Глава 1Последняя коробка с вещами заняла почётное место на свалке в его комнате, и Тсуна с облегчением перевёл дух, тяжело опускаясь прямо на пол. До обеда ещё далеко, так что он успеет немного передохнуть, прежде чем перейдёт к распаковке. Всё как обычно, он собирается разобрать только три коробки, помеченные красным скотчем, а остальные будет вскрывать по необходимости — так меньше мороки, когда придётся переезжать в следующий раз. Благо, не понадобится открывать всё — он давно начал писать на бумажке содержимое и клеить его на бок. Сильно упрощает переезды, он, Тсуна, очень рекомендует.
Новая коробка также уже подготовлена — для тех вещей, которыми он обзаведётся здесь, в доме своего нового «отца».
Они переезжали столько, сколько он себя помнил — Аоки Нана находила себе новых мужчин чуть ли не каждый год. Это всегда были «настоящие чувства», «любовь до гроба» и «судьба», но мама так и не побывала замужем. Раньше Тсуна думал, что это из-за него, непонятно чьего сына, идущего в довесок к очаровательной и легкомысленной мадам, но нет — кажется, дело было в характере его матери. Видимо, когда начинаешь ухаживать, наивность и легкомыслие кажутся очаровательным, но жизнь с такой женщиной может стать по-настоящему невыносимой. Все романы Наны разворачивались по одному сценарию — конфетно-букетный, переезд, попытки мужчины быть примерным человеком, достойным звания «мужа», а потом всё резко начинает скатываться, и последние дни перед красивым побегом в закат они коротают в чудовищной неловкости.
В какой-то момент он даже перестал запоминать имена и лица маминых мужчин — также, как перестал распаковывать все коробки или попадаться «родителям» на глаза. Была бы его воля, перевёлся бы в какую-нибудь школу с общежитием, но мешали оценки и финансовая ситуация. Мама нигде не работала, изредка находя себе что-нибудь временное, и обычно они жили на деньги её нового ухажёра. Сам Тсуна и рад бы подработать, но, как говорится, не с нашим счастьем.
— Что думаешь о мужчине, в чей дом мы переехали, глупый ученик?
Умарекавару-сенсей всегда появлялся невовремя, и, кажется, исключительно ради того, чтобы действовать Тсуне на нервы. Парень раздражённо выдохнул и потянулся к первой коробке — с повседневной одеждой и нижним бельём.
— Ничего не думаю. Это мама с ним спит, а не я.
Резкий удар бумажного веера по голове был привычно-болезненным, и Тсуна вскрикнул, потирая затылок. По неведомой причине, веер бил так, словно состоял из железа — наставник не жалел духовной силы. С другой стороны, лучше так, чем игнорировать реплики надоедливого сенсея — с него станется и ёкаев натравить, ради профилактики. Вот, казалось бы, какое дело оммёдзи, умершему пятьсот лет назад, до живого паренька? Но нет — если старик что-то вдолбил себе в голову, то это навсегда.
С Умарекавару Тсуна познакомился, когда ему было года три. Тогда его способность только начинала развиваться, и странный маленький человечек с бородой в погребальном кимоно стал его лучшим другом и наставником. Тсуна и сейчас отлично помнил их встречу — сенсей прошёл через стену, бесцеремонно осмотрел мальчика со всех сторон и заявил, что сделает из него сильнейшего оммёдзи.
Вообще, Аоки нравилось. Проблем с постами и посещениями храмов не было, священные чётки всегда были под рукой, используемые как брелок для телефона, а без парочки печатей в кармане он даже из дома не выходил. Обучение оммёдо не было проблемой — с самого детства Тсуна слушал истории древнего духа, учил печати и заклинания и наблюдал за аякаши. Парочку даже изгнал, и со вторым получилось с первого раза. Единственное, что ему давалось из рук вон плохо, было гадание, но Умарекавару-сенсей считал, что это из-за отсутствия достойного инструмента. Он регулярно ныл о том, что надо заказать собственный набор, но Тсуна отказывался — стоимость работы настоящего мастера не покроют даже его правнуки, а брать дешёвую халтуру просто смысла не было. Наставник, впрочем, не давил — по звёздам и рукам Аоки читал сносно, и для начала карьеры этого было вполне достаточно.
Правда, чем старше становился Тсуна, тем больше понимал, что оммёдзи он не будет — сейчас, в век технического прогресса, никому не нужны борцы с демонами. Он мог нарисовать печать одной рукой за секунду, мог помнить все виды демонов наизусть, мог читать заклинания и очищать дома — но это всё никому не нужно, и его будут считать психом или клоуном. Возможно, кто-то и прибегает к услугам оммёдзи до сих пор — но такой чести удостаиваются только великие кланы, поколения назад признанные Императором, а уличным выскочкам вроде него ничего не светит. Да и, сказать по правде, такие кланы тоже не экзорцизмом себе состояние сколотили — все выжившие семьи чем-то торговали, от защитных амулетов до учебников по заклинаниям. Можно, конечно, уехать куда-нибудь в глубинку, где и про электричество толком не слышали, и поступить в какой-нибудь храм — но в таких местах духи обычно злее и опаснее, и с ними практически невозможно договориться. Да и что это за жизнь — без благ цивилизации, на жалкие гроши? Изгнанием духов сыт не будешь, в их суровое время талантливым оммёдзи надо искать другие способы выживания.
В общем, в последние несколько лет Тсуна старался изо всех сил — требовалось лишь сосредоточиться на обучении для поступления в университет и постоянно делать вид, что никакой способности не существует. Жаль только, что на самом деле она никуда не делась, и, кажется, с каждым годом только усиливалась. Не расскажешь же, что он, Аоки Тсунаеши, мог видеть призраков? Ну, и обладал довольно мощной духовной энергией — Умарекавару-сенсей говорил, что не видел такого уровня уже пару сотен лет. Способности демонстрировал только он — ни мама, ни кто-либо из встреченных им людей никого не видели, не слышали и не ощущали. Это всё усложняло и упрощало одновременно, но Тсуна уже приспособился. А раньше да, раньше бывали крайне неприятные ситуации и курс лечения у психиатра, но даже самые тяжёлые препараты не могли подавить его способностей. Сам Аоки считал, что он нормальный — как минимум, потому что результаты воздействия ёкай на мир, вроде поджогов, царапин и следов, видели все. Более того — один раз он попросил показаться очень сильного аякаши, и окружающие действительно его увидели. А, если у видений есть объективные подтверждения, они перестают казаться безумным бредом.
Бумажный веер ударил его по затылку ещё раз, и Умарекавару-сенсей завис прямо перед его лицом.
— Ты уже минут пять просто сидишь и смотришь на коробку, глупый ученик. Если тебе нечем заняться, расскажи мне заклинание для пленения бакэнэко.
Тсуна тяжёло вздохнул и принялся бубнить.
Глава 2Город, в который они переехали на этот раз, назывался Намимори, и Тсуне тут даже нравилось. Парень был приятно удивлён цивилизованности этого места, далёкого от заводов и магистральных путей. А ещё тут почти не было храмов, святилищ и аякаши — по крайней мере, Тсуна шёл по безлюдной тропинке уже полчаса, и пока никого не…
Дорога резко вильнула, и парень буквально уткнулся носом в древний, но не ветхий храм. Здание было просто огромным, и Тсуна даже не смог разглядеть его целиком — но даже так, храм явно был безумно дорогим. Его наверняка отстраивали в период рассвета синтоизма, и, вполне возможно, в него было вбухано целое состояние какого-нибудь даймё. В любом случае, храм был великолепным образцом архитектуры прошлого — вернее, был бы, если бы Тсуна мог рассмотреть хоть что-нибудь. Здание было облеплено аякаши — такого количества демонов он не видел уже очень и очень давно. Разных видов, полов, расцветок и размеров — будто Аоки попал на ночной парад тысячи демонов, только в осёдлом варианте. И, кажется, его заметили — по крайней мере, по их рядам пробежало яростное «человек, человек, человек!». Интуиция подсказывала, что дело плохо, и угрожающе-изумлённое Ки это только подтверждало. Да уж, Тсуне стоило делать ноги — хотя, с другой стороны, это же храм, разве нет? Святое место, защищающее случайных путников от зла? То есть да, демоны вьются вокруг здания, и их явно не напрягают барьеры или гнев хозяина, но внутри-то их не было! Храм есть храм — по крайней мере, раньше это всегда срабатывало, и Тсуна очень надеялся, что сделал правильный вывод. Наверняка сейчас откроется дверь, и на порог выйдет вежливый монах или местное божество. Наверное, он будет маленьким и слабым, потому что почти полностью утратил веру людей, но его силы хватит, чтобы отогнать демонов и открыть человеку путь. Тсуна, как это уже бывало, поделится силами, божество вспомнит былые времена и прогонит аякаши прочь. Ну, как он и думал — входная рама начала медленно отъезжать…
Тяжёлое кимоно, гнущая к земле Ки и жуткие глаза. Вот чёрт!
— Взять!
Аякаши сразу пришли в движение, но Аоки начал раньше. Тсуну даже подгонять было не надо — парень стартовал сразу, как увидел чертовски сильного и чертовски злого духа, петляя как заяц и стараясь сбежать от хлынувших за ним ёкаев. Как его угораздило, чёрт возьми?!
— Очень просто, глупый ученик. Только такой невнимательный глупец, как ты, мог не заметить защитных знаков при входе сюда. Да о чём я говорю — только ты мог перепутать дорогу, и выбрать заросшую тропинку с разбитым камнем вместо нового шоссе!
Умарекавару, как обычно, появился совсем не вовремя, и его комментарии ничуть не помогали. Сенсей спокойно висел за Тсуниным плечом, хотя парень петлял, как заяц, и бежал на максимальной скорости.
— Ты знал, что он здесь?!
Мёртвый оммёдзи вздохнул и покачал головой.
— Конечно же нет! Я что, должен был пойти к местным ёкаям на приветственную пиалу саке? В любом случае, судя по тому, что рядом спокойно живут люди, а на входе сюда растянут обычный оберег, он довольно мирный — если не вторгаться на его земли, не топать, как у себя дома, и не заявляться к порогу без приглашения. Ты либо слишком смел, либо слишком туп, глупый ученик.
На самом деле, это действительно было его основной проблемой — он постоянно пропускал ловушки, разрывал печати и, по незнанию, вляпывался в неприятности. Это даже стало чем-то вроде его собственной поговорки: «Хочешь найти смертельно опасного ёкая там, где их априори нет? Следуй за задумавшимся Аоки Тсунаеши!». Он даже спрашивал Умарекавару, не проклят ли — но нет, сенсей винил во всём только его природную неуклюжесть и невнимательность. Но ведь, подумать только — ничего ж не предвещало…
Один из аякаши клацнул зубами в опасной близости от его ноги, так что Тсуна подпрыгнул и выдал своё любимое «и-и-и-и!».
— Так что мне делать, Умарекавару-сенсей?!
Старик обречённо выдохнул, потягивая неведомо откуда взявшийся чай.
— Почему бы тебе не сразиться с ними, глупый ученик? Твоей духовной силы и мастерства должно хватить. Парочка печатей, одно заклинание — зря, что ли, я потратил на тебя столько лет?
— Нет!
Протяжный вздох был ему ответом.
— Ну, тогда продолжай бежать. Возможно, если покинешь территорию их хозяина, они отстанут от тебя. Или нет.
Дух оммёдзи исчез сразу, как договорил — видимо, Умарекавару сказал всё, что хотел, и как-то помогать не собирался. Тсуна только стиснул зубы и сосредоточился на дороге, чтобы не упасть — он давно свернул в лес, и сейчас даже не представлял, где он находится, и далеко ли это от границы владений того страшного аякаши с жуткими глазами, выглянувшего из-за двери храма.
Всё закончилось внезапно — он просто вылетел на шоссе, чуть не попав под колёса проезжающего автомобиля. Духи остались в лесу — дразнились и бесновались, но не выходили из-под деревьев, словно натыкаясь на невидимую стену.
— Ну, по крайней мере, оно территориальное. Поздравляю, глупый ученик, ты жив.
Умарекавару, появившийся внезапно, с удовольствием допил чай. Тсуна мог только простонать, с раздражением рассматривая указатели и пытаясь понять, куда же его занесло — и как вернуться в город, чтобы ещё раз попробовать попасть в школу? Или, может, плюнуть на всё и прогулять?
Да уж — кажется, в Намимори будет куда сложнее, чем он ожидал.
Глава 3- Ты человек, да? А я кицунэ!
Тсуна скрипнул зубами, изо всех сил стараясь игнорировать привязавшегося аякаши - высокого, в дорогущей одежде, с кучей ритуальных украшений и с дурацкой улыбкой на пол лица. Он таскался за ним уже пару дней - с того самого безумного забега, после которого для всех местных аякаши он из "парнишки, который нас видит", превратился в "человека, который забрёл на гору к Они и вернулся". Можно сказать, он стал потусторонней знаменитостью - и пусть духов в Намимори было не так много, их пристальное внимание всё равно было довольно неприятным. А ещё, оказывается, имело последствие - в виде наглого аякаши, не дающего ему спокойно учиться в школе.
- Слышишь, слышишь меня? Я кицунэ! Ки-цу-нэ! Ты забавный, человек - но если поговоришь со мной, будет ещё забавнее!
Тсуна не смог подавить обречённый вздох - он и так видел, что перед ним кицунэ. Кем ещё мог быть этот лощёный красавчик с ушами и хвостом? И это не сулило ничего хорошего - демонические лисы не зря считались одними из самых опасных аякаши. При условии, что прибившийся к нему лис был благородно-чёрного окраса, это сулило ещё больше неприятностей.
- Человек, ну челове-е-е-ек! Ты видишь меня, я точно знаю!
Нельзя сказать, что такое случалось с Тсуной в первый раз - духи часто бродили за ним, привлечённые сильной энергией и способностью их замечать. Как показала практика, самым эффективным способом борьбы с ними, не считая изгнания, был именно тотальный игнор - через пару недель аякаши просто надоедало, и он исчезал. Только вот и перетерпеть эти несколько недель обычно было той ещё задачей...
- Человек!
За эти два дня такое происходило уже несколько раз - кицунэ делал умилительное лицо побитого щеночка и куда-то исчезал, а потом с удвоенной радостью и энтузиазмом приветствовал его, и всё начиналось сначала. Каждый раз, видя кицунэ расстроенным, чуть ли не со слезами в глазах, Тсуна был в шаге от того, чтобы сдаться - но лис всегда исчезал, прежде чем парень поддавался его природному обаянию. Странно - ведь в характере кицунэ как раз таки разыскать слабое место и надавить на него посильнее.
Этот кицунэ вообще был странным - не делал многозначительные намёки, не хитрил и не прятал эмоции за лисьей улыбкой или веером. Простой, как полено, и прямой, как рельса - и на лице всё написано, когда он так по-дурацки улыбается. В общем, самый неправильный кицунэ из всех, что Тсуна когда-либо видел.
Ну, или самый великолепный притворщик на свете.
Уроки совершенно не оседали в памяти - на них происходило всё то же самое, что и в других школах. Даже лучше - помнится, года три назад их занесло в глухую деревушку, где духов с местного кладбища было больше, чем людей, и они довольно часто вылетали из рассохшейся доски. Тогда они уехали довольно быстро, но та школа жизни запомнилась парню надолго, и теперь обычные уроки или презрение одноклассников были просто не способны его напугать. Хотя, кажется, сейчас всё было нормально, и ребята смотрели на новенького, пришедшего в середине года, с дружелюбием и интересом. Может, в этот раз повезёт, и он сможет с ними подружиться? Хотя вряд ли эта дружба переживёт его очередной переезд, конечно.
Ну и ладно.
- Привет, человек! Я кицунэ!
Улыбчивый лис ждал его у входа в школу, широко размахивая кулем, даже отсюда вкусно пахнущим едой. Явно что-то свежее и рыбное - желудок сразу завопил, и Тсуна с трудом подобрал слюни. Пройти мимо, сохраняя спокойствие, стоило просто неимоверных усилий - и тот факт, что кицунэ расстроился чуть ли не до слёз, с обидой говоря, что это его отец делал, и оно не отравленное, ничуть не облегчал задачу. Как и то, что кицунэ болтался за ним всю дорогу до дома, отпугивал мелких ёкай и даже услужливо зажёг свой лисий огонь, когда стемнело. Красивый, синий огонь - так горит только у очень сильных кицунэ. Умарекавару-сенсей рассказывал, что в его времена лисы с таким пламенем без усилий могли одолеть целую армию и ходили в родовые дома оммёдзи, как к себе домой. Сильный дух, сильное пламя - и так бездарно тратить его на то, чтобы осветить какому-то человеку путь!
Но самый безумный поступок кицунэ Тсуна обнаружил как-то утром, когда проснулся на чужом футоне, привычно морщась от тянущих ощущений в спине. Он давно пытался уговорить маму купить ему собственный футон, который мог бы переезжать вместе с ними, но Нана только отмахивалась. Каждый её новый ухажёр честно выделял ему место для сна и снабжал всем необходимым, и Тсуна тратил кучу времени, чтобы зачаровать простыни и пух от проникновения духов. Такие, как он, особенно уязвимы во сне, и многие зловредные ёкай с удовольствием захватят его тело, пока он будет расслаблен. Плюс, он всегда очень долго привыкал к новому футону - кто бы что ни говорил, они все разные. На нынешнем, например, у парня болит спина, на прошлом болела шея, на позапрошлом он постоянно простывал...
Тсуна помотал головой, чтобы сосредоточиться на настоящем, и подпрыгнул на месте, обнаружив настырного кицунэ, висевшего в воздухе прямо над его кроватью. В этот раз парень был одет ещё круче, за спиной висело три меча, а глаза и губы были чем-то подведены - парень был готов поклясться, что макияж лиса нёс какое-то ритуальное значение. Заметив, что Тсуна проснулся, кицунэ молча протянул ему листок. Парень, спросонок забывший, что игнорирует духа, уже протянул руку и сонно спросил:
- Это что?
Кицунэ даже не улыбнулся, оставаясь пугающе серьёзным - за всё то время, что он таскался за парнем, он никогда не видел аякаши таким.
- Моё имя.
Этот ответ сразу же пробудил Тсуну, и он с воплем отдёрнул пальцы от листка, мысленно порадовавшись, что не успел до него дотронуться. Невероятная возможность для оммёдзи - когда чёрный кицунэ сам отдаёт своё имя. Только сильнейшие из сильнейших могли похвастаться, что среди их сикигами есть кицунэ, а уж дух, служащий добровольно, это и вовсе лакомый кусочек.
- Ты издеваешься?! Нельзя отдавать своё имя кому попало, ты, легкомысленный аякаши! А если я захочу подчинить тебя с его помощью, или украду все силы, запечатав тебя в башмак?!
Кицунэ пару раз изумлённо моргнул, а потом вдруг счастливо улыбнулся, будто Тсуна подарил ему целый мир.
- Всё-таки заговорил.
Парень тут же уставился на аякаши, как на идиота, и испытал дикий прилив стыда за своё молчание. Впрочем, сейчас, когда они заговорили, делать вид, что он никого не видит и дальше было бы как-то глупо.
- Чего тебе от меня нужно, безумный кицунэ?
Лис описал в воздухе пару пируэтов, явно выражая радость, и приземлился прямо к Тсуне на футон, оказавшись с ним лицом к лицу. Парень тут же сделал два важных вывода из этой ситуации - его защитные заклинания никуда не годятся, и аякаши не знаком с понятием "личного пространства". Серьёзно, кто вообще полезет к незнакомому человеку и стукнется с ним лбами и носами?
- Я хочу подружиться с тобой. Мне нравятся люди, но они не могут видеть меня, а ты - можешь. Обещаю не обманывать, не пугать и ничего не жечь. Идёт?
Тсуна тяжело вздохнул, и наивный кицунэ явно принял это за знак согласия. Ну, хоть отстранился, и на том спасибо.
- Ура! Я...
Парень неприлично взвизгнул и заткнул рот кицунэ ладонью - что ж он с такой настойчивостью пытается подсунуть несчастному Аоки своё имя?!
- Я же сказал, что мне не нужно твоё имя! Будешь Генко, ясно?
Кицунэ обрадовался ещё сильнее, радостно закивав.
- Без проблем, Аоки Тсунаеши! Пойду, принесу тебе чего-нибудь горячего от моего отца - мы держим призрачную ятай, и у нас лучшие рыбные блюда во всей Японии!
И, громко рассмеявшись, Генко растворился в воздухе. Тсуна, фыркнув, упал назад на футон - досыпать. Всё, теперь не отвертишься - кицунэ и раньше был назойлив, а теперь точно станет вторым Умарекавару, будет таскаться за ним всюду и вызывать на разговор в публичном месте, из-за чего он опять станет "Дурдомным Тсуной", и его изобьют где-нибудь в мужском туалете. Одна мысль об этом заставила парня застонать и ткнуться головой в подушку - от этих духов всегда одни неприятности.
Глава 4— Он использует тебя, глупый ученик.
Умарекавару-сенсей неодобрительно посмотрел на Генко, который с радостным видом сейчас гонялся за бабочкой по воде. Тсуна только тяжело вздохнул, опираясь на перила и рассматривая текущую куда-то реку.
Он прекрасно понимал, о чём ему напоминал мёртвый оммёдзи. Сенсей рассказывал, что раньше кицунэ частенько развлекались подобным образом — прикидывались милыми и дружелюбными, отдавали свои имена оммёдзи, а потом, усыпив бдительность, превращали жизнь борцов с нечистью в настоящий Ад. Да, имя дарует власть над духом, которому оно принадлежит, и даже самый сильный ёкай не сможет причинить вред своему хозяину — но горе тому, кто поверит в свою полную власть над хитрым кицунэ.
— Лучше бы ты забрал его имя, сделав полноценным сикигами. Повеселился бы перед смертью.
Тсуна только покачал головой. Он считал, что незнание настоящего имени Генко защищает их обоих. Они знакомые, в какой-то степени друзья — пусть так всё и останется, и, когда кицунэ надоест, они расстанутся в отличных отношениях.
А ещё парень с трудом верил, что Генко и в самом деле такая же сволочь, как и остальные кицунэ. Да, он вполне мог специально притворяться, но Аоки с каждым днём было всё труднее убеждать себя в этом. Они неплохо общались, и парень узнал, что привязавшийся к нему дух довольно любознательный, активный и добрый. По крайней мере, он был на хорошем счету у всех аякаши, которых они видели, и регулярно помогал им по мелочам. Как и сказал Генко, его отец, такой же чёрный лис, держал призрачный ятай, и Тсуна в жизни не ел ничего вкуснее их стряпни. В общем, Аоки мог сказать, что ему нравится эта странная дружба — после того, как они начали общаться, кицунэ перестал быть чудовищно назойливым, и он смог вздохнуть спокойно.
В общем, Тсуна радовался их общению, и не желал превращать их в какую-либо сделку или договор — если соблюдать осторожность, они точно смогут неплохо поладить.
Генко снова прыгнул, и в этот раз бабочка оказалась точно в его руках.
— Смотри, Тсуна — это оказалось проще, чем я думал!
Умарекавару-сенсей только покачал головой и исчез, пробормотав своё коронное «глупый ученик». Генко сразу расстроенно шмыгнул носом, и его ушки грустно опустились.
— Я ему не нравлюсь, да?
Тсуна только беззаботно отмахнулся и пошёл вперёд, когда кицунэ опустился на дорогу.
— Сенсею мало кто нравится. Он, как оммёдзи, считает изгнание духов своей работой, и до сих пор отказывается причислять себя к вашей братии.
Генко рассмеялся, и дальнейший путь они проделали в дружелюбном молчании. Потом парни добрались до перекрёстка, и кицунэ исчез, успев сказать коронное «до завтра, Тсуна!». Это стало их обычной традицией, почти как у нормальных людей — после школы они вместе шли домой и расставались на перекрёстке, где Тсуна поворачивал домой, а Генко исчезал по своим лисьим делам. Собственно, сегодняшний день не стал исключением, и Аоки со спокойной душой повернул к себе.
На самом деле, он уже пару раз ввязывался в дружбу с аякаши, и ничем хорошим это ещё ни разу не кончилось — даже Умарекавару-сенсея нельзя было назвать «положительным приобретением». Но, разумеется, дружба с чёрным кицунэ переплюнула все мыслимые и немыслимые неприятности, которые происходили с ним до этого.
Внезапно его нога провалилась в пустоту, и Тсуна, взвизгнув, рухнул в овраг. Парень почти сразу осмотрелся — кажется, было не так уж и глубоко, и, он вполне мог бы выбраться сам. Но, разумеется, в жизни Аоки Тсунаеши ничего не может быть легко — чтобы выбраться, ему требовалось подпрыгнуть, а когда он сделал это, то его лодыжку прострелило болью. Ну разумеется — улететь в овраг и подвернуть ногу, как банально! Такое происходит в каждой второй манге, но нормальные люди не имеют привычки летать в овраг и подворачивать конечности — но только не он, несчастный неудачник, не способный даже дойти до дома!
Решив рассуждать здраво, Тсуна откинулся на стенку оврага и раздражённо скрестил руки на груди. Ему определённо стоило подумать над самой насущной проблемой, какая только существовала в его положении.
Как, чёрт возьми, он вообще оказался в овраге, если шёл домой?!
В голове сразу всплыл жуткий храм с кучей аякаши, на который он так неудачно наткнулся в свой первый день в Намимори, и парень замотал головой, отгоняя пугающие картинки. Нет, он не мог второй раз задуматься так сильно, чтобы забрести на ту же гору! Или мог?
На самом деле, вполне мог.
Сейчас, когда у него было время подумать, он вдруг отчётливо вспомнил, что довольно долго шёл по земле, а не по асфальту, но, как и обычно, не придал этому значения. Молодец, Аоки Тсунаеши, теперь собственная смерть точно полностью на твоей совести! Эти мысли заставили парня тихо взвыть и пару раз стукнуться головой о землю. Ладно, без паники. Он вполне может стоять — проблемы представляют только прыжки. Значит, сейчас ему стоит перевязать ногу и пройтись, а потом, возможно, попробовать ещё раз.
— Эй, ты в порядке?
Тсуна резко вскинул голову, уставившись на парня, который заглядывал к нему в овраг. Белые волосы, пластырь на носу и обеспокоенное выражение лица — ничего похожего на аякаши, которые пытались сожрать его на той злополучной горе.
Незнакомец придирчиво посмотрел на парня, а потом решительно спрыгнул к нему.
— Ты ногу подвернул, да? Давай помогу.
И, прежде чем Тсуна успел что-то ответить, подхватил его на руки и положил на край оврага, а потом выпрыгнул сам. Аоки только икнул, с восхищением рассматривая своего спасителя. Парень сразу это заметил, расплывшись в самодовольной улыбке.
— Я сильный!
Тсуна согласно закивал, поднимаясь на ноги и отряхивая одежду.
— Огромное спасибо за помощь! Я Аоки Тсунаеши, можно просто Тсуна.
Его спаситель дружелюбно кивнул, с нескрываемым интересом рассматривая его школьную форму. Тсуна, признаться, тоже разглядывал его спортивный костюм — видно, парень живёт где-то неподалёку и просто вышел на пробежку, а Аоки просто удачно подвернулся ему по пути.
— Можешь звать меня Йоши. Ты заблудился, да?
— Ага. Можешь подсказать, где шоссе?
Йоши радостно закивал, и ребята пошли по лесу, весело болтая между собой. Тсуна просто млел — как давно он не разговаривал со своими ровесниками! Вот так, спокойно, безо всяких духов и прочей лабуды! Йоши почти сразу начал болтать о каких-то «драках над водопадом» — из объяснений парень понял, что это что-то вроде местного развлечения. Двое вставали на бревно, перекинутое через реку, и начинали драться, используя любые техники и подручные средства. Проигрывал тот, кто падал в воду, и на его место становился новый соперник. Йоши предпочитал использовать бокс, и он с упоением рассказывал, что даже записался в городскую секцию, чтобы улучшить свои навыки. Парень почти уговорил Тсуну вступить, хотя последний изо всех сил старался отвертеться от этой сомнительной участи, когда прямо перед ними появились Генко и Умарекавару-сенсей. Тсуна мысленно вздохнул, надеясь, что сможет не показать свои странности, и не потерять своего единственного нормального друга, как вдруг сенсей удивлённо присвистнул, а кицунэ стриганул ушами.
— Наконец-то взялся за ум и начал набирать сикигами, глупый ученик?
— Ты понял, что аякаши хорошие, и решил подружиться с хихи?
Вопросы прозвучали одновременно, и Тсуна с Йоши несколько секунд просто изумлённо смотрели друг на друга, а потом с воплями отпрыгнули в разные стороны.
— Ты человек?!
— Ты аякаши?!
Аоки с изумлением рассматривал своего знакомого, вдруг понимая, что его духовная сила совсем не похожа на человеческую. Как там сказал Генко — хихи? Огромная, охотящаяся на людей дикая обезьяна? Тсуна беспомощно посмотрел на Йоши ещё раз, тщетно пытаясь разглядеть внешние признаки ёкай. Ничего, вообще — у Генко хоть уши с хвостом торчат.
— А где тогда твоя маска?
Аякаши покраснел, а потом нерешительно ткнул пальцем в нос, показывая на то, что Тсуна принял за пластырь.
— Вот. Когда мне исполнится тысяча лет, она разрастётся на всё лицо. А где твоя дурацкая оммёдзи-шапочка?
Тсуна тихо хихикнул, а вот Умарекавару-сенсей оскорбился до глубины души.
— Следи за языком, жалкий аякаши. Мои губы хотя бы не закрывают глаза.
Йоши снова покраснел, но Аоки замахал руками, показывая, чтобы он не заморачивался.
— Я не оммёдзи, Йоши-кун. Просто парень, который видит призраков. А это твоя гора, верно? Прости, я совершенно без понятия, как вообще оказался здесь.
Наверное, это было довольно опрометчиво, но Тсуна отказывался верить, что классный парень, который его спас, является страшным монстром, и ждёт удобного момента, чтобы его убить. «Страшный монстр», кстати, только дружелюбно почесал свою мини-маску, и нападать явно не спешил. Генко вдруг хлопнул себя по лбу и радостно улыбнулся.
— Я знаю как! Ты просто перепутал направления. Вокруг Намимори всего три священных горы, две из которых стоят довольно близко друг к другу. Когда мы прощались на перекрёстке, ты пошёл в другую сторону.
Тсуна не разделял радость кицунэ — откровенно говоря, он был настроен довольно скептически.
— Как это вообще возможно?
— Ну, обычно я иду справа, и, когда мы прощаемся, ты поворачиваешь налево. Но в этот раз я решил побегать за бабочками под мостом, и, когда поднялся назад, то встал слева — и ты, после нашего прощания, мог по инерции повернуть направо…
Давно уже Тсуна не ощущал себя таким идиотом.
Глава 5— Кажется, тебя преследует инугами.
Тсуна тихо взвыл, под хихиканье Генко и Йоши убирая чужой кошелёк со своего подоконника. Полный денег и замотанный в кусок чужих штанов, этот вещдок мог принести парню огромные неприятности. Инугами может отомстить врагам и помочь хозяину разбогатеть, да? Тогда эти деньги принадлежат одному из тех парней-старшеклассников, которые задирали его сегодня. Если это, конечно, действительно инугами.
Сегодня они все вместе завалились к нему домой, чтобы сыграть в Го, и Тсуна безбожно проигрывал, путаясь в правилах. Ёкаи подшучивали над этим, но удивительно беззлобно, и парень в очередной раз слушал их наставления. После того случая, как он заблудился на горе хихи, Йоши присоединился к их маленькой компании, и они с Генко отлично поладили. Кажется, до этого аякаши никогда не пересекались — как объяснил кицунэ, ёкаи стараются не ходить на территории трёх священных гор, потому что их обитатели, в большинстве своём, не очень дружелюбны, и Тсуна, сразу вспомнивший злосчастный храм, полностью с этим согласился. Йоши тут же с жаром принялся доказывать, что всё не так плохо, между аякаши завязалась оживлённая перепалка, и Аоки перестал прислушиваться, сосредоточившись на кошельке и невольно вспоминая, как это началось.
Тот день в Намимори для Аоки Тсунаеши начался со стремительного забега от стаи собак. Ну, то есть, на самом деле собака была всего одна, и она сидела на цепи, но парень всё равно испугался и ласточкой взлетел на ближайшее дерево, уже потом обнаружив, что внизу беснуется куча огромных и опасных псин. Животные лаяли и прыгали, пытаясь зубами зацепиться за ветки и взобраться наверх, а Тсуна сидел и тихо выл на одной ноте, прощаясь с жизнью и думая, с каких пор эти четырёхногие исчадия Ада пытаются лазать по деревьям.
Стараясь отвлечься от происходящего снизу, он перевёл взгляд на соседнюю ветку. Как оказалось, он был не один — худой кот дымчатого окраса висел головой вниз, задней частью тела запутавшись в листве, и обречённо смотрел в оскаленные снизу пасти. Тсуне искренне стало его жаль — тем более, они были товарищами по несчастью, а товарищам надо помогать. Парень осторожно придвинулся ближе и запустил пальцы в крону.
— Потерпи, я сейчас тебе помогу.
Почти сразу он обнаружил леску, которая и держала кота в листве — наверное, дети запускали бумажного змея, и он запутался в ветках и сорвался. В общем, всё ясно, и в спасении кота не было ничего невозможного, тем более, что животное покорно висело, позволяя Тсуне делать всё, что хочет. Это здорово облегчало задачу — Тсуна не представлял, как бы он действовал, начни кот вырываться, царапаться и орать. Наконец, ему удалось ослабить леску достаточно, чтобы животное могло пролезть, и кот тут же рванул вперёд, оттолкнулся от его груди и спрыгнул на ближайшую крышу — собаки сразу потеряли весь интерес к дереву, ринувшись за добычей. Уже через несколько минут они окончательно скрылись в дали, и Тсуна смог спокойно спуститься вниз и продолжить свой путь.
И с этого дня начались его неприятности. Каждое утро он выходил из дома и видел следы собачьих лап, а по вечерам мамин ухажёр ругался на исцарапанный забор. Мелкие монетки появлялись в его школьной сумке, карманах и даже сменной обуви, и он несколько раз находил на пороге обглоданные кости. В общем, по всем признакам, к нему привязался инугами, и теперь пытается «служить». Это было странно — при условии, что всё началось со спасения кота, а не щенка — но наводило на мысли, что стая всё же догнала бедное животное. То есть, получается, его в соучастники записали? Или наоборот, котяра был больным, и какая-то собака сдохла, стала инугами и считает его за хозяина? Тоже очень сомнительно — эти ёкай так просто не возникают.
В общем, несмотря на веселье его потусторонних друзей, Тсуна не ждал от очередного духа ничего хорошего. Странностей добавляло и то, что внешняя рама окна в его комнату внезапно начала чернеть и обгорать, и пятно с каждым днём становилось всё больше и больше, будто какой-то шутник поджигал её, а потом тушил. Генко, как дух, тоже работающий с огнём, внимательно осмотрел дерево, и только покачал головой — след явно оставил аякаши, но лис был слишком молод, чтобы знать, какой. Не кицунэ, и то хорошо, хотя Тсуна мог навскидку назвать штук пять Очень Опасных аякаши, повелевающих пламенем.
Правда, никто, даже Умарекавару-сенсей, не верил, что след и деньги оставлял один ёкай — но теперь, с куском чужих штанов, у Тсуны появились доказательства.
— Генко, можешь проверить, есть ли здесь остатки демонического пламени?
Кицунэ сразу стал серьёзным и осторожно дотронулся до протянутой ткани. По его пальцам побежали огоньки, в комнате сразу стало душно от сильной Ки. Лис осторожно принюхался, но это даже не требовалось — после его манипуляций отчётливо запахло гарью. Тсуна перевёл взгляд на свою руку — так и есть, все пальцы перепачканы сажей. Аоки горделиво обвёл духов взглядом, и Генко странным голосом произнёс:
— Да, Тсуна, ты был прав. Это сделал тот же самый аякаши. Но как? Инугами не могут повелевать огнём.
Лис обернулся к Умарекавару-сенсею, и мёртвый оммёдзи задумчиво склонил голову на бок.
— Ты прав, кицунэ. Это сделал не инугами — но он очень хочет, чтобы мы думали, будто это он. Ты крепко влип, глупый ученик.
Вопреки всему, Тсуна наполнился радостью.
— Ну, вы не сообщили ничего нового. Я же говорил!
Ему не так часто предоставлялась возможность уесть надоедливого оммёдзи, и прямо сейчас Тсуна чувствовал себя отомщённым за многочисленные тычки, пинки и страдания. Умарекавару-сенсей раздражённо закатил глаза, разыгрывая свою любимую пантомиму «какой же у меня глупый ученик».
— Посмотри на происходящее шире, без призмы тщеславия! Это плохо, а не хорошо — как ты собираешься противостоять ёкаю, если не знаешь, что это за ёкай?
Да, об этом парень как-то не подумал. В любом случае, все духи сошлись на одном — надо заставить этого аякаши играть по своим правилам, чтобы разрушить то, что он планировал, и хоть немного связать ему руки. После ряда обсуждений сошлись на том, что Тсуна банально призовёт его с помощью демонической энергии, оставшейся в пятне на окне и куске штанов. Аоки думал, что воспоминания о том, как они с Йоши скребли сажу, навсегда останется с ним. На встречу с аякаши собирались, как на войну, Тсуна обзавёлся мозолью на руке из-за огромного количества печатей и целым мешком магических трав разной степени свежести. Барьер-ловушку пришлось переделывать трижды, не отступая от указаний Умарекавару-сенсея даже на волосок, а один раз он сжёг кастрюлю, пытаясь приготовить одну специфическую мазь. На счастье, это стало последней неприятностью — Тсуна был полностью готов.
С самого начала всё пошло не так. Аоки слишком давно не использовал оммёдо, так что безбожно путался в словах, из-за каменистой поверхности круг вышел кривым, а сажа почти сразу разлетелась от ветра. К концу ритуала Тсуна уже раз десять мысленно распрощался с жизнью, находящийся в засаде в ближайших кустах Умарекавару-сенсей перестал орать, а Генко благополучно сбегал за погребальным кимоно. Оммёдо сработало, зов отправлен — и парню оставалось только надеяться, что всё обойдётся. Поначалу он так и подумал, ведь перед ним не появилось никого, но потом Йоши подал условный сигнал. Аоки подобрался — аякаши всё же пришёл.
Но никакая моральная подготовка, никакие предположения не могли подготовить его к тому, что он увидел. Челюсть Тсуны неприлично брякнулась, когда в круг вошёл тот самый кот, которого он освободил от лески на дереве. Конечно, был шанс, что парень обознался, или кот забрёл сюда случайно, но Тсуна слишком хорошо знал о собственной невезучести, чтобы позволить себе закрыть глаза на правду. Животное медленно прошло все барьеры, на несколько секунд замерло, а потом его тело резко задрожало, начиная трансформацию. Аоки мысленно сглотнул — не так много духов могли принимать человеческий облик, ведь для этого требовалось очень много сил. Это, конечно, сужало поиск, но Тсуна не хотел встречаться ни с одним из аякаши, подходящих под увиденные особенности.
Когда трансформация закончилась, перед Аоки стоял молоденький парнишка с серыми, почти седыми волосами и зелёными глазами с вертикальными щелями зрачков. В принципе, он был одет совершенно типично для ёкая — куча фенечек и цепочек, жилет, свободные штаны, обмотка на ногах и открытые гэта, из-за которых когти на ногах казались ещё длиннее. Но Тсуну волновало не это, а кошачьи ушки на чужой голове и два хвоста у бедра.
Некомата двинулся вперёд, и Тсуна тихо икнул, отчётливо понимая, что он труп. Это тебе не инугами, аякаши-слуга, рождённый из мёртвой собаки — это огромный демонический кот, плюющийся огнём, устраивающий страшные пожары и ненавидящий людей, один из самых кровожадных ёкаев, существующих на свете. Дух, должно быть, собирался мстить за то, что Аоки оставил его на растерзание собак, и всё это время оставлял напоминания о себе. Круто, чёрт возьми — ему повезло разозлить одного из самых опасных аякаши, на борьбу с которыми рекомендовалось ходить группами по двадцать человек, чтобы хоть кто-то выжил.
Некомата встал напротив Аоки, его хвосты полыхнули огнём… А потом он плюхнулся на колени, ткнувшись головой в землю.
— Рад, что вы наконец-то позвали меня, хозяин! Что нужно сделать?
Аоки пару раз глупо хлопнул глазами, думая, что мир сошёл с ума, или он уже мёртв, и это предсмертные галюны.
— Чего?
Аякаши поднял голову, пожирая парня обожающим взглядом.
— Вы спасли меня от верной смерти, хозяин! Я висел на этом дереве уже пару дней, и мои братья и сёстры с ног сбились, пытаясь меня достать. Теперь, по законам инугами, я буду служить тебе!
Некомата широко улыбнулся и замахал хвостами, явно имитируя собачье поведение. Тсуна ещё раз икнул, борясь с желанием ткнуть в аякаши пальцем, и думая только о том, что с сумасшедшими нельзя спорить.
— Тогда не делай… Того, что ты делал до этого, ладно?
Демонический кот сразу продемонстрировал целую гамму чувств, от ужаса до отчаяния.
— Я настолько плох, хозяин? Я доставил вам неприятности? Вы не хотите, чтобы я служил вам?
Хвосты и пальцы некоматы задымились, и Тсуна замахал руками, отчаянно стараясь предотвратить катастрофу.
— Нет-нет, всё в порядке! Ты отличный инугами, просто замечательный! Давай сейчас обсудим твоё стремление чуть подробнее?
Аякаши снова переполнился радостью и счастливо кивнул. Тсуна украдкой перевёл дух, думая, что пронесло, и начал разговор.
В принципе, всё закончилось не так плохо. Некомата, представившийся как Ракки, не преследовал никаких подозрительных целей, ничего не хотел от сильного человека и действительно стремился просто служить, как и положено собачьим духам. И да, он искренне считал себя инугами, и даже чуть было не подрался с Генко, который решил его немного подразнить. Ракки вёл себя, как пёс, был простодушен, как пёс, и дотошно следовал всему, что Аоки было известно о псах. Некомата сразу поселился к нему в комнату, притащив ошейник и поводок, и парню приходилось выгуливать духа, принимающего облик кота, дважды в день. Он патрулировал ближайший парк, пытался лаять — за счёт своей демонической природы ему это даже удавалось — гонял кошек и исполнял любые команды. В общем, Тсунина жизнь превратилась в Ад — Ракки будил его радостным «Хозяин!», постоянно лез обниматься и большую часть времени висел на его плечах, с шипяще-рычащими нотками в голосе посылая проклятия тем, кто, на его взгляд, отнёсся к Тсуне недостаточно почтительно. При условии, что некомата страдал паранойей и мнительностью, и понимание человеческих взаимоотношений у него было весьма специфическое, аякаши никогда не останавливался. Единственным, кто мог спасти Тсуну хоть ненадолго, был Йоши с игрой в Го. Ракки был непревзойдённым мастером, и только у хихи было достаточно доброты, чтобы принимать своё поражение. Генко тоже иногда играл, и битвы этих двоих были достойны того, чтобы войти в историю. Но как бы лис ни мухлевал, какие бы мороки ни накладывал, некомата всё равно выходил победителем. Ракки в принципе был чертовски умён, как и следовало ожидать от демонического кота, но изо всех сил старался игнорировать это, моделируя поведение простодушной демонической собаки. И ведь никто не мог ничего сказать — при малейшем намёке на то, что поведение Ракки может вредить, некомата начинал дымиться. В общем, Аоки жил на пороховой бочке, а Умарекавару-сенсей в ультимативной форме требовал либо превратить аякаши в сикигами, либо изгнать к чёртовой бабушке.
И, разумеется, ситуация не могла оставаться в подвешенном состоянии слишком долго. Апогеем стало внезапное возгорание куста рядом с хулиганами, которые назвали его «Дурдомным Тсуной». Аоки даже посетила ностальгия по тем временам, когда его загоняли в женские туалеты, а вот задир посетил разъярённый Ракки с зубами и когтями. От неминуемой гибели парней спасло только то, что некомата отреагировал на оглушающее «стоять!», и остановился за секунду до того, как снёс чужую голову. После этого грянул страшный скандал, демонический огонь окончательно вышел из-под контроля, и кот сжёг несколько домов. Испугавшись собственной силы, он закатил истерику и сбежал, так что Тсуне пришлось три часа носиться по городу, надеясь, что сошедший с ума аякаши никого не убьёт.
Ракки нашёлся на берегу реки, потерянный и несчастный, и Аоки осторожно пристроился рядом. Пару минут они молчали, после чего некомата мрачно вздохнул.
— Не вышло из меня инугами.
Парень ничего не говорил, не желая сбивать чужой настрой. Да и в принципе, он слабо понимал, что вообще можно ему сказать. Впрочем, Ракки прекрасно справился сам.
— На самом деле я из семьи диких горных некомат. У меня даже сестра есть, дикая, породистая и сильная — это именно она меня нашла и рассказала правду. Моя мать была полукровкой. Наполовину дикая, наполовину домашняя — отца чуть из рода не выгнали за неё. Наверное, ей было очень тяжко, раз она сбежала оттуда, прихватив с собой меня. Не знаю, на самом деле — она умерла, когда я был совсем маленьким. Меня воспитывали инугами, и я не подозревал, что отличаюсь от них, пока не встретил сестру. И даже сейчас, когда я знаю, что я некомата, я не чувствую себя ей! Понимаете, хозяин? Я слишком пёс, чтобы быть котом.
На самом деле, новые сведения всё ухудшали — дикие некоматы были на порядок мощнее домашних, они копили силы поколениями и могли поднять целое кладбище, управляя телами, как марионетками. Если с «домашней», городской некоматой ещё можно было как-то сладить, то встреча с горной всегда означала смерть. Парню бы бежать от ёкая со всех ног, но в этот момент Ракки был слишком человечным, и Тсуна искренне сочувствовал несчастному аякаши. Аоки осторожно придвинулся поближе и постучал духа по плечу, выражая участие и дружескую поддержку.
— Это всё неважно, Ракки. Ты — это ты, а принадлежность к определённому виду говорит только о физических особенностях. Так что не загоняйся и веди себя так, как хочешь, а не как положено некомате или инугами, ладно?
Ёкай осторожно улыбнулся и кивнул. Тсуна улыбнулся в ответ, надеясь, что его слова не приведут к ещё одной катастрофе.
Глава 6— Хозяин, на завтрак яичница и креветки!
Радостный Ракки просунул голову через потолок, наблюдая, как сонный Тсуна пытается найти чистые носки. После того взрыва всё пришло в норму — аякаши всё ещё вёл себя, как инугами, но его бешеный энтузиазм утих и перестал вредить окружающим. Правда, Умарекавару-сенсей устроил Аоки разнос, требуя, чтобы он взял опасного ёкая под контроль, но Тсуна малодушно надеялся, что всё обойдётся. Ракки окончательно влился в компанию духов, следующих за парнем по пятам, и даже взял пару уроков контроля демонического огня у кицунэ, после чего внеплановых поджогов стало гораздо меньше. В общем, пока что всё было не так плохо, и Аоки катастрофически не хотел никуда лезть, чтобы ничего не разрушить.
— Спасибо, Ракки.
Некомата улыбнулся и исчез в полу, позволяя Тсуне спокойно одеться и взять рюкзак. Сегодня в школе должен был быть тест, и он даже готовился к нему почти всю ночь, пересказывая учебник Йоши. Хихи даже одолжил у него учебник, настолько его заинтересовал мир людей, и Аоки пообещал купить ёкаю несколько энциклопедий. Благо, предмет стоит не первым, так что можно немного опоздать, но парню совершенно не хотелось этого делать. Он опоздал уже трижды за неделю, и, если всё повторится, то его точно вызовет завуч или директор, потом будут разборки, школа позвонит маме, её ухажёр попытается «заменить ему отца»…
Лучше просто прийти вовремя — целее будет. А, следовательно, надо поторопиться, так что Аоки быстро съел свою порцию, поздоровался с маминым сожителем и сбежал, сразу взяв довольно бодрый темп. И, видимо, именно из-за этого он не заметил препятствие на своём пути и растянулся на асфальте, со всей силы впечатавшись в него лбом. Откуда-то сзади сразу раздался рёв, и парень, приподнявшись на локтях, увидел маленького ребёнка в пятнистой пижаме.
— Ты чего на дороге сидишь?
Мелкий замер, посмотрев на школьника, а потом разревелся с новой силой.
— Потер-я-я-ялся!..
Ребёнка определённо было жаль. Его костюмчик был изляпан, он явно плакал уже давно, был измотан и истощён. Недолго думая, Тсуна переместился поближе к мелкому и протянул конфету — она лежала в его кармане уже довольно давно, но всё ещё выглядела более-менее нормально.
— Будешь?
Ребёнок подозрительно покосился на цветную упаковку, не переставая всхлипывать.
— Виноградная?
Аоки тоже скосил глаза на сладость в своей руке.
— Нет, с малиной.
Мелкий ещё немного посопел, но подношение взял. Они ещё пару минут сидели, рассматривая друг друга, и Аоки тяжело вздохнул, проклиная себя за мягкотелость.
— Где твой дом?
Сопение сразу стало виноватым, и Тсуна уже точно знал, какой ответ услышит. Ребёнок поднял руку и неопределённо махнул в сторону.
— Там.
Парень тяжело вздохнул, поднимаясь и подхватывая мелкого на руки — видимо, на тест он сегодня не пойдёт. Ладно, по крайней мере, у него есть время до завтрашнего дня, чтобы придумать, что врать директору.
— Ты кто, мелочь?
Ребёнок сразу оскорбился и несколько раз ударил его кулачком в грудь.
— Я не мелочь, я бык! Большой и страшный бык, му-у-у!
Тсуна растерянно кивнул, думая, откуда им предстоит начинать поиски.
— Хорошо-хорошо, Буру-чан. Так где, говоришь, ты живёшь?
Его желание помочь ребёнку превратилось в настоящий кошмар. Сначала они исходили весь Намимори вдоль и поперёк, останавливаясь у каждого дерева, после чего мелкий вспомнил, что его семья находится вдали от цивилизации. Они взбирались на холмы, ходили по буеракам, выходили к речкам и несколько раз почти заходили на три священных горы, лишь чудом замечая, что на столбах висят печати. Буру-чан был ужасен — плакал, капризничал, рассказывал какие-то истории и требовал купить ему виноград. Стоило Аоки попытаться подойти к людям, как мелкий начинал вырываться и орать, так что парню пришлось оставить эту затею, но это только добавило проблем. Буру-чан часто ошибался с выбором направления, но до последнего отказывался это признавать, из-за чего они петляли вдвое больше, чем следовало. Последние два часа Тсуна держался на чистом упрямстве, а также осознании того, что нельзя бросать ребёнка одного в лесу. В конце концов он вывалился на проезжую часть и двинулся к цивилизации, полный намерения сдать мелкого в полицейский участок, и плевать, насколько громко он будет орать — и именно в этот момент навстречу ему вывалился его мистический зоопарк. Ракки, идущий впереди с рамкой для поиска воды, что-то радостно заорал и явно хотел броситься парню на шею, но был остановлен Йоши — хихи просто схватил некомату за шкирку и поднял над землёй, насторожённо что-то рассматривая. Тсуна даже обернулся украдкой — не привязался ли к нему очередной жуткий аякаши? Но рядом никого не было, так что Аоки просто скорчил гримасу, надеясь, что духи поймут, почему он не будет с ним разговаривать — не хватало только выглядеть психом в глазах ребёнка. Генко, как и обычно, предупреждению не внял, со счастливой лыбой ломанувшись вперёд.
— Привет, Тсуна! А почему у тебя на руках сидит гьюки?
Аоки пару раз хлопнул глазами, не понимая, о чём говорит кицунэ, а потом уставился на мелкого в пятнистой пижаме. Или нет?
— Чего?
Генко развёл руки и пояснил, как маленькому ребёнку:
— У тебя на руках сидит гьюки. Кажется, он местный, и из любопытства сбежал со своей горы. Мы разве тебе не рассказывали о том, что тут живёт клан, обитающий на одной из священных гор?
За оглушительный визг Тсуне даже не было стыдно.
Гьюки, ну конечно же! Огромный ёкай с головой быка и паучьим телом, дышащий ядом и обожающий человечину! Он ведь настоящий везунчик — разве мог он столкнуться с кем-то, кто не входит в список «если встретишь, беги со всех ног»? Мелкий гьюки встрепенулся и выглядел оскорблённым — он даже снова пнул парня своей ногой, заявив что-то вроде «я же говорил, что я бык!». Умарекавару-сенсей просто махнул рукой, говоря, что он уже ничему не удивляется. Тсуна попытался скинуть опасного аякаши кому-нибудь из ёкай, но Буру-чан закатил настоящую истерику, так что пришлось оставить монстрика у себя. Добрый Йоши сразу предложил показать дорогу, и до священной горы гьюки они добрались в рекордные сроки.
То, что происходило на ней, Аоки Тсунаеши не забудет никогда. Как его обступили сотни пауков с головами коров и размером с крупную собаку, как они угрожающе шипели и рычали, а потом попытались его сожрать. В этот момент Буру-чан спрыгнул с его рук и превратился в огромного монстра размером с дом и начал орать, на его ор примчалось ещё несколько гьюки-гигантов и они долго ругались на своём рычаще-щёлкающем языке. В какой-то момент аякаши замолчали и повернулись к нему, будто ожидая ответа, так что Тсуна выдавил блеющее «здрасьте», после чего ор возобновился с новой силой. Гьюки, которого он определял, как Буру-чана, раздражённо затопал своими огромными конечностями, и парню пришлось прыгать, чтобы его не раздавили. В общем и целом он успел раз двадцать мысленно попрощаться с жизнью, составить завещание и проиграть пять сценариев своих похорон, один из которых предусматривал, что его тело просто сожрут гьюки. Даже бояться перестал, мечтая, чтобы его уже сожрали, и это безумие закончилось. Его настолько достал этот день, что в тот момент, когда Буру-чан снова стал ребёнком, он никак не среагировал на это — как и на то, что мелкий встал в пафосную позу, ткнул в него пальцем и важно произнёс: «Родители разрешили тебе приходить к Буру-сану и забирать его в гости. Когда придёшь играть, не забудь принести виноград!». Рефлекторно кивнул, пробормотал заторможенное согласие и тупо смотрел, как малыш гьюки уходит в чащу леса, держась за огромную паучью лапку.
Домой он нагло ехал на спине у Ракки — и тот факт, что в полной трансформации некомата обзавёлся вторым рядом зубов, непрерывно дышал огнём и был не меньше Буру-чана, его совершенно не волновал.
Глава 7Это пробуждение надолго запомнилось Аоки Тсунаеши — как минимум потому что он никогда раньше не приходил в себя в непонятной фиолетовой пустоте, висящий в воздухе без опоры и с кровоподтёками на лице. Кажется, он шёл домой, после того как вернул на священную гору сбежавшего к нему Буру-чана. Гьюки постоянно являлся в гости, находя парня по запаху, и непрерывно выпрашивал виноград — Тсуна, плюнув на всё, купил огромную упаковку виноградных конфет, и смирился с тем, что ему приходится постоянно таскать мелкого аякаши на руках. Как удалось выяснить, Буру-чан был совсем маленьким, почти новорождённым ёкаем, и он пока что не очень понимал, чем они отличаются, что он такое и как это контролировать. Йоши рассказал, что обычно никто не позволяет малышне покидать пределы священной горы или логова, потому что они совсем себя не контролируют и могут принять истинный облик, напугать людей и нарваться на оммёдзи. Именно поэтому его друзья-аякаши и не рисковали приближаться, когда впервые увидели Буру-чана на его руках — не хотели провоцировать. Однако, по неведомой причине, в обществе Тсуны малыш гьюки был довольно спокоен, и это было основной причиной, по которой ему разрешили находиться рядом с ним. Аоки не был уверен, гордиться ли ему оказанной честью или переезжать на Хоккайдо, но пока что всё было нормально, так что парень махнул рукой и привычно пустил всё на самотёк. Умарекавару даже перестал читать ему нотации, только подсовывал бумажных человечков — стандартную основу для договора с сикигами. Узнавать настоящие имена своих друзей он катастрофически не хотел, и никакой мёртвый оммёдзи на него не повлияет.
Однако прямо сейчас имена бы не помешали — он смог бы кого-нибудь позвать, и его бы вытащили. Что уж говорить о сикигами, которых при желании можно вызвать силой мысли! Но нет, он не хотел проблем, и теперь нашёл себе неприятность покрупнее. Куда он вообще вляпался? Ответ на его вопрос возник довольно внезапно — соткался из мерцающей пустоты, превратившись в молодого мужчину. Горящий красным глаз и зияющая провалом повязка на втором, огромные чёрные крылья, раскинувшиеся за спиной, широкий оскал с зубами-иглами и трезубец на длинной рукояти, зажатый в руках с толстыми чёрными когтями. Тсуна мысленно простонал — угораздило же попасть к самой мерзкой разновидности тенгу! Не клановый, не «благородный», а жёсткий обманщик, подстрекающий людей к войне и питающийся их ужасом. И, судя по размеру крыльев, конкретно этому демоническому ворону не меньше пяти тысяч лет, что сулило огромные, просто огромные неприятности. Тенгу, будто прочитав его мысли, мерзко рассмеялся.
— Ну здравствуй, отродье гнилого рода! Давно мне не попадалась ваша братия. Неужели память людей настолько коротка, а бумаги так недолговечны, что они забыли Шинду? Что же, Шинда не гордый, Шинда напомнит… вырежет своё имя на твоём теле.
Трезубец вертелся в костлявых руках, будто ничего не весил, и Тсуна испуганно задёргался. Конечно, у него ничего не вышло — в этой пустоте двигаться мог только создатель-тенгу и те, кому он позволит. Судя по всему, этот Шинда благополучно сошёл с ума и принял его за кого-то не того, и Аоки стоило разрешить это недоразумение как можно быстрее.
— Я не оммёдзи, Шинда-сан! Не оммёдзи, совсем! Просто парень, видящий призраков. Правда-правда, у меня ни одного сикигами нет!
Древний тенгу пришёл в ярость. Он рванул к своему пленнику, схватил его за волосы и зашипел, обнажая жуткие зубы. Трезубец ткнулся в горло, но не проткнул плоть, Тсуна осторожно сглотнул и почувствовал, что всё внутри сжимается.
— Я говорю не о твоём обучении, отродье, хотя твоя семья окончательно сгнила, если не стала тебя обучать! Я… Постой.
Лицо тенгу резко разгладилось и стало почти человечным. Зубы спрятались за губами, краснота глаза сузилась до размеров зрачка, обнажая белок, ёкай склонил голову на бок и словно задумался. А потом — тихо, гортанно рассмеялся, отпуская Тсунины волосы и нежно проводя тыльной стороной ладони по его щеке. Даже голос изменился, сменив каркающий визг на бархатистую вкрадчивость, и окрасился радостью.
— Ты не знаешь. Ты ничего не знаешь, человеческий детёныш, а они ничего не знают о тебе. Маленький, несчастный, одинокий детёныш, медленно бредущий в темноте. Невинный птенчик, только делающий первые, неуклюжие шаги…
Рука переместилась, и тенгу схватил своего пленника за подбородок, приподнимая лицо. Красный зрачок снова немного изменился, став больше и немного потемнев, и ёкай снова изменился, став задумчивым.
— Но тебя уже учили, детёныш. Хорошо учили, натаскивали на таких, как я. Ты сопротивлялся, конечно, но это уже в твоей крови, и рано или поздно ты падёшь. Тем лучше, птенчик. Хочешь, подтолкну? Что думаешь о тенгу-сикигами?
Окончательно потерявшийся в бреде сумасшедшего демона Тсуна попытался его лягнуть и испуганно замычал — слова куда-то вылетели, оставив тихий ужас. Он так долго ругался с Умарекавару, так долго бегал от всех возможностей, так долго умудрялся держаться подальше от оммёдо и всей этой фигни, а теперь его первым сикигами станет сбрендивший тенгу?! Не для него его бумажные заготовки пылились!
Демонический ворон рассмеялся и ласково похлопал Аоки по щеке.
— Успокойся, птенчик — тебя никто не спрашивает.
Ёкай взмахнул рукой, и к нему приплыло две пузатых бутылки с ритуальным саке. Тенгу схватил ближайшую, сорвал крышку зубами и сделал глоток, после чего взял вторую, надавил Тсуне на какие-то точки на челюсти, из-за чего его рот открылся, и влил обжигающе-крепкий напиток. Парень давился, хрипел и чувствовал себя так, будто у него в глотке извергалась Фудзияма. Когда ёкаю показалось, что в желудок пленника попало достаточно, он повторил процедуру, поменяв бутылки, и глупо захихикал.
— Вот и всё, детёныш. Мы разделили саке и связали души, так что я весь к твоим услугам. Настоящее имя называть не буду, попытаешься узнать — убью. Позовёшь без повода — убью. Расскажешь обо мне гнилью — убью. А чтобы ты меня не забыл…
Тенгу распрямил одно из своих крыльев и выдернул длинное, чёрное перо. Тсуна похолодел — он знал, что собирался делать ворон, но процедура была невыносимой, даже проведённая по взаимному согласию. Если же Шинда попытается насильно…
Что же, не только попытался, но и сделал — и мгновения, когда жёсткое перо запихивалось в его глотку и оседало в пищеводе, были совершенно отвратительны. Быстрая связь, способ вызвать тенгу в любое, даже самое защищённое место, просто выплюнув его перо, было тем, на что не всегда решались и более опытные оммёдзи, Тсуна же просто проклинал тот час, когда звёзды сошлись, и он получил свои силы. Шинда в очередной раз усмехнулся, в последний раз похлопал парня по щеке, и всё исчезло — он тяжело рухнул на асфальтовую дорогу, узнавая место около священной горы гьюки. Да, так и есть — он ведь возвращался домой после того, как вернул Буру-чана…
— Хозяин, где вы были? Вы должны были вернуться домой ещё пять часов назад!
Ракки наклонился к его лицу, шумно обнюхивая и явно узнавая алкоголь, но измученный Тсуна только махнул рукой, не давая некомате начать.
— Даже не спрашивай, Ракки. Даже не спрашивай.
Глава 8Тсуна никому не сказал правду — даже задумчивому Умарекавару-сенсею, хотя абсолютно все духи учуяли и узнали ритуальное саке. Мама, увидев его разбитое лицо, ужаснулась и позвонила в школу, легализуя его отгул. Завуч наверняка ругался — ведь тот тест Аоки до сих пор не написал — но ничего не мог поделать. Может, он и потратил бы эти несколько дней, чтобы пошататься по городу, но парень просто лежал пластом — больно глубокой оказалась моральная травма, нанесённая сумасшедшим вороном. В какой-то момент всё стало настолько плохо, что Ракки принял свою мини-животную форму и начал вылизывать ему лицо, что было тем ещё испытанием, Генко притащил кучу деликатесов, а Йоши пытался рассказывать сказки или петь колыбельные. Тсуна отчаянно мечтал выбраться из этого бедлама, думая, что хуже быть не может, но тут пришёл Буру-чан, пытающийся накормить его виноградными и уже пережёванными конфетами, и всё рухнуло окончательно — уж чего-чего, а силы малышу гьюки было не занимать… В общем, пришлось в рекордные сроки выздоравливать и делать вид, что всё в порядке, зависая на анонимных форумах психологической помощи — если он пойдёт к специалисту и расскажет, что с ним произошло, без полиции будет не обойтись. Однако время шло, а Шинда не давал о себе знать, да и перо будто растворилось, став чем-то почти незаметным на грани сознания. В общем, жизнь медленно возвращалась к норме, и Тсуна действительно начал чувствовать себя лучше. Даже честно слушал, что ему говорил Умарекавару-сенсей — мёртвый оммёдзи решил, что его ученик уже готов, и теперь рассказывал о более сложных ритуалах, требующих долгих расчётов и присутствия других мастеров.
В настоящий момент сенсею как раз приспичило поделиться сакральными знаниями, и Тсуна уже раз пять получил бумажным веером «за невнимательность», хотя просто хотел доделать своё домашнее задание. Генко резался с Ракки в Го, зависнув в воздухе, Йоши читал Буру-чану свои сказки, и в их безумной компании установилось некое подобие мира. Идиллия, одним словом — пока у малыша гьюки не закончился его обожаемый виноград. И куда только влезало, хотелось бы знать?
— Эй, Тсуна, а это правда, что ты забрёл на гору к Они и вернулся?
Аоки вздохнул с самым несчастным видом. Эта сплетня начала утихать, уступая место новой, про то, что он «до сих пор жив, хотя ходит с гьюки, некоматой и кицунэ», и он точно не ожидал, что Буру-чан его об этом спросит. Только вот и остальные аякаши приостановили свою деятельность, с интересом разглядывая человека. Тсуне только и оставалось, что ещё раз вздохнуть.
— Да не знаю я. Мы только переехали, я решил пройтись и посмотреть город, и сам не понял, как оказался на горе. Там был огромный храм, облепленный аякаши, и внутри сидел их командир. Я помню только кимоно и глаза — потом он скомандовал что-то вроде «фас!», и дальше я не особо задумывался о том, что происходит. Когда за тобой охотится шествие тысячи демонов, как-то не получается разглядывать местность. Они отстали, когда я вылетел на шоссе, и больше я туда не возвращался.
Аякаши слушали его с благоговением, будто он был великим сказителем, а не косноязыким школьником, не очень хорошо владеющим устной речью. Генко восхищённо присвистнул — как кицунэ, он распознавал ложь и точно знал, что Тсунина история была правдой.
— Значит, ты действительно видел Они и вернулся…
Аоки только рукой махнул, не понимая, почему шебутные аякаши затихли.
— Кто он вообще такой, этот Они? Какой он ёкай?
Его друзья переглянулись, и слово взял Генко — это было немного странно, ведь Йоши жил на соседней горе и явно знал больше, но отдал эту честь кицунэ. Ракки попытался вмешаться, но под взглядом лиса быстро стушевался и уставился в пол.
— Он не ёкай, Аоки Тсунаеши, хотя мы и называем его так. Он отказавшийся от людей Бог.
Парень никогда не слышал о том, что такое вообще возможно, и нутром чуял, что история, которую ему поведают, будет из ряда вон. На плечо сразу сел непривычно-серьёзный Умарекавару, собираясь внимательно слушать. Аякаши подтянулись к ним, создавая импровизированный круг, и устроились поудобнее — Ракки даже зажёг огонёк, имитируя свечку. Генко, не долго думая, присоединил к нему свои синие огоньки и устроился поудобнее, собираясь начать.
— Никто не знает, кем был Они до того, как пришёл на свою гору. Много теорий было построено, много догадок озвучено, но ни одна из них не опроверглась и не подтвердилась. Говорят, что раньше он был одним из Дайкоку, приглядывал за крестьянами и приносил им богатство и удачу. Говорят, раньше он любил людей — любил настолько, что исполнял желания. Поля, где он проходил, были самыми плодородными, в домах, куда он заглядывал, рождались только здоровые дети, больные исцелялись и умирающие вставали со смертного одра. Он обожал людей, а люди обожали его. Так было много, много лет, пока не началась война, и враги не захотели забрать себе такой лакомый кусок. Горели поля, умирали дети, и люди молились своему Богу, чтобы он обрушился на солдат и сокрушил их — но он, способный только созидать, не мог исполнить это желание. Позже, когда солдаты ушли, люди стали молить его о богатом урожае — но израненная, окровавленная земля не могла выносить риса и пшена, и он не смог исполнить и это желание. Тогда люди взмолились о том, чтобы все они пережили голодную зиму — но Бог не мог изменять судьбы людей, и последнее желание также не было исполнено. И тогда люди разозлились — они забыли о том, что Бог делал для них, забыли о славных временах мира и процветания, и обвинили его в своих бедах. Они сказали, что это он призвал к ним войска, он подговорил землю остаться бесплодной и он забрал себе души. Они пришли к нему в храм, изнасиловали и убили жриц, разломали священные реликвии и призвали демона, который пронзил Бога в самое сердце. Это было нетрудно — он, любивший людей, был слишком оглушён предательством и не смог сопротивляться. На счастье, дело не было доведено до конца, и он чудом сумел вырваться и сбежать — но неминуемая смерть начала настигать его, и он ушёл в самый отдалённый уголок мира ёкай, чтобы умереть. Однако, этого не произошло. Растения узнали о том, что Бог плодородия, столько лет дарующий им жизнь, почти распрощался со своей, и без колебаний возвращали долг. Тысячи и тысячи цветов, кустарников и деревьев высыхали и распадались, по капельке забирая чужую смерть. И чем больше лугов, полей и лесов умирали, тем меньше становилась страшная рана Бога. Он лежал, беспомощный, и мог только смотреть, как незначимые, маленькие создания умирают вместо него, и плакал, жалея о том, как мало он думал о них прежде. Когда он выздоровел, между ними установилась настолько сильная связь, что Бог слышал душу каждой травинки в мире. А потом он понял, что слышит не только жизнь, но и смерть — что люди по всему миру рубят деревья без разбора, что топчат и рвут цветы, ломают и уродуют кустарники и безжалостно травят тех, кто им пришёлся не по нраву. Он слышал, как растения мучаются, как они погибают, слышал снова и снова — и тогда в его восстановленном сердце поселилась ненависть. Она заполнила его, искорёжила сознание, и Бог обратился в Они. Страшны были его деяния — он шёл по землям людским и нёс смерть. Всю боль и ненависть, что были причинены его верным защитникам, он возвращал в полной мере, он убивал людей везде, где мог найти, и использовал их тела как удобрения для своих цветов. Он бушевал много, много столетий, и за время странствий собрал огромную армию ёкай, которые, восхитившись его кровавостью и силой, решили следовать за ним. Ему не было равных на землях всей Японии, его принимали самые уважаемые семьи и рода. Но всё заканчивается, и боль утихает — так и великая ненависть Они потухла, и он захотел покоя. В качестве пристанища он выбрал одну из трёх священных гор, и удалился на неё, и живёт на ней до сих пор. Некоторые из его ёкай последовали за ним. Он ведёт достаточно мирную жизнь — не убивает людей, если они не пересекают границы его владений, и выращивает свои растения, ибо за время своих странствий собрал бессчётное множество семян, и многие из них уже вымерли в остальном мире. Он всё ещё Бог, но слушает лишь растения и некоторых зверей, которые смогли заслужить его уважение, и больше никому нет хода на его земли. Теперь ты понимаешь, Аоки Тсунаеши? Ты не просто смог уйти. Ты — человек, который забрёл на гору к Они и вернулся.
Тсуна резко дёрнулся, поняв, что он, зачарованный историей, забывал дышать. Информация давила, перекручивала внутренности в тугой узел, накатывала с запоздалым ужасом при мысли о том, чего ему посчастливилось избежать. Теперь все слова поменяли смысл. Подумать только — он забрёл на гору к Они и вернулся.
Глава 9История Они заставила Тсуну многое переосмыслить в жизни, и Аоки, неожиданно для себя, пришёл к выводу, что он на стороне Бога. То есть да, Они, конечно, поубивал кучу людей и всё в таком духе, но его можно было понять. В общем, это всё привело к тому, что парень начал регулярно оставлять подношения у основания горы, при этом не оскорбляя Бога своими человеческими молитвами. Это довольно быстро превратилось в ритуал, и Аоки даже до сих пор был жив, хотя пару раз видел тени ёкай, следящих за ним. Его друзья-аякаши поражались его мужеству, а Умарекавару ругал за подростковый максимализм, но Тсуна просто не мог иначе. Мёртвый оммёдзи слишком хорошо его натаскал, и Аоки точно знал, что происходит с Богами, в которых никто не верит. Они, наверное, действительно был одним из величайших Богов, если до сих пор мог жить за счёт растений и животных. С другой стороны, когда он убивал людей, они верили, что он существует — и это тоже было верой, которая могла дать сил Они. Возможно, сейчас он живёт за счёт той ненависти и боли, но этого было недостаточно. Богам требуется человеческая вера, она питает их, даёт силы и освобождает. Тсуна сомневался, что его авантюра сильно поможет кому-то столь могущественному, как бывший Дайкоку, но даже один верующий мог облегчить его страдания. Ну, или Аоки благополучно убьют за то, что он влез не в своё дело, и тогда его мучения закончатся.
Парень как раз выбирал, что отнести Они сегодня, когда мамин ухажёр окликнул его с решительным видом. Тсуна мысленно закатил глаза и подавил вздох. Он не мог злиться на этого человека, дающего им кров и оплачивающего карманные расходы. Он должен быть тихим, незаметным и ненавязчивым, соглашаться помогать и терпеливо сносить все нравоучения и попытки строить из себя отца — мужчина же не знает, что все сожители его матери говорят и делают одно и то же. Вот и сейчас, хозяин намиморского дома посадил Тсуну за стол напротив и начал свою речь. В принципе, ничего нового — «я на твоей стороне, парень», «я, конечно, давно учился в школе, но кое-что помню, так что обращайся», и его любимое «хочешь, поговорим, как мужчины?». Аоки даже придумывать новые ответы не пришлось, так часто он вёл эти разговоры. Сам он прекрасно понимал, зачем они это делают, но не привязывался — он пребывал в полной уверенности, что лучше жить совсем без отца, чем обзавестись огромной чередой мнимых пап.
Мамин ухажёр, кажется, остался доволен, и Тсуна снова был свободен и предоставлен самому себе. Наверное, стоило остаться дома и заняться учёбой — поступление в университет не за горами. Если он завалит экзамены или не сможет добиться скидки, то, наверное, действительно придётся в оммёдзи идти, чтобы не умереть с голоду. Или в дворники…
— Ты выглядишь мрачным, Тсуна. Что случилось?
Генко, таинственно мерцая глазами, многозначительно водил плечом и булькал флягой. Видимо, у ёкай был какой-то праздник, и кицунэ нагло свистнул бутыль священного саке. Аякаши явно настроился на пьянку, и Тсуна внезапно понял, что все его спутники, кроме Буру-чана, гораздо старше, чем выглядят, и им можно потреблять алкоголь. Всем известно, что ёкай обожают пить — удивительно, что его друзья держались так долго. Или они тихо бухали где-то в уголке, пока никто не видел?
Зависающий над учебником математики Йоши радостно встрепенулся, а Ракки, дремавший на подоконнике, поднял голову и заворчал. За фляжкой наблюдали все, и лис просто лучился от удовольствия.
— Ничего. Не обращайте на меня внимания. Я просто пытаюсь учиться, чтобы найти работу и не умереть с голода.
Но, разумеется такая простая фраза не могла остудить энтузиазм Генко. Кицунэ удобно уселся в воздухе и взмахнул саке.
— Хватит киснуть, человек! Лучше выпей с нами!
Остальные аякаши поддержали его идею согласным гулом, а сам Тсуна передёрнулся, сразу вспоминая тенгу и саке. Ну уж нет — лучше до конца жизни оставаться трезвенником. Воистину, парень даже не был уверен, рискнёт ли он когда-нибудь прикоснуться к пиву.
— Нет-нет-нет. Ни за что.
Кицунэ перевернулся в воздухе, передавая бутылку Йоши — хихи лёгким движением руки поймал её и начал разливать. Кажется, пить собирался даже Буру-чан, и Аоки мог только надеяться, что духи горы гьюки не размажут его за это по ритуальным камням.
— Да ладно тебе, Тсуна. От одного глоточка ничего не будет.
Аоки демонстративно открыл новый учебник. Оттуда сразу выпал листок с домашним заданием, и парень с ужасом понял, что полностью о нём забыл. Эх, и влетит ему, когда он придёт на физику!
— Неа. Во-первых, я несовершеннолетний, так что мне нельзя. Во-вторых, саке пьянит, а мне надо сохранять ясность мысли, если я хочу хоть что-то выучить. Ну и в-третьих — в жизни не сяду пить с ёкай.
Лис сразу состроил лицо несчастного щеночка, но Тсуна пообещал себе быть твёрдым, как гранит. Кицунэ коварны — и то, что Генко бормочет, что он просто хочет хорошо провести время с друзьями, ещё ни о чём не говорит.
Они спорили не меньше получаса. Лис то отходил от него, то возвращался, и юлил и так и эдак, с каждой новой попыткой расстраиваясь всё сильнее. Сопротивляться Генко вообще было очень сложно, но Аоки держался, мысленно изо всех сил дубася себя по лбу бумажным веером. Хотя, наверное, Тсуна бы сдался, если бы не попал в лапы безумного Шинды до посиделок с друзьями. Но нет, сбрендивший тенгу его уже опоил — так что никакого саке, никогда.
Наконец, Генко расстроено пробормотал, что Аоки может «делать что хочет» и присоединился к остальным.
Наблюдать за пьющими аякаши было довольно забавно. Казалось, что они пьют воду, а не саке, но через некоторое время алкоголь дал эффект. Духи развеселились, начали громко говорить и махать руками, а ещё периодически взрываться хохотом. Пьяная игра в Го, которую затеяли Ракки и Буру-чан, сопровождалась громкими комментариями и всё время начиналась заново, так как духи забывали, чья очередь ходить. Наблюдать за этим было весело, и Тсуна отчётливо понял, как рад тому, что все эти аякаши сейчас здесь. Кажется, он действительно привязался к своим потусторонним друзьям, и всё остальное перестало иметь значение.
От уроков парня отвлекла мама — Нана позвала сына ужинать. Кажется, она приготовила овощное рагу, и Тсуна с сожалением окинул взглядом гору учебников. Видимо, опять придётся тащить еду в комнату и воевать с аякаши, чтобы не таскали самое вкусное.
Мама и её ухажёр спокойно отнеслись к его затворничеству. Мужчина довольно бурчал что-то про важность учёбы, Нана быстро собрала поднос с вкусностями и вручила сыну. Тсуна, помятуя о своей природной ловкости, принял еду с максимальной осторожностью и двинулся к себе.
— Тсу-чан, ты забыл сок!
Стакан с ярко оранжевой жидкостью был насильно всучен парню заботливой матерью, когда он был у своей двери. Аоки благодарно кивнул и сразу сделал большой глоток — в горле действительно пересохло.
И то, что вместо привычного апельсинового сока горло обожгло саке, стало для Тсуны настоящей неожиданностью. Дыхание перехватило, на глаза навернулись слёзы, а поднос выскользнул из рук — впрочем, его сразу же поймал появившийся из ниоткуда Йоши. Самого Аоки страховал Генко, заботливо придерживая его за плечи.
— Ну-ну, человек. Давай, дыши — это саке высочайшего качества.
Парень скосил взгляд на стакан — там всё ещё был апельсиновый сок. Он пах, как апельсиновый сок, выглядел, как апельсиновый сок, и даже его количество явно уменьшилось на тот глоток, который он сделал. Но что-то подсказывало Аоки Тсунаеши, что, попробуй он снова выпить свой сок, всё повторится.
— Вы… Ты… Я же отказался!
Саке на голодный желудок сразу дало по мозгам. По телу разлилось что-то тёплое, потолок начал шататься и скакать, так что Тсуна не слишком сопротивлялся, когда Генко и Ракки подхватили его под руки и затащили в комнату. Кицунэ, кстати, ничуть не раскаялся после упрёка.
— Конечно отказался. Мы и не заставляли — просто разыграли тебя. Мы ж аякаши, забыл? Причём ты умудрился собрать рядом с собой наиболее зловредных. Мы, по-хорошему, должны не сок на саке менять, а человеческие кишки по деревьям развешивать.
И рассмеялся, придя в восторг от своей шутки. Остальные, впрочем, чёрный юмор не поддержали — их куда больше заботил вопрос, куда налить Тсунину долю саке. Его вялое сопротивление вызвало дикое непонимание — он ведь уже выпил, чего теперь трепыхаться-то? Аоки ещё пытался что-то объяснить, но потом просто махнул рукой. Духи совершенно не понимали человеческую логику и, кажется, искренне не хотели навредить. Они никогда не задумывались о том, как важно прислушиваться к его мнению, и в чём смысл европейской поговорки «благими намерениями выстлана дорога в Ад». Хотя Тсуна всё равно высказал всё, что думает о такой подставе.
Ракки, кстати, сразу раскаялся — растянулся на полу и слёзно просил прощения, рассказывая, как лис обещал, что всё будет в лучшем виде. Буру-чан тоже впечатлился, в качестве извинения подарив изрядно пожёванную конфетку, а Йоши завернул чопорную извинительную тираду, стыдливо отведя взгляд. Даже Генко отреагировал — он недовольно надулся, обижаясь на то, что друг не оценил шутки. Зато его слушали все, и на грозный вопрос «что надо сказать?» дружно ответили «мы больше не будем».
Это выглядело так мило, что хмельной Аоки против воли улыбнулся.
— Ладно уж. Так и быть, присоединюсь к вам сегодня — но до совершеннолетия это первый и последний раз.
Аякаши тут же начали бурно радоваться, и всё оказалось не так плохо. Саке было довольно мягким, Ракки следил за тем, чтобы Тсуне не стало плохо, и всё время заботливо спрашивал, как пошло. Буру-чан авторитетно учил его пить. Оттаявший Генко сбегал за закуской к своему отцу, и Йоши следил, чтобы Аоки не увлекался.
В общем, Тсуна отлично проводил время, внезапно осознав, что раньше он никогда не веселился со своими друзьями.
Алкоголь в крови настраивал на благодушный лад, и Аоки с улыбкой смотрел на странное поведение своих эфемерных друзей. Аякаши почему-то решили, что им жизненно необходимо выпить с ним по очереди, и предусмотрительно забирали его пиалу, чтобы добавить саке. Ракки настолько переволновался, что начал икать, и парень мысленно придумал смешную шутку по этому поводу.
Ближе к ночи стало ясно, что пора завязывать, и Тсуна, не слушая чужих возражений, выбрался на свежий воздух. Он честно старался не шуметь, когда выходил из дома, и искренне надеялся, что мама и её ухажёр не услышали ни одного из трёх его падений. Снаружи было тепло, красиво и со звёздами на небе, так что Аоки двинулся искать местечко, откуда их будет лучше видно. Почти сразу ему удачно подвернулась гора, и парень упорно полз на самую вершину — после того, как он споткнулся о корень, Тсуна решил, что ползком безопаснее. Он даже нашёл шикарную веранду, с которой открывался великолепный вид, и даже куча каких-то ёкай гармонично вписывались в картину, и удобно устроился, прислонившись к стене. Красота!
Правда, стена почти сразу исчезла, оказавшись дверью, и Тсуна сразу рухнул на спину, уставившись на человека в кимоно.
— Загрызу.
Услышав угрозу, Аоки преисполнился дикого восторга. Это же Они! Тот самый Они, который пережил кошмарные испытания, а сейчас спокойно защищает природу на горе! Хотя его он, скорее всего, убьёт — потому что… Потому что… Точно!
Тсуна стремительно перекатился на колени и сложил руки над головой.
— Пожалуйста, простите за герань!
Бог и его слуги замерли, и Тсуна, кажется, ощутил снижение давления Ки.
— Герань?
Парень сразу же наполнился стыдом, но послушно принялся рассказывать о своём преступлении против матери-природы.
— Как-то раз я убил герань. Она росла в горшке, в доме, где мы жили, и я сбил её футбольным мячом. Мне очень-очень стыдно, но тогда я не воздал ей должных почестей, не похоронил и не произнёс прощальных заклинаний. Хотя тогда, кажется, я ещё не знал их, но всё равно — прости меня, герань! Гера-а-ань!
От самобичевания его отвлекли чужие пальцы, резко схватившие его за волосы. Голова задралась, и Тсуна уставился в светло-серые глаза. Бог выглядел довольно молодо, особенно для создания из числа Дайкоку, но его внешность отличалась от человеческой. Виной тому были артерии и вены — они явно проступали на чужом лице и видимых частях тела, и Аоки был готов поклясться, что по ним текла зелёная кровь. Они даже пах землёй и травой, а на его кимоно росли настоящие цветы.
— Зачем ты пришёл сюда?
Это был очень хороший вопрос. Тсуна нахмурился, обдумывая его. Да, он хотел просто подышать воздухом и разглядеть звёзды, но на самом деле причина гораздо глубже. Зачем он пришёл сюда? Зачем оставлял подношения? Зачем решил верить в давно забытого Бога?
— Я пришёл обменяться с тобой саке. Я хорошо учился и точно знаю, что Богам очень нужно, чтобы их почитали. Но ты не примешь мои молитвы, потому что я человек, верно? А так, если мы выпьем вместе, то я смогу спокойно верить в тебя и молиться, и это не пробудит у тебя плохих воспоминаний. Не хочу, чтобы ты погиб — а так, если вдруг что, сможешь забрать и мою жизнь тоже.
Отовсюду послышались изумлённые вздохи, а Бог задумчиво склонил голову на бок, не веря человеку на слово.
— Ты ведь знаешь, что я обычно делаю с людьми?
Пьяный Аоки решительно кивнул, думая, что его начинает подташнивать.
— Конечно. Кицунэ рассказал — ты тут местная знаменитость, Хантеншин. Я ведь могу звать тебя Хантеншином, правда? Не обижайся, но мне кажется, что «перевёрнутый бог» звучит лучше, чем «демон». Ты ведь не демон, Хантеншин — неважно, что ты сделал, всё равно не демон. Просто… Смотришь на мир иначе, так сказать. Смею заметить, я не против — я толерантен ко всем людям, аякаши, и вообще. И ты… Ты имеешь на это право. На ненависть к роду людскому, я имею в виду.
Тошнота усилилась, Тсуна начал тяжело дышать и почувствовал, что ему срочно надо лечь. Наверняка он сильно позеленел — но Бог внезапно хмыкнул и прижал ладонь к чужому лбу. Желудок сразу успокоился, и Аоки стало хорошо-хорошо. Почти сразу захотелось спать, парень зевнул и отстранённо подумал о том, что местный деревянный пол очень даже ничего.
— Ты очень странный, Зверёк. Не думаю, что ты на самом деле человек — представители этого племени ведут себя совсем иначе. Наверное, ты косуля или хомячок, и тебя заточили в это тело по ошибке. Да, это определённо так — люди сотканы из ненависти и жажды крови, они просто не способны быть искренними и сострадать. Пожалуй, я действительно выпью с тобой — за суетливыми зверьками нужен глаз да глаз.
Как они пили, Тсуна помнил смутно — слишком хотелось спать. Вроде, всё было красиво и торжественно, а то, что ему налили, было куда качественнее пойла Генко. В любом случае, это стало последней каплей, и Аоки просто рухнул на такой тёплый-тёплый и мягкий-мягкий пол. Вокруг кто-то ходил, к нему даже принюхивались, то и дело слышалось опасливое «может, убьём?». Тсуну это не слишком волновало — что угодно, лишь бы дали поспать. Впрочем, никто не делал ему больно. На священной горе было тихо и тепло, в воздухе витал запах трав, на плечах лежало что-то тяжёлое и тёплое, а пристальный взгляд, ощущающийся сквозь сомкнутые веки, дарил защиту. Поняв это, Тсуна осторожно улыбнулся и окончательно провалился в сон.
Глава 10Четыре коробочки, полностью заполненные едой, выглядели просто восхитительно, но Тсуна упорно делал вид, что ничего не видел. Он обижался на Генко уже третий день — за то, что лис подговорил остальных споить его, и кицунэ из кожи вон лез, чтобы заслужить прощения.
— Ну Тсуна! Ну кто же знал, что на людей это так влияет!
Генко выглядел полностью раскаявшимся, но Аоки не собирался прощать его так легко.
— Из-за тебя я чуть было не распрощался с жизнью, знаешь ли.
Когда он проснулся с полностью пустой головой, почти ничего не помнящий и в незнакомом месте, он просто удивился. Когда аякаши притащили ему фрукты, он насторожился. В тот момент, когда из глубины дома вышел Они, Тсуна решил, что пришёл его смертный час. Он до сих пор не мог поверить, что всё обошлось — кажется, хозяин священной горы принял его за диковинного зверя, и его отеческая забота пугала до икоты и дрожи в коленках. Эти моменты он не забудет никогда — несмотря на то, что издалека Хантеншина можно было принять за обычного человека, было видно, что предательство и возрождение не прошло даром. Казалось, что внутри Хантеншина что-то проросло, но Аоки полагал, что это было побочным эффектом от того, что Бог отвернулся от людей, приняв голоса тех, кто в него верил. На одежде Они также что-то росло — Тсуна видел мох на плечах, тонкие лозы лишайника и вьюна на рукавах и полноценные, уже проросшие и даже местами распустившиеся цветы на подоле волочащегося по полу одеяния. Именно в тот момент, когда Аоки смог всё это разглядеть, он вдруг понял, что Они действительно не ёкай, и пришёл в ужас от своей наглости и богохульства. А уж когда Бог сообщил, что они обменялись саке, так что Тсуна может спокойно подниматься на гору… В общем, бежал парень дальше, чем видел, и до сих пор ходил окольной дорогой.
— Ну Тсуна, всё ведь кончилось хорошо! Они даже вышел на контакт, признал свою божественную сущность и сообщил, что он Хантеншин. Представляешь, какой прогресс? До этого он просто убивал любого, кто рисковал пересечь границу его горы.
Генко продолжил болтать, но Аоки уже не слушал. Сегодня он даже не опоздал в школу, и её коридоры были полны галдящих учеников. Тсуна вальяжно плюхнулся на своё место, наслаждаясь тем, что может медленно раскладывать вещи и никуда не спешить. Никакой суеты, никаких дурацких ошибок и тихих смешков одноклассников…
— Эй, Аоки. Хочешь с нами?
Тсуна несколько секунд тупо сидел, пытаясь понять, кто из аякаши его позвал, и только потом понял, что его имя прилетело от группы парней с соседней парты. Парень подавил вздох, стараясь ничем не выдать своего состояния. Ну вот, началось — сначала приглашение присоединиться, потом избиение за школой, чужие сумки в руках, потеря всех карманных денег, «Дурдомный Тсуна» и грязь в принесённом бенто. А ведь он так старался никого не провоцировать…
Но вот что странно — одноклассники были дружелюбны. Действительно дружелюбны, а не «мы делаем вид, что хотим тебе добра, но ты знаешь правила».
— Чего?
Их заводила, чьё имя Тсуна не вспомнил бы и под дулом пистолета, с улыбкой повторил:
— Пойти сегодня к игровым автоматам. Хочешь?
Аоки чувствовал, что это ловушка — потому что не чувствовал подвоха. Вообще. А вот желание пойти гулять присутствовало, да ещё какое. Он тысячу лет нигде не был, тем более с живыми людьми. Может, согласиться? Если что, всегда можно сбежать, а потом попросить Генко и Ракки напустить на парней жути, так что от него отстанут.
— А это не испортит вам вечер? То есть, я же новенький, разговариваю с пустотой и всё такое.
Конечно, напоминать об этом своим потенциальным мучителям было странным, но зато Тсуна точно прояснит их намерения. Если то, что он выбран для травли, подтвердится, так даже лучше — можно будет прогуливать с чистой совестью.
Но одноклассники только переглянулись и беззаботно рассмеялись.
— Будь проще, Аоки. Никому нет дела до твоих странностей. Так что, пойдёшь?
И Тсуна, шалея от своей дурости, согласился.
Наверное, это был лучший день в его жизни. Парни болтали с ним на равных, расспрашивали о жизни и изумлённо слушали разные истории. Когда он шарахнулся от мусорного бака, увидев там аякаши, ребята беззлобно рассмеялись, один раз высказались про страшную вонь, от которой надо бежать, и вернулись к более интересным вещам. А ещё они действительно пошли к игровым автоматам, а потом перекусили булочками из супермаркета. По домам расходились медленно, провожая каждого всей компанией. Тсуна отделился вторым, под надуманным предлогом свернув к магазину, и ещё несколько минут крался за парнями, с удивлением слыша, что он «нормальный», и «надо было раньше позвать». На волне счастья был прощён хитрец Гинко, и Аоки лёг спать со спокойным сердцем. Воистину, с приездом в Намимори жизнь стала налаживаться.
Глава 11Разумеется, всё пошло не так. Как будто могло быть иначе — он же Аоки Тсунаеши! Весь мир, вселенная существуют только ради того, чтобы не давать ему жить спокойно. А ведь следовало насторожиться, следовало — слишком уж хороша была его жизнь в Намимори. И друзья появились, и духи не нападают, и у мамы всё хорошо — очевидно, что он просто напрашивался на какой-нибудь кошмар, который превратит это мирное великолепие в грёбаный Ад! Серьёзно, просто спит и видит!
На этот раз всё началось с нападения на аякаши. Безобидные каппы, маленькие цукумогами, дружелюбные юрэй — к дому Тсуны потянулась целая вереница ёкай, просящих защиты. Аоки долго отнекивался, пытался напомнить им, что он знаком с оммёдо, и его навыки направлены на борьбу с духами, а не помощь, но его не слушали. Для них он был «человек, который до сих пор жив, хотя ходит с гьюки, некоматой и кицунэ», и «человек, который забрёл на гору к Они и вернулся» — герой, способный помочь, и ёкай просто отмахивались от суровой реальности. Со временем его комната начала напоминать лагерь беженцев — духи отказывались покидать его дом, с фанатичной преданностью веря его неумелым защитным печатям.
Нельзя сказать, что Тсуна совсем бездействовал. И Йоши, и Генко, и Ракки несколько раз прочёсывали Намимори, и кто-то из них периодически оставался ночевать в крупных поселениях ёкай. Он даже консультировался с Умарекавару-сенсеем, но какого-то внятного ответа не получил. Слишком мало информации и никаких следов — они даже не могли предположить, ёкай это или человек.
В этой суматохе развешенные по деревьям бумажные человечки были совершенно не к месту и не вовремя. Тсуна заметил их по пути в школу и схватился за волосы, тихонько взвыв. Это было работой сенсея — пару лет назад Умарекавару обожал устраивать подобные «тренировки», пряча за зачарованными бумагами какое-нибудь дурацкое задание или злобного аякаши, схватка или побег от которого стремительно приближали Аоки к смерти. В любом случае, для тренировок в стиле мёртвого оммёдзи время было самое неподходящее. Тсуна даже хотел просто проигнорировать послание Умарекавару-сенсея, но просто не рискнул — как показала практика, кара за пропуск тренировки будет гораздо страшнее. Иными словами, у Аоки просто не было выбора, так что парень тихо простонал и прикоснулся к ближайшему бумажному человечку.
Как и всегда, амулет сразу засветился и взлетел, указывая Тсуне путь, то есть попросту ломанулся в чащу леса через кусты. Парень чертыхнулся, думая, что в этот раз Умарекавару-сенсей как-то совсем озверел, если отправил своего посланника настолько непроходимой дорогой. Или это новая ступень их тренировок, связанная с «очень страшной оммёдзи-магией»? В любом случае, Тсуна не собирался потакать дурацким затеям мёртвого оммёдзи, и выскажет ему всё, что он об этом думает. Тренировку это, конечно, не отменит, но справедливость хоть немного восторжествует.
Бумажные человечки вывели его на небольшую полянку, окружённую высокими деревьями, и Аоки почти купился — он почти сделал первый шаг, когда ощутил мощную концентрацию Ки. Повезло, что вообще заметил и остался за пределами ловушки. Мало ли что может случиться — Умарекавару-сенсей, конечно, не будет его убивать, но точно приготовил что-то максимально-неприятное.
— Эй! Я, конечно, всё понимаю, но это уже слишком! Заманить меня на поляну, полную такой мощной Ки, да ещё и заставить продираться через все эти деревья и кусты! Тебе не кажется, что сейчас совершенно неподходящее время для всех этих игр в прятки?
Тсуна ненадолго замолчал, чтобы перевести дух, и прикрыл глаза, стараясь успокоиться. Что бы ни задумал сенсей, ему потребуется ясная голова, и…
— Как интересно.
Воздух вспучился, витающая Ки собралась в клубок, прекращая своё воздействие и открывая то, что она прятала — на другом конце поляны, вальяжно прислонившись к дереву, стоял белоснежный кицунэ. Тсуна никогда не видел таких — длинные белые волосы, пушистые уши и большой хвост говорили о том, что перед ним очень старый и сильный дух. И это помимо цвета шерсти, который уже намекал, что с этим монстром лучше не связываться!
Как и все остальные аякаши, этот дух был в традиционной одежде и открытой обуви, но Тсуну привлекла его шея. Он никогда не видел ничего подобного — тонкая белая лента плотно обматывала горло кицунэ, ослабляясь только на три оборота под конец. Сначала Аоки решил, что это лента, но почти сразу понял, что на самом деле шею ёкая закрывала бумага — цельная, длинная полоска бумаги с филигранно созданной печатью. Умарекавару-сенсей никогда не упоминал о чём-то подобном, и это было худшим вариантом развития событий — очень сильный кицунэ с непонятой печатью явно был тем, от кого следовало держаться подальше.
Аякаши ухмыльнулся, обнажая зубы, и вышел вперёд, скрестив руки на груди.
— Я уж думал, что ты полный кретин, раз попался в такую простую ловушку, а ты, оказывается, шёл сюда специально, желая выразить чёртовому хозяину своё «фи». Хвалю твою храбрость, больше похожую на идиотизм, дебил.
Лисья Ки взметнулась, сковывая его движения и не давая дышать, а дух оскалился, почти лишаясь человеческого облика.
— Неважно, с какими намерениями — ты всё равно пришёл. Один.
Кицунэ начал двигаться, и Тсуна сразу потерял его из виду — человек не может угнаться за такой скоростью. Это конец — ёкай собрался его атаковать, а он скован и полностью беззащитен, даже не успеет выхватить обереги или прочитать защитное заклинание. Какая нелепая смерть — попасться демонической лисе по собственной глупости.
Катаны столкнулись прямо рядом с ним, и дух снова стал виден — как и необычно серьёзный Генко, блокировавший удар. Враг удивился, а потом радостно оскалился, разрывая дистанцию. Тсунин друг не пошевелился, задумчиво принюхиваясь. Тот, мягко говоря, был в шоке — он видел меч у чёрного кицунэ, но и представить себе не мог, что он им воспользуется, тем более для защиты человека.
— Бьякко.
Белый лис выдал издевательский смешок и слегка поклонился, приветствуя соплеменника.
— Курогицунэ.
Генко слегка склонил голову на бок, выпуская собственную Ки, и поляна резко вспыхнула от огромного количества синих огоньков.
— Стой на месте, Тсуна. Это очень опасный противник, уже некоторое время нарушающий границы территории моей семьи. Я разберусь.
И — бросился в атаку, превратившись в смазанную тень.
Вы когда-нибудь видели, как дерутся два кицунэ? Аоки Тсунаеши с уверенностью может сказать, что это самое прекрасное и ужасающее зрелище одновременно. Оба духа использовали мечи, оба оставались в человеческом облике и использовали демоническое пламя. Смазанные тени заполнили собой всё пространство, лишь иногда показываясь на долю секунды, позволяя человеку увидеть короткий миг схватки, и срывались в свой танец дальше. Оба кицунэ были настоящими мастерами-мечниками, наверняка потратившие не одно столетие на совершенствование своих навыков, и битва с достойным противником доставляла им безумное, пропитанное жаждой крови удовольствие.
В какой-то момент Генко резко прервался и рванул к нему, тут же отражая удар коварно ухмыляющегося врага. Вокруг Тсуны резко образовался вихрь, щёку обожгло болью, а потом огнём, и поляна снова замерла. На этот раз перед парнем стоял Ракки, угрожающе помахивающий обоими хвостами, а напротив довольно шикал ещё один дух.
Это что, камаитачи?
— Руки прочь от хозяина.
Демоническая ласка довольно щёлкнул зубами, потряхивая длинной, закрывающей глаза чёлкой, и нарочито медленно достал свой серп — разумеется, где-то за спиной должно было быть ещё два.
В отличие от Генко, Ракки ушёл в глухую оборону. Камаитачи стремительно нападал с разных сторон, но некомата каждый раз блокировал атаку своим демоническим огнём, не позволяя серпам приблизиться к Тсуне. Он сделал это трижды, пока Аоки глупо моргал и пытался придти в себя.
Эй, его же сейчас убьют! Чего же он стоит?!
Боевая стойка оммёдзи вышла идеальной с первого раза — видимо, не зря Умарекавару-сенсей столько его учил. Заготовленные печати взмыли в воздух и засветились, Аоки набрал в грудь побольше воздуха и выбрал подходящее заклинание…
— Отставить, блядь. Мусор ещё нужен — хочу с ним поговорить.
Атакующие аякаши послушно замерли, готовые снова броситься на его друзей. Генко и Ракки тоже остались на месте, способные отразить нападение и рассматривая нового врага.
Мужчина, стоящий посредине поляны, был человеком. Уже взрослым, старше Тсуны лет на десять, в коже, с бритыми висками и енотовым хвостом. С совсем не-японской внешностью и жуткими шрамами по всему лицу, с огромной духовной силой — но настоящим, живым человеком.
Тсуна всё ещё пребывал в полной боевой готовности, и его собеседник, видя это, радостно заржал.
— Собираешься поймать знатный мусор? Неплохо, хвалю. Ну здравствуй, Савада Тсунаеши.
Человек полностью контролировал ситуацию. Он контролировал своих аякаши, держа на коротком поводке контракта и печатей, и вполне мог атаковать сам. Силы там хватало, как и других ёкай — Тсуна чувствовал его контракты с шикигами, опутывающие человека, как провода. Всё очевидно — он никогда не видел живого оммёдзи, но мужчина перед ним не мог быть кем-то иным.
— Значит, за всем этим стоял ты?
Бедные, несчастные, никому ничего не сделавшие аякаши! Кто же это ещё мог быть, кроме залётного оммёдзи? Наверняка он нападал на них от скуки, или чтобы потренироваться. Кто вообще будет думать о чувствах жалких, бесполезных аякаши, когда можно просто придти и установить свои порядки? Словно вторя его мыслям, оммёдзи довольно усмехнулся, приказав своим сикигами отступить.
— Решил проверить слухи. Дёрнул за ниточку, и она привела к тебе. Удивительно просто, блядь — ты ведь даже не прячешься, мусор. Ну да неважно. Пляши, уёбок — я решил поработать блядской феей-крёстной, и прикрыть твою задницу.
Тсуна ненадолго замер, а потом расслабился и убрал печати. Ну серьёзно, что он будет враскорячку стоять, как дебил? Ракки, правда, издал полный ужаса стон, а Генко приложился ладонью ко лбу и еле слышно пробормотал: «Напомни мне поговорить с тобой о том, почему нельзя доверять тем, кто без предупреждения напали на тебя, пытаясь убить». Впрочем, друзья приняли его решение, переместившись поближе к Тсуне. Генко даже спрятал меч, демонстрируя мирные намерения, хотя Аоки почему-то показалось, что теперь лис ещё опаснее. Так, стоп, сейчас не время об этом думать. Этот оммёдзи собирается ему что-то сказать — почему бы не послушать?
— Значит так — в ближайшую пару месяцев семья Кайгара начнёт искать тебя. Слушай и охуевай, повторять не буду — жила-была ебать какая крутая семья оммёдзи, много веков пляшущая вокруг Императора. Работали они хорошо, предсказания сбывались, ёкай-ебанкай дохли ещё на подлёте — в общем, неудивительно, что за годы своего существования они создали себе и имя, и связи, и бабла накопили столько, что хватит на небольшую страну. И жили они, блядь, не тужили, пока у главы не родились три сына, а потом все не передохли. И, казалось бы, никаких проблем — ведь у мужика был ещё один сын, я. Кайгара Занзас, лучший из лучших — и клянусь тебе, мусор, даже в раннем возрасте я уделывал своих братьев подчистую. Ну да не об этом речь.
Аоки осторожно приблизился к собеседнику, без страха ступая на многострадальную полянку. Ракки, кажется, рыдал — но ничего не произошло, так что он бросился к Тсуне и повис на его спине. Следом подтянулся Генко и непонятно откуда вылезший Йоши — со стороны Занзаса тоже добавилось аякаши. Это беспокоило, конечно, но парень решил не думать о неприятностях, а слушать дальше. Пока что, правда, он ничего не понимал, но не зря же его собеседник распинается?
— Ну так вот — вроде мир прекрасен, я наследую место главы, и все счастливы, но тут появляются две проблемы. Первая — я приёмный, вторая — я хафу. Лично мне насрать, но управляющий и некоторые старейшины на говно изошлись. Я тогда хер положил, думал, что перебесятся — моя ошибка, недооценил мерзавца. Видишь ли, нашему управляющему крайне не нравилось, что я себе на уме, и плевать хотел на его «ценные» советы. Он довольно силён, так что катается, как сыр в масле — целая ветка семьи у него в подчинении, он автономен, ведёт свои дела и чертовски сильно влияет на старика, заставляя делать всё, что ему в голову взбредёт. Терпят его из-за крови — он один из потомков первого Кайгары, но вот только не унаследовал от него ничего, даже мозгов. Я бы, конечно, сразу вышвырнул бы его за дверь — мне такой мудила под боком нахуй не сдался — и он это понимал, но, кроме сквернословия, ничего не мог сделать. Ключевое, если ты не понял — «не мог». Бесился он, конечно, знатно, и настраивал старика и всю семью против меня, плёл интриги и прочую хуйню, но сидел и не рыпался — до одного славного дня, когда по Японии поползли слухи о пацане, без обучения подчинившем себе пять могущественных аякаши. И вот тут этот гад разошёлся на полную. И вот он я, лишённый права наследования, родного дома, денег и даже, блядь, фамилии, с голым задом стою перед тобой и рассказываю ахуитительные истории, а этот мудак прочёсывает страну, чтобы пристроиться потеплее и править от лица нового главы. Сечёшь? Савада Иемитсу, может слышал — твой биологический отец.
Тсуна где стоял, там и сел. Чего? Чего?! Какой к чертям собачьим отец???
Нет, Аоки, конечно же, прекрасно знал, откуда берутся дети, и что какой-то мужчина должен был поучаствовать в его зачатии — но знать и интриги, серьёзно?! Что за сюжет сёнэн-манги — семья богатеев с суперсилами находит наследника и собирается сделать его своим главой. Что там дальше — попутно угрохать несколько гадов, заниматься изнуряющими тренировками и «преодолением себя», а потом «хэппи энд»? Серьёзно?!
Если бы Кайгара Занзас не был похож на человека, который скорее снесёт тебе голову, чем станет шутить, Тсуна бы не поверил. Ни за что.
— Я, как узнал, сразу начал искать — и, как видишь, пока что опережаю остальных. Скажу правду, изначально я собирался убить тебя нахуй, но потом покопался в твоей биографии. Блядь, как же я ржал. Сын Иемитсу — изгой, бомжующий с сумасшедшей мамашей от мужика к мужику! Не знающий ни своего рода, ни семьи, ни папаши! Необученный, но сильный, как сам Первый нахуй, спускающий свой потенциал на мелкие разборки аякаши!
Занзас открыто издевался, и Аоки было чертовски обидно это слышать. Да, он «Дурдомный Тсуна» — но разве он виноват, что так сложилась его жизнь? Разве он мог как-то повлиять на появление способностей, или на поведение собственной матери? Он, чёрт возьми, всё ещё был несовершеннолетним подростком, и даже не мог сбежать!
Оммёдзи заметил его состояние и замолчал, перестав говорить гадости о его семье. Белый кицунэ у его плеча презрительно цыкнул, выражая недовольство, но Занзас просто отмахнулся. Он помрачнел, становясь серьёзным, и сплюнул на землю, скрещивая руки на груди.
— Этот мудак только что знатно поимел меня и разрушил мою жизнь, лишив всего. Теперь он собирается взяться за тебя — ежу понятно, что ты не готов, не подходишь, даже не знал, и тебя не учили. Тебя ждёт участь пугала, пока он будет вертеть Кайгарой, как ему вздумается. И никто, совершенно никто не заслуживает участи всю жизнь плясать канкан в угоду этой гнилой семейке. Так что запомни, мусор, мои слова — пусть меня и выперли, я ушёл сам, и в эту помойку не вернусь. Хватит с меня этого — я был готов разгребать за ними дерьмо, но поезд ушёл. Я сваливаю, ты делаешь, что хочешь — но, если у тебя есть хоть капля мозгов, то ты последуешь моему примеру.
Занзас, явно сказав всё, что хотел, повелительно махнул рукой, призывая своего камаитачи, который сразу начал подчинять воздух. Прежде чем Тсуна успел что-то сказать, бывший Кайгара исчез, будто его и не было.
Глава 12— Хорошо, мам, сейчас принесу.
Нана радостно улыбнулась, с гордостью в глазах наблюдая, как Тсуна берёт в руки корзину с грязным бельём. Висевший рядом Йоши удивлённо охнул, перелистывая страницу в энциклопедии — кажется, сейчас он читал раздел, посвящённый насекомым. Всё было хорошо, гораздо лучше, чем когда-либо за долгие годы его жизни.
Это приторное, умиротворённое спокойствие вставало поперёк глотки.
С момента встречи с Занзасом прошёл целый месяц, и за это время Тсуна узнал о семье Кайгара всё, что только можно. Она действительно существовала — семья элитных оммёдзи, приближенная к самому Императору. Безупречная репутация, доверие на высшем уровне, несметные богатства и три некролога, идущие один за другим. Умарекавару-сенсей, услышав новости, внезапно напрягся и тоже рассказал всё, что знал об этих оммёдзи. Старик, по очевидным причинам, в основном говорил об основателе семьи Кайгара, но иногда в его историях появлялись и остальные поколения, вплоть до седьмого главы. Как сказал сам сенсей, он был лично знаком с первым, и присматривал за его детищем по мере сил. К несчастью для Тсуны, дух мертвого оммёдзи не приходил в Кайгару уже несколько лет, и не мог разведать обстановку сейчас — старый дом семьи был разрушен нашествием аякаши, а новый скрывался за сильными барьерами, и духи просто не могли его найти. И на прямой вопрос, который Аоки задал, впервые был получен прямой ответ — да, Умарекавару взялся обучать не рандомного ребёнка, а потомка первого Кайгары.
Что же, это говорило Тсуне гораздо больше, чем газетные вырезки.
Он опустился до того, что даже спросил мать о Саваде Иемитсу — и получил наивный рассказ об их коротком романе, и чистосердечное признание, что это действительно его отец. А ещё — что он с самого начала хотел забрать его себе, но она «увидела его в колыбельке и поняла, что просто не сможет с ним расстаться», и каждый месяц перечислял ей деньги, которыми Нана не пользовалась, «копя наследство».
Здорово, чёрт возьми. Просто круто.
Судя по всему, каждое слово, сказанное Занзасом, было правдой — наверняка правдой было и его предупреждение. Надо будет потом найти его и поблагодарить при случае. Хотя, даже без предупреждения, Тсуна не стал бы плясать под дудку Иемитсу. Даже без всей этой грязи, без интриг — на что этот человек вообще рассчитывает? Вспомнить — узнать! — о существовании ребёнка через столько лет, придти и разрушить всё, как ни в чём не бывало? Он действительно думает, что Тсуна радостно пойдёт за ним? Действительно ждёт благодарностей, повиновения, признания? Нет, он скажет всё, что думает, бросит в лицо правду и откажется.
Однако в настоящий момент Иемитсу ещё не прибыл, и ожидание его визита выматывало куда сильнее, чем самая сложная контрольная. Его друзья-аякаши тоже нервничали, и от этого вели себя хуже, чем обычно. Слежка велась непрерывно, участились поджоги, погромы и нападения. Несколько раз его пинками загоняли на гору к Они, и был момент, когда сам Умарекавару-сенсей потребовал от него просто там жить. Ещё хуже, что Хантеншин не был против, пообещав выделить комнату «зверьку», и Аоки с трудом удалось выкрутится, чтобы остаться. Он не хотел прятаться и бежать — хотел высказаться, встретиться с этим человеком лицом к лицу.
Нана с энтузиазмом взялась за бельё, а потом тихо охнула и наполнилась печалью.
— Сынок, я забыла купить хлеб. Сбегаешь?
Йоши сразу же оказался рядом, требуя отказаться, но Тсуна послушно взял деньги и пошёл обуваться. Аякаши слишком нервничают, не желая выпускать его из дома, даже в школу или ближайший магазин. Первое время он полностью разделял их опасения, тем самым сильно испортив отношения с маминым ухажёром, но всё было спокойно, и Аоки перестал манкировать своими обязанностями. До магазина пять минут пешком, Йоши будет рядом, он взял с собой так много печатей, что ими вполне можно было победить какого-нибудь демона. В общем, он вполне может сгонять туда и обратно, и ничего с ним не случится.
— Ну здравствуй, сынок.
Человек средних лет, стоявший перед ним, ничем не выделялся. Тсуна даже не был уверен, видел ли он его раньше, потому что вполне мог просто пройти мимо и не заметить.
— Я понимаю твоё неверие и удивление, но я действительно твой отец. Прости, что не нашёл тебя раньше — Нана исчезала до того, как я успевал добраться до её нового дома. Клянусь — я умолял её отдать тебя мне! Дать хотя бы увидеться, позволить решать самому! Но теперь это неважно, совершенно неважно. Сын, давай сейчас пойдём, посидим в кафе, и я тебе всё объясню.
Иемитсу говорил так искренне, что Тсуна в какой-то момент ему поверил. Буквально на долю секунды — пока не вспомнил про Занзаса. Он сказал, что отец настроил всю семью против него, что он вышвырнул его вон, чтобы посадить Тсуну на его место. Интересно, ему вообще расскажут про Занзаса? Про трёх мёртвых сыновей, про исчезнувшего наследника? Опять же, они с мамой переезжали не так стремительно, чтобы не успеть, и не прятались, чтобы их требовалось искать. Он был здесь, только руку протяни — почему же пришёл именно сейчас, когда Тсуна начал показывать, что способен видеть ёкай?
— Я не верю тебе. Ты просто хочешь забрать меня и использовать, как свою марионетку. Меня зовут Аоки Тсунаеши, если тебе интересно, и мне не нужен такой отец. Разговор окончен.
Тсуна решительно кивнул и двинулся вперёд, чтобы обойти мужчину и толкнуть его плечом. Всё, он справился — теперь надо купить хлеб и поговорить с Умарекавару-сенсеем. Возможно, дух сможет проследить за Иемитсу, узнать, где скрывается семья Кайгара и даже подслушать, что происходит на самом деле.
Мальчик даже не заметил, как упал — Иемитсу оставалось только поймать его бесчувственное тело. В наскоро возведённый барьер бился довольно сильный хихи, и по-хорошему его следовало изгнать, но у него не было на это времени. Верный Бадзиру уже подогнал машину, а потом вышел, чтобы помочь уложить сына на заднем сидении. Иемитсу оставалось только написать Нане, что он встретился с Тсуной, и мальчик решил пойти с ним, но это можно сделать и в пути.
Через несколько секунд, когда барьер спал, никакой машины в Намимори уже не было.
Глава 13Тсуна очнулся на чертовски мягком футоне, на котором могло поместиться не меньше четырёх человек. Таким же громоздким было и одеяло, а постельное бельё явно стоило целое состояние. Высокий потолок, вручную расписанная бумажная дверь и несколько менее приметных, ведущих в другие комнаты.
Рядом с той, красивой, сидел молоденький парнишка в традиционной форме оммёдзи.
— Ты очнулся! Я рад — Савада-сама начинал переживать, что одурманил тебя слишком сильно. Прости его за это, ладно? Ты начал упрямиться, а у нас было не так много времени. Я Бадзиру, можешь обращаться ко мне по всем вопросам.
Ха-ха-ха. Смешно. Интересно, если Тсуна спросит «какого чёрта я здесь делаю?», «что вам от меня надо?» и «есть ли вам дело до моего мнения?», этот Бадзиру ответит? Вряд ли — вон, сидит, стреляет своими голубыми глазками из-под чёлки, светится наивностью и счастьем.
Вопреки всему, Тсуна не ощущал ни страха, ни ярости — только злость на себя и кислое, разъедающее разочарование. Он ведь идиот, да? Дурдомный Тсуна, жалкий, бесполезный Тсуна, не видящий дальше своего носа.
С чего он взял, что Иемитсу отпустит его? Почему решил, что его отказа будет достаточно?
— Я так полагаю, это дом семьи Кайгара?
Бадзиру радостно закивал, наполняясь неподдельным энтузиазмом.
— Да, это главный особняк. Мы находимся в крыле, принадлежащем Саваде-сама. Как ты себя чувствуешь? Встать сможешь? Мне велено привести тебя к Саваде-сама, как только ты очнёшься.
Первым порывом Аоки было отказаться. Закатить истерику, спрятаться под одеяло, проломить бумажную дверь и сбежать, вырываясь из ловушки, в которую попал по собственной глупости. Может, просто сделать вид, что он ничего не слышит и не видит, и полностью отказаться от еды.
Немного подумав, Тсуна встал, натягивая предложенную одежду. Не его, разумеется — настоящую одежду оммёдзи, из дорогой ткани. Вряд ли он найдет свою футболку и штаны в резных шкафах, стоящих за ширмами вдоль стены. Весь дом, в котором он сейчас жил, мог поместиться в этой комнате. Он мог бы купить себе квартиру, продав здешний комод. За менее приметными дверями обнаружились другие комнаты — ванная, туалет, комната со столом для каллиграфии и комната, выходящая на карэсансуй. Сад камней был настолько огромен, что Тсуна с трудом видел очертания другого крыла особняка. Стоящие камни явно были очень дорогими, из редких горных пород, привезённые откуда-то издалека, а на мелком белом песке цвели сложные, запутанные узоры. В композицию идеально вписывались высокие, раскидистые деревья с широкими стволами, своими кронами закрывающие солнце, и несколько цветов, посаженных в определённом порядке. Идеальная ловушка — по песку не убежишь.
Бадзиру терпеливо дождался, пока Тсуна закончит осматриваться, и открыл дверь в коридор. Аоки предполагал, что Иемитсу собирается запереть его здесь, и Бадзиру полностью подтвердил его опасения — аппартаменты отдали сыну Савады Иемитсу, и он может пользоваться ими всё время, пока будет в Кайгара. Очевидно, что его не выпустят отсюда — он в самой настоящей ловушке.
Тсуна только один раз был в таком большом и старинном доме — на экскурсии в замке Сюри, когда они жили на Окинаве. Школа, в которой он учился, организовала им экскурсию, и весь его класс отправился в Наха, чтобы провести несколько часов в великолепном дворце с мощными стенами и красной черепицей.
На что похож особняк Кайгара, если смотреть снаружи, Аоки не знал, как и можно ли считать это строение замком, но в коридоре, по которому они шли, вполне могли разъехаться две машины, а это уже о многом говорит. Тсуна видел всего два места, но уже составил своё мнение о доме — всё вокруг кричало о пресыщенности и богатстве. Если где-то можно было продемонстрировать, что они знатны и богаты, Кайгара делали это. Эти оммёдзи во всём подражали Императору, и их дом был построен по старому чертежу одного из его дворцов. Всё это рассказал ему словоохотливый Бадзиру, добавив, что иногда Император гостит у них с семьёй, но он их никогда не видел, потому что во время таких визитов ученикам строго запрещено покидать свои комнаты. И его радостное «как же я тебе завидую!» Тсуну совершенно не успокаивало.
Савада Иемитсу ждал их в огромном зале, помпезном и дорогом, как и всё в этом доме. Бадзиру остался у двери, Тсуна вышел вперёд и остался стоять, игнорируя подготовленную подушку.
— Это похищение.
— Ты мой сын.
— Меня будут искать.
— Я предупредил Нану.
— Ты собираешься держать меня здесь против воли.
— Ты поймёшь, когда станешь старше.
— Я сбегу.
— Здесь барьер.
— Я не хочу.
— Так будет лучше.
— Чего тебе от меня надо?
Иемитсу будто ждал этого вопроса — он улыбнулся, а потом встал и силой усадил сына на пол. После этого он медленно вернулся на своё место, довольно скрестив руки на груди.
— Вот с этого и надо было начинать. Сын, я собираюсь научить тебя оммёдо.
Глава 14Бадзиру в очередной раз крикнул из-за двери, и Тсуна, тихо проклиная этот мир, вылез из кокона одеяла. Сейчас он встанет, оденется, перехватит тост, и отец опять будет издеваться над ним, обучая оммёдо. Аоки упорно делал вид, что он ничего не знающий дебил, и косил под дурака — ничего не знаю, про Кайгара не слышал, духовным техникам не учился, печати с собой таскал, потому что боязно, и купил их на барахолке у какого-то мужика лет пять тому назад. Какие духи? Ну поздоровался с парочкой, не более того. Какой такой хихи? Тот парень в трениках и с пластырем на носу? А что, это был дух?
Иемитсу был вынужден поверить ему на слово, тем более, что Тсуна повторял одно и то же, как пластинка. Подловить его не удавалось, Аоки упорно таращился на любое проявление оммёдо, при любом удобном случае начиная капризничать и истерить. Отец мучил его каждый день, по несколько часов, пытаясь добиться исполнения простейших заклинаний и рассказывая о величии семьи Кайгара — Тсуна упорно заваливал первое и пропускал мимо ушей второе. То, что ему показывали, было давно освоено с помощью Умарекавару-сенсея, и сделать так, чтобы Ки поступала, а эффекта не было, было проще простого. Как и следовало ожидать, отец скормил ему жалостливую историю о трёх внезапно умерших сыновьях, полностью проигнорировав наличие четвёртого, и Тсуна с удовольствием ткнул его в этот факт лицом. Надо было видеть, как он скривился! В тот день к делам они так и не вернулись, а Тсуну ждала долгая и прочувствованная речь про дерзкого, наглого хафу, больше всего на свете желающего разрушить семью Кайгара. Отец сразу понял, что Занзас нашёл Аоки раньше, и разразился целой речью, сводящейся к тому, что во всём виноват яд гайдзинов, отравляющий чистые помыслы.
Увидев такую бурную реакцию, Тсуна пришёл в полный восторг, и теперь упоминал Занзаса при любой возможности. Иемитсу, конечно же, бесился, а вот Бадзиру даже что-то отвечал, и Аоки узнавал интересные сведения о своём знакомом. Как стало известно, у Занзаса был просто отвратительный характер и ряд вредных привычек, но он искренне любил Кайгару и проводил много времени, стараясь понять её суть и помочь приёмному отцу в делах. Последние несколько лет, даже при жизни последнего сына, Занзас руководил семьёй наравне с Иемитсу, и его решения сильно улучшили им жизнь. Сначала Тсуна даже подумал, что Бадзиру нравился Занзас, и он не был согласен с решением изгнать его, но почти сразу столкнулся с искренним непониманием. Неважно, насколько Занзас был силён, и действовал ли во благо семьи — он был хафу, сыном гайдзина, и в глазах оммёдзи Кайгара автоматически стоял ниже любого чистокровного японца, даже бездарного. Иемитсу не было дела до того, пошло бы руководство Занзаса на благо семьи — он судил по крови, а не делам.
Тсуна позволил себе потянуть время ещё немного, прежде чем надел свою одежду, специально завязав её неправильно. Надо же показать, что он борется и бунтует?
На самом деле вся его бравада и дерзость, демонстрируемая перед Иемитсу, была весельем смертника, порождённая отчаянием. Он находился под непрерывным наблюдением и не мог выбраться отсюда. Тсуна мог свободно перемещаться по территории, принадлежавшей Иемитсу — дальше его не пускали стражи оммёдзи, безразлично таращащиеся в пустоту, даже когда он рассказывал им свою историю. С барьером, откружающим поместье, можно было играть в мяч, настолько плотной была полупрозрачная фиолетовая дымка, и Тсуна потратил несколько ночей, чтобы изучить её и убедиться, что он отсюда не выберется, если барьер не сломать. Он, может, и попытался бы, но для этого надо было уничтожить главную колонну, удерживающую все ключевые точки в одном месте, но она явно находилась где-то в центральном здании, куда его не пускали. Не выбраться, не сбежать — оставалось только упорно сопротивляться, заваливая любое придуманное отцом задание, и вести себя максимально невыносимо. Ну, и не сойти с ума от скуки — Аоки не переставал радоваться тому, что ему позволили бродить, где вздумается, и открыли доступ в библиотеке. Правда, всё книги оттуда были посвящены истории семьи Кайгара или способам борьбы с аякаши, но хоть какое-то развлечение.
Тсуна уже достаточно изучил доступную территорию, чтобы удивиться тому факту, что Бадзиру ведёт его в другую сторону. Странно, обычно отец звал его либо в просторный тренировочный зал, либо к себе в кабинет. В той стороне, куда, но провожали сегодня, была только лестница, ведущая в пустой подвал. И что они там забыли?
Ах, вот что.
Посреди подвала, в огромной, громоздкой печати, окружённая благовониями и связанная со всех сторон, сидела девушка. Тсуна с ужасом рассматривал её израненные конечности, пустые глаза и изломанные крылья — маленькая тенгу явно сопротивлялась.
Отец, стоявший рядом со своей жертвой, радостно улыбнулся и протянул ему заготовку в виде бумажного человечка.
— Рад тебя видеть, Тсуна. Это Наги, твоя первая сикигами.
Тенгу завозилась, услышав своё истинное имя, и тихо простонала — разумеется, Иемитсу никак не отреагировал. Теперь Тсуна отчётливо видел, что девушку не просто связали. Это явно был самый настоящий ритуал, порабощающий её волю, отнимающий силы. Не хватало всего одной детали, одного элемента — кто добавит, тот и будет хозяином. Тсуна никогда не видел ничего подобного — Умарекавару-сенсей говорил, что оммёдзи должен покорить сикигами сам.
— Вы также передали того лиса Занзасу?
Отец привычно скривился, пропуская вопрос мимо ушей, а Бадзиру улыбнулся и мотнул головой.
— Нет. Белый кицунэ уже был привязан к нему, когда его мать подкинула его на порог. Он связан очень сильными печатями, нам такое неподвластно. Над способами захвата духов работал второй глава Кайгара, но большая часть его трудов сгорела в пожаре на следующий день после его смерти, так что мы не сможем повторить ни одно из его творений. Однако, как видишь, нам хватит и того, что осталось.
Иемитсу кивнул, переводя взгляд на пленную тенгу.
— Твой горячо любимый хафу ни разу не воспользовался удерживающими печатями — всех своих сикигами он поймал сам. Хотел бы я, чтобы с тобой произошло то же самое, но пока это невозможно. Не медли и закончи ритуал — ты ведь помнишь, как мы изучили его? Я не хочу заставлять тебя, но выхода нет — возможно, связь с сильным аякаши пробудит твои способности.
Тсуна стиснул зубы, рассматривая безучастную тенгу. По идее, он должен завалить это задание, но в этом случае отец может уничтожить захваченную аякаши. Неизвестно, что с ней сделали, чтобы пленить, и как обращались всё это время, и кто знает, как с ней поступят, если он откажется или провалится.
— Эй.
Тенгу не отреагировала. Отец тихо вздохнул и разочарованно покачал головой.
— Если хочешь, чтобы она выполнила твой приказ, обращайся к ней по истинному имени. Я специально выбрал для тебя самую смирную, чтобы не возникло проблем, так что она не будет сопротивляться или путать тебя. Смотри — Наги, встань.
Тенгу полувсхлипнула-полувздохнула, но послушно завозилась, пытаясь подняться на израненные ноги. Она потратила не меньше пяти минут и несколько раз упала, прежде чем ей удалось.
Её надо было спасти — она не виновата, что отец решил сделать всё по-своему. Тенгу просто попала не в то место и не в то время, и теперь она сидит, пленённая, ставшая жертвой разборки между ним и отцом. Необходимо обработать её раны, изучить сдерживающую печать и постараться убедить, что он не враг. Но сначала, конечно, забрать её себе.
Тсуна молча вырвал заготовку из чужих рук и начал демонстративно медленно складывать печати, проговаривая заклинание так, будто совсем недавно узнал о нём из учебника. Разумеется, всё получилось с первого раза, и тенгу исчезла, оставшись в листе бумаги. Иемитсу довольно улыбнулся и попытался похлопать сына по плечу, но Тсуна отшатнулся от его руки.
— Бессердечная тварь.
Они были связаны всего несколько минут, но Аоки уже чувствовал, в каком плохом состоянии Наги. Дайте ему добраться до своей комнаты и подумать — нужен план.
Глава 15Наги ни на что не реагировала. Тсуна вызывал её несколько раз, предварительно вспомнив, чему его учил Умарекавару, и оградив комнату крошечным барьером, нарисовав печати зубной пастой на туалетной бумаге. Он сделал это, чтобы девушка чувствовала себя в безопасности, но ничего не поменялось. Тсуна ни разу не использовал её настоящее имя, называя «Тенгу-чан», обработал раны и предложил поесть, но аякаши просто не реагировала, безучастно смотря в одну точку. Аоки тщательно изучил сдерживающие её печати, и убедился, что они не запрещали ей двигаться или говорить — подобное состояние было спровоцировано тем, что с ней сделали оммёдзи. И это, чёрт возьми, было очень плохо. Девушка угасала — Тсуна слышал это в колебаниях её Ки. Сломленная, утратившая волю к жизни, скованная очень сложной, порабощающей печатью, она медленно растворялась в мире, и очень скоро процесс станет необратимым, если её не спасти.
К счастью, сейчас он почти не занимался с отцом — на Иемитсу навалились дела, и они проводили вместе от силы полчаса в день, и половину этого времени Тсуна оскорблял его, упрекая в жестокости и бессердечности. В остальное время Аоки был волен делать всё, что в голову взбредёт — например, спасать Тенгу-чан.
План, который пришёл ему в голову, был грубым, очевидным и довольно простым, но у Аоки просто не было времени выдумывать что-то ещё. Даже такая простая идея требовала серьёзной подготовки, что уж говорить о более хороших идеях? Ну, если бы они были ещё, эти «хорошие идеи».
Поскольку все убедились в его бездарности и никчёмности, слежка пропала, и теперь он мог не просто сбегать по ночам, делая вид, что думает, будто его никто не видит, а совершать настоящие вылазки, направленные на изучение барьера. Он всё ещё не мог сбежать или разрушить его, но Тсуне это и не было нужно — парня интересовало соединение между полями, идущими от разных несущих колонн. Любой барьер похож на зонтик - ножка-колонна, на которой располагаются заклинания, и огромный купол, накрывающий необходимую территорию. Такой огромный дом не мог защищаться монолитным барьером, должна существовать щель на стыке двух полей— и, через некоторое время, искомое было найдено.
Как и из чего он создавал печати, нужные для того, чтобы слегка раздвинуть края барьера на несколько минут, и другие, чтобы требуемый участок был виден снаружи, заслуживает отдельной истории. Ясно одно — Умарекавару-сенсей мог бы им гордиться. В общем, дело осталось за малым — придумать, как отвлечь Иемитсу, попутно окончательно убедив его в своей никчёмности.
Аоки Тсунаеши требовался сообщник.
На самом деле, несмотря на изолированность особняка, в нём обитали аякаши — слабые и безвредные, зашуганные до безумия. Как объяснил Бадзиру, постоянное присутствие духов позволяет лучше развиваться юным оммёдзи, так что Кайгара специально подселяла в дом домовых и некоторых цукумогами — например, дух граблей, ухаживающий за садом камней. Они обычно прятались в служебных помещениях — именно туда, спровадив Бадзиру, и отправился Аоки.
Подходящий дух был пятым из встреченных ему на пути — остальные были слишком напуганы и прятались, стоило ему приблизиться. Аякаши, подходящим для его плана, стал натто-козо, и он явно появился совсем недавно. Дух рисовой соломы ещё не успел толком понять, куда попал, и вёл себя довольно вызывающе — несмотря на то, что своим размером он едва мог потягаться с ладонью, цукумогами пытался пугать людей и угрожать им, желая, чтобы ему принесли бобов. Когда Тсуна приблизился, незаметно читая заклинание, приглушающее звук, натто-козо выскочил из своего укрытия и встал в позу, топнув ногой-соломинкой.
— Дай мне натто, человек!
Тсуна демонстративно похлопал себя по карманам, делая вид, что ищет банку с бобами.
— Извини, натто нет — зато есть кое-что получше. Скажи, не хочешь ли ты разыграть местных жителей?
Натто-козо явно заинтересовался — он подошёл поближе, наклоняя голову на бок и обдавая Тсуну запахом брожёных бобов.
— Может, и хочу. Тебе-то что, человек? Задумал какую-нибудь гадость?
Аоки проверил, чтобы их не подслушивали, и наклонился ближе, осторожно опускаясь на колени. Теперь его лицо было почти на уровне духа, и она могли говорить более-менее нормально.
— Именно. Они меня достали, и я хочу их разочаровать. Но для этого мне нужна твоя помощь.
Аякаши пару раз моргнул, изо всех сил делая вид, что его не распирает от любопытства.
— И что же ты задумал?
Аоки радостно выдохнул. Пол дела сделано, осталось не так много.
— Не хочешь стать моим сикигами?
Духу даже не потребовалось время, чтобы понять, чего от него хотят. Натто-козо запищали и отпрыгнул, с ужасом разглядывая Аоки.
— Ты хочешь украсть моё имя!
Мысленно Тсуна уже выл и бился головой об пол, но в реальности он фыркнул и постарался как можно безразличнее махнуть рукой.
— Да сдалось мне оно! Хочешь, освобожу тебя, как только выберусь отсюда? План в другом — я сделаю тебя сикигами, но как бы проиграю.
Кажется, аякаши успокоился, и был готов слушать дальше.
— Смотри — завтра я увижу тебя во дворе и громко скажу, что сделаю тебя своим сикигами. Я сплету заклинание и брошу на тебя, но сделаю вид, будто это очень сложно. От тебя потребуется показывать, как ты сдерживаешь меня и сопротивляешься. Представляешь, какая будет буча? Оммёдзи, который потратил все силы на пленение натто-козо!
Дух, кажется, заинтересовался — Тсуна видел его любопытство и нетерпение.
— И что мне с этого будет?
Отлично, он почти согласился.
— Уважение. Представляешь, как ты будешь выглядеть на фоне моей никчёмности.
Натто-козо глубоко задумался, а потом величественно кивнул. Аоки улыбнулся и устроился поудобнее — им предстояло многое обсудить.
Глава 16Ночью особняк Кайгара замирал, окончательно лишаясь признаков жизни. В нём и так было слишком мало людей для такого огромного дома, а ночью, когда немногочисленные жители уходили спать, всё просто останавливалось. За то время, пока Тсуна демонстрировал чудеса эквилибристики, бегая по крышам, он успел убедиться в этом в полной мере.
Аоки нервничал, впервые за всё время своих вылазок. Обычно он не думал о том, что может попасться, но в этот раз от этого зависела чужая жизнь. Бумажный человечек с Наги неприятно жёг карман, и Тсуна искренне надеялся, что ему просто кажется.
Маршрут был проверен несколько раз, он уже мог пройти его с закрытыми глазами, но всё равно, минуты, которые он потратил, добираясь до стыка, были самыми долгими в его жизни. Когда он доставал свои заготовки и активировал печати, его руки дрожали — он несколько раз заикался, и приходилось начинать заново. Наконец, у него получилось — небольшой участок полупрозрачного барьера истончился и задрожал. Тсуна резко выдохнул и замер на пару секунд, собираясь с силами. Пора — надо начинать.
Перо Шинды выходило с трудом, как будто приросло к его глотке. Тсуна пытался выдавить его, заставить подняться до рта и выйти наружу, и оно отзывалось далеко не на каждую попытку. Процесс шёл долго и мучительно, так что, когда перо больно царапнуло нёбо, Тсуна был готов плясать от радости. Он сразу же вцепился в кончик, не думая о том, насколько у него грязные руки, и вытащил его из глотки, радостно откашливаясь и смахивая слёзы. Перо сразу полетело за барьер, ненадолго зависнув в дымке. И, конечно же, благополучно его преодолело — это ведь всего лишь пёрышко, что в нём особенного?
Пространство за барьером вспучилось, буквально выплёвывая знакомого тенгу.
— Что я тебе говорил о том, чтобы вызвать меня без разрешения, отродье гнилого рода? А. Вижу, птенчик вернулся в гнездо. Собираешься заточить меня в бумагу?
Тсуна мотнул головой, чувствуя себя необычно пусто без пера в горле.
— Нужна ваша помощь, Шинда-сан.
Древний ёкай наверняка уже понял, что не сможет преодолеть барьер — он даже не пытался приблизиться, повиснув в воздухе в нескольких метрах от фиолетовой дымки.
Тсуна тихо выдохнул, понимая, что второго шанса у него не будет, и вытащил бумажного человечка, мысленно призывая Наги. Пленная тенгу выглядела ещё хуже, чем раньше — бледная, как смерть, с впавшими щеками и пустыми глазами, она настолько ослабла, что не могла даже поправить безжизненно обвисшее крыло. Поскольку Наги была повёрнута лицом к бреши, она сразу увидела соотечественника, и впервые за всё время пришла в движение — девушка издала жалостливый стон и вытянула вперёд руку, будто желая дотянуться до другого тенгу. Поняв, что это невозможно, Наги закрыла лицо ладонями и тихо заплакала, жалобно скуля.
Тсуна затараторил до того, как Шинда решил попытаться его убить.
— Тенгу-чан умирает. Её мой отец поймал, чтобы сделать моей сикигами. Сам понимаешь, я не мог отказаться — мало ли что с ней мог сделать. Не знаю, что с ней произошло, но она в ужасном состоянии, и мне нужна твоя помощь, чтобы её спасти.
Шинда молчал — смотрел на него своим пугающим, красным глазом, готовый в любой момент поймать в ловушку и растерзать. Наги, как обычно, не реагировала на его речь — она стояла, спрятав лицо в ладонях, и тихо подвывала, оплакивая свою свободу.
— Я могу приоткрыть барьер. Ненадолго, правда, но вытолкнуть её успею — только вот в таком состоянии она даже от границы не отойдёт. Ты единственный знакомый мне тенгу, а ей явно нужна помощь соотечественников. Так что, поможешь?
Шинда всё ещё не моргал, медленно подбрасывая свой смертоносный трезубец. Наги выла — наверняка Тсуне ещё долго будет сниться этот звук.
— Почему не уйдёшь сам?
Эх, Шинда, не заставляй его играть в героя — если б мог, давно бы ушёл.
— Барьер ставил настоящий мастер. Я могу протащить ослабленого духа, но здоровый человек из плоти и крови… Ты меня переоцениваешь.
И мрачно рассмеялся, предлагая Шинде присоединиться к издевательству. Ну, знаете — из серии глумления над волком, попавшим в капкан.
Правда, тенгу почему-то не смеялся.
— Ты не сможешь помочь ей, не освободив. Если сделаешь это, твой отец тебя убьёт. Ты действительно готов лишиться жизни ради одной полумёртвой аякаши?
Тсуна знал — конечно, он это знал. Успел понять основы за время пребывания здесь, но он был бы последней сволочью, если бы не попытался.
Заготовленный бумажный человечек послушно приземлился на ладонь, и Тсуна демонстративно зажал его между пальцами.
— Я сделаю так, что никто не заметит, что её нет. Правда, понадобится перо, но это ведь небольшая плата за свободу? И у меня есть план, как не дать Иемитсу заставить меня её вызвать. Так что?
Шинда молчал, но у Тсуны не было на это времени. Барьер дрожал, собираясь схлопнуться назад, и, если он не приступит к ритуалу немедленно, то просто не успеет. Аоки решил, что он всё равно сделает это — и если старший тенгу вдруг сбежит, то его смерть будет на его пернатой совести. Длинное перо Наги вышло из крыла удивительно легко, и Тсуна расценил это, как дурной знак. Неважно — времени не было, надо освободить Наги и перебросить её печати на пустышку. Она не выживет, пока связана печатью сикигами — значит, он должен был вернуть ей имя и освободить.
Он спешил и путался, но всё прошло гладко — Ки даже не всколыхнулась, надёжно храня в тайне всё, что произошло. Наги всё ещё не реагировала, даже когда все печати спали — Тсуна ожидал этого, так что в нужный момент просто ткнул её в спину, проталкивая через барьер. Девушка безвольно рухнула, не сделав ни одного шага, но подхвативший её Шинда резко дёрнул, заставляя её покинуть барьер. Фиолетовая дымка возмутилась и пошла рябью, вновь отрезая его от внешнего мира, и Тсуна только успел расслышать чужое «я этого не забуду», когда снова оказался в клетке.
Аоки мрачно рассмеялся, рассматривая бумажную куклу, в которую заточил перо Наги — работа вышла точной, подделка фонила так, что и не отличить от настоящей. Тсуна чувствовал усталость, но заставил себя прибраться и, соблюдая максимальную осторожность, вернуться к себе — завтра было много дел.
Глава 17— Ты совсем не веришь в меня! Если хочешь, я докажу, покажу правду!
Тсуна начал кричать сразу, как увидел натто-козо. Дух, как и было оговорено, выглянул из-за камня, давая Аоки понять, что он готов, и парень сразу вышел из себя, выкрикивая бессвязные обвинения. Они с отцом как раз разбирали защитные амулеты, и Тсуна флегматично думал, что он рисует гораздо более сложные фигуры уже несколько лет. В общем, он ничего не потерял, когда начал своё запланированное представление, готовясь «поразить» отца своим пленением натто-козо.
— Я докажу тебе, отец! Смотри!
Аякаши, как и было сказано, в нужный момент выскочил из-за камня, удачно попадаясь всем на глаза. Тсуна, не слушая возражений, сразу выскочил на песок прямо перед ним — и, вытянув вперёд руки, начал читать заклинание. Его Ки взметнулась, покорно обволакивая аякаши, и почти затянуло последнюю петлю — натто-козо, как и договаривались, встал в позу и топнул соломинкой-ногой.
— Не бывать этому!
И поднял собственную энергию, защищаясь. Тсуна тихо вскрикнул, чувствуя боль — дух наверняка старался изо всех сил, но был слишком слаб, и его сопротивления было недостаточно. Само заклинание было выполнить проще простого — гораздо сложнее удержать его вот так, в подвешенном состоянии, не накладывая и не отменяя. Как с законом инерции — проще подтолкнуть или изменить направление движения, чем резко его остановить. Ки бесновалась, собираясь излиться хоть куда-нибудь, а не висеть над их головами, натто-козо делал вид, что эффективно сопротивляться, а Иемитсу замер, с возрастающим напряжением наблюдая за битвой. Минута, пять, десять — на пятнадцатой он развернулся и ушёл, и впервые с того момента, как Аоки переступил порог этого дома, он увидел в глазах отца разочарование. Это неожиданно больно ранило, но Тсуна запретил себе думать об этих чувствах — сначала надо было закончить дело.
Он держал заклинание шесть часов. Стоял, не позволяя своей Ки обрушиться на натто-козо, и не мог даже вытереть кровь, вытекающую из носа — и никто не обращал на него внимания. Наконец, он сдался — увидел, что его сообщник на пределе. Теперь осталось скрепить связь, узнав истинное имя духа, и позвать его. Тсуна замер, чувствуя, как чужая сила проходит сквозь него, и сразу понял — «Итохики». Осталось только использовать получившиеся знания, заключая связь. Вот сейчас…
Отец наблюдал за ним. Стоял, со всё возрастающим разочарованием смотря на него, будто мечтая, чтобы он исчез. Тсуну вдруг охватило странное желание — пленить духа, повернуться, рассказать обо всём. Конечно, он будет в ярости, но Тсуна всё объяснит, и тогда они, возможно, смогут наконец-то нормально поговорить. Смогут же? Или нет? Не попробуешь, не узнаешь — и, каким бы он ни был, он всё ещё его отец.
Аоки перевёл взгляд на хорохорившегося натто-козо, а потом задорно выкрикнул:
— Натс!
Думать о другом имени было сложно, но он справился — контракт был заключён, аякаши исчез в бумажном человечке, напоследок обдав его благодарностью и удивлением. Отец был в ярости, но это уже неважно — Тсуна с чистой совестью потерял сознание, даже не подозревая, что очнётся в Аду. Настоящем, как в книжках, когда болит душа и страдает тело. В Аду, который он создал себе сам.
После того дня, когда он потратил шесть часов на то, чтобы не позволить себе пленить натто-козо, его жизнь изменилась. Он думал, что отец разочаруется и выпустит его — что же, Иемитсу разочаровался и перестал быть его отцом. Послабление? Разговоры на отвлечённые темы? Свобода передвижения? Больше нет. Теперь Иемитсу целенаправленно ломал его, обдавая отстраненностью и холодом. Его не кормили, пока он не выполнял то, что от него требовалось, ему прилетало бамбуковой палкой, стоило ошибиться в печати или заклинании. Теперь ему нельзя было дерзить и разговаривать — когда он по привычке упомянул Занзаса, отец отвесил ему пощёчину.
Последний живой человек, с кем он нормально поговорил, был Бадзиру — Тсуна попросил у него банку бобов. «У тебя доброе сердце» — помощник отца сказал это с печальной улыбкой, потом принёс искомое и теперь просто игнорировал его, смотря сквозь него, как будто Аоки теперь пустое место. Хотя Натс, конечно, был счастлив, сразу выхлебав всю банку и ещё долго грелся на солнышке. Сикигами был его единственным товарищем — аякаши бегал вокруг, комментировал всё происходящее, неумело шутил и никогда не отказывался поболтать.
В какой-то момент Тсуна сдался и начал выполнять упражнения правильно — он просто хотел, чтобы с тела сошли синяки. Но, кажется, это возымело обратный эффект — отец уверился в эффективности нового подхода, и всё стало совсем плохо. Давление окружающих было просто невыносимым — теперь он официально стал человеком второго сорта, отбросом, не оправдавшим чужих ожиданий. Он даже не мог читать и учиться самостоятельно, потому что отец решил, что для этого он слишком туп. И выхода из этого кошмара не было — впереди были мучения, разочарование и мрак.
Его действительно собирались сделать наследником семьи Кайгара. Несмотря на общую веру в его никчёмность и бездарность — потому что кровь первого Кайгара текла в его венах. Не за достижения, харизму или талант — за кровь, чистую, японскую кровь. Они хотели видеть его на этом месте, даже если презирали от души, и искренне верили, что лучше он, чем Занзас.
Однажды он встретился с нынешним главой — приятным стариком, одобрившим его кандидатуру. «Я не хочу этого», «У тебя нет выбора» — вот и поговорили. Ну, а что? Он же сын Савады Иемитсу.
Они на полном серьёзе звали его «Савадой Тсунаеши», будто отец официально его признал. Это бесило, он сопротивлялся и получал. На наказание из-за фамилии он нарывался чаще всего — не мог простить такого оскорбления своей матери. Да, она не идеальна, да, она совершала ошибки — но она его мать, и он с гордостью носил её фамилию.
Ключевое слово — носил.
Отец не слушал его, даже когда Тсуна не кричал. Простые, бытовые вещи, вопросы о том, как мама, сколько ему ещё тут жить и как быть с тем, что он пропускает школу. Да что там это — даже вопросы по теме, которую они изучали, оставались без ответа. Иемитсу либо окатывал его ледяным взглядом, либо угрожающе закрывал книгу, намекая на то, что дальше будет рукоприкладство. Ему отказывали в малейшем наличии разума, как будто он был слишком жалок, чтобы хотя бы осознавать, что делает. Встречают по одёжке, а провожают по уму? Кажется, с демонстрацией никчёмности он несколько перестарался.
Отца дико не хватало. Улыбчивого, дружелюбного, немного добродушного отца, который был готов терпеть, когда его ненавидят. Тсуна скучал — по его неуклюжим шуткам, по смущению при разговорах о маме, по горящим глазам и готовности отдать жизнь за Кайгару. Они провели не так много времени вместе, но Аоки уже успел проникнуться, прикипеть всей душой. Всю жизнь, сколько он себя помнил, он избегал слова «отец», даже когда его просили — а тут оно слетало само, как будто правильное, привычное.
Только вот его отцу оказался не нужен никчёмный сын.
Видят Боги — если бы Иемитсу поддержал его тогда, не упрекнул бы в провале, Аоки бы сдался. Покаялся, рассказал про Умарекавару-сенсея, про друзей и про Наги, которую надо было спасти. Он полез бы обниматься — просто чтобы прижаться к чужой груди, ощутить родное тепло. Он показал бы всё, на что способен, согласился бы на чужеродное «Савада» и попытался бы влиться в семью Кайгара — возможно, со временем он полюбил бы её и посвятил бы всю жизнь служению новой семье. Он уже почти её полюбил, со всеми запретами, забитыми духами и дружелюбными оммёдзи.
Вопрос лишь в том, что он ошибся — у Савады Иемитсу были определённые требования к своему ребёнку, и ему не был нужен "плохой сын".
Раньше Тсуна думал, что понял предупреждение Занзаса, но истинное понимание пришло только сейчас. Раньше Иемитсу был не самым лучшим отцом — сейчас он стал отличным чудовищем. Возможно, он действительно знал, как будет лучше. Возможно, он любил Кайгару и двигал её вперёд. Возможно, этой семье и в самом деле был нужен именно такой руководитель. Аоки Тсунаеши думал, как сильно он жалеет о том, что они родственники.
Как он скучал по своей старой жизни! С коробками, в маленьких комнатах, с гнобящими его одноклассниками. Забавно — прямо сейчас он спал на идеальном футоне, о котором всю жизнь мечтал, но почему-то он был самым отвратительным. Где сейчас аякаши, с которыми он успел подружиться? Где вечно недовольный Умарекавару-сенсей? К какому ухажёру упорхнула мама? Тсуна не знал, и вряд ли узнает в ближайшее время.
Но даже несмотря на положение никчёмного пленника, в полной социальной изоляции Тсуна знал — что-то происходит. Оммёдзи нервничали и увеличивали патрули, барьер превратился в плотную непрозрачную стену, и вокруг царила атмосфера всеобщей напряжённости. Ему, разумеется, никто ничего не объяснял, игнорируя даже прямые вопросы, и он не мог ничего подслушать, но ситуация становилась всё хуже и хуже. Так продолжалось до тех пор, пока на его кровати не появилось новое, дорогое одеяние, а Иемитсу не пришёл за ним сам. Вот так, без подготовки, без предупреждения Аоки Тсунаеши забрали на церемонию наследования.
Глава 18Главное здание было огромным. Тсуна впервые видел его снаружи и был внутри, и он мог только поражаться идеально выверенным линиям, общей идеей и схожестью с дворцом. Внутри было не протолкнуться — Аоки предположил, что здесь собралась вся семья Кайгара, чтобы, несмотря на общую нервозность, поприветствовать наследника. Ему кивали, но вежливость и восковые улыбки не скрывали презрения в глазах — очевидно, слухи о его никчёмности вышли далеко за пределы дома Иемитсу, и во всей Кайгаре не было хоть одного оммёдзи, воспринимающего его всерьёз.
Его вели в центральную, самую большую комнату, чтобы вся семья могла наблюдать за церемонией. Как Тсуна понял из объяснений отца, которые он дал ещё в то время, пока Аоки не был признан безнадёжным, церемония была скорее формальностью, красивым представлением, призванным просто показать лицо наследника. Конечно, желательно, чтобы будущий глава продемонстрировал свои таланты, но это было совсем не обязательно — известно, что одно время наследником пятого был человек, даже не способный видеть аякаши, и всё прошло нормально. Тсуна полагал, что с ним сделают то же самое, окончательно поставив клеймо никчёмности. Он даже успел расстроиться и смириться, собираясь просто плыть по течению, когда его взгляд зацепился за печать, висящую прямо за нынешним главой. Их было несколько — прямоугольные листы бумаги с заклинаниями, висящие ровно посередине между полом и потолком, поддерживаемые чужой Ки и, будто охватывающие небольшой столб.
Это колонна! Центральная колонна, удерживающая барьер!
Мысли Тсуны начали стремительно бежать вперёд, перепрыгивая с одного на другое, Аоки напрягся и начал думать. Ломать не строить, он прекрасно справлялся с разрушением даже самых сложных печатей — чего уж там, половины он просто не замечал. В принципе, здесь хватит одного удара, надо только правильно рассчитать угол и вбухать как можно больше сил. Вопрос в другом — через сколько его убьют разъярённые оммёдзи, если он сломает их барьер?
Возможно, волнения в семье связаны с тем, что он выдал Шинде месторасположение семьи Кайгара, и теперь вокруг бродят смертельно опасные аякаши. В этом случае разрушение барьера обернётся их полным уничтожением — ёкай просто всех сожрут, не разбираясь, кто хороший, кто плохой. Если же всё не так, есть шанс, что он всё равно не сбежит — вряд ли особняк расположен в черте города, и он просто не выберется к цивилизации, погибнув где-нибудь под кустом. Однако, надежда всё же есть — если его кто-нибудь спасёт. Чёрт — у него полно сильных друзей, но среди них нет ни одного сикигами! Если бы они были связаны, он мог бы их позвать — и Генко, например, мог бы даже успеть до того, как Кайгара покарает предателя, если бы воспользовался лисьими тропами. Однако ни один из аякаши его не услышит — но, при этом, он всё равно мог позвать.
Иными словами, когда Тсуна безучастно сидел рядом с нынешним главой, даже не слушая его речь, он думал только об одном — если он помолится о помощи, убьёт ли его Хантеншин? Да и вообще, звать его было довольно рискованно — несмотря на свинское отношение, Аоки не желал смерти всех этих людей. Бог с горы Они, скорее всего, попытается их уничтожить — Кайгара, конечно же, будет сопротивляться, и последствия этой битвы будут самыми печальными. Возможно, проблем удастся избежать, если Тсуна правильно сформулирует желание — у Богов, при всём их могуществе, существуют свои ограничения. Опять же, не факт, что Хантеншин откликнется. Он, конечно, демонстрировал чудеса дружелюбия, но оно вполне могло остаться на уровне «позволяю тебе уходить живым с моей горы», и тогда всё будет бессмысленно. Такой себе план — или просто плюнуть на всё, разрушить колонну и будь, что будет?
Церемония подошла к тому моменту, когда Тсуна должен был выйти вперёд и произнести приветственную речь. Глава кивнул, Аоки повернулся к остальным членам семьи и открыл рот, чтобы начать речь, когда отец больно стукнул его по рёбрам и выпрямился, позволяя себе говорить от его имени.
Ну всё, Иемитсу. Отец давно унижал его и издевался, но это было уже слишком!
Наплевав на этикет и правила, Тсуна вскочил и сжал кулаки, вызывая всеобщий ужас и мёртвую тишину. Взгляд отца сулил мучения и смерть — Тсуна весело усмехнулся, подавляя желание плюнуть.
— Ты, кажется, ничего не понял? Сказал же, что не собираюсь плясать под твою дудку.
До колонны было три прыжка — он преодолел это расстояние и ударил до того, как кто-нибудь понял его намерения. Как и ожидалось, успешно — печати несколько раз мигнули и рассеялись, будто их и не было. Аоки торжествующе фыркнул, мысленно вопя: «Молю, забери меня отсюда, Хантеншин!».
Комната, полная важных оммёдзи, смотрела на него, как на убогого, больного на голову идиота. Нынешний глава потёр лоб и тяжело вздохнул. Отец медленно поднимался на ноги, переполняясь убийственной Ки. Тсуна икнул и бегло осмотрелся, выбирая направление — надо бежать, пока его никто не убил. И почему он не продумал путь отступления до того, как решил лишить семью Кайгара щита?
Именно в тот момент, когда он решил сделать первый шаг, прогремел взрыв.
Когда Тсуна смог откашляться от поднявшийся пыли, а известь улеглась, он обнаружил, что главного здания в особняке Кайгара больше не существовало — его просто снесло, оставив от великолепного сооружения одни обломки. Но гораздо интереснее было то, что вызвало этот взрыв.
Сам Аоки стоял между передних лап обратившегося Ракки, и его макушка даже не доставала до кошачьей груди. Справа расположился Генко, только в виде огромной чёрной лисы, которая была даже больше Ракки и Буру-чана. Гьюки, кстати, тоже был здесь — слева и сбоку. Он, кажется, проломил крышу соседнего крыла одной из своих лап, а сейчас старательно сдерживал дыхание, чтобы никого не отравить. Ближе к Тсуне стоял полностью обратившийся Йоши — Аоки знал, что его морда должна выглядеть просто ужасно, но разросшаяся маска благородного господина не давала на это посмотреть. Оммёдзи в ужасе повскакивали со своих мест и замерли, не зная, кого атаковать. Так бы они, наверное, и стояли — молчание нарушил вездесущий Ракки:
— Хозяин, ты в порядке?
Генко тихо фыркнул, а потом воспламенился, став привычным почти-человеком.
— Прости, что задержались — мы так и не смогли преодолеть барьер. Пришлось ждать, пока ты что-то предпримешь.
Следом к привычному облику вернулся расстроенный Йоши, печально почёсывая свою уменьшившуюся маску.
— Мне очень стыдно, Тсуна. Я должен был охранять тебя, но не смог преодолеть барьер, выставленный твоим отцом. Мы почти потеряли тебя.
Как и следовало ожидать, последним обратился Ракки, сразу же повиснув на его спине.
— Да уж, мы были в отчаянии! Повезло, что ты смог передать весточку с тем страшным тенгу, хозяин. Правда, кажется, он уже несколько столетий враждует с Хантеншином, так что Намимори придётся достраивать, но зато мы тебя нашли.
Тсуна осторожно покосился на Буру-чана, с ужасом ожидая момента, когда он тоже станет человеком и потребует виноград. И это в такое время, в месте, полном оммёдзи! О чём вообще думают эти аякаши?!
Генко поймал его взгляд и улыбнулся, как полный кретин.
— Буру-чан слишком нервничает, так что не может изменить форму. Не волнуйся, всё под контролем.
И кивнул на семью Кайгара, предлагая Тсуне на них посмотреть. Действительно, им ничего не угрожало — оммёдзи испуганно смотрели куда-то вбок, за то, что открылось за обрушенными стенами. Аоки, из чистого любопытства, тоже посмотрел, и беглого взгляда хватило, чтобы поперхнуться.
Мир за пределами поместья был переполнен аякаши. Их было так много, что за телами не было видно ни деревьев, ни земли. Настоящая армия из ёкай самых разных видов и размеров, объединённые только злостью и готовностью кого-нибудь разорвать. И, конечно же, почтением — впереди, чуть дальше от остальных, стоял Хантеншин. Кажется, у него не было рук, ибо они превратились в колючие отростки опасного и ядовитого растения, а половину лица закрывала кора, но это явно был именно он, готовый спустить армию своих аякаши на врага.
— Эм, Хантеншин-сама.
Один из дайкоку обернулся и прикрыл видимый глаз, видимо, выражая приветствие.
— Ты долго ждал, прежде чем позвать меня, зверёк. Я был готов ответить на твою молитву.
— Он просто не мог до тебя докричаться, Они. Барьер гнилого рода глушил даже самые искренние крики.
Шинда спикировал откуда-то сверху, произнеся эти слова максимально издевательским тоном, но в этот раз тенгу и Бог не стали драться — они синхронно повернулись к замершим, беспомощным оммёдзи, собираясь их атаковать. Чёрт, против такого войска не выстоял бы и легендарный Абэ-но-Сэймэй!
— Стойте! Ребят, давайте не будем пороть горячку и просто уйдём отсюда. Кайгара останется целой, я вернусь домой, и всё будет хорошо, идёт?
Его друзья были настроены крайне скептически, но у Тсуны был шанс их уговорить — даже сумасшедшего Шинду и жаждущего крови Хантеншина. Проблема была в том, что здесь были не только они.
— Хорошо? Ты разрушил барьер, призвал сюда демонов и поставил под угрозу всю семью! Тебе придётся очень постараться, чтобы оправдать хотя бы часть своих действий, Савада Тсунаеши.
Ну конечно же — у Иемитсу язык отсохнет, если он скажет «сын». Оммёдзи отошли от шока и начали действовать — создали боевые щиты, сгрудились в кучу и подготовились к нападению. Аякаши, увидев это, также напряглись, и воздухе стало душно от концентрации Ки. Кажется, где-то в толпе мелькнула Наги — Тсуна слишком нервничал, чтобы повернуться и разглядеть получше. Кажется, он только обрёк всех этих людей на смерть — или аякаши на порабощение. В любом случае, последствия будут ужасающими, и виноват во всём только он, Аоки Тсунаеши.
— Не думал я, что дойдёт до такого.
Умарекавару-сенсей, собранный и спокойный, возник прямо посреди готовящегося побоища. Аякаши замерли, а его друзья даже приветливо кивнули. Гораздо интереснее, что семья Кайгара тоже узнала старичка, и теперь уважаемые оммёдзи перешёптывались между собой, с благоговением рассматривая мёртвого коллегу.
— Ну и заварил ты кашу, глупый ученик.
Тсуна сразу же встрепенулся, выбрасывая подготовленные печати и начиная ныть.
— Это всё они, я не виноват!
В обычной ситуации ему бы прилетело веером, но сейчас сенсей только вздохнул, грустно осматривая растерянных оммёдзи.
— К сожалению, я вынужден согласиться с тобой. Эх, видел бы мой ученик, во что превратилась его семья. Кайгара, куда делась ваша гордость?
Люди растерянно переглядывались, пристыженные присутствием древнего духа. Тсуна уже не удивлялся — он всегда знал, что старик не так прост, и его невольное признание многое объясняло. Глава семьи опустил голову, признавая свою ошибку, а Иемитсу сжал зубы, играя желваками, и вышел вперёд.
— Прямо сейчас я упорно пытаюсь её вернуть. Вы правы, Умарекавару-доно — Кайгара прогнила до нутра. Посмотрите вокруг, посмотрите на них — вы же видите, что им нужны перемены? Я говорю об этом уже много лет — семье необходимо вернуться к истокам, стать такой, какой её создал первый! Вы не слушали меня, и посмотрите, к чему это привело! Теперь вы точно согласитесь со мной, девятый. Теперь…
— Хватит, пап — я же уже сказал, что не пойду на поводу у твоих амбиций.
Тсуна видел, к чему всё идёт. Слышал патетическую речь с нужными словами, видел согласие в глазах людей — и понимал, что всё было неправдой. Занзас предупреждал об этом, и сейчас Аоки удивлялся только тому, что он тянул с побегом до последнего.
— Ты сам уничтожил ваше будущее. Решил подняться выше, использовать меня, совершенно наплевав на интересы семьи. Главой должен был стать Занзас, верно?
Аоки с удовлетворением смотрел, как отца перекосило.
— Этот хафу…
— …был прямым потомком второго главы, я прав? Я не слепой, отец, и видел гравюры в библиотеке. К тому же, второго часто видели в обществе белого лиса, который добровольно решил служить ему и его потомкам. И ты, конечно же, знал с самого начала. Простите, девятый — вряд ли он вернётся. Даже если вы попросите. При нашей встрече он просил передать, что сыт по горло — а ещё что он был готов, но теперь не станет даже пытаться.
Огонь, начавший разгораться в глазах главы, медленно потух, и он печально кивнул. Растерянные оммёдзи переговаривались между собой, и только отец совсем потерял голову от ненависти.
— Наш род не занимал достойных должностей с того момента, как первый оставил свой пост! Кайгара была захвачена, осквернена наглым младшим братом, присвоившим себе титул второго, а теперь его наглый потомок, рождённый от гайдзина, собирается всё окончательно разрушить — и ты хочешь, чтобы я молча сидел и смотрел? С нас началась Кайгара, сын! Мы должны стоять во главе этой семьи!
Тсуна прекрасно понимал отца и его амбиции. Возможно, не будь этих лет мотания по «отцам», не будь побоев и унижений, не будь этого фарса с похищением и игры в «примерного папочку»…
История не знает сослагательного наклонения, Иемитсу. Ты знал?
— Мне нет дела до ваших желаний, Савада-сан. Я уже говорил, что Кайгара — это то, с чем я не желаю иметь ничего общего. Ищите другого наследника — двух вы уже лишились, значит, где-то есть запасной третий. Ракки, не мог бы ты унести меня отсюда?
Аякаши кивнул, принимая свою огромную животную форму. Тсуна легко запрыгнул на мощную шею, остальные тоже изменились, и их процессия взмыла в воздух. Шинда рассмеялся, исчезая в порыве ветра, и даже Хантеншин оступил, сказав своей армии, что такие жалкие червяки не достойны убийства. Разрушенная Кайгара осталась далеко позади, Тсуна усмехнулся и достал небольшого бумажного человечка — осталось исполнить последнее обещание.
— Вернуть тебе имя, Натс?
Натто-козо, с восторгом рассматривающий землю с высоты птичьего полёта, фыркнул и скрестил руки под головой.
— Вот ещё что. Буду путешествовать с тобой — и, чур, я твой первый и последний сикигами!
Тсуна улыбнулся и закрыл глаза, подставляя лицо тёплому, мягкому ветру.
Глава 19Мори Такахиро раздражённо поправил лацканы пиджака, думая о том, что зря надел чистый костюм. Хотя район, куда его занесло, был признан довольно благополучным, он считал это место отвратительным — успешные бизнесмены не должны заглядывать в дома мелких клерков. Однако, выбора особо не было, и Такахиро мог только ещё раз свериться с адресом на визитке, в тщетной надежде, что просто ошибся. Но нет — неведомый «Аоки Тсунаеши» действительно жил именно здесь.
Он вообще не верил, что действительно пришёл сюда, собираясь воспользоваться помощью шарлатана, но в его положении выбирать не приходилось. Этого «независимого оммёдзи» ему порекомендовал старый друг, генеральный директор Тадаши — они случайно пересеклись в баре, Такахиро не сдержал норму и пожаловался на свои беды, а после получил визитку и длинную речь, что это «то, что нужно». Мужчина уже тогда переполнился скепсисом, разглядывая дешёвое «Аоки Тсунаеши, клан Руишитсу, независимый оммёдзи, готовый заглянуть в будущее и решить ваши проблемы». Руишитсу? Изгои? Кто вообще добровольно впишет себя в клан изгоев? Наверное, только тот, кто в век научного прогресса официально провозгласит себя оммёдзи и заявит, будто видит будущее.
Однако, Мори Такахиро действительно пришёл по адресу, указанному на визитке, действительно вошёл в нужный подъезд и поднялся на нужный этаж, раздражённо барабаня пальцами по устаревшей кабине лифта. Спасибо, что не бедняцкий район с разваливающимися домами, отписанными под снос, но неужели нельзя было выбрать место поприличнее?
Аоки открыл дверь сразу, до того, как Такахиро успел позвонить. Видимо, у оммёдзи действительно мало клиентов — они не договорились на конкретное время, и, он, должно быть, ждал мужчину весь день. Или в окно увидел — хотя, кажется, у этих квартир они выходят на другую сторону…
Сам Аоки, кстати, был совсем обычным. Ни традиционной одежды, ни дурацкой шапочки — безликий мелкий клерк сильно за двадцать, в мятом костюме и с выражением лица «я во всём виноват». Увидев своего клиента, «оммёдзи» неловко рассмеялся и посторонился, пропуская Такахиро внутрь и закрывая дверь.
— Вам налево, на кухню. Я заварю чай. В коридоре алтарь — не молитесь на него, пожалуйста. Не то чтобы я ханжа, просто… эм… вас не поймут.
Алтарь действительно был — несколько камней, валяющихся в цветочной кадке. Что-то вроде арки, рухнувшей по неизвестной причине. Такахиро не подошёл бы к нему, даже если бы «оммёдзи» умолял — нагромождение слишком убогое, чтобы склонять перед ним голову. Судя по всему, это даже не было офисом — мужчина видел бардак за незакрытой дверью в жилую комнату, а на кухне стояла открытая банка брожёных бобов. Хотя сама кухня выглядела прилично, и, видимо, была единственным помещением, за которым вообще следили. Вон, даже цветы по всему подоконнику — редкие, Такахиро не видел таких даже в ботаническом саду.
Что он, владелец фирмы бытовой химии, забыл в этой дыре?
Аоки улыбнулся и неуклюже сел на один из стульев, предлагая Такахиро присоединиться. Даже чай по-настоящему налил — удивительно приличный сорт, стоящий, как половина вещей в этой квартире.
— Итак, я слушаю вас, Такахиро-сан. Не могли бы вы рассказать о проблеме подробнее, и с самого начала?
Да. Если бы он мог справиться, то ни за что не пришёл бы сюда. Такахиро, конечно же, пытался — и этот шарлатан, к которому его занесло, стал его последней надеждой.
Первым событием стало расторжение контракта с самым старым и надёжным поставщиком. Казалось бы — неудача, но в бизнесе надо быть готовым ко всему, и Такахиро быстро выкрутился, но это стало началом. Сделки срывались одна за одной, иногда по той причине, что люди просто не доезжали — остановки общественного транспорта, автомобильные аварии, воровство кейсов с документами. Слишком много неудач, слишком много совпадений — но Такахиро не подумал бы ни на что, кроме чёрной полосы, если бы последние несколько месяцев он не просыпался бы посреди ночи от того, что задыхается. Мужчина не мог сказать, что ему перед этим что-то снилось, или что он перебежал дорогу кому-то не тому, но все врачи разводили руками, а анализы выявили начинающуюся изжогу, но никак не проблемы с горлом, лёгкими или нервной системой. Стыдно признать, но Такахиро просто боялся спать — перед походом в тот бар он выжил только благодаря чуткому сну жены, которая растолкала его, проснувшись от хрипов. После пробуждения удушье прекращалось, будто и не было, но вдруг однажды он не успеет проснуться?..
Аоки слушал максимально внимательно, периодически кивал и задавал кучу вопросов, с помощью которых Такахиро смог вспомнить несколько дополнительных моментов, вроде темнеющих зеркал или покалывания в ногах на светофорах. Совпадения, пустые совпадения — но в спокойном разговоре за чаем они внезапно обрели новый, пугающий смысл. Апогеем стало то, что клерк забрал его опустевшую чашку и еле слышно хмыкнул, словно увидел там что-то, недоступное простым смертным.
— Я знаю, что вы агностик, Такахиро-сан, но не хотите ли погадать?
Разумеется, мужчина согласился — он уже пришёл сюда, почему бы и не поучаствовать в шарлатанских фокусах.
Огромный круг с мистическими письменами выглядел инородно новым и дорогим, особенно на контрасте с утварью среднего класса. Аоки сразу смутился и начал оправдываться, лопоча что-то о подарке благодарного клиента, а потом попросил его положить руки на пустые участки. Среднее деление сразу завертелось, а Такахиро обдало тёплым воздухом. Он почти сразу решил, что это какой-то фокус, когда тихий потусторонний шёпот отвлёк его от разоблачения. Голос раздался совсем рядом, но Такахиро не смог разобрать ни слова. Что уж там — он даже не мог сказать, мужчина это или женщина! А оммёдзи, гад, даже бровью не повёл!
Голос становился то тише, то громче, колесо гадательного прибора вращалось, увлекая за собой соседние сегменты, и в какой-то момент Такахиро просто не выдержал:
— Вы ничего не слышите?!
Аоки вздрогнул, словно выходя из транса, покраснел и повернул голову, обращаясь к пустоте с левой стороны.
— Сколько раз я просил не позорить меня перед посетителями?!
Гул сразу стих, а потом снова появился — ненадолго, став робким и вопросительным. Аоки покосился на мужчину, но потом всё же заговорил.
— Я тебя услышал. Да, я тоже так думаю. Скорее всего. Сейчас, хочу в последний раз убедиться.
Под вопросительным взглядом Такахиро клерк покраснел ещё сильнее — мужчина вообще не был уверен, что такое возможно.
— Думаю, вы всё равно мне не поверите. Можно посмотреть на ваши ладони?
Гадательный круг продолжил вращаться, даже когда он убрал руки с пустых сегментов — значит, это не пусковой механизм. Оммёдзи не обращал на свой прибор никакого внимания, сосредоточившись на чужих ладонях — он рисовал над ними какие-то фигуры, иногда хмурясь или начиная что-то бормотать. И секции на гадательном круге, кажется, начали двигаться в такт его словам. Хотя это, наверное, просто воображение разыгралось.
Наконец, Аоки оставил в покое его ладони и вытащил стопку листов бумаги, в которых Такахиро с удивлением узнал печати из аниме.
— Вы, наверное, не поверите мне, но это проклятье. Искреннее, но накладывал дилетант. По учебнику, скорее всего, но без опыта. Это очень хорошо для вас — оно ограничено по времени действия, и его можно «спугнуть». Это совсем просто — в течении двух недель вам надо воздержаться от жареной пищи, выпивать стакан воды и развешивать защитные амулеты перед сном. Сейчас покажу.
Оммёдзи взял верхнюю бумажку и поднял её в воздух, а потом произошло такое, от чего у Такахиро перехватило дыхание. Бумага! Просто! Зависла! В воздухе!!!
Оммёдзи успокаивающе замахал руками и быстро проговорил:
— Вот так — просто подносите, они сами зависнут. На одну ночь требуется четыре штуки, по две с каждой стороны. Не у изголовья и изножья, а строго по бокам. Если кровать придвинута, вешайте на стену, они прилипнут. Расположение не критично, но лучше на уровне груди или лица. Не волнуйтесь, они не загорятся.
Пачку бумаг с непонятными символами Такахиро брал, как клубок ядовитых змей, но они вели себя, как обыкновенные листы — не взлетали, не плясали и не пытались его обнюхать. Кажется, на этом приём закончился — Аоки встал и засуетился, собираясь его провожать.
— Сколько я вам должен?
Оммёдзи неловко рассмеялся и махнул рукой.
— Потом. Номер счёта с обратной стороны визитки — перечислите столько, сколько сочтёте нужным. Если хотите, можете приехать ещё раз, когда печати закончатся — но в этом нет необходимости, проклятье слабое, так что… В общем, всё будет хорошо.
Когда Такахиро уходил, он случайно бросил взгляд на жилую комнату — идеальный порядок, воцарившийся там, хотя Аоки не отходил от него ни на секунду, его уже не удивлял.
Перед прощанием оммёдзи замялся, а потом неловко хихикнул, почесав затылок:
— На самом деле я специализируюсь на гадании. Ну, знаете — самый благоприятный день для сделки, стоит ли ожидать новых спонсоров и всё в таком духе. Экзорцизмом занимается брат, но вам он не понравится — слишком тяжёлый характер. Я это к чему — если что, обращайтесь. Нет-нет, не подумайте, я и изгонять умею, просто не люблю. В общем, хорошего пути.
Такахиро был готов поклясться, что слышал укоризненный голос за закрытой дверью — несколько голосов, не дающих Аоки толком оправдаться. Мужчина послушал ещё немного, а потом развернулся и пошёл домой — все запланированные сделки он сразу отменил.
Печати, выданные оммёдзи, действительно висели в воздухе, без ниток, скотча и чего-либо ещё. Их даже ветер не колыхал — стояли, будто приклеенные к стеклу. Падали они только под утро — девственно-чистые, без намёка на мистические символы. А ещё — всё действительно прекратилось. И удушье, и неудачи, даже старый поставщик вернулся — кажется, у них произошла путаница с документами, и разрыв отношений был случайной ошибкой.
Сумма, которую Мори Такахиро перечислил на счёт с обратной стороны визитки, была почти астрономической, но для настоящего волшебника ничего не жалко.
Мужчина приезжал к оммёдзи ещё несколько раз, сделать предсказание. В квартире ничего не менялось — алтарь, кухня, чашки и цветы, вскрытая банка брожёных бобов, гадательный прибор и неловкий клерк, творящий настоящие чудеса. Такахиро не очень понимал, почему Аоки ютится в таком неблагополучном районе — он платил щедро, и был уверен, что остальные клиенты тоже не мелочились. Опять же, гостевой чай всегда был дорогим, как и дежурные конфеты, да и костюм, один раз замеченный в жилой комнате, явно шили на заказ. В один из визитов не удержался, спросил — получил, ожидаемо, смущение и неловкий смех в ответ.
— Вы будете смеяться — я просто привык. Обжился тут уже, всё родное, всё своё. Даже в отпуск никуда не выбираюсь. Визитки, опять же, переделывать… Хотя брат тоже говорит, что надо бы переехать — денег мы накопили достаточно, на поместье должно хватить. Наверное, снимусь с места, когда хоть один из нас женится. А то клановое поместье, когда вас всего двое, это как-то неправильно…
Судя по всему, за всем этим стояла какая-то история, как и за клановой фамилией, но Такахиро так и не стал спрашивать. Хотя, кажется, один из духов прочитал его мысли — в соседней комнате явно кто-то смеялся.
С братом, кстати, познакомиться всё же пришлось — тёща стала жаловаться на красные пятна, подозрительно похожие на кровь, появляющиеся в её доме. Что же, Аоки был прав — у мужчины в коже, Кайгары Занзаса, действительно был крайне сложный характер. Он матерился, хамил и совершенно не сдерживал эмоций, как какой-то янки. Это добавило Такахиро седых волос — тёща категорически отказалась пускать такого асоциального элемента в свой дом на всю ночь, и мужчине пришлось героически запереться в кладовой на время экзорцизма. Вряд ли он когда-нибудь забудет вспышки света, резкие запахи, стремительно сменяющие друг друга, мат и женский визг, пробирающий до костей. Зато утром всё было максимально невинно — экзорцист, чистые стены и изрубленное кимоно. На логичный вопрос Кайгара только фыркнул.
— Бабка это, двухсотлетняя. Любимые внуки грохнули и расчленили, она обиделась и начала мстить. Соседская гадина — свой род закончился, переключилась на тех, кто поближе и повкуснее.
И сплюнул на любимый тёщин ковёр, добавив пару матерных. Больше Такахиро старшего Руишитсу не видел — и слава Богу.
А предсказания Аоки сбывались — все, вплоть до часа заключения сделки и цвета волос нового инвестора. В тысячу раз точнее финансовых расчетов или прогноза погоды, хотя Такахиро, по понятным причинам, старался не злоупотреблять магическим вмешательством. Мало ли, как оно там работает?
В любом случае, братьям Руишитсу Мори Такахиро верил — если в мире и существуют колдуны, то только такие, как эти двое. Без вызывающей одежды, вульгарных припадков и стилизованных кабинетов, призванных нагнать жути. А старина Тадаши теперь пил только за его счёт — дела пошли в гору, не обеднеет. В общем, уж на что он скептик, этих независимых оммёдзи он проверил — всё правда, как есть.
И, когда через несколько лет судьба свела его со старым одноклассником, ныне хозяином популярной марки столовых приборов, а тот стал жаловаться на трудные времена, заветную визитку Такахиро отдавал без колебаний.
В конце концов, адрес он наизусть помнит — новую возьмёт.
Глава Бестиарий + СловарикСАМЫЕ ОБЩИЕ ЗНАНИЯ
Ки (Ци, Чи) — «психическая энергия», пронизывающая все мироздание.
Оммёдо — традиционное японское оккультное учение, пришедшее в Японию из Китая в начале VI века как система совершения гаданий. Искусство оммёдо приобрело мистический оттенок только в VII в., когда магами Инь-Ян всерьез заинтересовался императорский двор. В середине X века учение оммёдо достигло расцвета, окончательно преобразовавшись в «японское колдовство». Именно тогда было сформирован образ колдуна-чудотворца, борющегося со злыми силами.
Оммёдзи — человек, обладающий сильными паранормальными способностями и практикующий оммёдо. В какой-то степени оммёдзи можно назвать экзорцистом или колдуном, потому что оммёдо это, фактически, этническое японское колдовство. Задача оммёдзи — изгонять злых духов, снимать проклятия, очищать территорию и предсказывать будущее. Поскольку изначально оммёдо представляло систему гаданий, предсказания являются самым распространённым родом деятельности оммёдзи. Именно гадание помогло оммёдзи завоевать авторитет в обществе — Император интересовался толкованием небесных знамений, аристократы платили за разъяснение снов и гадания на конкретные ситуации (например, на выгодную сделку или брак). Однако наибольшую известность оммёдзи принёс, опять-таки, мистический элемент — экзорцизм, и оммёдзи навсегда остались в умах людей странствующими монахами, накладывающими различные печати и борющимися со злыми духами. Самый известный оммёдзи — реальная историческая личность, Абэ-но Сэймэй.
У оммёдзи есть духи-хранители, сикигами.
Сикигами — дух, призванный на службу оммёдзи. В японской мифологии есть два взгляда на сикигами — первый предполагает, что это особые магические фигуры, созданные из бумаги и напитанные силой оммёдзи, и именно за счёт этого способны принимать физическую форму. По другой версии, сикигами изначально были духами, которые заключили контракт с человеком. В этой истории я придерживаюсь второго толкования.
Ёкай — общее обозначение для всех сверхъестественных существ в японской мифологии. Также может трактоваться, как сверхъестественные существа нечеловеческого происхождения, причудливой формы (один глаз, одна рука, нога и т.д.), которые обычно не наносят существенного вреда людям, в основном лишь пугая. Дословный перевод — иероглифы «волшебный, чудесный» и «загадка, нечто странное, призрак».
Аякаши (аякаси) — синоним слова «ёкай», переводится как «чудесный, загадочный, непонятный, сверхъестественный». В данной истории оба термина используются на равных, но Автор подразумевает, что ёкай обозначает более агрессивных духов. Некоторые русские японские фольклористы также придерживаются этой точки зрения, но на самом деле это чистой воды ИМХО — официально термины полностью равнозначны.
МИР ДУХОВ
Кицунэ - демоническая лисица-оборотень. Один из самых популярных видов ёкай в культуре, как в Японии, так и за рубежом. Существует огромное количество различных историй о кицунэ - от анектодов до полноценных ужастиков. Все рассказы про демонических лисиц сходятся в одном - это злобные, мстительные обманщики, старающиеся запутать человека и принести ему как можно больше неприятностей. При этом кицунэ обычно прикидываются дружелюбными союзниками, помощниками, и жертвы не видят подвоха до самого конца.
Довольно интересно, что, несмотря на такое негативное описание, довольно часто магические лисы предстают слугами Инари, синтоистского божества, то есть милосердными объектами почитания.
Основной навык кицунэ - умение превращаться во что-то другое. Например, не стоит забывать, что демоническая лисица изначально именно лисица, и умение принимать околочеловеческий или человеческий образ относится именно к этому умению. В принципе, кицунэ может стать не только человеком - есть истории про кицунэ-лошадь, кицунэ-чайник или кицунэ-машину.
Также все кицунэ владеют демоническим огнём. Чаще всего он синего цвета и может как сжечь целый город, так и быть полностью безвредным - зависит от сил и намерений кицунэ.
Существует множество разновидностей кицунэ, и их довольно трудно как-то классифицировать. Чаще всего речь идёт либо о разделении по количеству хвостов, либо по цвету шерсти. На мой взгляд, эти две классификации не противоречат друг другу. В массовой культуре чаще всего встречаются белые, чёрные и рыжие лисы - первые, соответственно, самые приближённые к Инари и могущественные, а последние слабые и наиболее распространены. Реже всего можно встретить генко, или курогицунэ - чёрную лису. Если говорить о классификации по количествам хвостов, то всё ещё проще - чем больше хвостов, тем лиса старше, могущественнее, опытнее и хитрее.
Хихи - огромный обезьяноподобный зверь, живущий в горах. Считается, что прожившая долгую жизнь обезьяна может стать хихи. Хихи питаются дикими животными, но охотятся и на людей, если представляется такая возможность. Свое название хихи получил из-за смеха. Когда он видит человека, то не может удержаться, чтобы не рассмеяться - в этот момент его длинная верхняя губа поднимается вверх и закрывает глаза. Считается, что хихи - самый злой и опасный из обезьяноподобных ёкай, способный использовать человеческую речь и чувствовать людские помыслы.
Инугами - дух мёртвой собаки. Обычно инугами создаётся искусственно - живую собаку закапывают по шею в землю, а вокруг раскидывают еду, но так, чтобы она не могла достать, и животное мучительно умирает от голода. После этого собаке отрубают голову, тем самым завершая создание инугами. У такого духа из материального тела существует только голова, благодаря чему они могут быстро перемещаться, быть незаметными, летать и вселяться в людей.
Подобно настоящей собаке, инугами созданы, чтобы служить, но их необходимо строго контролировать и не давать слабину - в противном случае инугами могут ослушаться хозяина, убить его и даже вселиться в его тело. Обычно инугами создавались с целью мести, и эти жестокие духи очень жёстко карали обидчиков своих призывателей.
Примечательно, что при правильном обращении инугами являются очень верными слугами, способными выполнить самую грязную и жуткую работу или принести прибыль владельцу, хотя обычно это ничем хорошим не заканчивается.
Некомата - демоническая кошка-людоед с раздвоенным хвостом. Одна из самых страшных разновидностей демонов. Все нэкоматы ненавидят и презирают людей, стремясь убить их при первой же возможности. Известно, что все некоматы способны управлять и дышать демоническим огнём, из-за чего они регулярно устраивают пожары. Также известно, что демонические кошки умеют управлять телами мертвецов, используя их как марионетки - из-за этого многие некоматы воруют тела с похорон.
Выделяют два вида нэкомат - дикие и домашние. Домашние нэкоматы создаются из кошек-долгожителей. Такие кошки, достигая предельного возраста, перерождаются с двумя хвостами и духовной силой. Эти некоматы мельче и слабее, и они недолго бродят среди людей, уходя жить в горы.
Дикие некоматы изначально рождаются чудовищами и обитают в горах. Эти некоматы представляют из себя невообразимо огромных двухвостых кошек, пожирающих случайных путников, поднявшихся слишком высоко. Они гораздо сильнее и кровожаднее своих домашних собратьев, и их природная ненависть к людям несоизмеримо больше.
Гьюки (уси-они) - демон-химера с бычьей головой и паучьим телом. Черезвычайно злобные и ядовитые существа, являющиеся людоедами. Они специально охотятся на людей, либо отравляя их, либо насылая проклятия и болезни. Известны случаи, когда гьюки сжирали целые поселения. Гьюки чаще изображаются водными демонами, обитающими около побережья, но их внешний вид и способ охоты очень разнообразны, так что они могут повстречаться где угодно.
Тенгу - дух гор и леса. Описание и разновидности тенгу очень разнообразны - от маленьких гоблинов до гордых воронов. Всех тенгу объединяет только искусное владение холодным оружием и способность летать.
Их отношение к людям довольно неоднозначно. Например, благородные тенгу могут стать наставниками в искусстве войны и стратегии для человека, которого считают достойным, другие готовы защитить от опасностей просветлённого, праведного человека или храм. С другой стороны, тенгу бывают злобными, насмешливыми существами, стремящимися навредить. Это жестокие обманщики, вызывающие пожары, подстрекающие к войнам, а также похищающие маленьких детей.
По одной версии все тенгу живут в отдельных колониях под предводительством одного лидера, по другой — тенгу является отшельником, и любит селиться в старых деревьях с искривленными стволами. Возможно, речь идёт о разных видах тенгу.
Дайкоку (дайкокутэн) - один из семи Богов удачи, покровитель крестьян, Бог богатства, изображается с молотом, исполняющим желания, и мешком риса. Начиная с XIV века Дайкоку предстаёт в роли кухонного Бога, снабжающего верующих едой. Среди купцов он стал почитаться как покровитель бизнеса, а в западной Японии считается воплощением Бога полей. В некоторых префектурах он почитается как Бог-охранитель дома.
Хочу признать, что я немного исказила понятие Дайкоку, изо всех сил стараясь оставаться в рамках синтоизма. В японской мифологии существует множество Богов, привязанных к месту или конкретному предмету, а также мелких Богов, подчиняющихся более важным. В данной истории Хантеншин выступает как один из "подБогов Дайкоку", то есть в роли его слуги или воплощения на конкретном поле. Впрочем, решайте сами, чего достоин один конкретный сероглазый Бог - настоящее определение висит выше:)
Камаитачи (камаитати) - демоническая ласка или куница, владеющая серпом и перемещающееся на вихревых ветрах. Является самой опасной разновидностью итачи (итати) - лаской или куницей, дожившей до преклонного возраста. Атаки камаитачи так точны, что они могут вырезать из тела жертвы целые куски, не пролив ни капли крови. Считается, что демонические ласки нападают втроём, но иногда можно встретить описание одной ласки с тремя серпами.
Натто-козо, появляющийся в этой главе, является аякаши, честно украденным из аниме "Внук Нурарихёна". Признаю, ни на что не претендую.
В этой версии это дух мочалки из рисовой соломы, в которой люди с выской духовной силой сбраживали бобы, в результате чего она обрела собственное сознание и стало Цукумогами (дух предмета, которому больше сотни лет). Наш натто-козо, конечно, младше, но это купируется нахождением в месте с сильной Ки:)
СЛОВАРИК
Умарекавару (Umarekawaru) — перерождение.
Генко — чёрная лиса.
Йоши (Yoi) — хороший.
Ракки (Rakki)- счастливчик.
Буру (Buru)- бык.
Шинда (Shinda) — умершие, умерший.
Они (Oni) — демон.
Хантеншин (Hanten-shin)- «перевёрнутый Бог».
Гайдзин — иностранец.
Хафу — полукровка, один из родителей не японец.
Бадзиру — базилик.
Руишитсу (Ryūshutsu) — изгои, во множественном числе.
