Глава 1*
- Папа, зачем ты убиваешь бедных коровок?
- Дочь, не мешай.
*
Отец Лили был мясником. И девочка с самого детства жила в этом мире – мире мясных вырезок, коровьих костей, заляпанных кровью белых сюртуков и запаха гнили, исходящего от протухшего мяса. Она часами сидела в задних комнатах мясной лавки, стараясь не дышать носом и не смотреть на огромный, весь в царапинах от ножа и покрытый засохшей кровью разделочный стол. Она тихонько сидела на груде грязных тряпок, сброшенных на пол, и тискала свою тряпичную куклу, которую для нее сшила мама. Она ненавидела, когда отец трепал ее щеку своей грязной, окровавленной рукой, оставляя на ее коже красные отпечатки своих огромных ладоней. Она ненавидела мясо.
Ее старшая сестра, Петунья, работала в книжной лавке, помогала старому хозяину – протирала книги, подметала пол, а иногда даже вставала за прилавок. Лили нравилось у сестры на работе, там пахло типографической краской, бумагой и кожаными переплетами. Там пахло тишиной и спокойствием. И само помещение, благодаря рукам трудолюбивой Петуньи, было чистым, и главное, нигде не было отвратительных пятен коровьей крови, вызывавшей у малышки Лили рвотный рефлекс. Но Петунья редко брала Лили с собой, лишь в те дни, когда Тони Эванс садился в свой маленький грузовик и уезжал за новыми коровьими тушами. Эти дни были самыми счастливыми для девочки – она целый день рассматривала книжки с картинками, угощалась вкусным чаем с малиновым привкусом и слушала рассказы пожилого мистера Брауна, хозяина магазинчика, о его путешествиях по всему миру. Единственное, что расстраивала ее в эти дни, это недовольные взгляды Петуньи, которые та постоянно бросала на младшую сестру.
Когда Лили пошла в школу, ее счастью не было придела. Она чувствовала себя взрослой в отличие от своих одноклассников. Ее никто не водил за руку, она самостоятельно ездила на автобусе почти полтора часа, а перед этим около тридцати минут шла по тропинке, чтобы выйти к автобусной остановке – там, где находился ее дом, автобусы не ездили.
В отличии от своих ровесников, у нее дома не было дорогих заводных игрушек, видеомагнитофона с цветными мультфильмами, а у ее отца не было достаточно времени, чтобы сходить в школу и разобраться с обидчиками дочери. А в школе ее действительно постоянно обижали, грубо обзывали, дергали за рыжие волосы и отбирали деньги на завтрак. И постепенно храм знаний превратился для девочки в настоящий ад. По ночам девочка плакала в подушку, мечтая, как в один прекрасный день кто-нибудь приедет, и заберет ее отсюда – работать в цирке акробаткой, помощницей Санта-Клауса в ледяных просторах Лапландии или проституткой – малышка Лили не знала, кто такие проститутки, но это слово казалось ей очень взрослым и таинственным, а еще она знала, что проститутки всегда очень-очень красивые.
И однажды, в один прекрасный день, когда Тони Эванс уже уехал на работу, в открытое окно ее маленькой кухни залетела большая сова. Лили никогда не видела живых сов, тем более таких больших, но на картинках в книжках они были нарисованы именно так, поэтому девочка сразу узнала птицу.
Сова села на кухонный стол, и никак не реагировала на слова Лили покинуть дом. Когда девочка хотела попросить своего соседа прогнать непрошеную гостью, сова громко ухнула, и протянула Лили свою когтистую лапу. Девочка заметила конверт, привязанный к лапе, и, стараясь не спугнуть птицу, аккуратно отвязала письмо. Бумага была очень странной – желтой, шершавой, и… пахнущей чем-то необыкновенным… волшебным…
Дрожащими от предвкушения руками Лили вскрыла конверт, напрочь забыв о необыкновенной птице, с укором наблюдающую за девочкой и ожидая, когда ее труды вознаградят любимым хрустящим печеньем, или, по крайней мере, миской с водой.
*
Был солнечный осенний день. Семейство Эванс веселилось – отмечали день рождения младшей дочери, рыженькой девочки по имени Лили. По такому случаю они решили выехать на природу, в деревню Сент-Мюррей, где было решено взять напрокат лошадей и устроить пикник возле озера. Лили сияла – такой подарок пришелся ей по душе.
Прогулка на лошадях удалась – было действительно весело. Даже обычно хмурая Петунья была рада поездке. Катались, наверное, целый день – солнце уде садилось, озаряя бескрайние просторы Сент-Мюррея алым светом, заставляя успевшие пожелтеть листья огнем гореть на свету.
- Домой, - крикнул наконец Тони Эванс, глава семейства. – Домой, иначе ваш папа свалится от усталости, и вам придется на руках нести меня до дома.
Лили запротестовала – ей очень понравилась прогулка на лошадях, и домой отчаянно не хотелось.
- Поедем на ручей, - прокричала она. – Пожалуйста, хочу на ручей!
- Мы на ручье были три раза, - возразил Тони. В это время Джоанна, заправив прядку темно-рыжих волос за ухо, вступила в разговор.
- Давай мы с тобой съездим на ручей, Лили, – весело проговорила она. – А папа пусть едет обратно в деревню и ждет нас. Петунья, поедешь с нами?
- Нет, ответила девочка, откидывая назад светлые пряди, выбившиеся из хвоста. – Я поеду с папой. Я тоже устала.
Джоанна кивнула в знак согласия, и повернулась к младшей дочери, желая помочь забраться на своего пони.
- Не хочу на пони! – сказала Лили. – Не хочу на пони! Хочу на большой лошадке!
- Ты еще маленькая, чтоб ездить на больших лошадях, Лили, - сказал Тони, делая большой глоток из фляги с водой. – На больших лошадях ездят взрослые.
- Петунья на большой лошадке! – крикнула Лили, надув губки. Было видно, что она готова расплакаться.
Старшая сестра промолчала, решив умолчать, что ей уже шестнадцать, а Лили всего шесть.
- Ну правда, Тони, - сказала Джоанна, обняв младшую дочь. – Пускай покатается на твоем Вихре. Она же будет со мной, тем более Вихрь несется не быстрее черепахи!
Мистер Эванс послушно слез с лошади, хотя и понимал, что шестилетней девочке едва ли можно кататься на взрослых лошадях.
Помогая Петунье залезть на свою Стрелку, он поглядывал на два далеких силуэта, быстро исчезающих на фоне заката.
Лили была просто счастлива – ей доверили кататься на взрослой лошадке, хотя и предупредили, чтобы она не смела выкидывать никаких фокусов. Она ласково гладила левой рукой Вихря за черную холку, стараясь не сделать ему больно.
Мать на своей гнедой кобыле была неподалеку. Ее Джульетта шла мелкой поступью. А сама Джоанна постоянно глядела на младшую дочь. Наконец показался ручей. Миссис Эванс слезла с лошади, и подвела Джульетту к кромке воды, чтобы уставшее за весь день животное утолило жажду. Затем она повернулась к Вихрю, чтобы помочь Лили слезть с лошади.
Но неожиданно Вихрь ощетинился и встал на дыбы. Лили так испугалась, что с силой схватила его гриву, выпустив со страху кожаную уздечку из скользких ладошек. Вихрь понесся в сторону леса.
- Лили, дитя мое! – услышала она крик матери, в ужасе схватившейся за голову.
- Мама-а-а-а! – закричала она, чувствуя, что вот-вот сорвется с лошади.
Джоанна Эванс запрыгнула на Джульетту и понеслась за Вихрем. «Только не сорвись, только не сорвись,» - шептала она, чувствуя, как ледяной пот градинами скатывался по спине.
Она подбежала совсем близко к Вихрю, и уже протянула руку, когда девочка, громко крикнув, сорвалась. Она откатилась в сторону, но тут же вскочила, не обращая внимание на стекающую по лбу кровь.
- Мама! – завизжала она.
Джульетта брыкнулась. Рыжеволосая женщина упала на землю, а лошади кинулись галопом в разные стороны. Лили побежала к маме.
Женщина лежала на животе. Из ее головы фонтаном текла кровь, и женщина не издавала не звука.
- Мама… - тихо произнесла Лили, жалобно всхлипывая. – Мама, вставай!
Женщина не шелохнулась.
- Мамочка, - заплакала Лили. – Мамочка, вставай, пожалуйста. Мамочка, вставай, мне страшно! Мамочка! Мамочка, пожалуйста, пожалуйста, вставай! Мамочка!
Но и тогда Джоанна не поднялась, как надеялась Лили.
Приложив усилия, Лили перевернула маму. Она посмотрела на ее лицо.
Но у Джоанны больше не было лица. Вместо него в передней части головы зияла огромная дыра, из которой ручьем текла кровь. Лошадь поломила копытом голову Джоанны. Лили увидела кровавое месиво из осколков костей, рваного мозга и глазных белков.
Крик девочки был слышен в Сент-Мюррее.
Глава 2Лили проснулась. Она так резко подскочила, что ударилась головой о спинку кровати, а невольным движением руки опрокинула стакан с водой, стоящий на тумбочке.
- Дьявол, - буркнула Лили, свешивая ноги с кровати и пытаясь найти свои тапочки без света. Одна тапка оказалась рядом с кроватью, а вторую найти не удалось. Наплевав на обувь, девушка босиком направилась в ванную комнату.
Вскоре она пожалела об этом. Кафель, покрывающий пол, был таким холодным, что ступни быстро заледенели, но возвращаться обратно не было ни сил, ни желания. Девушка стянула с себя ночную рубашку, насквозь мокрую от холодного пота, до сих пор струившегося по ее спине. «Опять этот сон,» - подумала она. – «Снова это ужас, опять этот кошмар…»
Она посмотрела в зеркало. Оттуда на нее смотрела бледная щупленькая девушка с темными мешками под глазами.
- Совсем плохая стала, - сказала Лили вслух.
Бросив ночную сорочку в корзину для грязного белья, она встала под душ, и резко крутанула оба крана – и горячий, и холодный. Теплая вода с силой хлынула из отверстий в потолке, а вместе с водой с Лили стекал липкий пот.
Наконец, накинув махровое полотенце на голое и дрожащее, словно с холода, тело, Лили вышла из ванной, и села на свою кровать, поджав под себя ледяные ноги. Часы на стене показывали без трех минут шесть. Слишком поздно, чтобы снова засыпать, и слишком рано, чтобы вставать. Девушка откинулась на мягкую подушку, вспоминая свой сон.
Ей опять снился тот день. Тот проклятый день, когда она с семьей поехала кататься на лошадях. Тот проклятый день, когда ей исполнилось шесть лет.
Она совсем не помнила матери. Она почти не помнила ее лица – после ее смерти из дома подозрительно быстро исчезли все фотографии матери. Она помнила лишь ту уродливую дыру вместо лица, ту кровавую кашу, но она не хотела это помнить. После того случая ее жизнь превратилась в ад. Старшая сестра ненавидела ее, обвиняя в смерти матери, отец целыми днями проводил на работе, пытаясь заработать на проживание. А в ее сознании навсегда остался комплекс вины за то, что из-за нее лишилась жизни такая прекрасная женщина, как Джоанна Эванс. Она почти не знала свою мать, точнее, почти не помнила, но была уверена, что Джоанна была прекрасна – так говорили все соседи в ее маленьком городке, а ее отец, Тони Эванс, даже спустя десять лет со дня ее смерти не смог забыть своей прежней жены и полюбить другую женщину. Она была прекрасна, потому что, не смотря на угрозу быть убитой под копытами лошади, бросилась спасать своего ребенка. Пожертвовав собой, она спасла своего ребенка от смерти.
Когда она прочла письмо с приглашением на обучение в школе Хогвартс, она была счастлива, как никогда на свете. Ее мечта, наконец-то, исполнилась – она уезжала, уезжала далеко от дома, туда, где можно было начать жизнь сначала, а может, даже избавиться от давящей на плечи тяжести вины. Глядя на огромный поезд с золотыми буквами по бокам «Хогвартс - экспресс», она верила, что эта огромная машина, работающая магической силе, увезет ее в сказку. А она так хотела побывать в сказке… В доброй, милой сказке, где ей не нужно будет проводить перемены в кабинке туалета, прячась от остальных детей.
И верно, с приездом в Хогвартс началась другая, действительно сказочная жизнь. В Хогвартсе у нее появились настоящие друзья, и даже лучшая подруга Николь Паркер. Ее новым страхом стало проснуться в своей постели, и понять, что Хогвартс - это лишь волшебный, но нереальный сон.
И лишь сны, возвращающие ее в тот роковой день десять лет назад, не давали ей назвать свою жизнь сказкой.
*
На широком подоконнике сидело двое подростков. Оба они, страдая от жары, сняли школьные мантии, и побросав их на пол, ждали Римуса Люпина, своего приятеля, который был вызван в кабинет профессора МакГоннагал, строгого декана их факультета.
- Какая жара, - простонал один из них, откидывая со лба непослушную черную челку.
- Угу, - согласился второй.
- Я бы сейчас с удовольствием окунулся, - произнес первый, с тоской глядя в окно, где в солнечных лучах сверкала блестящая гладь Бездонного озера.
- Не глупи, Сириус, - сказал парень. – Вода все же холодная.
- Угу, - согласился Сириус.
Солнце безжалостно припекало, и Сириус серьезно подумывал над тем, чтобы залезть в прохладный душ. В этот моменты по коридору прошла высокая девушка в одеждах цветов Слизерина.
- У тебя красивая сестра, - заметил Джеймс, обратившись к Сириусу.
Парень посмотрел на девушку. Действительно, ее можно было бы назвать первой красавицей школы – милое лицо с высокими скулами, тонкими губами и огромными, широко распахнутыми голубыми глазами, белокурые волосы, небрежно перетянутые серебристой лентой, и стройная мальчишеская фигурка. Рядом с ней шла другая девочка, и Сириус мог бы назвать ее симпатичной, но на фоне белокурой подруги ее было просто незаметно. Нарцисса Блэк просто притягивала внимание, на нее было невозможно не смотреть.
- Да, красивая девчонка, - произнес Сириус, провожая сестру взглядом. – Жаль, что дура.
- Мне казалось, она круглая отличница, - заметил Джеймс, когда Нарцисса, свернула в соседний коридор.
- В учебе она, может, и отличница, а в жизни… Была бы умной, давно бы убежала.
- Как ты?
- Как я.
Джеймс ничего не ответил.
- Что ее ждет? - продолжил Сириус, уперевшись взглядом в каменную стену. – Закончит школу, выйдет замуж за своего любимого Люциуса, и будет до конца жизни вытирать сопли его детям, таким же чистокровным ублюдкам, как и родители. И до конца жизни будет гордиться, что является такой чистокровной, такой…
- Ты тоже чистокровный, - тихо сказал Джеймс.
Сириус хотел, было возразить, но в это время открылась дверь кабинета профессора МакГоннагал, и оттуда вышел Римус. Выглядел он устало, лицо было бледнее, чем обычно, а светло-зеленые глаза сильно потускнели.
- Ну как? – спросил Джеймс, спрыгивая с подоконника и подбегая к другу. – Что она сказала?
Сириус, подобрав с пола свою мантию, подошел к Римусу, и заметил, что руки друга сильно дрожали.
- Парни, - начал он хриплым голосом. – Парни…Отец вчера умер.
Глава 3Лили долго смотрела в окно, где медленным шагом ступали четыре подростка. Один из них держал в руках тяжелый чемодан, и постоянно перемещал его из руки в руку, а остальные трое постоянно теребили его плечо, порывались вырвать ношу и просто о чем-то с ним разговаривали. Она долго смотрела им вслед, пока они не исчезли за каменными воротами.
- Все смотришь, - послышался за ее спиной знакомый голос. – Неужели тебе вечером больше делать нечего, как только пялиться в окно?
Девушка повернулась. Рядом с ней стояла ее лучшая подруга, Николь Паркер. Лили мягко улыбнулась, глядя ей в лицо.
Николь не была красавицей, нет, ее с трудом можно было назвать даже хорошенькой. Но выразительный взгляд ее карих глаз и приветливая улыбка притягивали к Николь окружающих, а жесткий характер в союзе с редким дружелюбием сделали из нее настоящего лидера. Для Николь сидеть на одном месте больше пяти минут является чем-то неестественным.
- Ты уже знаешь, что отец Римуса умер? – спросила Лили.
- Да, знаю, - выдохнула она. – Мне об этом Питер еще днем сказал. Жалко парня.
- Да, очень жалко, - поддержала Лили. – Я только что видела, как он вместе с друзьями вышли за ворота. Как ты думаешь, Сириусу, Джеймсу и Питеру не попадет? Они ведь, по сути, нарушили правила.
- Не попадет, - с уверенностью произнесла Николь. – Профессора тоже люди, они прекрасно понимают, что у Римуса горе, и ребята, как лучшие друзья, просто хотели поддержать его. А даже если кто-то что-то скажет… Лили, неужели ты не знаешь, что им все наказания, как об стенку горох?
Лили улыбнулась.
- Римуса, конечно, жалко, - продолжала Николь. – Но это не значит, что ты должна целый вечер просидеть у окна. Одна.
Николь ушла, оставив подругу один на один со своими мрачными мыслями. Она никогда не была близка с Римусом, их отношения нельзя было назвать даже товарищескими. Но сейчас она, как никто, понимала его чувства – она сама пережила нечто похожее, давно, очень давно, еще в той, старой жизни. Но воспоминания остались, а сердце до сих пор ныло каждый раз, когда кто-то произносил это простое, но до того прекрасное слово: «мама»…
*
Северус Снегг был одиноким.
И он ненавидел себя за это.
Ненавидел себя за то, что за всю свою жизнь не смог найти ни одного человека, относящегося к нему иначе, чем как «к придурку Снеггу». Ненавидел себя за то, что сам так и не смог перестать считать всех окружающих стадом уродов.
Он ненавидел весь мир. Но больше всего он ненавидел себя.
Наступил вечер. С небольшого пригорка открывался красивый вид - древний величественный замок, неприступный и надежный, огромное озеро, сверкающего разноцветными бликами и лес, утопающий в золотых лучах заходящего осеннего солнца. Верхушки огромных деревьев слегка покачивались от теплого ветерка, заставляя первые упавшие этой осенью листья кружиться в своем бесконечном вальсе.
Северус сидел на нагретой солнечными лучами земле, сжимая в руке письмо. Письмо от матери.
Эйлин была единственным человеком, который искренне любил Северуса. Она обожала сына. Она всегда мечтала, чтобы ее сын, в отличие от нее самой, имел много друзей, был настоящей душой компании. Она бы очень расстроилась, узнав, что над ее сыном смеются даже младшекурсники.
Поэтому он всегда писал ей, что у него много хороших приятелей, товарищей, с которыми он весело проводит время. И он ненавидел себя за эту ложь.
А она… Она никогда не видела в нем того человека, которым он хотел быть. Она жалела его, не ведая, что ее жалость унижает его больше, чем нападки и издевательства ее друзей. А он совсем другого внимания хотел…
Рядом послышалось учащенное дыхание. Он повернулся. Перед ним стояла собака, дворняга средних размеров. Собака была ухоженной, а на шее болтался ошейник – видимо, она сбежала из Хогсмида, ближайшего населенного пункта к Хогватсу. Животное оказалось сучкой – об этом гласило имя Стейси, выбитое на металлической бляхе ошейника.
Северус ненавидел собак. Он ненавидел этих животных, названных «лучшим другом человека». Но больше всего он ненавидел эту собаку, так трогательно тыкающую свой мокрый нос ему в щеку.
Парень протянул руку, и прикоснулся к собаке. Ее шерсть оказалась на удивление мягкой и приятной на ощупь. От ласковых прикосновений Стейси замахала хвостом и лизнула Северусу ладонь. Он продолжал ее гладить. Его руки остановилась на ее шее, где шерсть была особенно мягкой и шелковистой.
А потом он свернул ей шею.
Собака издала жалобный визг. Ее выпученные глаза отражали удивление. Но не страх.
Повинуясь неизвестному желанию, он выхватил из кармана небольшой серебряный кинжал, купленный им для уроков зельеварения. Он замахнулся, и резко воткнул сверкающую гладь в брюхо собаки. Хлынула кровь. Северус опомнился, лишь когда струйка горячей крови попала на его рубашку, оставив на ней багровый след. Он откинул кинжал, и посмотрел на собаку
Она лежала в луже вязкой крови, выпучив свои янтарные глаза и вывалив опухший язык на траву. Ее задняя лапа дергалась, а окровавленное брюхо тяжело поднималось и опускалось. Наконец, прикрыв мутные глаза и издав последний жалобный звук, собака умерла.
Северус долго смотрел на ее безжизненное тело. Сегодня чья-то дочка будет горько плакать о сбежавшей собачке, а родители будут уверять безутешного ребенка, что сучка обязательно вернется. Но они соврут. Собака никогда не вернется.
Подняв изуродованное тело несчастной собаки, он направился к кромке Бездонного озера. Опустившись на колени, он положил окровавленное тельце на мокрый песок, а следующая волна, накатившая на берег, накрыла животное. На миг Северусу показалось, что собака издала какой-то звук, что она жива, но нет, то был воздух, выходивший из ее легких. Северус опустил руки в холодную воду, смывая кровь с кожи, а затем поднялся на ноги и направился к замку.
