unas palabras sobre el principalМы похожи;
мы, в сущности, Томас, одно:
ты, коптящий окно изнутри, я, смотрящий снаружи.
И. Бродский.
Ей нравилось танцевать. Сливаться с музыкой, нутром чувствовать темп и выпадать из реальности. Музыка представляла собой мир намного более многогранный, чем реальность; мир, в котором ты был один, в котором ты был действительно настоящим. Ей чертовски, просто до ужаса нравилось танцевать. Чувствовать свободу в каждой конечности тела и умиротворение где-то внутри. Гармонировать с тем, что ты не видишь, но слышишь - было чудом. Чудом, с которым Лидия Мартин уж точно не хотела ни с кем делиться.
Лидия не могла точно сказать, когда именно пошла на танцы, кто ее туда отправил и чье это было решение. В какой-то момент, она вдруг осознала, что танцы и есть ее жизнь, что они ее смысл. Уделять каждую свободную минуту тому, что нравится, помогало убегать от проблем, на мгновение забываться. Развод родителей, неудачи в школе, отчим - все это пропадало тогда, когда она надевала пуанты и начинала разминку. Все казалось ничтожным на фоне музыки. Но так, почему-то, не должно было быть всегда.
Когда перед глазами появилась белая вспышка фар, Мартин не могла понять, что именно произошло. Не смогла и осознать своего положения и тогда, когда пролежала в больнице более трех месяцев. Черепно-мозговая травма и вечная хромота как еще один повод для саморазрушения, как приговор ее бестолковой жизни. Потому что Лидия Мартин действительно обожала танцевать, обожала ровно настолько, чтобы связать с этим жизнь. И это убивало ее, выжигало дыру в районе сердце и заставляло где-то глубоко в сознание метаться.
Смотря в свое отражение, Лидия задавалась лишь одним вопрос: почему жизнь захотела отнять у нее ее смысл? Почему она не умерла тогда, а заплатила за свое существование настолько огромную цену? И Мартин чертовски ненавидела всю эту слабость, немощность, которую испытывала изо дня в день, когда левая нога, будто назло, не слушаясь, подворачивалась; когда при малейшем повороте головы, перед глазами образовывалась черная бездна. Желание проживать нескончаемые дни ломало ребра, заставляло ее претерпевать боль и становится на костыли. Только пустота, сияющая и слишком ощутимая, давала ей понять - ей больше никогда не начать танцевать. И от этого хотелось порезать вены тотчас.
Потому что Лидия Мартин, медленно и постепенно, начинала ненавидеть себя.
Он ненавидел танцы. Перематывал все танцевальные программы по телевизору, с презрением относился к танцорам и никогда не ходил на дискотеки. Наблюдать за теми, кто выполнял однообразные движения - было глупо, но еще глупее было бы фанатеть и превозносить этих людей. Стайлз Стилински слишком хорошо знал, что такое увлечение, как танцы, может принести нескончаемую боль, когда у тебя забирают возможность подчиняться музыке; когда у тебя забирают возможность выполнять все эти бессмысленные выпады и реверансы.
Стайлз не мог точно сказать, когда именно в нем возникла эта неприязнь, но он точно помнит, как красиво вальсировали его родители по вечерам. Как, смеявшись, они подчинялись музыке и выполняли незамысловатые движения. Он помнит, как, затаив дыхание, наблюдал за ним сквозь щелку в двери; помнит, как проникался этой семейной идиллией. Ведь его мать - Клаудия Стилински - была превосходной танцовщицей. А за талант, как известно, надо платить.
Когда перед глазами стояла могильная плита, на которой были высечены инициалы, Стилински не мог понять, что именно произошло. Не смог понять и после долгих разговор с врачами. Странное чувство неполноценности и мутные воспоминания как еще один толчок к саморазрушению; как еще один толчок к тотальной ненависти к танцам. Потому что семейная идиллия семьи Стилинских резко оборвалась; потому что больше некому было вальсировать по вечерам. И это действительно убивало; приводило к паническим атакам по вечерам и к стертым костяшкам.
И также сильно, как он ненавидел танцы, Стайлз ненавидел себя. И именно это однажды заставило этих двоих, абсолютно непохожих друг на друга, столкнуться лбами. Заставило посмотреть в глаза и пошатнуть собственные миры.
Потому что ненависть, порою, объединяет.
_____________________________
unas palabras sobre el principal - пару слов о главном
crujido de su oferta de costillaСамое прекрасное и ужасное, что было на свете — являлось иллюзией. Самообман, тщетные попытки обвести себя вокруг пальца — вот это и разрушало ее, ломало с хрустом ребра и перекрывало кислород. Потому что выстраивать в голове воздушные замки иногда бывает опасно; особенно тогда, когда ты начинаешь не просто верить в них, но и жить. Особенно тогда, черт возьми, когда без них уже не получается сносить день за днем.
Лидия посмотрела на многочисленные фотографии, расклеенные по комнате, и мысленно отсчитала до десяти. Приводить свое сердце в порядок счетом было проще простого. Проще простого оказалось отрекнуться от мечты поступить в школу балета. В этой жизни, оказалось, проще простого оставлять что-то ценное позади, и начать слоняться без дела. Только Мартин не хотела такого, не хотела мучительно умирать внутри и задаваться тупым вопрос — что же дальше?
Фотографии, где она, счастливая и улыбающаяся, с широко открытыми глазами смотрела вперед, приводили в уныние. От осознания собственной пустоты хотелось закинуть веревку на люстру и наконец перекрыть кислород. Лидия мимолетно улыбнулась, проведя рукой по школьной юбке, и тотчас решительно схватила свой рюкзак. Возвращаться в обычную жизнь без гастролей и многочисленных турне было странно. Отсутствие изнурительных репетиций и постоянной диеты как еще одно напоминание о том, что она упала в самую пучину своей беспомощности.
И Лидия Мартин действительно ненавидела себя. Ненавидела из-за слабости, из-за постоянных поисков нового дела и цели. Ей казалось, что ее метания из стороны в сторону есть величина постоянная. А это уж точно был приговор.
Самое обидное и убогое было то, что ее трупа не нуждалась в ней. Открытки, постоянные сообщения в фэйсбуке — все это было настолько лживым и лицемерным, что приводило ее мир в крах. Все возведенные стены здания в одночасье обрушились в черную дыру, оставив маленькую Лидию сидеть в своем же разрушенным замке. Оставили ее плакать и умирать, без единого шанса на выживание.
Мартин бросила последний взгляд на свою комнату и уверенно хлопнула дверью. Показное высокомерие и себялюбие как еще один способ избежать очередных неудач со сверстниками. Ей попросту не нужны были друзья, заводить с кем-то общение, когда ты каждую секунду пытаешься залатать свои раны — было дурость. Тратить свои силы на людей, чье прибывание в жизни мимолетное — еще большей глупостью. Ведь когда ты никто, самое последнее, что ты можешь сделать — начать заводить социально активную жизнь.
— Лидия, удачи! — громко крикнула Натали Мартин, широко улыбаясь. Как самая типичная мать, она успешно делала вид, что все хорошо, что ничего не произошло. Постоянная улыбка и забота порой приводили в состояние раздражения, но Лидия прекрасно понимала, что все это делалось только ради нее. И этакая жалость заставляла ненависть возрастать в геометрической прогрессии.
Бейкон Хиллс. Такой родной, но уже чужой город — все в нем было устрашающе знакомо, но в то же время абсолютно другим. Когда она жила здесь еще ребенком и только записалась в свой первый танцевальную кружок, Мартин была вполне себе успешным ребенком. Лучшая подруга в лице Эллисон Арджент, полноценная семья и репутация милейшей особы. Когда же уезжала из-за поступления в школу танцев в Лос-Анджелес, Лидия уже не могла похвастаться безоблачной жизнью. Родители, подавшие на развод, зависть одноклассников и ссоры с Эллисон. И вот теперь она опять там, откуда так стремительно бежала. Она вновь вернулась в место, где отсчитывала свои собственные девять кругов ада. И это чертовски пугало, особенно тогда, когда тебе предстоит пойти в школу, с которой тебя связывает многое, но одновременно — ничего.
Лидия тяжело вздохнула, чувствуя, как холод проходится по всему телу, а руки начинают дрожать. Ей бы хотелось сказать, что все это из-за необычайно холодного октября, но реальность была куда менее прозаичной, заставляя ее вновь и вновь окунаться в понимание того, что ей попросту страшно. Лидия Мартин, непобедимая и устрашающая когда-то, начинала боятся, как последний трус. От этого хотелось и плакать, и смеяться. Левая нога, надежно зафиксированная бинтом, неприятно зудела, не смотря на то, что с момента выписки ее из больницы прошло чуть меньше двух месяцев. Каждый шаг давался Мартин с огромным трудом — ногу нужно было ставить ровно, иначе она тут же подворачивалась и начинала нещадно болеть. Головные боли, казалось, и вовсе не покинут ее; резкие движения головой приводили Лидию в состояние полуобморока, а постоянно дрожащие руки, которые просто не получалось успокаивать, наводили тоску. Но страшнее всего было ее внутреннее состояние. Депрессия, которая съедала каждую крупицу сердца, приводили к такому душевному состоянию, что вопрос о ее существование ставился под вопросом. Мартин попросту не знала, как жить дальше; не знала зачем ей жить. Лишившись единственной отрады своей жизни, она впала в пугающее апатичное состояние, когда ничего не хотелось и нечего было ожидать.
Опавшие грязные листья путались под ногами, пачкая черные лодочки, а ветер то и дело приподнимал не самую длинную юбку. Любовь одеваться с шиком и всегда выглядеть на сто процентов никуда не делась, только делалось это уже с не маниакальной уверенностью своего превосходства, а с понимаем того, что иначе ее просто раздавят. Люди, увидевшие ее слабину, незамедлительно попытаюсь сделать больно. А если учесть, что в школе ей предстоит мучительный год, Мартин уж точно этого не хотелось. Без того недостроенные стены могут просто взять и осыпаться полностью.
Поспешно оправив юбку, Лидия нарочно замедлила шаг, когда перед ее взором показалось здание школы. Поехать на машине означало бы привлечение внимание, которого ей, она была уверена, окажут и без этого. Руки уверено сжались в кулаки, когда ее ноги наконец переступили порог, а сердце участило свой темп, когда Мартин увидела снующих туда-сюда людей. Все они не обратили на нее никакого внимания, весело обсуждая что-то свое, спеша разойтись по кабинетам. В этом здание царила странная атмосфера, такая далекая от девушки, что это выводило из состояния полной отрешенности. Сжимая в руке металлический ключ от шкафчика, который ей отдала мать, Лидия Мартин стремительно направилась вдоль коридора, пытаясь вычислить, место своего пристанища.
Еще одной главной любовью в ее жизни были точные науки. Испытывать окрыляющее чувство эйфории, когда ты решил очередной сложный пример или задачу — это было единственным, что заставляло ее понимать, что кровь, бегающая по ее венам, не просто биологический факт, а подтверждение ее существования. Поэтому учеба в школе, в какой-то степени, представлялась не в таких уж темных тонах. По крайней мере, ей так хотелось думать. По крайней мере, Лидия чертовски на это надеялась, переступая порог аудитории и направляясь в самый конец класса. Мартин уверенно села за стул, демонстративно уткнувшись в телефон. Очередные лицемерные сообщения и вопросы о ее здоровье приводили ни то в смех, ни то в слезы, потому что Лидия была не дурой. Она знала, как строится танцевальная индустрия и прекрасно понимала, что выпад из нее любого участника, даже самого неквалифицированного и бесталантливого, радость для остальных. И именно от этого все эти вопросы и переживания, которые не имели за собой ничего искреннего, доводили ее до безумия.
— Внимание, класс, — без приветствия проговорил учитель химии, зайдя в кабинет сразу после звонка. Мужчина присел на краюшек парты и ленно пробежался глазами по классу, остановившись на Лидии, а потом перевел взгляд на какие-то листки в своих руках. — Так у нас новенькая…
Интонация, с которой была произнесена эта фраза, показалась Мартин странной. Она не могла точно понять ее значение. Ученики тихо зашептались, иногда хихикая и бросая на последнюю парту любопытные взгляды. Но Лидия не улыбалась. Она, не мигая, смотрела на доску с таким лицом, будто лучше нее не было никого. Потому что дружелюбие в этом мире, как правило, выходит боком.
— Что ж, приятно познакомиться, Лидия Мартин, — профессор хмурился, недовольно поглядывая на нее. — Надеюсь, школа станет вашим вторым домом.
«Нет».
***
Успешность в школе определяется местом в иерархии. Если ты смог завоевать уважение и место в ней еще с самого начала своего пути, то ты будешь на вершине. Если ты каким-то чудесным образом сможешь запугивать их все оставшиеся дни, тебя вряд ли спихнут. Только если твоя успешность была шаткой, а восхождение на «трон» не твердо, то тебя обязательно окунут в самую грязь этой бестолковой жизни. И Лидией такой и была. Хорошая девочка с хорошими оценками и друзьями — слишком сладко для судьбы. Особенно тогда, когда у нее на тебя великие планы.
Мартин сжала руку в кулак, перешагивая шаг в столовой и двигаясь по направлению к очереди. Когда-то давно она бы непременно ворвалась сюда с громким визгом и шумом, играя на перегонки с Эллисон Арджент и Джексоном Уиттмором. Когда-то давно они были неразлучны ровно настолько, чтобы знать друг о друге просто все. Только «когда-то» было настолько давно, что вспоминать это было как минимум глупо. В особенности тогда, когда именно это и подтолкнуло тебя переехать в другой город и начать ровно противоположную жизнь — с настоящей борьбой и усердной работой. Лидия хмуро сжала губы, с опаской оглядываясь по сторонам, надеясь, даже молясь, чтобы здесь их не было. Чтобы ей не пришлось делать вид полной аустистки, у которой проблемы с памятью. Потому что Лидия Мартин не хотела смотреть в лицо своему прошлому, когда дело, в которое можно было окунуться в самую тяжелую минуту в жизни, было утрачено.
Получив свой обед, Лидия развернулась, оглядываясь по сторонам. Естественно, что общество уже давно было поделено на группы, и ей не было здесь места. Естественно, было бессмысленно возвращаться в город, который знал о тебе слишком многое. Это было даже забавно. Она, возможно, знала когда-то всех этих людей и находилась на вершине, но теперь все они были никто, ровно, как и она сама. И от этого хотелось расхохотаться прямо на месте.
— Скотт! Скотт, ну подожди!
Мартин вздрогнула, почувствовав мелкую дрожь в руках, и замерла на середине буфета. Этот голос был такой знакомый, что отголоски воспоминаний вмиг заговорили в голове, вырезая на ее сердце свои инициалы. Это была Эллисон, Лидия была уверена. Но только эта уверенность не относилась к разряду чувств, которые окрыляли. Нет, это была такая уверенность, от которой отчаянье сковывало каждый капилляр в теле. Она медленно повернулась в сторону голоса и пошатнулась, почувствовав, как ее левую ногу будто сковало железо. Боль прошлась так быстро и ощутимо, что ее ноги в момент подкосились. Руки, и без того дрожащие, резко ослабели, и поднос, находящийся в ее руках, с грохотом повалился на пол. Возможно, она бы и сама повалилась на землю, если бы не чьи-то руки, которые вовремя смогли ухватить ее за плечи и с легкостью прижать к себе. И если она не упала в этот момент, то ее сердце точно.
— Эй, с тобой все в порядке? — холодно проговорил парень, выводя Лидию из транса. Он хмурил лоб и с явным раздражением поджимал губы.
— Да-а, — слегка заикаясь ответила Мартин, упорно всматриваясь в его глаза. В нем было что-то такое, что точно нельзя было описать. Он выглядел человеком, который давно уже все просчитал и всех победил, и это заставляло Лидию с интересом посмотреть на него. Ведь именно этого чувства ей не хватало, это чувство у нее силком выхватили из понимания и заставили позабыть.
— Лидия? — услышала она где-то в стороне и резко отошла от парня, вскинув голову. Сердце отчего-то перестало биться совсем, когда Мартин наткнулась на карие глаза и каштановые волосы. Чертовка Эллисон Арджент все-таки не забыла ее, и это было омерзительно. — О Боже, неужели это действительно ты? Черт возьми…
Эллисон сделала несколько шагов вперед, но только Мартин резко отшатнулась, будто бы от огня. Арджент замерла, и по ее лицу пробежала тень грусти.
— А, так это та танцовщица? — проговорил тот самый парень, и было в его глазах что-то такое презрительное, что, в целом, прекрасно сочеталось с его образом. Лидия моргнула несколько раз, понимая, что, похоже, он знал ее когда-то. Только всматриваясь в его лицо, она видела такое глубокое отвращение, что оно, это чувство, передавалось и ей.
Быстрым шагом покидай столовую и вспоминая расклеенные по всей комнату свои счастливые фотографии, Мартин клялась, что однажды непременно вновь найдет свой смысл жизни. Потому что иначе все в этом мире потеряет смысла, а это уже приговор.
_________________________
crujido de su oferta de costilla - хруст твоих нежных ребер
estimado pasado, ya no puedo volarИ тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой.
М.Ю.Лермонтов, «Герой нашего времени».
Лидия завязывала ленты и внимательно смотрела на свои ноги. Она снова не удержалась. Ей вновь захотелось окунуться в пучину своего отчаянья и надеть давно истертые, но такие любимые пуанты. Глаза отчего-то были на мокром месте, а руки мелко подрагивали, когда взгляд падал на многочисленные шрамы и мелкие, желтоватые синяки. Сердце трепетало от волнения, потому что ему, как и ей самой, хотелось поскорее начать танцевать. Мартин медленно поднялась на ноги, тотчас ощутив, как дрогнули ноги, и быстро прислонилась к стене. Держась одной рукой за нее, Лидия аккуратно стала делать разминку, ощущая в конечностях резкую боль. Левая нога совсем не слушалась, врачи еще с самого начало предупреждали ее, что из-за того, что машина наехала прямо на нее, возможна ампутация. Только этого так не произошло, как, ровно, и того, что нога могла выполнять все должные ей функции. Нет. Она не могла, и это приводило в уныние.
Резко оттолкнувшись от стенки, Мартин попыталась сделать арабеск, но в ту же секунду с грохотом повалилась на пол, как безвольная кукла. Сердце сжалось от боли, и жалобный писк вырвался сам собой. Лидия больше не была сильной, Лидия больше не была идеальной, поэтому ничто не запрещало ей сидеть и вытирать свои глаз от поступающих слез, размазывая тушь по щекам. Она до сих пор не могла смириться с тем, что весь смысл ее жизни был похоронен. В это не верилось. Ей всегда казалось, что танцы всегда будут с ней, всегда будут помогать и заставлять забываться. Всхлипывая еще больше и падая в пучину своего отчаянья, Мартин усиленно пыталась найти новый смысл. Но его, как назло, все не было.
— Лидия! — дверь резко отварилась и в комнату ворвалась Натали, с ужасом в глазах оглядываясь по сторонам. — Лидия…
Женщина присела на колени рядом с дочерью и с какой-то маниакальной заботой обняла. Мартин по-прежнему тяжело дышала, ощущая тепло, и только сильнее сжимала мамину кофту в своих руках.
— Ничего, дорогая, — тихо шептала ей Натали, — однажды, вот увидишь, все обязательно будет хорошо.
— А если нет? — доверительным шепотом вопросила Лидия, с какой-то детскостью смотря в глаза своей мамы.
Натали промолчала, все так же поглаживая свою дочь по рыжей макушке, а сердце Мартин с каждой секундой все быстрее и быстрее учащалось.
— Тогда мы просто сами построим себе свое счастье.
Лидия неодобрительно хмыкнула, не веря ни в одно сказанное слово. Ей часто так говорили, но выходило все наоборот: строить свое счастье получается не с кем-то, а только самому с собой. Мягко отодвинувшись от матери, Мартин с нажимом улыбнулась, смотря куда угодно, только не на Натали. И в который раз просматривая фотографии, она с каждой секундой ощущала себя если не самой жалкой, то ничтожной точно. А потом Лидия задержалась взглядом на одном, самом отдаленном снимке и нахмурилась.
Когда ей было семь с половиной лет, не она решила пойти на танцы.
Когда ей было семь с половиной лет, ее заметили и напророчили талант.
— Мама, — дражайшим голосом тихо проговорила Мартин, указывая кивком головы в сторону фотографий. — Это же та самая женщина…
— Что? О чем ты? — удивленно проговорила Натали, вставая с колен. Она с опаской следила за дочерью, и в ее глазах была такая жалость, от которой Лидии и хотелось исчезнуть с этого света.
— Ты разве не помнишь, кто посоветовал тебе отправить меня на танцы? — с легким замешательством спросила Мартин, держась за стенку, пробираясь к той самой фотографии, где была изображена она и женщина, совсем молодая женщина.
— Это было так давно, милая…
Но Лидия уже не слушала, как завороженная, она рассматривала старый снимок, прикусив губу. Они находились в каком-то помещении, явно оборудованном для танцев. Над дверью весела яркая, оранжево-синяя вывеска, на которой было написано: «Танцевальный клуб Клаудия». И тогда все стало проясняться, медленно и постепенно, Лидия Мартин начинала вспоминать, как именно зарождалась ее любовь к танцам.
Когда ей было семь с половиной, ее жизнь пошла наперекосяк.
— Лидия, куда же ты? На улице дождь и уже давно стемнело… Лидия!
Когда ей было семь с половиной, она познакомилась с ней.
— Лидия!
***
Шел холодный, проливной дождь, ветер задувал под подолы пальто, но Мартин с завидным упорством шагала вдоль улиц. Как она могла забыть о ней? Об этой женщине? Лидия действительно не понимала, но именно сейчас, отчего-то, ей панически хотелось увидеться с ней. Уже давно стемнело, машины изредка проезжали по проезжей части, весь город, казалось, вымер. И такая его странная тишина и покой чертовски нравилась ей, Лидии. Она толком не знала куда идти, не помнила, потому что в возрасте девяти лет она переехала из этого города к своей бабушке и с тех пор так и не встречалась с этой женщиной. Потому что в тот момент, когда ее родители подали на развод, а отношения с Эллисон начали трещать по швам, Лидия решила капитулировать. Мартин просто сбежала из этого города, решив навсегда о нем позабыть.
Шлепая по лужам и нервно оглядываясь по сторонам, она держала в руках проклятую и измятую фотографию, как свой единственный ориентир. Теперь она точно начинала вспоминать. Клаудия Стилински была знакомой отца Лидии и изредка заходила к ним по каким-то делам. В один из таких вечеров, когда она гостила у них, женщина и приметила Лидию с ее грацией и огромной любовью к музыке. Именно тогда, в тот самый вечер, незнакомая женщина и дала ей путеводную нить. Это она была первым ее учителем, с которой Мартин занималась тайно после школы, так, чтобы родители, практичные и слишком приземленные, не догадались о самом сокровенном — о ее любви к танцам.
Как же ей хотелось теперь увидеть ее! Клаудия когда-то давно смогла дать ей смысл жизни, значит, могла и теперь. Мартин панически сжимала руки в кулаки, когда эта мысли отчаянно билась в черепной коробке. Лидия Мартин чертовски хотела жить, но смысла для этого пока не было. И она блуждала в себе, в своих воспоминаниях, в этом городе ради тщетных попыток его обрести. И эта женщина представлялась ей волшебницей, которая обязательно даст ей толчок. Но только студии нигде не было, а телефон с навигатором был забыт в собственной комнате. Думать о том, что она, возможно, могла переехать в другой город, не хотелось; еще меньше хотелось рассуждать, что она просто глупый, блуждающий по пустынным улицам человек. И треклятый дождь только усиливался, пронзая ее тело судорогами холода и боли.
— Черт! — прошипела Мартин, ощущая резкую боль в левой ноге. Она прошла так много и быстро, что теперь еле могла передвигать ноги. Полуулыбка прошлась по ее устам, когда она прислонилась к обшарпанной стене дома, а голову как будто заволокло туманом. Ее мать, наверное, уже подняла на уши полгорода. Ее, возможно, уже давно ищут по улицам Бэйкон Хиллз. Ударив кулаком по стенке, она ощущала такое бессилие и апатию, что становилось все равно. Ей просто хотелось увидеть Клаудию Стилински, и это желание, спонтанное и неутолимое, выгрызало легкие.
Собравшись с силами, она резко оттолкнулась от стенки и прищурилась, пытаясь понять где она. Дома в этом районе однообразны, без какой-либо индивидуальности, а из-за того, что вокруг была сплошная темень, освещаемая только тусклым фонарем, было практически невозможно понять, где тот дом, что ей нужен. Безысходность сковывала ее движения, а голова то и дело вертелась по сторонам. Это было где-то рядом, Лидия нутром это чувствовала. В памяти всплывали отрывки из прошлого, что иногда позволяло примерно понимать, куда идти, но все так изменилось за почти десять лет, что и это слабо помогало в поисках. Только Лидия не собиралась сдаваться, нет; Мартин собиралась идти напролом, а это уже означало многое.
Завернув за еще один непримечательный дом, она остановилась, прищурившись. Здание, возле которого Лидия стояла, было заколочено. Только дверь, прогнившая от влаги, кое-как весела на одной петле. Подойдя чуть ближе, Мартин вздрогнула, заметив среди кучи мусора, валяющейся возле здания, старые плакаты и ткани. Дрожащей рукой приподняв фотографию, она поняла — это было оно. Лидия не понимала, почему здание было заброшено и где теперь находится танцевальная площадка, но что-то внутри, наверное, остатки азарта, подтолкнуло ее к почти что обвалившейся двери. Скрипнув, она с грохотом приложилась к стене, и Мартин увидела огромный зал, в котором не было ничего, кроме той самой яркой, но уже выцветшей вывески.
— Что ты здесь делаешь?! — почти что прокричал кто-то, что заставило Лидию в ужасе отшатнуться. Перспектива быть убитой или изнасилованной никак не радовала. Кто-то с силой схватил ее за руку и хорошенько дернул к стенке, да так, что она ударилась головой. Дыхание участилось, а руки задрожали от страха. Мартин в ужасе отсчитывала секунды, боясь открыть свои глаза. — Черт, как ты вообще нашла это место?
Голос был на удивление привлекательным, тягучим, словно патока. Когда его интонации стали спокойнее, Лидия резко распахнула глаза, впиваясь своим взглядом в уже знакомые медовые. Это был тот самый парень из столовой, который смотрел на нее так, будто ничто и никто не имеет смысла.
— Э-это ты-ы…- она испытала то ли облегчение, то ли еще больший ужас, рассматривая исказившиеся гневом черты лица. Голос не поддавался управлению, поэтому заикаться и сипеть — вот, на что Мартин была способна в этом положении. — Но-о…но где же клуб?
— Что? — он нахмурился еще больше, смотря на Лидию, как на идиотку, когда железная хватка ослабела. Его замешательство заставляло ее задумываться о том, что, возможно, она ошиблась и попала вообще ни туда.
— Танцевальный клуб Клаудии Стилински…
Она поняла, что сказала что-то не то, когда увидела, как резко он побледнел. Мартин прикусила губу до крови, наблюдая за тем, как парень стоял в каком-то оцепенении, но что-то в его лице казалось отчаянным; четкое, гротескное отчаянье, которое, черт возьми, выдавало его с головой.
— Его нет больше нет, и не будет, — резко проговорил он, отпустив Лидию. Парень явно не выглядел расположенным к болтовне, но Мартин не собралась сдаваться.
— Но как же? А где Клаудия? Мне нужно срочно ее увидеть…
— Срочно увидеть? — зловещим шепотом проговорил он, когда его глаза не добро сверкнули. Медленно подходя обратно к Лидии, от него исходила такая зловещая аура, что ей становилось не по себе. Врезавшись кулаком в стенку, в нескольких сантиметрах от рыжей шевелюры, он наклонился, прошептав, — тогда тебе на кладбище, дорогая.
И стало тихо. Лидия внимательно вглядывалась в его черты лица, поражаясь этакой странной красоте, и дрожала, как осиновый лист. Было холодно и темно, вся одежда давно было мокрой, а дождевые капли звонко падали на пол. Но ее дрожь не была в этом; смотря на него, Мартин действительно начинала бояться, потому что он не выглядел дружелюбно.
— Как тебя зовут? — наконец спросила она, вздрогнув, ощутив его теплое дыхание. Парень помолчал немного, а потом на распев проговорил:
— Стайлз Стилински.
