, но сильное тело лениво обернулось вокруг моей шеи.

Ухмыльнувшись, я посмотрел на мальчишек, которые не знали то ли бояться, то ли восхищаться увиденным.

- Думаю, я ей нравлюсь,- сказал я, аккуратно погладив её по голове.

- Ей? - хохотнул шутник. - Таки у тебя появилась подружка, Том!

Когда на этот раз мальчишки рассмеялись, я, ничуть не притворяясь, смеялся вместе с ними.

Я не сошел с ума.

Я был особенным.

Великим.

Глава 6

***
Я удвоил свои усилия, чтобы добиться стипендии. Я мог говорить со змеями, так что без особых проблем должен был убедить каких-то глупых клерков в истинности своих намерений.

К сожалению, в данный момент оценивался не мой интеллект или величие, а моя способность красноречиво составлять письма. Несмотря на то, что я значительно превосходил по уровню изложения мыслей на бумагу своих безмозглых учеников, то за стенами приюта мой тогдашний уровень никак нельзя было назвать выдающимся. Я переоценил себя тогда.

Я всю зиму рассылал письма одно за другим, но отчаяние уже прочно обосновалось в моей душе. Наступил мой одиннадцатый день рождения. Если этим летом меня так и не примут в школу, то вновь придется ждать целый год. Для одиннадцатилетнего ребенка год - вечность. Если меня не зачислят в этом году на первый курс, то в следующем году попасть на второй курс будет уже проблематично. Даже если мне каким-то образом и удастся попасть на второй курс, то меня терзали сомнения относительно того, смогу ли я осилить программу второкурсников, не окончив первый курс.

Чем меньше у меня оставалось времени, чтобы поступить в школу, тем самодовольней вёл себя Директор. Он часто спрашивал меня, как продвигаются дела со стипендией, но когда я отвечал, то я не выказывал ни малейшего отчаяния на лице. Я отвечал ему, что пока еще не достиг желаемого, но прогресс есть. Он снисходительно хлопал меня по плечу и говорил мне не терять надежду. Со временем он оценят мои усилия. Да и как они могли не оценить?

Я возненавидел его, так как понимал, что он кровно заинтересован в том, чтобы я остался в приюте. Так он хотел отомстить мне за унизительную сделку, что мы заключили. В свою очередь, я сдержал своё слово. Правительственная комиссия была просто очарована тем спектаклем, что мы разыграли. Сам приют на них, разумеется, не произвел такого же впечатления, но комиссия решила, что дополнительное финансирование поможет решить эту досадную проблему, и выдала грант, который был существенно больше того, на что Директор мог только надеяться. Нам купили новые одеяла на средства благотворительной организации и пополнили запасы еды, хотя сами порции остались прежними. После праздничного пира нам даже стали оставлять не какие-то жалкие крохи со стола, а иногда практически нетронутые блюда. Нам даже купили радио.

Хотя это скорее было насмешкой над радио. Едва взглянув на него, я понял, что это радио подобрали где-то на помойке и, кое-как подлатав его, настроили на одну единственную радиостанцию. Сигнал был настолько слабым, что каждое слово перемежалось пятью статическими хрипами. Через неделю на радио перестали обращать внимание, и даже те, кому всё еще интересно было его послушать, перестали притворяться, будто что-то понимают за бесконечными помехами и оставили эту затею. Детям даже не разрешалось прикасаться к радио - только взрослым. Вскоре оно просто превратилось в музейный экспонат в углу дневной комнаты. Ежели кто-то пытался починить его, то он тут же получал по рукам от взрослых.

После отъезда комиссии здание приюта подвегнулось капитальному ремонту. Нас заставляли неделями драить стены и окна и даже нашу своеобразную тюрьму в подвале. Чтобы устранить протечку труб в подвале, Директор нанял несколько профессиональных магглов. Уверяю вас, никто об этом не сожалел, потому как нас больше не приковывали к трубам. Правительство посчитало такое наказание "жестоким и извращенным", а Директор опасался потерять финансирование. Но, тем не менее, нас по-прежнему разрешали бить и не кормить несколько дней. Просто теперь нас не приковывали на цепь в темноте. Даже жаль было - трубы теперь не протекали, и сидеть в подвале можно было уже вполне комфортно.

Я выполнил все условия сделки, а Директор, в свою очередь, тоже не собирался расторгать наше соглашение. Если мне не удастся поступить в школу, никаких последствий для меня это не принесет. Заключив сделку, я думал, что уже выиграл и дело за малым, однако теперь оказалось, что я не учёл некоторых деталей.

Недооценка - ошибка, которую я поклялся больше никогда не совершать.

Наступила весна, и я ежедневно начал рассылать письма. От отчаяния я стал раздражительным, и даже Нагини оскорбилась, когда я чересчур сурово попросил оставить меня в покое. Другие дети тоже испугались того, насколько испортился мой характер, однако, кроме как раздраженных криков на них, моё настроение никак больше на них не сказалось. Старшие мальчишки вообще перестали обращать внимания на младших, за исключением меня, однако я не осмеливался срывать на них злость. Если один из них меня побьет, то я мгновенно лишусь своего статуса. Малейшее поражение - и весь страх, благодаря которому я держал всех мальчишек под контролем, исчезнет. Но старшие дети понимали мою истинную роль и даже выразили мне своё сочувствие. Жалость - привилегия слабых. Беспомощных. Я же не из таких.

Я совершенно отчаялся, когда наступило лето. Школы пока принимали заявления, но большую часть грантов уже выиграли другие дети. Я всё еще отправлял письма, но составлял их уже без былой искорки надежды. Я смирился со своей судьбой.

Наступил тот самый день, когда я отказался от своей затеи. Дети играли во дворе, а я, притворившись, что сочиняю очередное письмо, один сидел в спальне. Именно тем днём Судьба, наконец, обратила на меня свой взор.

Я лежал на кровати, отложив прочь незаконченное письмо, и бессмысленно взглядом блуждал по потолку спальни, рассматривая практически отвалившуюся штукатурку. И Судьба протянула мне свою руку помощи в обличии самого странного человека, что я когда-либо встречал.

Сначала я не обратил никакого внимания на голос какого-то посетителя, который, по-видимому, общался с нашим смотрителем. Очередной посетитель, который пришёл взглянуть на товар, чтобы, быть может, приобрести кого-нибудь из детей. Ничего нового. Ничего, что бы касалось меня.

Услышав, что они идут по направлению к спальне, я принял сидячее положение. Любопытство отчасти вытеснило депрессию. Когда они вошли, я не придал этому никакого значения. Они не знали, что я здесь, и просто искали место, чтобы спокойно поговорить.

Я был в шоке, когда смотритель указал на меня и произнес:

- Вот он. Том Риддл, как вы и спрашивали.

Я даже не обратил внимания на то, что гость весело подмигнул мне. Вошедший был высокого роста и, на мой взгляд, несколько долговязый. Одет он был в помятый старомодный костюм-тройку коричневого цвета, словно он недавно достал его из какого-нибудь пропахшего нафталином сундука. Его длинные серебристые волосы и борода примерно того же цвета доходили ему до груди. Нос с горбинкой дополняли очки полумесяцы.

В отличие от забавной внешности, его походка оказалась стремительной, но, в то же время, учтивой, словно бы он аккуратно шел в узком ряду между кроватями, в которых спали дети. Его невероятно голубые глаза за древними очками столь весело мерцали, что я даже не заметил, когда он протянул мне руку для рукопожатия.

Я хотел было встать, но, взяв мою руку в свою, он жестом попросил меня оставаться на кровати. Он присел на кровать рядом с моей. Ни дать, ни взять - Санта-Клаус на каникулах.

- Ты не знаешь меня, Том. Но я знаю тебя,- сказал он, когда смотритель оставил нас одних.- Признаться, мы давно присматриваем за тобой, и я полагаю, что ты очень особенный ребенок.

Я и без него знал, что я особенный, но впервые кто-то согласился с этим вслух.

- Вы получили мои письма? Вы из школьного комитета?

Он посмотрел на меня поверх своих очков, чуть улыбнулся, а в глазах весело заплясали искорки, словно бы я, вместо вопроса, рассказал ему какую-то шутку.

- Не совсем, Том. Я действительно представляю интересы школы, но это довольно необычная школа, в которой обучаются такие, как ты.

- Что это значит "такие, как я"?

Он оглянулся, словно хотел удостовериться, что за нами никто не шпионил. Он засунул руку в карман и что-то еле слышно прошептал. Я мог бы поклясться, что мир вокруг нас замер. Всё, казалось, застыло: исчезли все звуки, даже пыль, переливающаяся на солнечном свете, и та замерла.

Еще раз оглянувшись, он удовлетворенно кивнул.

- Ты волшебник, Том.

Я улыбнулся, приняв всё за шутку. Это чья-то глупая выходка, а я терпеть не могу, если меня держат за идиота. Кто бы это ни придумал, его ждёт разочарование.

- Это не розыгрыш, Том. Я совершенно серьёзен,- сказал он, словно бы мог читать мои мысли. - Меня зовут Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор, и я профессор в школе Магии и Колдовства Хогвартс. Ты владеешь магией, как и твои предки, и я здесь, чтобы пригласить тебя на твой первый курс обучения.

Кто бы это ни придумал, это уже переходит всякие границы. Шутку, очевидно, разрабатывали во всех подробностях.

- Ты не веришь мне.

Он вдруг вытащил из кармана деревянную палочку, на одном конце которой была небольшая резная рукоятка.

- Позволь мне продемонстрировать тебе.

Поднявшись на ноги, он плавно взмахнул палочкой. В такт движению палочки из неё посыпались переливающиеся всеми цветами искры, но, в отличие от того же фейерверка, искры моментально испарялись. Он указал палочкой на кровать, что стояла в другом конце комнаты, и произнес какое-то странное слово. Кровать тут же припала на передние ноги и изогнулась, словно потягивалась после долгого сна. Встав на задние ноги, кровать зашлась в танце с грацией балерины. Волшебник же, подобно дирижёру, в такт кровати махал палочкой, и что-то нечленораздельно бормотал себе под нос, весело кивая какой-то одному ему слышимой мелодии.

- Теперь ты мне веришь? - сдерживая смех, спросил он.

Оторвавшись от созерцания пляшущей кровати, я в шоке посмотрел на него. Дамблдор, покосившись на меня, всё еще управлял движением кровати.

- Д-да, Профессор! - моё состояние граничило где-то со священным ужасом.

Я никогда не видел такого могущества. Я был вне себя от возбуждения. Мне захотелось обладать такой же силой.

- Не переживай, Том,- вернув кровать на место, он положил палочку в карман и вновь устроился на кровати рядом со мной. - В этом нет ничего сложного. В своё время ты этому научишься. Терпение - вот что самое главное требуется. Для твоей же безопасности, потому что с Магическим Искусством шутки плохи.

- Конечно, нет, сэр. В смысле, да, сэр... ммм...

Я был совершенно ошеломлён и ничего не мог выдавить из себя. Воображение угодливо рисовало мне перспективы такого могущества, что едва понимал, о чём он говорил.

Он рассмеялся.

- Всё в порядке, Том. Для лекций у нас ещё будет время. Сначала я должен передать тебе вот это!

Он достал из кармана запечатанный конверт очень хорошего качества, на котором стояла восковая, изумрудного цвета, крест-накрест печать. На четырехгранной печати были изображены змея, лев, еще какой-то хищник, а последний был похож на грызуна. И письмо адресовано было:

ТОМ МАРВОЛО РИДДЛ, МЛ.
Приют, Улица 13,
Кровать Справа от Второго Окна
Ул., 13, Лондон, Англия

В письме говорилось, что я зачислен в Школу Магии и Волшебства Хогвартс. Прилагался список необычных книг и вещей, которые я должен каким-то образом приобрести.

- Ну что, могу я надеяться на то, чтобы увидеть тебя в Хогвартсе,- мягко спросил он.

Меня снова охватило отчаяние. Я не мог позволить себе купить ничего из того, что перечислено в списке.

- А есть какая-нибудь программа, чтобы получить стипендию? Приют не в состоянии...

Профессор Дамблдор жестом попросил меня замолчать.

- Не беспокойся об этом, Том. Раз тебя уже приняли в Школу, всё необходимое, включая личные вещи, у тебя будет. Всё, что тебе требуется купить - только в списке.

- М-м-м, видите ли, у меня нет собственных средств и...

Он посмотрел на меня поверх своих очков.

- Твои родители ничего тебе не оставили?

Тогда я вспомнил о коробке. Пришло столько времени, как я спрятал её, что совершенно забыл о ней.

- Подождите! Есть кое-что! Но я не смог её открыть и, может быть, вы...

Я приподнял половицу рядом с моей кроватью. Вытащив коробку, я передал её Дамблдору.

- Моя мать оставила её мне, но я так и не смог её открыть. Я не стал ломать её...

Коробка на вид казалась дорогой и, наверно, за неё могли бы дать хорошую цену.

- Хм... позволь взглянуть.

Он вытащил палочку и слегка ей прикоснулся к коробке. Крышка мгновенно открылась. Я бы скрестил пальцы, однако я давно уже научился скрывать свои чувства.

- Не возражаешь? - он спросил меня. Я быстро кивнул. Он просунул руку в коробку и вытащил... потрепанную книгу в красном кожаном переплёте. Едва было вспыхнувшая надежда погасла.

- Похоже, что это дневник твоей матери,- он произнес, открыв первую страницу и быстро пробежав её глазами.- Ты счастливчик, Том.

- Счастливчик? - зло спросил я. Моему разочарованию не было предела. Всё, что она могла мне оставить, так это никчёмную книгу и коробку, которую я не мог даже продать из-за запирающего заклинания. Я думал, что в ней лежат драгоценные камни, антикварные украшения и золотые монеты.

Я и представить себе не мог, что дневник, вначале показавшийся мне абсолютно бесполезным, окажется самой бесценной вещью, что я когда-либо обладал.

- Конечно, счастливчик,- он повторил.- Ибо большинство людей, потеряв любимого человека, никогда не смогут услышать его вновь. Всё, что остаётся от них - это воспоминания, медленно исчезающие с течением времени.

Он вернул мне книгу.

- Ты счастливчик, потому что у тебя сохранилось что-то от матери - её слова, к которым ты сможешь обратиться в любое время. Должно быть, она очень сильно тебя любила, если приняла такие меры, чтобы ты получил этот дневник.

Скромно кивнув, как он и ожидал, я взял дневник. Но не любовь какой-то незнакомой женщины мне сейчас была нужна. Я хотел выбраться из этого приюта, а куда не повернись - наталкиваешься на глухую стену.

- Благодарю вас, сэр. Хотелось бы, чтобы она оставила мне хоть что-нибудь ещё... Очевидно, у меня не найдется необходимых средств для покупок,- я официально обратился к нему. Хотя хотелось кричать во всю глотку: Пожалейте меня! Вытащите меня отсюда!

Он вновь одарил меня своим пронизывающим взглядом поверх очков.

- А ты не мог бы попросить?..

Я вздохнул.

- Я спрошу. Но не думаю, что из этого что-нибудь получится...

- Может быть, нам вместе удастся его убедить...

Глава 7

***
Мы вместе отправились убеждать Директора, хотя Дамблдор в этой беседе отвёл мне скромную роль наблюдателя.

Дамблдор с решительным видом, словно бизнесмен накануне подписания контракта, устремился в кабинет к нашему Директору. Дамблдор обрисовал всю сложность ситуации, умолчав о природе обучения в школе, и заверил, что не потребуется ни вступительного взноса за обучение, ни денег на питание. Всё, что требуется от приюта, так это приобрести школьную форму, книги и несколько предметов, что могут потребоваться в ходе обучения.

- И сколько мне это будет стоить? - спросил он, когда Дамблдор, наконец, закончил свою речь.

- Ну, не думаю, что сумма для первого года обучения превысит пятьдесят "ваших" фунтов. В следующем же году потребуется существенно меньше.

- Пятьдесят?! - воскликнул он, как будто эта сумма - предел его мечтаний. - Да вы хоть понимаете, что на эти пятьдесят фунтов я мог бы обеспечить Тому питание на целых полгода? Как я могу без зазрения совести потратить столько денег на одного ребёнка, когда мне нужно содержать еще десятки таких же голодных ртов?

Дамблдор нахмурился.

- Уверяю вас, что я прекрасно осознаю всю сложность вашего положения. Но разве не благополучие отдельно взятого ребёнка является высшей ценностью в этом приюте? Получив хорошее образование, мистер Риддл сможет добиться в этой жизни очень многого. Уверен, что он запомнит, какую роль вы сыграли в его успехе, и обязательно отблагодарит вас за проявленную доброту.

Ну, разумеется.

- Считайте, что это долговременные инвестиции,- закончил Дамблдор.

Директор напряженно раздумывал, как поступить и то и дело поглядывал на меня. Я одарил его тяжелым взглядом. Соглашайся, старик. Дай мне эти гроши, иначе я превращу твою жизнь в ад. Когда комиссия в следующий раз нагрянет с инспекцией в эту дыру... Ты знаешь, на что я способен. Соглашайся или пожалеешь.

- Очень хорошо,- сказал он через какое-то время.- Я выделю деньги для Тома. - И криво ухмыльнувшись, добавил.- Он очень понравился сотрудникам приюта, поэтому, думаю, соберу с них пожертвования.

- Это будет замечательно,- мечтательно, словно напевая мелодию, произнес Дамблдор. Я и Директор уставились на него с практически одинаковым выражением на лице. Я уже было начинал сомневаться в психическом состоянии Дамблдора.

- Однако у меня нет ни свободного времени, ни лишних сотрудников, чтобы доставить Тома и его вещи в школу. Здесь наши возможности крайне ограничены. И, кстати, где находится эта школа? Я никогда не слышал ни о каком "Хогвартсе".

- Об этом можете не беспокоиться! Я лично удостоверюсь, чтобы Том вовремя успел на поезд. И, чтобы развеять ваши страхи, скажу, что Хогвартс - лучшая в своём роде школа. Том получит такое образование, что многие студенты будут ему завидовать.

Едва получив ответ на самый главный вопрос, Директор махнул рукой. Ему всё равно где эта школа или чему там обучают, главное - ему не придется самому туда отправляться.

Теперь мне оставалось только ждать. Учитывая ситуацию, это было нелегко. Я так не и смог скрыть, что нахожусь в прекрасном расположении духа. Дети никогда еще не видели меня в действительно хорошем настроении, а я, заметив их страх от моего необычного поведения, только смеялся. И когда самый смелый из них осторожно поинтересовался причиной такой перемены, я ответил, что меня зачислили в школу, и что уезжаю через месяц. Я не сказал им, какой силой обладаю - Дамблдор предупредил меня насчёт Магглов.

Они боятся того, чего не понимают, Том. Мы существуем только в их фольклоре и в различных религиозных сектах. Министерство Магии делает всё возможное, чтобы сохранить наше существование в тайне, и ты обязан делать то же самое. Вскоре ты будешь нести ответственность за то, чтобы не проявлять свои магические способности в местах скопления Магглов. Если преступишь этот закон - тебя исключат из Хогвартса и лишат привилегии пользоваться магией. Будь очень осторожен с теми, кому решишься доверить свою тайну.

Я уверил его, что никому не скажу. Но не потому, что он мне так сказал, а потому что я не стал рисковать быть выброшенным из системы, даже не став еще её частью. Я ни за что не упущу возможность бросить этот чертов приют, даже если мне всё равно придется возвращаться сюда на каникулы.

Разумеется, они стали завидовать, но попытались скрыть это, выразив обеспокоенность тем, что они останутся одни. Я заверил их, что буду возвращаться на каникулы и обязательно расскажу о внешнем мире. Как я того и хотел, они оставили меня в покое через пару дней.

Я постоянно размышлял о магии. Многое встало на свои места. Если я неосознанно мог творить невообразимые вещи, то представьте, чего я могу достигнуть по завершении обучения! Я практически до дыр затер письмо из Хогвартса, но, прочитав его несколько десятков раз, оно стало меня только раздражать. Ничего нового мне так и не удалось узнать. Я вспомнил, что мне принадлежит кое-что из магического мира. Дамблдор сообщил, что мои предки тоже были волшебниками.

Я достал дневник моей матери.

Книга была необычной и довольно старой – такое ощущение, что она вела дневник еще во времена своего обучения в Хогвартсе, потому как даже мне первые строки показались наивными. Все её мечты и заботы - типичные для глупой девчонки. Даже самый недалёкий из моих приближенных посмеялся бы над ней. Я торопливо пролистнул несколько страниц, стараясь найти хоть какую-нибудь информацию касательно волшебного мира. В записях говорилось о таких вещах, которые я абсолютно не понимал, а о некоторых же вещах, которые у меня вызывали лишь благоговение, она писала в самом пренебрежительном тоне. Кое-какие термины, которые, очевидно, знает каждый волшебник, для меня опять же оказались недоступными для понимания. Я даже не мог понять степень их важности, чтобы отметить и, после соответствующей подготовки, позже вернуться к ним. Где-то на седьмом курсе она перестала делать записи.

Не было никакой видимой причины, что могло бы вызвать это. Последняя запись оформлена как обычно, а за ней - пустые страницы. Я подумал, что она повзрослела и оставила затею с дневником в прошлом, избавившись от детской привычки. Я разозлился, что, так называемый подарок, являл собой бессмысленный и глупый дневник, хранящий в себе наивные мечты маленькой девочки.

Я забросил дневник и не возвращался к нему где-то с неделю. Я уже готов был с досады сжечь бесполезное письмо из Школы - настолько я стал нетерпелив и жаден до информации. Вскоре я вновь открыл дневник, но изучал уже не столько её мысли, сколько намеки на то, что ожидает меня в удивительном волшебном мире.

Моё воображение оживило страницы дневника. Закончив читать, я решил, что тоже буду вести дневник, чтобы запечатлеть свой каждый шаг к величию. Я решил пока воспользоваться этим дневником, пока не разживусь новым. Взяв перо и чернила, я написал несколько слов.

И неожиданно получил ответ.

Я искал в книге хоть какие-нибудь крохи информации о магии, а книга сама была порождением магии! Я яростно застрочил в дневнике, обращаясь к памяти моей матери. В своём дневнике она отобразила не просто хронологию событий своей жизни, но и наполнила дневник своими мыслями, желаниями, своим внутренним "я". Она запечатлела в своём дневнике каждый день своей жизни. Не прекращала пополнять его своими мыслями до конца своих дней.

Она рассказала мне правду о себе и моём отце. Она рассказала мне правду о моём предке, что я единственный наследник великого Салазара Слизерина - величайшего и самого неоднозначного мага из всей четвёрки основателей Хогвартса. Она сказала, что я обязан на правах единственного потомка продолжить благородное дело Слизерина и открыть вход в Тайную Комнату. Я обязан расшифровать тайны Салазара и использовать их для достижения могущества. Никто за последнюю тысячу лет из нашей семьи так и не смог найти вход в Тайную Комнату, но она сказала, что именно я открою её. Она, как никто другой, была уверена в моих силах. Когда я написал ей, что могу говорить со змеями, я уверен, что она пришла просто в экстаз от этой новости. Она в такой спешке написала ответ, что почерк был едва разборчивым: это дар самого Салазара Слизерина, ответила она мне.

Она запретила говорить, кому бы то ни было, что я Змееуст. Они не поймут, говорила она. Глупцы заклеймят меня Злом, проклятым Тёмной Магией. Я мог доверить свою тайну лишь тем, кто войдет в мой круг приближенных для достижения великой цели. Именно я буду тем, кто вернет былую славу наших Предков, именно я стану предвестником новой Эпохи, именно я вознесу Чистокровных от презрения к величию. Ведьмы и Волшебники по праву займут главенствующее место над теми, кто не является частью Магии.

Ей не хватило сил, написала она мне. На её след вышли ауроры из Министерства и объявили её вне закона. Они преследовали её, от чего ей пришлось скрываться всю свою жизнь, отрезав себя от волшебного мира. Она окончательно унизила себя, когда влюбилась в Маггла. Ей казалось, что не все они безумные и жестокие. Она жила среди них и думала, что они такие же люди, как и мы. Слишком поздно она осознала извращенность их ума, неестественность мышления. Не будучи частью Магии, они совершенно не понимали, какие силы задействованы в этом мире. Отсутствие в них Магии искалечило их - они слепые, глухие и немые и эта беспомощность исковеркала всех и каждого из них.

Если они обнаружат наше существование, то не успокоятся, пока всех нас не уничтожат. Так было во все времена. Суеверные и слабые они объединялись под знамёнами, чтобы уничтожить то, природу чего они не понимали и боялись.

Мне насмешил тот факт, что именно это предупреждение впервые прозвучало из уст моего самого опасного противника.

Судьба, как оказалось, не без чувства юмора. Ибо именно этот человек открыл мне путь к моей Судьбе, именно он направил мои первые шаги к величию.

Дамблдор, как и обещал, появился первым осенним утром. Я уже ждал его. Я завернул свои пожитки в простыню, замотал Нагини в свою старую футболку и спрятал её внутри коробки из-под дневника. Уверен, что Директор был бы в ярости, узнай он, что я использовал казенную простыню, но рано утром он отправился вместе со своей семьей за город. Естественно, сначала он вручил мне деньги.

Дамблдор отвёл меня в Косой Переулок - потрясающее место. Он предупредил меня воздержаться от посещения Скрытного Переулка, пока я не стану старше. И даже тогда он призвал меня соблюдать осторожность.

- Есть волшебники, а есть Колдуны,- заявил он мне. Он рассказал мне о Гринделвальде и его сторонниках, которые частые гости в тех местах.

Я был заинтригован.

Меня всегда тянуло к запретному. И что за человек этот Гринделвальд, если внушает страх даже Дамблдору - человеку, который, искренне забавляясь, переиграл моего сильнейшего противника, директора приюта?
На то время мне пока совершенно не хотелось повстречать Гринделвальда.

Когда, наконец, мы уже всё купили, и я приобрёл себе в магазине какого-то мрачного, молодого человека палочку - тис, тринадцать с половиной дюймов, с пером феникса внутри - Дамблдор припас для меня еще несколько удивительных вещей. С помощью летучего порошка мы прибыли в паб неподалёку от станции, прошли через барьер на Платформу 9 и 3/4, затем он посадил меня на поезд и только тогда Дамблдор оставил меня одного.

Хогвартс действительно оказался волшебным и, в то же время, запретным местом. Я был заинтригован с первого взгляда. Я уже знал, что Школа содержит себе одну из Тайн, но я был очарован тем, сколько же их всего должно быть! Какие тёмные и непостижимые знания, предназначенные только для меня, скрыты в этом Замке.

С помощью дневника моей матери я усвоил свой третий урок.

Знание есть Власть.

---
Прошу прощения за такую небольшую главу. Пришлось провести смысловую границу между 7 и 8 главами. Следующая глава будет значительно больше, однако я не обещаю, что успею её перевести за один вечер -)

Глава 8

Знание есть Власть.

Добиться же знания можно совершенно по-разному. Прочитав дневник матери, я не только пополнил свои знания, но и впитал в себя всю магию, которую моя мать использовала для создания дневника. После этого дневник стал бесполезен. Всего лишь обычной книгой.

Впоследствии я сжёг его. Это был последний мостик, что связывал меня с моим прошлым, а, чтобы помнить свою цель, дневник не требовался. Желание матери передать силу своему сыну осуществилось.

Моё детство кончилось, едва я вышел за порог приюта. Разумеется, я всё еще внешне был ребёнком. Когда я с Дамблдором покинул приют, то я шагнул из мира Магглов в мир Волшебников. Но даже новый мир не раскроет мои возможности. Хогвартс был моей крепостью, истоком моей силы. Я прибыл в Хогвартс не сильнее обычного Маггла, а покинул Замок, будучи величайшим магом современности. Но, даже только появившись в Хогвартсе, у меня была цель.

Хогвартс, более того, сам Волшебный Мир был для меня загадкой. Рай за пределами моих самых дерзких желаний. Рай, наполненный запретными плодами, но стоит лишь протянуть руку... Я впитывал всё, чему меня могли обучить, как губка, и с каждым днем мне требовалось всё больше знаний, чтобы насытиться. Я впитывал в себя знания с такой жаждой, с какой человек пустыни пил из озера, которого он никогда не видел в своей жизни.

Поэтому было так тяжело оставлять этот мир. Представьте, что вы побывали в Раю, на Небесах или достигли Нирваны - ощущение на ваш выбор. Вам раскрыли часть загадок, указали на невообразимое количество знаний, и вдруг они говорят вам уйти. Даже самая роскошная жизнь после этого вам покажется пустышкой. Приют – самая мерзкая дыра в моём личном аду. Даже за несколько недель до возвращения в приют меня начинала бить мелкая дрожь. Не потому, что я боялся приюта. Нет. Потому что мне будет отказано в постижении великих вещей, пока я буду томиться в ссылке.

Каждый раз, что мне приходилось оставлять волшебный мир, моя ненависть по отношению к миру Магглов возрастала многократно. Их мир отвратительный, мелочный и порочный. Нас принуждали скрываться только потому, что какие-то Магглы питали к нам суеверный страх. Они значительно превосходят нас численно, но мы обладаем властью, которая за пределами их понимания. Так зачем нам скрываться? Если мы раскроем свой мир, Магглы сами будут покланяться нам подобно богам.

Я не отказал себе в удовольствии позабавиться с Магглами в приюте. Я был очарован ими так же, как раньше был очарован пауками и ящерицами. Магглы отличаются от нас лишь тем, что не владеют магией. Однако эта разница вылилась в целую пропасть между нами, что превратило Магглов в низшую форму жизни по отношению к магам. Маггл для волшебника, что обезьяна для человека: забавная и ничего не стоящая зверушка.
Признаюсь, что большая часть презрения к Магглам взялось из злости на то, что постоянно приходилось оставлять Рай. Злость не всегда была частью меня - я был молод и всего лишь человек. Но я был Богом, вынужденный жить среди простых смертных. В приюте даже не осознавали природу моего величия.

Если раньше я и желал объединить людей, принести гармонию в их мир, то теперь я лишь сеял семена раздора. Я относился к этому, как к утонченному искусству - сеять мрачные слухи и сомнения. Я наблюдал, как они безуспешно боролись со своим суеверным страхом и волнением, примерно так же, как ящерица безуспешно старалась не ходить кругами, когда я отсекал ей лапы с одной стороны тела. Если доходило до драки, то воспитатели жестоко наказывали за это. Ни одна мальчишеская драка не сравнится с наказанием за неё, поэтому физическое насилие между детьми проявлялось крайне редко. Обычно всё заканчивалось глупой бравадой. Я наблюдал, как они разбились на группировки, и стал дергать за ниточки, играя на противоречиях между ними. Но я всегда оказывал поддержку вне зависимости от группировки. Вскоре моя придворная клика превратилась, скорее, в разрозненные вооруженные лагеря, которых удерживало от открытой агрессии только страх наказания от более «великой» власти.

Смех, да и только.

Мне не терпелось вернуться туда, где обитала настоящая власть. Не терпелось заполучить возможность присвоить себе эту силу.

Однако вскоре я осознал, что учителя обучают только до определенного предела. Черта, которую не допускалось пересекать. Всегда были ограничения. Тебе запрещено учить вот это, пока ты не перешёл на второй курс. Хорошо, ты можешь обучиться этому, но следующий шаг для тебя закрыт вплоть до третьего курса. А сюда тебе вообще запрещено заходить, если только нет разрешения от учителя. Да, вот это ты можешь выучить, а вон то - нет. Вот эти книги тебе еще можно читать, а вот на полке рядом - нет. Повсюду запреты и ограничения. Как в тюрьме - стены и ворота. И как же меня это стало раздражать!

Кто скажет, что, наткнувшись на стену, назначение которой совершенно непонятно, тут же не захочет выяснить, что скрывается за ней?

Я всегда боролся против ограничений. Всегда находил лазейки, чтобы обойти запреты. Да кто они такие, чтобы решать за меня, на что я способен, а на что - нет? Как они тогда выяснят мой потолок возможностей, если даже я не знаю его?

Некоторые вещи невозможно сделать в одиночку. Мне нужны были знания, получить которые можно было только из книг. Я был жаден до книг. За первые два года обучения я попытался прочесть все книги в библиотеке. Я поселился в библиотеке, как призраки мертвых, что населяли Замок. Перекусывал по пути в библиотеку, но никогда в столовой. Приоритетной задачей я поставил заполучить доверие библиотекаря. Она так же умело хранила свои книги, как я - свои секреты. Она восхищалась моей жаждой к знаниям, и вскоре я стал её любимчиком. Из всех взрослых в Школе только к ней я действительно испытывал уважение. Разумеется, она не была амбициозной. Пока ей доверяли заботиться о столь дорогих для неё книгах, она была весьма довольна своим положением. И всё же я восхищался четкостью её памяти. Стоило мне задать вопрос по интересующей меня теме, как она тут же найдет мне десяток книг за авторством самых знаменитых волшебников.

Те крохи информации, что я получал на занятиях, не шли ни в какое сравнение с тем, что я выучил самостоятельно. Во всяком случае, темп обучения в классах оставлял желать много лучшего.

И даже мой «друг» - библиотекарь не позволила мне распоряжаться всеми книгами. Даже прекрасно осознавая мои способности, она не допустила меня в Запретную Секцию. Только когда я стану старше, либо при наличии подписанного разрешения от учителя. Разрешение, которое никогда не давали.

Поначалу я отступился. В моём распоряжении было ещё достаточно книг. Я изучал всё, что угодно: магию, арифмантику, астрологию. Я изучал и волшебный мир, и Магглов глазами Волшебников. Я изучал прошлое и настоящее и даже пытался понять будущее. Пытаясь понять сущность предвидения, я выяснил о Прорицательницах и Пророках. Я так и не преуспел в этом. Как и все остальные. Всё, что я выяснил, так это, что такие люди всё же существуют и то, что у меня нет способностей к прорицанию. Очередное препятствие, которое я стремился преодолеть.

И непрерывно, непрерывно искал малейшие намёки на Тайную Комнату. Те крохи информации, что мне удалось о ней собрать, я ценил больше, чем самые раритетные украшения.

Однако чем больше я знал о ней, тем больше меня охватывало разочарование.

Если меня увлекал какой-то предмет, я изучал саму его основу - ядро, вокруг которого равноудалено располагались поверхностные знания. Я изучал это ядро, пока совершенно четко не стал понимать, как функционируют те или иные заклинания на самом глубоком уровне. Я экстраполировал полученные знания одной области на другую, в которой я добился не меньших успехов. Именно приложив воображение к интеллекту, наш созидательный биологический вид стал отличаться от остальных. Задолго до того, как нас стали обучать продвинутой Магии, мне уже по силам было создавать новые заклинания и зелья.

Меня всегда интересовали Зелья. Я легко воспринимал бесстрастное и расчетливое искусство составления зелий. Ингредиенты - самая интересная часть. Получив задание приготовить зелье, я изучал каждый ингредиент, выясняя его назначение и степень важности в сравнении с другими ингредиентами. Я выяснил, какие ингредиенты можно смешивать, а какие - нет. Некоторые ингредиенты, которые обычно не сочетаемы между собой, начнут легко взаимодействовать друг с другом, если добавить к ним другой ингредиент. Даже самые продвинутые мастера зелий не понимали природу некоторых зелий. Если зелье нормально действовало и не доставляло никаких проблем, то учителя никогда не задавались столь банальным вопросом, как "почему?".

"Почему?" всегда двигало мной. Я задавал в классе этот вопрос чаще, чем кто бы то ни было. Учителей всегда раздражал этот вопрос, а студентов - веселил. Зрелище, когда учитель отчаянно пытался подобрать слова, чтобы объяснить тот или иной момент, было той маленькой местью студентов, когда им самим приходилось разбираться с особо сложным вопросом. Они задавали нам задание и объясняли основные принципы, как правильно его выполнить. Изучив эти принципы, я всегда старался улучшить их. Я всегда искал самый простой и очевидный путь к решению проблемы. Учителя быстро осознали мои способности, когда я продемонстрировал им вещи, которые они не в состоянии были повторить.

До студентов тоже вскоре дошло, что я знал о магии больше их самих. Вместо того чтобы завидовать мне, они стали мной восхищаться. Я не хвастался своими знаниями, не дав, тем самым, повода возненавидеть меня за высокомерие. Я не обращал на себя внимания в классе, не искал похвалы. В действительности я не обращал никакого внимания на похвалу учителей, ибо похвала от таких учителей столь же ценима, сколь и третье ухо.

Я стал презирать учителей. Они знали гораздо больше меня, но не делились своим знанием. Они заявили, что я требую знания слишком быстро. Если я не буду продвигаться постепенно, шаг за шагом, - даже если для меня мучителен каждый шаг - то тогда я, может, и буду обладать знанием, но у меня не будет необходимой мудрости, что правильно им распорядиться.

Я скромно кивал головой и отправлялся самостоятельно изучать тот или иной момент. Что есть мудрость? Кто решает, что мудро, а что глупо? Глупец может оглянуться на своё прошлое и оценить насколько мудрым или глупым было его решение. Я тоже не раз и не два глупо поступал. Я спокойно это воспринимаю. Но, даже совершив просчёт, я всё равно шёл по намеченному пути - это моё решение. Любой из нас полагает, что он мудрее другого человека. Это совершенно естественно. Не считай мы себя мудрее остальных, человек никогда не смог бы принять собственное решение. Нам пришлось бы тогда ждать, чтобы за нас сделали первый шаг, потому как боялись самостоятельно идти.

Попытка овладеть всеми знаниями не является по определению глупой. Бояться следующего шага не просто глупо, но и малодушно. Если мы станем бояться всего, чего не понимаем, то так ничему и не научимся. Страх неудачи - самый подавляющий. Человек может придти в такое оцепенение, что и пальцем не пошевелит, чтобы спасти свою жизнь. Он станет ждать и ждать вопреки всем доводам разума и надеяться на какой-то шанс, который и спасет его. Страх, что если он попробует избежать злого рока, то умрет, будет удерживать его на месте. И даже не примет в расчёт того, если он вообще ничего не предпримет, то всего лишь быстрей умрёт.

Я не подчинюсь злому року. Я буду бороться против него.

Я довольно быстро осознал, что мне не по силам раскрыть тайны Хогвартса. У меня было недостаточно знаний, чтобы справиться с магией, которая скрывала, либо оберегала те артефакты, что были у всех на виду. Чтобы преодолеть защиту, требовались знания. Если проблема ясна, то всегда найдется и решение.

Вскоре я предпринял поиски для достижения поставленной цели.

Всё свое время я тратил только на себя и свои желания и не уделял внимание другим студентам. Их дружбу я воспринимал только как досадную необходимость. Мне не нужны были задушевные беседы, мне нужны знания. Только старшие студенты знали некоторые предметы лучше меня, однако они не особенно стремились со мной общаться. Я не обвинял их. Своих сокурсников, которые ничего не могли мне предложить, я игнорировал. Так почему старшие студенты должны были отличаться в этом плане от меня?

И это даже несмотря на то, что я обладал куда большим жизненным опытом, чем остальные. Прожив несколько скоротечных лет в приюте и испытав на себе все болезненные наказания, я лучше других стал понимать сущность человеческой натуры. Многим даже за всю свою жизнь не удастся это понять.

Наступило время, когда я начал применять свои знания.

Я стал искать дружбы со всеми, кто мог быть мне полезен. Если кто-то отказывался от моей дружбы, я делал так, чтобы они боялись меня. Страх, как оказалось, более универсальное средство, чтобы получить желаемое, нежели дружба. Друг откажет тебе в просьбе, мотивируя это тем, что как «друг» ты поймешь. Когда им двигает страх, то он всегда выполнит поручение, так как понимает, что это в его же собственных интересах.

В конце концов, любой поступок направлен на удовлетворение только своих интересов. Мотив даже самого бескорыстного поступка коренится в собственном эгоизме человека. Даже когда человек жертвует собой, чтобы спасти незнакомца. Даже если он верит, что его поступок - жест любви по отношению к ближнему, то на самом деле удовлетворяет, прежде всего, именно свои интересы. Вся эта, так называемая, человеческая любовь - ни что иное, как чистый эгоизм. Им нравится так себя ощущать. Это дает им чувство превосходства. Они могут спокойно умереть «героем», понимая, что остальные будут петь им дифирамбы об их «самоотверженности». А после смерти «великий» поступок останется в памяти потомков. Всё это служит одной единственной цели: им хочется жить вечно. Желание обрести Бессмертие.

Однако большинство людей предпочтут остаться в стороне, когда кто-то отдаёт за них жизнь, ведь тогда они избегут боли и смерти. Страх перед болью - куда сильнее потребности к удовольствию. Страх смерти толкает нас на поиски бессмертия. Я точно так же восприимчив к страху. Я так же жажду бессмертия, как и остальные. Но одного бессмертного имени, оставленного для потомков, мне определенно недостаточно. Зачем это нужно, если есть возможность жить вечно в собственном теле? Если вы знаете, что можно обмануть смерть, если вы знаете, что нужно всего лишь подобрать правильный ключик, неужели вы хотя бы не попытаетесь? Разве подобная цель не оправдывает каждый шаг, направленный для её достижения? Разве это «зло»: жертвовать низшими существами для того, чтобы вы - более способный, одаренный и знающий, что лучше для остальных - получили способность жить дольше и достичь большего? Разве за несколько тысяч лет законы природы не нашли подтверждения, что сильный всегда выживает за счёт слабого?

Делает ли меня это Злом? Возможно. Но возможно, что и не существует ни «добра», ни «зла». Ни что «хорошо», а что «плохо». Что хорошо для одного зачастую для другого - зло. «Хорошо» ли наказывать своих детей, когда они плохо себя ведут? Вы поступаете так, потому как хотите, чтобы они усвоили определенные нормы поведения. Ради их же собственного благополучия. Когда общество наказывает вас за то, что вы идете против системы – «зло» ли это? Ведь оно поступает так ради всеобщего «добра».

Но кто решает, что такое «всеобщее добро»? Кто дает право решать вашу судьбу? Власть нельзя дать. Её можно только отнять. Если вы стремитесь достичь вершины власти, вы должны приложить для этого только свои усилия, иначе ничего не выйдет.

Я так и поступил.

Я стал играть на человеческих желаниях, на эмоциях, ибо именно манипулирование - самое утонченное средство для достижения поставленной цели. Причинять боль другим, чтобы добиться от них желаемого, - это зло? Разве недоступность желаемого не причиняет боль? Где же большее «Зло»?

Ибо, причинив боль одному, я, тем самым, помогал десяткам других людей, даже если они так никогда и не узнают, что, благодаря мне, я улучшил их жизнь. Если я всё же умру, и буду ассоциироваться в памяти людей только за «боль», что я им причинил, но моя цель будет достигнута, то я умру спокойно. Ведь тогда моя жизнь изменила к лучшему жизнь моих людей.

Заполучить доверие людей проще простого, когда известны мотивы их поведения. Изучив мотивы окружавших меня людей, я стал помогать им добиться желаемого. Я был харизматичным мальчишкой, и мне не составило никакого труда обратить их в свой образ мышления. Я так же прекрасно понимал, что их будет проще убедить, если сначала я им понравлюсь. Именно на это я направил свои усилия.

Благодаря наблюдательности и вниманию к мельчайшим деталям я собрал необходимые знания. Я впитывал в себе малейший слух, будь это какой-нибудь мерзкий секрет или, казалось бы, абсолютно устаревшая информация. Только потому, что сейчас тот или иной слух кажется бесполезным, не значит, что по прошествии определенного времени, он не станет жизненно важным. Нет понятия «бесполезное знание».

Я извлекал выгоду из любой информации. Я искал поддержку тех, кто считал, что они лучше меня и получал поддержку тех, кто ниже меня, просто потому, что относился к ним, как к равным. Если помощь одной группе вызывала вражду у другой, то я резко меня курс и помогал третьей группе. Отсутствие привязанности к какой-либо группе у некоторых иногда вызывало неприязнь ко мне, но мне было всё равно.

Если же не получалось добиться желаемого с помощью пряника, то я использовал кнут. Когда у людей есть тайна, о которой им стыдно даже вспоминать, это делает их уязвимыми. Не из-за тайны, а из-за стыда.

Стыд - форма страха. Боязнь того, что могут подумать остальные. Неуверенность в себе - это слабость. Способность и воля обнаружить страх в человеке - это власть. Самые Стойкие тоже подвержены страху, но они не позволяют ему диктовать свою волю. И неважно, какого рода страх: страх неудачи, страх быть посмешищем или даже боязнь физической боли.

Прошло немного времени, и я обнаружил страх в тех, в ком я нуждался, а значит теперь их легко можно было использовать. Всё, что мне требовалось от них - это знания. Я использовал студентов, чтобы они выяснили, чего больше всего боятся учителя. Небольшая разъяснительная беседа - и я получал доступ в Запретную Секцию. Причем учителя всегда были рады предоставить мне этот доступ. Ибо я никогда не угрожал им тем, что раскрою их секрет. Я говорил учителям, что им самим было бы легче, если бы они отпустили свои страхи. Во всём нужно уметь видеть положительную сторону.

Если кому-то что-то требовалось, я обязательно помогал им. Если я не мог помочь им лично, то я подбирал людей, которые могли бы выполнить ту или иную просьбу. Когда я перешёл на третий курс, то все, кому что-либо было нужно, всегда приходили ко мне. Я был мальчишкой, который мог достать всё, что угодно.

Если я обещал, что помогу, то всегда держал слово. Если девчонка хотела, чтобы в неё влюбился мальчишка, я устрою это. Средства не имели значения. Если требовалась бутылка огненного виски, приходили ко мне. Я ничего не просил взамен. Когда они интересовались, как бы меня вознаградить, я говорил им принести мне книгу. А если они были достаточно взрослыми, то книгу лучше бы взять в Запретной Секции. Чем больше одолжений они просили, тем больше они были мне обязанными. Тяжесть долга возрастала оттого, что они всё получали от меня бесплатно.

И когда уже мне что-то требовалось, я не испытывал недостатка людей, которые хотели бы мне помочь. Я стал разбираться, кому какое задание можно доверить. На кого можно было положиться, а кто постарается меня обмануть. Забавно, но я всегда больше доверял тем, кто старался меня обмануть. Они, по крайней мере, не скрывали своих намерений. Я никогда не доверял тем, кто делал «так» только потому, что «так» нужно было. Нельзя доверять людям, которые и сами не понимают мотивов своего поведения. Они непредсказуемые. Если они сами не понимают, почему поступают так, а не иначе, то как вообще можно предугадать их следующий шаг?

И, конечно, я не забывал о Нагини. Она была моим самым ценным союзником в моей тайной шпионской войне. Только немногие знали, что у меня есть ручная змея и всего несколько, что я мог говорить с ней. Пройдет немало времени, когда я раскрою свой секрет, но уже тогда я понимал, что должен был раскрыть своё предназначение нескольким избранным. Тем, кому бы я мог доверить место рядом с собой на пути к заветной цели. Мне ненавистна была сама мысль, что придется кому-то довериться, но я знал, что не смогу всё сделать в одиночку... Сложно найти надежных людей.

Нагини отличалась от других змей. Хотя бы тем, что была гораздо умней себе подобных. Возможно, из-за того, что она долгое время выполняла мои поручения. Думаю, я объяснил ей образ мышления людей еще даже до того, как начал использовать на ней магию, чтобы она эффективней могла исполнять мои поручения. Я приказал ей обследовать Замок, каждый закоулок, в который бы я никогда не сумел бы попасть. Благодаря Нагини я узнал о секретных тоннелях и проходах больше, чем кто-либо другой. Ведь именно она рассказала мне, где находится Тайная Комната. Даже при помощи всех моих знаний, доверенных источников информации, я бы никогда без Нагини не обнаружил тоннели, что вели к Комнате. Я бы никогда не догадался искать вход в женском туалете.

Нагини рассказала, что там обитает Василиск, ибо она слышала его возню в пещере. Любая змея распознает Короля Змей, как любой человек распознает Величие, если столкнется с ним.

Только к концу моего пятого курса вся головоломка, наконец, сложилась. Именно к этому времени я обрёл необходимые знания, власть, чтобы действовать. Именно тогда я начал преобразовывать себя от простого смертного к чему-то великому, однако вначале это были едва заметные преобразования. Я смог усилить свою мощь способами, которые были «запрещены» теми, кто боялся пойти на такие жертвы, на какие я более чем готов был пойти. Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы любой ценой достигнуть своей цели. Я не позволю другим решить за меня, что я могу делать со своей жизнью, а что - нет. Тогда я принял решение окончательно порвать со своим прошлым, принести его в жертву моей Судьбе, путь к которой я расчистил для себя.

Я придумал себе новое имя. Могущественное имя, которое будет внушать ужас всем и каждому.

Лорд Волдеморт.

Однажды это имя будут бояться даже произносить. Как будто я вне зависимости от расстояния мог слышать, что именно они произносят. И даже когда они поверят, что меня уничтожили, что меня больше нет, что я никогда не вернусь, моё имя всё равно будет держать всех в страхе.

В конце концов, не только Магглы склонны к глупым суевериям...

Глава 9

***
Слава, Небытие, Воскрешение.

К своему ужасу я осознал, что магическое сообщество было ничем не лучше тех же обезьян. Безразличие к происходящему породило бездействие. Они жили в страхе, что "мир" узнает об их существовании, а потому предприняли всё возможное, чтобы сохранить тайну об их небольшом сообществе в неприкосновенности.

Если бы вы обладали великим талантом, стали бы вы его скрывать? Притворились ли бы вы бездарностью в страхе, что мир магглов мог бы использовать ваши таланты в корыстных интересах? Или вы бы постарались улучшить собственную жизнь и, быть может, даже жизнь других?

Наш вид чрезвычайно талантлив. Даже слабейшие из нас, бездарные и неуклюжие глупцы по своей сути способны изменить и оказать влияние на целый мир. Есть ли смысл скрывать наше существование в тайне от Магглов, когда они встали на путь взаимного уничтожения, который неизбежно приведет к гибели планеты? Если над ними не будет высшей власти, они всё уничтожат.

В магах, как в особом биологическом виде, заложены способности, чтобы улучшить этот мир. Всему есть причина. Всему есть цель. Если мы так и не используем наши возможности по прямому назначению, то более отвратительного преступления просто сложно вообразить.

Безразличие. Оставаться в стороне и не вмешиваться, когда именно в наших силах покончить с бесчинствами, что человечество вытворяет с миром.

Я не останусь безразличным. Я воспользуюсь своими способностями так, как предначертано самой природой. Словно бы Судьба дала нам кисточку, чтобы мы написали шедевр, а вместе этого мы ковыряемся ей в грязи, копаем себе яму, в которой и прячемся.

Убедить в этом остальных было самой сложной задачей. Заставить их осознать собственное величие. Чрезвычайно легко убедить их в собственной слабости, бездарности, но как же сложно сделать так, чтобы они увидели правду. У меня это всегда вызывало недоумение. Наша сила, наша способность объединиться ради всеобщей цели - вот что делает нас непревзойденными во всём.

Моя цель: сплотить наш вид под знамёна всеобщей цели. Должным образом использовать наши способности.

Однако сначала у меня была собственная миссия, которая не терпела отлагательств.

Тайная Комната стала первой в списке моих приоритетных целей. Я должен был её найти, должен был понять, что стало причиной неудачи моего великого предшественника. Я осознал, что наша цель и жизненная философия во многом схожи. В поисках Комнаты я досконально изучил её создателя. Салазар Слизерин был могущественным магом. Амбициозным. Воплощением Величия. Он поддерживал Чистокровных не из глупых предубеждений о превосходстве над грязнокровками. Разумеется, нет. Благодаря выборочному размножению чистокровный маг выбирал тот набор генов, который он желает для своего будущего поколения, тем самым, исключая вероятность нежелательного развития его династии.

Если жаба и дракон относятся к рептилиям, значит ли это, что их целесообразно скрещивать?

Те, кто позволяет превалировать эмоциям над логикой - глупцы, которых можно читать подобно раскрытой книге - зачастую находят это сравнение омерзительным. Им кажется, что столь бесстрастная логика совершенно неприменима к Человеку. Хотя такие люди по обыкновению с особой тщательностью отбирают собаку для своей сучки, а ежели их сучка вздумает совокупиться с какой-нибудь уличной шавкой, то последнюю гонят палкой, а сучку сажают под замок.

Они чётко разделяют их на породистых собак и непородистых. Но если вдруг какая-нибудь замызганная дворняжка окажется на пороге их дома, то хозяева примут её с распростёртыми объятиями и станут относиться к ней, словно бы она была породистой гончей.

Меня тошнит от лицемерия Магглов.

Именно в Комнате я завершил собственное преобразование. Меня охватило благоговение, когда я впервые оказался в священной пещере. Наконец-то я заполучу знания, которые так долго искал. Я нашёл тайную книгу Слизерина. Его избранные сочинения, спрятанные от глупцов, чтобы те не уничтожили то, ценность чего они не в состоянии были постичь.

Я впитывал в себя каждое слово. Стиль написания далёк от автобиографии - это, скорее, было личным посланием непредназначенным для широкой публики. Послание оставлено только для меня - его Наследника - именно ко мне оно должно было попасть.

Я выяснил, какую цель ставил перед собой Салазар, какому благородному делу он положил начало, и которое я должен был продолжить. Мне не пришлось искать ошибки, что допустил Салазар - он сам мне обо всём рассказал. Он объяснил, что я должен сделать, чтобы избежать столь же грубых просчётов. За тысячу лет в своём письме он обратился ко мне, словно был моим Отцом. Он понимал меня, как никто другой.

Именно в Комнате, при незримом присутствии Салазара, я раскрыл себя перед моими последователями.

Поначалу нас было немного. Только троим, которые целиком и полностью разделяли мои убеждения, я смог доверить место рядом с собой. Я привёл их в Комнату, и рассказал о своём предназначении: о том, что я - Наследник Слизерина. Я сказал им, что вскоре имя Том Марволо Риддл умрёт и канет в Лету, будет стёрто из истории, словно бы его никогда и не существовало. Я раскрыл им моё истинное имя, и в подтверждение своего Могущества позвал Василиска. Они едва не убежали в страхе, но я приказал им оставаться на своих местах. Приказ - в эмоциях, логика - в словах.

- Не двигайтесь!- велел я.- Василиск не причинит вреда вам и всем тем, кто пожелает присоединиться к нам. Он не посмеет открыть глаза в моём присутствии, поэтому вы под моей защитой. Подойдите ближе и вы поймёте, что я прав.

Они оценили. Осознали. Встав на колени, они в благоговении поцеловали полы моей мантии. Как человек стоит выше животных, так и мои последователи стояли выше магглов в иерархической лестнице, но я превосходил их всех, заняв особую ступеньку. Я обладал Властью, о которой они и помышлять не могли.

Я рассказал им свою цель, рассказал им, какую роль они сыграют, чтобы воплотить мою цель в жизнь.

- Несмотря на все свои предчувствия, не пытайтесь отказаться, иначе глупцы и дальше будут править всем. Они не поймут наших намерений, нашу цель. Они возомнят, что мы служим только своим эгоистичным целям, как будто это не они погрязли в эгоизме. Если они нарекут нас «Тьмой», то мы примем этот вызов! Глупцы вскоре поймут, что это именно их окружает истинная тьма. Мы будем упиваться смертью наших противников, будем упиваться смертью тех, кто идет по пути самоуничтожения! Их смерть сделает нас лишь сильнее, и в своей слабости они уступят террору. Мы станем для них воплощением Страха! Воплощением Власти!

- Узрите мою Метку! Мою «Тёмную» Метку... Морсмордре!

Взмахом палочки я наколдовал свой знак. С рёвом самой яростной из бурь заклинание вырвалось из палочки. Зелёное пламя метнулось вверх и засияло, словно огонь Судьбы. - И преклонитесь пред лицом Силы...

Они преклонились. В каком-то счастливом исступлении они умоляли присоединиться ко мне, разделить со мной власть. Они поклялись служить мне и я Отметил их, как свою собственность.

- Вы будете узнавать друг друга по метке, и когда настанет время, я призову вас.

Взяв каждого за руку, я ввергнул их в объятия боли. Метка прожигала саму плоть, связав их души и Судьбы со мной.

- Мы должны соблюдать осторожность, мои верные Упивающиеся Смертью. Мы лишь в начале пути, пока слабые, но чем больше мы приобретем сторонников, тем сильнее мы станем. Тайно ряды наших последователей, которые будут служить нашей цели, вскоре увеличатся. Мы убедим мир в нашей правоте, и когда они примут нас, отвергнув свои эгоистичные цели, чтобы послужить великому делу, мы представим миру истинную цель во всём своём величии. Они не смогут отказаться от желания создать мир, который я предвидел, и тогда они пойдут на всё, чтобы воплотить утопию в реальность.

- Тогда мы покончим с полумерами, покончим с ложью. Не будем лицемерия, злословия. Мы перестроим мир так, каким он должен быть. Эта способность заложена в нас от природы. В этом и состоит наша цель, наша обязанность, чтобы использовать наш потенциал на благо общества!

Прекрасно осознавая человеческую природу, я знал, что этим людям потребуются символы, которыми бы они восхищались, которые бы мотивировали их поступки. Когда я понял, что заполучил этих людей со всеми потрохами, то рассмеялся. Меня забавлял тот факт, что даже мои избранные последователи были ничем не лучше тех, кто впоследствии будет умирать за то, чтобы не дать мне достигнуть цели в мире магов.

И только я отличался от них. Я - кровный потомок Великого Слизерина. Только я обладаю волей, чтобы отказаться от своих собственных желаний ради миссии.

Я поставил перед ними цель: убедить остальных присоединиться ко мне. Они должны действовать тайно, ибо если наше существование обнаружат так рано, то все усилия пойдут прахом. Общество, над которым нет контроля, ни за что не позволит нам возвыситься из страха перед неизбежностью, из страха, что мы подорвём их основу и создадим новую, в которой им не будет места.

Я положу конец хаосу и раздору, которые явились следствием «человеческих эмоций». Я создам Порядок, чтобы все могли послужить великой цели. Мы разорвём прогнивших насквозь глупцов, что заполонили наш сад, и сами будем возделывать его. Они или послужат нашей цели, или умрут. Их смерть и станет тем удобрением, на котором взрастёт наш сад. Это сделает нас лишь сильнее.

После окончания учебного года мы все пошли разными путями. Я отправил их в мир в качестве миссионеров. Когда в следующий раз я вернусь в Тайную Комнату Слизерина, передо мной будут стоять целые стада пилигримов, чтобы принять мою философию да погреться в ауре Силы. Я начну преобразовывать их в свою армию. Когда они почувствуют истинную Силу и осознают собственный потенциал, они разорвут оковы устаревших идеалов, навязанных им обществом, которые до сих пор затуманивали им разум. В Тайной Комнате я начал обучать их. Я преподал им истинные уроки могущества, которые позволят им контролировать сердца и разум других людей. Я передал им знания о человеческой природе, чтобы они могли использовать чуждые им желания в своих интересах.

Именно для этого Салазар создал Тайную Комнату, чтобы однажды я подчинил себе целую армию, которая будет беспрекословно мне подчиняться. Трещина в прогнившей системе Хогвартса окончательно уничтожит его. Ибо именно Хогвартс был тем фундаментом, на котором выстроен наш мир.

Именно благодаря дару Слизерина я получил возможность достичь своей цели. Только подумать, что Сортировочная шляпа едва не отправила меня в Гриффиндор! Меня трясет от мысли, что стало бы со мной, попади я под влияние глупцов, которые руководствуются одними эмоциями. Однако я приказал Шляпе распределить меня в Дом, в котором учились мои предки.

- Чувствую в тебе храброе прошлое,- говорила мне шляпа. - Дом Гриффиндора усмирит мудростью твою храбрость... Да, Дом Гриффиндора лучше всего тебе подходит.

Глупая Шляпа. Моё Величие связано только со Слизерином.

Когда мои воины получили необходимую подготовку, мы сделали первый ход.

Однако я просчитался. До этого я ни разу еще не сталкивался с ограничениями, которые бы я не мог преодолеть. И я возомнил, что для меня не существуют ограничений. Мне следовало дождаться, когда я освобожусь от влияния Школы и её обитателей. Когда я буду вне пределов досягаемости, подальше от их осуждения. Но ограничение было внешнего характера. Ограничения, которые не оставляли нам выбора. Учителя хотели, чтобы мы стали такими же, как и они. Идиоты.

Для нагнетания атмосферы страха я выпустил Василиска. Я воспользовался оружием Салазара, чтобы ввергнуть обитателей Школы в ужас и отчаяние. А когда они будут молить об избавлении от кошмара, я появлюсь на сцене. Я пожертвовал парой потенциальных своих сторонников и небрежно написал на стене послания их же кровью.

Я отправил Упивающихся Смертью сеять семена сомнений, которые неизбежно прорастут в сердцах остальных волшебников и свяжут их бездействием по рукам и ногам.

Я и не рассчитывал, что мой план воплотится столь скоро.

Нет, чтобы избавить Хогвартс от грязнокровок, так они вообще решили закрыть Школу ради нашей же «безопасности». Из-за какого-то необъяснимого идиотизма они даже не смогли понять посланий на стене.

У меня не было выбора, поэтому пришлось приостановить нашу деятельность.

Теперь я поставил в качестве приоритетной задачи разузнать всё о секретах обитателей замка. Так я узнал, что тупица Хагрид выращивает акрамантула. Без особых проблем я подставил его за «преступления» Наследника Слизерина.

Мне претило, что кто-то другой мог присвоить себе то, что по праву принадлежало мне, но, к счастью, Дамблдор смог доказать очевидное. Хагрид был слишком глуп, чтобы разработать такой план.

Дамблдор был единственным человеком, к которому я относился настороженно. Он обладал необходимой связкой: могущество-интеллект. И от этого его неспособность увидеть истинную роль нашего существования вызывала еще большее отвращение. Меня всегда ставила в тупик его ослеплённость предрассудками, из-за которых он не решался взять власть в свои руки.

Он был единственным достойным противником, которого я считал равным себе.

Во всех смыслах он - моя противоположность. Мой антипод.

Глава 10

***
Я использовал Дамблдора для достижения своей цели.

Мне пришлось уйти в тень до конца обучения и оттуда незамечено всем манипулировать. Естественно, это не означало, что я не был в курсе того, что творилось в мире.

Одним из самых могущественных магов на то время был Гринделвальд. Собрав вокруг себя множество последователей, он, тем самым, приобрел влияние и власть. Так же, как и я, он намеревался переделать мир по собственному видению. Однако он поступил неразумно, когда поставил самоцелью добиться собственного величия. Руками Дамблдора я избавился от него. Именно я должен был заполнить образовавшийся вакуум во власти. Всё это я совершил еще даже до выпускного. До того, как стал «взрослым» по меркам общества, я избавился от сильнейшего конкурента.

У меня не было выбора. Из-за своего эгоизма он бы никогда не присоединился ко мне. Жаль. Он мог бы стать достойным последователем и способным учеником. Позволь же я ему продолжить начатое, мне бы пришлось присоединиться к нему. Это бы откинуло мою цель в разряд второстепенных, потому как все силы были бы отданы созданию еще более продажной системы, которая была бы замкнута лишь на удовлетворении узкого круга интересов. Я не мог поддержать такую цель даже для того, что позже уничтожить её изнутри.

И, кроме того... У меня было много домашней работы.

Когда я закончил обучение и покинул Хогвартс, я впервые был свободен.

Свободен для того, чтобы осуществить свою месть и навсегда порвать со своим прошлым.

Сначала я вернулся «домой». Когда я ушёл, то оставил только пепел. Не останется никого, кто бы помнил, каким именем меня прокляли при рождении.

Затем я отправился на поиски человека, в честь которого мне дали второе имя «Марволо».

Как оказалось, он тоже вернулся домой. Я отыскал «семью», которая отвергла меня, и убил их всех. Я всегда иду до конца. Никаких полумер. Если Том Марволо Риддл умрёт, то и умрут все те, кто связаны с этим именем. Не думаю, что это неправильно, когда я почувствовал удовольствие от их убийства. Они получили по заслугам за то, что не проявили ко мне доброты в отличие от приюта. Но я подарил им быструю смерть. Искусную. Вероятно, они даже не почувствовали боли. Я не знаю. Я никогда по-настоящему не умирал.

Я начал новую жизнь, когда уничтожил малейшие следы о своём прошлом.

Я начал разыскивать по всему миру величайших магов современности. Я изучал основу их величия, извлекал опыт, а затем избавлялся от них. Нельзя было оставлять в живых конкурентов, которое однажды могут бросить мне вызов. Это слишком сурово, подумаете вы. Ну что ж, мне и не требуется прощение. Мне не нужно прощение от слепых, которые понятия не имеют, что такое Зрение.

Когда я вернулся в Англию - где, разумеется, разыграются основные сражения - я достиг очень много по пути к бессмертию. Я избавился от всего, за что презирал себя. Я видоизменился, превратившись в абсолютно иное существо. Моя жизнь начиналась как Том Марволо Риддл. Несчастный малыш в приюте. Посмотрите, какой он смелый. Как грустно. Пожалейте его, ибо он жертва. Глупцы. Даже тогда я презирал жалость. Я знал, кто действительно станет жертвами.

Когда я вернулся, то был уже Лордом Волдемортом.

Я скрыл свою истинную сущность и занялся политикой, однако, не как политикан, а в качестве критика. Я писал статьи, эссе, манифесты и публиковал в любом журнале, который бы взялся их напечатать. Вскоре имя Волдеморт стало синонимом Гордости. Гордость за наших людей, за нашу жизнь. За наши способности. Я убедил Волшебный Мир в том, что маги не являются обычными смертными. Я открыл им частицу правды.

Казалось, что ничто меня не остановит. Когда не удалось избавиться от оппозиции при помощи логики или дискуссий, тогда я использовал другие средства. Они могли присоединиться ко мне либо по доброй воли, либо принудительно. Если кто-то отказывался от пряника, я использовал кнут.

Если же всё равно следовал отказ, я убирал их с моего пути иными методами. Я уничтожил их самым жестоким образом, но общество даже не догадывалось, кто мог быть преступником. И я же горестно потом оплакивал того, кто мог пойти на такой неслыханный поступок в отношении несчастного мага. Я объединил целый фронт своих сторонников. Союз, направленный против угнетателей Магглов. Я убеждал мир в том, что нам следует раскрыть, наконец, Волшебный Мир, чтобы по праву занять место потомственных правителей этого мира, а не трусливо прятаться за собственной ложью и предрассудками. Если кому и следует скрываться, так только трусливым Магглам!

Естественно, Министерство попыталось остановить меня, ведь именно они отвечали за скрытность существования нашего продвинутого вида от глаз Магглов. На самом деле, Министерство будет препятствовать любому, чьи интересы идут в разрез с их собственными. Они навесили на меня ярлык «мятежника» и «преступника». Они называли меня «предателем» и «повстанцем». Они старались заткнуть меня или любым образом дискредитировать в глазах волшебников. Если бы им вдруг не удалось заставить меня замолчать, то они постарались бы сделать так, чтобы другие волшебники не воспринимали меня всерьез.

Имеющий уши, да услышит правду. Обладающий интеллектом, да поймёт причину. Несмотря на все их усилия, а, может, и вопреки им, число моих сторонников возрастало. И очень быстро.

Если бы не Дамблдор, всё было бы до смешного просто. Я объединил своих единомышленников в единый, сплоченный союз. Если бы не Дамблдор, то противники моей философии ничего бы не смогли мне противопоставить. Они бы начали жаловаться на свою судьбу, и в своей апатии они бы и пальцем не пошевелили, чтобы остановить меня, пока ещё было время. Дамблдор объединил этих разрозненных людей. Когда он понял, что любое действие, направленное против меня, делает меня лишь сильнее, то он вплотную занялся моими сторонниками.

Однако он заявил о себе и своих сторонниках, когда сделал свою организацию общедоступной. Вместо того, чтобы тайно сеять сомнения в сердца тех, кто пока еще сомневался, они нарисовали мишень на своих собственных спинах и гордо вышли на улицы, держа в руках транспаранты смертников.

И тогда вмешалась Судьба.

Я узнал о Пророчестве своей гибели. Я узнал, что родился тот, кто обладает необходимой силой, чтобы остановить меня.

Признаюсь, я поддался страху.

Я просто не мог потерпеть поражение, когда моя цель была так близка! Я поступил неразумно, поставив своей приоритетной задачей уничтожить угрозу, пока еще был шанс. Я не понял того, что моё предчувствие, моя тревога были всего лишь очередной разновидностью страха. Именно мой страх навлек на меня силу Неудачи.

Поттеры всегда досаждали мне больше всех прочих магов. Из всех глупых приспешников Дамблдора только они сподобились избежать моей беспощадной ярости. Когда кто-то пытается противостоять настолько очевидной истине, то моя ярость не знает границ.

Они были, как домашние собаки, тявкающие на незнакомца. Едва ли их можно было назвать угрозой, но раздражение они вызывали исправно. Трижды я пытался уничтожить их и трижды потерпел неудачу. И когда я выяснил, что у них родился сын именно в то время, о котором говорилось в Пророчестве, я знал, что нужно было сделать. Тогда я понял, как им удавалось столько раз сбежать от меня.

К сожалению, моя информация оказалась неточна. Я думал, что знал полный текст Пророчества. Глупец, что продал мне информацию, наверно получил очень неплохую прибыль, выдав грязь за золото. Еще один урок, чтобы я впредь не доверял обычным преступникам. Для меня до сих пор остается загадкой, почему я вообще имею дело с такими людьми. Он из тех людей, которые могут только продавать краденые котлы.

Однако Поттеры были под сильной защитой. Я знал, что Дамблдору тоже известно о пророчестве, причем он услышал о нём еще раньше, чем я. Я знал, что он воспользуется им, но Дамблдор не учёл того, что у меня был в распоряжении Червехвост. Доверенный подхалим Поттеров.

Кто бы мог подумать, что это бесхребетное существо было моим самым главным шпионом всё это время? Мне не составило труда подчинить его себе. Забавно, как быстро он поменял свои убеждения. Такие, как он, всегда пойдут на что угодно, чтобы спасти свою никчёмную жизнь.

Он продал всех и вся, чтобы уберечь себя от боли и, в конце концов, от смерти. Я презирал его. Презирал себя, когда использовал его. Но, с другой стороны, глупо выбрасывать ценнейший инструмент только потому, что его ручка вся в дерьме. Придется немного запачкать руки, однако руки всегда можно вымыть, а замену инструменту найти подчас крайне сложно.

Правильно ли то, что я презирал не только весь мир, но и даже своих слуг на дух не переносил? Без принципов я ничто. Вы можете не соглашаться с моими принципами, но нельзя отрицать их существование. Вы вправе делать выводы.

Я отправился в дом Поттеров в поисках ребёнка. Супруги Поттеры для меня не имели теперь ценности, как пыль на ботинках. Раздражает - да, но можно терпеть, пока не найдется минутка, чтобы её стереть. Просто отдай они мне тогда ребёнка, они могли бы жить. Мне бы потом не было надобности их убивать: более страшного наказания, чем потеря ребёнка для родителей, сложно представить.

Я расслабился, когда убил отца ребёнка, и потому по глупости недооценил женщину.

Я попытался убить ребенка, но меня постигла неудача. Я должен был знать... Должен был помнить...

Самая тёмная страница в моей жизни. Худшее из всего, что я только перенес в своей жизни. Хуже самого ужасного дня в приюте. Я полагал, что испытал всевозможные аспекты очарования боли. Как же я ошибался...

Представьте лист бумаги. Картонную фигурку человека. Представьте, что вы её разорвали надвое. Снова. И снова. Представьте, что вы её разорвали на самые мельчайшие частички... И затем бросьте остатки в ад, температура которого в тысячи раз превышает жар солнца.

Теперь. Представьте, что этот картон был вашим телом. Собственной душой. Беспрерывно в пламени. Даже сейчас для меня каждая секунда - агония, с которой, однако, я научился жить и, тем самым, приобрёл определенного рода терпение.

Несмотря на всю мою защиту, она меня не спасла. И всё же благодаря экспериментам я выжил. Я жил, даже если моё тело было совершенно уничтожено.

Существование в такой форме - тяжелейшее наказание, какое только можно вообразить, но я жил вопреки всему.

Я выжил, а значит остался непобежденным. Пророчество еще не воплотилось в жизнь.

Выяснив, какие способности остались при мне, я жил от существа до существа, от оболочки до оболочки.

Я знал, что это только вопрос времени, прежде чем я достигну своего былого могущества. И я был намерен вернуться куда более могущественным, чем прежде. Поражение может сломить вашу волю, только если вы не будете бороться.

Я буду бороться.

Я сделаю выводы из моего поражения и использую это знание, чтобы усилить свою мощь.

Я так и поступил.

Я вернулся. Могущественней, чем прежде. Испытания, что я перенёс, лишь добавили мудрости моим поступкам. Я вновь вернулся. Из пепла разрушений, вечных мук да начнется великое восхождение. Победа неизбежна.

Мои ошибки в прошлом. Они часть меня, да. Но не определяющая. Я не сожалею о своих неудачах. Ни в коем случае. Они повлияли на то, каким я стал. Как напоминание о моей неудачи я всегда делаю всё возможное, чтобы достичь цели. Впредь я не допущу ошибок. Если потребуется, я вернусь. И вновь и вновь, пока не выполню свою миссию. Решительность, сама по себе, не приносит успех. Однако решительность, помноженная на власть, – чудовищной силы сочетание.

"В конце концов, Тот-Кого-Нельзя-Называть совершил великие поступки. Ужасные - да, но великие..."


===
end
===

Вот, наконец, и закончен перевод этого крайне специфичного фика. Несмотря на то, что становление Риддла/Волдеморта -- далёко не самая популярная тема как для фикрайтеров, так и для читателей, но мне показалось, что именно этот фик необходимо перевести на русский язык, потому как здесь максимально точно (к сожалению, без учёта шестой книги) описывается психология Волдеморта, его философия "о чистоте рас" (можно без труда провести параллель) etc.