Глава 1Снова этот сон, это воспоминание, которое преследовало её по ночам, заставляя просыпаться в холодном поту, с криком ужаса на губах. Снова она видела его лицо — прекрасное, одухотворенное, с высоким лбом, тонкими губами, которые умели улыбаться так нежно и ласково, что сердце замирало в груди…
Снова слышала его голос — низкий, с лёгкой хрипотцой, словно бархат, который гладит кожу, проникая под самую кожу, в самую душу…
Он был таким понимающим, таким сострадающим…
Том…
Тогда, в той другой жизни, которая казалась теперь несбыточным сном, далеким и призрачным, она верила ему, как никому другому. Он был её другом, её наперсником, тем, кому она могла доверить свои самые сокровенные секреты, свои страхи и надежды… Её… любовью?
Джинни вздрогнула, словно от удара электрическим током. Нет. Не любовью. То, что было между ними тогда, в той другой жизни, — ошибка, обман, иллюзия, сотканная из её собственных фантазий, из её отчаянного желания быть любимой, нужной, защищенной, и из его лживых обещаний, за которыми скрывалась бездна амбиций и жестокости. Он никогда не любил её. Он не умел любить.
Она помнила его последний взгляд — холодный, как лезвие ножа, лишённый всяких чувств, кроме жестокого торжества хищника, загнавшего свою жертву в угол. Помнила, как его пальцы, ещё недавно ласкавшие её кожу, сжимались на её горле, перекрывая воздух, лишая голоса, жизни…
Джинни проснулась, задыхаясь, и с хриплым стоном прижала руку к шее, словно пытаясь оторвать от себя невидимые пальцы, которые все еще сжимали её горло. Сердце колотилось в груди, словно дикая птица, пытающаяся вырваться из клетки, разбивая себе грудь. Мысли, хаотичные, разорванные, как осколки разбитого зеркала, крутились в голове, не давая сосредоточиться, вернуться в реальность. Она все еще задыхалась, словно он продолжал её душить, словно его присутствие все еще витало в воздухе — удушливое, холодное, пропитанное тьмой.
Девушка резко выпрямилась, откидывая голову назад, и со всей силы стукнула себя кулаком в грудь, туда, где еще тлела искра жизни, не желая потухать. Глубокий, дрожащий вдох. Еще один. И еще. Прогоняя сон, боль, воспоминания.
Посреди ночи, словно вторя её кошмару, ударил гром — глухой, раскатистый, словно кто-то прокатил по небу огромную бочку, наполненную камнями. Небо за окном прочертила молния — яркая, ослепительная, на мгновение превратившая ночь в день, а потом снова — тьма, еще более густая, еще более зловещая. И тут же, словно по команде, на город обрушился ливень — сильный, шквальный, беспощадный. Дождь со всей силы хлестал по окнам, словно пытаясь ворваться внутрь, смыть с улиц грязь, кровь, страх…
Джинни спустила ноги с кровати, ощутив резкий контраст между теплом простыней и холодом деревянного пола. Голова гудела, словно в ней заселился рой сердитых ос, перед глазами все еще плясали расплывчатые тени кошмара. Она посидела несколько минут, обхватив голову руками, стараясь унять тошноту и головокружение.
Когда самые неприятные симптомы отступили, она поднялась и подошла к окну. Маленькая, убогая комнатка, которую она снимала у миссис Фиг — старой ведьмы с запахом нафталина и кошачьей шерсти, — казалась еще меньше и убожественнее в свете молнии.
Джинни резко распахнула окно, словно от этого простого действия зависела её жизнь. Свежий, холодный воздух ворвался в комнату, сметая запах пыли и старых вещей, принося с собой запах мокрого асфальта, озона и чего-то еще — неопределенного, но волнующего, будоражащего кровь. Ледяной ветер, словно колючий любовник, окутал её с ног до головы, остужая разгоряченную кожу, трепал волосы, словно пытаясь прогнать прочь кошмары.
Дождь хлестал по лицу и груди, крупные, тяжелые капли скатывались по шее, за воротник, ползли дальше, к животу, к бедрам… Джинни не обращала на него внимания. Она запрокинула голову, подставляя лицо небу, и глубоко вдохнула, наполняя легкие холодным, влажным воздухом.
Небо было затянуто плотной, низкой тучей, словно кто-то набросил на город огромный, тяжелый мешок. Ни звезды, ни лунного диска — только бесконечная, всепоглощающая чернота, в которой тонули звуки, цвета, чувства…
— Когда же это все закончится? — прошептала Джинни, и её голос прозвучал тихо, почти неразличимо на фоне шума дождя и ветра.
Запах дешевого виски, пота и отчаяния висел в воздухе густым туманом, пропитывая собой обшарпанные стены бара «Home sweet home». Джинни Уизли, за стойкой, почувствовала, как очередная волна тошноты подкатывает к горлу, и поспешила проглотить её, запивая горечью виски из граненого стакана. За десять лет, прошедших с тех пор, как тьма поглотила их мир, она привыкла к этому запаху поражения, стала его частью — сломленной, но не покорной.
За окнами бара, за грязными разводами на стеклах, бушевал ноябрьский вечер. Лондон — некогда яркий, пульсирующий жизнью город — превратился в бледную, болезненную тень самого себя. Тусклые фонари, словно подслеповатые старики, отбрасывали длинные когтистые тени на мокрый асфальт, ветер гонял по пустынным улицам клочья мусора, обрывки афиш и шептал забытые заклинания, которые уже никто не смел произносить вслух. Воздух пропитался страхом, липкой и холодной паутиной, которая опутывала душу, не давая дышать, жить, надеяться. Страхом, который здесь, в самом сердце побеждённой магии, можно было потрогать руками, почувствовать на вкус — горький, металлический, тошнотворный.
Бар «Home sweet home», с его обшарпанными стенами, прокуренным потолком и вечной полутьмой, был одним из немногих мест, где еще тлели остатки прежней жизни, как последние угольки в потухшем камине. Сюда, в душную атмосферу дешёвого алкоголя, проигрышей и несбывшихся мечтаний, стекались те, кто не смог (или не захотел?) приспособиться к новой реальности, — сломленные души, искалеченные судьбы, разочарованные сердца, погасшие взгляды, в которых отражалась бездна отчаяния.
Джинни видела их всех насквозь — их боль, замаскированную под напускным весельем, их страхи, которые они заливали дешевым пойлом, их тщетные надежды, которые разбивались о гранитную стену новой реальности. Она и сама была такой же — потерянной, разбитой, лишённой всего, что было ей дорого. Но в отличие от этих несчастных душ, она научилась прятать свою боль под маской безразличия, приглушая её горечью виски, едкой горечью табачного дыма и холодной сталью цинизма.
Её рыжие волосы, которые раньше пылали огнём, отражая буйный нрав и неукротимый дух, теперь были беспощадно стянуты в тугой узел на затылке, словно она прятала их от чужих глаз, от нежелательного внимания. Карие глаза, которые раньше сияли жизнью и смехом, отражая в себе весь мир — яркий, волшебный, полный надежд, — теперь смотрели на мир холодно и отрешенно, словно защищаясь от новых ударов, от новых потерь. Лишь изредка, в моменты особой тоски, в глубине этих глаз, словно молния в грозовом небе, вспыхивал огонь — огонь непокорности, жажды мести, которая все еще тлела в её израненном сердце, напоминая о том, что она еще жива, что она еще может чувствовать.
Она бросила на стойку пустой стакан, и тот, звякнув, отразил бледный свет лампы, превратившись на мгновение в волшебный шар, в котором ей привиделись лица прошлого — родители, братья, их смех и голоса, запах свежескошенной травы и домашней выпечки… И — яркая, как вспышка магии, улыбка Гарри… Гарри…
Джинни резко зажмурилась, отгоняя призрачные образы, словно боясь, что кто-то может их увидеть, вырвать из её памяти, оставить её совсем одну в этой темноте. Нельзя. Нельзя оглядываться назад. Прошлое — это рана, которая никогда не заживет, это боль, похороненная глубже всего, запертая на тысячу замков.
— Твой обычный, Джинни? — хриплый голос Барнаби, старого гнома и по совместительству — хозяина этого заведения, вернул её к реальности. Барнаби был немногословен, но от его взгляда, казалось, не скрывалось ничего.
— Давай, Барни, — кивнула Джинни, подставляя стакан, — и сделай что-нибудь с этими рожами. От них даже мои тараканы разбегаются.
Барнаби проследил за её взглядом и нахмурился, словно от зубной боли. Дверь бара с протяжным скрипом, словно предсмертным стоном, распахнулась, впуская поток холодного ночного воздуха, пропитанного сыростью и тоской. И компанию, от которой даже у самых отчаявшихся завсегдатаев бара волосы вставали дыбом, а пустые стаканы дрожали в руках.
Пожиратели Смерти.
Уизли нахмурилась и отставила стакан в сторону. Их было четверо — двое мужчин и две женщины, закутанные в длинные чёрные мантии, словно вороны, слетевшиеся на труп умирающего дня. Маски на лицах скрывали их черты, но не скрывали главного — пустоты в глазах и жестокости в сердцах. Они двигались плавно, незаметно, словно хищники, вышедшие на охоту, и воздух вокруг них словно наэлектризовался темной магией, от которой у Джинни забелели шрамы — не только на теле, но и на душе.
— Чего желаете, господа? — спросила Джинни, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и равнодушно. Она поджала губы, скрывая зубы, стиснутые так сильно, что заныли челюсти.
Пожиратели, словно не слыша её слов, медленно приблизились к бару. Их движения были плавными, расслабленными, но в них чувствовалась скрытая сила, угроза, которая заставляла сердца других посетителей «Home sweet home» сжиматься от страха. Они знали — с этими лучше не связываться. С ними лучше не встречаться глазами. С ними лучше не существовать.
Один из них, самый высокий, резко скинул капюшон, и гнев, горячий и жгучий, словно вулканическая лава, пронзил Джинни от макушки до пят. Перед ней стоял он — Драко Малфой. Его белобрысые волосы, словно осветленные лунным светом, отливали серебром в полумраке бара. Серые глаза, которые она раньше считала просто холодными, теперь горели зловещим триумфом, словно он видел перед собой не живого человека, а насекомое, которое может раздавить одним движением пальца. Он нахально усмехался, словно говоря: «Ну что, Уизли, видела, как низко ты пала? Видела, кто теперь наверху?»
— Уизлетта, — растягивая слова, словно смакуя каждую букву, произнес он, и в его голосе Джинни услышала то же самое презрение, которое он испытывал к ней еще во времена Хогвартса, только теперь к нему добавилось что-то еще — жестокое удовлетворение победителя, который топчет ногами своих врагов, — давно не виделись.
Перед глазами Джинни, словно кадры старого фильма, пронеслись картины прошлого — последняя битва, смерть Гарри, падение Хогвартса, лицо Волан-де-Морта, искаженное безумным торжеством… Смерть родителей, исчезновение братьев… Её собственная боль, страх, отчаяние… Все те чувства, которые она так тщательно прятала под маской безразличия, всплыли на поверхность, грозя захлестнуть её с головой.
— Что тебе нужно, Малфой?
Рука сама собой потянулась к карману, туда, где раньше всегда лежала её верная подруга — палочка, которая была продолжением её руки, её голоса, её силы… Но карман оказался пуст. Палочку отобрали давно, еще десять лет назад, во время облавы на маглорожденных ведьм и волшебников. Сожгли на её глазах, словно последнюю надежду, последний луч света в этой темноте.
— Ищешь палочку, Уизли? — Малфой словно прочел её мысли. Он медленно, словно демонстрируя драгоценность, достал из-за пояса свою палочку — изящную, с рукоятью из слоновой кости, и покрутил её в пальцах, наслаждаясь произведенным эффектом, — а, ну да, точно, — он ухмыльнулся, и в его глазах мелькнуло что-то вроде сожаления, но скорее всего, это была все та же жестокая насмешка, — у тебя же её забрали. И сожгли.
Джинни с глухим стуком бросила тряпку на стойку. Гнев, бурлящий в её жилах, требовал выхода, он застилал глаза красной пеленой, заставляя забыть об осторожности, о последствиях… о собственной жизни. Пусть у неё и не было волшебной палочки, у неё осталась другая палочка — та, что скрывалась под стойкой, всегда наготове, всегда желавшая ощутить вкус крови. И сейчас Джинни готова была дать ей волю.
Рука сама собой нашла знакомую холодную сталь — битy, тяжелую, с обмоткой из прорезиненной ленты, которая не скользила в руке. Эта бита уже видела свою долю отбросов общества, и Джинни не сомневалась, что сегодня к ним добавится еще один экземпляр. Пусть Малфой теперь — правая рука Волан-де-Морта, пусть он купается в роскоши и власти, но здесь, в «Home sweet home», он был всего лишь самоуверенным ублюдком, который забыл, что иногда слова могут ранить сильнее заклинаний.
— Иди нахер, мерзкий хорёк, — процедила она, и в её голосе было столько яда и презрения, что даже Малфой невольно отступил на шаг. Его соратники, до этого молча наблюдавшие за сценой, переглянулись и ехидно ухмыльнулись. Они знали, что сейчас начнется самое интересное.
Джинни не ошиблась. По их глазам, по натянутым в улыбке губам, по тому, как они расставили ноги, готовясь к зрелищу, она поняла — они пришли сюда специально для того, чтобы достать её, посмеяться над падшей львицей, которая теперь могла рычать только из-за барной стойки.
— Мистер Малфой, — раздался в напряженной тишине хриплый голос Барнаби. Старый гном выглядел напряженным, даже испуганным, но в его глазах Джинни разглядела что-то вроде участия, возможно даже восхищения, — простите мою девочку, она… она плохо спала. Чего изволите отведать?
Малфой не обратил на него внимания. Он все еще разглядывал Джинни, словно пытаясь найти слабое место, трещину в её броне из безразличия и цинизма. Он провел языком по губам, и на мгновение Джинни показалось, что он видит в ней не врага, не жертву, а… женщину. Но это длилось лишь мгновение. Потом его лицо просветлело, словно он что-то вспомнил, нашел то, что искал.
— Я желаю… последнюю Уизли. Для Темного Лорда, — произнес он, и в его голосе теперь не было ни насмешки, ни презрения — только ледяное спокойствие палача, зачитывающего приговор.
Барнаби вздрогнул, словно от удара, и метнул на Джинни быстрый, озадаченный взгляд. Она все поняла без слов. Волан-де-Морт собирал коллекцию. Коллекцию сломанных жизней, искалеченных душ, погасших сердец. И теперь он решил добавить в нее еще один экспонат.
— Уж лучше сдохнуть, — прошептала Джинни, но в этих словах не было страха, только холодная решимость. Она не даст им сломить себя, не даст превратить себя в игрушку в руках этих ублюдков. Она умрет стоя, с битой в руках.
— Но перед этим… — она подмигнула Барнаби, и в её глазах мелькнул тот самый огонь, который он видел в ней раньше, огонь, который не смогла потушить даже сама тьма.
И прежде чем кто-то успел даже вдохнуть, Джинни, с яростным криком, выскочила из-за барной стойки. Бита описала в воздухе свистящую дугу и со всей силы обрушилась на голову Малфоя. Тот, впрочем, оказался проворнее, чем она ожидала — усмехнувшись, он ловко увернулся, отскочив в сторону.
Но Джинни уже не собиралась останавливаться. Развернувшись на каблуках, она с размаху опустила битy на голову ближайшего Пожирателя, который так и не успел сообразить, что происходит. Раздался отвратительный хруст, от которого даже бывалые завсегдатаи бара вздрогнули. Мужчина пошатнулся, словно подкошенный, и замер, тупо уставившись на Джинни невидящим взглядом. Для надежности она замахнулась еще раз и с глухим стуком опустила битy ему на голову. На этот раз Пожиратель бесформенным мешком рухнул на пол, оставляя на грязных досках багровое пятно.
Оставшиеся трое — Малфой и две ведьмы, до этого наблюдавшие за сценой с ленивым интересом, — ошеломленно смотрели на Джинни, словно не веря своим глазам. Такого развития событий они явно не ожидали. Джинни Уизли, сломленная, побежденная, должна была смиренно принять свою судьбу. Вместо этого она превратилась в фурию, в воплощение ярости, которая смела все на своем пути.
Усмехнувшись — холодной, злой усмешкой, — Джинни бросилась на Малфоя. Тот, однако, уже опомнился. Он легко увернулся от её атаки, и между ними завязался странный, безумный танец — она нападала, он уворачивался, выстреливая в нее заклинаниями, от которых Джинни уклонялась.
В какой-то момент Малфой, устав от этой игры в кошки-мышки, резко схватил её за куртку и дернул на себя. Мир вокруг закружился, превратившись в калейдоскоп теней и вспышек света.
Трансгрессия.
Джинни с трудом удержалась на ногах, когда они с хлопком материализовались на крыше какого-то здания. Дождь лил здесь еще сильнее, словно кто-то вылил на город огромное ведро ледяной воды. Ветер трепал волосы, заливал глаза, мешал дышать.
— А ты все такая же горячая штучка, Уизлетта, — раздался рядом довольный голос Малфоя, — Темный Лорд будет доволен.
— Никогда, больной ублюдок! — прохрипела Джинни, отплевываясь от дождевой воды, — ты и твой лорд! Сдохните!
Она замахнулась и бросилась на него, желая только одного — вцепиться ему в горло и не отпускать, пока он не перестанет дышать. Но мокрая черепица под ногами оказалась ненадежной опорой. Ноги поехали в стороны, и Джинни, неуклюже вскинув руки, стала падать назад, в темную, зияющую пустоту.
Она услышала за спиной смех Малфоя — злой, торжествующий — и поняла, что это конец. Ослепительная вспышка зеленого света залила сетчатку глаз. Она летела с крыши, и с жутким ощущением нереальности поняла — она рада. Рада тому, что все это закончится здесь и сейчас. Что она не станет игрушкой в руках Волан-де-Морта, не предаст память тех, кого любила и потеряла.
Глава 2Джинни летела вниз, в объятия бездны. Ледяные пальцы ветра рвали на ней одежду, дождь хлестал по лицу, смешиваясь со слезами боли, отчаяния, бессилия…
Перед глазами, словно кадры старой, выцветшей киноленты, пронеслась вся её жизнь. Вот она, маленькая рыжая девчонка, бегает по зеленым лугам «Норы», играет с братьями, смеётся так звонко и беззаботно, что сердце сжимается от невыносимой тоски по тем временам, когда счастье казалось таким простым и естественным, как дыхание… Теплые руки матери, запах её пирогов, добрые шутки отца, которые она тогда не всегда понимала… Братья — неугомонные, шумные, но такие родные и любимые…
А вот и он — Хогвартс, словно сказочный замок из детских снов, с его парящими в воздухе свечами, говорящими портретами и секретами, которые скрывались за каждым поворотом… Новые друзья, первые победы и поражения…
И — он, Гарри…
Её первая любовь, такая чистая, нежная, безответная…
Первый поцелуй после победы в квиддиче, сладкий, как тыквенный сок, опьяняющий, как сливочное пиво. Прогулки вокруг озера, рука об руку, когда казалось, что весь мир вокруг — лишь декорация к их любви. Свидания в кафе в Хогсмиде, шепот, смех, взгляды, от которых сердце выпрыгивало из груди. В тот короткий промежуток времени, когда они были вместе, Джинни была по-настоящему счастлива. Счастлива так, как может быть счастлив только человек, который нашел свою половинку, свое место в этом мире.
А потом… потом наступил конец. Конец всему. Гарри исчез. Растворился, словно призрак, оставив после себя лишь пустоту и боль. Официально он считался мертвым, но тела так и не нашли. И Джинни ждала. Все десять лет она цеплялась за эту надежду, словно за соломинку, которая не давала ей утонуть в болоте отчаяния. Ждала, что он вернется, что все будет, как прежде…
Но герой так и не пришел. А мир вокруг продолжал рушиться. Погибли родители, один за другим ушли из жизни братья, словно их семья была проклята.
Все её друзья, все, кто был ей дорог, — все мертвы.
— Том… — сорвалось с её губ, и это имя прозвучало в ночной тишине словно проклятье.
Нет, Волан-де-Морт! Это он забрал у неё все, что было ей дорого, лишил её всего, ради чего стоило жить. Он — источник её боли, её отчаяния, её смерти.
Вот и её черед пришел. Еще немного, и она увидит их всех — родителей, братьев, Гарри… Они ждут её, она знает. И в этой мысли — не страх, не ужас, а странное, горькое утешение.
Джинни зажмурилась, готовясь к удару, к боли, к темноте. Она хотела, чтобы это быстро закончилось, чтобы эта мука ожидания наконец-то прервалась. Но удар не последовал. Вместо него — странное ощущение падения, словно она проваливалась в какую-то бездну, где не было ни времени, ни пространства, ни боли…
А потом… потом дождь прекратился. Джинни удивилась этому даже сильнее, чем собственному несостоявшемуся падению. Она открыла глаза и зажмурилась еще сильнее — на этот раз от яркого, слепящего света, который словно пронзал её насквозь. Вокруг послышались какие-то странные звуки — гул голосов, лязг металла, крики… Она не понимала, что происходит, где она, жива ли она вообще…
И тут она поняла, что все еще падает. Но это было уже не то падение, не та безнадежность. Она падала не с крыши, а… с неба?
— Это не Лондон, — прошептала Джинни, и её собственный голос показался ей чужим и незнакомым, — это не мой Лондон…
И вдруг страх смерти отступил. Его место заняло что-то другое — жажда жизни, инстинкт самосохранения, который дремал в ней все эти долгие годы, подавленный горем и отчаянием. Она не хотела умирать. Не сейчас. Не так.
Рука сама собой вытянулась вперед, словно пытаясь ухватиться за это новое, незнакомое небо, и… схватилась. Веревка. Толстая, прочная, пахнущая пылью. Джинни не стала раздумывать. Она ухватилась за веревку обеими руками, чувствуя, как острая боль пронзает её ладони, словно она схватилась за раскаленный металл. Но она не отпускала. Не могла отпустить.
Веревка не выдержала её веса — с треском лопнула, и Джинни снова полетела вниз, но уже не так быстро, не так безнадежно. Она все еще цеплялась за обрывок веревки, словно это была её единственная связь с этим странным, непонятным миром, и молилась всем богам, в которых уже давно перестала верить, чтобы падение не стало для нее последним.
Внизу была узкая улица, вымощенная булыжником. К её счастью, улица была пуста — только кошка с ярко желтыми глазами лениво наблюдала за её падением, словно это было в порядке вещей. И тут же, словно из-под земли, из двери дома напротив вышел мужчина — высокий, худощавый, в длинном черном пальто и шляпе, надвинутой на глаза. Он резко повернул голову на звук трескающейся веревки и замер на месте, уставившись на Джинни широко распахнутыми глазами.
— Мерлин… — только и смогла выдохнуть Джинни.
Джинни с глухим стоном врезалась в мужчину, сбив его с ног. И мир взорвался болью. Она услышала его сдавленный вздох, собственный крик, испуганное мяуканье кошки, а потом они вместе рухнули на булыжную мостовую, превратившись в клубок конечностей и ткани. Чемоданчик мужчины с глухим стуком отлетел в сторону.
Какое-то мгновение они лежали неподвижно, словно пытаясь понять, что же только что произошло. Джинни ощущала под собой крепкое мужское тело, слышала его прерывистое дыхание, до сих пор чувствовала запах дождя, книжной пыли и чего-то еще — неуловимого, но знакомого, словно запах старой пергаментной бумаги и волшебных зелий…
Потом он пошевелился, пытаясь подняться, и Джинни поспешила откатиться в сторону, освобождая его. Сердце колотилось в груди, словно сумасшедшее, но теперь это было не от страха, а от… облегчения? Она жива. Она действительно жива!
Джинни села, опираясь на руки, и обвела взглядом улицу. Все еще пусто, только кошка, перестав шипеть, с любопытством наблюдала за ними, сидя на пороге дома напротив. Дождь прекратился, словно его и не было, и солнце уже успело высушить мостовую, так что место их падения выглядело теперь как обычное место…
Мужчина рядом с ней тоже сел и медленно, словно боясь сделать лишнее движение, повернул голову в её сторону. Джинни встретилась с ним взглядом и затаила дыхание.
— Бля, — выдохнула Джинни, и её голос прозвучал хрипло, словно она долго кричала.
Перед ней сидел он. Том. Но не тот юный Том Реддл, которого она знала по дневнику, не тот юноша с пронзительным взглядом и тенью жестокости на красивом лице. Этот Том был старше, взрослее… Около тридцати, может, чуть больше. Черты лица заострились, стали более мужественными, жесткими, но не потеряли своей привлекательности. Те же темные, словно омуты, глаза, в которых она тонула когда-то, забывая обо всем на свете. Те же черные, как вороново крыло, волосы, слегка вьющиеся на концах. И тот же странный, завораживающий блеск в глазах, от которого у Джинни по спине пробежали мурашки.
— Том… — прошептала она, и это имя — её личный кошмар, её наваждение, её проклятье — слетело с губ прежде, чем она успела себя остановить.
Мужчина удивленно приподнял бровь, словно не понимая, как она узнала его имя. Джинни поспешила исправить свою оплошность, мысленно ругая себя на на чём свет стоит.
— Мой кот, — выдавила она, изображая на лице растерянную улыбку, — его зовут Том. Негодник залез на крышу и я полезла его спасать.
Она протянула руку, словно желая помочь ему встать, и тут же пожалела об этом. Ладони жгло огнем, напоминая о падении и о том, что она чудом осталась жива.
Мужчина слегка усмехнулся, словно ему доставило удовольствие её замешательство, и покачал головой.
— Поэтому и я не завожу домашних животных, — произнес он, и его голос был низким, с легкой хрипотцой, которая не вызывала у Джинни ничего, кроме желания сбежать и забыть об этой встрече, как о страшном сне, — а вот с вами… вам нужно быть осторожнее. Не все коты любят, когда их называют именами чужих мужчин.
Он поднялся на ноги, отряхивая пальто, и Джинни впервые заметила, что он очень высокий — намного выше её, — и что у него удивительно пронзительный взгляд, словно он видит её насквозь, читает её мысли, её страхи…
— Неужели вас тоже зовут Том? — удивленно пробормотала Джинни, опуская глаза, — Извините… я не хотела.
— Ну что ж, мы оба живы, значит всё в порядке, — сказал он, и на его губах снова мелькнула та же неуловимая улыбка, которая вызывала у Джинни странное чувство тревоги, — в конце концов, вы же упали с неба. Я бы и не такое простил ангелу.
Джинни невольно вздрогнула, словно от холода, хотя солнце уже припекало довольно сильно. Флирт. Том Реддл заигрывал с ней! Это было так непохоже на него, на того, кого она знала — пусть и по воспоминаниям, пусть и из уст Гарри.
Гарри… Он всегда говорил, что Волан-де-Морт не способен на любовь. Что женщины его не интересуют — ни в каком проявлении. Власть, величие, бессмертие — вот его истинные желания. А любовь, страсть, нежность — это лишь слабости, которые он презирает в других и тем более не позволяет себе.
Нужно было срочно сменить тему разговора…
Краем глаза она заметила черного кота, который все это время наблюдал за ними, сидя на пороге дома напротив. Он неторопливо вылизывал лапу, потом проводил ею по за ухом, и в его желтых, словно у хищной птицы, глазах Джинни почудилось что-то знакомое…
— Том… — повторила она имя мужчины, и тут же заметила, как в его глазах вспыхнул огонек — интерес? Или что-то более опасное?
— Том! — крикнула она, вскакивая на ноги. — Чертов негодник! Какого хера ты залез на эту крышу?
Кот, словно удивленный её внезапной вспышкой гнева, перестал умываться и уставился на нее круглыми, немигающими глазами. Джинни протянула к нему руку, не зная, чего ожидать — укуса, царапины, испуганного бегства… Но кот, к её удивлению, не сдвинулся с места. Он даже позволил взять себя на руки и, удобно устроившись у неё на руках, замурлыкал, словно они были старыми знакомыми.
— Так это ваш кот? — в голосе Тома Реддла теперь явно звучало веселье.
Джинни, все еще не веря собственной удаче, кивнула и погладила кота по спине. Шерсть у него была гладкая, шелковистая, словно черный бархат. И тут Джинни поняла, что Тома роднит с этим котом не только имя… Они были похожи.
— Да, — ответила она, встретившись взглядом с Томом Реддлом.
Он хотел что-то ответить, словно желая продолжить эту странную, напряженную беседу, но тут из двери дома, у которого они стояли, вышел еще один мужчина. Он был примерно такого же возраста, что и Том, но на этом их сходство заканчивалось. Светлые, слегка вьющиеся волосы, добродушное лицо, голубые глаза, которые сейчас смотрели на них с нескрываемым весельем. Джинни он показался знакомым, кого-то напоминал, но по тому, как он похлопал Тома по плечу, было понятно, что они хорошо знакомы.
— Том, я все, — произнес блондин, и его голос был приятным, мелодичным, резко контрастируя с низким, слегка хрипловатым голосом Тома. Он перевел взгляд на Джинни, и его лицо озарила странная улыбка, — ооо, ты тут занят. Не буду мешать.
В его голосе звучала легкая насмешка, и Джинни вдруг поняла, что Гарри был прав. Волан-де-Морт и женщины… это действительно было несовместимо. Вон даже друг его чуть не смеется, наверное он думает, что это Джинни пытается обратить на себя внимания красивого мужчины. Интересно, чтобы он подумал, если бы узнал, что Реддл с ней флиртует?
Том резко выдохнул, и его взгляд потух, стал отстраненным, холодным. Он снова превратился в того высокомерного, жестокого юношу, который хотел убить её в тайной комнате. В его глазах не было ни тени флирта, только раздражение и… скука?
— Пойдем, Абрахас, — бросил он блондину, не удостоив Джинни даже взглядом, — у нас еще много дел.
Блондин — Абрахас, как назвал его Том, — еще раз взглянул на Джинни. На этот раз в его голубых глазах не было ни тени насмешки, только что-то вроде… сочувствия?
Джинни проводила их взглядом, чувствуя, как напряжение последних минут отпускает её, словно тугая пружина наконец-то разжалась. Она была жива. Она избавилась от Тома Реддла — пусть и таким странным, непонятным образом. И в эту минуту она была готова прыгать от радости, словно маленькая девчонка, а не взрослая ведьма, прошедшая сквозь ад.
Оглядевшись по сторонам, Джинни медленно побрела вдоль улицы, не зная, куда идет, зачем… Она определенно была не в своей тарелке.
— Прошлое… — прошептала Джинни, останавливаясь у витрины магазина, в которой красовались платья, которые носила её бабушка, — я в прошлом…
В голове закрутился вихрь мыслей, гипотез, предположений… Как Малфою удалось отправить её во времени? И что теперь делать? Отчаяние сжимало горло холодными пальцами. Она одна. В чужом времени. Без палочки, без денег, без надежды…
Но ведь она жива? Разве это не главное? Разве это не шанс все изменить?
И вдруг Джинни почувствовала, как её пронзает молния. Не от страха, не от отчаяния — от понимания. Она в прошлом. В том самом прошлом, где Том Реддл — еще не Волан-де-Морт, а где он — просто амбициозный волшебник с темной душой, но еще не монстр, уничтоживший её мир.
Разве это не шанс? Шанс все изменить? Предотвратить ту тьму, что поглотила её жизнь, её семью, её любовь?
— Убить его, — прошептала Джинни, — нужно убить Тома Реддла.
И тогда родители Гарри будут живы. И сам Гарри будет жить — счастливой, беззаботной жизнью, которой его лишил Волан-де-Морт, то дурацкое пророчество и метка на лбу. И все они — семья Уизли, друзья, однокурсники — будут жить…
Её взгляд скользнул в сторону, туда, где скрылись две фигуры. Но Джинни понимала, что убить Тома Реддла — даже сейчас, в этом времени — будет непросто. Ей нужен план. Нужны союзники. Нужна… палочка.
А для начала — крыша над головой и работа, которая позволит ей выжить в этом чужом, но таком знакомом мире. Ведь одно дело — читать о прошлом в книгах, и совсем другое — оказаться в нем самому.
Глава 3— Что-то случилось, Том? — спросил Абрахас Малфой, с беспокойством наблюдая за другом. Они только что вышли из бара «Дырявый котел» — не самого респектабельного заведения в Лондоне, но именно здесь чаще всего можно было найти нужных людей и услышать нужную информацию.
Том Реддл отрицательно покачал головой, но нахмуренные брови и жестко сжатые губы говорили о том, что его что-то беспокоит. И Абрахас догадывался, что дело не только в делах, которые они обсуждали с одним сомнительным типом из Министерства.
Последнюю неделю Том вел себя странно. Был рассеянным, нервным, легко впадал в гнев… И постоянно возвращался в этот проклятый бар, хотя сам же первый ругал его за дешевую выпивку и еще более дешевую публику.
Взгляд Тома — обычно холодный, пронзительный, словно лезвие ножа, — сейчас бесцельно скользил по полутемному помещению, задерживаясь на лицах посетителей, но не видя их. Маги и волшебницы, маглорожденные и чистокровные, гномы, гоблины, даже одна русалка, которая, судя по запаху, уже давно не видела воды… Сброд, который обычно вызывал у Тома лишь презрение, сейчас словно гипнотизировал его.
А потом его взгляд остановился. И замер.
Она стояла за барной стойкой — единственное яркое пятно в этом царстве полумрака и дешевого алкоголя. Волосы цвета меди, пламенем вспыхивающие в тусклом свете ламп. Карие глаза, в которых застыл лед и сталь. Стройная фигура, обтянутая простой рубашкой и брюками, хотя большинство женщин в этом заведении предпочитали более откровенные наряды. Она была не просто красива — она была необычной, непохожей на других, и это притягивала взгляд Тома, словно магнит.
Он наблюдал за ней уже не первый раз, замечая каждую деталь, каждый жест. Как она искусно разливает по стаканам третьесортное пойло, не пролив ни капли. Как отвечает на шутки посетителей — коротко, резко, но без злобы. Как пьет с ними за компанию, но почему-то не пьянеет, словно её организм не воспринимает алкоголь…
Она была загадкой, которую ему хотелось разгадать. И эта мысль — странная, непонятная ему самому — пугала и притягивала его одновременно.
Дверь с протяжным скрипом открылась, впуская в душную атмосферу бара поток холодного воздуха и очередного посетителя. Тот с размаху опустился на стул у барной стойки, чуть не свалившись с него, и с глухим стуком опустил на деревянную поверхность тяжелый кулак. Рыжие волосы растрепались, на лице — смесь гнева и отчаяния, какая бывает только у тех, кто уже давно и безуспешно ищет утешения на дне бутылки.
— Джин! — рявкнул он, и его голос, хриплый, прокуренный, прозвучал как удар хлыста, — налей мне выпить!
Девушка за барной стойкой, словно не замечая его тона, плавно повернулась и, оперевшись о стойку, наклонилась к нему, так что их лица оказались совсем рядом. На мгновение Тому показалось, что она сейчас поцелует этого пьяницу — или ударит, что было бы даже интереснее. Но она лишь произнесла тихо, но четко, так, что её слова были слышны даже сквозь шум голосов и звон посуды:
— Прюэтт, милый, ты уже пьян. Разве я тебе не говорила идти домой?
— Не разговаривай со мной, как с маленьким! — прорычал рыжий, пытаясь выпрямиться, но тут же пошатнулся и ухватился за край стойки.
Девушка лишь насмешливо приподняла бровь, отражая жест самого Тома.
— Тогда и веди себя, как взрослый, — ответила она спокойно, — решай сам: уходишь по-хорошему — или мне попросить Билли тебя проводить?
Том перевел взгляд в сторону, куда она кивнула. Билли оказался громадным мужчиной — настоящим верзилой с каменным лицом и черной повязкой на глазу, от которой даже у Тома по спине пробежал холодок. Тот стоял, прислонившись к стене, и молча наблюдал за происходящим, словно грозовая туча, которая вот-вот прольется ледяным ливнем.
Рыжий тоже заметил громилу и тут же притих, словно ему обломали рога. Он что-то пробурчал себе под нос — не то проклятье, не то согласие — и, медленно поднявшись на ноги, шатаясь, направился к выходу. Девушка проводила его взглядом, потом вздохнула, словно снимая с себя бремя, и, улыбнувшись уголком губ, подмигнула Билли. Тот в ответ лишь кивнул, но в его единственном глазу мелькнуло что-то теплое, почти нежное.
— Сука, как в детском саду, — пробормотала она, но в её голосе не было злости, только усталость и что-то еще… печаль? Она откинула со лба прядь рыжих волос — такой же жест Том неоднократно замечал у себя, когда нервничал, — и обвела взглядом зал, словно ища поддержки или хотя бы понимания.
Том невольно усмехнулся. В его кругах женщины себя так не вели. Не позволяли себе такой фамильярности, такой … открытости? Абрахас рядом с ним присвистнул, тихо при этом пробормотав: «Вот это да! В нашем доме дамы так не выражаются». Билли лишь мрачно кивнул, словно подтверждая слова девушки — или же соглашаясь с её оценкой поведения рыжего.
Наконец, она заметила их — двух мужчин, не похожих на остальных посетителей ни одеждой, ни манерами, — и медленно, словно нехотя, подошла к ним. Вблизи она оказалась еще более эффектной — высокая, стройная, с кожей, которую хотелось трогать, и глазами, от которых невозможно было оторвать взгляд.
— Еще налить? — спросила она, но в её голосе не было той профессиональной улыбки, которая обычно сопровождает этот вопрос в подобных заведениях. Она словно делала им одолжение, а не выполняла свою работу.
Том хотел отказаться — выпивка здесь и впрямь была отвратительной, — но вместо этого почему-то кивнул, не в силах оторвать от неё глаз. Девушка на мгновение задержала на нем свой взгляд — и в её карих глазах мелькнул странный огонек, словно она прочла его мысли, его желание… или же ему это просто показалось?
— Одну минуту, — бросила она и, наклонившись под стойку, достала откуда-то из-под прилавка бутылку с темным стеклом и два небольших стаканчика. Движения её были быстрыми, точными, словно она готовила не выпивку, а волшебное зелье.
Через мгновение перед ними стояли два стаканчика, наполненные янтарной жидкостью, которая источала тонкий аромат трав и чего-то еще… неуловимого, но очень приятного.
— Это ром, — сказала она, словно объясняя что-то само собой разумеющееся, и вернулась к протиранию стаканов, оставив их наедине с их мыслями и с этим неожиданным подарком.
Том снова усмехнулся. Ром. Не то что обычно подавали в этих заведениях. Он поднес стакан к носу, вдыхая теплый, пряный аромат, и сделал небольшой глоток. Ром и впрямь был хорош — мягкий, обволакивающий, с легким привкусом ванили и дуба. Совсем не то, что он ожидал увидеть в этом баре.
— Похоже, наша загадочная барменша не так проста, — пробормотал Абрахас, с наслаждением отпивая из своего стаканчика.
Том в ответ лишь кивнул, не в силах оторвать взгляда от девушки. Она двигалась с непринужденной грацией хищной кошки — плавно, гибко, словно танцуя за барной стойкой. И в ней чувствовалась сила — не физическая, нет, а что-то более глубокое, притягательное…
Это определенно была волшебница.
Перед глазами Тома вновь всплыла их первая встреча. Почти месяц назад она буквально свалилась ему на голову — в прямом смысле этого слова — пытаясь поймать своего кота, который, как ни странно, тоже носил имя Том. Тогда она показалась ему просто сумасшедшей — прыгать с крыши ради какого-то кота! Но что-то в ней зацепило его — то ли огонь в её карих глазах, то ли то, как уверенно она держалась, несмотря на абсурдность ситуации… А еще она ругалась, как заправский матрос, что было довольно забавно для молодой леди.
Он наблюдал за ней вот уже целую неделю, поначалу сам не понимая, что же его так притягивает в этой странной девушке. Он приходил в этот ужасный, провонявший мужским потом бар снова и снова, хотя находил тысячу причин этого не делать, и каждый раз ловил себя на том, что ищет её глазами, стараясь не выдать своего интереса.
— Том, ты что влюбился? — с ужасом произнес Малфой.
— Не говори глупостей, — резко ответил Реддл, отводя взгляд, — влюбился. Ты хоть слышишь себя?
Он взбесился не на шутку. Влюбился! В эту… барменшу! Да быть такого не может! Его никогда не интересовали девушки — по крайней мере, не настолько, чтобы терять из-за них голову. Были, конечно, связи, короткие и страстные, оставляющие после себя лишь привкус пепла и скуки. Но чтобы влюбиться… Нет, это не про него. Он — Том Реддл. У него другие цели, другие интересы. Власть, величие, бессмертие…
И все же… что-то в этой девушке задевало его, беспокоило, не давало покоя. Это было не то чувство, которое он испытывал к другим женщинам. Не желание, не страсть… скорее, жажда познания, любопытство, переходящее в наваждение. Кто она? Откуда взялась в этом богом забытом баре? Чего хочет? И почему смотрит на него так, словно он — не один из самых опасных волшебников своего времени, а мерзкая букашка, что прицепились к подошве ее туфель.
— Да ладно тебе, Том, не кипятись, — усмехнулся Абрахас, видя, как друг поменялся в лице, — я же шучу.
— Сранный аристократ! — прошипел Том, когда Абрахас, наконец, отстал от него со своими подколками.
Как же он его порой бесил — своим холеным видом, идеальными манерами и этим снисходительным тоном, словно он разговаривал с неразумным ребенком, а не с одним из самых могущественных волшебников своего времени. Том привык добиваться своего, и эта девица из бара… она не станет для него препятствием. Он забудет её, как только выйдет за порог этого проклятого заведения.
— Ладно, пора идти, — сказал он, бросив на барменшу последний взгляд, — завтра на работу.
Он не любил опаздывать — ни на встречи, ни на работу, ни в своих планах на будущее. Все должно быть идеально, как и он сам. Лучший ученик Хогвартса, лучший работник в «Горбин и Бэркес»… а в будущем — величайший волшебник всех времен, повелитель мира. И никакая загадочная барменша не собьет его с пути.
В этот момент она сама вышла из-за барной стойки, о которую он так хотел её наклонить и… просто прошла мимо, направляясь к дальнему концу зала. Облако её духов — цветочных, с легкой ноткой дорогого алкоголя — на мгновение окутало Тома, кружа голову, будоража кровь. Он невольно замедлил шаг, провожая её взглядом.
Она подошла к какому-то типу — громиле в кожанке и с татуировкой на шее, — обняла его за шею, и Том с бессмысленной ревностью подумал, что её руки сейчас касаются того места, где должен быть он… Мужчина что-то ответил ей, на мгновение прижав к себе, потом отпустил, напоследок легонько щелкнув по носу.
— Ого, это Брэйн, — раздался рядом взволнованный шепот Абрахаса, — он заправляет всем в этом районе. Слыхал, у него связи в самом Министерстве…
Том лишь нахмурился. Ему было плевать на какого-то бандита и его связи. Но то, что эта девушка знакома с такими типами… это делало её еще более интересной в его глазах.
Том продолжал наблюдать за ними, хотя в этом не было никакого смысла. Они о чем-то разговаривали — он, судя по жестам, что-то горячо объяснял, а она… она просто слушала. Внимательно, сосредоточенно, словно от слов этого бандита зависела её жизнь. Наконец, Брэйн (Том уже запомнил его имя, хотя предпочел бы его забыть) отпустил её, хлопнув по плечу своей лапищей. Девушка улыбнулась — на этот раз искренне, тепло.
Джин повернулась и направилась обратно к барной стойке, лавируя между столиками с ловкостью фокусника. И когда она уже почти поравнялась с ними, Том неожиданно для самого себя сделал шаг ей навстречу, намеренно задевая её плечом. Не грубо, нет, но достаточно ощутимо, чтобы привлечь её внимание.
Девушка охнула — не от боли, скорее, от неожиданности, — и, чтобы не упасть, оперлась обеими руками о его грудь. На мгновение их глаза встретились — её карие, широко распахнутые, и его темные, пылающие чем-то, чему он сам не мог найти названия. Её губы слегка приоткрылись, словно она хотела что-то сказать, но не находила слов…
— Простите, — прошептала она, наконец, и её пальцы, маленькие, но удивительно сильные, сжали ткань его пиджака, — Том, верно?
Он застыл, словно пораженный ударом молнии. Она только что поняла это? После всех этих дней, что он провел в этом баре, наблюдая за ней, словно ястреб, выслеживающий свою добычу? Неужели она была настолько равнодушна к нему, что даже не вспомнила мужчину, на которого буквально свалилась с небес, спасая плешивого кота?
— Вот так встреча, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, хотя внутри все кипело от злости и… чего-то еще. Он сам не мог понять, что именно его так задело — её равнодушие или тот факт, что она так легко про него забыла.
Девушка на мгновение задумалась, словно пытаясь вспомнить, о чем он говорит, потом на её губах заиграла медленная улыбка.
— Ах, да, — протянула она, и её глаза — теперь он был уверен, что они скорее янтарные, чем карие — заискрились весельем, — надеюсь, ром пришелся вам по вкусу?
— Вполне, — сдержанно ответил Том, хотя ему хотелось сказать что-то более резкое, более… язвительное, — по крайней мере, он намного лучше того, что вы здесь обычно подаете.
— Хозяин сегодня щедр, — улыбнулась она и, кивнув в сторону Брэйна, который уже успел окружить себя толпой сомнительных личностей, добавила: — празднует сделку.
— Том, нам пора, — раздался за спиной нетерпеливый голос Абрахаса, — завтра рано вставать.
— Не напоминай, — прошипел Том.
— Но ты же сам сказал… — чуть ли не хохоча пробормотал Малфой.
— Рада была с вами повидаться, — бросила она ему на прощание и, не дожидаясь ответа, вернулась к своей работе, словно он был для нее всего лишь одним из многих посетителей этого бара.
Том еще мгновение смотрел ей вслед, чувствуя, как его снова наполняет то самое странное, непонятное чувство — смесь раздражения, любопытства и… досады? — а потом резко развернулся и, не прощаясь, направился к выходу. Абрахас, довольно ухмыляясь, поспешил за ним.
Глава 4Джинни Уизли уже месяц находилась в другом времени. Серый, промозглый Лондон был далек от её знакомого мира, к которому она привыкла. Кирпичные дома, словно хмурые великаны, нависали над узкими, вечно сырыми улицами, по которым сновали прохожие кутаясь в пальто и шарфы. Воздух, тяжелый от угольной копоти и тумана, затруднял дыхание и оставлял на языке металлический привкус.
Временами на Джинни накатывала волна щемящей тоски по дому, по семье, по всему, что было ей дорого. Она скучала по смеху братьев, по теплому взгляду матери, по уютному треску огня в камине гостиной в Норе. В такие моменты хотелось забиться в угол, уткнуться лицом в колени и выплакать всю боль и одиночество, скопившиеся в душе.
Но тут же в памяти всплывало лицо Гарри, искаженное ужасом в момент схватки с Василиском, бледное лицо Седрика Диггори, лежащего бездыханным на земле, страдания родителей, потерявших детей… И образ Тома Реддла, юного, но уже отмеченного злом, всплывал перед глазами, как воплощение всех бед и несчастий, обрушившихся на ее мир.
Джинни сжимала кулаки, чувствуя, как в груди разгорается знакомое чувство решимости. Да, она убьет Тома Реддла. Она сотрет его с лица земли, и тогда Волан-де-Морт никогда не появится на свет. Не будет больше смертей, горя и боли. Мир, за который боролись ее близкие, будет спасен. И эта мысль, как маяк во тьме, освещала ее путь, придавая сил двигаться дальше.
Благодаря этой мысли, девушка довольно-таки быстро обосновалась в прошлом. Уютным ее новое пристанище назвать было трудно: баб «Свирепый Ворон» больше напоминал логово контрабандистов из приключенческих романов, чем питейное заведение. Темные, прокопченные стены, увешанные оленьими рогами и оружием сомнительного происхождения, вечный полумрак, сквозь который еле пробивался свет от светильников на стене, создавали атмосферу мрачную и таинственную.
Алкоголь здесь действительно лился рекой, но вкус и запах его были таковы, что даже бывалых моряков бросало в дрожь. Публика, в основном завсегдатаи трущоб, вполне соответствовала месту: маги и волшебницы, маглорожденные и чистокровные, гномы, гоблины, а так же хмурые субъекты с переломанными носами и шрамами, говорящими о бурном прошлом. Джинни подозревала, что многие просто тянулись к хозяину заведения.
Хозяин паба — Брэйн Коул, по прозвищу «Костяшка», славился крутым нравом и связями в криминальном мире. Связи у него были даже в Министерстве магии. Говорили, что он может достать все, что угодно, от контрабандного товара до пропавшего наследства, и его боялись даже те, кто не признавал никаких законов.
Но, к удивлению Джинни, мистер Коул оказался не лишен грубого обаяния. У него был своеобразный юмор, он любил послушать байки за кружкой эля (который сам же и варил, надо сказать, неплохой) и иногда даже проявлял трогательную заботу о своих работниках. Недавно он подарил Джинни брошь в виде жуткого, но почему-то милого паука с рубиновыми глазами. Джинни не носила украшения, но от подарка не отказалась. Она знала, что для мистера Коула это был жест доверия и дружбы, и она ценила его по-своему.
Доверие и дружбу мистера Коула Джинни завоевала не только ловкостью, с которой разливала пенный эль и жонглировала кружками, словно заправский фокусник. За хрупкой внешностью рыжеволосой девушки скрывалась стальная воля и неожиданная для ее милого личика жесткость.
Брэйн быстро смекнул, что новенькая барменша, которую он приютил из жалости, не боится ни пьяных драк, ни угроз, ни даже вида крови. Джинни, не моргнув глазом, брала на себя самые неприятные поручения хозяина, от которых даже его бывалые вышибалы предпочитали уклониться.
Выбивать долги у завсегдатаев «Свирепого Ворона» было делом непростым и небезопасным. Но Джинни, вооруженная не только острым языком и убедительностью, но и весьма весомыми аргументами в виде револьвера, кинжала и бейсбольной биты, справлялась с этой задачей блестяще.
Револьвер она приберегала для особых случаев, предпочитая действовать более изысканно. Кинжал с резной гравировкой на лезвии, подарок великана Билли, удобно ложился в ее небольшой руке. Но любимым «аргументом» Джинни была бита. Тяжелая, с обмотанной черной изолентой рукоятью, она свистела в воздухе, как ветер, и встреча с ней заканчивалась для должников плачевно. «Ничего личного», — пожимала плечами Джинни, отряхивая с куртки капли крови или пива.
Было что-то комичное в том, как эта миниатюрная девушка с копной огненных волос вваливалась в накуренный трактир или грязный притон, где даже солнечный свет, казалось, скручивался и умирал. Она проходила сквозь расступающуюся толпу, словно маленький боевой кораблик сквозь волны, и взбиралась на шаткий столик. «Мистер Траггс? — звенел ее голос в тишине, наступившей после ее появления, — вы задолжали мистеру Коулу сотню фунтов. И еще десятку за моральный ущерб».
Должники, в основном амбалы с криминальным прошлым, поначалу реагировали на ее слова с издевкой. Ухмылялись, пускали сальные шуточки в ее адрес, пытались даже приставать, принимая ее за новенькую «девочку по вызову».
Довести Джинни до ручки было проще простого. Горячая кровь Уизли, помноженная на взрывной темперамент, свойственный обладателям рыжих волос, быстро давала о себе знать. Глаза девушки вспыхивали огнем, на щеках проступал яркий румянец, а в руках появлялась ее верная бита.
Сломанные носы, выбитые зубы и переломанные конечности — вот что получали те, кто не успевал вовремя вернуть долг или позволял себе фамильярность в ее адрес. «Платить нужно вовремя», — хладнокровно бросала Джинни, переступая через стонущее тело и пряча биту под длинный плащ.
Темная лондонская ночь обнимала Джинни холодными влажными объятиями. Туман, стелившийся по земле, словно хотел скрыть все тайны и пороки этого города, но Джинни видела его насквозь. Она давно уже перестала бояться темноты, она сама стала ее частью.
Шаги ее были бесшумными, словно у хищницы, выслеживающей свою жертву. На лице застыло сосредоточенное, почти жестокое выражение, которого не знали ее родные и друзья. Сердце билось часто, но это было уже привычное ощущение, как и привкус горечи во рту.
Десять лет войны… Десять лет, наполненных болью, потерями и бесконечной борьбой. Джинни видела столько смертей, что давно перестала их считать. Она сражалась бок о бок с родными против самых темных сил, которые когда-либо знал мир. Она держала на руках умирающего Рона, и его кровь навсегда осталась на ее руках, как клеймо проклятой судьбы.
Адреналин, который она испытывала во время боев, превратился в яд, отравляющий ее душу. Джинни с ужасом понимала, что уже не может жить обычной жизнью. Мирная тишина Норы, смех племянников, даже любовь Гарри — все это казалось таким далеким и нереальным. Она была словно волк, выросший в неволе, — он может существовать среди людей, но никогда не станет ручным.
И эта мысль пугала Джинни больше всего на свете.
Девушка толкнула дверь, и та с жалобным скрипом отворилась, впуская ее в полумрак бара. Душный, пропитанный запахами табака, дешевого алкоголя и страха воздух ударил в лицо. Завсегдатаи, десяток громил с жесткими лицами и пистолетами за поясом, молча наблюдали за ней из-под насупленных бровей. Даже не видя их глаз, скрытых в тени широкополых шляп, Джинни чувствовала на себе их тяжелые, оценивающие взгляды.
Они её ждали.
«Легче укротить стаю голодных волков», — мелькнула мысль, но Джинни лишь сильнее сжала рукоять биты, спрятанную под плащом. Она прошла к барной стойке, обдав промозглым ветром и ароматом дождя затихшую было публику, и обратилась к бармену, сухощавому мужчине с седыми усами и глазом, дергающимся от нервного тика:
— Мне нужен мистер Филипс. Он здесь?
Бармен, не торопясь, протер грязной тряпкой уже чистый стакан и, бросив быстрый, испуганный взгляд куда-то наверх, нервно сглотнул. «Отлично, — подумала Джинни, — трус прячется на верху».
— Мистера Филипса сейчас нет, — пробормотал бармен, стараясь не встречаться с ней взглядом, — м… могу я предложить вам выпивку, мисс?
Она плавно опустилась на высокий стул у барной стойки, словно хищная птица, присевшая на край гнезда.
— Ну что ж, отчего же не выпить? — голос ее звучал спокойно, но в нем почувствовалась стальная нотка, заставившая бармена вздрогнуть. — Виски, пожалуйста. Двойной.
Бармен молча кивнул и отошел, словно желая поскорее оказаться подальше от этой странной девушки. Джинни, не меняя позы, искоса посмотрела на вояк, толпившихся у столиков за ее спиной. Это были люди, ни одного волшебника. Значит можно было не бояться заклятия в спину. Только пуль и сильных мужских кулаков.
Мужчина вернулся с ее заказом. Джинни приняла стакан, взболтнула янтарную жидкость, разглядывая свое отражение в зеркале за стойкой. «Филипс явно постарался на славу, нанимая такую охрану, — подумала она, — но это даже интереснее».
Она одним глотком осушила половину стакана. Обжигающий вкус виски, на удивление неплохого качества для такого заведения, разошелся приятным теплом по телу. «Что ж, похоже, вечер перестает быть томным», — усмехнулась Джинни про себя и, поставив стакан на стойку, резко повернулась к громилам, которые, как один, направились в ее сторону.
— Боже, господа, неужели в десятером на одну хрупкую девушку? — раздался ее голос, звенящий, как клинок, вынутый из ножен.
Не дожидаясь ответа, Джинни стремительным, отточенным движением отбросила плащ, и в руках ее мелькнули револьвер и кинжал. Выстрел прогремел оглушительно в тишине бара, оставив после себя запах пороха и еще что-то неуловимое, что заставило даже бывалых убийц вздрогнуть. Пуля вошла прямо меж глаз бугая, сидевшего ближе всех к ней. Тот даже не успел вскрикнуть, только обмяк и медленно сполз на пол.
Не теряя ни секунды, Джинни развернулась, и кинжал ее, словно язык змеи, описал в воздухе блестящую дугу. Лезвие вошло точно в цель, перерезав сонную артерию другого громилы. Кровь, теплая и липкая, хлынула на пол, окрашивая грязные доски в темно-красный цвет.
В глазах Джинни не было ни страха, ни жалости. Сегодня она была холодной и расчетливой, как машина смерти. Каждый удар, каждый выстрел был выверен с ужасающей точностью. Ей нужно было сделать все быстро и чисто. Вернуться к Брэйку Коулу с деньгами и чистой совестью.
Адреналин отхлынул, оставив после себя легкую дрожь в кончиках пальцев и металлический привкус крови во рту. Джинни не испытывала ни удовольствия, ни стыда, ни даже сожаления. Эти люди были для нее всего лишь препятствием, которое нужно было устранить. Как камни на тропинке, ведущей к цели.
А цель у Джинни была важная. Грандиозная. Убить Тома Реддла. И она это сделает. Чего бы ей это ни стоило.
Мистер Коул, с его связями в криминальном мире и полным отсутствием моральных принципов, был для нее идеальным союзником. После убийства Реддла ей понадобится помощь, и Брэйк, уж она-то это точно знала, поможет ей с удовольствием.
Положив ровно половину охраны Филипса, Джинни увидела, что остальные громилы, наконец, оценили серьезность ее намерений. Они пятились назад, опуская пистолеты, в их глазах поселился животный страх. Джинни с удовлетворением отметила, что кровь на ее куртке и кинжале не выглядит отталкивающе. Скорее, пугающе.
— Мудрое решение, — бросила она, направляясь к лестнице, ведущей на второй этаж.
Дверь в кабинет Филипса, известного в определенных кругах под кличкой «Ласка» (весьма иронично, учитывая его внешность и нрав) оказалась не заперта. Джинни ворвалась внутрь, не сбавляя шага, и застыла на пороге. «Ласка», коренастый мужчина с жирными, слипшимися волосами и нервным тиком, искажавшим его лицо, судорожно запихивал пачки денег в сейф. Увидев Джинни, он вздрогнул и замер, словно кролик, застигнутый в свете фар.
— Забирай и уходи, — прохрипел он, не отрывая глаз от ее окровавленного кинжала.
Джинни быстро осмотрела комнату, убеждаясь, что кроме них никого нет. Револьвер и кинжал исчезли под плащом. Она подошла к столу, пересчитала деньги, не торопясь, словно демонстрируя свое превосходство.
— Мистер Филипс, — мягко проговорила она, глядя ему прямо в глаза, — всего этого можно было избежать.
— Уходи, — выплюнул он, сверля ее глазками-бусинками, полными ярости и страха.
Джинни забрала деньги, кивнула на прощание и вышла из кабинета. Проходя мимо бармена, все еще не осмелившегося выйти из-за стойки, она услышала его шепот:
— Она сумасшедшая…
Джинни бросила на бармена мимолетный, ледяной взгляд. «Если бы ты знал…», — прошептала она одними губами, возвращаясь к стойке. Осушив остатки обжигающего виски, она поставила стакан на стойку и в этот момент поймала свое отражение в зеркале напротив.
То, что она увидела, заставило ее вздрогнуть. На нее смотрела чужая женщина. Глаза, еще недавно сияющие азартной игрой и холодной яростью, теперь пылали темным, зловещим огнем. Во взгляде, жестком и беспощадном, не осталось ничего человеческого, только ледяной холод и пустота.
В эту секунду Джинни словно увидела себя со стороны. Увидела то, во что ее превратила война, во что ее превращала она сама, шаг за шагом приближаясь к своей цели. И в этом отражении ей почудились знакомые... до боли знакомые черты. Холодная улыбка, искривившая ее губы, была как две капли воды похожа на улыбку Тома Реддла. А тьма, поселившиеся в ее глазах, напоминала бездну, в которую давно уже провалилась Беллатриса Лестрейндж.
Словно ледяной душ окатил Джинни, заставив вздрогнуть и отшатнуться от собственного отражения. «Нет! — пронеслось в голове с отчаянной яростью. — Это не я! Я не такая!» Джинни с силой сжала стакан в руке, до боли в костяшках, и швырнула его в зеркало. Осколки рассыпались по полу, а вместе с ними рассыпалось и ее чудовищное отражение, под сдавленный крик бармена.
«Я — Джинни Уизли, — твердила она про себя, как заклинание. — Я — ведьма, боец, подруга… Я буду бороться.»
В этот момент до нее донеслись приглушенные звуки борьбы и тяжелое дыхание. Оглянувшись, Джинни поняла, что ее окружили. Оставшиеся в живых громилы медленно надвигались на нее, словно хищники, чувствующие запах крови и страха. Но Джинни не боялась. Она уже поняла, что жизнь — это бой, и сдаваться нельзя никогда.
Выстрел прозвучал неожиданно. Плечо обожгло жгучей болью, словно к нему прижали раскаленное железо. Джинни дернуло назад, и она удивленно коснулась рукой промокшей ткани плаща. Пальцы окрасились в теплое, липкое красное. «Вот черт, — мелькнуло в голове».
Стрелял мужчина в темном плаще, стоявший у входа. Его Джинни не заметила раньше. Не уж-то подкрепление? Теперь понятно, почему они вдруг отступили и пропустили её к боссу.
Не раздумывая больше ни секунды, Джинни резко развернулась и, оттолкнувшись от стойки, бросилась к выходу. Она мчалась сломя голову, не обращая внимания на крики преследователей и свист пуль, пролетавших мимо. Выскочив из бара, Джинни на секунду затормозила, удивленная огромной луной, которая, казалось, насмехалась над ней.
За спиной раздался грозный рев Филипса, смешанный с бранью и звуком торопливых шагов. «Кажется, они решили все-таки проводить меня до дома», — усмехнулась про себя Джинни, ускоряя шаг.
Она мчалась сломя голову, петляя по узким, мокрым улицам, лавируя между плотно прижавшимися друг к другу домами. Тени, словно призраки, тянулись за ней, но догнать не могли. Джинни была быстрее. Впереди замаячил узкий проход между двумя кирпичными монстрами, устремившими свои трубы-ноздри в ночное небо. Не раздумывая ни секунды, Джинни нырнула в темноту, словно ласка, скользнувшая в знакомую нору.
Проход, поначалу казавшийся Джинни путем к спасению, обернулся ловушкой. Немного пробежав, она уперлась в глухую кирпичную стену, холодную и неприступную.
— Черт, — прошипела Джинни, оборачиваясь назад, — тупик.
Сердце колотилось в груди, словно птица, бьющаяся в клетке. Шаги преследователей звучали все ближе. Джинни привалилась к стене, пытаясь успокоить дыхание. «Спокойно, — твердила она себе. — Пан или пропал».
Плечо ныло, кровь, пропитавшая куртку, липла к коже, доставляя неприятные ощущения. Джинни попыталась зажать рану рукой, но это не помогало.
- Надо же было так встрять, — с досадой произнесла она, — и куда теперь?
В тупике царила зловещая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Джинни и стуком ее собственного сердца. Внезапно в воздухе послышался тихий треск, словно кто-то невидимый провел палочкой по шершавой поверхности. Джинни резко обернулась, инстинктивно прикрывая раненое плечо рукой.
Прямо перед ней, словно выросший из-под земли, стоял Том Реддл. Даже в полумраке переулка он был похож скорее на призрака, чем на человека. Бледное, словно высеченное из мрамора лицо, сжатые в тонкую линию губы, и глаза… Холодные, пронзительные, словно лезвия кинжалов. Реддл смотрел на нее, и Джинни показалось, что он видит ее насквозь.
Мужчина бросил быстрый взгляд в сторону улицы, откуда доносились ругательства и звуки погони, и протянул ей руку.
— Пойдем, — сказал он, и его голос, низкий и властный, прозвучал неожиданно близко, словно он находился не рядом, а в ее собственной голове.
Джинни замерла, не зная, как реагировать. Принять помощь от Тома Реддла? От того, кого она пришла уничтожить? Это было абсурдно, немыслимо! Но другого выхода не было. Если она останется здесь, то ей не выжить.
— Ну же, — повторил Реддл, и в его голосе прозвучало нетерпение.
Джинни сделала шаг вперед, оторвавшись от холодной стены. Мысли путались в голове, словно клубки шерсти, в которые запустила лапы кошка. И тогда, подчиняясь какому-то необъяснимому импульсу, она приняла его помощь и сделала к нему еще один шаг.
В тот же миг сильные руки обхватили ее, прижимая к твердому, словно стальной корсет, телу. Мир вокруг поплыл, превращаясь в калейдоскоп цветов и теней, и Джинни, не удержавшись на ногах, потеряла сознание.
