Натюр морт

Часть 1. Урок анатомии. Глава 1. Пятая жертва

Чикаго, 2004 год

Самый унылый рождественский сочельник в моей жизни…

Когда я говорю, что меня ожидает еще один скучный день в конторе, я подразумеваю не только сидение в помещении, отделанном и обставленном в стиле «хай-тек», но и горы, горы, горы бумаг, которые надо перелопатить. Записки, фотографии, протоколы, опять записки, ответы на мои запросы… Глядя на то, каким почерком они написаны, я иногда думаю, что составляющим их стоило пойти в доктора. Разве компьютеры придумали не для того, чтобы протолкнуть «безбумажные» технологии? Разве не должен этот урод, Браунинг, следить за соблюдением введенного режима электронного оборота документов? Впрочем, не мне критиковать чужие методы работы. Ведь я ухитрилась заполучить перевод в Чикаго из Нового Орлеана как раз за «нарушение установленных процедур». Там, правда, дело было посерьезнее. Речь шла об уликах… как бы изящнее выразиться… неправильно приобщенных к делу. Разумеется! Инструкция — есть инструкция! Ну и что, что люди умирают? Хорошо, что за дело взялась я. Плохо, что, как и следовало ожидать, мое начальство поступило, как сборище козьих морд. И я теперь — такой же «бумагомаратель», как те, кто сотворил все документы, что погребли под собою мой стол. Разница в том, что для меня, как для любого другого проштрафившегося агента, бумажная работа — наказание, а для них — норма.

Как бы то ни было, о переводе я не жалею. Как не жалею и о допущенном нарушении. Если бы я этого не сделала, Кроулер все еще гулял бы на свободе. А если учесть, что мне выпал шанс поработать вместе с Клэр Эшби, первоклассным судмедэкспертом, моим бывшим инструктором и в настоящем — хорошим другом, взыскание, считай, превращается в поощрение. Надеюсь, агент Эшби относится к тому, что ей снова приходится работать со мной, с аналогичным энтузиазмом. Шутка. Я знаю, что это так. Я для нее, как дочка, и она ничего не может с этим поделать. Как ничего не может поделать с тем, что ее отношения с родной дочерью значительно хуже. Вот она — обратная сторона работы в ФБР. Не все готовы принять, что их мать (отца, мужа, жену, сына и так далее) в любой момент могут дернуть на работу, несмотря на выпускной дочери (день рождения матери, годовщину свадьбы, рождение внука и тому подобное). Пожалуй, из всех моих знакомых повезло только мне. Я — потомственный сыщик, и пока не замужем, а потому не испытываю перед семьей чувства вины, за то, что люблю свою работу.

Кстати, о Клэр. Она — прелесть! Не поленилась покинуть свой минус первый этаж и подняться на восьмой, чтобы рассказать кое-какие новые подробности об убийстве Кенворт. Не много, на самом деле, не стоило ради этого приходить лично, но ведь это Клэр. Она знает, что это дело — единственная интересная работа, которая достанется мне за целый день. Аналитика против разбора макулатуры. К сожалению, выводы приходится сделать неутешительные. После третьего трупа стало понятно, что наклевывается серия. Сначала Рослин Чека, которую утопили в офисном туалете, затем Элизабет Вэлмсли, обнаруженная в бассейне на крыше дома, после Шэннон Брэм, нашедшая смерть в собственной ванне. У всех глубокие ссадины и гематомы на шее, повреждения горла и гортани, указывающие, что их утопили, предварительно придушив. Все трое оказывали сопротивление. Все травмы причинены при жизни. Токсикологические тесты у всех трех показали повышенный уровень алкоголя в крови и присутствие рофинола, который в сочетании с алкоголем должен был лишить убитую возможности к сопротивлению. С Натали Кенворт все немного иначе. Ее убийство оказалось более… зверским… чем остальные три. Хотя Клэр утверждает, что брюшную полость ей вскрыли после смерти. Еще на этот раз убийца зачем-то закрыл жертве лицо — надел на голову наволочку. И нашли Натали не там, где ее убили (в собственной квартире), а в канализации. Рядом с электрическим щитком, который (предположительно) убийца вывел из строя, чтобы ремонтники нашли труп. Но, несмотря на отличия, я готова признать Натали Кенворт, предварительно задушенную и со следами рофинола в крови, четвертой жертвой чикагского серийщика. Хотя в глубине души надеюсь, что ошиблась, потому что в реальной жизни серийные убийства — куда большая проблема, чем в книгах, играх или детективных сериалах. Типичный «Три Гэ»: гигантский геморройный головняк. А еще чуть-чуть глубже (шестым чувством, третьим глазом, инстинктом полицейского) понимаю, что в данном случае нет места надежде, и нужно с пользой использовать время, пока все не началось. То есть убийца не пошел вразнос. Было бы здорово, если бы удалось остановить его прежде, чем появится номер пять. Но, будем реалистами, у чикагской полиции пока слишком мало улик, чтобы найти и арестовать убийцу — несколько нечетких отпечатков пальцев, не значившихся в базе, волокна ткани, найденные экспертами, и сфотографированный частичный отпечаток подошвы.

Увы, мои опасения оправдались в тот же день. Точнее, вечер. Поздний вечер. Я как раз встретилась с Ричардом, с долгоиграющими планами, начинающимися в его галерее, где он заканчивает оформление новой выставки. Не знаю, почему, но он держит в секрете ее тематику, и сегодня у меня был шанс стать первым зрителем, оценившим полотна художника, чье имя держится в тайне. Оставалось подождать всего лишь пару минут, пока закрепят последнее полотно, и экскурсия для одного единственного первого посетителя началась бы… но, как только раздался звонок телефона, я уже знала, что этого не будет. Ричард наверняка меня за это живьем съест, но он сам виноват: не нужно было устраивать из этой своей экспозиции такую тайну. Придется мне найти время и сходить на открытие.

Несмотря на то, что мой дед был художником, особых пристрастий к живописи у меня нет, но все же это — более приятное занятие по сравнению с изучением свежего трупа. Впрочем, последнее все равно лучше, чем торчать в конторе. Особенно если тотально абстрагироваться, забить на резкое похолодание и внезапно (зимой, ха-ха!) выпавший снег и запастись большим стаканом горячего крепкого черного кофе в кофейне, попавшейся по дороге. Зная, что осматривать место преступления я буду не одна, кофе я взяла из расчета на четверых.

Это из разряда черного юмора, но каждое новое место преступления — в чем-то сюрприз. В смысле, неожиданность. Никогда не знаешь, где окажешься. На этот раз навигатор привел меня в спальный район на северной окраине города. К расселенному многоэтажному дому, который последние пару лет собираются снести, чтобы освободить место для строительства еще более многоэтажного дома. А пока суд да дело, стоит такая «заброшка» и создает проблемы полиции, служа обиталищем для бродяг, притоном для наркоманов и местом, где всякие засранцы, подобно нашему убийце, реализуют свои извращенные фантазии.

Судя по припаркованным машинам, я прибыла последняя, что не удивительно, учитывая, кто откуда добирался. Рядом с двумя полицейскими фордами и микроавтобусом экспертов мой джип смотрелся несколько неуместно (по смыслу), но гораздо круче (по виду). Пробравшись за желто-черные полосы ограждения, я увидела того, кому достанется второй из четырех купленных мной кофе.

Офицер Уильям Тейт, по-своему симпатичный рослый крепкий темнокожий мужчина, застыл возле входа с решительностью Гэндальфа, мимо которого ни один «балрог» не проскользнет, и с невероятно довольным выражением лица. Не думайте, преступление здесь было ни при чем. Просто Тейт был одним из немногих офицеров чикагской полиции, которые обычно рады меня видеть. И совсем не потому, что я «молодая и красивая». По его мнению, я «хороший специальный агент», то есть «не такая, как все эти менеджеры среднего звена», хотя так он меня редко называет. Для него я «мисс Макферсон», с особым ударением на слове «мисс». А если учесть, что такое я не многим позволяю, по личной шкале офицера Тейта он для меня — хороший полицейский. Настолько хороший, что, имей мое слово вес, я охотно порекомендовала бы его в ФБР, куда он стремился попасть последние пару лет, и искренне рада, что, наконец, у него все получилось. Колесики завращались.

— Спасибо, это как раз в тему, — офицер с благодарностью принял картонный стакан и сразу начал резать правду-матку в присущем ему стиле «ну-вы-гляньте-мэм-что-за-дерьмо». — Как вам эта долбанная погодка? Что за паскудство?! Вчера ведь было плюс пятнадцать! Этот вонючий снег… откуда? Вы посмотрите, как навоза нападало. Знаете, сколько я сюда добирался?

— Что тут у нас? Как всегда? — направила я словесный поток Тейта в профессиональное русло.

— Да, — кивнул полицейский. — Мертвая девчонка. Правда, эту порвали посильней, чем остальных. Анонимный звонок, ни одного свидетеля. Я, как только приехал сюда, сразу решил, что это работа вашего парня, так что не стал никому докладывать, а сразу позвонил Миллеру.

— Где место преступления? — я окинула взглядом десять этажей облезших стен и разбитых окон.

— В подъезд, вверх по лестнице, второй этаж, направо, — бодро отрапортовал офицер, после чего доверительно уточнил. — Мисс Макферсон, вы там поосторожнее… Я в этот гадюшник только заглянул, и то укол от столбняка делать придется…

— А кто еще из наших успел сюда добраться? — кивнула я на другую полицейскую машину (первая, ясное дело, доставила сюда Тейта) и фургон.

— Миллер, — полицейский кивнул на форд, — минут десять назад. Еще Клэр, — кивок в сторону фургона, — сразу после него…

— Значит, Миллер первый сюда добрался, — констатировала я и, заметив лукавые огоньки в темно-карих глазах Тейта, спросила. — Он что… опять?

— А то!.. — больше не сдерживаясь, громогласно расхохотался Уильям. — Как его колбасило!.. Клэр увидела — совсем озверела!.. Выкинула его в коридор! Он там теперь обнимается с холодильником. Мимо не пройдете…

— Ясно, — покачала я головой и прошла внутрь, стараясь не измазаться о грязные стены, не споткнуться о завалы мусора, ни за что не зацепиться и не пораниться. А выбор был огромен, уж вы мне поверьте.

Когда мне, проштрафившейся, в напарники достался Дэвид Миллер, я, ожидавшая, как это обычно бывает, получить какого-нибудь мелкого стукача, обязанного следить за мной и докладывать обо всем мечтающему избавиться от меня побыстрей новому начальству, очень удивилась. Судя по всему, мне дали лучшего сотрудника. Из тех, что были. И это странно. Даже если сделать скидку на то, что народу на этом конкретном участке, действительно, не много. Миллер перспективный, сообразительный, знает свое дело. К тому же он оказался не против того, чтобы делать за меня тупую работу по оформлению документов, пока я вожусь с психологическим портретом убийцы. Так что в итоге получилось совсем не плохо. Но и не особо хорошо. Миллер — полная противоположность Тейту. И внешне, что, понятное дело, не значит ничего, и внутренне, что уже кое-что, да значит. По большому счету, когда дело касается трупов, никто не бывает полностью готов, когда это случается в первый раз. Подозреваю, все проявляют себя… не с лучшей стороны. Но с Дэвидом, как я поняла, это происходит постоянно. Это наш второй совместный труп, и второй раз Миллера выворачивает. Как по-моему, это слишком. Даже если никто рядом не лопается со смеху, как офицер Тейт, и не впадает в бешенство, как агент Эшби.

— Ух, ты!.. — Тейт был прав, мимо Миллера я бы не прошла, даже если бы за окном светило солнце, а не переносные прожектора. Хотя бы потому, что холодильник, за который он держался и который активно… «украшал», был такой один на весь Чикаго. Середина прошлого века, не иначе. — Ты мне напомнил… У меня был один случай, еще в академии… Я однажды решила пробежать полосу препятствий после обеда… Все вылетело… Даже завтрак… Омерзительная смесь из гренок с яйцом и пиццы…

— Если ты пытаешься меня поддержать, то это без толку… — Миллер повернул ко мне супербледную физиономию, мужественно пытаясь сдержать рвотные позывы. Откуда что берется? Судя по тому, что я видела, в ход пошел даже не завтрак, а вчерашний ужин.

— Вот, держи, — я с сочувственным видом протянула Миллеру один из оставшихся кофе. — Может, так оно легче пойдет… — но при одном виде стаканчика с бодрящим напитком мой напарник опять начал «травить за борт», и мне осталось только констатировать. — А, может, и нет… Слушай, Дэвид, по-дружески, — вклинилась я в следующую паузу. — Пора с этим завязывать. Ты с трупами не дружишь. В следующий раз не суйся первым. Лучше нас подожди. Хватит портить улики переваренными пончиками.

— Вас понял, агент Макферсон, — попытался улыбнуться Миллер. Получилось не очень.

— И хватит называть меня «агент Макферсон», — я поставила предназначенный напарнику стакан на холодильник. Вдруг все же пригодится. — Пожалуйста, просто «Виктория». Этого вполне достаточно. Договорились?

— Вас понял, Виктория, — поправился Миллер, делая очередную попытку справиться с тошнотой, но я все же не выдержала и спросила:

— Так, из нездорового любопытства, где тебя прорвало на этот раз?

— Меня вывернуло в толчок… — ответил Дэвид и скривился. В смысле, еще сильнее, чем до этого. — Мы можем сменить тему?

— Запросто, — усмехнулась я. — Клэр, наверное, прыгает от радости.

— Нет, но обязательно будет, если выполнит свое обещание, — вздохнул Миллер и пояснил. — Она дала слово в следующий раз привязать меня к твоему джипу и протащить по улице.

— Она это может, — «утешила» я напарника, после чего, заметив, что ему стало лучше, и никак не связывая это с собственным появлением, поинтересовалась. — Что можешь сказать навскидку?

— Это наш парень постарался, без вопросов, — «порадовал» меня Дэвид в ответ. — Жертва лежит в старой ванне. Она вмерзла в лед. Детали я не очень рассмотрел…

— А где Клэр? — я заглянула в проем, за которым начинался длинный коридор с без малого десятком выходящих в него дверей.

— Знаешь индейскую пословицу? — Дэвид указал на коридор. — Иди на запах химикатов и найдешь бледнолицую женщину маленького роста… Она в ванной, возле трупа. По коридору, до конца и налево. Я думаю, она захочет, чтобы ты осмотрела остальную квартиру. Да и фотографии делать тоже тебе, — Миллер протянул мне фотоаппарат. — Клэр сказала, что видеть меня не желает.

— Замечательно… — буркнула я. Без особой радости, поскольку придется отдуваться одной за двоих, но и без недовольства. В данный момент для меня провести осмотр места преступления — шанс не только вырваться из бумажных «застенков», но и не растерять практические навыки. Чтобы вы поняли, насколько это для меня важно, скажу, что чуть было не начала вопить: «С наступающим Новым годом!» — так было приятно снова заняться делом. И я бы начала, если бы речь не шла об убийстве, о распоротом трупе девушки в ледяной ванне, еще об одной матери, которой на Рождество придется собирать семью вокруг гроба.

Как и обещал Дэвид, Клэр я нашла в туалете. Войдя туда, я не сдержалась и присвистнула. Да, натворил дел Миллер, но не о нем речь. На этот раз убийца потрудился на славу. Я имею в виду, не над жертвой, как бы цинично это не звучало, а над помещением. На всех мало-мальски подходящих поверхностях размещались свечные огарки. На старые кольца закрепили новую полиэтиленовую шторку. Для окончательной попытки создать «уютный романтик» не хватало только бутылки вина и бокалов. А вот мертвое тело в ванне, возле которого, мешая его как следует разглядеть, суетилась моя дорогая Клэр, невысокая женщина за пятьдесят, было явно лишним.

— Привет, Клэр! — окликнула я Эшби. — Какие у нас здесь проблемы?

— Дай-ка прикинуть… — эксперт оторвалась от работы и повернулась ко мне. Судя по недовольному виду и сердитому тону, от выходки Миллера она еще не отошла.- У меня тут идиот, который заблевал место преступления. Мне не хватает людей, потому что работать по праздникам, кроме меня, дураков нет. Я себе все на свете отморозила. Труп вмерз в лед. И что там у нас еще?..

— Тогда я знаю, что вам нужно, — я протянула Клэр последний стакан. — Кофе!

— Да! Спасибо… — взгляд Эшби заметно потеплел. — Неудивительно, что ты у меня была лучшей студенткой.

— Может, все было бы не так мрачно, если бы вы не принимали так близко к сердцу проколы Дэвида?.. — осторожно заметила я.

— Я «надцатый» раз должна копаться в блевотине, чтобы проверить, нет ли под ней важнейших улик, — отрезала Эшби, но голос ее звучал на порядок спокойнее, — а ты говоришь, не принимай близко к сердцу. Как бы ни так!

— Чем я могу помочь, чтобы как-то загладить впечатление от моего напарника? — в принципе, Миллер мне уже все объяснил, но это были его домыслы. Желания агента Эшби могли несколько отличаться.

— Осмотрись тут, — охотно начала давать указания Клэр. — Собери все улики, какие найдешь. Я и так уже кучу времени провозилась с этим телом, чтобы труповозка сразу смогла его забрать. Сама знаешь, как они могут дерьмом изойти… Кажется, я, когда входила, видела кровь на полу. Начни с этого. Потом поищи еще что-нибудь. Не забудь: прежде, чем что-нибудь взять, сделай снимок. Чтобы зря не мучиться, возьми мои инструменты. Чемоданчик на кухне, если это место можно так назвать. Когда соберешь улики, возвращайся, поможешь мне здесь.

— Понятно, — бодро козырнула я, после чего хитро подмигнула. — Но вы, надеюсь, помните, что я ни разу не криминалист, а простой агент, к тому же переживающий последствия дисциплинарного слушанья… Не ругайтесь, если вдруг что-то окажется мне слегка не по зубам…

— Есть что-то, что не по зубам Вик Макферсон? — Клэр иронично приподняла бровь. — Это зачет! Откуда такие мысли?

— Не знаю, — пожала плечами я, а потом позволила накопившемуся напряжению проявиться на лице. — Наверное, мне пора в отпуск…

— Деточка, ну не всякого можно поймать на первых трех жертвах… — по-своему, но в целом правильно, поняла меня Эшби.

— Я знаю, — ответила я и отправилась искать кухню.

Прикинув, что я собираюсь искать и что могу найти, из экспертного чемоданчика я позаимствовала фильтры к прожекторам (для специального освещения, помогающего увидеть больше), люминол (проявляющий «затертые» пятна крови), ватные палочки и пинцет (для сбора образцов), и дополнительную кассету к фотокамере, после чего вернулась к входу и начала осмотр.

Не знаю, как выглядела квартира в своем «обитаемом» состоянии, в заброшенном она выглядела скверно. Судя по многочисленным кучам бытового мусора, граффити на стенах и специфическому дизайну интерьеров, вроде подвешенных к потолку кукол (уж украсили комнату к празднику), кто здесь только не ошивался. Вот теперь и наш убийца, при более доскональном изучении оказавшийся не только «романтиком», но и «чистюлей». Гаденыш явно пытался прибрать за собой, чем неожиданно облегчил мне жизнь: «чистые» участки в такой грязище бросались в глаза, как черные вороны на белом снегу. Но как бы они не заметали следы, для нас всегда находилась работенка. Вот и на этот раз по окончании осмотра я положила в чемоданчик Клэр несколько образцов крови, надеясь, что там кровь не только жертвы, несколько волосков и волокна ткани с гвоздя, которым убийца, похоже, воспользовался, как вешалкой, и много фотографий, некоторые из которых обескураживали. Я имею в виду надписи на латыни, которые убийца сначала аккуратненько написал, затем так же аккуратно уничтожил. «Sanctuary disturbed». Один из возможных переводов, если я еще что-то помню — «Потревоженное убежище». Оставив аналитику на потом, я сообщила агенту Эшби:

— Клэр! Я — все!

— Отлично, — немедленно отозвалась она. — Сложи все, что нашла, в мой чемоданчик и приходи. Ты мне еще нужна. Сделай несколько снимков тела перед тем, как мы начнем все тут трогать и нарушим картину преступления.

Пробравшись к ванне, я сразу оценила то, что бросилось в глаза. Лицо пятой жертвы, как и лицо Натали Кенворт, было закрыто (накрыто шейным платком, скорее всего, принадлежавшим убитой). Брызги крови на стенах и следы на теле свидетельствовали, что на этот раз жертву не просто избили, а самым жестоким образом отметелили, нанесли несколько колющих ножевых ранений и вспороли брюшину.

— У вас уже есть, что мне сказать? — не забывая фотографировать, спросила я.

— Пока немного, — Клэр возилась у меня за спиной. — Скорее всего, здесь то же самое, что и с теми четырьмя… Причина смерти — утопление. Но официально я об этом сказать смогу только после вскрытия. Ее несколько раз ударили ножом и вскрыли брюшину, как видишь. При этом ничто не указывает на то, что жертва оказывала сопротивление. Я думаю, что на этом этапе преступления она была без сознания. Подробности позже. Когда я проведу предварительную экспертизу, а заодно сделаю анализ улик, которые ты нашла. Я введу тебя в курс дела, как только будут первые результаты. Думаю, ты можешь убрать тряпку с ее лица…

— Ой, вы меня балуете… — констатировала я, снимая платок, и еще раз присвистнув. Твою мать! Судя по тому, что выглядывало изо льда, на теле жертвы присутствовали татуировки, но обритая голова, включая некоторые части лица, была покрыта ими полностью, не считая шрамирования и пирсинга. Причудливые узоры, лично у меня не складывающиеся в цельную картинку, но в совокупности с синяками и ссадинами, нанесенными убийцей, представляющие занятное зрелище. — Похоже, девочка по-настоящему любила боль…

— Сдается мне она профессионалка… Эскорт услуги или что-то типа того… — задумчиво ответила Эшби. — Не могу сказать почему, но есть у меня такое ощущение…

— Тогда она первая такая, если судить по почерку и психологическому портрету преступника, — отметила я. — Поищу ее в базе. Вдруг что-нибудь всплывет. Есть информация, как ее зовут?

— Судя по документам в сумочке, Синтия Вудс, — ответила Клэр и напомнила. — Не забудь сфотографировать ее без тряпки на лице.

— Я вам еще нужна? — спросила я, выполнив последнее поручение.

— Да нет, — ответила Клэр, оттеснив меня от тела и снова принимаясь за работу. — С тобой веселее, но я же вижу, как тебе хочется уйти. Слушай, — женщина жестом прервала мои возражения, — я тут сама отлично справлюсь. Дождусь, пока ребята подъедут. Я вижу, что ты и так еле ноги таскаешь…

— Ох, — я не могла не признать, что Клэр права. Бумажная работа — не оперативная, но сил почему-то отнимает гораздо больше. По крайней мере, у меня. — Спасибо, что отпускаете… Но если я вам нужна, я останусь. Серьезно.

— Все в порядке, деточка, честное слово, — улыбнулась Эшби. — И я тебя не отпускаю, а прошу увести Миллера, пока он еще чего не натворил. А попозже приходи в морг за протоколом.

— Это я бы ни за что не пропустила, — прощально помахала я Клэр. — Вы что, правда обещали привязать Дэвида к моему джипу и?..

— Да. И я это сделаю, не сомневайся! — эксперт вернулась к работе, а я — к Миллеру, все еще трущемуся возле холодильника. К счастью, без… сопутствующих обстоятельств.

— Пошли, Миллер, — скомандовала я, направляясь к лестнице.

— Пошли, — напарник покорно поплелся за мной. — А куда?

— В контору, — ответила я, ставя ногу на первую ступеньку… и чувствуя нечто такое, чего вообще-то я чувствовать не должна: будто я на эскалаторе, еду вниз. — Что за…

На описание того, что случилось дальше, я потрачу больше времени, чем реально потребовалось, чтобы все произошло. Я никогда не была «тяжеловесом», но судьба — непредсказуемая вещь. На роль того, под кем старая раздолбанная лестница должна рухнуть, она выбрала меня, брюнетку среднего роста и худощавого телосложения. Энное количество времени держащиеся на честном слове крепления не выдержали. Раздался оглушительный грохот. Здание содрогнулось. Вверх взметнулись клубы пыли и мелкого мусора. И все могло бы закончиться гораздо печальнее, если бы идущий за мной Миллер протупил. К счастью, он не растерялся и успел подхватить меня прежде, чем я составила компанию лестнице. Буквально выхватил из бездны.

 — Ну, и как я наощупь? — поинтересовалась я, спустя пару минут, когда пришла в себя, перестала тупо пялиться вниз на груду обломков и поняла, что обхвативший меня обеими руками аккурат под грудью Дэвид все еще крепко прижимает меня к себе.

— Ой, извини… — опомнился Миллер, убирая руки.

Как раз вовремя, чтобы заглянувший в подъезд Тейт увидел пристойную картинку:

— Эй, все целы?

— Мы в порядке! — ответила я за нас двоих. — Только как теперь спуститься вниз? Придется поискать другой путь наружу… И надо предупредить Клэр.

Последнее замечание предназначалось Дэвиду. Он явно не горел желанием попадаться на глаза Эшби, которая, помимо его прошлого «выступления», наверняка не упустит случая пораспространяться на тему «И как нам теперь отсюда труп выносить?», но искать альтернативные пути отхода не желал еще больше, а потому согласился. Возможно, если бы он знал, что это не так уж сложно, он пересмотрел бы свое решение, а так к запасному выходу отправилась я, получив по пути возможность убедиться, какой реальной степени риска мы подвергали себя все время. Что лестница? Местами в доме обрушились стены. Первый признак того, что очередь за перекрытиями.

Судя по внешнему виду, дверь запасного выхода заколотили на совесть еще при «жизни» дома. Оторвать старательно приколоченные доски руками даже не стоило пытаться. Не знаю, что бы я делала, если бы не кучи мусора вокруг. В одной из них нашелся подходящий кусок металлической трубы, которым я вооружилась и… Конечно, логичней это было бы сделать Миллеру. Но, как вы уже, наверное, поняли по предыдущим событиям, из нас двоих «хрупкой девочкой» был он. Так что сама, Вик, сама!

Отковырнув доски, саму дверь я выбила, как в тренировочном зале, в результате оказавшись на площадке пожарной лестницы. Самой лестницы, по крайней мере, той ее части, что ведет вниз (вот такая непруха!) не было, что несколько затрудняло задачу. Зато под площадкой располагался большой мусорный контейнер. Два прыжка — и я на земле.

Пять минут переговоров с Миллером, и Дэвид проследовал моим путем. Правда, над приземлением ему стоило бы поработать: сверзившись с контейнера, он ухитрился ушибить ногу. И если я еще могла закрыть на это глаза, Уильям Тейт делать этого не собирался. Пришлось моему напарнику ковылять до машины под громогласный хохот полицейского. А когда сверху послышался голос Клэр:

— Он как, живой? — я поняла, что и мое терпение не безгранично. Ответить и, в свою очередь, не расхохотаться я не смогу, поэтому я предоставила Тейту возможность ответить:

— А то! Что ему сделается? — а сама направилась к своему джипу и следом за напарником «проследовала в участок».

Часть 1. Урок анатомии. Глава 2. Новые выводы

Чикаго, 2004 год

Заняв положенное место на подземной стоянке, я отметила, что драндулет Миллера уже припаркован. И естественно, всем очень интересно: как я, на своем джипе, ухитрилась приехать позже, чем эта рухлядь, помнившая нынешнего президента еще мальчиком? Отвечаю: это лотерея. И идиот, который ее покупал. Внимание! Вопрос: откуда берутся придурки, покупающие по двадцать моментальных лотерейных билетов за раз, но по очереди, чем они руководствуются, снова и снова переворачивая содержимое коробки с нужным товаром, и как сильно я их ненавижу, когда просто захожу купить себе жвачку и оказываюсь в очереди как раз за ними, а не за кем-нибудь еще?

Вызвав лифт, я нажала на кнопку восьмого этажа, хотя уровни Б-2 и Б-3 интересовали меня куда больше. На Б-2 расположена вотчина Клэр — морг, где меня ждет отчет по пятой жертве. Уровень Б-3 — архив. Там всегда можно накопать чего-нибудь интересного. Разница в том, что в морг у меня доступ есть. А в архив — нет. Ключ от него есть только у шефа. И мы оба скорее повесимся, чем проведем добровольную процедуру временной смены владельца. То есть я — попрошу, а Браунинг — даст попользоваться.

Тодд Браунинг. Кажется, он возненавидел меня еще до того, как я сюда попала. В принципе, любой из Бюро, следующий правилам и соблюдающий дисциплину, меня бы невзлюбил. Что говорить о человеке, просто помешанном на «положенных процедурах»? Видимо, подразумевалось, что он сумеет поставить меня на место. Ага, как же… Если бы в Новом Орлеане я слушала таких, как Браунинг, Кэролл Дэйвин была бы сейчас мертва. Кстати, перевоспитывает он меня весьма странно. Орет, не переставая, и отправляет отчеты по инстанциям. Полагаю, у него это называется «руководить». Отлично! Пусть хоть вообще ничего не делает, лишь бы не мешал мне выполнять настоящую работу. Ею (не то, чтобы настоящей, но работой) он меня, кстати, обеспечивает оперативно. Готова поспорить (к слову сказать, потом так и оказалось), на ответчике меня уже ждет оставленное им сообщение. Что-то вроде:

— Привет, Виктория! Это Тодд. Я слышал о пятом убийстве. Завтра утром протокол должен лежать у меня на столе.

Конечно. Как же иначе?

Попутно пристроив фотоаппарат в специальный карман, закрепленный на двери фотолаборатории — пусть проявят пленку, я свернула в офис, где Миллер, сидя за своим столом, бодренько стучал по клавиатуре. Памятуя, что последний раз, когда я его видела, он хромал к машине, а все вокруг (натурально или мысленно) хохотали, я решила для разнообразия проявить участие:

— Дэвид, ты в порядке?

— В порядке, — Миллер оторвался от монитора. — Если что по-настоящему и пострадало, то только мое самолюбие.

— Не переживай, если мне опять доведется поговорить с твоей девушкой, я ничего ей не скажу. Разве что, какой ты замечательный, — все же подколола я напарника. Что поделаешь? У меня никогда не получалось долго быть хорошей.

— Тогда я — труп, — не оценил моего юмора Дэвид, и я предпочла уточнить:

— У вас все нормально? Вы же помирились?

— Да, конечно, — Миллер преувеличенно сосредоточенно уставился на экран. — Забудь. Она поняла, что тогда просто получилась путаница… Только ты больше не бери трубку, когда звонят на мой сотовый… Пожалуйста…

— Обещаю, — искренне дала слово я, потому как, действительно, была виновата.

А дело было так. На телефон Миллера должен был позвонить один из экспертов с данными по жертвам. Мне эта информация была очень нужна. Поэтому, когда сотовый зазвонил, и на экране высветилось длинное слово на букву «Л», я, не разбираясь, ответила. И только потом поняла, что это «Лионелла», а не «Лаборатория». Но было уже поздно…

— Что ты делаешь? — поинтересовалась я у Миллера, прослушав свой автоответчик. Что там было, вы уже знаете.

— Я начал писать протокол, — обрадовал меня напарник. Все-таки у него бывают минуты просветления. — Решил, что ты и так сегодня много пережила.

— Чем я могу помочь? — с одной стороны, у меня все же была совесть. С другой, я подозревала, о чем, в свете сегодняшних событий, меня попросит Дэвид, и сама была не прочь ему ее оказать.

— Мне нужны результаты предварительной экспертизы от Клэр, — подтвердил мои подозрения Миллер. — Мне без них не справиться, но к ней я не пойду. После сегодняшнего она меня засунет в холодильник для трупов и запрет навеки. Еще мне нужны снимки, которые ты сделала. Брось, пожалуйста, камеру в лоток для улик в коридоре.

— Камера уже на месте, а за результатами сейчас схожу, — отсалютовала я напарнику, знающему мою «любовь» к бланкомаранию. — Спасибо.

— Рад помочь, агент Мак… кхм… я хотел сказать, Виктория, — ответил мне тем же Дэвид.

У лифта я нос к носу столкнулась с Уильямом Тейтом, зашедшим погреться после дежурства на месте преступления.

— Мерзкая погодка, долбись оно конем! Кому хочешь испортит настроение. Хочу поднабраться сил, прежде чем опять туда идти, — подтвердил мои предположения офицер, после чего добавил. — Агент Эшби хочет вас видеть. Она в морге.

— О! Значит, вам удалось спустить тело вниз, — констатировала я. — Никто не пострадал?

— Никто, хотя в том месте все на соплях держится, — Тейт недовольно скривился. — Мы с экспертами поставили приставную лестницу там, где упали пролеты. Так что это был тот еще цирковой номер…

Знаком дав Уильяму понять, что у меня богатая фантазия, я предоставила ему возможность провести заслуженный перерыв в тепле и относительном одиночестве (то есть в компании Миллера), а сама спустилась на «минус второй» уровень. Помимо морга здесь находились офисы охраны с мониторами, на которые выводятся данные с камер видеонаблюдения, самый стремный в здании туалет — единственный, общий для «М» и «Ж», и самая крутая доска объявлений, замечательность которой напрямую связана с тем фактом, что начальство крайне редко сюда спускается. Экспозиция «местной достопримечательности» меняется с завидной периодичностью. Сегодня, например, предлагалось позвонить по телефону 555-1963, чтобы узнать, кто во всем виноват, и полюбоваться «Мисс Декабрь — 2004», при виде которой я испытала приступ легкой паники и небольшое обострение комплекса неполноценности. Да что там! Наверняка, сам Господь, посмотрев на эти штуки, скажет: «Я такого не творил»!

Пребывая в культурном шоке, о том, что у меня теперь новые магнитный пропуск и персональный идентификационный номер, я вспомнила, только когда ткнулась в тяжелую железную дверь, а она не открылась, «ухмыляясь» новеньким сенсором, куда нужно было вставить первое и набрать второе. Пропуск лежал в кармане куртки, а вот чтобы вспомнить пароль, пришлось достать мобильник. Такому способу запоминания меня научил папа: с помощью клавиатуры сотового телефона преобразовываешь цифры в буквы, составляя какое-нибудь слово, запоминаешь его, а когда нужно вводить цифры, производишь обратное преобразование. На этот раз пароль у меня был удачный. Слово «VODKA» я легко составила и запомнила с первого раза. А иногда приходилось помучиться…

Как бы цинично это не звучало, но всеобщая атмосфера грядущего Рождества не обошла стороной и рабочее место Клэр Эшби. Правда, на мой взгляд, жизнерадостные «Веселого Рождества!» и «Счастливого Нового года!» на холодильниках с трупами — это все-таки чересчур. Если уж создавать себе праздничное настроение, то на стене, возле которой стоят столы с оборудованием. Исследуешь уровень метахлорчегонибудьтам в крови очередного мертвого тела и параллельно любуешься на золоченую гирлянду. Впрочем, если суетящуюся возле секционного стола Клэр все устраивает, мне-то какое дело? Я сюда пришла за данными по пятой жертве.

— И снова здравствуйте, Клэр! Закончили предварительные анализы? — привлекла я внимание эксперта.

— Строго говоря, не совсем, — ответила Эшби. — Но у меня уже есть, что тебе рассказать, если у тебя есть время.

— Для вас — всегда, — я ничуть не преувеличила.

— Тогда поехали, — Клэр сверилась с записями. — В крови жертвы обнаружено высокое содержание алкоголя. Плюс я нашла следы рафинола, который еще называют наркотиком соблазнителей. Это объясняет, почему она так и не оказала ему сопротивления. Все началось в первой комнате, где ее избили. Видимо, она упала в том месте, где ты нашла пятно крови. Потом ее перетащили в следующую комнату. Убийца сорвал с нее одежду и снова избил. На этом этапе она, несомненно, потеряла сознание. Он оставил ее истекать кровью на полу, пока не натекло достаточно, чтобы написать послания, которые ты увидела, когда воспользовалась люминолом. Затем убийца надписи стер. Очевидно, он догадывался, что мы их найдем. Потом он проволок жертву за волосы по коридору и остановился, чтобы повесить плащ. Наконец, он притащил ее в ванную. Причина смерти: утопление. Он держал ее голову под водой, пока не наступила смерть. Как и другие жертвы, она была убита до того, как ее изувечили. Ей нанесли девять ножевых ранений, а затем вспороли живот от грудины до самого низа… Ну, и что ты об этом думаешь? Если это — один и тот же человек, почему его почерк изменился?

— Я бы не сказала, что его почерк изменился… — подумав, ответила я. — Утопление после предварительного избиения… На этом он зациклен. А вот то, что он начал уродовать жертв… Все эти колото-резаные раны… Это что-то еще… Мне кажется, если бы мы поняли, что именно, мы бы поймали этого ублюдка… Боюсь, следующих он будет увечить еще сильней, — я еще немного порассуждала про себя, после чего озвучила вывод. — Если предположить, что четвертой и пятой жертвам он закрыл лица не просто так, а потому что знал их… Я попрошу Миллера сравнить данные по двум последним жертвам. Есть еще что-нибудь интересное?

— Да, — кивнула агент Эшби. — Я нашла частичный отпечаток, который принадлежит не жертве.

— Отлично, — еще одна улика в копилку. — А что на счет того, что я собрала? Есть что-то, достойное внимания?

— Если это убийца повесил плащ на гвоздь, а не какой-нибудь торчок, то теперь мы знаем, что у него темные волосы, — обнадежила меня Клэр. — Как бы то ни было, мы используем этот волосок для анализа ДНК и привяжем его к месту преступления. Волокна ткани я послала на экспертизу. Вдруг найдут что-то необычное или интересное. Так что не переживай и отправляйся по своим делам. Не забудь мой протокол, написанный красивым почерком. Он на столе. Отнеси протокол Миллеру.

— Затем и пришла, — улыбнулась я Клэр, радуясь, что проблема расшифровки почерка агента Эшби — дело Дэвида. Надеюсь, у него есть знакомый египтолог. — Кстати… Я все хотела вас спросить… Вы ей позвонили? Поздравили с Рождеством?

Вопрос был задан не из праздного любопытства. Об отношениях Клэр с дочерью я уже упоминала. И о том, как отношусь к Эшби я — тоже. Если я когда и желала кому-то, чтобы у него все было хорошо, так это ей. Я не осуждаю Саманту, неблагодарное это дело, но и не понимаю, как можно обижаться на человека за то, что он добросовестно делает свое дело. Тем более, если это — твоя мать. Моя мама умерла несколько лет назад, и, бывало, мы тоже с нею ссорились. Но так, чтобы чужие люди (читай: я) прилагали усилия нас помирить. Такого никогда не было. Мы всегда справлялись сами. А здесь мне каждый раз приходится понукать Клэр, как более зрелую и мудрую, идти на компромисс ради ее же собственного спокойствия и благополучия. Потому что в противном случае Клэр и Саманта разругаются окончательно, и агент Эшби будет винить в этом себя, хотя на самом деле на вопрос «Кто виноват?» в этом случае нельзя ответить однозначно.

— Позвонила ли я Саманте? — уточнила Клэр, будто были варианты. — Ну… нет… не звонила… Мне духу не хватило, после того, что мы наговорили друг другу в прошлый раз… Давай не будем сейчас об этом говорить.

— Конечно, — глядя на то, как Эшби все сильнее и сильнее становится похожей на сдувшийся воздушный шарик, я не могла не пойти на попятную. — Только обещайте, что вы ей позвоните.

— Хорошо-хорошо, обещаю, — слишком поспешно для того, чтобы сказанное было правдой, ответила Клэр.

Что ж, я и не рассчитывала, что моя примирительная миссия сегодня окончится. Как всегда, она просто отложена на неопределенный срок.

По дороге в офис я все-таки не удержалась и сунула нос в экспертный отчет. Хоть я никогда не была сильна в клинописи, кое-что мне все же удалось разобрать. Сверх того, что уже сказала Клэр. Вроде подробностей о том, что удары при жизни наносились кулаками и ногами в тяжелой обуви, а для вскрытия брюшины и нанесения колотых ран убийца использовал большое изогнутое лезвие с односторонней заточкой.

Звонок раздался, когда я, ожидая лифт, разбиралась в деталях токсикологических анализов Синтии Вудс.

— Алло! — машинально ответила я и услышала в трубке:

— Привет, малышка!

— Папа! — обрадовалась я.

Мой отец, Пэт Макферсон, окружной прокурор Чикаго, и если кто-то думает, что ему некуда девать свободное время, он настолько ошибается, что я даже комментировать это не буду. Но все равно как-то так получается, что он звонит мне чаще, чем наоборот. Даже в обычное время. А уж перед праздниками, когда у него предпраздничная депрессия… Он все еще тоскует по маме, я знаю. И я могла бы навещать его чаще, без приглашений и поводов, он был бы только рад, но мне бы хотелось, чтобы я перестала быть единственным предметом его беспокойства. Это означает, что я вправду обрадуюсь, если папа обзаведется подругой, и не буду считать это предательством памяти мамы. Но не думайте, что я сетую на отцовские звонки. Еще не было такого случая, чтобы он позвонил не вовремя, чем частенько грешат многие родители. Как бы ни казалось со стороны, моя жизнь, даже учитывая особенности работы — не сплошная чернуха. Но если уж накатило, не важно, по какому поводу, папа обязательно позвонит, чтобы узнать, как дела, поддержать, помочь советом. Правда, в том, что касается работы, у него есть помощники. Например, как сейчас, журналисты.

— Я только что видел в новостях… Еще одна… Ты как? В порядке?

— Да, еще одна… — не было смысла отрицать. — И я в порядке. Просто это дело меня совсем измучило. Оно разваливается на глазах, и сделать ничего нельзя. Похоже, оно из меня всю душу вынет.

— Так почему бы тебе не приехать ко мне и не отдохнуть, пока этого не случилось? Небольшая передышка тебе не повредит. Полежишь в джакузи, расслабишься. Приведешь мысли в порядок, — как же соблазнительно это звучало. Но, будто бы ранее сказанного было недостаточно, отец продолжал меня соблазнять. — Рождество на носу, помнишь? У меня есть для тебя подарок…

— Правда? — сюрприз, конечно, был тот еще (это же так неожиданно: дарить подарки по случаю праздника, тем более Рождества), но я изобразила удивление, после чего вставила свои пять центов, одновременно мысленно завязав узелок на память: не забыть папин подарок (который я, к счастью, догадалась заранее завернуть в яркую бумагу), когда я, разумеется, приму его приглашение. — Я тоже тебе подарю то, что ты просил. Уверен, что хочешь получить этот подарок? Он такой предсказуемый… — тут я немного покривила душой. Наверняка, папа догадывается, что в этом году, как и во все предыдущие, я подарю ему его слабость — китайскую головоломку, но готова поспорить, он никак не ожидает, что эту я заказала прямо из Гонконга.

— Это значит, что ты приедешь домой, — констатировал папа. Учитывая, что мой дед, его отец, был не только художником, но и частным детективом, сообразительность у нас семейное, но я все же подтвердила:

— Конечно.

— Хорошо, доченька, до встречи! — голос отца зазвучал на порядок веселее, и почему-то это последнее время вызывало у меня чувство щемящей нежности. Старею, наверное. — Не задерживайся…

— Как скажешь, папочка, — улыбнулась я, и тут, наконец-то, подъехал лифт.

Передать отчет Миллеру, попросить его сравнить данные по двум последним жертвам — вдруг мы что-то упускаем? — забрать подарок с рабочего стола и объявить Дэвиду и Клэр, где меня искать, если понадоблюсь, было делом пяти минут. На дорогу до «фамильного гнезда» времени ушло больше, но тут даже такая послушная дочь, как я, ничего не могла поделать.

Часть 1. Урок анатомии. Глава 3. Дом, милый дом

Пригород Чикаго, 2004 год

Дом, милый дом… Когда-то эту фразу модно было вышивать, вставлять в рамку и вешать в гостиной. У нас в коллекции: ни в фамильном гнезде, ни в моей квартире — такого раритета нет. Тем не менее, для меня это не просто слова. Да, у суровой и не всегда принципиальной Вик Макферсон есть ценности. Семейные. И главная из них — просторный дом в пригороде Чикаго, где она росла под присмотром дедушки с бабушкой и отца с матерью.

Слава Богу, что папа пригласил меня сюда. Он чувствует такие вещи, всегда знает, что мне нужно. А сейчас мне нужно расслабиться и забыться. Смыть с себя смерть, выпить какао и заснуть в месте, наполненном приятными воспоминаниями. Ричард, конечно, окончательно расстроится, бедный малыш. Он планировал поднять мой культурный уровень, а уж я-то знаю, как это неприятно, когда ты строишь планы, а потом все идет наперекосяк. Остается надеяться, что он проявит чуточку понимания: у меня тоже были планы. И у Синтии Вудс тоже.

Многие, и не без оснований, считают, что наш дом похож на церковь. Все дело в огромных окнах с витражами. Свое совсем не рокфеллеровское, но довольно-таки приличное состояние дед сколотил, работая частным детективом, поставив крест на карьере художника, но творческая натура все же иногда брала свое. Витражи из этой области. А вот элегантное внутреннее оформление: дорогая мебель, расписные потолки, стильные мелочи — бабушкина заслуга. Правда, родители несколько его подкорректировали. Точнее, слегка осовременили: аппаратура, бытовая техника, джакузи. Мой же дизайнерский вклад заключается в том, что свое пристрастие к лофт-стилю я реализовала в собственном жилище, оставив винтажные родные пенаты нетронутыми и получив взамен потрясающую возможность каждый раз, приезжая к отцу, возвращаться в детство, рассекая по комнатам в смешных тапочках-зайчиках. Папа – само внимание. Я могу сколько угодно намекать, что повзрослела, он все пропустит мимо ушей. Ложка сарказма в бочке сентиментальности.

Переобувшись в небольшой прихожей, я прошла в гостиную, большую часть которой занимал бильярдный стол. Лет сто к нему не подходила. Наверное, соберусь сыграть — опозорюсь. Закрытая дверь прямо за ним вела в столовую. Обедать для меня там всегда было сущей мукой: садясь на один из стульев столового гарнитура, я никак не могла отделаться от ощущения, что не ем, а управляю небольшим государством. Каждый раз надеюсь, что папа сменит их на что-то менее пафосное, и каждый раз обламываюсь. Кстати, к моей фотографии, стоящей на буфете, это тоже относится. На снимках у меня всегда дебильный вид, но на той, что папа выбрал в качестве интерьерного акцента для комнаты приема пищи, особенно. Приоткрытая дверь рядом давала возможность заглянуть в кухню, огромный стол в которой был уставлен пакетами, мисками и бутылками. Кажется, папа пытается на что-то намекнуть. Через третью дверь из столовой можно было попасть в зимний сад. Истинным его украшением являлись не редчайшие растения, а уже упомянутое джакузи и бар, на которые у меня были большие планы. Стопка ледяной водки… Потом бокал хорошего красного вина… Кьянти классико! Мольто бэнэ!.. И все это лежа в гидромассажной ванне… Как по мне, отличное сочетание. Но сначала — главное.

— Привет, пап! — я с удовольствием реализовала еще одну возможность почувствовать себя маленькой девочкой, повиснув на шее вышедшего мне навстречу отца.

— Привет, малышка! — ответил Патрик Макферсон, обнимая меня в ответ, после чего с неприкрытым интересом уставился на сверток в моей руке.

— Ты уверен, что хочешь получить именно этот подарок? — на всякий случай еще раз уточнила я, прекрасно зная, что услышу в ответ:

— Да-да-да!

— Прошу! — я протянула отцу пакет, и он тут же зашелестел оберточной бумагой. И кто из нас тут ребенок?

— Спасибо, доченька! — если бы кто-то видел сейчас окружного прокурора Чикаго, то решил бы, что обознался: блаженство на лице, в глазах восторг, дрожь предвкушения в пальцах. — Ты знаешь, как я люблю эти штуки! — тут папа с невероятным усилием оторвался от очередной, самой крутой на данный момент, шкатулки с секретом и протянул мне маленький пакет. — А это тебе.

Я с нескрываемым любопытством заглянула внутрь и радостно воскликнула, обнаружив на дне нитку с бусинами в форме карточных мастей:

— Ожерелье бабушки! Где ты его нашел? Я думала, оно пропало!

— Нашел, когда убирался на чердаке, — ответил отец. — Оно лежало в дедушкином сундуке. Тебе, пожалуй, тоже стоит туда заглянуть. Такая ностальгия…

— Загляну… — пообещала я. — Спасибо за подарок, пап.

— Я знал, что тебе понравится, — задумчиво улыбнулся отец. — Помнишь истории, которые он нам рассказывал? Я больше всего обожал про Париж и голову Бафомета. Там столько мистики. Париж тридцатых годов прошлого столетия… Темноволосая красавица с томным взглядом и чувственными губами просит Гаса Макферсона, отошедшего от дел частного сыщика из Нью-Йорка, взяться за расследование трагической гибели своей сестры и ее мужа: тела несчастных были найдены в одном из фешенебельных отелей обезглавленными. Девушка не верит в компетентность полиции и слезно умоляет бывалого детектива не отказать ей в просьбе… А твоя любимая была про Лондон и очередного подражателя Джеку-Потрошителю, если я не ошибаюсь.

— Да, — кивнула я, припоминая. — Романтическая и таинственная. Богач-преступник со связями… Несправедливо обвиненный хирург… Честный полицейский, пострадавший за стремление раскрыть правду… Но была одна история, которую он мне так и не рассказал. Та, в которой он встретил бабушку… Он всегда отказывался об этом говорить… Я помню, что оба они были очень милые… И что бабушка даже в своем возрасте была настоящей красавицей... Но было в них что-то странное… Какая-то грусть… Разве это было плохое воспоминание? Или я слишком долго занимаюсь созданием психологических портретов?

— Уверен, что нет, тыковка, — папа вздохнул. — Наверное, он просто не мог об этом говорить… Мне кажется, дедушка в то же время, когда встретил бабушку, потерял кого-то очень дорогого, и ему было больно вспоминать.

— А где он встретил бабушку? — кто-то скажет: своевременный вопрос. Но дед, действительно, категорически отказывался говорить на эту тему, а потом, после его смерти, как-то не было повода его задать.

— В Праге, насколько я знаю, — ответ папы прозвучал неуверенно, подтверждая, что дедушка Густав и с сыном не особо распространялся на этот счет. — Кстати о бабушке… Сможешь испечь ее фирменное праздничное печенье? Ну, пожалуйста… Его не очень долго готовить…

— Так и знала… — протянула я, вспоминая кухонный натюрморт. Вообще-то я тот еще повар, но отказать отцу. Да еще в праздник… — Конечно, я испеку… Но сначала загляну на чердак за своей порцией приятных воспоминаний. Может, найду там свою «памятную коробку», — и тут я кое-что вспомнила. — Да, пап… А ты знаешь, как открыть дедушкин сундук?

— Да, но тебе не скажу, — любитель головоломок, папа не уставал и других, меня — в первую очередь, записывать в свой клуб. — Только одна подсказка: сегодня ты получила все, что тебе понадобится.

— Понятно, — ничуть не удивившись, ответила я и, прихватив зонт в качестве зацепа, чтобы открыть люк на чердак, направилась на второй этаж.

Двери второго этажа вели в гостевые, бывшую дедушкину и бабушкину комнату, кабинет отца, родительскую спальню и мою детскую. Если первый этаж украшали полотна всемирно известных художников, копии и оригиналы, стены второго были отданы на откуп деду. И поскольку он пробовал себя в разных стилях, картины тоже были разные. От написанных в реалистичной манере огромных тигриных глаз, которые мне почему-то не нравились, вызывая тревожное ощущение, до абстракции на столь любимую отцом парижскую тему, представляющей собой чью-то жуткую голову. Это была одна из ранних картин Гаса Макферсона, датированная 1927 годом. Ее папа, естественно, повесил у себя в кабинете.

Что касается моей комнаты, то здесь тоже ничего не изменилось с того момента, как я ее покинула, шагнув во взрослую жизнь — розовое великолепие с белыми овечками и радужными единорожками. Не соответствующее моему нынешнему образу от слова «совсем». Но в детстве я была от нее в восторге: и от обоев в розовую полоску, и от коврика-пазла у кровати, и от всех многочисленных игрушек. Особенно от медвежонка, по-прежнему обитающего на белой, как и вся остальная мебель, кровати с лоскутным покрывалом.

Люк на чердак находился тут, в потолке крохотной кладовки. Я подцепила его зонтом и вскарабкалась наверх по опустившейся лестнице, очутившись в мире сломанных и древних вещей, которые по той или иной причине жалко выбросить. Но были там и вещи, с которыми было жалко расстаться. Дедушкин сундук тут шел первым номером и занимал главное место — под маленьким чердачным окошком, так что найти его было легко. Открыть — трудно. В перспективе я не впервые загляну в дедов сундук, но раньше я имела дело, спасибо родителям, с уже открытым ящиком. Теперь же мне предстояло открыть его самостоятельно. Так в чем же сложность? Вещи Густава Макферсона надежно защищал кодовый замок, набирать на котором предстояло не цифры, а определенную последовательность карточных мастей.

— Хм… — глубокомысленно выдала я и потянулась за сегодняшним рождественским подарком от папы. Ведь все, что мне надо, у меня есть.

Так и оказалось. Бабушкино ожерелье было ключом к дедушкиным сокровищам. Правда, для него это были вещи из повседневной жизни, а вот для меня… Может быть именно то, что в детстве я часто примеряла дедушкину шляпу, повлияло на мое желание последовать, в некотором роде, семейной традиции и стать агентом ФБР? Кстати, первым делом я сделала именно это — надела старый дедушкин фетровый трильби. Или федору? Кто бы тут разбирался в нюансах мужской моды. Следующим шагом возвращения в прошлое стала бабушкина фотография. Моя любимая. Папа говорит, что я — точная копия бабушки. И, судя по этой фотографии, так оно и есть. Далее шел ворох бабушкиных платьев, мелочи, необходимые красоткам начала и середины прошлого века, дедушкин плащ… и старая записная книжка. Если остальные вещи я более-менее помнила, то о ее существовании забыла напрочь. Что ж, еще одна история расследования частного сыщика Густава Макферсона — отличный способ скоротать рождественский вечер.

Я нетерпеливо открыла томик с потрепанными, исписанными мелким убористым почерком листками и прочитала первую фразу:

— Со времени странных событий в Париже прошло два года. Я решил, что мне лучше покинуть город и переехать сюда, в Прагу…

Часть 2. Вечная память. Глава 4. Труп под мостом

Прага, 1929 год

Со времени странных событий в Париже прошло два года. Я решил, что мне лучше покинуть город и переехать сюда, в Прагу. Тут спокойней. По крайней мере, я так думал. Парижское дело вновь пробудило во мне интерес к работе частного детектива, правда, мне снова пришлось отказаться от своей мечты стать художником. Увы, это не дает столько денег, сколько приносит работа сыщика. Следовало бы это понять еще в Нью-Йорке, когда я работал в агентстве Пинкертона, или в Лондоне, во время расследования дела об очередном подражателе Джеку Потрошителю. Будем честными, если бы не дело о поджоге на Мэдиссон-авеню, где из меня попытались сделать козла отпущения, и не аналогичный случай на территории Соединенного Королевства, с той разницей, что там этим милым животным попытались сделать не меня, мысль о том, чтобы полностью посвятить себя искусству, не пришла бы мне в голову. Хотя, может быть, и пришла бы. Моя голова вообще славится странными мыслями, и переезд в столицу независимой Чехословацкой Республики без знания здешнего языка тому подтверждение. Тяжело бы мне пришлось, если бы в Чехии наряду с чешским не использовался немецкий, который я знаю хуже, чем английский и французский, но все-таки знаю. Спасибо Карлову университету, ставшему причиной его использования. И, как бы грубо это не звучало, Первой мировой войне, начавшей новую фазу процветания пражского немецкого языка.

Прага — такой же город, как и другие, я полагаю. Иногда она может быть по-настоящему прекрасной, иногда — отвратительной. Особая атмосфера. Десятки достопримечательностей. Переплетение улочек, петляющих между старинными зданиями с черепичными крышами. Готическая архитектура. Барочные дворцы. Зеленые парки. Аромат выпечки. Уютные пивные, пропитанные запахом солода, хмеля и пряностей… Но два шага от центра, и вокруг тебя — помойка. Ободранные двери, обшарпанные вывески, мусор, вытряхиваемый на улицу прямо из окон. И, конечно же, множество попрошаек и проституток. Все это обрушилось на меня, как только я сошел с поезда. Достаточно было одного взгляда на вокзал — очень красивое здание, но стены его покрыты многолетними наслоениями въевшейся городской грязи, а на платформу противно смотреть.

Впрочем, мне не стоит так уж бранить вокзал. Ведь здесь я впервые увидел Иду. В определенном смысле, она сама — как этот город. Ида росла в чудовищных условиях, но она — прекрасный человек. Разумеется, я говорю не только о ее внешности. Ида — ангел во плоти. Она — добрейшее существо из всех, кого я встречал. В ней нет ни капли злобы, несмотря на трудное детство: отчим постоянно домогался ее. Ида всегда настроена позитивно и старается помогать всем кто окружает ее. Она относится к жизни с несокрушимым оптимизмом, и именно за это я ее полюбил.

Первое, что я сделал еще до официального знакомства — попытался ее написать. Но получилось не совсем то, что я хотел: вместо добросердечной, чувственной женщины — какая-то жеманная блондинка. Возможно, именно тогда я и осознал, что пора ставить крест на карьере художника. Прага — это не Париж, где всегда можно найти того, кто заинтересуется твоим искусством, каким бы оно ни было. В Праге критики хотят, чтобы все было похоже на одного из основоположников абстрактного искусства Франтишека Купку, а публика не покупает ничего, кроме Альфонса Мухи, графика, предпочитающего стиль арт-нуво. Ни тот ни другой мне отнюдь не близки, значит отсюда денег не ожидается. Придется вновь возвратиться к ремеслу частного детектива. Человеку, желающему творить, придется копаться в чужом грязном белье. Что может быть хуже? Хорошо хоть Ида вносит в мою жизнь что-то прекрасное.

И именно Ида нашла мне первое после долгого перерыва серьезное дело.

Кто выдумал, что в Праге есть район красных фонарей, который называется «Дворжак»? Нет такого района, и никогда не было. Есть улочка со «жрицами любви», она называется Перловка. Именно там, работая над одним маленьким делом, я снова встретил Иду. Она танцевала в одном из кабаре. У нее была связь с женатым человеком, за которым я следил. Это была любовь с первого взгляда. Естественно, когда мы сошлись, я настоял, чтобы Ида оставила свою работу, но не препятствовал ее общению с бывшими товарками, и однажды заметил, что возвращается она с этих встреч беспокойной и взволнованной. Мне не потребовалось слишком много усилий, чтобы выяснить, что тревожило мою возлюбленную — кто-то убивает ее подруг по прошлой работе. Похоже, что всех убил один и тот же малый, явно больной на всю голову. И, разумеется, всем это безразлично. Проституткой больше — проституткой меньше. Какая разница? Не помню, Ида ли попросила, чтобы я нашел убийцу, или я сам предложил это, понимая, насколько женщины, чья судьба всем безразлична, перепуганы. Это не важно. Важно, что я начал расследование, вежливо прервав излияния Иды, что ее подруги обязательно заплатят мне за работу.

На тот момент, как я подключился к делу, в нем фигурировали пять пострадавших женщин: трое убитых и двое пропавших. И почти сразу же стало известно о шестой. Она же — четвертый труп, найденный под Карловым мостом, на берегу Влтавы.

По своим каналам я узнал, что убийство расследует инспектор Иржи Скальник, высокий худощавый мужчина с таким выражением лица, будто ему все задолжали. Во всем мире копы одинаковы. Они делятся всего на несколько типов. Этот относится к тем, кто почивает на лаврах после единственного большого успеха. Зачем пачкать руки, если очередное расследование не принесет славы? Ведь это ниже его достоинства. Ему подавай громкие дела. Но где их взять в этой части города? Естественно, прибыв на место преступления, я нашел инспектора там, и он, к моему удивлению, не имел ничего против того, чтобы посторонние, в моем лице, болтались на месте расследуемого им преступления, позволив осмотреть труп — завернутое в холстину, обмотанное веревкой обнаженное женское тело со множественными ножевыми ранениями. Грязная растрепанная кукла, запеленатая неумелой рукой. Гигантская личинка какого-то неведомого насекомого, лежащая на плитах болотного цвета, местами покрытых склизкими водорослями, в опасной близости от темной воды, похожей на чернила. Это было ужасней всего, что я видел в жизни. О таких кошмарах я слышал только в связи с делом лондонского Потрошителя.

— Большое спасибо, что позволили мне взглянуть, — решив, что видел достаточно, обратился я к инспектору, после чего, следуя профессиональной этике, представился. — Меня зовут Густав Макферсон. Я…

— …Частный детектив, — довольно резко перебил меня Скальник. — Я знаю о вашей работе, мистер Макферсон.

— Мне и в голову не приходило, что я так популярен… — хмыкнул я, не то, чтобы неприятно, но пораженный тем, что инспектор меня знает.

— Я читал о вашем парижском деле. И о лондонском тоже, — одновременно делая записи в своем блокноте, пояснил следователь, после чего, в свою очередь, представился, в чем, кстати, тоже не было необходимости. — Инспектор Скальник, полиция Праги.

— Это четвертая жертва? — спросил я, бросив еще один быстрый взгляд на убитую, при жизни бывшую весьма привлекательной брюнеткой.

— Да, официально, — кивнул Скальник. — Теоретически еще двух мы не досчитались.

— Теоретически? — уточнил я с долей иронии.

— Да, — инспектор отреагировал на мой сарказм колючим взглядом. — Вы же знаете, что это за женщины. Они часто приходят и уходят, не говоря никому ни слова. А потом появляются вновь, как будто никуда и не пропадали. Так что исчезновения нас не волнуют.

— То есть вы начинаете волноваться, только когда они появляются в таком виде? — хмыкнул я, за что заработал еще один взгляд, сопровождаемый высокомерной ухмылкой:

— Я понял… Перед нами рыцарь в сверкающих латах… Если позволите дать совет, мистер Макферсон, вам лучше вернуться к обычным вашим делам. Искать пропавших без вести или раскрывать страшные тайны неверных мужей. Пресса ведь этим делом даже не заинтересуется… Никому не нужны мертвые проститутки. Если они напишут, это будет об убийце и количестве трупов, а не о реальных жертвах. Сутенерам тем более наплевать. Даже если убийца разгуливает по улицам, они все равно заставляют своих женщин работать. Это дело не годится для приятной беседы за обедом. Оно не принесет никакой известности. Как я уже сказал, занимайтесь тем, в чем вы разбираетесь…

— Все жертвы были проститутками? — мужественно преодолев желание разразиться тирадой о том, что Иржи Скальнику не следует обо всех судить по себе, и уж тем более не собираясь распространяться о мотивах, подвигнувших меня заняться этим делом, я просто продолжил спрашивать.

— Да, — инспектор, в свою очередь, продолжил отвечать. Правда, теперь с ноткой раздражения. И однозначно без энтузиазма, пронизывающего предыдущую фразу.

— Рана на шее — причина смерти? — я кивнул на самую страшную рану, уродующую тело.

— Разумеется, да, — фыркнул инспектор, всем видом демонстрируя, что думать иначе, по меньшей мере, глупо. Но я все же уточнил:

— Не множественные колотые раны на груди?

— Нет, — решительно отрезал Скальник. Но тут же пошел на попятную. — Ну… мы пока не совсем уверены.

— На теле есть другие серьезные ранения? — учитывая сомнения следователя, этот вопрос напрашивался сам собой.

— Да. У нее раны на предплечьях и вспорот живот, — ответил Скальник, а я ужаснулся еще сильней. Все, что ниже скрещенных на груди жертвы рук, прикрывала ткань, так что поверхностный осмотр избавил меня от жуткого зрелища, но воображение творческого человека… Иногда это большой минус.

— Вспорот живот? О, господи! Так было со всеми жертвами?

— Да, все найдены в таком состоянии, — кажется, Скальник был доволен произведенным впечатлением.

— А органы все на месте? — согласитесь, в свете вновь открывшихся обстоятельств это стоило уточнить. — В этом и других случаях?

— Я не врач, мистер Макферсон, понятия не имею. Об этом лучше поговорить с судмедэкспертом, — пожал плечами Скальник и продолжил, предвосхищая мой следующий вопрос. — Эмиль Корона. Он работает в старой часовне. Он очень… — тут инспектор посмотрел на меня с насмешкой. — Нет, не хочу портить вам удовольствие… — после чего спрятал блокнот в карман. — Теперь ваша очередь поделиться информацией. Может, расскажете мне, что, по вашему мнению, тут случилось?

— Думаю, насчет причины смерти вы правы, — не то, чтобы я хотел делиться своими соображениями, но в сложившихся обстоятельствах это было справедливо. — Несомненно, это рана на шее. Удары ножом в грудь были нанесены до смертельной раны в горло. Раны на руках получены при попытке самозащиты. Меня, однако, беспокоит отсутствие крови на месте преступления. Это, скорее всего, указывает на то, что ее убили где-то еще. Не здесь…

Пожалуй, я бы мог сказать еще кое-что, но во взгляде Иржи Скальника промелькнуло что-то, заставившее меня замолчать. И давшее повод предположить, что на этом сотрудничество между нами прекратилось. Дальше к инспектору лучше не приставать, придется перейти на «подножный корм». Больше всего это походило на страх. Страх того, что я узнал больше, чем следовало, и это как-то нарушает планы Скальника. Хотя какие тут могут быть планы, кроме стандартной процедуры расследования? И чем может напугать информация, призванная помочь в раскрытии дела? Как бы то ни было, докапываться до истины не место и не время, поэтому я понимающе кивнул на фразу вновь вооружившегося блокнотом и карандашом инспектора:

— Знаете… мне не хотелось бы быть грубым… но… — и подхватил:

— …Вам надо работать. Конечно. Спасибо еще раз, что поделились информацией. Был очень рад знакомству.

— Я тоже очень рад, — преувеличенно доброжелательно вернул мне кивок инспектор, и я поспешил ретироваться. Но с места происшествия не ушел. Тут был еще кое-кто, с кем следовало поговорить. Я имею в виду офицера полиции Казимира Сташека, с которым мне не раз приходилось сталкиваться во время прежних пражских расследований. Он очень помог мне информацией по паре небольших дел.

Что можно сказать о Сташеке, кроме того, что он — прямая противоположность Скальнику? И не только потому, что он невысокий и в меру упитанный. Он простодушен, но не глуп. Он гордится своей работой, но, в отличие от Скальника, пытается заслужить это право добросовестной службой. И это хорошо, поскольку большинство преступлений раскрывается именно упорством.

— Здравствуйте, друг мой! — благожелательно обратился я к полицейскому, со скукой на лице выполняющему свою обычную работу — отгонять от места преступления зевак, которых, кстати, не было, отметив, что сегодня его лицо украшает не только ответная улыбка, но и яркий фингал под глазом.

— А, мистер Макферсон! — не менее благосклонно ответил мне Казимир. — Как вы?

— Не жалуюсь, — ответил я. — А как мой милый юноша в синем?

— Если не считать подбитого глаза и этого ужасного убийства, все идет отлично, — ответил Сташек, конфузливо потрогав «украшение настоящего мужчины».

— И где это вы заработали такой синяк? — с искренним участием, а не просто из вежливости, поинтересовался я.

— Прошлым вечером, — охотно откликнулся Казимир. — Я арестовал одного человека и случайно налетел глазом на его очень большой кулак.

— Дали этому несчастному сдачи?

— Так… немного… Мой напарник не успел меня предупредить. Все произошло так быстро. Я помогал женщине, повернулся, чтобы посмотреть как там мой напарник, и — бац! — сразу оказался мордой на тротуаре.

— И что сделал это человек? Чем заслужил такое ваше внимание?

— Он приставал к молодой женщине, я попросил его остановиться, и понеслось… — Сташек бросил огорченный взгляд в сторону трупа. — Полиция ищет это животное… В последнее время мы очень нервничаем, если мужчина пристает к женщине.

— Можно понять, — понимающе покивал я, радуясь тому, как удачно разговор сам повернулся в нужную сторону. — Больше, как я догадываюсь, вам мне предложить нечего.

— На этот раз, мой друг, у меня для вас, боюсь, ничего нет… — подтвердил полицейский и, будто извиняясь, продолжил. — Все немного растерялись…

— Все жертвы были убиты не там, где их обнаружили? — поскольку меня больше всего беспокоило, как убийце удается перемещаться по городу так, что его никто не видит, я был бы рад узнать хоть что-то.

— Да, я полагаю… Но я уже сказал, что информации у меня немного, — на минуту задумавшись, все же порадовал меня Казимир.

— А свидетели есть?

— Нет, ни одного.

— Сколько времени это продолжается?

— Недели три… Вы до сих пор об этом не слышали? — Сташек был искренне и вполне законно удивлен.

— Нет, меня не было в городе, — пояснил я. — Я только что вернулся. Работал над одним делом в другом месте. И вот… Я подумал, что должен кое-кому помочь…

— Неотразимой пани Иде Скаликовой, я полагаю, — понимающе улыбнулся Сташек.

— Именно так, — подтвердил я, не имея оснований скрываться. — Она волнуется за своих подруг. Я сказал, что попытаюсь то-то сделать, — тут я перехватил настороженный взгляд Казимира в сторону преувеличено захваченного своей работой Скальника. — Можете рассказать мне о своем новом начальнике?

— Инспектор Иржи Скальник… — судя по тону и еще одному взгляду, особой симпатии инспектор у своего подчиненного не вызывал. — Ему дали это дело и временно назначили в этот район. У него хорошая репутация, но с нами он не особенно делится информацией. Он о многом умалчивает.

— Как это? Он вам не доверяет? — настала моя очередь удивиться.

— Честно говоря, не знаю, — Сташек задумчиво поскреб затылок. — Может, он думает, что мы некомпетентны? Или еще что-нибудь?

— Может быть… — пожал плечами я, а затем не упустил случая польстить Казимиру. — Но он очень глуп, если так думает.

— Спасибо, дружище, — как бы прост не был полицейский, он понял, что моя лесть — лесть только наполовину. А на вторую половину — чистая правда.

— Хорошо, не буду больше вас отвлекать от работы, — внезапно заторопился я, заметив на горизонте лучшие ножки во всей восточной Европе. Ида, мой ангел, любовь всей моей жизни, стремительно приближалась. Ее целью был я, а не очередная жертва, но я подумал, что все же будет тем лучше, чем меньше она увидит. — Мне надо переговорить с клиентом. Спасибо за информацию.

— Рад был помочь, — козырнул мне Сташек. — Берегите себя.

— Обещаю… — ответил я и, в благодарность за своевременное напутствие, поделился одним из своих секретов. — Кстати, я знаю способ, как быстро вылечить этот синяк. Перед сном съешьте как минимум два апельсина и приложите к глазу теплый компресс. Делайте так два-три дня, и он быстро пройдет. Поверьте мне, это сработает. Я их столько наполучал от неверных мужей…

— Спасибо, я попробую, — кивнул Казимир и, в свою очередь, заторопился. — Я думаю, нам лучше прекратить разговор. Инспектор уже косо на меня поглядывает…

— О, конечно… До встречи! — на этот раз окончательно попрощался я и, минуя крохотную пристань со старой весельной лодкой и обветшалую водяную мельницу, поспешил навстречу Иде.

У причала возле лестницы, кроме Иды, как всегда, прекрасной в моем любимом длинном белом платье с вышивкой, я обнаружил рыдающую брюнетку в красном, сидящую прямо на камнях, свесив ноги к воде. А на вершине лестницы, у парапета — мощную мужскую фигуру в неприметной одежде простого работяги, показавшуюся мне знакомой. Возможно, в свете подобных событий я уделил бы мужчине больше внимания, но его целиком и полностью перехватила Ида:

— Ты поговорил с этим бестолковым инспектором?

— Да, — кивнул я. — Пользы от этой встречи оказалось немного…

— Ты не передумал нам помогать?

— Конечно, нет, — в моем голосе прозвучали нотки возмущения. Но вызваны они были не подозрением Иды, что я могу разорвать договоренность, а тем разговором, который, я чувствовал, начнется сейчас.

— Когда ты предпочитаешь получить гонорар? Сейчас или потом? — прозвучал ожидаемый вопрос, на который я устало ответил:

— Нет, я не возьму денег, Ида.

— Ерунда! — я же и не думал, что «пани Скаликова» так легко согласится. — Ты должен принять наши деньги. Какие у тебя расценки?

— Ладно, — нет, я не смирился, но спорить сейчас у меня не было никакого желания. — Мы все обговорим позже. Идет?

— Обещаешь? — ухватилась за мое предложение Ида. — Если ты не возьмешь наши деньги, это будет оскорблением!

— Хорошо, я обещаю, что выставлю счет по окончании дела, — торжественным тоном чуть ли не поклялся я, отметив про себя, что это будет последнее, что я сделаю — возьму деньги с Иды и ее подруг. После чего переменил тему на еще менее приятную, но более интересующую. — Как ее звали?

— Кого? Жертву? — Ида метнула под Карлов мост затравленный взгляд. — Ее звали Франтишка.

— Ты с ней дружила? — ответом на этот вопрос был красноречивый взгляд на расстроенную брюнетку:

— Не так, как Милена… Но я ее тоже знала…

— Она когда-нибудь говорила о постоянном клиенте или о ком-то, кто много для нее значил? — продолжал я своеобразный допрос.

— Я не слышала… — прежде чем ответить, Ида серьезно призадумалась.

— Думаешь, Милена сможет ответить на несколько вопросов? — я попытался проанализировать состояние брюнетки. Вроде бы она, хоть и опечалена, но далека от истерики, а потому вполне способна кое-что рассказать.

— Наверное, да, — подтвердила мое предположение Ида. — Я ее спрошу… — она подошла к женщине и тронула ее за плечо. — Милена?.. — та встрепенулась и подняла на нас заплаканные глаза. — Это мой друг… Я тебе о нем рассказывала… Он здесь, чтобы помочь нам схватить того, кто это сделал… Как ты думаешь, ты сможешь ответить ему на несколько вопросов о Франтишке?

— Хорошо, — Милена несколько раз всхлипнула, но голос ее звучал вменяемо, как я и предполагал.

— Я подожду тебя наверху, ладно? — Ида буквально прочитала мои мысли. Как бы то ни было, частному детективу со свидетелем лучше беседовать без посторонних, поэтому я охотно согласился:

 — Ладно. Я скоро вернусь, — после чего переключился на брюнетку.

Первый не мимолетный взгляд на Милену навел меня на мысль, что, сложись ее жизнь удачней, она была бы очень красивой девушкой. Густые черные волосы, карие глаза, правильные черты лица и наличие стиля в одежде, чем могут похвастаться далеко не все ее товарки. Я общался с проститутками в Америке, Лондоне и Париже, а теперь здесь. И везде одна и та же история. Жизнь ломает их. Разрушает надежды и мечты. Хорошее остается, но его очень трудно обнаружить. И какому клиенту есть до этого дело? В Милене, как и ранее в Иде, я заметил человечность, которой так не хватает многим их коллегам, привыкшим отвечать собственной бессердечностью на жестокость методично сокрушающего их мира.

— Здравствуйте, Милена, — вдоволь насмотревшись, я, наконец, заговорил. — Меня зовут Гас Макферсон. Я здесь для того, чтобы то, что произошло, никогда больше не повторилось.

— Спасибо вам, — неимоверными усилиями Милена взяла себя в руки и уже почти не всхлипывала. — Немногие стали бы помогать таким женщинам, как мы…

— Вы давно знакомы с Франтишкой? — приступил я к допросу.

— Да, я давно ее знаю, — кивнула Милена. — Мы познакомились в приюте, когда были еще совсем маленькие… Ее родители погибли… Это было ужасно… Мы очень подружились… Обе решили никогда не возвращаться в приют… Нам очень не нравились эти монахини… С тех пор мы вместе выживали на улице… Даже уезжали из города… Но всегда возвращались сюда…

— Франтишка говорила о ком-то из новых знакомых как-то особенно?

— Нет… Это было не в ее стиле… Франтишка редко брала новых клиентов… У нее были постоянные… Ровно столько, сколько нужно, чтобы выжить… Она шла с незнакомыми, только если совсем не было выхода… Это больше похоже на Аполину… У нее каждый день новый клиент… Богатый…

— У Франтишки когда-нибудь был клиент, который бы ее избивал?

— Нет… У нее были только такие клиенты, которым она доверяла…

— А вы? У вас бывали проблемы с клиентами?

— Нет, я такая же, как Франтишка… У меня все клиенты постоянные… Я сейчас на улице, только чтобы составить компанию подругам…

— Вы были близки еще с кем-нибудь из жертв?

— О… Одна из них была нашей с Франтишкой подругой… Ее звали Анежка… Ее никто не может найти… Она однажды просто исчезла… Мы правда не знаем, что с ней случилось… С другими я общалась только по работе…

— Анежка жаловалась на кого-нибудь из своих клиентов перед тем, как исчезла? Она говорила, что собирается уехать?

— Мы все говорим о том, чтобы уехать… Кому понравится такая жизнь?.. Она никогда ни на что не жаловалась… Анежка была, как Аполина… Брала много клиентов… Она часто уезжала из города, но всегда возвращалась с разбитым сердцем… Я очень надеюсь, что она и правда нашла кого-нибудь и уехала отсюда…

— Где мне найти Аполину?

— Она обычно работает в парке… Туда не многие девушки могут попасть… Она защищает свою территорию… Так она это называет, во всяком случае… Мы с Франтишкой могли приходить, потому что Аполина знала, что мы не работаем с незнакомыми… Что у нас свои постоянные клиенты… Анежка была хорошей подругой Аполины, поэтому ее она тоже пускала… Так что мы в парке были вместе… Может Аполина знает, где Анежка… Я — не знаю…

— Спасибо, что ответили на мои вопросы… Очень приятно было с вами познакомиться… несмотря на печальные обстоятельства, — для первого раза я получил достаточно информации, кроме того почему-то именно сейчас мне не хотелось показаться излишне бестактным. — Если у меня будут вопросы, как мне вас найти?

— Я тоже очень рада знакомству, мистер Макферсон, — Милене даже удалось выдавить слабую улыбку. — Еще раз спасибо, что пытаетесь помочь нам… Если я буду нужна, вы можете найти меня в парке.

Поднявшись наверх, я подошел к поджидающей меня Иде. У каждого из нас был вопрос, ответ на который мы хотели бы получить.

— Как она? — имея в виду Милену, Ида спросила первой.

— Она в порядке, учитывая обстоятельства… — вздохнул я, понимая, что единственное, чем я могу помочь в данной ситуации, — найти убийцу. А вот Ида, кажется, считала, что ей под силу поддержать подругу:

— Я с ней поговорю… Чуть позже…

— Как у тебя дела? Чувствуешь себя получше? — настал черед для моего вопроса.

— Да, немного… Не так плохо, как тогда, когда ты уходил… — я был склонен поверить в честность ответа. Утром у Иды был такой бледный вид, что я всерьез подумывал отложить все дела и остаться дома, сейчас же на ее щеках расцвел привычный румянец. Это обстоятельство, конечно, могло послужить поводом больше не беспокоиться о ее самочувствии, но я все же предложил:

— Ида, сходи к врачу… Это может быть серьезно… Я не специалист, но когда человека рвет каждый день, это ненормально.

— Хорошо, схожу, — Ида по-детски недовольно сморщила нос. — Меня не каждый день рвет, кстати. Ты преувеличиваешь.

— Может быть… Но ты все-таки сходи к нему поскорее, — проявил я полагающуюся к случаю настойчивость, после чего задал еще один вопрос, простительный тому, кто всего ничего проживает в городе. — Скажи, старая часовня — ты знаешь, где это? Там работает судмедэксперт, с которым мне надо увидеться, чтобы задать ему несколько вопросов.

— Да, это недалеко отсюда, за Староместской площадью, — Ида по-быстрому обрисовала мне маршрут и направилась к лестнице, ведущей на пристань — время утешения Милены пришло. Я перехватил ее за руку:

— Я хочу, чтобы ты появлялась на улице как можно реже. И никуда не ходи одна, — сказанное несколько расходилось с моим предыдущим предложением, но я знал, что Ида все поймет правильно.

— Я знаю… — женщина улыбнулась чуть устало, но больше признательно. — Ты мне тысячу раз это говорил… Я веду себя осторожно… Кроме того, вокруг столько полиции… Что со мной может случиться?

«Что угодно!» — хотел сказать я, все еще впечатленный заявлением Скальника, но промолчал. Зачем пугать еще больше тех, кто и так напуган до смерти? Остается только понадеяться на их благоразумие… и прогуляться по Старому городу мимо Староместской площади к старой часовне.

Часть 2. Вечная память. Глава 5. Жертвы

Прага, 1929 год

Не успел я пройти и пары кварталов, как мое внимание снова привлек громила, запримеченный неподалеку от места обнаружения несчастной Франтишки. Помнится, мне еще показалось, больше того, я был почти уверен, что из всех присутствующих его интересовал Сташек. Теперь же я его узнал. Не то, чтобы мы были знакомы лично, просто я понял, почему верзила ошивался у причала. Почти все пражские проститутки имеют сутенеров, которые руководят их… работой и защищают. Для последнего необходимо определенное телосложение. Но если криминальный босс может похвастаться лишь «теловычитанием», ему нужны «горы мышц» для силового воздействия. Именно таким, тощим невысоким хиляком в бархатной куртке, изрядно компенсирующим, правда, свою невзрачность умственными способностями, и был сутенер, с которым сейчас разговаривал крепыш, Отокар Кубина, держащий для прикрытия магазинчик нижнего белья, но получающий основной доход с девиц, промышляющих в этом квартале, и нескольких увеселительных заведений, к числу которых относилось и кабаре, из которого я вытащил Иду. Собственно, поэтому у меня и были причины избегать встречи с Кубиной: он до сих пор мне не простил, что я лишил его перспективной девочки. Но все же я не мог не признать, что Отокар относится к мошенникам, у которых есть чувство собственного достоинства и элементарные представления о порядочности. Он — один из тех, кто вполне способен оказать помощь, если ты узнаешь, что ему нужно, и дашь ему это. Возможно, когда-нибудь это знание мне пригодится, но сейчас мне следовало держаться от него подальше, а уж от его охранника — тем более. Руководствуясь вышесказанным, я притормозил и поспешил укрыться под аркой прежде, чем меня заметили, тем самым не только позаботившись о собственной безопасности, но и получив возможность подслушать разговор шефа с подчиненным. Подслушивать — вообще очень важная часть работы частного сыщика. Никогда не знаешь, когда и где подвернется нужная информация.

— Ты что тут делаешь? Почему не на месте? — судя по интонации, Отокар был крайне раздражен. Гораздо больше, чем то следовало из ситуации, какой она виделась мне.

— Ну, вы мне с-с-сказали… — ответ подчиненного внес некоторую ясность. Как и у его хозяина, у громилы интеллектуальные способности находились в обратной зависимости с комплекцией, к тому же он, возможно, как следствие тугоумия, сильно заикался, что, в принципе, действует некоторым на нервы. Особенно тем, кто привык говорить быстро и по существу, как Кубина, прервавший верзилу на полуслове:

— Ладно, забудь! Новости есть, наконец?

И тут я обрадовался, что предпочел укрыться и переждать, а не отправился искать обходные пути, потому как громила ответил:

— Да. Аме-ме-мериканец разговаривал с девками, шеф.

— Он что думает, что ему можно лезть к моим женщинам? — буквально прошипел сутенер, мне даже стало как-то не по себе, и я плотнее вжался в стену. — Ну, что же, мой друг, увидишь его снова, можешь ему разъяснить, что так поступать не следует…

— Это… ра-разъяснить… это как?.. — да, не повезло Отокару с сотрудниками. Этот оказался слишком глуп даже для тупого размахивателя кулаками.

— Воспользуйся грубой силой, идиот! — согласился со мной Кубина, а его наемник несказанно обрадовался:

— Ха-ха-ха! Понял, шеф!

— Как же мне не хватает твоего брата, — вздохнул сутенер, и я был близок к тому, чтобы ему посочувствовать. — Он как-то поумней…

— М-м-м-мн-н-не его тоже не хватает… — поддержал босса верзила. — Почему мы не можем пойти туда и вытащить его?

— Потому что меня тогда тоже арестуют, придурок, — кажется, Кубине уже не хватало сил даже на раздражение. — Скальнику только этого и надо! Я чувствую, что он все эти убийства повесит на меня… И зачем я тебе только все это говорю?.. Возвращайся на свое место! Увидишь американца — можешь с ним разобраться. Все.

— Есть, ш-ш-шеф! — бодро отсалютовал громила и побрел прочь, по-счастью, в противоположную от моего местоположения сторону.

Дождавшись, пока Отокар тоже скроется за дверью магазина, я продолжил путь к часовне.

Прибыв на место, я убедился, что представлял себе часовню несколько иначе. Потрепанная временем каменная кладка, узкие стрельчатые окна с выбитыми стеклами, колокольня с проржавевшим колоколом, вокруг поросшее травой заброшенное кладбище, холод, именно что, могильный, на несколько градусов ниже, чем в городе — все это наличествовало, но вот размерами превышало воображаемое мной раза в три. Разумеется, и внутри все выглядело иначе. Чем в часовне, я имею в виду. Скамьи убрали, прикрыли пол соломенной подстилкой, установили раковины и секционные столы и шкафы, место алтаря заняли рабочий стол и сейф. С одной стороны, это неправильно. С другой, если в военное время церкви, просторные и самые крепкие строения в городах, годятся для того, чтобы устраивать в них полевые госпитали, то почему бы в мирное время не разместить тут морг, чтобы Господь Всемогущий взирал с небес на мертвые тела? Носилки с ними, прикрытыми рогожей, кстати, лежали тут. Прямо на полу. Не слишком приятное зрелище. А вокруг, как в любом другом морге, пол был заляпан кровью, а в воздухе витал ее железистый запах и смрад гниющей плоти. Ненавижу эту часть своей работы.

— Ин номине патри, эт фили, эт спиритус санктум, — машинально я осенил себя крестным знамением. Бедные девочки. Теперь просто трупы. Загадки, которые мне предстоит разгадать.

Эмиль Корона, невысокий пожилой мужчина в клеенчатом фартуке и резиновых перчатках, стоял возле одного из столов. На нем лежал труп Франтишки, который успели доставить сюда, пока я прятался под аркой.

— Здравствуйте, пан Корона, меня зовут Густав Макферсон, я — детектив, мой клиент нанял меня, чтобы я помог… — подойдя, начал я… и не сразу, но сообразил, что патологоанатом не обращает на меня внимания. Совсем. — Эй, пан… Эй! — я повысил голос, а когда и это не помогло, тронул медика за плечо. И тут же пожалел об этом, так тот испугался.

— Это что?!.. Какого?!.. Что вы тут делаете? — обернувшись, залопотал Корона специфическим голосом, присущим плохо слышащим людям. Интересно, это и есть обещанный Скальником сюрприз или будут другие? — Я ведь запирал дверь? Где мой рупор? — он зашарил руками вокруг. — Вы чего добиваетесь? Хотите меня до сердечного приступа довести?

— Простите, пан Корона! — громко и отчетливо проговорил я, дождавшись, пока тот отыщет массивную слуховую трубку. Я бы даже сказал, трубу.

— Кто вы и откуда знаете мое имя? — спросил патологоанатом, а я повторил:

— Как я уже сказал, меня зовут детектив Макферсон. Инспектор Скальник сказал, что я могу задать вам несколько вопросов.

— Если Скальник говорит, что можно, значит можно, — пожал плечами Корона, но начал я все же не с главного:

— Могу я у вас спросить, если позволите, что у вас со слухом?

— Это случилось на войне, — Корона ответил без явного раздражения человека, в сотый раз пересказывающего одно и то же, но и без нелепого энтузиазма личностей, обожающих поговорить о себе и своих проблемах. — Я был санитаром, доставлял раненых из окопов в полевой госпиталь. Один раз мы увидели на ничейной земле раненого солдата. Мы поспешили к нему, и моего напарника накрыло миной. Я выжил, но почти потерял слух. Самое забавное: через три недели после того, как взорвалась эта мина, война закончилась…

— Значит, именно там вы получили необходимый для работы в морге опыт… — заключил я, а патологоанатом подтвердил:

— Да, по большей части…

— И к каким выводам вы пришли в отношении этой жертвы, — я указал на Франтишку.

— Причина смерти такая же, как и у остальных: перерезано горло. Множественные ножевые ранения или, собственно, вспоротый живот причиной смерти быть не могут. Это следует из количества вытекшей крови. Когда им перерезали горло, сердце еще билось, поэтому крови вытекло больше, чем из остальных ран. Впрочем, поначалу у меня были сомнения, но они исчезли, когда доставили жертву из парка. В отличие от прочих, ее нашли на месте убийства, а не притащили откуда-то. Кстати, было и еще одно отличие. На жертву из парка напали сзади, на остальных, включая эту, — Корона кивнул на стол, — напали спереди. Если вы поможете мне перетащить второе тело на другой стол, я объясню вам разницу…

— Нет-нет, это не нужно, я доверяю вашему мнению! — поспешно открестился я. — Лучше скажите, как вы думаете, по характеру ранений можно утверждать, что всех женщин убил один и тот же человек? И если он еще задумает убить, то будет использовать те же зверские методы?

— Совершенно верно, — подтвердил патологоанатом, а я закинул следующую удочку:

— Может быть, у вас остались записи по жертвам?

— Да, — обрадовал меня пан Эмиль. — Человек, который должен был придти и забрать их, посыльный от Скальника, так и не появился.

— Если вы не возражаете, я ознакомлюсь с вашими записями, а потом отнесу их инспектору, — да, обрадованный, я был готов даже на это.

— Не возражаю, — пожал плечами медик. — Мне все равно. Записи хранятся в сейфе. Я все время забываю комбинацию, поскольку каждый номер там представлен символом, а не цифрой, поэтому записал ее на бумажке… — Корона рассеянно указал на рабочий стол. — Кажется, она должна быть где-то там…

— Спасибо, что уделили мне время… — поблагодарил я, мысленно признав, что разговор закончился очень вовремя. От необходимости говорить на повышенных тонах горло разболелось просто жутко. Если мне не повезет разобраться с сейфом самостоятельно, пользуясь подсказками Эмиля Короны, я предпочту примерить на себя роль взломщика, чем попытаться заполучить дополнительные подсказки. Кроме того, до сих пор патологоанатом был со мной любезен, и не хотелось бы лишиться его благосклонности, злоупотребляя гостеприимством. Вдруг мне снова понадобится информация по его профилю.

К счастью, дополнительных указаний мне не потребовалось. Записку с кодом я нашел. На полке в шкафу, а не на столе, правда. Но нашел. Основная загвоздка заключалась в том, что код был записан цифрами, а «кубики»-ключи сейфа, которые нужно было вставить в соответствующие выемки, как и предупреждал Корона, представляли собой символы. Но творческое воображение художника… и часы с аналогичными символами на циферблате помогли мне сопоставить одно с другим, и… вуаля! Я заполучил во временное пользование три отчета по жертвам и фотографию одного из мест преступления — в парке. Поразмыслив, фотографию я решил «потерять», оставив ее себе, чтобы позже прогуляться туда и самому все осмотреть. Вдруг полиция что-то упустила. Отчеты же тщательным образом изучил. В результате, помимо сказанного патологоанатомом, я узнал, что первую жертву звали Надя Бурковская, ее так же нашли неподалеку от Карлова моста, на скамье у его подножия; вторую, найденную в парке Витков — Анника Витти; третью — Катарина Булгари, ее нашли в развалинах приюта Святого Дрого. Раны были нанесены, предположительно, очень острым мясницким или охотничьим ножом. Заслуживающих внимания следов, включая характер ранений, по которому его можно было бы определить как медика или мясника, преступник не оставил. Мотивов для убийства проституток ни у кого, включая их сутенера Отокара Кубину, нет. Немного, но хоть что-то.

Решив не откладывать визит в парк в долгий ящик, я поспешил покинуть Часовню, и это сыграло со мной злую шутку — я позволил себе забыть об осмотрительности, в результате чего налетел на того самого громилу, которому Кубина дал на мой счет совсем не двусмысленные указания. Если бы я не пребывал в задумчивости, не забыл об осторожности, несомненно, заметил бы поджидающего меня верзилу, который, оказывается, за мной следил, и переждал бы или нашел обходной путь, чтобы смыться. Но, увы… И вот результат. Я — в крепких недружественных объятиях. К счастью, они продлились недолго. К сожалению, отпустил меня сутенерский прихвостень лишь для того, чтобы мертвой хваткой вцепиться в лацканы моего плаща и, точно щенка, вздернуть вверх.

— Не лезь к женщинам! — основательно угрожающе встряхнул меня верзила и, скорее всего, по недалекому уму этим бы и ограничился, если бы не мой длинный язык, не раз доводивший меня до беды.

— Прости, дружок, — вместо того, чтобы промолчать, ответил я. — Но я слишком люблю женщин…

Когда спустя некоторое время я в гордом одиночестве очнулся на земле, о которую меня основательно приложило после того, как громила сыграл мной в мяч, голова раскалывалась от жуткой боли. Но от своих планов я решил не отказываться. Бывало и хуже.

Возможно, когда-нибудь, через много лет, парк Витков, расположенный на одноименном холме, будет самым живописным парком в Праге, но сейчас он производил удручающее впечатление, никак не связанное с пережитым мной потрясением и мрачной пасмурной погодой. Честно, я имел все основания утверждать, что при солнечном свете его полупорушенные входные арки, неухоженные дорожки и заросли кустов и деревьев выглядели бы еще тоскливее. Слишком много тут было немецкого экспрессионизма. Некоторым это нравится, но я к их числу не принадлежу. Ситуацию немного исправляла прогуливающаяся у входа девица с каштановыми волосами, в грязно-розовом платье, напоминающем комбинацию. В том смысле, что она привносила в это место некую живость, о красоте речи не шло. Ни о внешней, ни о душевной. Даже беглый взгляд позволял мне судить, что человечности и отзывчивости, как в Иде или Милене, в Аполине, а я был уверен, что это именно она, нет ни капли.

— Вы — Аполина, верно? — обратился я к девице, и чтобы подтвердить свое предположение, и чтобы завести разговор.

— О, вы меня знаете? — губы дамочки расплылись в притворной улыбке, а в глазах засиял манящий огонек, не особо скрывающий расчетливый взгляд, призванный определить мою платежеспособность. — Чудесный вечер для прогулки, правда? Хотите, составлю компанию?

— Вы знаете Анежку? — поинтересовался я.

— Да, — по-своему расценила мой интерес Аполина. — Хотите, чтобы мы были вдвоем?

— Вы знаете, где она сейчас? — продолжил я, буквально физически почувствовав, как пропадает ко мне интерес проститутки. Но она все же ответила:

— Нет, давно ее не видела.

— Когда вы видели ее в последний раз? — я все же задал это вопрос, хотя, судя по разочарованно-рассерженному взгляду, мог предсказать ответ Аполины заранее:

— Слушайте, пан! Вам кто нужен: я или Анежка? Вы что, полицейский что ли? Если да, то вы меня очень расстроили…

— Я — не полицейский, я — детектив, — мне все-таки хотелось попробовать вытянуть из Аполины побольше информации. — Меня наняли ваши подруги. Знаете Иду, Милену и покойную Франтишку?

— Знаю, — презрительно хмыкнула девица. — Никакие они мне не подруги!

— И вы не боитесь за свою безопасность? Вас не беспокоит, что женщины, которых вы знали, умирают?

— Меня защищает Роман, — Аполина гордо встрепенулась. — Мне этого вполне достаточно. И ничего меня не беспокоит. Так у меня будет больше работы. А теперь не могли бы вы убраться отсюда к чертовой матери?! Вы отпугиваете клиентов!

— Хорошо, ради бога… — ответил я, не спеша уходить, демонстративно с интересом оглядывая пустынные окрестности. Аполине это почему-то совсем уж не понравилось.

— Кажется, я тебе сказала, пошел вон! — с присущим всем женщинам мгновенным превращением из ласковой кошечки в грозную фурию завопила Аполина. — Что, оглох что ли? Слушай, ты отпугиваешь клиентов, убирайся, пока я тебя не лишила фамильных драгоценностей!!!

В принципе, я и так собирался уходить, решив, что ничего путного я из Аполины не вытяну, но упоминание столь дорогих мне «драгоценностей» и решимость проститутки заставили меня поторопиться. Я вошел в парк… и тут со мной случилось то, что иногда помогало, но чаще здорово портило мне жизнь — меня скрутило. Виски сдавило в тисках так, что головная боль после встречи с верзилой показалась нежной лаской. Ноги подкосились, и если бы я поспешно не схватился за росшее рядом дерево, то непременно упал. С самого парижского дела со мной не случалось ничего подобного, и я даже понадеялся, что эта гадость уйдет и не будет больше мучить меня, но, похоже, я был слишком оптимистичен. Видение снова посетило меня. Я «увидел» тело девушки. Труп, который кто-то перетаскивал по земле мимо фонтана. К нему я и направился, держа наготове полицейский снимок. Отличий между запечатленной фотографом картинкой и реальностью было немного. Точнее, два. В настоящее время отсутствующий труп Анники и отломанный фрагмент мраморной чаши, который кто-то попытался вернуть на место. Вместо трупа на земле я приметил пятна засохшей крови. На месте скола чаши фонтана — нацарапанную чем-то острым надпись. Интересно, заметила ли ее полиция? В отчете о ней не было ни слова. Но она, вероятно, имеет определенный смысл, раз убийца, почему-то я в этом не сомневался, заморочился и накарябал ее.

— Эта шлюха не заслужила моей любви, поэтому я предложил руку и сердце ангелу, — с трудом прочитал я и перевел взгляд на скульптурную композицию в центре фонтана. Ее венчала статуя сидящего ангела со сложенными в просящем жесте руками. Пожалуй, единственное, понравившееся мне в парке. И не последнюю роль в этом, я думаю, сыграло сходство ангела с Идой, которое я заметил в первую очередь. Во вторую очередь я заметил кольцо, надетое на безымянный палец левой руки статуи. Насколько это позволяла задумка скульптора.

Много чего в тот момент пронеслось у меня в голове. И радость, что осмотреть своими глазами место преступления оказалось отличной идеей. И не самые положительные мысли о качестве работы пражской полиции. И попытка понять, что руководило убийцей, делающим подобный шаг. Неужели то самое пресловутое желание маньяка, так часто описываемое психиатрами? Подсознательное стремление быть пойманным, чтобы все узнали, кто тот «герой», совершивший шокировавшие общественность «подвиги». В заключение наступило время для попытки снять кольцо, чтобы рассмотреть его поближе. И почему-то именно в этом действе, требующем примитивных физических усилий, а не тонкой умственной работы, я не преуспел. Виной тому послужил ворон, появившийся будто из ниоткуда. Он стремительно спикировал на меня и довольно агрессивно, с громким карканьем, захлопал крыльями возле лица, угрожающе метя клювом в глаза. Естественно, я попытался прикрыться от враждебной птицы, и сделал это довольно неловко, выпустив из пальцев только что снятое с ангельского пальца кольцо. Серебряный ободок бессовестно сверкнул и оказался в мощном клюве. Выполнившая свою миссию птица резко набрала высоту и взяла курс на север. А я взял курс на ворона.

Это было безрассудным решением, но оказалось правильным. Глупо человеку гнаться за птицей, но мне повезло. Пробежав пару кварталов, я почти потерял ворона из виду, но тут крылатый воришка пошел на снижение и скрылся в развалинах приюта Святого Дрого. Я устремился туда же, не теряя надежды на успех. Нет, я не рассчитывал поймать ворона, но у меня были все шансы обнаружить его гнездо. Логово, где он хранит украденные вещи. Почти год назад пострадавший от пожара и до сих пор не восстановленный приют, в очередной раз напомнивший мне о деле поджигателя на Мэдиссон-авеню, над которым я работал, безлюдный и заброшенный, на эту роль подходил идеально.

Предстояло обыскать довольно обширную территорию, но удача снова мне улыбнулась. В дальнем здании, в окне второго этажа я заметил своего ворона. Уж поверьте, теперь я бы его не спутал ни с каким другим. Это значительно сужало круг поиска. И я даже не представлял насколько, пока не вошел в здание и не увидел под нужным мне окном странного человека.

Он восседал на массивном кресле, неизвестно каким образом водруженном на площадку второго этажа — ведущие туда лестницы выгорели полностью. Его ноги прикрывал местами подпаленный плед. В руках он вертел украденное кольцо. Одет он был в старомодный наряд кучера, и кучерский же цилиндр лихо венчал его седую голову. Вид он имел довольно устрашающий, а лицо… Лицо его мне показалось смутно знакомым. Впрочем, это «болезнь» всех, кто по роду деятельности сталкивается с большим количеством людей, как частные детективы.

— О, мой друг украл это у вас? — произнес человек прежде, чем я успел придумать, как объяснить произошедшее и предъявить свои права на кольцо. Мне оставалось только согласно кивнуть. — Мне очень неловко, поверьте… Видите ли, я научил его воровать для меня блестящие предметы, и он отлично с этим справляется. Вы не находите? — я снова кивнул. — Жизнь совсем не та, что прежде… Увы, быть кучером в мире машин… В хороший день я работаю… Иногда попадается турист, иногда проститутка, которая хочет проехаться по городу за небольшую плату… В дни похуже мой друг, с которым вы уже знакомы, становится вором, чтобы помочь мне свести концы с концами… В плохие дни я впадаю в ничтожество, превращаясь в обычного бездомного бродягу…

— Значит, вы знакомы с некоторыми из местных проституток? — я вычленил из речи мужчины то, что меня крайне интересовало.

— Разумеется, — кивнул кучер. — Я возил их повсюду, по всем улицам города. Они нанимают меня или их клиенты. Может потому, что я обхожусь дешевле такси. А может им нравится патриархальный вид экипажа. Одну девушку я знал лично. Иногда мы с ней обменивались комплиментами, но чаще я просто правил лошадью. Она была слишком молода, чтобы делать то, что от нее хотели эти животные. Ее звали Владанна. Ей было всего шестнадцать…

— Было? — машинально уточнил я.

— Да, — вздохнул мужчина. — Я давно ее не видел. Опасаюсь худшего. Вы ведь слышали об убийствах? Конечно, слышали… Все, кто живет в этом городе, слышали, поэтому я боюсь за Владанну.

— Вы сказали, ее звали Владанна, — поинтересовался я. — Уверены, что не Анежка?

— Совершенно уверен, — заявил кучер. — Владанна напоминала мне одну девушку, которую я знал в юности… — тут мужчина окинул меня изучающим взглядом. — Могу я задать вам несколько вопросов? Кто вы, и почему вас так интересуют местные проблемы?

— Простите, я забыл представиться, — приосанился я. — Меня зовут Густав Макферсон. Я — частный детектив. Меня наняли проститутки, чтобы я остановил убийства. Они, по очевидным причинам, обеспокоены этой ситуацией и ни в малой степени не верят в то, что полиция проявит компетентность.

— Достойно восхищения, мистер Макферсон, достойно восхищения… — голос мужчины произнес мое имя с какой-то особой интонацией. Впрочем, может мне и показалось. — Должен признаться, что я окончательно потерял веру в человечество. То, что я видел в своей несчастной жизни… Вы, мистер Макферсон, вернули мне эту веру… Скажите мне, это правда: есть новая жертва, ее вынесло на берег реки?

— К несчастью, да, есть новая жертва. Но ее не вынесло. Ее, простите мне это выражение, там выбросили, — ответил я и уточнил, предвосхищая следующий вопрос. — Не волнуйтесь. Ее имя было не Владанна. Ее знали под именем Франтишка.

— Спасибо, мистер Макферсон, — облегченно вздохнул кучер. — Вы меня успокоили… Так тело не было вынесено на берег водой? Его принес туда убийца? Есть только один способ перемещаться по городу незамеченным…

— Туннели канализации! — подобно кучеру, я тоже размышлял над этим вопросом, только неосознанно, про себя, и вот сейчас меня осенило.

— Именно! — подтвердил мою догадку мужчина. — Он, используя их, перемещается повсюду, ограничивая при этом количество свидетелей. Я натыкался на несколько подземных ходов, но в наших краях ни одного такого не видел. Возможно, вам стоит их поискать. Это, определенно, помогло бы вам в вашем расследовании.

— Вы говорили с полицией о своей теории? — поинтересовался я.

— Разумеется, — усмехнулся кучер. — Но кто станет слушать бездомного бродягу? Особенно такого, который оказался умнее инспектора. Этот инспектор Скальник — весьма своеобразный индивидуум…

— Индивидуум — это что, придурок на латыни? — усмехнулся я, а кучер последовал моему примеру с куда большим воодушевлением — громко расхохотался. — Вы можете рассказать мне еще что-то, что могло бы помочь в моем расследовании?

— Боюсь, что нет, мистер Макферсон, — покачал головой мужчина. — У меня есть только эта маленькая теория. Я просто извозчик, пытающийся выжить, а этот малыш мне иногда помогает.

— Кстати, я могу получить назад мое кольцо? — очень вовремя вспомнил я.

— Конечно, — кучер уверенным жестом бросил мне кольцо, которое я поймал с куда меньшим изяществом. — Простите за причиненные неудобства, — я всем видом продемонстрировал, что не имею претензий ни к воришке, ни к его хозяину. — С удовольствием бы побеседовал еще, но устал. Мне нужно отдохнуть. У меня начинают болеть ноги, — я понимающе кивнул и уже почти дошел до выхода, когда у меня за спиной раздалось. — У меня есть для вас совет, мистер Макферсон! Никогда не выбирайте подозреваемого, который богат и обладает властью…

После этих слов меня озарило повторно. Знакомое лицо. Заминка на моем имени. Выяснил о деле не только больше, чем тот, кто руководит расследованием, но, как мне кажется, даже больше, чем рассказал мне. И этот совет… Единственное различие с тем, кто мог бы мне его дать — тот не умел дрессировать птиц и не учил их воровать. Хотя, кто знает…

— Как ваше имя, откуда вы родом, сэр, если позволите спросить? — естественно, поинтересовался я.

— Иногда мне кажется, что я родом изо всей Европы, — проигнорировав первую часть моего вопроса, ответил мужчина. — Обычно я не остаюсь на одном месте надолго, но здесь я задержался. Боюсь, что больные ноги положили конец моим путешествиям. Но, отвечая на ваш вопрос, я из Лондона. Англичанин.

— А раньше вы работали полицейским, — на этот раз я не спрашивал, а утверждал. — И с вами случилось как раз то, от чего вы меня предостерегли.

— Я бы не хотел, чтобы вы продолжали расспросы в этом направлении, — после недолгого молчания проговорил тот, кого я, наконец, узнал. — Пожалуйста, окажите мне любезность. Я — простой кучер, и хочу им остаться…

Мне оставалось только покинуть наполовину сгоревший дом.

И снова задумчивость сыграла со мной шутку. Не такую злую, как в случае с верзилой Отокара, но все же. По улице мне навстречу бежала Ида. И ее среди развалин приюта я ожидал увидеть еще меньше, чем громилу Кубины — у Часовни.

— Ида, что ты тут делаешь?! — я одновременно и удивился и возмутился.

— Я узнала кое-что, что может тебе помочь! — ответила запыхавшаяся женщина. — Это очень важно! Я тут поспрашивала наших девочек… В общем, одна призналась, что слышала, будто кто-то из жертв выжила и прячется на свалке. Это только слух, но разве не стоит его проверить?

— Стоит, конечно. Спасибо, — я не мог не признать, что, независимо от источника, информация была стоящая. Но Иде я в этом признаваться не собирался. Наоборот. — Но ты не должна мне помогать. Это опасно. По улицам бродит тяжело больной человек, который охотится на женщин. Как я смогу сосредоточиться на деле, если буду волноваться за тебя?

— Я могу о себе позаботиться, — привычно огрызнулась Ида, после чего покорно вздохнула. — Обещаю, что впредь буду держаться от улиц подальше. Но сначала схожу к доктору.

На это мне нечего было возразить. Я просто проводил глазами убегающую Иду и продолжил путь. Теперь у моего пути была цель — свалка.

Но огромная каменная емкость, древняя ванна или поилка для скота, попалась мне на дороге раньше. И впервые в моей жизни то, что я ранее обозвал «гадостью», случилось второй раз за один день. Еще одно видение. Еще один труп. На этот раз перетаскиваемый по канализационному туннелю. Вероятно, это Катарина Булгари, которую нашли здесь. Значит, и вход в привидевшийся подземный коридор тоже находится где-то здесь. Надо внимательно осмотреться. Но мертвые подождут. В первую очередь займемся живыми.

Часть 2. Вечная память. Глава 6. Спрятанный свидетель

Прага, 1929 год

Если кто и знает о выжившей девочке-проститутке, так это ее сутенер. Встреча, которую я так старательно избегал, хоть и признавал, что необходимость в ней может возникнуть, состоится раньше, чем я рассчитывал.

К магазинчику Кубины я возвращался с осторожностью. Наконец-то. Еще одна встреча с громилой Отокара не входила в мои планы. Мне повезло. Либо здоровяк считал, что выполнил указание шефа, либо искал меня в другом месте, но до магазина я добрался без приключений. В самый разгар рабочего дня двери были ожидаемо закрыты: насколько я знаю, продавщиц, как того требуют правила приличия, Кубина не держит, а сам обслуживать галдящую толпу капризных покупательниц не испытывает ни необходимости, ни желания. Естественно, меня последнее обстоятельство не остановило, и я решительно постучал:

— Эй, Кубина, откройте! Есть разговор!

— Что вам нужно? — Отокар откликнулся далеко не сразу, но выбора у него не было. Я продолжал барабанить в стекло, и ему пришлось мне открыть, хотя бы ради того, чтобы не пришлось вставлять новое.

— Прежде всего, — я начал с главного, чтобы нужный мне разговор не закончился раньше, чем то было необходимо, — я бы хотел, чтобы между нами все стало ясно. Мне не нужны ваши девочки. Я хочу найти убийцу. И это все.

— Думаешь, я в это поверю? — Кубина окинул меня недоверчивым взглядом.

— Думаю, да, — твердо сказал я.

— А я — нет, — отрезал Отокар. — Всем что-то нужно, так что не лезь в мои дела, Макферсон.

— Не буду спорить, отчасти вы правы, — продолжил я. — Кое-что мне от вас, действительно, нужно. Но это не девочки. Предлагаю такой вариант: услуга за услугу. Я для вас что-нибудь сделаю, чтобы вы убедились, что я не лукавлю, а за это вы скажете своей горилле, чтобы он оставил меня в покое.

— Погоди, не так быстро! — осадил меня сутенер, но в его глазах я приметил искорки интереса. Все же, составляя его психологический портрет, я не ошибся: если он и согласится с кем-то сотрудничать, то на взаимовыгодных условиях. — А почему ты так хочешь избавиться от Петра?

«Значит, громилу зовут Петр. Вот и познакомились», — подумал я, а Кубине ответил. — Я должен поговорить с девушкой, на которую напали, которую вы теперь прячете, а он, наверняка, охраняет.

— А… Владанна… — по тому, что Отокар не стал разыгрывать представление под названием «Понятия не имею, о чем вы говорите», я понял многое. Во-первых, что мое предложение его заинтересовало, и он готов продолжить нашу увлекательную беседу. «Во-вторых» тоже было очевидно, но я все же уточнил:

— Значит, выжившая, действительно, существует?

— Да, существует, — секунд десять покусав губы в раздумье, ответил сутенер. — И да, есть кое-что, что ты мог бы для меня сделать, Макферсон. Романа, брата Петра, посадили. Говорят, он стукнул одного полицейского. А в этой парочке именно он — главный мой помощник и защитник девушек. Без него все идет наперекосяк. Скажем так, если ты сумеешь вытащить Романа из тюрьмы, я скажу им оставить тебя в покое и позволю поговорить с девчонкой. Ну, что? По рукам?

— По рукам! — я пожал довольно вялые, даже на фоне моей руки художника, а не атлета, пальцы Кубины и, не удержавшись, хмыкнул. — Честно говоря, я думал, что вас будет труднее убедить…

— Я не отказываюсь от выгодных сделок, Макферсон, — рот Отокара скривился в подобие улыбки. — Если ты уберешь убийцу с улиц, бизнес опять пойдет нормально. Иди, ты отнимаешь мое время!

Конечно же, частному детективу, да и обычному человеку, ввязавшемуся в подобную историю, понадобились бы подробности, но что-то мне подсказывало, что у меня уже есть вся необходимая информация. Достаточно объединить интерес Петра к Сташеку, который все-таки имел место быть, и я его заметил, с рассказом Казимира об «украшении», которым он теперь вынужденно щеголяет. В общем, я знал, откуда начну, скажем так, выполнять свою часть договоренности.

Здание перловского полицейского участка мало чем отличалось от других таких же зданий. Два этажа. На первом, так сказать, «приемная» и камеры. На втором — кабинеты сотрудников. Рядом парковка на целую одну машину, которая сейчас, намытая до блеска, стояла на месте, за запертыми воротами. Но Прага не была бы Прагой, если бы и тут не нашлось нечто, способное поставить в тупик мое художественное воображение. В данном случае это был фонтан с колонной, украшенной четырьмя лицами, по одному на каждую сторону.

Внутри полицейский участок тоже как-то не мог похвастать чем-то необычным. Разве что чрезмерной духотой, несмотря на работающие в полную силу потолочные вентиляторы, резко контрастирующей с уличной прохладой, но Казимир Сташек, несущий вахту за стойкой дежурного, мужественно сносил неудобства. Прежде чем заговорить с ним, я беглым взглядом окинул обстановку. Так, на всякий случай. И, естественно, не нашел ничего интересного среди подчеркнуто конторского вида ламп, ужасно жестких, неудобных скамеек для посетителей и жуткого качества листовок «Их разыскивает полиция» с лицами, по которым разыскиваемого не узнаешь, даже если он будет стоять рядом. Впрочем, кое-что мое внимание привлекло. Кем-то забытый томик Энтони Хоупа, «Узник Зенды», моя любимая книга. И статья Людека Бранека из «Прага сегодня» за 29 октября 1928 года на доске объявлений. Ее я даже прочитал.

Полицейский героически спасает детей из огня. Казимир Сташек будет награжден медалью «За отвагу».

Исключительная храбрость и четкие действия офицера полиции позволили ему спасти жизнь двух детей-сирот, оказавшихся запертыми в горящем здании. Утром 29 октября полицейский Казимир Сташек, совершая обычный обход, услышал, что из приюта Святого Дрого раздаются крики о помощи. Поспешив туда, Сташек обнаружил, что здание пылает, а вокруг мечутся растерянные дети и перепуганные священники. Еще до прибытия пожарных монахи сообщили Сташеку, что нигде не могут найти двоих семилетних детей, Славомира Фактора и Милана Кроляка. Без тени колебания, не думая о собственной безопасности, Сташек бросился в горящее здание, чтобы найти потерявшихся ребятишек. «У меня двое прекрасных сыновей, — сказал полицейский Сташек. — Любой отец, оказавшись на моем месте, поступил бы так же». Полицейский нашел испуганных мальчиков в общей спальне: огонь отрезал им путь к двери. Завернув детей в толстые одеяла, он вынес их в безопасное место, получив при этом ожоги лица и рук. Дети получили легкие ожоги, и все трое пострадали от дыма. Начальник Сташека, капитан полиции Арност Вобода, заявил, что проявивший героизм офицер будет награжден за свой подвиг медалью. Причины пожара устанавливаются.

— Здравствуйте еще раз, друг мой! — после прочитанного я поздоровался с героем-полицейским с особой теплотой.

— А, Макферсон! — радушно ответил мне Казимир. — Что привело вас сюда в этот чудный вечер?

— Мне нужна услуга, — без обиняков сказал я, зная, что меня поймут.

— Гм, я так и думал, — ничуть не обиделся полицейский. — Чем могу помочь?

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне правду об этом фингале, — кивком головы я указал на синяк Сташека. — Человек, которого вы вчера арестовали, тот самый, кто защищает девочек Отокара? Что случилось на самом деле?

— А почему вы спрашиваете? — настороженно и с неожиданной ноткой смущения поинтересовался полицейский.

— Мне нужно, чтобы этого человека освободили, — пояснил я. — Тогда я смогу получить исключительно важную информацию по делу. Можете мне помочь?

— Да, я могу помочь, — обрадовал меня Сташек. — Но мне придется попросить вас об ответной услуге…

— Я бы обиделся, если бы вы о ней не попросили! — как понимаете, принципы Кубины работали не только в сутенерском бизнесе и ничуть меня не изумляли. — Чем я могу помочь?

— Ну… Это… Мне довольно неловко… — замялся Казимир. — В общем, в тот вечер я сцепился с Романом, потому как заметил, что у меня кое-что пропало… Моя медаль…

— О, да! Я читал заметку. Вы — молодец! — вставил я, а полицейский продолжил:

— А? Да, спасибо… Короче, я заметил, что медаль пропала, и пошел увидеться с Аполиной, — тут Сташек конфузливо отвел взгляд, явно опасаясь уточняющих вопросов, но я не стал его позорить. Обычно дело: патрульный полицейский выкладывается на работе, а когда приходит домой, жена уже спит. Это его не оправдывает, но, как мужчина, понять я его могу. — В тот день мы с ней… немного побеседовали… И она у меня ее украла. Не представляю, зачем… Может, ей нужны деньги? Роман напал на меня, когда я разговаривал с Аполиной… Я должен вернуть медаль. Жена начинает подозревать… Я медалью ужасно горжусь, и если я скажу, что забыл ее или потерял, это не пройдет… Пожалуйста, верните ее мне. Я люблю жену и детей, не хочу потерять их из-за такой глупости.

— Успокойтесь, мой друг, я вас прикрою, — стопроцентной уверенности у меня не было, но процентов на девяносто я все же рассчитывал, что смогу договориться с Аполиной. — Я заберу эту вашу медаль. Только убедитесь, что сможете выпустить Романа, когда я вернусь.

— Спасибо, друг! — козырнул мне Сташек, и я отправился в парк.

На этот раз опоры входной парковой арки подпирали двое: компанию Аполине составила Милена. Ну, как компанию… Вызывающе одетая даже на фоне своих коллег шатенка работала, всем видом изображая гетеру. Или как еще назвать дамочек несерьезного поведения, считающих, что они занимают особое положение среди таких же? Брюнетка же просто стояла, периодически осматриваясь.

— Добрый вечер, Милена, — обратился я к симпатичной мне девушке.

— Добрый вечер, мистер Макферсон, — ответила та, а я отметил, что выглядит она значительно спокойнее, чем утром, о чем и не преминул ей сообщить:

— Рад, что вам стало лучше… Но, простите мне это замечание, я очень не рекомендую вам сейчас работать. Это слишком опасно…

— О, я не работаю, — покачала головой Милена. — Я вроде как присматриваю за Аполиной. Если она пойдет с кем-нибудь не таким, я прослежу за ними.

— Вы очень добры, — я снова восхитился благородством женщины. Вряд ли товарка стала бы беречь ее так, как она беспокоится о ней. — Но как вы сможете определить, что клиент «не такой»?

— Смогу, поверьте мне, — уверенно заявила Милена, и тут Аполина, наконец, соизволила заметить меня:

— А, это опять вы… Какой же вы надоедливый! Хватит отнимать у меня время!

— Вы можете послушать меня секундочку, а? — резко оборвал я излияния проститутки. — У меня есть для вас новость. Она касается Романа. Вам интересно?

— Ну, что там еще? — Аполине было интересно.

— Сначала отдайте мне медаль, которую вы украли у полицейского, — заявил я, а женщина возмутилась.

— С какой это стати? Этот сукин сын мне не заплатил! Он что, может меня отодрать и свалить просто так, раз он из полиции? Нетушки! Со мной это не пройдет!

— И что случилось потом? — поинтересовался я.

— Когда полицейский гад, наконец, понял, что его медаль у меня, он ко мне пришел, начал меня хватать и грозился арестовать. Роман проходил мимо и разнял нас, а потом велел мне идти домой. Я и пошла, — ответила Аполина, а я подхватил:

— Теперь позвольте мне закончить рассказ. Романа арестовали за то, что он ударил полицейского. Сейчас он в тюрьме. Но его отпустят, если вы вернете медаль владельцу. Слушайте, так все остаются в выигрыше. Полицейский снимает обвинения, Роман выходит на свободу, а вы…

— А я, — перебила меня проститутка, — остаюсь с тем, что меня поимели на халяву.

— Сколько он должен? — я сменил тактику. — Я заплачу вам. Годится?

— Дело не в деньгах! — неожиданно ответила Аполина и, с вызывающим видом достав медаль из… довольно-таки обычного для многих женщин «сейфа», который у них всегда с собой, швырнула ее мне. — Забирайте эту железяку и убирайтесь!

На прощание кивнув Милене, я отправился обратно в участок, размышляя по дороге, чем вызвана покладистость Аполины. Все же можно сказать, что она отдала мне медаль без особого скандала и даже бесплатно. Может, она не такая уж и плохая? Хотя, скорее всего, она просто напугана, как и остальные. Особенно сейчас, без защиты Романа, на которую она так рассчитывает.

Получив обратно свою драгоценную медаль, какое-то время Сташек рассыпался в благодарностях, а потом отправился в «обезьянник» выполнять свою часть договора. Надеюсь, это не выйдет ему боком, но послужит уроком. Человеку, который обличен хоть какой-то властью, лучше не иметь постыдных тайн. Впрочем, это мое мнение, которое большинство этих самых «обличенных» не разделяет.

Роман по виду вполне ожидаемо оказался точной копией своего братца. С той разницей, что мозгов у него было побольше, что можно было заметить невооруженным глазом, и изъяснялся он складнее.

— Спасибо, что отмазали, пан, но вы кто? — недоверчиво осмотрел он меня.

— Скажем так, я знаком с вашим шефом. Он ждет вас в своем магазинчике. Я встречусь там с вами позже, — ответил я, после чего, попрощавшись с Казимиром после очередной порции признательности, отправился следом за Романом.

Вторая встреча с Кубиной прошла еще дружелюбнее, чем первая, которую, согласитесь, тоже нельзя назвать излишне враждебной. Это лишний раз подтверждает, что на любого человека можно рассчитывать, если ты блюдешь его интересы, или, как в данном случае, защищаешь его вложения. Помимо того, что Отокар, как обещал, отправил Романа к Петру с разрешением пропустить меня к Владанне, он еще и сделал мне щедрый, по его мнению, хоть я и не собираюсь спорить, подарок — универсальные отмычки, очень удобные в использовании и подходящие для большинства, если не всех, замков, хоть они и отличаются друг от друга устройством и надежностью.

Добравшись до свалки, я сделал еще один вывод. Если о людях, вроде Кубины и Романа, можно сказать хоть что-то хорошее, так это то, что они сообразительны. Хотя бы в какой-то степени. Поэтому можно рассчитывать, что они будут вести себя предсказуемо и уж, во всяком случае, не убьют вас по чистой случайности. А вот к таким, как Петр, это не относится. «Предсказуемо» — это не про них. Когда я, уверенный, что брат уже сообщил ему приказ хозяина, попал в поле зрения Петра, тот рванул ко мне с таким зверским видом, что кроме «Сматываемся!», других мыслей у меня не возникло, а он, как оказалось, всего-то и хотел, что поблагодарить за освобождение Романа. И банально сказать «Спасибо» — это не его стиль. Обязательно необходимо еще раз пересчитать все мои кости своими руками, мало чем отличающимися от тисков. Но, как оказалось чуть позже, это было лучшее проявление благодарности, чем то, что он, чисто по-дружески, устроил мне следом.

Отперев ворота и пропустив меня за ограждение, Петр приткнул меня возле каменной стены и сказал:

— Подожди, я хочу тебе кое-что показать, — после чего каблуком провел по земле линию. — Стой здесь и ни в коем случае не заступай за черту. Не двигайся, ладно?

— Ох, мамочки… Опять… — вздохнул Роман и спокойно, что меня несколько обнадежило — я решил, что ничего страшного дальше не случится — отправился вглубь свалки. — Он каждому новичку это устраивает…

— Да, в чем дело, ребята? Я просто хочу поговорить с девушкой… — подал голос я, после чего Петр открыл какую-то задвижку… и я увидел свой самый жуткий кошмар.

Если есть что-то, что ненавидит любой частный детектив, то это собаки. Даже если это относительно безобидные, просто громко лающие… божьи твари. Тут же на меня во весь опор мчался явно голодный, а от того особо злой доберман. Острые зубы клацнули в паре дюймов от моего лица, и из пасти зверя отчетливо пахнуло гнилью когда-то сожранного сырого мяса. Сквозь резкий собачий лай до меня доносился довольный смех Петра, не в первый раз проделывающего подобный трюк, что подтверждало поведение Романа и та уверенность, с которой была нанесена разметка, чтобы цепи, удерживающей пса, хватило как раз настолько, чтобы он мог только беспомощно рваться и щелкать зубами в максимальной близости от жертвы шутника. Как говорится, близок локоток, да не укусишь. Так что с уверенностью можно сказать, что сейчас издевались не только надо мной, но и над собакой. И ей тоже это не нравилось. Настолько, что доберман принялся рваться с цепи с удвоенной силой.

Не знаю, как Роману, а Петру, радостно подначивающему собаку и насмехающемуся надо мной, явно не хотелось самому прекращать забавное для него зрелище. Возможно, он ждал, чьи нервы не выдержат первыми: у пса, который бросит напрасные попытки вцепиться зубами мне в шею, или у меня, близкого к тому, чтобы заорать и запросить пощады. Но так получилось, что первой не выдержала цепь. Точнее, одно из ее звеньев, которое в самый неподходящий момент разжалось…

Спасли меня отменная реакция, подкрепленная инстинктом самосохранения, позволившая уклониться от зубов освободившейся зверюги, и своеобразный эффект неожиданности: свобода настигла пса внезапно, и в своем стремлении вцепиться в меня, он промахнулся, сильно ударившись о стену. Раздался пронзительный, полный боли собачий визг и вопли братьев, осознавших, что произошло, и что доберману, в принципе, все равно, за кем гнаться. Увы, погнался он все-таки за мной, потому что я был ближе и уже запал ему в голову, как цель. К тому моменту мне удалось отбежать на несколько метров, но плакала бы моя фора, если бы в догонялки пришлось играть на открытой местности. К счастью, как оказалось, в беге на короткую дистанцию очень испуганный человек может утереть нос собаке, что, в совокупности с умением карабкаться по лестнице, способно спасти ему жизнь.

Оказавшись на чем-то, даже не знаю на чем, я отдышался. О том, чтобы спуститься и добраться до Владанны обычным способом, по земле, не дав этой мерзкой собаке вцепиться мне в задницу, не могло быть и речи. Пес с изысканной кличкой Мясо, несмотря на настойчивые попытки хозяев его успокоить, продолжал бушевать, нарезая круги по свалке. Но уходить, не получив желаемого, особенно после всего, что со мной случилось на пути к цели, было бы жаль. Оглядевшись, я пришел к выводу, что спрятать девушку здесь могли где угодно, но лучше всего для этой цели подходил один из старых трамваев с грязными, а местами заколоченными фанерой окнами. Приложив некоторые усилия, до них можно было добраться, что называется, по верхам. И в крышах у них были люки, позволяющие пробраться внутрь. Вздохнув, я встал, подошел к краю спасшей меня «возвышенности» и наметил траекторию движения до первого трамвая.

Тут мне, наконец-то, повезло. Темноту первого же вагона, куда я проник, прорезал яркий огонек зажженной спички, и тихий дрожащий девичий голосок спросил:

— Кто здесь?..

Часть 3. Фантом в цилиндре. Глава 7. Неудачная погоня

Чикаго, 2004 год

— Кто здесь? — машинально повторила я, когда какой-то настойчивый звук неожиданно оторвал меня от интересного чтива, и сразу же сообразила, что выразилась несколько неуместно. Здесь не было никого. Звонил телефон.

— Да, алло, — я взяла трубку и услышала на другом конце голос Клэр:

— Привет, деточка! Не помешала?

— Конечно, нет! — ответила я. — Я просто читала тут кое-что и, похоже, слишком увлеклась.

— Мне перезвонить позже? — поинтересовалась Эшби тоном, который мне очень не понравился, поэтому я сказала:

— Да нет, правда, все в порядке. Что случилось? Голос у вас не очень…

— Я ей позвонила. Мне нужно об этом поговорить… — ответила патологоанатом, и это многое объяснило. Саманта. Клэр позвонила дочери, и в разговоре, как обычно, что-то пошло не так. Разумеется, Эшби нужно выговориться, и я на роль слушателя подхожу идеально, хоть по возрасту больше соответствую дочери, а не матери.

— Я буду через минуту, — не раздумывая, откликнулась я. — Где вас подхватить?

— На работе, — вполне ожидаемо ответила Клэр. — Приходи прямо в морг. Мне тут надо еще кое-что доделать.

— Хорошо, скоро буду, — ответила я и решительно, хоть и с некоторым сожалением, отложила дедушкин дневник.

— Папа, мне нужно уехать, но я скоро вернусь, — проходя через гостиную, предупредила я отца, залипшего в новой головоломке. Если честно, я предполагала, что он даже не услышит мой голос, или, по крайней мере, не вникнет в смысл сказанного, машинально кивнув в ответ. Но не тут-то было.

— Тыковка, ты же не забудешь испечь печенье, правда? — встрепенулся отец, а я мысленно чертыхнулась: моя рождественская обязанность по приготовлению бабушкиной выпечки, по правде сказать, вылетела у меня из головы.

— Не забуду, конечно, — ответила я. — Извини, что еще не сделала этого. Все дело в дедушкином дневнике, который я нашла на чердаке. Записи по одному его делу. Зачиталась. А ты читал дедушкины заметки?

— Некоторые — да, конечно, — ответил отец. — И что за дело?

— Прага, — коротко пояснила я. — Эти читал?

— Нет, эти не читал, — ответив, папа сделал невероятное — отложил головоломку, — но однажды я спросил его, что произошло в Праге, и понял, что эти воспоминания доставляют ему огромную боль, хотя он изо всех сил старался это скрыть… Увидев его лицо, я больше не хотел знать о том, что там случилось.

— А бабушку ты об этом спрашивал? — прочитанное позволяло сделать вывод, что не только дед был участником описанных событий.

— Нет, — покачал головой Пэт Макферсон. — Как я уже сказал, некоторые вещи лучше просто забыть…

— Но… ты знал на счет бабушки? — осторожно задала я весьма щекотливый вопрос. — Я имею в виду ее прошлое… до встречи с дедушкой… Пап, я никого не собираюсь осуждать, просто хочу понять, знал ли ты…

— Да, знал, — после продолжительного молчания ответил отец, после чего решительно, как и подобает окружному прокурору, прервал разговор на неприятную, если судить по изменившемуся выражению лица, тему. — Кажется, ты куда-то собиралась.

— Я собиралась повидаться с Клэр, — мне ничего не оставалось, как принять правила игры.

— А! Агент Клэр Эшби! — преувеличенно радостно «вспомнил» отец. — Она в своем деле одна из лучших. Обожаю слушать, как она выступает в суде. Надеюсь, у нее все в порядке?

— Да, — ответила я. — Просто она никак не может наладить отношения с дочерью.

— Езжай, тыковка, — папа снова потянулся за головоломкой. — Будь осторожна.

— Хорошо, пап, — улыбнулась я и примирительно добавила: — И… прости, что спросила о том, куда мне не надо было соваться…

— Все в порядке, доченька, — улыбнулся в ответ отец. — Иногда я забываю, что это твоя работа — задавать вопросы… Печенье! — указательный палец начальственно ткнул в мою сторону, свидетельствуя, что «инцидент исчерпан», и я картинно закатила глаза:

— О-о-о! — после чего покинула дом, направившись в контору.

Как и было договорено, сразу спустившись в морг, я обнаружила там сюрприз. И этим сюрпризом было не отсутствие на рабочем месте патологоанатома, а лежащее на секционном столе тело Синтии Вудс. Брюшина трупа, которую Клэр, закончив работу, зашила, оказалась вновь вспоротой, и оттуда что-то выглядывало. Что-то явно постороннее.

— Что за… — буркнула я, подходя к трупу, чтобы получше разглядеть вложенный в тело предмет, и тут услышала скрип двери за спиной и возмущенный голос агента Эшби:

— Деточка! Что это ты делаешь?

— Это не я! — обернувшись и уверенно встретив такой же, как и голос, взгляд Клэр, ответила я. — Уверена, что и не вы.

— О, господи… — еще раз посмотрев на жертву и за секунду сделав единственно возможный вывод, мы переглянулись, и Клэр распорядилась. — Чего же ты ждешь? Беги, посмотри на камеры охраны!

Конец фразы я слушала уже в соседнем помещении, где как раз и находились мониторы, куда выводились картинки с камер видеонаблюдения. Помещения на большинстве из них были пустые. Только на некоторых можно было разглядеть трудоголиков, копающихся в документах. Миллер все еще висел на телефоне. Офицер Тейт дремал на стуле. Эшби суетилась возле трупа Синтии… А по парковке к выходу в меру быстро, но без излишней суеты, удалялся тот, кого я искала. Судя по походке и росту, мужчина. На этом нормальное заканчивалось и начиналось странное. Костюмчик на мужчине выглядел, что надо: черный плащ в викторианском стиле с высоким воротом, черный цилиндр и серебристо-белая маска-баута, идеальный вариант, чтобы остаться неузнанным. Короче, тот еще прикид, способный привлечь внимание в любом месте, не только в опустевшем полицейском участке. Впрочем, наверное, именно такой и должен быть у преступника, совершившего вопиющий по наглости поступок — находясь в розыске за убийства, нахально заявиться в полицию и напакостить в морге, повторно испоганить тело последней жертвы.

Разумеется, большинство выводов о бесцеремонности убийцы, профессионализме охраны участка и прочих обстоятельствах я делала уже в лифте, который поднимался на парковку невероятно медленно. Запрыгнув в машину, я сразу же дала по газам и буквально вылетела на улицу. Тут, правда, пришлось притормозить, чтобы отыскать глазами фигуру преступника. Засранец по-прежнему без суеты удалялся в северном направлении, намереваясь затеряться в подворотне. Снова нажав на газ, я развернулась под оглушительный визг шин, и помчалась за типом в маске. Естественно, услышав и шум колес, и рев двигателя, он обернулся и сделал то, что обычно в подобной ситуации делают все, не только криминальные личности — побежал, на мгновение забыв, что скорость бегущего человека несоизмерима со скоростью разогнавшейся машины. Некоторые, кстати, так и продолжают бежать, пока не упадут, во что-нибудь не упрутся или пока их не догонят. Увы, парень в цилиндре оказался не из таких. Он быстро сообразил, что скрыться по земле у него не получится, поэтому с разгона подпрыгнул, ухватился руками за нижнюю ступеньку первой, попавшейся на пути, пожарной лестницы и принялся ловко карабкаться на крышу. Мне ничего не оставалось, как затормозить и последовать за ним. Предварительно я, как нормальный коп, учитывая опасность преследуемого, предприняла попытку его подстрелить, но ступени лестницы мешали нормально прицелиться, пришлось отказаться от напрасных усилий и продолжить погоню. Не убирая пистолет, который, оказавшись на крыше, я снова взяла наизготовку. Еще одно «увы», проявить себя в стрельбе по движущейся мишени у меня не получилось. Гад в маске не предоставил мне такой возможности, где-то затаившись. К счастью для него, на крыше имелось достаточно труб, щитков-шкафчиков и технических ходов, за которыми можно спрятаться. Продвигаясь вдоль парапета, я прислушивалась и приглядывалась, надеясь заприметить цель, но что-то пошло не так…

Твою мать! Так облажаться! Вот, собственно все, что я могу сказать о том, что произошло дальше. До сих пор не понимаю, как этой сволочи удалось подкрасться ко мне со спины и врезать обломком доски так, что я, потеряв равновесие, кувыркнулась за край крыши и только чудом уцепилась за ограждение. Пытаться забраться обратно и одновременно выстрелить в типчика оказалось чем-то нереальным. Выстрелить-то я смогла, а вот попасть… Пришлось сосредоточиться на первом, провожая разочарованным, полным бессилия взглядом удаляющуюся фигуру в плаще и цилиндре. А потом присесть на обледеневший парапет и дать волю чувствам. Твою мать! Это самое цензурное из того, что приходило мне в голову. Я почти взяла эту гадину! Сукин ты сын! Ловкач хренов! Это была моя последняя ошибка! Наизнанку вывернусь, но доберусь до него и, первым делом, затолкаю ему в глотку то, что он засунул в труп! А потом проверну с ним все то, что он сделал со своими жертвами! Пусть только мысленно, но… Он еще пожалеет, что не использовал свой шанс и не убил меня сейчас!

Подумав последнее, я поняла, что с эмоциональным выхлопом пора заканчивать. Так я очков не заработаю. А вот то, что преступник предпочел скрыться, а не добить меня, могло оказаться важным штрихом к его психологическому портрету, если я пойму, почему он это сделал. Кстати, то, что он оставил в Синтии, тоже может оказаться важным, а я до сих пор не знаю, что это. Надо брать себя в руки и возвращаться в участок. Погоня — только первая часть «мерлезонского балета». Сейчас начнется вторая — объяснения. И это будет куда более жесткий трэш.

Первым делом я заглянула в морг.

— Ты в порядке? — Клэр встретила меня вопросом.

— Да, в порядке, — ответила я. — Если не считать того, что урод, за которым я погналась, ушел. А что тут у вас?

— Никогда не думала, что моя лаборатория станет местом преступления, — Эшби пожала плечами и протянула мне чуть помятую, испачканную кровью фотографию. — Как всегда, новости две: можно сказать, хорошая и точно плохая. Преступник оставил вот это. Он разорвал швы ниже грудины и положил его внутрь. Снимок молодой женщины. На обороте написано «следующая». Я отправлю ее на экспертизу прямо сейчас.

— Я так понимаю, это вроде бы хорошая новость, — я постаралась запомнить лицо темноволосой коротко стриженой девушки со снимка. — А плохая?

— Я позвонила наверх, чтобы рассказать о случившемся, — продолжила Клэр. — Ответил Тодд. Мне пришлось рассказать ему все, что знаю. Он велел передать, что ждет тебя. И голос у него при этом был не слишком радостный.

— Могу представить… — усмехнулась я. — Ладно, иду наверх разбираться с Тоддом.

— А я пока приведу здесь все в порядок, — ободряюще улыбнулась мне Эшби. — Если будет что-то интересное, скажу.

Поднимаясь на восьмой этаж, я прикидывала, что и как рассказать Браунингу, когда меня опять отвлек от мыслей звонок телефона. Я думала, что это начальник, которому не терпится устроить мне разнос, но звонил Ричард.

— Алло! — соблазн сбросить звонок бойфренда по причине некоторой несвоевременности был слишком велик, но я все же решила ответить. Получить некоторую долю положительных эмоций от общения с приятным человеком перед неприятным разговором с человеком… начальником… было бы очень кстати. Кроме того, после разговора с Тоддом я точно какое-то время буду сбрасывать звонки. Иначе наговорю много того, чего не надо, тем, кому не надо. Так что лучше поговорить с Ричардом сейчас.

— Привет, милая! — голос Ричарда звучал радостно, но все же слегка озабоченно. — Ты так быстро убежала из галереи… И потом даже не позвонила. Я волнуюсь. Все в порядке?

— Да, со мной все хорошо, — ответила я.- Извини… Просто мы тут обнаружили новую жертву… И вообще здесь творится что-то странное…

— Мамочки! Как ты там, держишься? — заботливо поинтересовался Ричард.

— Я ужасно устала, — призналась я. — И мне очень нужно оттянуться, как… как позавчера… Помнишь?..

— Да… Расслабились на славу… — конечно же, парень понял, что я имею в виду, а для отъявленных пошляков поясню: мы классно зависли в ночном клубе. Впрочем, то, о чем они подумали, тоже входило в программу. — У меня есть идея. Приходи в галерею. Я покажу тебе новую выставку, а потом пойдем оттягиваться…

— Очень соблазнительное предложение, — не могла не признать я, вот только… — но я его принять не могу. Мне еще нужно пойти послушать, как босс на меня орет. А почему ты так носишься с этой выставкой? Никогда не видела, чтобы ты был так увлечен работой.

— Это оттого, что я, вроде как, сам открыл этого художника, — Ричард охотно поддержал интересующую его тему. — Вернее, не только я… Мне немного помогли ребята с факультета изящных искусств Чикагского университета. Мы его нашли на одном аукционе. Он жил в Лос-Анджелесе, но вообще он из Чикаго. Его зовут Марк Аккерман. Мы с факультетом купили большую часть его работ. Это не все… Мы ищем остальные… В любом случае, на выставку у нас уже хватит…

— Ричард!.. — мне не хотелось прерывать парня, но пришлось, я уже давно покинула лифт и пребывала в опасной близости от кабинета начальника. — Извини, мне надо бежать…

— О, — спохватился Ричард. — Это ты меня извини… Ты знаешь, я как начну…

— Знаю, — усмехнулась я. — Я скоро объявлюсь…

— Ладно, милая, ты там поосторожнее… — напоследок напутствовал меня Ричард и отключился.

Зато подключился Тодд Браунинг, с перекошенным от гнева лицом в позе «сахарницы» возникший в дверях собственного кабинета.

— Черт возьми! Что тут происходит? Что это за история насчет подозреваемых, которые вламываются к нам в морг? Агент Макферсон и детектив Миллер! В мой кабинет! Быстро! И принесите мне кофе, — все это шеф выдал на одном дыхании, совершенно не заботясь, что из двоих, к кому он обращался, в наличии имелась только одна. Впрочем, орал он так громко, что отсутствующий Миллер, поспешивший прервать личный разговор, услышал все, что надо, а потому встретил меня, что называется, со щенячьим выражением лица и словами:

— Виктория, ты не могла бы…

Дальше он мог не продолжать. Имела бы возможность, сама бы откосила от разговора с боссом. А Миллер сегодня дважды заслужил «плюшку» передать мне свою долю адреналина от разговора с Браунингом: когда не дал мне рухнуть вместе с лестницей, и когда изъявил желание поработать с бумажками.

— Ладно, Миллер, не парься! — успокоила я напарника. — Дописывай протокол, а я тебя прикрою. Я даже этот чертов кофе ему налью.

— «Чикаго. Полиция нравов». В следующей серии: агент Макферсон подает боссу кофе… — Миллер все-таки не удержался от того, чтобы позубоскалить над ситуацией, но тут же исправился. — Кстати, у меня есть хорошие новости. Потом расскажу…

— Можешь сделать краткий анонс? — перед визитом к шефу еще одна хорошая новость не помешает.

— Это касается корреляции данных, — ответил Миллер. — Похоже, что-то наклевывается.

— Ты ведь не сказал?.. — я многозначительно кивнула в сторону кабинета Тодда. — Не хотелось бы, чтобы солнечный лучик затерялся среди грозовых туч. Лучше рассказать об этом, когда развиднеется.

— Не сказал. Решил сначала посоветоваться с тобой, — успокоил меня напарник. — Кстати о кофе… Кажется, он любит черный. Две ложки сахара. Вдруг ты забыла…

— Я и не знала, — буркнула я и отправилась в комнату для допросов, где Браунинг имел обыкновение оставлять свою именную кружку, а затем к кофейному автомату.

— Ваш кофе, — спустя минуту я стояла пред «светлыми очами» босса, точно пай-девочка. В смысле, что в борьбе между неистовым желанием плюнуть в напиток шефа (о чем он бы даже не догадался из-за его низкого качества) и порядочностью победила последняя. — И чем я успела вас так расстроить на этот раз?

— Я точно помню, что приглашал вас и Миллера, — рявкнул Браунинг, после чего отхлебнул из кружки и много спокойнее продолжил. — А, ладно, неважно. Это я, чтобы вы не забыли, что он ваш партнер. Теперь расскажите, что случилось сегодня вечером.

— Как я полагаю, преступник проник через гараж… — начала я, но была прервана решительным:

— Клэр уже ввела меня в курс дела. Я хочу знать, что случилось на улице.

— Я гналась за ним по переулку на джипе, — снова начала я. — Он забрался по пожарной лестнице на крышу. Когда я поднялась туда же, он нанес мне неожиданный удар палкой по плечу и скрылся по другой пожарной лестнице.

— Вы стреляли? — поинтересовался шеф.

— Да, один раз, — отрапортовала я.

— Есть зацепки? — кофе стремительно исчезал из кружки, и страшно было предположить, что произойдет, когда он совсем закончится. Кажется, только он мешал Тодду снова разораться.

— Разве что информация о внешности следующей жертвы, — ответила я, прикинув, что рассказывать о плаще, маске и цилиндре не стоит, как и о поддетых под плащ весьма распространенных черных джинсах и водолазке. Это ничего не даст. — Это все. Могу я вернуться к работе?

— Можете, — ответил Тодд, и тут кофе закончился. — Но учтите, что вы на испытательном сроке. Мне не нравится, как вы ведете дело. Мне не нравится, как вы ведете себя. Я такое уже видел. Агент слишком увлекается и все губит. И вообще… Я думаю, что вам нужно отдохнуть.

— А я думаю, что вы беситесь потому, что выглядите идиотом в новостях, когда рассказываете журналистам, почему убийства продолжаются, — не сдержалась я. Подобный разговор назревал уже давно, учитывая изначально предвзятое отношение Браунинга ко мне. — Хотите сорвать на мне плохое настроение? Или планируете свалить на меня шишки всего управления?

— Сейчас вы только доказали мою правоту, — Браунинг угрожающе прищурился. — Кроме того, я не привык, чтобы со мной разговаривали таким тоном.

— А я привыкла, чтобы меня, перед тем как поиметь, хотя бы целовали, — выпалила я и вышла, хлопнув дверью. Продолжать разговор не хотелось, да и не имело смысла. Нет ничего удивительного, что главного крайнего хотят сделать именно из меня. Всегда лучше списать неудачи на человека со стороны, чем на кого-то из своих. Обидно, когда этот «человек» — ты, и ты выкладываешься на двести процентов, чтобы поймать преступника.

— Ну, как? Все в порядке? — спрашивая, Миллер не соизволил оторваться от монитора, а потому не видел выражения моего лица.

— Я на испытательном сроке с перспективой отстранения по причине переутомления, — ответила я, стараясь совладать с эмоциями. — А дело он наверняка заберет себе.

— Вот дерьмо! Мои соболезнования… — кажется, Миллер был искренне расстроен открывшимися передо мной, а значит и перед ним, новыми перспективами.

— Да ладно, чего уж теперь… — отмахнулась я. — Приехала, отметилась, купила футболку с надписью и свалила…

— Так что случилось внизу? — поинтересовался Миллер. Полагаю, больше от желания сменить тему, чем от реальной неосведомленности, но я поддержала:

— Убийца пробрался в морг и оставил нам фотографию следующей жертвы. Храбрый ублюдок, в этом ему не откажешь. Тебе стоит спуститься, взглянуть на фотографию, прежде чем Клэр отправит ее в лабораторию, чтобы сделать анализы. А о какой интересной информации ты мне говорил?

— Я сделал, как ты просила, — Миллер зашуршал бумажками. — Сравнил данные по жертвам и кое-что нашел. Хотя это, может быть, ничего и не даст… Ты сказала, что две последние жертвы, скорее всего, были знакомы с преступником, поскольку он закрыл им лица…

— Ну, да… — насторожилась я. — Психологический портрет. Каким бы психом он ни был, что-то в нем не принимает то, что он делает, пытается уйти от этого. Причинять боль всегда легче, если человек не знаком.

— Так вот, — Дэвид, наконец, откопал в залежах нужную записку. — Я нашел имя, которое объединяет эти жертвы. Вацлав Колар. Я попытался привязать этого парня и к первым трем жертвам, но там ничего не получилось…

— А откуда ты узнал имя? Вацлав Колар… — у меня появилась надежда, что день может закончиться лучше, чем начался, и это радовало.

— Я прочитал протокол Клэр по пятой жертве, — охотно начал излагать подробности Миллер. — Она приложила к нему фотографию, найденную в сумочке убитой. На фотографии жертва, неизвестная девушка и парень. Парень показался мне знакомым. Я поднапрягся и вспомнил, что он — один из тех, кого я опрашивал в связи с четвертым убийством. Он был репетитором Кенворт. И вот теперь появляется на снимке в компании с Вудс, которая не была знакома с предыдущей жертвой. Их объединяет Колар. Полагаю, его следует допросить еще разок.

— Определенно, — согласилась я. — Только я пойду одна, тебя он уже видел.

— Тогда я пойду, поговорю с друзьями последней жертвы, — Миллер не возражал. — Может, найду вторую девушку с фотографии.

— Хорошая мысль, — согласилась я с предложением напарника, после чего взяла протянутую Миллером записку и направилась к лифту.

Часть 3. Фантом в цилиндре. Глава 8. Подозреваемый

Чикаго, 2004 год

Итак, Чикагский университет. Первая из жертв тут работала. Жертвы три и четыре учились. Одно это делает его местом, которое стоит проверить. А учитывая, что Вацлав Колар, человек, знавший четвертую и пятую жертв, объединенных знакомством с убийцей, учится здесь же, необходимость проверки увеличивается вдвое. О том, что когда-то здесь училась и я, скромно умолчим.

Из всех общежитий кампуса мне нужен был Брекинридж-Холл, одно из небольших зданий, в основном с одноместными комнатами, вмещающий около ста человек, студентов и аспирантов. Это я к тому, что, если Колар — тот, кто нам нужен, количество возможных свидетелей, которых придется опросить, не будет чем-то запредельным, как, например, было бы в Вудлоне, приютившем больше тысячи человек. Снаружи Брекинридж выглядел, как большинство построек кампуса — типичный образчик университетского готического стиля, внутри — более современно, но всё же все необходимые атрибуты были в наличии: дубовый пол, резные перила, стенные панели, лепнина на потолке.

Надеясь, что мне повезет с первого раза, и Вацлав окажется дома, а не на какой-нибудь рождественской вечеринке, я постучала в дверь его комнаты — номер одиннадцать.

— Кто там? — к моей радости, ответили изнутри.

— Агент Макферсон, ФБР, — представилась я. — Вацлав Колар? Я хотела бы задать вам несколько вопросов, если у вас есть время.

Дверь приоткрылась, и в проеме возник… характерный представитель «Общества ботаников»: явно не дружащий со спортзалом, зато тесно сотрудничающий с компьютером молодой человек в очках и с бородкой, облаченный в растянутый свитер и потертые джинсы не первой свежести. Но, судя по позе и взгляду, которым он окинул меня, особо задержавшись на обтянутой водолазкой груди и ногах, которые юбка прикрывала на ладонь выше колен, сам себя он причислял к касте «Доминирующих самцов». Своим ответом парень только подтвердил мое о нем первое впечатление:

— Для такого миленького агента у меня время найдется…

— Могу я войти? — как можно официальнее произнесла я, одновременно пытаясь по росту и комплекции прикинуть, мог ли Колар быть типом в плаще и цилиндре. Ничего не получилось. Наряд преступника оказался удачно продуманным как раз для того, чтобы подобные сравнения не имели смысла.

— Конечно, — тем временем Вацлав отступил, пропуская меня внутрь, и я вошла.

— Ой, — вырвалось у меня прежде, чем я взяла себя в руки, и слова «Зачем я это спросила?» так и остались невысказанными.

Не знаю, что я рассчитывала увидеть внутри. Наверное, такую же уютную студенческую берлогу, как у парней из Академии в Куантико: плакаты на стенах, книги, бутылки, коробки из-под пиццы и китайской лапши, кусочек дома в виде памятных вещиц, творческий беспорядок из одежды, постельного белья и прочих мелочей. В принципе, все это было. Но назвать «берлогой», тем более «уютной», совмещенную с кухней гостиную Колара язык не поворачивался, так там было все захламлено и чудовищно грязно. Открытая дверь, ведущая в спальню, позволяла судить, что и там дела обстоят не лучше. Дверь в ванную, по счастью, была закрыта.

— Вы знакомы с некой Натали Кенворт? — взяв себя в руки, я приступила к делу, ради которого пришла.

— Да, я ее знал, — ответил Колар, и на его месте было бы глупо отрицать то, что зафиксировано в протоколе.

— Значит, я полагаю, вы также знаете, что около месяца назад она была убита? — продолжила я.

— Да, — кивнул Вацлав. — Я уже говорил о ней с офицером полиции.

— Я знаю, — заявила я, — но буду признательна, если вы освежите мою память. Как вы с ней познакомились? Вы были друзьями? Просто учились вместе? Вы были близки?

— Я был ее репетитором, — ответил Колар. — Она изучала криминалистику, и я помогал ей с некоторыми предметами. Она часто сюда приходила.

— Значит, изучаете криминалистику? — надо же, а у нас с Коларом есть что-то общее. — А руководитель у вас не профессор Прэтт?

— Нет, но я с ним знаком, — кажется, Вацлав тоже вроде как обрадовался. — Я несколько раз с ним беседовал о странных нераскрытых делах.

— Он по-прежнему страдает ДЗ? — это вопрос не был праздным любопытством. Я собиралась приступить к допросу Колара по «вновь открывшимся обстоятельствам», отвлечь его перед этим чем-то, не имеющим отношения к делу, чтобы потом нанести удар и проследить за реакцией, было профессиональным приемчиком.

— ДЗ? — Вацлав недоуменно поднял брови.

— Дурным запахом… — доверительно сообщила я. — Иначе говоря, воняет.

— Ха-ха-ха! Да, по-прежнему, — рассмеялся парень, а я, посчитав момент подходящим, «ударила»:

— Вы знали Синтию Вудс?

— Синтию Вудс? Нет, не думаю… — Вацлав непритворно задумался, прежде чем ответить.

— Вы уверены? Может фотография вам напомнит? — я протянула Колару снимок, приобщенный Клэр к отчету.

— А! Да, видел, — «узнавание» тоже выглядело вполне искренним. — Она — подруга моей соседки. Я видел ее у нее на вечеринке. Эта фотография оттуда.

— То есть вы с Синтией знакомы не слишком близко? — уточнила я.

— Нет, я видел ее раза два на вечеринке и один раз в коридоре, — ответил Вацлав и настороженно поинтересовался. — А почему вы спрашиваете?

— Ее обнаружили в пустующем многоквартирном доме. Она была зверски убита, — я продолжала сверлить Колара пристальным взглядом, но либо он, действительно, ничего не знал, либо был очень хорошим актером, таким удивленно-испуганным стало выражение его лица, когда в ответ он залопотал:

— Вы же не думаете, что?.. Слушайте! Я всегда сижу здесь, работаю над дипломом… Я вообще не выхожу… Я пошел на вечеринку к Мие потому, что она меня пригласила… Я думаю, она это сделала, чтобы я не жаловался на шум…

— Мия — вторая девушка на фото? — для верности я ткнула пальцем в темно-рыжую красотку.

— Да, она моя соседка, — промямлил Колар, а я решила перестать «закручивать гайки».

Врет он или честен, но «признательных показаний», даже невербальных, парень не дал, что не доказывает его невиновность, но делает дальнейший допрос бессмысленным. Теперь он знает, зачем я здесь и, если что, будет готов к любой каверзе. Остается поискать доказательства другим способом. Например, сравнить его отпечатки с имеющимся отпечатком убийцы. Нужно просто заполучить образец. Причем тайно, поскольку документальных оснований у меня для этого нет. А вот образцов вокруг навалом. Нужно просто незаметно позаимствовать один из них, а для этого ненадолго выпроводить хозяина, например, в спальню.

— Ваш диплом. Какая у него тема? — я поинтересовалась не просто так. Против ожиданий, компьютер Колара располагался не в гостиной. Проявив интерес к его работе, я могу услать Вацлава за ее копией, что ему, возможно, польстит, а мне даст необходимое время для сбора улик.

— Я его делаю по серийным убийствам, известным как «Дело Перловского Потрошителя». Это произошло в конце двадцатых… — начал Колар, а я довольно невежливо его перебила:

— Не может быть!

— Вы знакомы с этим делом? — в свою очередь, удивился Вацлав.

— Можно сказать, что да, — ответила я, припоминая дедушкины записи, которые читала всего лишь пару часов назад. Вот так совпадение! — Вы не против, если я на него взгляну? — теперь интерес к диплому Вацлава разыгрывать мне не пришлось. — Могу я получить экземпляр диплома?

— Конечно, сейчас принесу, — по тому, как Колар поспешно направился к компьютеру, мое любопытство, и в правду, ему польстило.

Я же, как и собиралась, принялась осматривать комнату в поисках подходящего для заимствования предмета. Часть из таковых отпадала, потому как попадала в поле зрения хозяина. Он мог заметить, как я что-то взяла, а это было нежелательно. И довольно глупо — попасться на такой чепухе. Часть я отвергла сама. Например, на плакате ужастика первой половины прошлого века «Кошмар навсегда» (в роли робота Оскара — Борис Карлофф) отпечатки жирных пальцев остались преотличные, но плакат висел на входной двери. Вряд ли Колар не заметит его отсутствия. То же самое относилось и к книгам. А вот пропажу одного из многочисленных порножурналов с садомазохистской тематикой Вацлав мог и не заметить, но я сама не захотела связываться с этой гадостью. Как не захотела связываться с вещичками из кучи грязного белья: мне же нужен не образец спермы, а отпечатки пальцев. Одним словом, самым подходящим, отличным вариантом стала бутылка из-под пива. Уж их-то Колар точно не пересчитывает.

— Пожалуйста, мой диплом, — Вацлав вернулся в гостиную ровно через секунду после того, как я успела припрятать выбранный образец. — Я буду очень признателен, если вы найдете время высказать свое мнение.

— Спасибо, обязательно, — ответила я, забирая стопку отпечатанных листов, и ничуть не покривила душой. Не знаю, как высказаться, а прочитаю я работу обязательно. — Вы не планируете покидать страну? — Колар отрицательно покачал головой. — Прекрасно. Спасибо за сотрудничество. Я буду на связи.

Покинув комнату Колара, я спустилась на первый этаж, где в общей зоне располагались несколько диванчиков, и присела на один из них. Уж перед кем, а перед собой я могла не притворяться. Мне было до ужаса интересно, что же Колар откопал по делу, которым занимался мой дед. Вдруг в дипломе есть какие-либо новые обстоятельства о прочитанном. Да и дальше читать будет интереснее, имея возможность сравнить личные впечатления деда с, так сказать, официальной точкой зрения. Вынув листы из файла, я приступила к чтению.

Без жалости: нераскрытые серийные убийства

(анализ серийных убийств в Чикаго в 1931 году и их связь с пражским делом «Перловского Потрошителя» в 1921 году)

Автор: Вацлав Колар

Исследование, представленное, как часть дипломной работы на соискание звания магистра гуманитарных наук в области криминологии.

Факультет психологии Чикагского университета

Я намерен проанализировать материалы дел об убийствах, совершенных Перловским Потрошителем в Праге, Чехия в 1929 году, и серийных убийствах, совершенных в Чикаго в 1931 году, с целью установления общности методов и почерка, что указывает на то, что и те, и другие преступления были совершены одним человеком.

Изучив обстоятельства, сопутствующие убийствам, в том числе полицейские дела, протоколы судмедэкспертизы и другие документы (в том числе статьи в прессе, на удивление, немногочисленные, если учитывать сенсационный характер преступлений, и записки Иржи Скальника, старшего следователя по делу в Праге), а также немногочисленные документы, обнаруженные мною в архивах ФБР, я беру на себя смелость утверждать, что вычислил убийцу. Густав Макферсон, частный детектив, американец, во время убийств находился в Праге. Он также пребывал в Чикаго во время убийств в 1931 году.

Дальнейшее исследование биографии мистера Макферсона показало, что он бежал из Нью-Йорка зимой 1922 года, после того, как полиция высказала подозрение, что он мог иметь отношение к нераскрытому убийству одного из его бывших клиентов. Прожив какое-то время в Лондоне, Макферсон переехал в Париж, где, судя по всему, занимался живописью, пока осенью 1925 года не оказался вовлечен в расследование двойного убийства в гостинице «Орфей». Что интересно, одна из жертв, Фэй Джонсон (зарегистрированная в отеле под именем Руби Вайт) могла быть хорошо знакома Макферсону по расследованию, которое и заставило его уехать из Нью-Йорка. Макферсон покинул Париж, видимо, в попытке скрыться от властей, которые могли рассматривать его, как подозреваемого по делу об убийствах в отеле «Орфей».

Он переехал в Прагу, бросил живопись и вернулся к работе частного детектива. После последнего из пражских убийств, жертвой которого стала проститутка по имени Ида Скаликова, в чьем обществе, как было известно, любил проводить время Макферсон, он снова бежал, чудом уйдя из рук местной полиции, у которой на руках был ордер на его арест. После его отъезда убийства в Праге прекратились. В 1931 году он объявился в Чикаго, и сразу за этим последовали три новых убийства. Продолжающий карьеру частного детектива, Макферсон, судя по всему, не попал под подозрение в связи с этими убийствами. Если тема будет утверждена, я намерен представить убедительные доказательства того, что Макферсон был Перловским Потрошителем и виновником Чикагских убийств. Далее я намерен составить подробный психологический портрет Макферсона и попытаться понять, что заставило его совершить такие ужасные преступления и почему он затем прекратил убивать, что, согласно современным теориям, нетипично для серийных убийц.

Дальше я читать не стала. Можете считать меня предвзятой и сколько угодно утверждать, что настоящий профессионал, наплевав на личную заинтересованность, дочитал бы. Я — профессионал, но читать, как какой-то озабоченный недотепа пытается доказать, что дедушка был серийным убийцей… Замечательно! И хоть заметки Вацлава частично выполнили свою функцию, несколько приоткрыв то, что будет дальше, я решила сосредоточиться на дневнике Гаса Макферсона. Деду я доверяю. А вот мутному типу, интересующемуся серийными убийствами — нет. И если до этого я готова была поверить, что Колар не имеет отношения к теперешнему делу, после прочитанного подозрения вновь усилились. Никакого субъективизма. Голая статистика. Сколько раз бывало, что люди такого типа, начитавшись о других, в конце концов, решали сами попробовать? Сравнение отпечатков вновь стало задачей номер один. И я немедленно ломанулась бы в участок, если бы меня не отвлек телефонный звонок. Пришлось задержаться.

— Привет! Это я, — звонил Миллер.

— Что случилось? — насторожилась я.

— Ничего особенного, — успокоил меня напарник. — Просто звоню сказать, что я еду поговорить с девушкой, которая была соседкой пятой жертвы по комнате. Вдруг она сможет еще что-то рассказать про Вацлава и другую девушку на фотографии.

— Я уже знаю, кто она, — поделилась я информацией. — Соседка Вацлава. Кстати, я только что с ним говорила. Он выглядит вполне безобидно и психологическому портрету вроде бы не соответствует… но я прихватила там кое-что, чтобы снять отпечатки. Отвезу Клэр, пусть сравнит.

— Хорошая мысль, — согласился Миллер, но предупредил, хоть я и сама это прекрасно знала. — Но мы не сможем их использовать, если дойдет до дела.

— Знаю, но что-нибудь придумаем, — ответила я, уже имея представление, на каком основании, если что, можно получить официальный ордер. — Позвони, если вытянешь что-нибудь интересное из соседки.

— Позвоню. До скорого… — Миллер отключился, а я, наконец, поехала в участок.

Сразу же спустившись в морг, я предъявила Эшби бутылку:

— Можете снять с этой бутылки пальчики и сравнить их с частичными отпечатками из дел четвертой и пятой жертв? Вряд ли… но вдруг что-нибудь получится… Просто интересно.

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — многозначительно усмехнулась Клэр, даже не пытаясь притвориться, что она не знает, как я получила образец — незаконно.

— Это потому, что она его совала, куда не надо, — невинно улыбнулась я, тоже прекрасно понимая, что хорошее отношение агента Эшби, в моем случае, сгладит некоторые шероховатости.

— Хватит поговорок, а то как бы у нас не дошло до перестрелки, — хмыкнула Клэр и серьезно добавила. — Ну хоть бы снять эти пальчики за меня ты сможешь? Тогда компьютер сравнит их с частичными отпечатками.

— Конечно, — охотно согласилась я. — Напомните, где все лежит.

— Порошок наверху, на моем столе, рядом с ламинатором, — ответила патологоанатом. — Там же кисточка и пленка. Когда закончишь, отдай мне пленку. Я сделаю здесь все остальное.

— Хорошо, я быстро, — проговорила я уже по пути к лифту.

Не знаю, присутствовал ли Браунинг в своем кабинете, а наш офис был пуст — Миллер уехал на допрос, Тейт вернулся к патрулированию. Мне это было только на руку. Никто не будет лезть под руку, интересуясь, что и зачем я делаю. Четкий жирный отпечаток на бутылке я нашла быстро, и так же быстро, опыт имеется, перенесла его на пленку с помощью специальной пудры.

— Ты теперь куда? — поинтересовалась Клэр, забирая у меня улику.

— Назад, к папе, — пояснила я. — Мне нужно кое-что дочитать.

— Отлично, — кивнула Эшби. — Как только будет результат, я тебе позвоню.

— Спасибо, — поблагодарила я и, сгорая от нетерпения продолжить чтение дневника, направилась домой.

Но поскольку от нетерпения сгорала не только я, сразу же взяться за интересное чтиво не получилось.

— Ну и когда ты собираешься делать печенье? — едва войдя в дом, услышала я голос отца и покорно поплелась не в свою комнату, а на кухню. Данные обещания нужно выполнять.

Бабушкино печенье я пекла не в первый раз, поэтому знала все тонкости и нюансы. Но с удовольствием посмотрела бы на лицо того повара, даже всемирно известного шефа, в тот момент, когда он прочитает рецепт в том виде, как он записан в семейной кулинарной книге.

Имбирный человечек.

Положите в большую миску полчашки Щедрости, добавьте чашку Нежности, залейте чашкой Любви и взбейте все это вместе, чтобы подарить своему мужчине СЕРДЦЕ. Чтобы наделить его ПРЕДАННОСТЬЮ, просто просейте вместе две чашки Верности, одну чайную ложку Чувственности и одну столовую ложку Романтики. Смешайте ПРЕДАННОСТЬ и СЕРДЦЕ. Теперь добавьте УМ — смесь из Здравого Смысла и полчашки Надежности, и взбейте вместе со всем остальным, чтобы получить ИДЕАЛЬНОГО МУЖЧИНУ. Печь придаст ему форму и твердость. Постарайтесь не сжечь.

Это сейчас я знаю, что «Любовь» — это молоко, а «Романтика» — имбирь. А в первый раз, наблюдая за тем, что делает бабушка, пребывала в недоумении. Что за «Здравый смысл»? Что за «Нежность»?

Поставив печенье в печь, я оповестила отца:

— Папа, печенье в духовке. Не забудь про него!

А что? Пусть тоже поучаствует. И отправилась наверх. Дочитывать воспоминания деда.

Часть 4. В логове Джека-Потрошителя. Глава 9. Выжившая

Прага, 1929 год

В тусклом свете свечи я разглядывал сидящую на импровизированной кровати худенькую темноволосую девушку в простом сером платье и черной бархотке на тонкой шейке. Почти девочку. Господи, ей всего-то шестнадцать, а она уже столько пережила. И я имею в виду не только семь ножевых ранений, которые нанес ей убийца. Поначалу она испугалась, но, когда я представился и заверил, что буду всеми силами защищать ее, если она поможет найти убийцу, девушка согласилась мне все рассказать. Владанна Томинова, вот как ее звали. И первым делом она вручила мне примитивный набросок, выполненный ее неумелой рукой, изображающий фигуру в плаще с высоким воротом, закрывающим нижнюю половину лица, маске, скрывающей то, что не скрывал воротник, и цилиндре.

— Спасибо за рисунок, но не могли бы вы описать нападавшего чуть подробнее? — попросил я.

— Цилиндр был черный, плащ тоже, маска — белая с серебряными узорами и такими узкими прорезями для глаз, что цвета их я не видела, — ответила Владанна. — Больше я ничего сказать не могу.

— Когда на вас напали? Где это случилось? — задал я следующий вопрос, и девушка начала рассказ:

— Примерно два месяца назад, возле парка. Я возвращалась из студии Марка… В тот вечер был сильный туман… Я услышала, что кто-то идет навстречу… Его шаги звучали все ближе и ближе… Внезапно в тумане обрисовался силуэт, и я остановилась… Передо мной стоял человек в цилиндре, в темном плаще… Я оцепенела… Я не могла шевельнуться… Я была в полном ужасе… Он медленно приблизился ко мне… Когда он вышел из тумана, я… Я заметила, что на нем маска… Он был, как сама смерть… Я не поняла, насколько близко он ко мне подошел… Но тут он нанес мне быстрый удар… Тогда я закричала… Сначала я думала, что он промахнулся, потом ощутила во рту металлический привкус… Я прижала руку к лицу, потом взглянула на нее… Она была вся в крови… Потом я ощутила холод в груди… Он сменился резкой болью… Потом опять, на последнем издыхании, я закричала… Потом потеряла сознание… Очнулась здесь… Он всю меня исколол… Это чудо, что я еще жива… Потом мне рассказали, что меня нашел Роман… Это он спугнул убийцу… Он услышал мой крик и побежал на шум… Можете спросить у него, я про это почти ничего не помню…

— Вы упомянули, что вечером, перед нападением, вышли от Марка, — выслушав Владанну, поинтересовался я. — Кто такой Марк?

— Он художник, его знают почти все девочки, — пояснила девушка. — Думаю, он каждую из нас хотя бы раз нарисовал.

— Марк в этот вечер вел себя, как обычно, или выглядел странно? — спросить это пришло бы на ум любому, а уж частному детективу тем более.

— Все было хорошо, пока не пришел инспектор Скальник, — последовал ответ. — Я… не прислушивалась… но, кажется, они о чем-то спорили. Когда Скальник ушел, Марк сказал мне, чтобы я оделась и ушла. Он сказал, что не в состоянии продолжать. Он был чем-то рассержен, но очень старался этого не показывать, поэтому я тихо ушла, ничего не сказала. Только пожелала спокойной ночи… Вообще-то Марк очень дружелюбный, очень вежливый и воспитанный. Он платил нам за время, которое мы позировали, в два раза больше, чем платят наши клиенты. Я вам скажу, эта работа гораздо приятнее. Я позировала для него всего один раз и с удовольствием сделала бы это снова.

— Где я могу найти Марка? — выражаясь профессиональным языком, нового фигуранта по делу следовало допросить.

— У него студия возле Дьявольского канала, напротив Старой стены, — ответила Владанна и устало закрыла глаза.

— Спасибо, что ответили на мои надоедливые вопросы, — немедленно закруглился я, в принципе, получив достаточно информации. — Представляю, как вам тяжело об этом говорить. Если я могу вам чем-нибудь помочь, просто скажите…

— Здесь я в надежных руках, — девушка несмело улыбнулась. — И я надеюсь, что мой рассказ поможет вам поймать убийцу.

Предварительно выглянув в окно и убедившись, что свирепая псина больше не рассекает по территории, ее лай доносился откуда-то издалека и изобиловал нотками разочарования и обиды, позволяющими надеяться, что ее, наконец, заперли, я покинул нынешнее убежище пани Томиновой, по сути представляющее собой огороженную занавеской часть вагона с минимумом удобств, через дверь. Попутно у меня в голове крутились некоторые мысли, касающиеся только что состоявшегося разговора. Как показывает опыт частного детектива, все стороны расследований, будь то жертвы, подозреваемые, свидетели, немножечко лгут. Кто-то по привычке, кто-то от страха за себя или других. Владанна мне не лгала. Но было все же подозрение, что и всей правды она не сказала. Например, о разговоре художника и полицейского, смысл которого вроде бы ускользнул от ее внимания. Надо будет обязательно спросить об этом у Марка.

У входа, не знаю — Владанну или меня, караулил Роман.

— Я вижу, что вы разобрались с собакой, — обратился я к нему.

— Он — хороший пес, только очень опасный, — с видом любящего хозяина ответил Роман.

— А что это вообще за место? — я окинул взглядом свалку. Теперь, в спокойной обстановке, я мог оценить ее по достоинству. Чего тут только не было, от обычных досок и металлолома до самой натуральной пушки и остова рыбацкой барки.

— Это нам по наследству осталось… Здорово, да? — ухмыльнулся Роман. — Мы с Петром тут за всем смотрим с тех пор, как наш отец умер…

— А как вы связались с таким человеком, как Отокар, можешь сказать? — поинтересовался я.

— Мы с Петром, когда были молодые, — охотно начал Роман. — Срубали денежку то тут, то там. По большей части, воровали помаленьку. Здесь самое лучшее место, чтобы прятать краденое. Тем более, что нас с Петром то и дело забирали. В общем, воры из нас были так себе. У нас не получалось сливаться с толпой. Клиенты всегда узнавали нас.

— То есть маски вы не надевали, чтобы клиенты потом не смогли вас узнать? — чисто машинально уточнил я и по одному только взгляду Романа уже знал ответ:

— Нет, никогда… Гм. И почему мне это в голову не пришло? Маски, ха!

— Прости, что прерываю, — что ж, я же и не ожидал, что, будучи сообразительней Петра, его брат поразит меня своими умственными способностями? — Так как вы связались с Отокаром?

— А, да! — отвлекшийся Роман вернулся к повествованию. — Ну… Мы решили на него работать, потому что дела у нас шли не очень и нам нужны были деньжата. А Отокар предложил хорошие деньги за то, чтобы мы защищали кое-какие вложения, которые он сделал в нашем квартале. Вот, в общем, и все…

— А вы не думали заняться чем-то другим? — вопрос был из разряда риторических. Мало кто, занимающийся тем же, чем Роман, действительно, хочет этим заниматься, просто у них, как правило, нет выбора. Но я все равно его задал.

— Конечно, думали, — подтвердил мое предположение мужчина и мечтательно посмотрел куда-то поверх моей шляпы. — Что я хотел бы, так это открыть клуб… Не вертеп, а приличное заведение. Как в Нью-Йорке. Я видел такие на картинках…

— А, я понимаю, о чем ты, — вообще-то я не только понимал, но и неоднократно бывал в подобных заведениях. — Огромный стильный клуб, где в дверях тебя встречают и провожают к столику, а на сцене выступают разные актеры со всей страны.

— А еще маленький оркестр, который играет джаз, — поддержал меня Роман.

— Ну, кто знает, вдруг еще получится, — я ободряюще похлопал мужчину по плечу, прекрасно понимая: кого я пытаюсь обмануть? Это просто романтические мечты, которые бывают у всех людей. И Роман, естественно, разделял моточку зрения:

— Эх… я что-то сомневаюсь…

— Рад был познакомиться с тобой, Роман, — попрощался я с охранником Владанны и, выслушав в ответ очередную порцию благодарностей за спасение из тюрьмы, направился к воротам.

Я почти добрался до выхода, когда меня окликнул Петр:

— Эй! Ты, я вижу, убежал от Мяса?

— Ты что, всех новых друзей так пугаешь? — озвучил я свою догадку.

— Да, — довольно подтвердил Петр. — Я всегда шучу над новенькими. Извини, что так получилось. Обычно цепь не рвется. Хотя лицо у тебя было, обхохочешься! Ха-ха-ха!

— А что ты делаешь для Отокара кроме того, что вытрясаешь из людей душу? — не то, чтобы мне это было так уж интересно… но раз уж я поговорил об их работе с одним братом, почему бы не сделать того же и с другим?

— Я бью людей, которые Отокару не нравятся, вроде тебя, — ответил Петр.

— Да-да, я об этом и говорил, — я проявил настойчивость. — А что ты делаешь для него, кроме этого?

— Ничего не делаю, просто бью, — пожал плечами Петр и подмигнул мне. — Ты не очень умный. Ха-ха-ха! Зато ты смешной! Ха-ха-ха!

— Я так понимаю, что мне пора, — осознав, что даже среднеинтеллектуального разговора, как с Романом, с Петром не получится, я снова продолжил движение к воротам. — Бей людей дальше. Но, думаю, тебе стоит завязать с этой шуткой про Мясо. Боюсь, мне придется покупать новые кальсоны. А кому-то может понадобиться катафалк.

— Ты мне напомнил, — Петр тоже направился куда-то вглубь свалки. — Нужно починить цепь. Ту, на которой сидит Мясо. Не пойму, почему она разорвалась.

«Возможно, потому что ты слишком часто шутил», — хотел ответить я, но не стал. Мне всегда говорили, что объяснять очевидные вещи глупо. Особенно тем, кто все равно ничего не поймет.

Часть 4. В логове Джека-Потрошителя. Глава 10. Художник

Прага, 1929 год

Канал Дьявола иначе еще называют Чертовкой. Говорят, что в честь некой жившей на его берегу прачки-ведьмы, которая была весьма невоздержанна на язык, и к тому же умела так виртуозно строить козни соседям, что о спокойной жизни они могли только мечтать. Может быть, так оно и есть. Основное же свое название, если верить местным легендам, канал получил за то, что его, якобы, выкопали, чтобы запереть на получившемся таким образом искусственно созданном острове жуткого монстра. Долгое время эти места считались опасными и связанными с темными силами, вроде оживших утопленников и местных водяных. Сейчас же это был весьма респектабельный район, который вполне бы мне понравился, если бы не одно обстоятельство — здесь меня настигло третье видение. На этот раз я увидел фигуру, описанную Владанной. Мужчина в черном плаще, цилиндре и маске стоял в окружении каменных стен, обратив лицо к потолку и раскинув руки, а у его ног лежало истерзанное тело женщины. Не самая приятная преамбула к разговору. Но было бы глупо добраться до места и просто уйти, впечатлившись очередным представлением собственного подсознания.

Постучав и, спустя пару минут, осознав, что мне никто не ответит, я толкнул дверь, которая запросто открылась. Войдя внутрь, я с любопытством огляделся. Мастерская Марка Аккермана мало чем отличалась от любой другой мастерской художника: мольберты, холсты, подрамники, кисти, коробки с красками, ветошь для обтирки кистей, банки с грунтовкой и много всего другого. Мне был знаком этот изысканный беспорядок. В бытность художником я и сам виртуозно умел его устраивать. Что же касается развешанных по стенам картин, их специфическая тематика сделала бы честь любому, даже самому высококлассному, борделю. На всех без исключения в масштабе «один к одному» изображались возлежащие на кровати женщины разной степени одетости. И если к жанру, в котором предпочитал работать Аккерман, возникали вопросы, отрицать его талант было невозможно. Не буду скрывать, все его полотна взяли меня за душу. А парочка — пробрала до самых печенок. Вернее, чуть ниже. Неприятно признавать, но я поймал себя на том, что завидую его мастерству. И даже хочу поменяться с ним местами. Не в том смысле, что иметь возможность рисовать девиц легкого поведения. В том, чтобы иметь возможность рисовать.

— Есть тут кто живой? — крикнул я в глубину помещения, убедившись, что даже несанкционированное проникновение не вызвало у хозяина никакого интереса.

— Да, — ответили мне, и хозяин, наконец, вышел навстречу гостю.

— Простите, я постучал, а дверь открылась, и я вошел, — я попытался несколько оправдать собственную наглость, одновременно разглядывая Марка. Полагаю, высокий мускулистый брюнет в одежде из китайского шелка, с татуировками и недешевыми золотыми украшениями в восточном стиле, нравился всем своим натурщицам. И не только вежливым обхождением и щедростью.

— Ничего страшного, — ответил мне Марк. — С кем имею честь?

— Густав Макферсон, частный детектив. Меня наняли, чтобы я помог разобраться с этими убийствами, — представился я. — Вы сможете ответить на несколько вопросов?

— Правда? Настоящий частный сыщик? И к тому же, судя по вашему акценту, американец. Это так соответствует устоявшемуся стереотипу, — Аккерман явно преувеличенно обрадовался знакомству. — Меня зовут Марк Аккерман. Очень приятно. Я тоже янки, как и вы. Пусть мой английский акцент не вводит вас в заблуждение. Он объясняется тем, что я почти все детство провел в Англии. Видите ли, папочка у меня посол. Акцент как-то сам ко мне привязался. Я его уже почти не замечаю. А вы ведете частное расследование? Это так интересно… — Марк, определенно, собирался посвятить меня во все аспекты, по которым он считает мою работу увлекательной, но из дальнего конца студии его окрикнул знакомый мне голос:

— Марк! Кто там?

— Не меняй позу, Аполина, пожалуйста! — отреагировал Аккерман, а я поспешил вклиниться прежде, чем художник продолжит свои разглагольствования:

— Скажите, Марк, вы когда-нибудь нанимали своих натурщиц с целями, иными, чем позирование?

— Я — профессионал, мистер Макферсон, — гордо заявил художник. — Я не прикасался к этим женщинам.

— Сюда приходил инспектор Скальник, чтобы поговорить с вами, — задал я следующий вопрос. — Это было давно, но вы, наверное, помните. Ходят слухи, что вы поспорили. Это так? — Аккерман кивнул. — Вы не могли бы сказать мне, каков был предмет спора?

— Могу. Он обвинил меня в том, что именно я, как сказали бы вы, являюсь здешней проблемой, — ответил Марк, и даже не знаю, чему я больше удивился: тому, что он ответил, или тому, что он ответил.

— Он обвинил вас в том, что вы — убийца? — уточнил я.

— Да. Вы можете поверить в такую наглость? — спокойствие, с которым Аккерман рассуждал о предъявленных ему обвинениях, меня не то, чтобы ошеломило, но удивило, не буду отрицать. С подобной реакцией я сталкивался впервые. — Нет, вы подумайте! Я — убийца! Полный бред…

— Он объяснил свою теорию подробней? — естественно, поинтересовался я.

— Скорее нет, — пожал плечами художник. — Он просто меня обвинял. Не предъявил никаких доказательств, никаких улик, которые подтвердили бы его предположения. Боюсь, об этой милой гипотезе вам придется спросить его самого.

В принципе, пока других вопросов к Аккерману у меня не было, но даже если бы они и были, я предпочел бы задать их в другое время, когда он будет не так занят, как сейчас с Аполиной, которая снова подала голос:

— Ма-а-арк! Я устала!..

— Как я понимаю, мне пора, — констатировал я, заметив, что Марк тоже расслышал нотки раздражения в голосе дамы.

— Да, я должен вернуться к работе прежде, чем… — художник состроил мину, как ничто объяснившую мне, что со склочным характером Аполины он знаком не понаслышке. — Но вы можете зайти позже…

— Спасибо, — ответил я на любезное предложение и поспешил удалиться прежде, чем капризная натурщица оторвала голову посмевшему отвлечься от работы мастеру. Или отвлекшему его от работы мне. С ней не угадаешь.

В полицейском участке, предварительно справившись о нем у Сташека, Скальника я застал в его кабинете. Он был занят серьезным делом — рассматривал стоявшую на столе фотографию женщины с лицом, страшнее войны. Это позволяло сделать вывод, что и в личной жизни инспектор руководствуется не сердцем, а иными соображениями. Едва полицейский перевел взгляд на меня, я понял, что случилось то, о чем я знал с самого начала — наше сотрудничество закончилось. Теперь Скальник будет вести себя так, как обычно ведут себя люди его типа с представителями моей профессии — молчать. Не в прямом смысле, естественно. Просто теперь мне придется довольствоваться только той информацией, которую я сам сумею раздобыть. Но если Иржи Скальник считает, что это (или то, каким тоном он сообщил «Что вам надо, мистер Макферсон? Я собирался уходить!») меня остановит, он меня недооценивает.

— Я хотел спросить вас о Марке Аккермане, местном художнике, — игнорируя недовольный взгляд, спросил я. — Насколько я помню, вы говорили, что у вас по этому делу подозреваемых нет, а этот очаровательный господин утверждает, что это не так.

— А что такое? — легкая тень недовольства промелькнула по лицу инспектора. — Что именно он сказал?

— Он сказал, что вы обвинили его в этих преступлениях. Могу я спросить, почему? — продолжил я.

— Да, я рассматривал его как подозреваемого. А вы бы этого не сделали? — не сколько ответил, сколько отмахнулся Скальник. — Я же сказал, у меня нет времени для вас. У меня дела.

— И просить вас задержаться на минутку, чтобы показать дела других жертв, бессмысленно, — я не спрашивал, а констатировал.

— Разумеется, — подтвердил инспектор. — Я вообще не понимаю, почему вы обращаетесь ко мне с такой просьбой.

— Потому что мы вместе работаем над этим делом, — вопрос Скальника был риторическим, но я все же ответил. На что полицейский презрительно заявил:

— Не вместе. Я работаю на мэра, а не на проституток.

— А это значит, что клиенты у нас одинаково продажные, — улыбнулся я, направляясь к выходу, не видя смысла продолжать разговор. — За исключением того, что мои клиенты честнее и надежнее.

Не знаю, сделал ли он это для отвода глаз, или у него, действительно, были дела, но Скальник последовал за мной, сел в автомобиль и, излишне нервно хлопнув дверью, укатил. А я вернулся к Сташеку. Признаться, дела по предыдущим жертвам мне были нужны.

— Каз, мне необходима еще одна услуга… Мне нужно забрать кое-какие бумаги из кабинета Скальника. Можете меня впустить по старой дружбе? — я понимал, что прошу невозможное, но выбора не было.

— Боюсь, что нет, друг мой, это может стоить мне работы, — ожидаемо ответил Сташек, после чего многозначительно подмигнул. — А вот рабочие возле здания могли бы вам помочь. Правда, сегодня их нет…

— Понял. Спасибо за намек, — кивнул я и отправился обследовать окрестности полицейского участка.

Что подразумевал Казимир, я понял, когда, обогнув здание, вышел на ту сторону, куда выходили окна кабинета Скальника. Там вовсю велись ремонтные работы. Когда-то. Рабочие белили стены и красили оконные рамы, а потом, как это часто бывает, по какой-то причине покинули объект, оставив на прежнем рабочем месте строительные леса, по которым, как по лестнице, можно было добраться до нужного окна, что я и сделал. Но это было не единственной удачей. В принципе ли Скальнику не приходило в голову, что кого-то посетит идея пробраться в полицейский участок, или он считал, что его кабинет, как жена цезаря, неприкосновенен, но оконная рама оказалась не заперта, а просто притворена.

Пробравшись внутрь, я быстро ознакомился с документами, оставленными на столе, среди которых не оказалось ничего интересного, после чего переключился на картотеку. Естественно, дела Нади Бурковской, Анники Витти и Катарины Булгари были там, но ничего принципиально нового, чего не было бы в отчетах патологоанатома, там не нашлось. Разве что фотографии набережной и каменной ванны — мест, где нашли первую и третью жертвы. Возле каменной ванны, кстати, полицейский фотограф запечатлел Скальника и Милену, что навело меня на мысль о еще одной встрече с девушкой.

Еще одним предметом, привлекшим мое внимание, оказалось серебряное кольцо. Такое же, как то, что я снял с пальца статуи ангела в парке. При ближайшем рассмотрении оказалось, что кольца все же отличаются — нанесенные на них узоры были разными. Но то, что они, если можно так сказать, из одной серии, не поддавалось сомнению.

Здраво рассудив, что пройти через то, что прошел я, чтобы попасть в кабинет полицейского, и уйти с пустыми руками, будет неправильно, я переложил из картотечного ящика в свой карман кольцо и фотографии мест преступления, после чего, заслышав в коридоре шаги возвращающегося Иржи Скальника, поспешно ретировался тем же путем, что и пришел.

Часть 4. В логове Джека-Потрошителя. Глава 11. Места преступлений

Прага, 1929 год

Не желая лишний раз заставлять Милену вспоминать о трагедии, произошедшей с ее товарками, я решил сначала осмотреть место преступления на территории приюта. Вдруг у меня появятся более конкретные вопросы, чем обобщенный «Что вы там делали?». И вообще я возлагал на это место большие надежды. Слишком уж часто оно попадалось мне на пути в этом расследовании: сначала таинственный извозчик, затем героический Сташек, еще и одно из убийств тут произошло.

Прибыв на место, так же, как и в парке у фонтана, я сравнил реальную картину с тем, что запечатлели на фотографии. Отличие обнаружилось только одно: во время преступления емкость была пуста, теперь же — полна воды. Это могло не принести никаких результатов, но я все же вытащил пробку, перекрывающую сток, и дождался, пока вода уйдет. Как оказалось, не зря. На дне ванны обнаружилась надпись, нацарапанная недавно, и похожим образом, как на фонтане. Шлюха знает.

Я задумался. Что бы это могло означать? И какая «шлюха» имеется в виду? Катарина, которую тут убили? Или Милена, судя по всему, обнаружившая труп и вызвавшая полицию? В первом случае уже ничего не выяснишь. Во втором все это похоже на игру, которую убийца ведет с теми, кто его ищет. В частности, со мной. Этакий извращенный вариант «кошек-мышек», в которые я, ибо нет иного выбора, должен сыграть. Кто еще будет это делать? Инспектор Скальник? Только не он. Правда, есть еще Владанна. Но хронология событий говорит, что к моменту убийства Булгари ее, пострадавшую, уже прятали на свалке братьев Есенских, так что вряд ли она что-то знает.

Единственное, что можно утверждать: каждое действие убийцы — подсказка. Даже то, что все его жертвы — проститутки. Возможно, он что-то имеет против дам, занимающихся не самой приличной профессией. Возможно, он просто ненавидит женщин, а ночные бабочки — самая легкая для него добыча. Определенно, у него есть какой-то план, согласно которому он действует. Понять бы, в чем он заключается… Но пока я могу только ждать, когда очередной его пункт претворится в жизнь наихудшим образом или своими глазами увидеть, как опасения оправдываются.

Найдя Милену, я предъявил ей фотографию:

— Милена, можете мне помочь? Я хочу, чтобы вы посмотрели на этот снимок. Помните, что случилось в тот день?

— Да, помню, — едва взглянув, ответила помрачневшая девушка. — Как я могу забыть? Это я нашла Катарину…

— В тот момент было что-то необычное? Что-то, что показалось вам странным? Или, может, вы знаете об этом месте что-то, чего не знали другие? — не желая тревожить Милену более того, чем нужно, подсказал я. Это помогло, Милена вспомнила:

— Единственное, что показалось мне странным, так это то, что инспектор Скальник бросил что-то в сток. Он повернулся спиной и выпустил из рук какой-то предмет. Я видела, как что-то пролетело мимо его ног. Что-то блестящее. Поэтому я обратила внимание.

Поблагодарив девушку и попрощавшись, я вернулся к приюту, к месту убийства Катарины. Понятное дело, мне был нужен ближайший к ванне канализационный люк, который я быстро нашел и не без труда открыл. Спустившись вниз, я оказался в коллекторе, освещенном тусклым светом ламп, что было весьма кстати и позволило сразу же увидеть нужный мне предмет. У рабочих не было необходимости обследовать канализацию в заброшенном после пожара районе, поэтому третье серебряное кольцо лежало на том же месте, куда упало стараниями Скальника. Подняв его и присоединив к первым двум, найденному мной у фонтана и, вероятно, Скальником — у моста, я подумал, что это тоже подсказка убийцы. Возле каждого трупа он оставляет кольцо с маленькими шипами. И явно не случайно. Что бы это значило? Если и на другом месте преступления, которое я собирался проверить следующим — на набережной, где нашли Надю Бурковскую — тоже найдется кольцо, придется серьезно подумать, что убийца хотел этим сказать.

Памятуя о выводах, которые я сделал при содействии дрессирующего воронов кучера, я, было, хотел исследовать коридор, ведущий из этого коллектора к следующему, но обнаружил, что дверь, закрывающая проход дальше, заперта. Причем совершенно новым замком. Еще одна странность, которая, по моему мнению, имела отношение к убийце. Видимо, кроме использования для перемещения тел, он все же что-то скрывал в канализационном лабиринте. Было бы замечательно вычислить, где и что. И я решил обязательно этим заняться. Сразу после посещения набережной.

Едва я прибыл на место, меня посетили «гости». Первым, да позволено его так назвать, было четвертое видение — все та же описанная Владанной фигура, отражающаяся в воде, производящая некие, определенно, неприятные манипуляции с очередной женщиной. Кажется, это был тот самый момент, когда убийца перерезал жертве горло. Второй оказалась Ида, приехавшая в экипаже, управляемом кучером из приюта. Как только она ухитрилась меня найти, учитывая, что я и сам не всегда знал, куда направлюсь в следующую минуту?

— Ты в порядке? — поинтересовалась Ида, присев на одну из скамеек, которых на набережной было достаточно, чтобы разместить всех желающих полюбоваться видом на реку.

— Да, вполне, — ответил я, заметив, что Иде как-то не по себе. И дело не в беспокойстве о благополучии моей скромной персоны, что настораживало. — Разве мы не говорили о том, что тебе следует оставаться дома за крепко запертой дверью?

— Говорили, — Ида посмотрела на меня беспомощным взглядом, который мне не понравился. — А еще мы говорили, что мне нужно сходить к врачу.

— И что сказал доктор? Он понял, в чем дело? — тут уж и я заволновался. Поведение Иды говорило, что узнала она нечто огорошивающее. — Что с тобой не так?

— Могу я задать тебе очень важный вопрос? — Ида напряженно посмотрела мне в глаза, что явно не добавило ни уверенности, ни спокойствия. — Насколько у нас с тобой серьезно? Ты меня любишь?

Вопрос, действительно, был серьезный. И тем серьезнее, что Ида никогда не принадлежала к тому типу женщин, которым постоянно нужно на словах напоминать об испытываемых к ним чувствах, ей всегда хватало поступков. Как ни старался, я так и не смог предположить, к чему она ведет, и как это связано с ее здоровьем.

— Да, конечно, я люблю тебя, — я ответил чистую правду, а не выдал дежурную реплику, которую советуют в подобных случаях произносить умудренные опытом «казановы». — И вообще-то «любовь» — это слишком незначительное слово, описывающее мои чувства к тебе. Я даже не знаю…

— Меня тошнило эти две недели, потому что я беременна! — выпалила Ида и пристально уставилась на меня, ожидая реакции. Не знаю, чего ждала она, но я, также пребывающий в неведении о том, как на подобные заявления обычно реагируют мужчины, особенно любящие мужчины, когда до меня дошел смысл сказанного, только и смог выдать нейтрально-безэмоциональное:

— Понятно…

— И что нам теперь делать? — по тому, как уныло вытянулось личико Иды, я понял, что ответил что-то не то, и поспешил исправиться, тем более я и так собирался сказать то, что скажу, сразу после завершения дела:

— Ну… есть только одна вещь, которую мы теперь можем сделать… Давай поженимся.

— Правда?! — а вот это, похоже, было уже «то», потому как Ида порывисто подскочила и повисла у меня на шее. — Гас, ты чудо!

— Сделаем это в Нью-Йорке, — поспешил продолжить я, пока меня не задушили от счастья. — У меня там есть друзья и семья, которые помогут нам встать на ноги.

Следующие четверть часа были одними из самых приятных в моей жизни, но они закончились тем, что я решительно отправит Иду домой с напутствием думать теперь не только о себе. Благо я мог не беспокоиться о ее сиюминутной безопасности — кучер терпеливо ждал клиентку, чтобы доставить ее обратно. Я же получил возможность приступить к делу, привычно сравнив место преступления с фотоснимком. И на этот раз цепкий взгляд художника меня не подвел. Как и интуиция детектива, заставившая меня сначала сопоставить «прошлое» и «настоящее», а не бездумно кидаться на поиски четвертого кольца. Набережная — это не канализационный сток. Она продолжает оставаться часто посещаемым местом, несмотря на совершенное тут убийство. Полагаю, убийца тоже об этом знал, а потому вряд ли оставил подсказку на мостовой или причале, где ее может забрать случайный человек. Скорее всего, он нашел секретное место, на роль которого идеально подходили скамейки. И сейчас я видел перед собой абсолютно другие, новые, скамейки. А мне были нужны те, что на полицейском снимке — старые. На ум приходило не так уж много мест, куда их могли отвезти.

Прогулявшись до свалки, я сразу же убедился, какое это облегчение — подружиться с Петром, все еще отирающимся возле входа. Не надо биться головой о стену, отвечая на не самые умные вопросы, или убеждать помочь. Достаточно поздороваться, услышать в ответ «Привет, Михал!» и, не заостряя внимания на том, что я — Густав, прямо спросить:

— Не привозили ли сюда старые скамейки с набережной? — после чего поблагодарить очень рослого, но не очень умного друга и отправиться в ту сторону, куда указал его палец.

На всякий случай убедившись, что сваленные кучей лавочки — это то, что мне нужно, я приступил к доскональному осмотру, призванному подтвердить или опровергнуть мою версию о местах убийств и кольцах. Когда, перевернув очередную скамью, в щели между досками сиденья я обнаружил искомое, сомнений не осталось — я оказался прав.

Часть 4. В логове Джека-Потрошителя. Глава 12. Мастерская

Прага, 1929 год

Не то, чтобы я, покинув свалку, чересчур упивался триумфом, на шаг, как я думал, приблизившись к пониманию действий убийцы… По сути я знал всего лишь на самую чуточку больше, чем в начале — этот гад оставляет кольца не просто так. Но зачем? Этого я пока не знал, и очень хотел узнать. И все же, когда меня окликнули, я, задумавшийся, вначале подумал, что ослышался, а потом увидел Милену. Вот бы кому сыщиком работать. Сначала Ида, теперь Милена. Откуда они знают, где меня искать?

— Густав, я очень волнуюсь за Аполину! — с искренним беспокойством в голосе обратилась ко мне женщина, и я поспешил ее успокоить:

— Не волнуйтесь! Она с Марком, художником…

— Я знаю, — Милена и не думала успокаиваться. — Но она должна была уже вернуться. Так долго ему никто не позирует.

— Вы ему тоже позировали? Он плохо с вами обошелся? — поинтересовался я.

— Да, позировала, — ответила Милена. — И он всегда был мил. Даже слишком мил. Мне это не понравилось. Не знаю, почему, но я его боюсь… Можете оказать мне услугу? Просто загляните в студию Марка и, если Аполина там, скажите, что я хочу с ней поговорить. Пожалуйста, поторопитесь! Я боюсь, что случилось самое худшее…

— Хорошо, сделаю, как скажете… — я почувствовал, как беспокойство женщины передается и мне, но не подал виду. — Не волнуйтесь. Я уверен, она в порядке.

Однако, направляясь к мастерской Аккермана я, подобно Милене, уже не был ни в чем уверен. Скальник, конечно, скотина, но, заявившись к Марку с обвинениями, был прав в своих подозрениях. Не потому ли я и сам отправился к художнику? Во-первых, все или не все, но многие девушки, по словам «коллег», ему позировали. Во-вторых, на Владанну, а может и на других, напали после сеанса в мастерской. Это не делает Аккермана убийцей, но заставляет задуматься. В третьих, расспросить Марка я толком не успел, но его реакция все же показалась мне подозрительной. Ни один нормальный человек, обвиненный в убийстве, тем более несправедливо, тем более художник, обладающий тонкой, я бы даже сказал, эмоциональной душевной организацией, не рассуждал бы об этом так невозмутимо. Даже будучи уверен, что он не виноват. Все это, вместе и по отдельности, заставляло беспокоиться о судьбе Аполины. Как и то, что на этот раз мастерская Марка оказалась заперта.

— Дома никого… Странно, но к лучшему, — постучав и не получив ответа, пробормотал я, доставая из кармана подаренные Кубиной отмычки. — Пожалуй, я все же войду.

По счастью, в столь поздний час на улице не было ни души, поэтому мои действия, иногда приемлемые для частного детектива, но все же противозаконные, остались незамеченными. Ни души не было и в мастерской. Конечно, Аполина могла уйти по своим делам, а Марк — по своим, но уровень испытываемой мною тревоги все же подскочил на несколько пунктов. Разрываясь между желанием немедленно отправиться на поиски Аполины, чтобы убедиться в ее добром здравии, и нежеланием упустить возможность осмотреть мастерскую в отсутствие хозяина, ведь такой осмотр всегда приносит наилучшие плоды, я все же остановился на втором. После нескольких минут мучительного выбора. Если с Аполиной все в порядке, она вернется на свое рабочее место и окажется под присмотром Милены. Если же случилось страшное, помочь женщине я уже ничем не смогу. Разве что тем, что поймаю убийцу. Если это Аккерман, другого шанса заполучить улики против него мне может и не представиться.

Первым делом я вгляделся в картины, которые еще в прошлый визит произвели на меня столь сильное впечатление. Они занимали всю левую стену. Их было девять. И почти всех изображенных на них женщин теперь я знал… лично. На двух самых откровенных полотнах, женщины на них были полностью обнажены и слегка прикрыты черным прозрачным шифоном, я разглядел Франтишку и Катарину. Труп первой я видел своими глазами, второй — в морге у Короны. Следующие две картины, менее бесстыдные за счет плотности покрывал, изображали Надю и Аннику, их я тоже видел в покойницкой. Далее, резко контрастируя с соседними, висели три самых целомудренных, на фоне остальных, холста. На первом полуодетая Владанна стыдливо прикрывала свои еще не до конца сформировавшиеся, почти детские округлости. На втором художнику удалось передать напряженную позу и внутреннюю скованность обряженной в пуританского вида нижнее белье Милены. На третьей, самой приличной, была изображена Ида. Она была полностью одета, весь эротизм картины заключался в ногах, открытых поддернутым подолом чуть выше резинки чулок, но даже это меня не слишком обрадовало. Ида не говорила мне, что позировала Аккерману. И если это произошло до того, как мы встретились — это вообще не мое дело, но я все же почувствовал укол ревности. Последним висело полотно, нечто среднее между первой и второй группами, с еще не подсохшей до конца краской. Аккерман закончил с Аполиной. Из общей массы это полотно выделялось еще и цветовой гаммой — в ней было слишком много красного. Мне было не знакомо лицо всего лишь одной женщины — длинноволосой блондинки с кукольным лицом, изображенной на самой первой, висящей у самого входа картины. Методом исключения, это могла быть до сего момента считающаяся пропавшей Анежка.

Поскольку здесь больше осматривать было нечего, я перешел к правой стене, где не нашел ничего интересного в горах обычных для художника материалов. А вот у полки с книгами я задержался. Большинство из них, художественной тематики, не привлекли моего внимания. Но часть книг была посвящена оккультизму. А одна вообще лежала раскрытой, будто Аккерман читал ее перед или сразу после сеанса с Аполиной. Ее я и взял, чтобы подробнее ознакомится с тем, чем же интересовался Марк. И чем больше я читал, тем отвратительнее и подозрительнее выглядел Марк Аккерман в моих глазах.

Судя по аннотации, книга была дневником некоего Уинтропа Хедлиаура, посвященным деятельности организации, именующей себя «Культ», так же известной, как «Викторианский клуб убийц». Он ней говорилось, как о многовековом всемирном эзотерическом оккультном садомазохистском обществе, посвященном служению духам, члены которого, преимущественно богатые, обличенные властью мужчины, совершали ритуальные человеческие жертвоприношения. Чаще всего женщин-проституток.

Трудно передать чувства, которые я испытал, вчитавшись в страницы, на которых книга была открыта:

…однако разум мой был так растревожен фантастическими видениями, что, оглядываясь назад, я думаю, что это длилось всего несколько минут. Несмотря на то, что восприятие мое было затуманено, я сумел понять, что в абсент добавили некий наркотик, именно для того, чтобы добиться такого эффекта. Затем мы пришли в некоторое место, поросшее травой, и чья-то легкая рука повела меня по широкой извилистой тропе. Казалось, что дорога идет по кругу, но несколько раз тропа делала резкий поворот. Сначала я пытался считать повороты, но быстро сбился, потому что вокруг меня раздавался шепот, и понять я смог только то, что это был своего рода ритмический речитатив, слов разобрать я не сумел. Таким образом, им удалось полностью меня дезориентировать: разум мой непрерывно метался от одной мысли к другой, а звуки, доходившие до меня, только усугубляли хаос. К тому же, когда я закончил путь по тропе, которой меня вели, я потерял всякое представление о том, как далеко я зашел и в каком направлении; я был в полном смятении, телесном и душевном. Внезапно я услышал нелепый звук: совсем рядом со мной заиграл рояль. Рука отпустила меня, и я шагнул навстречу музыке, по каким-то ступеням, потом по ровной поверхности (и то, и другое было сделано из прохладного камня) и оказался в комнате, где звенящие ноты рояля эхом отражались от стен. Приглушенный голос приказал мне двигаться к тому, что, когда с моих глаз сняли повязку, оказалось центром изысканного бального зала, в который я вошел прямо из дворика. Мне развязали руки, и я, потирая запястья, осматривался по сторонам, пытаясь найти хоть какой-то намек на то, что меня ждет.
Зал был украшен совершенно в том же стиле, что и любой другой бальный зал в высшем обществе, включая портрет Её Величества, неодобрительно взирающий на нас, с той лишь разницей, что на стенах было развешано необычно большое число канделябров и за роялем висел брутальный Эмиль Заркович «Смерть и юная дева», но, разумеется, большинство людей этой разницы просто не заметили бы.

Я до сих пор откладывал необходимость описать людей, находившихся в комнате, поскольку одно только появление их перед моим мысленным взором заставляет меня содрогнуться от ужаса. Все они были мужчинами, одетыми в одинаковую простую черную одежду, лица их были скрыты кремового цвета масками, похожими на маски, которые носят в Комедии Дель Арте. Маски были лишены выражения, на них были только дырки для глаз и узкие прорези для ноздрей, что придавало им настолько невыразимо равнодушное выражение, что я немедленно задумался о смерти или, возможно, о том, что лежит за ней.

Они встали в круг, держась за руки, я оказался в центре, и впечатление от них было для меня настолько сильным, что я не заметил, пока не коснулся ее носком, обнаженную негритянку, лежащую у моих ног. Сначала я подумал, что она мертва, но на ней не было никаких ран, а потом я увидел, что она дышит, и ее горло тихонько движется. Я заключил, что она находится в некоем наркотическом забытье. Один из окружающих меня мужчин заговорил, но я не мог сказать, кто именно, казалось, что голос идет с разных сторон, и конечно я не мог видеть, как движутся чьи-то губы, и всякий раз, когда я думал, что угадал источник голоса, его расположение, казалось, менялось, по крайней мере, в моем восприятии. Обладатель голоса сказал мне, что этой ночью, когда Покров особенно тонок, я был избран, чтобы стать одним из стоящих в кругу, принять Его, как сделали другие, но у меня не было времени понять, что он хотел сказать этими последними словами, поскольку что-то коснулось моего плеча, и я почувствовал, как моя кожа быстро согревается, потом начинает гореть, голова моя наполнилась шумом и светом, и я испытал чувство, которого раньше не знал.

Больше я ничего из этой ночи не помню. Я очнулся у себя дома, в постели, по-прежнему без одежды, но ни глины, ни земли, словом, ничего, что указывало бы на события минувшего вечера, на моем теле не было; вернее, я думал так, пока не заметил под двумя ногтями светло-коричневые пятна, которые не могли быть обычной грязью, а на внутренней стороне левого запястья было бледное красноватое пятно, напоминающее…

Дальше читать я не стал. И так прочел достаточно, чтобы подозрения начали перерастать в уверенность. Описание членов «Культа» до мелочей совпадало с описанием убийцы, напавшего на Владанну. Конечно, существовала вероятность, что в Праге есть еще один человек, прочитавший эту книгу и решивший поддержать традиции «Клуба убийц», но она была так мала, что я решил не придавать ей значения, а поспешно продолжил «переворачивать камни» в мастерской Аккермана, чтобы посмотреть, какие еще «мокрицы» вылезут на свет. Лично мне достаточно только книги, но у полиции, боюсь, может быть другое мнение.

Долго искать не пришлось. Мне оставалось осмотреть не так уж много мест. Всего одно — место для натурщиц, возле которого стоял мольберт. На нем-то я и обнаружил скомканное письмо в пятнах краски.

Марк Аккерман! Ваши шалости стали обходиться слишком дорого. Ваш отец покидает пост посла. Вы в ближайшее время возвращаетесь с ним в Америку. Приведите свои дела в порядок. Белл. Посольство США. Прага. Чехия.

Письмо, конечно, тоже не было стопроцентным доказательством, но оно все же имело больший вес, чем книга, хотя бы в силу конкретики. В чем бы ни заключались «шалости» Аккермана, они взбаламутили посольство. Значит, как минимум, есть основание для официального обыска и допроса. С этим уже можно идти к Скальнику. Как бы я к нему не относился, в этом деле он был представителем официальных властей. Ему и карты в руки.

Но, прежде чем навестить инспектора, я все же решил довести дело до конца и осмотреть диван, на котором во время сеансов располагались натурщицы. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы я испытал сильное желание не просто пойти в полицию, а побежать — на обивке дивана «красовались» пятна свежей крови. Большие пятна. Тут явно не палец порезали. Ради этого стоило возиться с замком.

Как ошпаренный выскочив из мастерской, я снова наткнулся на Милену, которой, видимо, стало невыносимо ждать Аполину возле парка, пребывая в неведении относительно ее судьбы. Пришлось невероятными усилиями взять себя в руки, чтобы выглядеть спокойным. Не ради себя, Аполины или кого бы то ни было. Ради Милены.

— Есть новости? — на лице женщины читалось уже не беспокойство, а откровенная паника. — Вы что-нибудь нашли?

— Я вошел в дом, там никого не было, — я старался говорить уверенно. — И нет, я ничего не нашел. Но мне однозначно надо поговорить с инспектором Скальником. А на вашем месте, Милена, я бы не выходил на улицу. Приятного вечера.

— Спасибо… — по тому, каким тоном ответила мне Милена, я понял, что никого не смог обмануть. Что ж, рано или поздно она бы все равно узнала.

На это раз Сташека не было на посту, поэтому я, не отвлекаясь, направился прямо к кабинету Скальника. В коридоре второго этажа царил полумрак, но полоска света из приоткрытой двери офиса инспектора давала мне отличный ориентир, чтобы, спеша к нему, ни обо что не запнуться. Но я все же сделал это, когда из кабинета донесся незнакомый властный голос:

— Ну, что же, инспектор, вы довольны последней суммой?

— Да, она более чем удовлетворительна, — ответил голос Скальника, а мне чутье подсказало, что разговор не предназначен для посторонних, тем более моих, ушей, поэтому стоило бы спрятаться и узнать, что скажут дальше. Речь явно идет о взятке, и, очень может быть, этот козырь против инспектора когда-нибудь, может, даже прямо сейчас, мне пригодится. Прошмыгнув мимо приоткрытой двери, я вжался в стену прямо за ней.

— Посол желает вам удачи в поисках преступника, — тем временем продолжил незнакомый голос. — Думаю, на этом наше сотрудничество окончено. Прощайте, инспектор!

— Передайте мою благодарность послу, — ответил Скальник. — А что касается убийцы, давайте просто скажем, что у меня есть идеальная кандидатура для того, чтобы на нее это повесить. Кстати, американец…

— Ах, ты, сукин сын… — еле слышно пробормотал я, услышав сказанное.

Это же сколько дерьма скрывается в инспекторе? Уже при первой встрече от него «пованивало» тем, что он не хочет расследовать убийства, потому что ему наплевать. При каждой следующей встрече запашок становился все хуже — уничтожение улик, подтасовка фактов. А теперь оказывается, что все это он делал нарочно, за деньги прикрывая задницу послу. Он с самого начала знал, кто убийца, и, уверен, является той самой причиной, по которой «шалости» того стали обходиться дорого. И в завершение всего Скальник планирует не спустить дело на тормозах, а найти козла отпущения. Американца. Много ли я знаю американцев, имеющих отношение к этому делу? А сколько из них тех, кому инспектор хотел бы подложить свинью за то, что он все время путался у него под ногами со своим стремлением докопаться до истины?

Боже! Как мне хотелось немедленно ворваться в кабинет и, как минимум, набить Скальнику морду. Но он был в кабинете не один, и этот другой — представитель посольства, у которого с инспектором есть общие интересы. Мое сольное выступление только усугубит мое и так незавидное положение. Придется подождать, пока ненужный свидетель покинет кабинет, поэтому я только сильнее вжался в стену, когда на освещенную полоску пола в коридоре упала тень уходящего мужчины…

Часть 5. Сад земных наслаждений. Глава 13. Рабочие будни в праздники

Чикаго, 2004 год

Погруженная в воспоминания деда, я все же на минутку отвлеклась, пытаясь сообразить, почему мне кажется, что я уже слышала где-то это имя — Марк Аккерман. Но прежде чем я успела что-либо сообразить, мое внимание перетянула на себя чья-то тень на полу. Кто-то некоторое время стоял в дверях и наблюдал за мной. И это был не отец.

— Господи Иисусе! Миллер! — резко обернувшись, в отбрасывающем тень «незнакомце» я узнала своего напарника, с непередаваемым выражением лица осматривающего мою комнату. — Какого черта ты сюда приперся?

Мне пришлось окликнуть его трижды, прежде чем Дэвид отвлекся от созерцания единорогов, медвежат и радужных пони. О, Господи! Почему ему приспичило заехать за мной не тогда, когда я скучаю в своей квартире, а сейчас и сюда? И как папа мог допустить, чтобы Миллер во всей красе увидел «покои», в которых я у него обитаю? Я, конечно, сильно не настаивала, но неоднократно предлагала ему привести их в большее соответствие с моим нынешним образом взрослой женщины-полицейского, предпочитающей черный цвет, кожу и оружие. Как чувствовала, что кто-нибудь когда-нибудь застукает меня здесь. Но чтобы сразу Миллер, который, наконец, соизволил обратить внимание на меня:

— Извини, я просто в себя придти не могу… Мне такое в голову не приходило… В смысле, я твою комнату совсем не так представлял… Я думал, это будет что то в стиле «Восставших из ада»…

— Правда? — преувеличенно ласково поинтересовалась я, прикидывая, достаточно ли Миллер в шоке, чтобы держать язык за зубами, или все же нужно рявкнуть на него, как следует, чтобы по его милости слухи о «Комнате принцессы» не расползлись по бюро и участку. Как-то не хочется просить о переводе из-за такого пустяка. — Ну, а пришел-то зачем?

— Затем, что пальчики на бутылке и те частичные отпечатки совпадают с вероятностью девяносто девять процентов. Похоже, надо ставить на Колара, и я подумал, что ты захочешь сама его взять.

— Отлично! — я подскочила. — Встретимся в кампусе. Жди и без меня ничего не предпринимай!

— Обязательно предприму, — удаляясь, пошутил (надеюсь, что пошутил) Миллер, а я последовала за ним с весьма противоречивыми мыслями. Полагаю, взять такого, как Колар — задачка не из сложных. Но, даже учитывая совпавшие отпечатки, мне трудно поверить, что Вацлав — тот, кто нам нужен. Еще труднее осознать, что я опять войду в то омерзительное место, которое называется его квартирой.

Разумеется, я не могла уйти, не предупредив отца. Его я нашла в зимнем саду возле джакузи. Открыв панель, закрывающую краны и трубы водопроводной системы, он старательно подкручивал какую-то гайку.

— Папа! — окликнула я отца. — Ты снова решил поиграть в сантехника? Эти штуки все время ломаются, потому что их чинишь ты. Вызови, наконец, специалиста.

— На этот раз я знаю, что с ней не так, — успокоил меня отец. — Тебе не понять, тыковка. Это мужские игры. Кстати, спасибо за печенье. Точно, как было у мамы и бабушки.

— Рада, что тебе понравилось, — улыбнулась я. Слышать подобное было бы приятно, если бы папа не говорил так всегда, даже когда печенье подгорало или не соответствовало рецепту по вкусовым качествам. — Я сама попозже попробую, чтобы убедиться, какая я молодец.

— Э-э-э… тогда тебе придется сделать еще… — папа отвлекся от труб и посмотрел на меня виноватым взглядом. — Я съел все… Ты же знаешь… Я как начну, так и не могу остановиться…

— Ну, ты бы мог мне хоть штучку оставить, — вздохнула я, ни капельки не расстроившись. Ничего нового не произошло. Каждое Рождество маме, а потом и мне, приходилось печь имбирное печенье два, а то и три раза. И если кто не успевал позаботиться о себе сам, стараниями Патрика Макферсона оставался без «вкусняшки». — Божественно! Мой папа — печенюшный наркоман! Который еще зачем-то пустил наверх Миллера…

— Я тебя три раза позвал, потом устал кричать и разрешил ему подняться. Офицер Миллер выглядел заслуживающим доверия. Что в этом страшного? — непонимающе пожал плечами отец.

— Ничего, кроме того, что он увидел мою комнату, — пояснила я. — Я работаю с полицейскими. И чувство юмора у них, и у Миллера в том числе, полицейское. Теперь разговорам конца не будет. Мне как-то не улыбается выезжать на захват под аккомпанемент напутствий «заехать домой и поцеловать наудачу своего плюшевого мишку».

— Хм, — кажется, папа проникся моей обвинительной речью (но я же не перегнула палку, нет?) и поспешил переключиться на другую тему. — Опять уходишь?

— Да, есть новости по делу, — кивнула я, а потом, ехидно прищурившись, добавила. — Но потом я вернусь… сделать еще печенья. Спасибо тебе за это, папочка!

— Хорошо, доченька, — нисколько не обидевшись, всего лишь предвкушая очередную порцию любимого лакомства, ответил папа. — До встречи!

Прибыв в кампус, Миллера я нашла подпирающим стену возле двери Вацлава и с интересом прислушивающегося к громкой музыке, доносящейся откуда-то из конца коридора. У людей Рождество: праздник, вечеринки, танцы, выпивка — не то, что у нас.

— Привет, Миллер, — кивнула я напарнику и прислушалась. Из-за двери Колара доносился монотонный бубнеж, позволяющий утверждать, что на чужую вечеринку он не пошел, свою не организовал, но в одиночестве праздничную ночь тоже не коротает. Тогда я постучала. — Эй, Вацлав! Нам надо с тобой поговорить! Агент «Милашка» снова здесь!

— Что еще за «Милашка»? — удивленно буркнул Миллер, которого я, разумеется, не поставила в известность о позывном, присвоенном мне аспирантом Чикагского университета при предыдущей встрече, но я жестом попросила его замолчать, потому как именно в этот момент из комнаты Вацлава раздался приглушенный дверью женский вопль ужаса:

— Ты это слышал?

— Это, наверное, кино по телевизору. Я думаю, там идет «Кошмар навсегда», — абсолютно не впечатлился Миллер, но я была настроена решительно:

— Нет, не думаю… Это по-настоящему… И называется «У полиции возникли подозрения», — я встала наизготовку и распорядившись, — Звони Тейту! — одним точным ударом, как на тренировке в Куантико, вышибла замок и влетела в открывшуюся дверь. — Господи, Миллер!

Вот, собственно, и все, что мне удалось выдать по результатам беглого осмотра помещения. Похоже, это Рождество я запомню на всю жизнь, как самое жуткое. Мало мне трупа Синтии и первого визита в берлогу Колара. Так теперь еще и у Миллера появилось целых два повода стебаться надо мной. Первый — моя комната. Второй — он оказался абсолютно прав. В комнате Вацлава работал телевизор, и истошные крики полуодетой дамочки раздавались именно из его динамиков. Ну, ты даешь, Виктория!

— Мы можем здорово вляпаться, — вошедший Миллер дословно процитировал мою следующую мысль, касающуюся необоснованного проникновения в чье-то жилище. Все опять упиралось в бумажки, точнее в их отсутствие. Но выломать дверь и не осмотреть то, что мне не удалось увидеть в первый раз…

— Да ладно тебе, Миллер, не гунди, — ответила я и, выключив телевизор, приступила к просмотру своего личного фильма ужасов под названием «Спальня Вацлава». А Миллер-таки начал вызванивать Тейта — нужен был полицейский, чтобы охранять дверь.

— О, он совсем больной! — спустя пару минут присоединившись ко мне, констатировал Дэвид. — Кино с кровяшкой, фотографии с мест преступлений, порнуха…

— Ой, да ладно тебе! Ты только что описал вкусы трех четвертей пубертатного населения Америки, — ответила я, но то, что мы увидели, действительно, впечатляло.

Да уж! Нам сегодня «везет» с интерьерами. Хорошо хоть на этот раз Миллера не вырвало. Хотя на коларовскую коллекцию садомазохистской порнографии он смотрел так, будто в жизни не видел ничего подобного. Я же «засмотрелась» на то, что в спальне Вацлава исполняло роль обоев: статьи про серийных убийц, их портреты, снимки их жертв. Тут уж чья угодно уверенность в безобидности Колара пошатнулась бы. Посмотрите, какие звезды: Банди, Гэйси, Берковиц, Рамирес, Фиш, Риджуэй, Де Сальво… Но на какие бы ужасы я не насмотрелась на стенах, главный приз однозначно достается кровати и куче нижнего белья рядом с ней. Грязные шмотки срослись и были близки к тому, чтобы образовать новую форму жизни. А простыня… Бьюсь об заклад, если бы я распылила на нее люминол, без темных очков в ее сторону было б не взглянуть. Хорошо, что мы здесь для того, чтобы разобраться с отпечатками пальцев, а не теми… гнусными делишками, которыми Колар занимается без лишних свидетелей. И все же чего-то в этой комнате не хватало… Вернее, чего-то не хватало мне. Чем дальше, тем больше ниточек сходилось на Коларе: есть связь с жертвами, он живет в кампусе, он интересуется серийными убийцами, эти его картинки… А уж его порно-пристрастия… Столько совпадений, исключая внешность, с психологическим портретом убийцы… Но мне все равно казалось, что он — не тот, кого мы ищем. Как говорил дедушка, я это всем нутром чую.

Но если о Вацлаве Коларе, учитывая опыт моего общения с ним и осмотр его жилплощади, можно было бы сказать одну из коронных фраз полицейского — он что-то скрывает, о девице, с которой в коридоре разговаривал Миллер, я никогда бы этого не сказала. Скрывала она, определенно, не много. Я имею в виду одежду. Даже для летнего зноя ее наряд был чересчур откровенным, а уж для зимней ночи — просто отсутствовал.

— Вы — Миа, верно? — поскольку я была женщиной, я смогла преодолеть себя и, посмотрев девушке в лицо, узнать в ней соседку Колара.

— Да, — кивнула та. — А я, кажется, не имею чести…

— Я — агент Макферсон, это — детектив Миллер, — представила я нас обоих. — Вы случайно не знаете, где может быть Вацлав?

— Вообще-то знаю, — удивленно захлопала глазками девица. — Я видела его на работе. Ему то ли делали массаж, то ли он принимал горячую ванну, не помню.

— Где вы работаете? — естественно, поинтересовалась я. Или правильнее будет сказать: поинтересовалась, естественно, я.

— Вот карточка, адрес написан на обороте, — Миа протянула мне визитку, на которой с причудливыми виньетками красовалась надпись «Массажный салон «Красный фонарь».

— Можешь проверить? Встретимся там, — я помахала визиткой перед лицом Миллера, привлекая его внимание, пока он всеми силами старался привлечь внимание Мии (хотя в нашей паре — хо-хо! — ее, определенно, привлекала я), и еле удержалась, чтобы простимулировать его мобильность подж… затыльником, после чего снова обратилась к девице. — Вы не будете против, если я спрошу, чем вы там занимаетесь?

— Нет, что вы, — соблазнительно улыбнулась мне Миа. — Я вам даже могу показать, если хотите. Я ведь вижу, какое у вас накопилось напряжение в плечах и шее. Моя квартира совсем рядом.

— Спасибо, но мне придется отказаться, — если до этого у меня еще могли бы возникнуть сомнения относительно ориентации девушки, теперь они исчезли окончательно. — Мне очень нужно поговорить с вами о вашем друге Вацлаве.

— Друге? — девица повела плечами. — Вацлав очень милый молодой человек, но он мне не друг. В лучшем случае, сосед, — тут Миа окинула меня таким бесцеремонным взглядом, что мне даже стало не по себе. — Простите, что прерываю поток вопросов, но могу я быть с вами совершенно откровенна?

— Гм, — почему-то я была не уверена, что откровенность девушки мне понравится. — Да, можете.

— У вас кто-то есть? — задала прямой вопрос Миа, а я несколько растерялась. Ожидая вопрос, касающийся расследования, я услышала не совсем-то, на что рассчитывала. Точнее, совсем не то. Похоже, выставляя напоказ свои внешние данные, Миа не считала нужным прятать и свои… внутренние убеждения. Но могло быть и хуже, учитывая, что девица смотрела на меня так, как не каждый мужчина, пытающийся меня склеить.

— Да, у меня кто-то есть, — пожалуй, я никогда еще не была так благодарна Ричарду, что он появился в моей жизни. Не то, чтобы я была так уж нетолерантна… Но такие повороты не для моей лошади. — И простите, сейчас у меня нет времени на разговоры, но я с вами еще свяжусь. Хотелось бы задать несколько вопросов.

— Ох, как обидно… Но мое предложение остается в силе. На случай если вы передумаете… — видимо, это был ответ на первую часть моей реплики. — Я буду на связи в любое время… — это уже могло относиться и ко второй части.

От дальнейшего продолжения разговора, который мог вывести нас с Мией неизвестно куда, меня спас офицер Тейт, вывернувший с лестницы.

— Вы мне звонили, мисс Макферсон?

Заметив мой сильный интерес к брутальному темнокожему полицейскому, Мия мгновенно потеряла интерес ко мне и неспешно направилась к своей комнате, а я кинулась к Уильяму, как к родному:

— Да, мне нужно, чтобы вы последили за дверью на случай, если Вацлав Колар появится.

— Внешность? — даже если Тейту мое поведение и показалось несколько странным, виду он не подал.

— Рост примерно сто семьдесят пять, темные волосы, очки, телосложение неспортивное, — бодро отрапортовала я.

— Я позвоню, если он появится, — офицер подошел к двери и принял уже знакомую «позу Гэндальфа».

— Спасибо, Тейт! — поблагодарила я полицейского. — Простите, что подогнали вам такую беспонтовую работенку, но у нас не было выбора…

— Нет проблем, мисс Макферсон! Все лучше, чем на улице торчать, — подмигнул мне Уильям, и я с чистой совестью отправилась вслед за Миллером.

Судя по адресу на визитке, «Красный фонарь» располагался в пентхаусе одного из Чикагских небоскребов. Как по мне, не самое удобное место. Но, возможно, жители самого небоскреба считают иначе. Едва припарковавшись и выйдя из машины, по лицу Миллера, стоящего у полицейского автомобиля и старающегося не смотреть мне в глаза, я поняла — что-то произошло. Что-то из того, что не должно было произойти. Вроде исполнения данного мне обещания «что-то обязательно предпринять». Вот только в кампусе он сдержался, а тут — нет.

— Я… Я, наверное, все испортил… — осознав, что скрывать бесполезно, признался мне Миллер.

— Слушай, ты ведь не стал изображать из себя крутого парня, как обычно, а? — выдала я самую подходящую версию из всех, мгновенно промелькнувших в голове.

— Похоже, изобразил, — вздохнул напарник. — Нет, сначала я только сказал охраннику, что мне нужно поговорить с одним из клиентов, но он меня не пустил… Тогда я попросил снова… Только на этот раз слегка надавил…

— Ты хочешь сказать, что махал у него перед лицом удостоверением, да? — перевела я с полицейского на обычный. — И что потом?

— Охранник потребовал ордер, — вполне ожидаемо выдал Миллер. — Так что я в полном дерьме. Нам в такое время судью ни за что не найти. Тем более перед выходными.

— Поправка: мы в дерьме, — я недовольно посмотрела на напарника, после чего задумалась. Да, как полицейские мы сегодня в салон не попадем, но что мешает нам, точнее, мне, ведь Миллер уже засветился, попытаться попасть туда в другом качестве. — Хотя погоди, у меня есть идея… Стой здесь на случай, если я пропущу Вацлава, знаешь как он выглядит?

— Да, — кивнул Миллер и крикнул уже мне вдогонку. — Погоди, а ты что задумала?

— Просто следи за дверью, я быстро, — отрезала я и, не обращая внимания на выражение обиды на лице Дэвида, проскользнула в здание. Пусть дуется, сколько хочет. Не нужно было спешить и портить отношения с охранником.

Выйдя из лифта в холл массажного салона, я оценила и мраморные колонны, и стойку красного дерева, и тропические пальмы в горшках. Пафосная обстановочка, рассчитанная на состоятельных, но не особо эстетствующих личностей, истинным украшением которой был охранник. Скорее уж вышибала. Просто очаровашка. Мамочки всегда предупреждают дочек насчет таких. А еще о них рассказывают всем девушкам-студенткам в Куантико. Больше всего он напоминал черта, одетого в ангельские одежды. Или офицера Тейта, если бы он выбрал не служение закону, а наоборот. Если кто еще не понял, вышибалой в «Фонаре» работал темнокожий верзила в белоснежном костюме, пиджак которого был тесен ему в плечах как минимум на размер. Веселенький у меня выдался денек. Сначала Колар, потом Мия, теперь — он.

Так и не определившись с ролью, которую мне следовало бы сыграть, я решила действовать по обстоятельствам. А именно: решительно и независимо проследовала мимо охранника в салон. Типа, «наглость — второе счастье» и «смелость города берет». Не тут-то было.

— Извини, крошка, но я должен взглянуть на твой пропуск, — не менее решительно завернул меня вышибала.

— Я без пропуска. Думала, вдруг ты меня все равно пропустишь, — мило улыбнулась я.

— Не пущу, — отрезал охранник. — Ты, наверное, новая девочка? Такие у нас тут галимые правила. Так что ты пропуск не забывай. Забыла пропуск — никакой работы!

— И ты совсем не можешь правила нарушить? Даже разик? — припомнив Мию, я попыталась так же виртуозно похлопать глазками. Увы, не сработало.

— Йо, слушай, мамочка! — не впечатлился охранник. — Правила — это правила! Мне задницу оторвут, если я тебя впущу. Я думал, тебя проинструктировали.

— Проинструктировали, — я все же не желала отступать. — Просто я живу далеко. Я все бабки на такси потрачу.

— Бери такси, — ободряюще кивнул охранник, — и пусть они тебе оплатят, — он выразительно кивнул внутрь салона. — Это уж точно не проблема.

— И как это будет выглядеть? Только начала работать и уже клянчу деньги. Так я себя не очень хорошо зарекомендую, — не получилось сразить красотой, я решила подавить на жалость.

— Да, я тебя понимаю, но пустить все равно не могу, — этот приемчик тоже не сработал. Тогда я решила разузнать хоть что-то:

— А тебе здесь нравится работать? В смысле, как оно вообще?

— Ну да, мне здесь нравится. Совсем неплохо. Лучше, чем где я раньше работал, — ухмыльнулся вышибала. — Но тебе, думаю, лучше спросить других девчонок.

— А сколько тут девочек, кроме меня? — спросила я и сразу же поняла, что зря. Вышибала подозрительно прищурился:

— Четыре. Они точно тебя проинструктировали?

— Точно, — уверенно заявила я и поспешила обратно к лифту. — Ладно, я поехала назад, возьму пропуск.

— Извини, у меня, правда, нет выбора, — вроде бы доброжелательно, но с сомнением во взгляде проводил меня вышибала. А Миллер на улице встретил сочувственным, но довольным:

— Что, идея не сработала? Я так понимаю?

— И да, и нет, — ответила я. — Вышибале нужен пропуск. Мне нужно увидеться с Мией и убедить ее отдать мне свой. А тебе придется остаться и понаблюдать. На случай, если Колар решит смыться.

— Ладно. Купишь мне по дороге шоколадных батончиков и колы? — милостиво согласился Миллер, которого моя неудача несколько ободрила.

Я кивнула и, в который раз за эту Рождественскую ночь, направилась в кампус.

Часть 5. Сад земных наслаждений. Глава 14. Шестая жертва

Чикаго, 2004 год

Поскольку путь к комнате Мии пролегал мимо апартаментов Колара, я решила, что ничего страшного не произойдет, если я пару минут поболтаю с Тейтом.

— Офицер Тейт! Ну, как вы тут? Держитесь?

— Жаловаться не на что, здесь хоть тепло, — ответил полицейский. — Да, хочу поблагодарить, что вы порекомендовали меня капитану. На него произвело впечатление.

— Не стоит благодарности, — ответила я, сразу понимая, о чем идет речь — о переходе Тейта в ФБР, о чем я уже упоминала. — Как все прошло?

— Пока это неофициально, но, похоже, я уже там, — улыбнулся Уильям, а я не могла не порадоваться за него:

— Поздравляю! Это отличная новость!

— А вы, мисс Макферсон, зачем вернулись? Забыли что-то? — в свою очередь поинтересовался Тейт.

— Вроде того, — кивнула я. — У меня есть несколько вопросов к Мие, соседке здешнего жильца.

Мия открыла мне почти мгновенно. Будто стояла под дверью и ждала.

— Привет! Что? Передумали? — она одарила меня манящей улыбкой.

— Вроде того, — ответила я. — Хочу попросить об услуге…

— Это еще лучше! Заходите, — отступив, девушка гостеприимно пропустила меня внутрь и сразу же отвлеклась на зазвонивший телефон, дав мне передышку и возможность осмотреть ее место жительства. Причем в отсутствие хозяйки. — Алло? Да, хорошо… Сейчас спущусь… Мне нужно спуститься на минуточку. Чувствуйте себя, как дома. Я быстро, обещаю.

Пожалуй, в этот момент кто-либо, вроде Клэр, сказал бы, что все складывается в мою пользу, имея в виду некоторые особенности, с которыми я частенько получаю улики и другие нужные вещи. Но, редкий случай, на этот раз я не собиралась заимствовать пропуск Мии без ее согласия. Она должна была отдать мне его добровольно. Хотя бы потому, чтобы потом, внезапно обнаружив его отсутствие, не поднять панику, окончательно перекрыв мне путь в «Красный фонарь». Но от банального осмотра квартиры я не отказалась. Хотя бы ради эстетического удовольствия. По планировке комнаты Вацлава и Мии были абсолютно одинаковые, но впечатления от их посещения обещали стать прямо противоположными. В квартире Мии царил чисто женский порядок и уют, а материальные возможности и вкус придавали обстановке налет изысканности. По всему выходило, Мия предпочитала эклектику. Кожаные кресла и диван соседствовали с напольным зеркалом в викторианском стиле, навороченный телек за пять тысяч баксов забавно смотрелся рядом с дисковым телефоном, африканские маски составляли компанию пейзажам, нарисованным в манере импрессионизма. Книги на полке шкафа тоже не давали однозначного понятия о жанровых пристрастиях владелицы. Зато кое о каких пристрастиях явно говорила симпатичная двуспальная кровать — комфортный упругий матрас с эффектом терморегуляции на причудливом основании из ротанга, с плетеными спинками и крестовиной под балдахин. Одним словом, можно сказать, что комнату Мии я осмотрела с женским любопытством. Любопытство полицейского проснулось только в двух случаях: при виде половинки серебряного яблока (если бы оно было целым, его можно было бы принять за интерьерный акцент, украшение, но половина?) и фотоальбома. В основном на фотографиях была изображена одна Мия, но на нескольких снимках рядом с ней были запечатлены девушки. Разные. И одна из них была очень похожа на ту, фото которой мы нашли в трупе. Эту фотографию из альбома я вынула и, услышав, как хлопнула входная дверь, поспешила навстречу хозяйке.

— Мия, кто это? — я продемонстрировала фотографию девушке.

— Это Стеф, — ответила та, после чего хлопнула себя ладошкой по лбу. — Черт! Я же должна была с ней встретиться, чтобы сделать новый портрет!

— Где вы собирались встретиться? — я мгновенно забыла о пропуске. Ничто не могло сравниться с перспективой найти следующую жертву убийцы раньше, чем он сам. Спасти ее и поймать его.

— А что такое? Что не так? — мгновенно насторожилась Мия. Я на ее месте сделала бы то же самое, но на своем месте не могла болтать ни минуты лишней:

— Просто скажи: где?

— В моей студии. Бауэргард, 4455… — ответила растерянная Мия.

— Отлично! Это место я знаю, — я сорвалась с места.

— Пожалуйста, Вик, скажи, что происходит?! — прокричала мне вслед девушка, но я только бросила на бегу:

— Нет времени объяснять! Оставайся здесь! Никуда не уходи! — и бегом, не обратив никакого внимания на окрик Тейта, припустила вниз по лестнице, к выходу, к машине.

Названный Мией адрес был мне не просто знаком. Последнее время я частенько там бывала, поскольку по этому адресу располагалась галерея Ричарда Вальдеса, моего бойфренда. И мне было известно, что часть задних помещений он за символическую плату сдает студентам. И не важно, на каком факультете они обучаются. Главное, чтобы сами себя они считали начинающими художниками или скульпторами. По словам Ричарда, некоторые из арендаторов были весьма талантливы.

— Привет, Ричард! — я точно ураган влетела в офис Вальдеса.

— Привет, дорогая! — обрадовался мне Ричард. — Все-таки пришла взглянуть на выставку?

— Вообще-то нет, — вынужденно разочаровала я мужчину. — Мне нужно, чтобы ты открыл ворота, ведущие к студиям. Я должна попасть в одну из них. Ту, где работает Мия.

— Хорошо, — растерянно посмотрел на меня Вальдес, одновременно нашаривая в ящике ключи. — Только зачем тебе это? Что происходит в студии Мии?

— В моем деле, наконец-то, появилась зацепка, — как хозяин галереи, Ричард имел право хотя бы на часть правды. — Есть девушка, которая, возможно, знает убийцу. Она там, внутри. Я должна с ней поговорить.

— Хорошо, пошли, — Вальдес повел меня не через улицу, как я предполагала, а через внутреннюю дверь, стыдя по пути. — Как было бы приятно, если бы ты уделила и моей работе немного своего внимания… — тут Ричард отомкнул одну из дверей, и мы оказались на балконе огромного ангара, внизу разделенного перегородками на отдельные закутки. Пересекающий все студии, балкон давал возможность спуститься по лестницам в любую из них. Уже взявшись за перила нужной и, определенно, собираясь продолжить свою лекцию о моей заинтересованности, мужчина посмотрел вниз и воскликнул. — Господи! Вик!

— Черт! — я посмотрела туда же, чтобы в очередной раз убедиться, что опоздала. На довольно просторном круглом подиуме, окруженном холстами, подрамниками, мольбертами и банками с красками и растворителями, в ярко-красной луже лежало обнаженное, прикрытое какой-то тряпкой тело девушки. Даже с балкона я узнала ее. Это была та самая Стеф, чью фотографию я нашла у Мии, а до этого — в теле Синтии.

В этот самый момент начали открываться рольворота, через которые в студию можно было попасть с улицы. Я начала поспешно спускаться по лестнице, не особо представляя, кого рассчитывала увидеть. Увидела же вошедшую Мию.

— О, господи! Нет!!! — девушка сразу, что не удивительно, заметила тело подруги и, как и следовало ожидать, развернулась и побежала.

— Мия, стой! — запоздало крикнула я, после чего, чертыхнувшись, повернулась к Ричарду. — Я должна остаться, чтобы охранять место преступления. А ты вызови полицию и найди Мию.

— Хорошо, — кивнул Вальдес и с радостью удалился. Я услышала, как он запирает дверь, ведущую в галерею. Должна признать, выглядел он лучше, чем можно было ожидать от эмоциональной творческой личности, испытавшей серьезный стресс.

Спустившись вниз, первое, что я заметила, исключая труп, была дамская сумочка. Ее содержимое валялось рядом. В том числе пропуск в «Красный фонарь» на имя Стефани Уолленс. Что ж, ей он больше не понадобится, а значит можно позаимствовать его, и больше не приставать с этим вопросом к Мие. Еще одним предметом, не вписывающимся в стандартный набор, была серебряная роза, которую я тоже подобрала. Пока еще не зная, зачем.

Подойдя к телу, я осмотрела его, стараясь не уничтожить следы преступника, если на этот раз он соблаговолил их оставить. Ну почему я тогда не выстрелила, будь он проклят?! Судя по нескольким пустым банкам, лужа вокруг Стефани состояла не только из ее крови, но и краски. Весело же придется Клэр. Возле головы жертвы, надеюсь, что краской, было написано «Прощенная грешница». А на животе лежала фотография. Ее я подняла, и увидела на снимке Мию. И надпись на обороте — «Она следующая».

Группа, прибывшая на место шестого убийства, состояла из Эшби, Тейта и… Браунинга. Вот так сюрприз! Второй сюрприз заключался в том, что Миллер задержал Вацлава Колара и доставил его в участок для допроса. Этим объяснялось, что Тейт в очередной раз сменил свой пост. И это же сообщил мне Тодд с претензией:

— Почему меня не проинформировали об этом подозреваемом?

— Потому что я вовсе не думаю, что он имеет отношение к расследованию, — объяснила я.

— Ваш напарник думает иначе. Он вас ждет в офисе, — отрезал Браунинг, и мне ничего не оставалось, как покинуть студию. Ну и пусть! Все равно Клэр пока еще нечего мне сказать.

Но прежде чем отправиться на допрос Колара, я заглянула к Вальдесу, узнать, как обстоят дела со второй частью моей просьбы. Судя по тому, что Мия рыдала, сидя на одном из стульев, Ричарду удалось ее перехватить.

— Успокой ее, как сможешь, а мне надо в офис. Смотри, чтобы Мия не ушла. Глаз с нее не спускай. Пожалуйста, сделай это для меня. Она играет важную роль в моем деле, — выдала я Ричарду следующие инструкции. — Увидимся позже.

— Конечно, дорогая, нет проблем, — ответил Ричард. Очень надеясь, что так и будет, я отправилась в офис.

В коридоре восьмого этажа я заметила Миллера, призывно машущего мне от двери, ведущей в допросную:

— Эй, Виктория, сюда! Он здесь! — когда я подошла, он спросил почти шепотом. — Что случилось? Еще одно убийство?

Кивнув Миллеру, я вошла в кабинет, Дэвид следом, и устроилась на стуле напротив Колара. Тот выглядел перепуганным, сидел, сцепив пальцы, и, что называется, дышал через раз. Раскалывать таких одно удовольствие. Нужно только надавить, слегка сгустив краски, и тогда они со страху рассказывают правду, спасаясь от более жестокого наказания.

— Здравствуйте, Вацлав, — поздоровалась я, пристально всматриваясь Колару в лицо. — Кто я, вы знаете. Насколько понимаю, и с детективом Миллером вы тоже уже знакомы.

— Да, — Колар изо всех сил пытался сделать так, чтобы его голос не дрожал. — У меня что, проблемы? Я ничего такого не делал!

— Можете сказать, где вы были ночью три дня назад? — это было время убийства Кенворт.

— Да, наверняка я работал над дипломом или натаскивал кого-либо из студентов, чтобы свести концы с концами, — не задумываясь, ответил Колар. — Больше я ведь ничем не занимаюсь… Учусь сам и учу других…

— Так вы и познакомились с Натали? — продолжала я. — Позвольте мне показать вам ее фотографию… — я показала Колару снимок из дела, и когда он достаточно побледнел от увиденного, на сцену вышел Миллер, строго поинтересовавшись:

— Это ты с ней сделал, Вацлав? — известный прием. Хороший и плохой следователь. Я, как вы понимаете, хороший. Пока.

— Нет, я ничего с ней не делал! — теперь голос Вацлава не только дрожал, в нем появились истеричные нотки.

— Когда знаешь человека лично, все по-другому, правда? — подлила я масла в огонь, намекая на предыдущие жертвы, очевидной связи между ними и Коларом мы не нашли, но в данном случае это не важно, а Миллер подхватил:

— Ты ее сначала утопил, а потом вспорол живот?

— Я с ней этого не делал! — Вацлав судорожно сглотнул. — Я увидел ее записку на доске объявлений в университете. Позвонил. Мы несколько раз позанимались криминалистикой. И все!..

— А Синтия? Как вы познакомились с ней? Ты убил Синтию так же, как убил Натали, да? Она сопротивлялась, поэтому ты так страшно ее избил? — пулеметной очередью выдали мы с Миллером следующие вопросы.

— Я вам уже сказал, я встретил ее на вечеринке у Мии! — к этому моменту мы все уже не говорили, а кричали.

— Тогда как вышло, что у нас есть частичные отпечатки, взятые на месте убийства Натали, и там, где убили Синтию, которые совпадают с вашими на девяносто девять процентов? С Натали я понимаю, откуда там могли взяться ваши отпечатки, но Синтия? Что-то не сходится! Вы ее сняли, так? Что между вами было? — я так резко наклонилась к Вацлаву, что, отшатнувшись, он чуть не упал со стула:

— Я ничего с ней не делал! Да… В смысле… Я ее снял! Она работала в том самом месте, откуда вы меня сегодня забрали! Вместе с Мией! Я иногда принимал там расслабляющие ванны и делал массаж! А они работали в закрытом клубе, куда допускали только избранных!

— Что за закрытый клуб? Бордель? — я чуть ослабила натиск, одновременно помечая для себя, что «Красный фонарь», кажется, играет в этом деле гораздо большую роль, чем представлялось изначально.

— Я не знаю, я туда не ходил, — Колар внезапно перешел на шепот. — Но я могу сказать, что видел некоторых влиятельных людей, которые…

И тут, на самом интересном месте (не то, чтобы мне, правда, были так уж интересны те влиятельные люди, которых собирался назвать Вацлав, просто так говорят) дверь в допросную распахнулась, и на пороге возник разгневанный Браунинг:

— Хватит! Вы свободны, мистер Колар!

После этих слов Вацлав, казалось, растворился в воздухе. А вот Миллер, наоборот, сконцентрировался и выдал, напрочь позабыв о субординации:

— Это что еще за дерьмо? Почему мы его отпускаем? На каком основании?

— Он однозначно не является подозреваемым, — ледяным тоном проговорил Тодд. — Отпечатки совпадают, но это косвенная улика.

— Мать вашу, Браунинг! Отпечатки — это не косвенная улика! Вы! Идиот! — Миллер уже вопил во все горло, и в любой другой момент я охотно бы к нему присоединилась. Но сейчас у меня были дела поважнее. Пусть эти двое рвут друг другу глотки, не буду им мешать, а меня ждет «Красный фонарь». Столько ниточек, как к нему (от того, что там работали две последние и одна потенциальная жертвы, до столь удачного появления Браунинга как раз в тот момент, когда Вацлав начал делиться пикантными подробностями), не вели даже к Колару. Самое время пойти и посмотреть, что там творится.

Часть 5. Сад земных наслаждений. Глава 15. Красный фонарь

Чикаго, 2004 год

Прежде всего, я решила проблему, в принципе мешающую мне попасть в массажный салон. Сгоняла домой за своей самой «любимой» фотографией, стоявшей в столовой, а потом вернулась в участок, где, стараясь не отвлекать Браунинга и Миллера от выяснения отношений, с помощью бумагорезательной машинки и ламинатора на столе Клэр вставила в пропуск Стефани свое лицо. Получилось то, что доктор прописал. Затем отправилась в галерею, чтобы узнать новости у Эшби и поговорить с Мией.

Попутно разочаровав офицера Тейта тем, что Колар — не тот, кто нам нужен (признания мы так и не получили, отпечатки пальцев — «косвенные улики», да и все равно Браунинг его отпустил), я подошла к патологоанатому, сосредоточенно работающей над последним творением маньяка.

— Что вы мне можете про нее рассказать? — поинтересовалась я.

— С этой трудно идет из-за чертовой краски. Подробно я все тебе потом расскажу, а пока… Ее задушили, — начала Эшби. — Взгляни на ссадины на шее. Как и у жертв четыре и пять, у нее вспорот живот. Скорее всего, раны снова нанесены посмертно. Но на этот раз он кое в чем повел себя совершенно по-новому. Часть ее внутренностей он положил в банки с краской. Я заметила, что кое-чего не хватает, и заглянула в одну из банок. За все годы службы не видела ничего, более нелепого. Не думаешь, что их двое, и они работают вместе?

— Нет, не думаю, — покачала я головой. — Обычно серийные убийцы вдвоем не работают. Я помню всего два таких дела: «Хиллсайдские душители» и «Лукас и Тул». Нет, тут работал один человек. Просто он изменяет почерк… Будто узнает что-то новое и принимает это во внимание.

— Что случилось, деточка? Ты белее аспирина, — одного взгляда агенту Эшби было достаточно, чтобы оценить мое состояние. — Давай, рассказывай, пока я не начала волноваться.

— Если честно, я на грани, — ответила я. — Я читала дневник моего деда. Вернее, этот дневник скорее заметки по одному расследованию… В общем, это дело, над которым он работал в Праге… Местные проститутки наняли его, чтобы он нашел и арестовал серийного убийцу. Дедушка взялся сделать это бесплатно. В двух словах: убийства в Праге напоминают те, что мы расследуем сейчас — тогда жертв тоже душили, резали и вспарывали им животы. У меня неприятное ощущение, что убийца знает историю моей семьи и плющит мне мозги.

— Ты полагаешь, убийца узнал про расследование твоего деда в Праге, и его почерк изменился, потому что он копирует почерк того убийцы? — Эшби сделала правильные выводы из моего сумбурного объяснения. — Черт знает что! Если убийца имеет сведения о расследовании твоего деда, почему бы ему не заявить об этом открыто? Почему бы ему не ткнуть тебя носом? Продемонстрировать все четко и ясно?

— Он и тычет, — развела я руками. — Это я не понимаю, на что он пытается указать. Надпись «Потревоженное убежище», а теперь вот эта «Прощенная грешница»… Он именно тычет меня носом. До меня просто никак не дойдет, что все это значит. Возможно, я все пойму, когда дочитаю. Но сначала мне надо кое-что сделать…

— Теория неплоха… С этого хотя бы можно начать… Тебе, действительно, надо дочитать дневник. Но будь осторожна! Если что, сразу звони! — поддержала меня Клэр, а потом строго поинтересовалась. — Кстати, ты ничего не забирала с места преступления? Виктория, я же знаю, ты всегда стараешься облегчить себе жизнь. Особенно если попадешь куда-то раньше меня. Ты что, думаешь, я забыла, что ты устроила тогда, в Миссисипи?

— Как я могла подумать, что вы можете что-то забыть? — ответила я и начала признаваться. — На животе жертвы лежала фотография… И еще я взяла ее пропуск на работу… И нашла серебряную розу вон там, возле сумочки…

— Так вот почему я ничего не нашла! — всплеснула руками Эшби. — Виктория, пожалуйста, больше никогда так не делай. Или делай, но говори мне прежде, чем опять убежишь бог знает куда. Договорились?

— Договорились, — кивнула я, хотя мы обе знали, что в моем случае это всего лишь слова.

Переместившись в галерею Ричарда, я нашла его и Мию в офисе. Взглядом попросив Вальдеса оставить нас наедине, я подсела к девушке. Та, конечно же, выглядела не очень, но хотя бы больше не рыдала. Правда, имелись все шансы, что она начнет снова после разговора со мной, но отложить его я не могла.

— Мия, можешь ответить на несколько вопросов? — участливо поинтересовалась я.

— Конечно, — всхлипнула девушка.

— Скажи, это ты на фотографии? — я показала снимок, взятый с тела Стеф.

— Да, я, — кивнула Мия.

— Ты, наверное, слышала, что в городе орудует маньяк, — осторожно начала я. — Это он убил Стеф, а до нее Синтию. Случилось так, что на теле Синтии он оставил фотографию Стефани, а теперь на теле Стефани оставил твою. Понимаешь, к чему я веду? — Мия кивнула, а я продолжила. — Очень важно, чтобы ты вспомнила: когда, где и кем был сделан это кадр.

Мия задумалась, честно пытаясь вспомнить, потом отрицательно покачала головой:

— Я не помню, чтобы кто-нибудь снимал меня на этой вечеринке… Это был рейв на каком то заброшенном складе где-то с месяц назад… Мы были там втроем: я, Стеф и Синтия…

— Где ты познакомилась с ними? — у меня были предположения на этот счет, но они могла быть и не верны. Однако, Мия подтвердила их:

— Мы познакомились в «Красном фонаре». Когда я устроилась туда, сначала работала просто массажисткой. А потом меня повысили. Предложили обслуживать вип-клиентов в тайном клубе. По традиции там работают всего четыре девушки. Одна уволилась, мне предложили ее место. Другими двумя были Стефани и Синтия. Как по-настоящему зовут четвертую девушку, я не знаю. В клубе действовало правило: никогда не давать своего настоящего имени ни клиентам, ни другим сотрудникам. Как нас зовут, должны были знать только охрана и владельцы. Для других — только прозвища. Ту, четвертую, называли Королевой тайн. Я была Девой соблазна. Стеф — Баронессой крови, а Синтия — Госпожой боли. Мы трое не соблюдали правило, подружились и часто тусовались вместе, но четвертая девушка уважала запрет и никогда с нами не общалась.

— Что происходило в этом клубе? — задала я следующий вопрос.

— Ну, Королева тайн принимала гостей в комнате со статуями, — начала рассказ Мия. — Клиенты переодевались…

— Переодевались? — перебила я.

— Да, они надевали викторианские плащи и цилиндры, — пояснила девушка. — И они были в масках…

— В масках… — повторила я, припоминая описание подобной одежды в записках деда. Там, где речь шла об убийце и Культе, Викторианском клубе убийц. Кажется, я все же не зря взялась раскручивать «Фонарь».

— Да, по правилам мы не должны были знать, кто они такие на самом деле, — пояснила Мия. — Эти мужчины явно были богаты и влиятельны. Все делалось для того, чтобы лишить нас, девушек, шанса шантажировать своих клиентов. К тому же так они могли получить новый опыт, играя разные роли. Они были уверены, что мы их не знаем, и так им было легче расслабиться. Деньги они платили просто безумные. И желания клиентов были такими же. Синтии и Стефани в силу ролей приходилось удовлетворять самые экзотические потребности гостей. Мне и четвертой девушке перепадали более традиционные желания. Но и их иногда было непросто выполнить…

— В каком именно помещении салона собирались члены клуба? — поинтересовалась я.

— О, это тайное помещение, о котором знают далеко не все, — ответила Мия. — Я уже упоминала о комнате со статуями. Они — своего рода замки. А у нас были четыре ключа. Два из них, серебряные маску и гвоздь, Синтия и четвертая девушка оставляли в «Фонаре». Свою серебряную розу Стеф уносила с собой. Мое серебряное яблоко делилось на две части. Одну я оставляла в салоне, другую забирала с собой. Может, вы видели ее у меня в спальне. Предметы статуям нужно было «отдавать» в определенной последовательности. Я никак не могла ее запомнить, а потому написала себе подсказку и спрятала в своем фотоальбоме.

— Спасибо, Мия, — поблагодарила я девушку, после чего попросила. — Могу я взять ключ от твоей квартиры? Мне нужна вторая половинка яблока и подсказка.

— Конечно, — Мия протянула мне ключ.

— Мия, я хочу, чтобы ты пока оставалась с Ричардом. У меня могут появиться новые вопросы, — напутствовала я девушку. — Кроме того, здесь убийца до тебя не доберется, — это я постаралась сказать особенно убедительно, хотя в глубине души стопроцентной уверенности у меня не было, о чем я и предупредила Ричарда чуть позже, прежде чем отправиться в квартиру Мии.

Когда я, наконец, вновь предстала перед охранником, я была упакована по полной программе. В руках у меня был пропуск, а по карманам рассованы роза, половина яблока и подсказка.

— Ты первая, — обрадовал меня вышибала. — Никто из девок пока не нарисовался…

— Ну и хорошо, мне больше денег достанется, — послала я верзиле ослепительную улыбку и прошла внутрь.

Массажный салон состоял из пяти помещений, осмотреть из которых я могла только четыре: мини холл, куда выходили двери других помещений, своеобразную комнату отдыха и два зала с бассейнами, ваннами и массажными столами. Дверь пятого помещения, где, по-видимому, и находились упомянутые Мией статуи, была заперта кодовым замком — шесть кнопок с цифрами от единицы до шестерки. Кода я, естественно, не знала, потому как сама, по неведению, его не спросила, а Мия ничего мне не сказала о дополнительном уровне секретности. Вариантов было два: либо снова ехать в галерею к девушке, либо пытаться угадать код самостоятельно. Маячить туда-сюда перед верзилой не хотелось, и я подумала, что наверняка в салоне где-то должна быть подсказка, ведь приходящие сюда клиенты, занятые люди, держащие в голове массу важной информации, могут забыть код. И ни им, ни владельцам «Фонаря» не нужны дополнительные трудности в виде траты времени на выяснение кода или потери состоятельного клиента из-за такой мелочи. Тем более рядом с замком висела гравировка: «В моей памяти ты найдешь источник страдания, скрепившего связующие нас узы». По моему мнению, это выглядело именно как наводка, подобная записке Мии, помогающей разобраться со статуями.

Решив не спешить с поездкой, я сначала отправилась осматривать доступные помещения. Все они были выдержаны в одном стиле — мрамор, мозаика, тропические растения, уютные диваны в восточном стиле с горой подушек-валиков. Всё выглядело вполне пристойно. Ни намека на разврат, кроме, собственно, названия салона. Вроде «У нас приличное заведение, а за то, чем наши девочки занимаются с клиентами за пределами салона, администрация ответственности не несет». Не удивлюсь, если этажом ниже для таких «занятий» есть апартаменты, сдаваемые в наем. Единственным, что как-то не вязалось с общим стилем помещений, были картины. Сюда бы больше подошли картинки из гаремной жизни или полотна Уотерхауса, а висели… Конечно, дедушка дал бы более точную характеристику стилистике этих изображений, но мне они напомнили смесь мрачного романтизма с «чернушным» ар-деко. Поскольку больше разглядывать было нечего, я решила изучить картины.

Не знаю, кто давал им названия, наверное, автор. Если это так, то у него были весьма своеобразные представления о мире. Первая картина называлась «Идеальная любовь». Она изображала полуобнаженную, связанную, замученную женщину с двумя игральными картами рядом с ней — туз червей и шестерка пик. Что из этого: играть в карты или мучить женщин — любил художник, я так и не поняла. На следующей мастер изобразил меч в клубах тумана с кровавыми римскими цифрами — тройкой и пятеркой. Эта картина называлась «К лучшему или к худшему», и в ней присутствовал некий смысл: тот, кто достает оружие, преследует некую цель, но только он знает — хорошую или плохую. Картина «Напоминание» изображала задремавшую возле столика при свете свечи полуобнаженную девушку, одной рукой придерживающую череп. Рядом с ней художник вывел римские четыре и два. Если череп — аллегория смерти, то это полотно бессмысленным тоже не назовешь. «Помни о смерти» — довольно популярная тематика художественных произведений. Последняя картина называлась «Черная свадьба». И возле не я задержалась надолго. На красном фоне в окружении цепей художник изобразил мужчину и женщину. Мужчина в плаще, цилиндре и маске один в один напоминал фигуру с наброска выжившей после нападения Томиновой, вложенном в дневник деда. А женщина в черном подвенечном платье, «украшенном» римскими единицей и пятеркой, с черной же фатой удивительно походила на шестнадцатилетнюю проститутку, как ее описывал Гас Макферсон. В правом же нижнем углу, где художник обычно указывает свое имя, белым по красному было написано «Владанна». Можно представить, какие мысли завертелись в моей голове. То, что Культ — реальная организация, следовало из записей деда. То, что художник Марк Аккерман, убивавший проституток в Праге, опять-таки по записям Гаса, мог состоять в этом Культе, вполне можно допустить. Неужели же тайный клуб «Красного фонаря» тоже имеет отношение к Культу? Или это простое совпадение, что здесь так много атрибутики, указывающей на него? Естественно, после такого мне еще сильнее захотелось проникнуть в секретное помещение клуба.

В третьей комнате вместо картин на стенах было развешано оружие: нож-керамбит, сильно осовремененный, с уклоном в фентези, кинжал-халади и классический кинжал с гравировкой — тройка и шестерка арабскими цифрами. Здесь же на серебряном гвозде висела серебряная маска, очень напоминающая ту, что описывалась дедом, равно как и ту, что я видела своими глазами, когда преследовала проникшего в участок подонка. Мне не понадобилось дополнительных намеков на то, что это и есть хранящиеся в «Фонаре» ключи к статуям. Разумеется, я присоединила их к уже имеющимся и вернулась к запертой двери.

Учитывая вышеизложенные обстоятельства и недавнее напутствие отца (все, что тебе нужно, у тебя есть), я еще раз перечитала гравировку. Если дополнить ранее сделанные выводы новым — «Красный фонарь» имеет отношение к Культу — получалось, что подсказки тоже должны быть как-то с ним связаны. Хотя бы частично. Во всяком случае, на роль «источника страданий» кинжал, которым члены Культа убивали, подходил идеально. А что это за «связывающие нас узы», как не «Черная свадьба»? Загвоздка выходила только с первой частью фразы. Традициям Викторианского клуба убийц, поощрявшим издевательства над женщинами, больше подошло бы полотно «Идеальная любовь», но «память» прямо указывала на «Напоминание». Интересно, сколько у меня попыток? Можно попробовать оба варианта? И все же я остановилась на втором варианте. Из чисто логических соображений. Если считать паролем цифры с «Напоминания», кинжала и «Черной свадьбы», ни одна цифра не повторяется, а если заменить первое «Идеальной любовью» — повторяются целых две. Конструкция кодового замка не подразумевает повторного использования цифр. Делаем вывод, результат которого я тут же применила на практике. Дверь открылась, и я оказалась там, куда так стремилась.

Обстановка в первой комнате клуба была более изысканная, чем в остальном салоне. Интерьер дополняли аквариумы и бар с шикарной стойкой, частью которой, по две с каждой стороны, и были статуи, о которых говорила Мия. Слева это были Баронесса крови, дама в стильном вечернем платье и перчатках, с крыльями, как у летучей мыши, и открытым ртом, где можно было разглядеть вампирские клыки, и Дева соблазна, обнаженная женщина, обвитая змеей с открытой пастью. Справа, соответственно, Королева тайн, девушка в длинном красивом платье с капюшоном, на одной ее руке все пальцы, кроме указательного, были согнуты, и Госпожа боли, фигура в цепях с поднятой рукой, повернутой ладонью вперед. Я бы и сама догадалась, кто есть кто, но возле каждой статуи были подсказки: «Я — такая-то, дай мне то, чего я более всего желаю» — так что шансов ошибиться не было. Взяв с блюда с фруктами, стоящего на барной стойке, вторую половину ключа Мии и став обладателем целого яблока, я достала записку с подсказкой и прочитала:

Давай скроемся под покровом, наедине с нашими мрачными ТАЙНЫМИ мыслями. Затем дай мне предмет своей страсти, и я покажу тебе, что такое СОБЛАЗН. Готовься, поскольку наша страсть будет течь, как КРОВЬ течет по жилам, и, наконец, ты будешь готов принять блаженную БОЛЬ, которая откроет тебе новый мир.

Приготовив все четыре ключа, я подошла к Королеве тайн и нацепила ей на лицо серебряную маску. В ту же секунду рука с оттопыренным указательным пальцем переместилась, и палец прижался к губам, будто призывая к молчанию. О том, что яблоко нужно пихать не самой Деве соблазна, а обвившей ее змее, пасть которой сразу же сомкнулась на предмете, догадаться было не трудно. Как и о том, что, за неимением змеи, Баронессе крови ее розу все-таки нужно запихать в рот, чтобы она прикусила ее своими клыками. Гвоздь же нужно было вставить в ладонь Госпоже боли. Там как раз для этого имелось отверстие. Эта статуя осталась неподвижна. Зато где-то сработал скрытый механизм, и в центре комнаты разъехались плиты пола, образуя проход вниз.

Атмосфера, царящая в помещении тайного клуба, показалась мне до крайности агрессивной. В основном за счет красной подсветки, ассоциирующейся с кровью. Но создатели, вполне вероятно, выбирая красный антураж, думали о страсти. Потолок нижнего холла украшала фреска с изображением все тех же дам-персонажей, что и статуи. Правую его часть занимал огромный дугообразный диван. В левой стене находились два прохода в другие комнаты, между ними — забранная решеткой ниша, и там — массивный стол с открытой книгой. Судя по тому, что можно было разобрать, это был список клиентов, имеющих доступ в клуб. Конечно же, я сразу поняла, что мне необходимо добраться до этой книги. Точнее, до тех, кто там записан. Возможно, клуб не был преемником Культа. Но его последователями могли быть некоторые из его членов. Хотя бы всего один. Тот самый, что совершил все те убийства, которые мы расследуем. И очень может быть, что он сначала начал убивать, а потом, придя сюда, узнав про Культ, стал подражать его членам. Этим можно было бы объяснить изменившийся почерк. Значит, особое внимание следует уделить тем, кто пришел сюда недавно. Хорошая версия, заслуживающая проверки. Единственная трудность — не было ни единого намека, как пробраться в нишу. Ни в решетке, ни в стенах прохода не было. Но как-то же туда попадали? Я решила для начала обследовать остальные помещения.

Левый проход привел меня в гостиную с ярко выраженным садизмом в обстановке. С потолка свисали цепи, кандалы и клетки. На стенах развесили плети, наручники, кляпы и прочую специфическую атрибутику для унижения и наказания. О назначении большинства из этих предметов я могла только догадываться. И эти догадки не заставляли себя ждать. Видимо, эта коллекция собиралась со всего мира, и видно было, что она здесь выставлена далеко не только для обозрения. Особое место отводилось скорпионоподобному креслу, на котором можно было, как величественно посидеть, так и со вкусом помучиться. Или помучить. На фоне всего увиденного обычный камин выглядел странно банальным, если бы не картина над ним: подвешенная вниз головой женщина, над телом которой поработал мастер узлов и веревки. Кажется, это называется шибари. Но откуда мне знать? А еще в стенке камина была замочная скважина. Перспектива пробраться в нишу за решеткой засияла яркими красками, хоть все это и смахивало на плохой фильм ужасов. Теперь найти бы ключ.

Правая комната представляла собой спальню, почти все свободное место в которой занимал гигантский сексодром, выдержанный в общем стиле клуба: цепи, наручники, кандалы и куча подушек. Стены тоже представляли собой выставку достижений эротического хозяйства, но в более традиционном ее понимании. Такое количество ЗБФ (заменителей бойфрендов) увидишь не в каждом секс-шопе. Тут я вообще была не в теме, хоть и свистнула бутылочку массажного масла с запахом лаванды. Единственное из представленного, что я, сообразно своим знаниям, смогу применить. Тут тоже был камин, но без замочной скважины. И над ним тоже висела картина. По некоторым элементам — та же, что и в другой комнате, но в виде «пятнашек». То есть ее еще нужно было собрать. Это я и сделала, рассудив, что вряд ли «пятнашки» являются элементом ролевых игр, а потому, вероятно, имеют более прагматический смысл. Правильно собранная картинка открывала сейф с ключом. Ключ подошел к замочной скважине. Пламя в камине погасло, а задняя стенка отъехала, открывая проход в закуток за решеткой.

Подойдя к книге, я прочитала надпись на титульном листе. Как и ожидалось, она гласила «Список вип-гостей». И начинался этот список с о-о-очень «лохматого» года. Даже не буду говорить, с какого. Скажу только, что 1929 год, когда дед расследовал убийства в Праге, был ближе к середине книги. Не знаю, почему я решила посмотреть этот период, но сделала это не зря. В числе посетивших клуб в 1930 году я нашла имя Марка Аккермана. И тут меня осенило, почему это имя показалось мне знакомым. Не только потому, что так звали убийцу в дневнике Гаса Макферсона. Выставку полотен этого художника как раз организовывал Вальдес. Похоже, все-таки следует посетить галерею, если не из личных симпатий к Ричарду, то в рамках расследуемого дела. Вдруг там тоже найдутся зацепки. Вряд ли сам Марк взялся за старое спустя три четверти века. Скорее всего, он уже умер. Но «эстафету» вполне мог передать.

Что же касается последних посетителей, там тоже не обошлось без сюрпризов. Помимо некоторых известных людей, чьи имена частенько мелькают в прессе, мне попалось имя Тодда Браунинга. Это многое объяснило в деле неожиданного освобождения Вацлава Колара. Скорее всего, Колар видел Тодда в салоне, и Браунинг испугался, что Вацлав его выдаст.

Наметив план дальнейших действий, я покинула «Красный фонарь». Галерея Ричарда, имена из книги — всем этим стоило заняться. Но сначала следует дочитать записки деда.

Часть 6. Крик. Глава 16. Потеря

Прага, 1929 год

— Марк Аккерман! Это Марк Аккерман! Значит собирались повесить все на меня?! Да, сукин ты сын?! — с каким же удовольствием я сопровождал каждую свою реплику ударом по физиономии инспектора Скальника, все еще сохранившей удивленное выражение, появившееся, едва я вошел, еле дождавшись, пока посол покинет полицейский участок. — Значит, ты его прикрывал за деньги, да?! Да?! Ты знаешь, сколько народу из-за тебя умерло, жадный ублюдок, а?! Ах, да! У тебя есть право на телефонный звонок! — я взял со стола инспектора телефонный аппарат и нанес финальный удар, окончательно вырубивший Скальника. — Ты, хитрая мразь! Сволочь! — поскольку издеваться над бесчувственным телом было не в моих принципах, я вышел из кабинета.

Вообще-то я — человек мирный. Но в данном случае не мог поступить иначе. Просто потрясающе! Сначала я думал, что он просто лентяй. Потом он повел себя, как настоящий подонок. А теперь я понимаю, почему он был так откровенен со мной, когда мы встретились впервые. Сукин сын проверял меня, искал подходящего дурака, чтобы повесить на него преступления сына Аккермана. Ну, это мы еще посмотрим! Правда, теперь все, что я могу — это как можно скорее взять Иду и вместе с ней покинуть Прагу, а затем и Европу. Мы вернемся в Нью-Йорк, как я до этого и собирался. Но сначала надо предупредить Милену и ее товарок о том, кто убийца. Сказать, что убийства теперь прекратятся, поскольку Аккерману предписано вернуться в Америку. И что привлечь к ответственности ни самого художника, ни покрывающего его Скальника не удастся. Это не в моих силах, несмотря на добытые доказательства. С этими мыслями я направился к выходу, но прежде, чем я открыл дверь, меня окликнул Сташек.

— Гас!

Выглядел Казимир не лучшим образом, поэтому я поинтересовался:

— Друг мой, что случилось? У вас такой вид, как будто вы увидели привидение…

— Случилось еще одно убийство, — ответил Сташек, а я, догадывающийся о личности жертвы, спросил:

— А где тело?

— На старой водяной мельнице. Только вам туда не добраться. Мост, который вел туда, уже много лет как разрушен, — ответил полицейский.

— Слушайте, — я принял решение. — Это, скорее всего, последний раз, когда я вас об этом прошу, но можете оказать мне еще одну услугу?

— У меня сейчас совсем нет времени… — начал было Каз, но я его перебил:

— Время и есть услуга. Просто не сообщайте пока Скальнику о случившемся. Дайте мне небольшую фору. Можете сделать это для меня?

— Ладно, — в очередной раз пошел у меня на поводу Сташек, не задавая никаких вопросов. Пожалуй, мне будет не хватать его в Нью-Йорке. Таких союзников, как он, найти непросто, и они дорогого стоят. — Пять минут. Не больше, не меньше.

— Отлично! — обрадовался я и, как вежливый человек, пару секунд из отведенной форы потратил на прощание. — Берегите себя! Счастливо оставаться, друг мой!

Найти на берегу Влтавы лодку, которую можно было позаимствовать, чтобы добраться до старой мельницы, не составило труда. Пришвартоваться и забраться на причал в опасной близости от работающего колеса было куда сложнее. Но я справился.

Перебравшись с причала на саму мельницу, рядом с дверью, ведущей к помещению, где находился ее механизм, я обнаружил небольшой бассейн. Не знаю, для каких целей он служил, и узнавать сейчас было не время, но именно на краю этого бассейна лежал труп Аполины. Как и все остальные, со следами удушения на шее, ножевыми ранениями и вспоротым животом. Отличало ее только то, что Марк вырезал ей глаза. Надеюсь, уже после смерти. Сверху на тело был наброшен кусок красной ткани, и один ее край, опущенный в воду, плавал и трепетал, как на картине в студии. Рядом с Аполиной лежало еще одно кольцо, пятое. Оно выглядело так, будто его только что сделали. Я едва и успел его поднять, как в балку, подпирающую навес над бассейном, рядом с моей головой вонзилась пуля.

Я обернулся. С той же стороны, откуда приплыл и я, к мельнице подплывала еще одна лодка. На веслах сидел Сташек, а на носу с видом ковбоя стоял Скальник и целился в меня. Пожалуй, в кабинете инспектора я хватил через край. Иначе чего бы ему открывать по мне огонь на поражение при свидетелях? С другой стороны, это логично. Если ты хочешь обвинить человека в убийстве. А он знает, кто на самом деле это сделал, проще повесить все на мертвого: мертвый спорить не станет. За то время, что эта мысль сформировалась у меня в голове, Скальник выстрелил еще дважды. И оба раза, сильно подозреваю, что не без помощи раскачивающего лодку Казимира, промазал. Одна пуля попала в стену. Вторая сбила замок на двери, ведущей на технический этаж, назовем его так. Не желая дальше испытывать свое везение и подставлять Сташека, я открыл внезапно отпертую дверь, забежал внутрь и заперся изнутри. Теперь у меня был только один путь — канализация. Ведущий туда люк располагался в самом центре помещения, где я сейчас находился. Подозреваю, что именно так тело Аполины попало на мельницу. Спускаясь в канализационный коллектор, я уже знал: это конец. Белл и Аккерман поняли, что игра окончена. Скальник хочет меня убить. А Сташек больше не сможет мне помогать. У меня было одно преимущество: я знал, кто убийца. Я знал, кого ищу. Я знал, как он перемещается по городу, вернее, под городом. Так или иначе, все должно было разрешиться очень скоро. Кстати, чем дальше я шел, тем больше укреплялся в правильности своих подозрений. А так же в том, что мое путешествие, как и все до этого (убийства, надписи, кольца, подсказки) срежиссировано Марком Аккерманом. Лабиринт канализационных тоннелей, часть из которых подозрительным образом оказывались запертыми, оставляя мне только одну дорогу, вел меня в какое-то определенное место, нужное маньяку. Что-то мне подсказывало, сейчас я шел прямо в его логово.

Но сначала Аккерман привел меня еще к одной из своих жертв. Судя по тому, что от нее осталось, и по отвратительному запаху разложившейся плоти, это была его самая первая жертва. Считающаяся пропавшей Анежка. Разумеется, рядом с ней тоже лежало кольцо, которое я поднял. Теперь их у меня было шесть.

Какое-то время я еще двигался в самое сердце канализационного подземелья. Наконец, мой путь окончился у двери со странным замком, представляющим панель из шести сегментов, в каждом из которых был паз, соответствующий одному из колец. Вставив кольца в пазы, я открыл дверь и вошел туда, куда меня вел убийца.

— Что за черт? — пробормотал я, оказавшись в каменном мешке, освещенном светом факелов, и со странной картиной на стене, изображающей уродливое создание, неизвестного мне монстра, написанной в легко узнаваемой манере. Той самой, в которой были написаны портреты проституток. Возможно, это был тот самый злобный дух, требовавший человеческих жертвоприношений от членов Культа, о котором я читал. Не зря же у меня возникло подозрение, что книга о нем оказалась у Марка неспроста.

В этот самый момент передо мной возникла фигура в плаще, цилиндре и маске. Не знаю, прятался ли Аккерман здесь, или все это время бесшумно шел за мной следом, но его появление, хоть я и понимал, что оно возможно, оказалось для меня неожиданным. Я был растерян. А Марк Аккерман — быстр. Только этим я могу объяснить тот факт, что художник, замахнувшись дубинкой, изо всех сил ударил меня по голове, а я ничего не успел предпринять, чтобы защититься, и провалился в темноту…

— Проснись! Проснись, красавица! — откуда-то издалека донесся до меня голос, и я с трудом открыл глаза.

Сначала я увидел кинжал с искривленным лезвием, а потом Марка, державшего его в руке. Судя по выражению лица Аккермана, не знаю, был ли он членом Культа, но то, что он был сумасшедшим — это точно. Я попытался пошевелиться и через мгновение осознал, что сижу, привязанный к стулу, с кляпом во рту, в самом центре студии Марка. А прямо передо мной на диванчике для натурщиц лежит связанная Ида, пребывающая в бессознательном состоянии, и именно на нее указывает кинжал.

— Я рад, что вы сумели взять след, мистер Макферсон, — тем временем снова заговорил Аккерман. — Я хочу, чтобы вы оценили мой последний шедевр, — тут художник направился к Иде и отвесил ей пощечину, приводя в чувство. — Проснись, милая, иначе ты не почувствуешь боли…

Со своего места я видел, как Ида распахнула глаза. Как сначала ее взгляд был растерянным, а потом наполнился ужасом, и она сделал попытку закричать, но ей помешала повязка, закрывающая рот, а потом — освободиться от пут, но и тут ее усилия оказались напрасными. Аккерман же в это время не стоял без дела. Занеся над Идой руку с кинжалом, он нанес ей несколько резких сильных ударов в грудь и живот. Каждый раз Ида дергалась и вскрикивала. И в такт с ней дергался и вскрикивал я, такой же обездвиженный и лишенный возможности говорить. Единственное, чего мне удалось добиться, так это вместе со стулом рухнуть на пол, потеряв при этом очки. Сцена убийства Иды перестала быть такой ошеломляюще-четкой для моих глаз. Но не для сердца…

Уходя, Аккерман разрезал веревки, удерживающие меня и Иду, и убрал кляпы. Последнее, что моя возлюбленная сделала, прежде чем умереть, это прикрыла руками кровоточащую рану на животе, где уже не жил наш ребенок. Мне же, наверное, следовало найти в себе силы, встать и, догнав Марка, прикончить убийцу его же собственным кинжалом. Но я только и смог, что подползти к смертному ложу Иды, и, вытянувшись на полу возле него, уткнуться головой в пол и закричать…

Часть 7. И смерть разлучит нас… Глава 17. Галерея

Чикаго, 2004 год

— Картина называется «И смерть разлучит нас». Кажется, что женщина на этой картине остается совершенно равнодушной к страданиям человека, упавшего рядом с ней на колени. На заднем плане мы видим темный тоннель, в тенях которого скрывается некая таящая угрозу фигура. Может показаться, что Аккерман пытается воссоздать некий момент из своего детства, связанный с изнасилованиями и страданиями. Обратите внимание на положение мужчины в этой картине. Он уязвим, слаб, беззащитен. Возможно, это то, как ощущал себя Аккерман в этот период, — воодушевленно вещал Ричард для меня и Мии.

Мия заинтересованно слушала. А я, дочитавшая записи деда и, наконец, добравшаяся до выставки Вальдеса, стояла и думала: интересно, хоть кто-то из искусствоведов, рассказывая о чувствах художника, пишущего ту или иную картину, подозревает, какую откровенную чушь он несет? Не знаю, где как, а на этой картине мы видим не ощущения Аккермана. Мы видим просто мертвую женщину и просто страдающего мужчину. Иду Скаликову и Густава Макферсона.

А еще я смотрела на полотно и не могла поверить, что Марк написал моего деда. Знал ли Гас об этом? Очень надеюсь, что если и знал, никогда ее не видел. Странно слышать из уст Ричарда о том, что Аккерман — непонятый, трагический герой, когда он просто больной ублюдок. Не удивительно, что его картины такие «живые». И убийца в моем деле — тоже больной ублюдок, который знает об Аккермане, не художнике, и восхищается этим подонком. Дедушка, я обязательно поймаю его. Для тебя. Обещаю!

— «Очищение духа», — тем временем Вальдес, и мы вслед за ним, перешел к следующей картине, которую я тоже знала. Не как художественное произведение. Как Аполину. Предпоследнюю убитую Марком проститутку. Безглазую женщину в развевающейся красной тряпке. — Впервые женщина в работе Аккермана выглядит соблазнительной. Она парит на холсте. Ветер раздувает ее красный плащ, и это контрастирует со спокойным задним планом. Красный — символ страсти и соблазна, превалирует на первом плане, но его окружают мрачные тона темно-фиолетового, серого и черного — цветов смерти. У женщины нет глаз. Возможно, это символизирует растущий гнев и смятение по отношению к женщинам, присутствующим в его жизни.

Скорее уж «фотографию» места преступления, сделанную на память, подумалось мне, когда на заднем плане в беспорядочных мазках я разглядела подобие очертания водяной мельницы и реки. Это же насколько нужно быть подонком, чтобы запечатлевать своих жертв сначала, как натурщиц, а потом в виде трупов? Вот и Владанну он нарисовал, не зная, что она выжила, не постеснявшись пририсовать рядом себя. Мне же сразу показалось, что картины в «Красном фонаре» написаны одним художником. Теперь, сначала бегло осмотрев полотна на выставке, а теперь вместе с Ричардом осматривая их внимательнее, я убедилась, что все они принадлежат кисти Марка Аккермана. Интересно, салон купил те картины или получил в подарок от благодарного клиента? Да и на следующем холсте обхватившая себя руками женщина в коротком платье, которое безжалостно треплет ветер, стоящая на фоне моста вполне может быть Франтишкой. Той самой, с которой для Густава Макферсона началось дело Перловского Потрошителя.

— «Мост над бурными водами». Женщина на первом плане выглядит встревоженной. Она смотрит прямо на нас и, кажется, не замечает бури, которая бушует вокруг нее. Огромное неспокойное небо, обычно символизирующее свободу и открытость, здесь выглядит довлеющим, тревожно нависает над пейзажем. Возможно, так Марк пытается выразить свои чувства к матери, — прокомментировал изображение Вальдес. И, очень может быть, он был прав, описывая отношения Аккермана с матерью, о которых я ничего не знала, но вряд ли стоило привязывать их к картине, где я не видела никаких аллегорий, только реальность.

— А это первая из картин пражского цикла. «Покинутая», — тем временем продолжал Ричард, перейдя к следующему полотну. — Справа мы видим лежащую женщину. Она пьяна и, скорее всего, не понимает, что вокруг происходит. В центре картины два глаза, пронзающие тьму. Они вызывают ужас. Мы знаем, что Аккерман подвергался насилию со стороны отца, и полагал, что его мать знала об этом, но оставалась в стороне, не пыталась его остановить. Именно это отражено в картине: женщина, которая, кажется, вовсе не намерена как-то реагировать на приближающуюся опасность.

И снова я была не согласна с Вальдесом, хотя кто-то вполне может обвинить меня в пристрастности и, наверное, будет прав. Улица на картине совсем не походила на улицу, несмотря на схематичный набросок домов с дверями и окнами. Мне она больше напомнила тоннель коллектора. А «два глаза» — освещающие подземные коммуникации фонари. И лежащее тело, будто вывалянное в грязи… Мне почему-то казалось, что именно так могла выглядеть Анежка, первая жертва. Не тогда, когда ее останки нашел дед. Сразу после убийства.

— Следующая картина называется «Улицы Праги», — не замечая моих сомнений, продолжал Ричард. — Аккерман провел в Праге всего несколько лет. Мы можем заметить постоянную тему: темный переулок. Посмотрите на эти цвета. Можно подумать, что стены избиты, покрыты синяками. Несомненно, впечатление от города у Аккермана сложилось самое отрицательное.

Удивительно, но на этот раз я была согласна с «экскурсоводом». Стены домов на картине, действительно, напоминали припухшую плоть, по которой кто-то как следует прошелся кулаками. Только вряд ли это отношение к городу, в котором психически нездоровому козлу удалось в полной мере реализовать свои извращенные желания. Скорее всего, это как раз таки выражение этих желаний — причинить боль тем, кто ходит по этим улицам, не имея защиты. Проституткам.

— Эта картина называется «Потревоженное убежище», — Вальдес перебазировался к очередному полотну, а меня будто током ударило. Именно эту надпись душегуб оставил на месте убийства Синтии Вудс. Я и до этого внимательно рассматривала картины, теперь же стала разглядывать их с особой пристальностью. — В конце двадцатых годов прошлого века Аккерман вслед за отцом, служившим послом, вернулся в Америку и обосновался в Чикаго. Она первая из его чикагской серии. Один из необычных аспектов картины: выбранная художником перспектива. Создается ощущение, что Аккерман — незваный гость в этой комнате. Что он почти прячется. Женщина на этой картине, кажется, пребывает в блаженном неведении и не замечает ни его присутствия, ни тьмы, которая окружает ее полное света убежище.

Она не замечает чьего-то присутствия, потому что мертва, хотелось сказать мне, но я вновь промолчала. Не знаю, насколько точно Марк изобразил место своего, я была в этом уверена, очередного убийства, но подражатель сделал это идеально. То, что я своими глазами видела в заброшенном доме, до мелочей соответствовало изображению: начиная от позы трупа и заканчивая свечами и занавеской. Увиденное подтверждало некоторые выводы, сделанные ранее, и позволяло сделать новые. Подражатель знал о темных делишках Аккермана, но либо ранее не видел его картин, либо не знал о роли моего деда в жизни художника. Потом он это узнал и, по-видимому, решил поиграть со мной, как Марк — с Густавом. Этим объясняется изменение почерка убийцы. Поэтому он начал оставлять мне подсказки.

— «Контрабандисты», — указал на следующее произведение Вальдес. — Вторая картина, написанная им в Чикаго. Чувствуется, что Марк ощущает себя здесь комфортно. Солнце восходит, прогоняя тьму. Обратите внимание на теплые тона оранжевого, желтого и красного. Возможно, Марк, наконец-то, нашел покой, и Чикаго стал для него домом.

Разглядывая пришвартованный к причалу кораблик, я вынужденно согласилась с Ричардом. Картина и вправду производила положительное впечатление. В ней не было ничего тревожного и угрожающего. Но я все равно не могла избавиться от сложившегося у меня, как сказал бы Вальдес, довлеющего, образа Аккермана. Картины в «Фонаре» тоже не все были мрачно-угнетающими. Дремлющая девушка, например. Может быть, Аккерман, действительно, почувствовал себя в Чикаго комфортно. Потому что понял, что сможет здесь продолжать творить мерзости.

Но если вы думаете, что я поколебалась в своей уверенности, что Марк Аккерман — безжалостный убийца и больной подонок, вы ошибаетесь. Уже следующая картина вернула все на круги своя.

— «Прощенная грешница», — указал Вальдес на картину, изображающую обнаженную женщину, странно изогнувшуюся на красном полотне у ног молитвенно сложившего руки ангела. Смерть Стефани Уолленс во всей ее «красе», с лужей красной краски вместо подстилки и без статуи ангела. — Нет сомнения, что изображенная здесь женщина находится в уязвимом, подчиненном положении. Она сжалась. Она словно просит, чтобы ее простили. Возможно, это представление Аккермана о том, как его мать должна была молить сына о прощении за то, что не сумела защитить.

Я покачала головой, снова имея возможность сравнить картинку и реальное место преступления. Мольба о прощении? Может быть. Но скорее всего мольба о пощаде. Странная тяга у Марка к ангелам. Эта неизвестная мне девушка, Анника Витти в пражском парке. И талантливая сволочь-подражатель, который на этот раз, как правильно я выразилась в разговоре с Клэр, ткнул меня носом в живопись. Других причин рассовывать по банкам из-под краски вырезанные внутренние органы я не видела. Эта сука играет со мной, как Марк — с дедом. Только вместо колец использует картины. Намекает, что следующее убийство повторит еще одну из них? Возможно, следующую, написанную в Чикаго? Но если я думала, что судьба, наконец-то, сделала мне подарок — возможность предугадать следующий шаг убийцы, я жестко обломалась. Картины из чикагской серии в галерее закончились.

— Эта картина называется «Доктор Хайд». Первая работа лос-анджелесского периода, — «приземлил» меня Ричард. — Мы знаем, что в тридцатых годах отец Марка стал губернатором в Калифорнии. В это же время Аккермана поместили в психиатрическую клинику, где он все равно продолжил писать. Человек на этой картине символизирует собой психиатра, лечившего Марка. Это карикатурное изображение бесчестного человека, чьи глаза скрыты за толстыми стеклами очков. В картине чувствуется оттенок снисходительности. Взгляните на его улыбку. Это лицо деревенского дурачка. Очевидно, что к этому человеку Марк не испытывал ни уважения, ни интереса.

— Что не удивительно, — на этот раз я не сдержалась и высказалась, заслужив покровительственную улыбку Ричарда. Не знаю, о чем подумал он. Жуткий мужик в очках и с улыбкой-оскалом вязался разве, что со страхом, а не с уважением и интересом. Я же имела в виду то, что нашедшая «героя» награда — психушка, которая по нему не просто плакала, а ревмя ревела — вряд ли понравилась Аккерману. Представляю, как он бесился. И как бы мне хотелось, чтобы следующее полотно, изображающее заточенного в камеру изуродованного мужчину со шрамом на лбу и в смирительной рубашке, являлось не портретом одного из пациентов клиники, а автопортретом самого художника. Впрочем, отчасти так и было. Если не лицом, то душой Марк Аккерман был именно такой урод. Но картина называлась «Безумный», что тоже точно характеризовало автора.

— Человек вполне буквально лишен разума. Обратите внимание на швы на его лбу. Ему, судя по всему, сделали лоботомию. Это воплощение худшего кошмара Марка. Тюрьма для тела и души. Хотя человек стоит в углу, где его окружает тьма, из открытого окна на сцену льется свет. С жестокой иронией показано, что герой не видит этой дороги к свободе и остается узником, — поведал Вальдес, после чего переместился дальше. — Следующая картина называется «Ученик». Название работы подразумевает, что Марк связан с изображенным на ней человеком. Хотя Аккерман оказался в положении узника, он сумел вырваться на свободу через своего ученика, на которого символично льется свет. Он использует этого человека, чтобы вырваться из своей тюрьмы.

Получив подтверждение очередному своему предположению, я внимательно изучила изображенного на картине человека, видя только один способ, как Аккерман мог «вырваться на свободу» через «ученика» — рассказав ему о себе правду, тем самым подвигнув продолжить дело «учителя». Но бездушная маска вместо лица, не имеющая ничего общего с человеческими чертами, ничем мне не помогла. Только тем, что раз у Марка один раз нашелся последователь, что мешает ему появиться и еще раз? Наверное, следует покопаться в полицейских архивах. Вдруг там отыщется информация по этому «ученику» из Лос-Анджелеса. Или по другим чикагским убийствам. Вряд ли Аккерман удовлетворился двумя жертвами.

— Последняя картина в экспозиции — «Беатрис», — в качестве финального акцента Ричард выбрал еще одну «светлую» картину Марка, заставляющую поверить, что хоть к кому-то он был способен испытывать искреннюю симпатию. Или процедуры возымели действие, и Аккерман хоть на время, вряд ли навсегда, стал нормальным человеком. — Женщина на этой картине — медицинская сестра — кажется, символизирует для Марка его идеал женщины. Возможно, она им и являлась. Внимательная, любящая, соблазнительная, она окружена тонами белого, как ангел. Цвет кожи у нее насыщен и полон жизни, что делает картину непохожей на его ранние работы. Это все, — закончил Вальдес и направился в офис.

Мия осталась рассматривать картины, а я последовала за Ричардом, чтобы, прежде чем отправиться на поиски в другое место, убедиться, что нашла все возможное здесь:

— У тебя есть еще какая-нибудь информация о Марке Аккермане?

— Все, что у меня есть, это книга, которую выпустил факультет изящных искусств, — ответил Вальдес. — Она лежит на стенде в центре экспозиции. Откуда вдруг такой интерес?

— Это имеет отношение к моему делу, — пояснила я. Ричард все равно, в некотором роде, был в курсе. — Убийца оставил на месте двух преступлений послания. Надписи «Потревоженное убежище» и «Прощенная грешница». До сих пор я не знала, что они значат.

— Ты хочешь сказать, что убийца знает о Марке Аккермане? — Ричард задумался. — Маловероятно… Аккерман совсем неизвестен здесь. Он впервые будет представлен публике.

— Поэтому тебе придется дать мне полный список тех, кто продал вам картины, и список людей с факультета изящных искусств, причастных к этому проекту. Можешь это сделать? — попросила, а скорее потребовала я.

— Да, конечно, — охотно согласился Вальдес. — Но на это потребуется время. Я займусь списком прямо сейчас, и как только он будет готов, я тебе позвоню.

Поблагодарив Ричарда, я отправилась знакомиться с материалами книги об Аккермане в поисках «чикагского следа». Увы, несмотря на то, что в книге были представлены те картины, которые не удалось купить, чтобы выставить в галерее, написанных в Чикаго среди них не было. Несколько зарисовок из Йемена, пейзажи и женщины в чадрах. Еще одна, на удивление, симпатичная, пражская улочка. И продолжение «Репортажа из психушки»: портреты пациентов и врачей с гротескными непрорисованными лицами.

Что ж, какая бы замечательная экскурсия у Ричарда не получилась, тут все, что могла, я узнала. Может, найду что-то новенькое в компьютерах конторы?

Часть 7. И смерть разлучит нас… Глава 18. Архив

Чикаго, 2004 год

Добравшись до офиса, я никого там не нашла, кроме уборщика, уныло двигающего шваброй возле своей тележки. Ой-ой! Надеюсь, Браунинг и Миллер просто отправились по домам праздновать Рождество, а не изодрали друг друга в клочки и попали в больницу с травмами разной степени тяжести. Впрочем, мне их, в том числе и Клэр, отсутствие только на руку, потому как нужную информацию я собиралась искать, пользуясь компьютером агента Эшби. У нее был подходящий уровень доступа. Второй, как у постоянного сотрудника, а не первый, как у меня, которую только перевели. Плюс, иногда помогая ей в работе, я знала ее пароль.

Поиск по запросам «Аккерман» и «Перловский Потрошитель» дал результат, чему я обрадовалась. Но, как оказалось, рано. Просматривать найденные файлы могли агенты с уровнем доступа не ниже четвертого. Я чертыхнулась, развернулась… и уперлась взглядом в Клэр, с интересом за мной наблюдающую.

— Что вы здесь делаете? — вопроса поумнее мне в голову не пришло.

— Почему мне кажется, что я застукала тебя за чем-то нехорошим? — многозначительно хмыкнула патологоанатом. — Я там, внизу, вся в делах, пришла взять бланки протоколов… а ты тут — нате! Только не говори, что ты под моим именем пыталась найти какие-то файлы.

— Не пыталась, а нашла. И, ох, как хочу их прочитать, — ответила я чистую правду. Выражаясь метафорически, Клэр для меня была, как Сташек для дедушки. — Только доступ получить не могу. Нужен хотя бы четвертый уровень.

— Не хочешь ли ты сказать, что нашла зацепку? — с интересом поинтересовалась Клэр.

— Ну… да, возможно, нашла, — замялась я. — Но я сейчас не буду все рассказывать. Меня учили не раскрывать детали, пока на руках не будет всех фактов.

— Да? — Эшби недовольно прищурилась. — Ну и какой идиот тебя этому учил?

— Вы. В Куантико. Помните? — я послала Клэр невинный взгляд, на что она только и смогла ответить:

— Да, помню… — потом она задумалась. — Уровень доступа четвертый, значит… Я знаю только одного человека с таким уровнем. Это Тодд. Но этого разговора не было, и я никогда тебе не советовала покопаться в его компьютере, вместо того, чтобы создавать проблемы мне. Я знаю, что ты любишь срезать углы, но зачем делать такое, что может вполне реально стоить тебе работы?

— Потому что я чувствую себя ответственной за смерть Стефани, — вздохнув, призналась я. — Когда я загнала убийцу на крышу, я могла его снять, но не сняла…

— Почему? Рука не поднялась? — спросила Эшби и сразу же попыталась меня утешить. — Я знаю, это бывает даже с лучшими из лучших…

— Извините, но вы меня успокаиваете, как будто я — мужик, у которого не встало, — подмигнула я Клэр, после чего выдала на полном серьезе. — Рука не поднялась, да… В каком то смысле… Я висела, вцепившись ими в крышу.
Кстати, этого разговора тоже не было.

— Лучше бы этого разговора, действительно, не было. Я ушам своим не верю! Это никуда не годится. Ты сама знаешь, что стало бы с делом, сорвись ты с крыши и разбейся насмерть? — для приличия запоздало попричитала патологоанатом, после чего много спокойнее продолжила. — Ладно, не волнуйся. Удачи тебе, деточка. Когда у тебя будут все нужные факты, не забудь про меня, поделись.

— Конечно, — обещала я и, дождавшись пока Клэр уйдет, отправилась очаровывать уборщика: чтобы добраться до компьютера Браунинга, сначала нужно отпереть кабинет, а у него, в силу должности, есть, чем это сделать.

— Только через мой труп, сеньорита! — ответил уборщик на мою просьбу «одолжить ключи на минуточку». И поскольку трупов мне и без него хватало, я решила удалить его менее радикальным способом, а помогла мне в этом кофеварка, стоящая в коридоре. Несколько раз нажав на кнопку выдачи, при этом забыв поставить под кран стаканчик, и дождавшись, когда лужа на полу приобретет нужный размер, чтобы обеспечить «мастера чистоты» работой минут на двадцать, я вернулась в офис, где «обрадовала» уборщика:

— Эта тупая машина опять сломалась…

Естественно, с горестным вздохом парень отправился возюкать шваброй в коридор, а я, забрав с его тележки ключи и, на всякий случай, отвертку, потопала в кабинет Браунинга. Между нами, когда я познакомилась с Тоддом и начала на него работать, я и подумать не могла, что однажды попытаюсь взломать его компьютер. Разумеется, то, что он в один прекрасный день начнет препятствовать следствию, чтобы скрыть свои маленькие секреты, мне тоже не приходило в голову. Зато я искренне надеялась, что смогу подобрать пароль к его компьютеру. Обычно ему подобные особо не мудрят и придумывают что-то элементарное, вроде дня рождения жены, или держат на столе подсказку. Браунинг соответствовал номеру два. Я пробралась в его компьютер. Ура! Но открыть файлы почему-то все равно не смогла. Увы… Значит, единственное место, где я смогу в них покопаться — архив на уровне Б-3. Но доступ туда ограничен лицами категории «А». Поминая не самыми приличными словами все эти уровни доступа и категории, я стала думать, как заполучить ключ начальника.

Где Тодд может держать такой важный ключ? В сейфе. Где в кабинете шефа-полицейского может находиться сейф? За картиной. Их тут две. Бинго! Сейф оказался за первой. Судя по сканеру отпечатков пальцев, открыть его будет проще, чем я ожидала. Что трудного: снять отпечаток пальца с любимой кружки шефа, стоящей на столе, когда я буквально несколько часов назад в этом практиковалась? Одним словом, когда я, заполучив ключ, направилась к лифту, время, условно отведенное уборщику на ликвидацию кофейного озера, еще не закончилось.

Вставив ключ в специальную скважину рядом с кнопкой лифта, я получила возможность спуститься на нужный этаж. Но не попасть сразу в архив. Дверь, ведущая в охраняемый системой лазеров коридор перед архивом, тоже была заперта. Электронным замком. И от него ключ-карты у меня не было. Где ее взять, я не знала. И панель управления, в которую можно было бы залезть и оборвать пару проводков, находилась с другой стороны. Получается, пробраться туда можно только через вентиляцию, что мне не по силам. Я, конечно, стройная девушка, но не до такой степени, чтобы туда протиснуться.

А вот панель электронного замка на двери, ведущей в соседнее помещение — комнату саперов, располагалась с наружной стороны. Это означало, что путь к нужной информации просто станет чуть длиннее, чем предполагалось изначально.

Вскрыв панель так предусмотрительно прихваченной с тележки уборщика отверткой, пальцами внутрь лезть я побоялась. Если я чего-то и опасаюсь, так это электричества. Но мне пришло в голову, что электрический разряд в схему вполне способен заменить мои дергающие проводки пальцы. Для подобного воздействия у меня в кармане как раз имелся шокер. Обычно я, так бывает, забывала о его присутствии и вспоминала только тогда, когда испытывала сильное желание применить его к Браунингу. Устроить терапию, так сказать. Чтобы он стал похож на человека. Как хорошо, что сейчас я о нем вспомнила. Отвернувшись и для верности прикрыв лицо рукой, я поднесла шокер к содержимому панели, и он меня не подвел. От произошедшего скачка напряжения схему коротнуло, и дверь в «саперную» открылась.

Вообще-то, «саперной» это помещение мы так между собой называем. На самом деле у него много функций. Например, оружейная. Потому что тут хранится оружие группы захвата, которой достается самое вкусное. Например, автоматическая винтовка М16А1 с досылателем затвора и цилиндрическим пламегасителем, магазин на двадцать патронов. Но саперы тоже тут ошиваются, потому что здесь главный пульт управления их «паучками».

«Паучок» — это система дистанционного обезвреживания взрывных устройств. Модель управляемого робота повышенной адаптивности. Он — дистанционно управляемый, благодаря наличию суставных ног может перемещаться по пересеченной местности. Кроме того, в каждой ноге размещены электромагниты, позволяющие взбираться по вертикальным металлическим стенам и даже потолкам, что еще больше расширяло его возможности. Ну, до чего же милая и полезная «зверушка». Как понимаете, именно на «паучков» я возлагала свои надежды, касающиеся дальнейшего проникновения в архив. Кстати, не только потому, что их размеры, где-то с кошку, позволяли пролезть за вентиляционную решетку.

Удобненько устроившись в кресле перед пультом управления СДОВУ, я активировала одного из роботов. На мониторе сразу же появилась картинка того, что у «паучка» сейчас было перед «глазами». Взявшись за джойстик, я пару минут погоняла малыша по «саперной», чтобы приноровиться к управлению, а потом подвела его к нужной стене. Решетку, прикрывающую вентиляционный тоннель, естественно, пришлось снять мне, с помощью все той же отвертки, но дальше «паучок» отправился один. Я провела его по вентиляции, вывела в начало коридора и даже увидела главный пульт управления лазерами и замками, отключив который, я смогла бы беспрепятственно пройти к цели. Но едва, под моим управлением, робот сделал пару шагов через коридор к пульту, картинка на мониторе странно задрожала и исчезла.

— Черт, лазеры! Так просто их не увидишь! — естественно, догадалась я. — Нужно придумать, как сделать их лучи видимыми. Иначе мне «паучка» не провести.

Путь к цели стал еще немножко длиннее. Активировав второго робота, я решила разбить глобальную задачу на несколько более мелких. Сначала открыть первую дверь, ведущую в начало коридора. Потом поработать над визуальными эффектами — проявить лазерные лучи. И в заключение добраться до дальнего «выключателя». Поскольку сразу за первой дверью была площадка, не попадающая в поле действия лазеров, «вертеть» робота я могла, не боясь его потерять. Подведя помощника к стене, я заставила его вскарабкаться на нее, и направила к панели управления дверью, после чего нажала на кнопку «пуск». СДОВУ поднатужился и стрельнул лазером по панели, сжигая ее.

Вернув «паучка» на пол, я вышла из «саперной» и заглянула в открывшуюся дверь. Теперь предстояло придумать, как пройти коридор, не «тараня» лазерную защиту наугад. Сняв со стены порошковый огнетушитель, такими были напичканы все помещения участка в целях соблюдения пожарной безопасности, я сорвала пломбу и распылила содержимое вглубь коридора. Не помню, откуда я почерпнула этот приемчик. Скорее всего, увидела в каком-то кино. Но он сработал. Лазеры проявились. Правда, в получившемся «дыму», ничего больше я не видела. Оставалось положиться на объектив робота.

Вернувшись к пульту управления «паучком», я убедилась, что сквозь порошковую завесу его «глаза», действительно, видят лучше, и взялась за джойстик. Было весело. Как в какой-нибудь компьютерной игре. Правда, в ней нельзя было сохраниться, и после каждого неудачного хода приходилось начинать сначала, активируя нового робота. Чтобы добраться до главного пульта, их мне понадобилось три. В результате оказалась сожжена еще одна панель. Больше препятствий на пути к необходимым файлам, я очень на это надеялась, не было.

Архив представлял собой цилиндрическую комнату, стены которой уходили вниз еще на пару этажей и состояли из «файлохранилищ». Как они называются на самом деле, я понятия не имею. Тем более, меня интересовали не они сами, а связанный с ними компьютер привычного мне вида, за который я и уселась. Введя прежний поисковый запрос, я не стала оборачиваться, чтобы посмотреть, что творится за моей спиной и внизу, какие манипуляции производятся «поисковой системой», чтобы результат появился на экране, просто дождалась его.

Поиск по темам «Аккерман» и «Перловский Потрошитель» дал следующие результаты: дело 1932-236.
Файл 1932-236-01 не найден…
Файл 1932-236-01 был уничтожен 13.08.1932
Файл 1932-236-02 не найден…
Файл 1932-236-02 был уничтожен 13.08.1932
Файл 1932-236-03 не найден…
Файл 1932-236-03 был уничтожен 13.08.1932
Файл 1932-236-04 не найден…
Файл 1932-236-04 был уничтожен 13.08.1932
Файл 1932-236-05 не найден…
Файл 1932-236-05 был уничтожен 13.08.1932
Файл 1932-236-06 не найден…
Файл 1932-236-06 был уничтожен 13.08.1932
Файл 1932-236-07 отсутствует, был изъят свидетелем-консультантом Густавом Макферсоном 04.07.1932
Файл 1932-236-08 не найден…
Файл 1932-236-08 был уничтожен 13.08.1932
Файл 1932-236-09 не найден…
Файл 1932-236-09 был уничтожен 13.08.1932
Файл 1932-236-10 не найден…
Файл 1932-236-10 был уничтожен 13.08.1932
Найдено 0 файлов по делу 1932-236. Если полученная информация оказалась неполной, обратитесь к оригинальным документам, хранящимся в центральном архиве в Вашингтоне, округ Колумбия, США.

— Теперь понятно, почему ничего не получилось открыть с компьютера Тодда, — буркнула я. — Кто-то подсуетился и удалил файлы. Не тогдашний ли губернатор Калифорнии Аккерман? Не сам, конечно… Интересно, документы, которые изъял мой дед, еще у нас?..

Поскольку в архиве тоже делать было больше нечего, я решила отправиться домой, чтобы попытаться найти то, что забрал дед. Но не успела сделать и пары шагов, как меня окликнул сердитый голос Браунинга.

— Макферсон! — Тодд шел ко мне, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. — Вам многое придется объяснить! Вы знаете, что вам здесь находиться запрещено?

— Слушайте, я просто стараюсь что-то сделать, вместо того, чтобы отсиживать задницу в надежде, что все само собой получится, — начала объясняться я, но слушать меня никто не собирался. Тем более, начальник:

— Это и есть ваша работа! Создать психологический портрет преступника, предугадать следующий ход, а не гоняться за убийцами по темным переулкам на джипе! Подозреваю, вы кино пересмотрели! Ну-ка, скажите, кто заплатит за все оборудование, которое вы покалечили?!

— Ох, мать моя женщина, ну выставьте мне счет! — я тоже заговорила на повышенных тонах.

— У меня нет выбора, я отстраняю вас от работы! — если Браунинг хотел меня удивить, у него не получилось. Ничего непредвиденного он мне не сказал. — Вам придется объяснить свои действия дисциплинарному комитету!

— Не стоит так напрягаться! Я ухожу! — если честно, это заявление стало неожиданным даже для меня самой. Но спустя секунду я поняла, что дело давно к этому шло. С того самого момента, как я попала в «добрые руки» шефа Браунинга, которому пришлась не ко двору. Засунув руку во внутренний карман куртки, я достала свой значок агента и, грустно посмотрев на него, все же мне нравилась моя работа, швырнула его Браунингу.

— Ха-ха-ха! — издевательски рассмеялся Тодд, поймав мой значок. — Этого я от вас и ожидал! Сматываешь удочки? Ты просто богатенькая девочка, которая убегает, если что-то идет не так, как хочется.

— Да пошел ты, Браунинг! — слышать такое было обидно. — Ты меня не знаешь!

— Знаю — не знаю, но это тебе с рук не сойдет, — Тодд продолжал глумливо скалиться, и мне это совсем не нравилось, поэтому я пустила в ход свой главный козырь, пару часов назад неожиданно попавший мне в руки:

— Думаю, сойдет. Иначе некий список сенаторов и больших чиновников станет достоянием публики. Список людей, принадлежащих к одному садо-мазо-клубу. Твоего имечка там нет, а?

— Да, как ты смеешь?! — расчет оказался верным. Теперь Браунингу стало не до смеха.

— Держись от меня подальше, Тодд, — веско припечатала я с огромным удовольствием. — Иначе у прессы будет праздник. А ты, кстати, женат…

— Ах, ты, сучка! — судя по тому, как дернулся шеф, он был недалек от того, чтобы съездить мне по физиономии. Если честно, потом я жалела, что он сдержался, лишив меня возможности ответить ему тем же.

— Богатенькая сучка, — теперь я послала Браунингу язвительную улыбку, — которая только что тебя сделала, — и с гордым видом удалилась.

Теперь я понимала, почему некоторые предпочитают карьеру частного детектива карьере копа или федерала. Система создана для людей, вроде Браунинга, Скальника или семейки Аккерман. Если ты — часть системы, ты на них работаешь. Всем остальным достаются объедки или того похуже. Думаю, мне жаловаться не стоит. По крайней мере, мне больше повезло, чем Иде Скаликовой. Не говоря уже о всех тех девушках, которых убили Марк и его подражатели. Ну что же. Даже работая в Бюро, я не всегда следовала правилам, теперь же, когда я не там, тем более не обязана это делать. Разве не так?

Часть 7. И смерть разлучит нас… Глава 19. Мост Томиновой

Чикаго, 2004 год

Дома тоже было тихо. Радио больше не транслировало рождественские гимны. Только дрова уютно потрескивали в камине. Видимо, папа отправился спать. Да и мне следовало бы сделать то же самое, но у меня оставалось еще одно дело — найти документы из архива, позаимствованные дедушкой.

Прикинув, где бы они могли быть спрятаны, я заглянула под бильярдный стол. Зашла в столовую. Прошла на кухню. Не для того, чтобы сделать еще печенья. Осмотрела зимний сад. Если до этого я шутила, то сейчас настроение у меня было подходящее, чтобы вправду тяпнуть водочки, но я не стала этого делать. Затем поднялась на второй этаж, где завернула во все комнаты, исключая спальню отца. Не хотелось его будить без особой надобности. Проверила все ящики в столах и комодах. Заглянула за все картины. На задней стороне жуткой картины в кабинете отца я разглядела какой-то бугор. Взяв со стола нож для бумаги, чтобы добраться до спрятанного, не повредив картину, я сделала надрез. Из тайника выпали какие-то листки. Но это были не документы, которые я искала, а продолжение дневника Гаса Макферсона, который я с перерывами читала весь вечер. Устроившись в отцовском кресле, я продолжила чтение:

Прага, 1929 год

Моя жизнь превратилась в кошмар. Страдания Иды, наконец, окончились, зато мои только начинались. Я шел по улицам, ослепший от горя. Почему я не смог ее защитить? Что было бы с ней, не возьмись я за это дело? Нежный голос Милены вернул меня к реальности. Она сказала, что нам нужно спрятаться, потому что полиция, без сомнения, ищет меня. Безопаснее всего было убежище Владанны, куда Роман и Петр с радостью нас пустили, но мы не могли там оставаться вечно.

У каждого из нас, меня, Милены, Владанны, братьев Есенских, были свои причины покинуть Прагу. Что до меня, то я хотел поквитаться с этим поддонком. Мы уплыли из Праги на лодке. Какие-то друзья Романа помогли нам добраться до другого города. Оттуда на поезде мы отправились во Францию, в Гавр. Там мы купили пять билетов до Нью-Йорка.

Нью-Йорк, 1935 год

Я вернулся не в ту Америку, из которой уезжал. Нищета достигла самой высокой за всю историю отметки, а экономика — самой низкой. Мы кое-как устроились, воспользовавшись моими старыми связями, а потом я получил по почте несколько газет. В одной из статей рассказывалось о серии убийств в Чикаго. Таких же, как убийства в Праге. Я связался с полицией Чикаго, но им было нужно больше доказательств. И все же того, что я рассказал, оказалось достаточно для того, чтобы допросить Герберта Аккермана. Он ответил предложением, от которого не смогли отказаться. Деньги. Много денег. Имя Аккермана осталось незапятнанным, но его принудили сдать Марка в клинику.

Памятуя о событиях в Праге, боясь, что меня обвинят в этих убийствах, я пробрался в контору и выкрал все документы, которые могли бы меня защитить. В их числе я нашел добровольное признание за подписью Аккермана, в котором он рассказал историю жизни своего сына. Теперь этот ублюдок в психушке, где ему и место. До меня доходили слухи, что они переехали на запад.

Спустя несколько лет полицейский детектив сделал предложение бежавшей с ним бывшей проститутке и получил согласие.

Пригород Чикаго, 1956 год

В тот день мы работали в саду. Милена занималась цветами, я подстригал газон. Вдруг зазвонил телефон. Это был полицейский из Лос-Анджелеса. Мое сердце отчаянно заколотилось, а ладони вспотели. И вовсе не от того, что я переусердствовал с газоном.

Его звали Марк Харрисон, и он быстро подтвердил мои худшие опасения. Он работал над делом серийного убийцы и зашел в тупик. Обстоятельства дела оказались знакомыми: пять убитых проституток, всем нанесено множество ножевых ранений и вспороты животы. Единственная разница состояла в том, что убийца в Лос-Анджелесе похищал части тела — кисти или ступни жертв. Я был единственной зацепкой позвонившего полицейского. Я спросил: каким образом меня можно было связать с его делом? К этому времени мое сердце стучало, как бешеное, и весь я покрылся потом. Харрисон спросил, знакомо ли мне имя Аккерман. Сердце замерло, пот стал ледяным, меня затрясло. Я знал, что это день придет. Я знал, что этот подонок вернется, чтобы превратить мою жизнь в ад. Я знал, что должен был убить этого подонка, когда у меня появился такой шанс. Однако Харрисона больше интересовал старший Аккерман. В Праге я с послом не встречался. А сейчас он стал губернатором Калифорнии. Похоже, Харрисон шел за ним, а не за Марком. Я сказал ему, что это был Марк. Аккерман-отец был здесь ни при чем. Он сказал, что все обстоит как раз наоборот, поскольку Марк Аккерман лежит в психиатрической клинике и не может быть убийцей.

Мы проспорили несколько минут. Его теория имела право на существование, как и моя. Так мы никуда бы не пришли. Он попросил меня приехать в Лос-Анджелес и помочь в расследовании. Я сказал, что и близко к этому не подойду. Харрисон настаивал, чтобы я приехал, до тех пор, пока я не пригрозил бросить трубку. Только после этого он перестал на меня давить. Он попросил меня прислать все, что у меня было по моему старому делу. Я послал ему документы, украденные мною из ФБР, признание Аккермана и все остальное. Я удивился тому, какое облегчение испытал, отправив ему эти проклятые бумаги. Не могу объяснить, но я, наконец, почувствовал, что это больше не мое дело. Я посоветовал Харрисону быть начеку. Особенно если он думает, что в дело вовлечен Герберт Аккерман. Я все равно в это не верю. Наверное, у Марка на воле есть «ученик» или еще кто-то. Как я уже сказал это больше не моя проблема…

Отложив, действительно, последние страницы дневника, я задумалась. Несмотря на то, что с ними случилось, бабушка Милена и дедушка Густав сумели найти свое счастье. Неудивительно, что члены нашей семьи так несгибаемы. С такими-то предками. Дедушка ухитрился почти одержать верх над Аккерманами. А я урою подражателя. Вот только жаль, что не удалось прочитать документы, ради которых я прошла через море трудностей и создала себе кучу проблем. Возможно, если отправиться в Лос-Анджелес, я смогу что-то разузнать про бумаги и «ученика», которого Марк даже сподобился нарисовать. Вдруг Харрисон еще жив. Или его родственники мне чем-то помогут. Вдруг я найду там зацепку, которая приведет меня к другому «ученику» или «ученику ученика», который сейчас орудует в Чикаго.

Решив завтра прямо с утра заказать себе билет на самолет до Лос-Анджелеса, я подумала, что на сегодня с меня хватит. Можно отдохнуть. Но звонок телефона снова нарушил мои планы.

— Привет, деточка, это я, — в трубке раздался взволнованный голос Клэр.

— Что случилось? — насторожилась я.

— Я снова вернулась в офис и подняла трубку на твоем телефоне, — ответила Эшби. — Он, проклятый, просто обзвонился. В общем, это звонил парень по имени Вацлав-что-то-там. Он был в легкой истерике. Сказал, что слышал крики и какой-то шум из соседней квартиры. Я решила, что, может быть, это важно. И что ты можешь быть в курсе, о чем идет речь.

— Да, я в курсе. Спасибо, я проверю, — испытывая легкое замешательство, ответила я.

Соседняя с Вацлавом квартира принадлежит Мие, которая сейчас находится в галерее под наблюдением Ричарда. Кто же может там шуметь? Сама Мия, за которой Вальдес не уследил? Или убийца, проникший туда в поисках «следующей жертвы», не обнаруживший ее, но нашедший кого-то другого на замену?

— Ах, да! — тем временем продолжила Клэр. — Ты нашла что-нибудь в файлах, до которых пыталась добраться?

— Да, но новости не такие потрясающие, как я рассчитывала, — ответила я, пытаясь побыстрее завершить разговор. — Но зато у меня есть новая зацепка. Думаю, мне стоит слетать в Лос-Анджелес. Это долго рассказывать. Я все объясню, как только представится возможность. Надеюсь, что до отъезда. А сейчас мне стоит посмотреть, что творится в кампусе.

— Хорошо, деточка, будь осторожна, — напутствовала меня Эшби, и я сорвалась к машине.

Дверь в квартиру Мии была приоткрыта. Настороженно открыв ее полностью, я вошла и окликнула девушку. Мне никто не ответил. Но на полу я нашла очень тревожную улику: следы свежей крови, ведущие в ванную. Будто туда кого-то тащили.

— Вот дерьмо! — выдала я и поспешила в ванную, боясь обнаружить худшее.

Едва открыв дверь, я увидела безжизненное тело девушки, перегнутое через край ванны. Голова ее была опущена в воду. Подбежав к ней, я начала ее вытаскивать, совсем забыв об осторожности. Тут же за это поплатилась. Кто-то подскочил ко мне сзади и воткнул в плечо шприц, быстро надавив на поршень. Транквилизатор. И довольно сильный. Я немедленно почувствовала его действие: перед глазами все поплыло, я выпустила не успевшую захлебнуться Мию. Девушка упала на пол, а я нашла в себе силы вытащить шприц и обернуться. И еле успела уклониться от кинжала, которым, появившись из-за занавески, попыталась ударить меня фигура в плаще, цилиндре и маске. Осознав, что оказать достойное сопротивление убийце я не смогу, я попыталась сбежать. Выскочила из ванной, повернув защелку, захлопнула дверь и устремилась к выходу. Но далеко убежать не успела. Да и не стремилась. Я знала, что дверь в ванную не станет серьезным препятствием для преступника, несколько раз пробившего фанеру своим оружием, а затем попросту выбившего ее. Но секундной задержки хватило мне, чтобы схватить стул и как следует огреть выбравшегося. Жаль, сил вырубить его не хватило. Фигура вновь напала на меня, размахивая кинжалом, а я могла только уворачиваться. Впрочем, мне удалось применить к убийце несколько приемов. Я даже смогла как следует двинуть его о шкаф и после привалить упомянутой мебелью. Это могло бы привести меня к победе, если бы не укол. С каждой минутой транквилизатор действовал все сильнее, и я поняла, что не смогу добить маньяка. Потому что банально потеряю сознание. Чисто на автомате я достала телефон и ткнула в кнопки, услышав почти мгновенно:

— Служба спасения 911. Что случилось?

— Специальный агент Виктория Макферсон. Мне нужна поддержка. Я в Чикагском университете, — я попыталась обрисовать ситуацию.

И тут на меня снова напал этот урод. На редкость крепкая зараза, которой особо не повредил ни стул, ни шкаф. А поскольку я находилась уже на пределе, глаза застилало красным, и сил совсем не осталось, ему удалось чиркнуть клинком мне по предплечью. Выронив телефон, я схватилась за рану. И этот инстинктивный жест принес больше пользы, чем все выученные в Академии приемы. Каким-то невероятным образом я ухитрилась сбить с преступника маску. Но воспользоваться своим нечаянным успехом, увидеть лицо убийцы, уже не успела, потому что ноги больше не держали меня, и я упала. Последнее, что я увидела, почти провалившись в сон, так это поднимающего маску убийцу и входящего в комнату Колара. Что ж, теперь я точно знала, что подражатель — не он. А Вацлав теперь знал, кто убийца, потому что тот еще не успел надеть маску. Это знание стоило ему жизни. Быстрым уверенным движением фигура полоснула Колара по горлу кинжалом. Вацлав упал. Убийца убежал. А я провалилась в сон.

Когда спустя некоторое время я пришла в себя в состоянии, хуже любого похмелья, в голове сразу же закрутилось множество вопросов. Где специалисты службы спасения? Почему убийца не стал меня добивать? Где Мия, если здесь ее нет? Есть ли шанс, что она еще жива? В ответе ни на один из них я не была уверена. Уверенность была только в том, что пистолет тридцать восьмого калибра, который я разглядела в брошенной на пол, раскрытой сумочке Мии и забрала, мне пригодится. Что теперь мне нужно поехать в галерею, чтобы выслушать объяснения Ричарда. И что для спасения Мии мне нужно понять, какое место подражатель выбрал для следующего убийства, в чем мне могли помочь картины Аккермана.

С объяснениями Вальдеса пришлось повременить, потому как в галерее его не оказалось. Я не могла его винить за то, что он отнесся к моей просьбе без должной ответственности. Он был обычным человеком. Гражданским, как говорят полицейские. Он не понимал всей важности порученной ему задачи. Поэтому я отложила его поиски и выяснение отношений до лучших времен. В отличие от спасения Мии, это могло подождать. Я сразу отправилась снова рассматривать картины, собираясь потом воспользоваться компьютером Ричарда, чтобы по ключевым словам отыскать нужную точку на карте.

Полотна лос-анджелесского периода я сразу отмела. По всему выходило, что там действовал не Марк, а еще один подражатель. Наш же убийца мнит себя последователем именно Аккермана, значит, будет руководствоваться его опытом. Так же я исключила картины чикагской серии, которые убийца уже воспроизвел. Насколько было бы легче, если бы удалось найти остальные холсты этого периода. Но их нет. И в полицейских архивах больше не покопаешься, чтобы разузнать о местах обнаружения других чикагских жертв. Потом я «отложила в сторону» несколько картин из пражской серии. Те, где не изображались люди. И ту, где Марк нарисовал деда. Хотелось думать, что подражатель не зайдет так далеко. Кроме того, Мия не значила для меня столько, сколько Ида для Густава Макферсона, а маньяк в своих извращенных играх-повторюшках соблюдает абсолютную точность.
Какие же ключевые слова стоило использовать при поиске? Получалось, что «Чикаго», «Прага», «Влтава», «гавань», «водяная мельница», «мост» и «канализация». Опираясь на записки деда, я добавила еще «парк», «набережная» и «приют». Таких работ в коллекции не было. Но, может, их просто не нашли?

Вернувшись к компьютеру, я начала забивать в поисковик выбранные ключевые слова в разных комбинациях. Во всех случаях поисковая система либо не выдавала ничего, либо слишком много ссылок. И только когда я ввела «Чикаго», «Прага», «мост», в результате оказалась только одна ссылка на статью «Городская жизнь» газеты «Чикаго Геральд» за 1956 год.

Город Чикаго по праву гордится тем, что в нем проживает самая многочисленная чешская община в Америке. Многие ее представители помогали поднимать этот город. Город Чикаго и Министерство иностранных дел Чехословакии объединили усилия и выделили фонды на создание монумента, который увековечит старания чешской общины, тяжелым трудом помогавшей строительству одного из величайших городов Америки. Этим монументом станет мост. Он будет уменьшенной копией Карлова моста в Праге. Возведение моста начнется в мае этого года. Мост будет назван именем Владанны Томиновой, главной жертвовательницы в этом проекте.

— Есть! Это оно! — почему-то я ни минуты не сомневалась.

Я мчалась на Мост Томиновой, наплевав на правила дорожного движения. Несколько раз на перекрестках еле успевала увернуться от машин, в отличие от меня, ехавших на зеленый свет светофора. А дважды даже срезала углы. В прямом смысле, «проложив» тем самым новые пути через газоны и ограждения. Мне гудели, свистели, кричали, но я не обращала на это внимания. Когда же возможность проехать, даже по собственноколесно проложенным дорогам, исчезла, я выскочила из джипа, прихватив пистолет, и побежала.

Еще издали я заметила тело Мии, лежавшее у основания моста, почти на границе с водой, и нависающего над ней убийцу в церемониальном наряде и с занесенным кинжалом. Почему-то он не торопился наносить удар. Может, считал, что я еще в отключке, и ему нечего бояться. Может, читал какую-то обрядовую формулу. Мне было все равно, я медлить не собиралась, как только оказалась на расстоянии точного выстрела, прицелилась и нажала на курок. Фигура в плаще дернулась и упала в воду. Преодолев сильное желание последовать за убийцей, чтобы выловить его, прежде чем он пойдет ко дну, и узнать, наконец, кто он, я подбежала к Мие и удостоверилась, что она еще жива, хоть и ранена. А затем снова позвонила в службу спасения.

Вылет в Лос-Анджелес пришлось отложить на несколько дней, но от своих планов я не отказалась. Просто меня на пару с Мией упекли в больницу. Я понимаю, зачем это нужно было девушке, но я прекрасно могла обойтись одной перевязкой. Лекция Ричарду тоже отменилась. Он навестил меня в больнице и, увидев на больничной койке, сам все осознал. Зато о том, что водолазы так и не нашли тело убийцы, я узнала от Клэр лично, а не по телефону. Нашлись только маска и цилиндр, которые прибило к берегу ниже по течению. После этого агент Эшби попыталась убедить меня остаться дома. По ее словам, все кончено. Возможно, для кого-то. Но не для меня. Я лечу в Лос-Анджелес.

Часть 8. Финал. Глава 20. Поездка

Лос-Анджелес, 2 января 2005 года

Номер в отеле, где я остановилась, вполне можно было назвать небольшим, но уютным. По крайней мере, до тех пор, пока в нем не поселилась я. Теперь же какой-никакой порядок царил только на столе, где стоял ноутбук. Все остальное: пол, стулья, кровать — было погребено под кипами бумаг, касающихся дела, которое я начала расследовать, как агент ФБР, а теперь продолжала по собственной инициативе. Тут были и распечатанные на принтере репродукции картин Марка Аккермана, и копии дел шести фактических и одной несостоявшейся жертв чикагского убийцы, по дружбе сделанные для меня Клэр, и брошюры о выставке в галерее Ричарда, и то, что мне самой удалось накопать в интернете о семейке Аккерман, и документы, переданные мне инспектором Харрисоном.

Я встретилась с ним в первый день нового года. Его адрес мне подсказали в лос-анджелесском полицейском управлении. Харрисону уже под восемьдесят, и он давно уже на пенсии, но на память инспектор пока еще не жаловался. Во всяком случае, он еще помнил, что такое работа полицейского, как тебя могут выдернуть из дома в любой момент, и ночью, и в праздник, а потому благосклонно отнесся к разговору со мной. И об интересующем меня деле он многое помнил, даже хранил кое-какие документы. Правда, не те, что отдал ему дедушка. Они остались в деле. Зато он любезно согласился передать мне несколько газетных вырезок и свои записи, предупредив, что его выводы немного отличаются от официальной версии.

Вернувшись от Харрисона, я хотела немедленно приняться за изучение новой информации, но усталость взяла свое, и я сначала позволила себе нормально выспаться. И вот, сегодня, я с новыми силами принялась за работу, уверенная, что личность убийцы в маске скрывается где-то здесь, в разбросанных по номеру документах. Нужно только внимательно изучить их все, установить связь между их содержимым и, очень на это надеюсь, узнать, куда копать дальше.

После нескольких часов беспрерывного чтения, если бы меня кто-то спросил, я рассказала бы такую историю:

Герберт Кларк Аккерман родился в 1879 году в богатой и влиятельной чикагской семье. Уже в раннем возрасте он начал проявлять лидерские качества. Будучи единственным ребенком в семье, он лишился родителей, когда ему было двенадцать лет. Вскоре после этого прискорбного события мальчик переехал к своему дяде в Орегон. Там он поступил на службу в принадлежащую дяде компанию, после чего отправился получать инженерное образование в Стэнфордский университет. В 1905 году он женился на дочери банкира из Сан-Франциско. Годом позже у четы родился сын Марк. Супруга через некоторое время погибла при землетрясении. (Так что я оказалась права: все претензии Марка к матери оказались исключительно домыслами Ричарда. Даже если отец и был с ним жесток, защитить Марка с того света мать не могла. Разве что пребывая в образе ангела, которых Аккерман-младший периодически рисовал.) Девять лет спустя Герберт Аккерман вступил в повторный брак. На этот раз с юной француженкой. Он много времени проводил в разъездах. Зарю Первой мировой войны встретил в Англии. В последствие он оставил инженерную работу ради дипломатической карьеры. На протяжении более десяти лет он занимал важные дипломатические посты, путешествуя вместе с сыном по странам Азии и Европы. В конце 1929 года он вернулся в Америку (все помнят — почему) и некоторое время жил в Чикаго. Через три года переехал в Лос-Анджелес, где остался уже надолго. Именно в Калифорнии его политическая карьера переживает настоящий взлет. Его избрали губернатором Калифорнии и переизбирали в этой же должности до 1953 года. Он умер от рака в 1958 году в Лос-Анджелесе, прожив всего лишь год после завершения последнего срока своего правления (К статье в интернете прилагалась фотография Герберта. Жаль, я так и не смогла найти фото Марка, чтобы узнать, насколько отец и сын внешне походили друг на друга. Но это так, лирическое отступление).

Что касается Марка, о нем я почти ничего не нашла ни в интернете, ни где-либо еще. Только несколько отсылок к его выставке в чикагской «Галерее Вальдеса», которая «продлится до 31 января 2005 года». В них об Аккемане-младшем говорилось, как о прожившем бурную жизнь малоизвестном американском художнике первой половины двадцатого века, много путешествовавшем по миру, прежде чем осевшем в Лос-Анджелесе. Потенциальным посетителям предлагалось « окунуться в мир чистых сильных эмоций, исходящих из полотен Марка Аккермана; полюбоваться его пейзажами и портретами, в которых невероятным образом сочетаются сны и реальность, осознанное и непроизвольное, безмятежность и тревога». И ни слова о его «шалостях» в Праге или Чикаго и пребывании в психиатрической клинике. Единственной новой информацией, которую я почерпнула, стали имена организаторов и спонсоров выставки, которые я так и не получила от Ричарда: Джеральд Картер, руководитель факультета изящных искусств, и некий фонд «Лабиринт».

Что же касается серии убийств в Лос-Анджелесе, то согласно материалам Харрисона получалось, что период с декабря 1955 года по март 1956 года в глухих переулках были обнаружены тела пяти убитых проституток. На каждом из них остались следы множества ножевых ранений. Тела были обезображены. Внутренние органы отсутствовали. Некоторые конечности были отсечены. На месте преступления не было обнаружено ни единой улики. Свидетелей, понятное дело, тоже не было. Журналисты, прозвавшие убийцу Лос-анджелесским Потрошителем (как они, однако, неоригинальны) выступили с жесткой критикой действий полиции, назвав ее некомпетентной. Харрисон, ведущий данное расследование, находился под колоссальным давлением. Ему было предписано отыскать злоумышленника в кратчайшие сроки. 19 марта 1956 года полиция, наконец, задержала подозреваемого в зверских убийствах. Арест произвел инспектор Харрисон. Он выследил его и взял с поличным, когда тот наблюдал за очередной проституткой (В этом месте к запискам полицейского прилагалась газетная статья «Лос-Анджелес трибьюн» с фотографией подозреваемого. Увы, портретного сходства с «Учеником» я не нашла, как ни старалась. Впрочем, лицо на картине своей схематичностью этого и не предполагало. А еще там были фотографии жертв. Без конечностей. Жуткое зрелище, очень напоминающее то, что я видела собственными глазами). Предполагаемым убийцей оказался двадцатисемилетний Гарольд Перрен. Ранее Перрен проходил курс лечения в психиатрической клинике при институте Бромдена. По мнению привлеченных полицией экспертов, у подозреваемого наблюдались многочисленные симптомы душевного расстройства. Тем не менее, двумя годами ранее он был выписан из клиники после того, как врачи признали его состояние удовлетворительным.

Еще на стадии расследования инспектор Харрисон отметил сходство со старыми преступлениями в Праге 1929 года и Чикаго 1931 года, начал подозревать Аккермана (правда, сначала не того) и вышел на моего деда, который переслал ему весьма интересные документы, с которыми мне так и не удалось ознакомиться. Кстати, как оказалось, с пресловутым признанием Герберта Аккермана, больше вообще никто не сможет ознакомиться, потому что в феврале 2003 года его передали журналисту Эмилю Зарковичу, который, по его заверениям, завершал работу над биографией этого человека.
Ссылаясь на необходимость работы с подлинными документами, журналист забрал признание, но так и не вернул его. Да и сам, как сквозь землю провалился (Последнему обстоятельству я не удивилась, потому что выяснила, что Эмиль Заркович — журналист, никогда не существовал. Он был венгерским художником и пианистом. И умер еще в 1904 году. А прославился своим единственным шедевром — картиной «Смерть и юная девушка», о которой упоминается в книге о «Культе». Той, что мой дед нашел у Марка в мастерской. У меня были все основания предполагать, что это тот, кого я ищу, назвался чужим именем и выкрал признание). Поскольку Харрисон оказался одним из немногих, кто прочитал признание Герберта, он высказал предположение, что лос-анджелесский убийца действует под влиянием Марка, психически неуравновешенного художника. Начальство не разделило его точку зрения, мотивируя это тем, что Марк Аккерман с 1932 года содержится в институте Бродмена, где благодаря лечению доктора Эдварда Келли более двадцати лет успешно подавляет свои преступные наклонности. Харрисон не стал спорить с руководством, хоть для себя и решил, что чудовищная натура Марка Аккермана вполне могла, в конце концов, снова взять свое, и, будучи не в состоянии покинуть институт, Аккерман мог найти подельника, который совершал бы убийства вместо него. Несколько раз посетив институт с целью допроса Аккермана, Харрисон установил, что художника часто навещает некто Гарольд Перрен, на первый взгляд безобидный молодой человек, три года лечившийся в клинике от незначительных психических расстройств. Он стал за ним следить, что и закончилось арестом.

Разумеется, сначала Перрен все отрицал, но сломался буквально через два дня и во всем сознался. Произошло это после того, как он узнал о смерти Марка Аккермана, погибшего при пожаре (Тут была еще одна вырезка из «Лос-Анджелес таймс», рассказывающая о пожаре. Всего, вместе с Марком, погибло десять человек, в том числе и доктор Келли, его лечащий врач. Судя по снимку, его портретное сходство с «Доктором Хайдом» не подвергалось сомнению. У полиции были серьезные основания предполагать, что именно Марк стал причиной трагедии, но доказательств так и не нашлось. Тревогу подняла медсестра, отлучившаяся пообедать с сынишкой и хорошо знавшая «предполагаемого поджигателя», поскольку раньше она была ассистенткой доктора Келли). Как ни старался Харрисон, Перрен не признал, что Марк был его «наставником» в убийствах. Но инспектор не изменил своего мнения относительно роли художника в этой истории.

После ареста Перрена и смерти Марка убийства прекратились, а Харрисон вдруг решил ознакомиться с работами Аккермана. Картины эти, согласно гипотезе инспектора, и стали мотивом для убийств Гарольда. Он описывал их, как нездоровые, тревожащие, однако обладающие недюжинной силой. Чего нельзя было сказать о работах Марка периода его длительного пребывания в клинике. Поскольку материалы дел я изучить так и не смогла, насколько убийства соответствовали картинам, сказать не могу. Но что касается впечатления от работ Аккермана — согласна полностью.

В результате я определила для себя несколько направлений дальнейшего поиска. Например, мне было интересно узнать, что это за фонд «Лабиринт». Да и об избежавшей печальной участи сгореть при пожаре в клинике медсестре хотелось разузнать побольше. Как ассистентка лечащего врача, она могла что-нибудь знать об Аккермане. Но только я решила воспользоваться ноутбуком, зазвонил телефон. Пришлось вспоминать, куда я положила его после того, как прочитала очередное сообщение от Ричарда, по несколько раз на дню напоминающего мне, как он скучает и ждет моего возвращения. Звонила Клэр.

— Привет, Вик! Как там у тебя? — поинтересовалась судмедэксперт. — Тебе удалось встретиться с тем инспектором, с которым ты хотела повидаться?

— Привет, Клэр, — ответила я. — Да, встретилась. Он передал мне свои записи по делу. Кажется, я немного продвинулась вперед, пытаясь установить связь между всеми этими убийствами.

— Серьезно? Маньяк, который убивал женщин, затем подражатель, продолживший его дело спустя без малого тридцать лет, а потом еще один, почти через полвека? Прямо как-то не по себе… — отметила Эшби.

— Да, жутковато, — согласилась я. — Но еще тут кое-что личное. Мой дед был замешан в этом. Он лишился кое-чего большего, чем просто иллюзий. Подумать только, они сделали из него подозреваемого! Ради него я хочу узнать правду, чего бы мне это ни стоило.

— Ты слишком зациклилась на этом деле, — пожурила меня Эшби. — Не подай ты в отставку, не пришлось бы сейчас биться над этим в одиночку.

— Опять ты за свое, Клэр, — вздохнула я. — Я знаю, что ты не одобряешь мое решение об уходе из ФБР, но пахать на придурка Браунинга… Нет уж… Уволь…

— Ну, не вечно же Браунинг будет тут сидеть, — ободрила меня Эшби. — Никому в чикагском отделении не понравилось, что он закрыл расследование сразу после смерти убийцы в маске.

— Напомню тебе, что у нас нет никаких доказательств, что эта мразь, действительно, подохла, — вклинилась я. — После того, как я его подстрелила, он упал в воду. Однако, насколько мне известно, его тело так и не нашли.

— Да, тут не поспоришь. И у тебя, разумеется, есть право сомневаться, — согласилась Клэр, но тут же возразила. — Но под мостом Томиновой течет ледяная вода. Даже если он не погиб от твоей пули, вода реки добила его.

— Мне бы твою уверенность… — вздохнула я. — Когда я думаю о женщинах, которых этот маньяк…

— Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, Вик, — перебила меня Эшби прежде, чем я «утонула в пучине грусти». — Если я как-то могу тебе помочь…

— У тебя есть какие-нибудь новости о Мие? — тут же воспользовалась я любезным предложением Клэр. — Она все еще в больнице?

— Ей уже лучше, — ответила Эшби. — Она приходит в себя после шока. Врачи настроены оптимистично. Скоро она сможет отправиться домой. Я вчера заезжала проведать ее. Она собирается уехать из Чикаго. Слишком много дурных воспоминаний.

— Что новенького в ФБР? Миллер так и мучается желудком? — я решила поговорить и на темы, не касающиеся расследования.

— Ага, его стошнило прямо во время новогоднего ужина, — подхватила Клэр. — Какой-то шутник подложил ему табаско в канапе с лососем. Браунинга мы давненько не видели. После твоей отставки он почти не появляется в конторе. Правда, сильно ничего не изменилось. Он никогда не был особо близок с агентами.

— Да уж, и не говори, — фыркнула я. — Такой ледяной глыбе самое место в огромном бокале виски. Интересно, сколько ему заплатили, чтобы закрыть дело и поскорее отправить его в архив? Многие высокопоставленные персоны частенько… навещали девушек до их убийства, и Браунинг был одним из них. Когда я думаю, что работала на него… ох… мне дурно делается.

— Надеюсь, Ричард не донимает тебя? — настала очередь Клэр поговорить не о деле. — Он оставил мне на автоответчике несколько сообщений…

— Мне тоже, — ответила я. — Справлялся о Мие. Он чувствует себя виноватым в том, что отпустил ее, дав зеленый свет убийце.

— Я знаю, он тяжело это воспринял, — подхватила Эшби. — Однако где доказательства того, что убийца не прикончил бы сперва его, прежде чем добраться до Мии? В любом случае, он по тебе скучает, это уж точно. Он с нетерпением ждет твоего возвращения.

— У меня к тебе последняя просьба, Клэр, очень большая, — идея внезапно пришла мне в голову. Странно, что я раньше об этом не подумала. — Мне нужен доступ к базе данных ФБР.

— Для твоего расследования, да? — естественно, догадалась Эшби. — Ух, ты! Кажется, мне вновь предлагают поступиться правилами… Хорошо. Код доступа сменился несколько дней назад. Я проверю его и перешлю тебе, идет?

— Спасибо, Клэр, — поблагодарила я и попрощалась. — До скорого!

Закончив разговор, я, наконец, подошла к столу и приступила к поискам во всемирной сети. Первым делом я нашла сайт фонда «Лабиринт», где и узнала, что он — общественная организация, целью которой является продвижение искусства и оказание поддержки деятелям культуры. Основателем фонда была Беатрис Аллен, сделавшая это в 1961 году на пожертвования Герберта Аккермана, губернатора Калифорнии и страстного поклонника живописи. Целью фонда является сохранение произведений искусства, а также продвижение молодых художников. Сферы деятельности фонда крайне разнообразны: организация выставок, восстановление старых картин, присуждение стипендий, проведение оценочных работ, оказание финансовой поддержки и юридической помощи. Фонд уважает право художников на конфиденциальность и гарантирует соблюдение всех авторских и смежных прав на их работы.

— Герберт Аккерман — любитель живописи? Хм… И эта Беатрис Аллен… Нужно выяснить о ней побольше. Не та ли это «Беатрис» с картины Марка… — вслух подумала я и ввела в «поисковик» следующее ключевое слово.

Интернет сообщил мне, что Беатрис Аллен родилась в 1912 году в Сан-Диего. Отец ее был врачом, мать — музыкантом. От нее она унаследовала любовь к искусству и восхищение живописью — страсть, которой она не изменяла до гробовой доски. Получив образование медсестры, она работала во многих общественных больницах, прежде чем ей удалось найти место в институте Бромдена, частной клинике для душевнобольных. Там она проработала более двадцати лет, проявляя исключительный профессионализм и сострадание к пациентам. После того, как она стала ассистенткой ведущего врача клиники, она разработала новые программы лечения, опирающиеся на силу искусства. В 1956 году после пожара Беатрис Аллен покинула клинику, чтобы всецело посвятить себя искусству. В 1958 году она стала наследницей губернатора Герберта Аккермана. Большую часть унаследованных средств она вложила в развитие искусства, организовав фонд «Лабиринт», которым управляла до самой смерти. У Беатрис Аллен был сын Генри, однако они не особо ладили. В 1985 году он погиб в автомобильной катастрофе, после чего Беатрис взяла опекунство над внуком, который стал главной радостью в последние годы ее жизни. Умерла Аллен в 2002 году в Нью-Йорке. Ее обширная коллекция произведений искусства перешла в распоряжение фонда.

— Черт! Так и есть! Это медсестра с единственной нормальной картины Аккермана! — воскликнула я, разглядывая прикрепленную к статье фотографию красивой женщины. — И она же — судя по всему, та самая, спасшаяся от пожара, о которой я тоже хотела узнать. К чему бы Аккерману-старшему оставлять ей свое состояние? Вряд ли только потому, что Марк испытывал к ней нежные чувства… Ее сын и внук могут стать еще одной интересной зацепкой. Вот только как звали внука?..

Я снова погрузилась в паутину интернета, но ни о Генри Аллене, ни о его сыне ничего найти не смогла. Может, с базой ФБР мне повезет? Тем более Клэр как раз выполнила свое обещание и прислала сообщение с паролем.

Когда система предоставила мне доступ к базе данных ФБР, я начала искать в ней информацию о тех, кто был мне интересен. Начала с Гарольда Перрена. В базе на него было стандартное досье с общей информацией, особыми приметами и обвинениями. Ничего нового я не узнала. Разве что то, что Гарольд повесился в собственной камере через два месяца после ареста.

О Беатрис Аллен не нашлось ничего. А вот о ее сыне Генри — многое. Прежде всего, оказалось, что его полное имя — Генри Марк Аллен. Это объясняло щедрость Герберта Аккермана по отношению к его матери. Генри был сыном Марка, внуком Герберта и вообще тем еще кадром. В его досье обнаружились обвинения в мошенничестве со страховкой, подделке и использовании фальшивых документов, хранении наркотиков, ограблениях, бытовом насилии. Судя по фотографии, Генри внешне очень походил на деда.

Но самую интересную информацию содержала графа «Прочая информация». Согласно ей Генри Аллен встречался с Марией-Анжеликой Вальдес, которая погибла вместе с ним в аварии в 1985 году. У Аллена и Вальдес был ребенок по имени Ричард.

— Ричард Вальдес… Не может быть… — поначалу я еще надеялась, что это просто совпадение, но приложенная к досье фотография Генри и Марии мгновенно убила эту надежду. Женщина на фотографии и мой бойфренд — одно лицо, как принято говорить. — Боже правый! Если Ричард — внук той самой медсестры, а значит и Марка Аккермана, почему он никогда мне об этом не рассказывал?

Пребывая в шоке от увиденного, я лихорадочно принялась снова искать телефон и набирать номер Ричарда. На том конце голос Вальдеса вежливо сообщил мне, что сейчас его нет, но я могу оставить ему сообщение.

Я не стала ничего оставлять, а принялась собирать вещи. Мне нужно немедленно вернуться в Чикаго и раз и навсегда все выяснить.

Часть 8. Финал. Глава 21.Возвращение

Чикаго, 3 января 2005 года

Дома Ричарда не было. Не оказалось его и в галерее. Оставалось проверить студию или прочесывать Чикаго, заглядывая во все места, где он любил бывать. Я остановилась на студии. И дома, и в галерее Вальдеса я бывала неоднократно, а вот в свою студию Ричард меня никогда не приглашал, объясняя это тем, что не привык демонстрировать даже близким людям неоконченные работы. За то время, что мы были с ним знакомы, ни одной завершенной вещи я так и не увидела, но списывала это на творческий кризис, проявляющийся в том числе и в творческих метаниях: Вальдес никак не мог определиться с видом изобразительного искусства, в котором желал бы творить. Сейчас же, в свете вновь открывшихся обстоятельств, узнав то, что Ричард скрывал от меня, я предположила, что если ему есть, что прятать, то легче всего это сделать именно там. Вы видели когда-нибудь студию человека искусства? Если нет, то поверьте мне на слово: такого «пожара в бардаке во время наводнения» вы не увидите больше нигде.

Не буду скрывать, в голове у меня кружились не самые приятные мысли. Но я пока что старалась на них не зацикливаться, обвиняя Вальдеса лишь в скрытности. Если бы у меня был такой предок, как Марк Аккерман, и я знала о его «шалостях», я бы тоже это скрывала. Особенно после того, как узнала, что полиция расследует дело убийцы, копирующего его мерзости.

— Ричард, ты здесь, Ричард? — окликнула я Вальдеса, войдя в студию, но его не оказалось и там.

Однако, дверь была открыта, и печь-буржуйка, о которой Вальдес неоднократно упоминал, а я, учитывая большое количество пребывающих поблизости легковоспламеняющихся жидкостей, сетовала, почему он не купит нормальный обогреватель, была разожжена. Это говорило, что он ненадолго отлучился, чему я обрадовалась, надеясь, что он не появится до того момента, как я успею оглядеться. Если худшие мои опасения не подтвердятся, на что я в глубине души очень рассчитывала, беседовать с ним о родстве с Аккерманом будет много легче.

Большую часть студии занимали неоконченные скульптуры. Не знаю, как с технической точки зрения, а визуально выглядели они ужасно. Я даже испытала мимолетное чувство благодарности, что Ричард не показывал их мне. Соврать, что они мне нравятся, я бы не смогла, а говорить правду — не захотела бы. На одном из стеллажей я заметила фотографию маленького Ричарда со своей матерью, Марией Вальдес, и лишний раз убедилась, как они похожи. Что касается остальных находок, чем больше я видела, тем сильнее в моей душе разгоралось беспокойство, а подозрения перерастали в уверенность.

В одном из чуланов я нашла картину, иллюстрирующую трагическое событие в жизни Гаса Макферсона. А также убийственное безумие Марка Аккермана. Зачем Ричарду понадобилась копия этой картины? Или копия висит в галерее, а это оригинал? На верстаке обнаружился карандашный набросок, выполненный совсем недавно и изображающий убийцу в знакомом костюме: маске, цилиндре и плаще. Он очень походил на рисунок Владанны Томиновой. И все же был другим. В шкафчике рядом я обнаружила кипу писем, написанных еще от руки, а не на компьютере, как делают многие сейчас. Бегло пробежав глазами их содержание, я поняла, что нашла переписку Марка Аккермана с Беатрис Аллен. Марк, действительно, почувствовал себя лучше, закрутил роман с Беатрис. Она родила от него сына. Но потом Аккерман снова стал агрессивным, бессердечным, ненавидящим всех и вся, и Беатрис, думая о сыне, попросила о переводе, чтобы хотя бы некоторое время с ним не встречаться. Марк же писал, что скучает, что нынешние картины кажутся ему пустыми, не то, что раньше, когда он был на свободе. И единственная его радость — Гарольд. С ним он может обсудить силу своих прежних картин. Мольбу тела, скручивающегося в адских муках, шторы цвета крови, стеклянные глаза, дома, двери которых — точно рот, раскрытый в безмолвном крике. Сюда же затесались и несколько страниц из украденного «журналистом Зарковичем» признания Герберта Аккермана:

Я не знаю, скольких он убил. Десять человек? Двадцать? Больше? Белл показал мне его картины перед самым отъездом из Праги. Марк устроил настоящую резню. Почему он так поступил? Неужели это кроется в его работах? Быть может, он находил умиротворение в созерцании смерти девушек, которые служили ему натурщицами? В Чикаго он вновь принялся за старое. Моей вины в его преступлениях нет. Однако я — его отец, а значит оставаться безучастным не могу. Я обо всем договорился с Келли. Он позаботится о Марке и проследит, чтобы подобные трагедии более не повторялись.

— Значит, это Ричард забрал признание у Харрисона, представившись фальшивым именем… — прошептала я, все еще не желая верить в худшее, пытаясь придумать Вальдесу оправдания. Вроде того, что он, подобно прадеду, желал скрыть тайну своей семьи, чтобы иметь возможность жить спокойно, а не боясь, что кто-то все узнает.

Все мои оправдания рассыпались в прах, едва я заглянула еще в один чулан и обнаружила там ворох тряпья, при ближайшем рассмотрении оказавшимся накидкой, которую носил подонок, пробравшийся в полицейский участок. Тот, кого я преследовала, когда чуть не сорвалась с крыши. Тот, кто вколол мне транквилизатор. Тот, с кем я дралась в комнате Мии. Тот в кого я стреляла. В накидке обнаружилось отверстие от пули, а на черной ткани были засохшие пятна. Кровь.

— Ричард… но почему? — прошептала я, сама не зная, что имела в виду. Почему он меня не убил, хотя ему представилось целых две возможности? Или почему он стал Чикагским Потрошителем, как его дед?

Одно я знала точно: ждать Ричарда и что-то выяснять у него теперь бессмысленно. Нужно звонить в полицию. И только я протянула руку, чтобы достать телефон… хлопнула дверь. Вернулся Вальдес.

— Ты уже здесь! Рад тебя видеть! Как добралась? Удачно, надеюсь? Твое пребывание в Лос-Анджелесе было успешным? — как ни в чем не бывало затараторил он, но потом заметил мой потрясенный вид. — Вик, ты выглядишь странно… В чем дело?

— Ричард, я узнала, что ты — внук Марка Аккермана… — ответила я, стараясь говорить спокойно, но внутренне насторожилась. Больше всего сейчас мне хотелось, что Вальдес ответил на все мои вопросы, отмел подозрения, дал логичное объяснение всем находкам. Но противоположный вариант тоже имел место быть, а потому нужно оставаться в полной боевой готовности. Прецеденты были уже дважды.

— Это так, — спокойно, даже слишком спокойно, ответил Ричард. — Я выяснил это чуть более двух лет назад, когда умерла моя бабушка. Для меня это стало откровением. В тот момент я почти уже отчаялся продолжить карьеру художника и сосредоточился на управлении галереей. Работы Марка Аккермана перевернули всю мою жизнь.

— Но ты ведь всегда говорил, что совсем недавно открыл для себя работы Аккермана. Почему ты обманывал меня? — я все еще надеялась, что скрытность объясняется неловкостью от столь нелицеприятного родства.

— Во всем виноват художественный директор. После аукциона, на котором тот купил несколько картин, он совершил гениальный поступок — вытащил на свет божий работы забытого художника! Я не хотел портить момент его славы и рисковать оттолкнуть его от себя. Галерее, знаешь ли, необходимо финансирование, — обломал меня Ричард.

— Я нашла в одном из твоих ящиков страницу из признания губернатора Аккермана. Выходит, это ты приходил к инспектору Харрисону, представившись Зарковичем? — продолжила спрашивать я.

— Это была всего лишь невинная уловка! Я собирался вернуть документы… — это объяснение звучало весьма правдоподобно.

— Я нашла в чулане черную накидку. Она поразительным образом напоминает ту, что носил убийца. На ней до сих пор осталась кровь. В том самом месте, куда я его ранила, — выложила я свой главный козырь.

— Не понимаю, как она сюда попала… — Ричард выглядел растерянным. Не будь я полицейским, у меня и тени сомнения не возникло бы, что он говорит правду. Но я им была, а потому заметила некоторую наигранность в его поведении. — Должно быть, убийца пытается подставить меня. Бросив на меня тень подозрения, он ставит под удар тебя.

— В таком случае, ты не будешь возражать, если я заберу эту накидку на анализ крови. А еще я могла бы убедиться, что у тебя не осталось следов от ранения, — это была проверка, которую Ричард, как ни прискорбно, не прошел. Хотя, кого я обманываю? Даже если бы он согласился с моим предложением, я бы не отступила. Но Вальдес и не думал соглашаться. Более того, он начал приближаться ко мне, и мне очень не понравилось то, как он начал это делать — как кошка приближается к мыши:

— Да, ладно, Вик… Ты что, не веришь мне?.. Это же я… Ричард… Твой Ричард…

— Я верила тебе, но теперь об этом не может быть и речи, — ответила я, прикидывая варианты отступления. — Ричард, может быть, я и ушла из ФБР, но я не перестала быть криминалистом. Я нутром чую, что права. Это ты, Ричард, — я, наконец, высказала то, в чем даже самой себе не хотела признаться. — Ты совершил эти ужасные убийства. Мое сердце отказывается в это верить, но голова знает, что это так. Ты молчишь? Почему, Ричард? Откуда все это безумие, вся эта ненависть? Мне нужно это понять…

— Хочешь понять? — Ричард внезапно остановился, а потом сделал несколько шагов в другую сторону. — Тогда открой глаза, Виктория! Взгляни сюда! — с этими словами он сорвал покрывало с одной из картин, прислоненных к стене. В беспорядочных мазках желтого, оранжевого и красного можно было разглядеть фигуру женщины, извивающуюся в муках. — Это последняя картина моего деда. Он писал ее перед смертью, но так и не закончил. Ее никто не видел. На этой картине горит моя бабка. Она предала того, кто любил ее всем сердцем. Вот что с ней должно было произойти за это. И произошло бы, если бы она в назначенный день не ушла с сыном, моим отцом, в город. Истинный шедевр, не правда ли? Совсем как тот, — тут Ричард указал на картину с Густавом и Идой. — Не правда ли, Марк умел передать напряжение момента? Скульптура и живопись — пленительное искусство… Но плоть — куда более интересный материал… Когда творишь на ней, это оставляет ни с чем не сравнимые, сильные ощущения. Тебе удалось сорвать с меня маску… Какая жалость! Мне бы хотелось, чтобы эта игра продлилась немного дольше… Чтобы и ты поняла, что я имею в виду…

— Наши отношения… Это же не просто совпадение, да? Ты все спланировал с самого начала, — о своей роли в играх серийного убийцы я и до этого догадывалась. Правда, реальность, как всегда, оказалась круче любых предположений.

— Нашу встречу я не планировал. Это же ты подошла ко мне тогда, в клубе, помнишь? — усмехнулся Вальдес. — Когда же я узнал твое имя, я, конечно же, сразу подумал о Густаве Макферсоне, о твоем деде, которого Марк Аккерман увековечил на своей картине. Могло ли так случиться, что ты была его потомком? Я навел кое-какие справки и, когда выяснил, кто ты такая, решил привлечь тебя к своей работе.

— Так вот оно что! Все эти месяцы ты просто притворялся! Как я могла быть такой дурой? — озвучила я совсем не приятные для себя выводы.

— Вик… Вик… Ты хочешь казаться тверже стали, хотя на самом деле ты мягкая, сентиментальная, — в ответ Ричард издевательски ухмыльнулся.

— Ричард, как ты мог стать убийцей? — спросила я, хотя уже и сама знала ответ. Наследственность. Я сама назвала Аккермана больным ублюдком. Стоит ли удивляться, что его потомки оказались такими же? И больными, и ублюдками.

— Истинные художники должны избавить себя от запретов, сдерживающих простых смертных, — однако, у Вальдеса было свое мнение на это счет. — Они должны преодолеть все табу. Мой дед заставил меня понять это. Я избавил себя от посредственности. Я прикоснулся к реальности, окружающей нас жестокости, страху, страданиям, смерти. Смерть заполнила пустоту, которую я всегда ощущал в глубине души. Она абсолютно неумолима. Ее красота вселяет ужас в слабый дух. Убийство, Вик, это произведение искусства, трогающее до глубины души. Ты никогда не испытывала ничего подобного? Ты ведь постоянно находишься среди жертв и убийц.

— Ты совершенно безумен… — высказала я то, до чего минуту назад дошла в мыслях.

— Нет, Виктория, — было бы глупо ждать, что Ричард признает мою правоту. — Я свободен, а вот ты и тебе подобные проживаете свои жизни, будто слепые личинки, заключенные в кокон привычных убеждений.

— Аккерман убивал, чтобы заполнить свои холсты. А ты? Ты убивал женщин, подражая своему предку? — не могу сказать, что мне был так уж интересен ответ, просто я все еще искала выход из сложившейся ситуации, всерьез опасаясь, что разговор закончится третьим покушением, которое вполне может закончиться удачно. Разумеется, не для меня.

— Ты не понимаешь, — отмахнулся Вальдес, вроде бы не замечая моих попыток переместиться в более удобную для защиты или бегства позицию.- Он убивал не для того, чтобы писать картины. На самом деле мой дед занимался не живописью. Его призванием были убийства. А картины эти — самые настоящие тому свидетельства. Принося этим женщинам смерть, я оказал дань уважения гению Марка Аккермана. Я воспроизвел убийства, совершенные им, примирившись со своим наследием. Я должен был выйти за грани изобразительной имитации. Я был вынужден с головой окунуться в творческую деятельность.

— Боже правый, — даже зная, что так оно и есть, я все же не могла с этим смириться. — Ты совсем ненормальный! Похоже, ты, действительно, веришь в то, что говоришь! В чем причина этого безумия? Все дело в том, что тебя бросила мать? Она хотела, чтобы у тебя был шанс на будущее, которое она тебе дать не могла…

— Она предала меня, своего единственного ребенка! — впервые за время нашей беседы спокойствие покинуло Ричарда, и на его лице отразилось то самое безумие, которое до этого проскальзывало только в словах. — Так же, как Беатрис предала Марка! Так же, как и ты поступишь рано или поздно! В конечном счете, вы всегда уходите! Я ненавижу вас за это! Однако, не переживай… Я не таю обиды… Предлагаю тебе искупление… Ты станешь центральной частью моего следующего произведения…

— Ричард, я не могу позволить тебе продолжать, — хотелось добавить, тем более со мной, но это не было главным. — Прошу тебя, приди в чувство. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вылечить тебя от безумия.

— Беатрис предлагала моему деду то же самое, — скривившись, презрительно выплюнул Вальдес. — Иллюзия умиротворенности в фальшивой вселенной, сотканной из наркотиков и электрических разрядов. Когда Марк, в конце концов, отверг это жалкое подобие жизни, она отвернулась от него. Бросила, так же как бросила меня, утаив от меня истинное наследие. Ты ведь читала письма? Здесь не все. Самые интересные я спрятал в надежном месте. Твою помощь, Вик, я тоже отвергну. Но предложу тебе свою…

— Я хочу, чтобы ты пошел в полицию, Ричард! — осознав, что дальнейшее промедление не закончится ничем хорошим, я достала пистолет.

— Чтобы закончить свои дни запертым в камере, как мой дед? Это мы еще посмотрим! — выкрикнул Ричард и кинулся на меня. Я так и не поняла, в какой момент в его руке появился уже знакомый шприц.

— Брось его, Ричард! — приказала я, мгновенно взяв оружие наизготовку. Удивительно, но, сопроводив действие ехидной улыбкой, Вальдес послушался. — Повернись лицом к стене! Руки за спину! — профессионально продолжила я.

Ричард выполнил и эти требования, но когда я потянулась за куском веревки, чтобы связать ему руки, он резко повернулся и выбил у меня из рук пистолет. Эх, Вик, ничему-то тебя жизнь не научила! Протянув руку к вороху набросков, Вальдес уверенным движением выхватил из-под них уже знакомый мне кинжал. Я слишком хорошо знала, на что он — кинжал — был способен, а потому не стала ждать, пока Ричард начнет атаковать, попыталась отскочить подальше. Желательно, в сторону лежавшего на полу пистолета. Одновременно, стараясь помешать Ричарду, я опрокинула ему под ноги ближайший стеллаж.

Дальше случилось то, от чего я неоднократно предостерегала Вальдеса. Стеллаж был тот самый, с красками и растворителями. Стеклянные бутылки разбились. Их содержимое растеклось по полу и попало на печь. Пламя полыхнуло. Пол занялся мгновенно. С него пламя перекинулось на картины, деревянные рамы, тряпки, используемые как покрывала. Но это не остановило ни меня, убегающую, ни преследующего меня Вальдеса. Подхватив пистолет, я почти добежала до двери, но на этот раз она оказалась заперта. Мне ничего не оставалось, как обернуться и вновь направить пистолет на Ричарда.

Я до сих пор не знаю, почему он сделал то, что сделал. Видимо, его безумие оказалось сильнее, чем я предполагала. Он знал, что я выстрелю. И я это знала. Но убью ли я его или только раню — в данной ситуации никто бы не сказал однозначно. Похоже, Ричарда не устраивали оба варианта. Послав мне издевательский воздушный поцелуй, он сделал несколько шагов назад и оказался в самом пекле. Я видела, как занялась его одежда, загорелись волосы, а он стоял, как у моста над Мией, раскинув руки и будто что-то проговаривая про себя. Потом он закричал, и этот душераздирающий крик еще долго снился мне в ночных кошмарах. Затем Вальдес упал. Еще несколько минут его тело дергалось в предсмертных судорогах. Потом он затих.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я смогла оторвать взгляд от горящего трупа и осознать, что я тоже могу составить ему компанию, если немедленно не придумаю, как выбраться из объятой пламенем студии. Если честно, я до сих пор не верю, что у меня получилось спастись.

Разумеется, я позвонила в службу спасения. Из телефона-автомата, анонимно. И рассказала им о пожаре. Но не о том, кем на самом деле являлся человек, останки которого они обнаружат. Для полиции он уже неделю, как мертв. Вряд ли Браунинг стал бы что-либо предпринимать. Я обещала дедушке узнать, кто он — я узнала. Остальных это не касается. Если честно, в тот момент мне очень хотелось, чтобы и меня это не касалось, но увы…

Меньше всего после случившегося я предполагала, что вернусь в ФБР, и моим новым первым делом будет дело серийного убийцы, маньяка по прозвищу Палач с Восточного Побережья.