Вариация первая. Простить и отпуститьУложив спать своего двухлетнего сыночка, Петунья заглянула в комнату племянника. Гарри сидел на подоконнике, завернувшись в одеяло, и сосредоточенно изучал что-то за окном. Хотя что он там видел в такой темноте, оставалось загадкой. Порой возникала мысль, что некоторые черты передались ребенку от крестного. К примеру, вот эта манера вечно сидеть на подоконниках, дико раздражавшая Петунью. Она тряхнула головой, прогоняя мысли о Блэке – нечего портить такой чудесный вечер.
- Ты почему не ложишься? – строго произнесла Петунья, поджав губы, отчего Гарри вздрогнул и тут же молниеносным движением оказался в кровати, скорчив послушную невинную физиономию. А вот это уже отцова черта – резко срываться с места со скоростью снитча.
Петунья покачала головой – не зная его, можно подумать: ангел, а не ребенок. Но ее подобными спектаклями не проведешь.
- Тетя, расскажи сказку, - попросил Гарри абсолютно тем же тоном, каким когда-то обращалась к Петунье с подобной просьбой его мать.
Каждым своим движением этот ребенок невольно напоминал Петунье тех, кто давно ушел из ее жизни. Она грустно улыбнулась, сразу потеряв всю свою суровость, как всегда, когда жестами, словами, интонациями Гарри до боли напоминал Лили, и присела рядом с племянником.
- Только если ты закроешь глаза и будешь лежать тихо-тихо, - голос ее по-прежнему звучал строго, и Гарри тут же выполнил требование.
- Жила-была когда-то девочка. Она была очень доброй, веселой и красивой…
- Она была волшебницей?
- Да, но до поры до времени она об этом не знала.
- Как это? – от удивления Гарри распахнул глаза, но, заметив недовольство тети, снова их закрыл.
- В ее семье ничего не знали о волшебстве и думали, что она обычная девочка. А еще у нее была старшая сестра. И вот однажды старшей сестре пришло письмо…
Высокая светловолосая девочка изучала странный пергамент, не веря своим глазам. Ее приглашали в школу волшебства Хогвартс. Разве может это быть правдой? Ведь волшебники бывают только в сказках! Наверняка – чья-то злая шутка. Да хотя бы этого оборванца, с которым дружила Лили и который вечно что-то болтал о волшебстве.
- А я тебе говорила, что Северус не врет! – раздался рядом торжествующий голос младшей сестры, заставивший Петунью вздрогнуть.
Она медленно перевела взгляд на Лили, с трудом оторвавшись от письма: та нетерпеливо подпрыгивала на месте, отчего в ее рыжих волосах искрами вспыхивали солнечные лучи.
- Он говорил только про тебя, - машинально возразила Петунья.
- Ну, значит, ошибся, - отмахнулась Лили. – А я всегда знала, что если я – волшебница, то ты – тоже. Иначе было бы несправедливо, правда?
И Петунья улыбнулась ей, начиная верить в реальность происходящего.
- Сестры никогда раньше не разлучались и очень скучали друг по другу.
- А куда поступила старшая?
- В Хаффлпафф.
- У-у, а я думал в Гриффиндор!
- В Гриффиндор на следующий год поступила младшая.
Петунья и не подозревала, что будет так скучать по сестре. Она писала Лили обо всем на свете, изливая свои впечатления. Школьная сипуха постоянно летала между Хогвартсом и Литл-Уиндингом туда обратно. А впечатлений было немало – Петунье казалось, что она попала в сказку, и поначалу даже боялась проснуться и обнаружить, что ничего не было.
К концу года она привыкла и освоилась, подружилась с однокурсницами. Но по-настоящему Петунья поверила в свою сказку, когда на следующий год в Хогвартс приехала Лили. На правах старшей она гордо знакомила сестру с чудесами замка и особенностями школьной жизни. Правда, Лили оказалась на другом факультете, но это не мешало им встречаться в свободное от уроков время. Довольно часто к ним присоединялся Снейп, и они представляли собой живое воплощение слов распределяющей шляпы о дружбе между факультетами. Им бы еще какого-нибудь равенкловца в компанию, и был бы полный комплект.
Петунья по-прежнему регулярно ругалась с Северусом по поводу и без, но скорее в силу привычки – она сумела сдружиться с угрюмым приятелем Лили. Всерьез они не ссорились, зато получали море удовольствия от своих перепалок.
- Девочка была очень общительной, в школе у нее появилось множество новых друзей.
- И среди них был мальчик, который играл в квиддич?
- Нет, - со смешком возразила Петунья, - тот мальчик ее неимоверно раздражал.
- Почему? – Гарри сел в постели, уставившись на тетю с недоверием, но под ее суровым неодобрительным взглядом лег обратно.
- Он очень старался произвести на нее впечатление, но способы выбирал для этого не самые удачные. И она считала его хвастуном и задавакой.
На третьем курсе местная звезда квиддича Джеймс Поттер вдруг обратил свое сиятельное внимание на Лили. Петунье ежедневно приходилось выслушивать ее жалобы о том, как он ей надоел. То, что на самом деле Джеймс ей нравился, понимали, кажется, все, кроме самой Лили.
А потом Лили поссорилась с Северусом. Петунья пыталась их помирить, но Лили и слышать ничего не желала. Нет, Петунья знала, что послужило истинной причиной ссоры, и не меньше Лили не одобряла круг общения Северуса. Но ей было его искренне жаль. В чем-то они были очень похожи – оба гордые, нелюдимые, с язвительным характером. А кроме того, Петунья прекрасно поняла то, чего так и не увидела Лили: Северус ревновал ее к Джеймсу и одновременно завидовал мародерской дружбе, что заставляло его раз за разом нарываться на неприятности.
Если бы Лили знала, что ее сестра продолжает общаться с Северусом, последовал бы грандиозный скандал. Но даже страх поссориться с ней не мог остановить Петунью: Северус давно стал ей дороже, чем просто друг. Однако для него существовала только Лили, и Петунья молчала, продолжая тайком встречаться с ним. Иногда ей казалось, что она ненавидит сестру за то, что Северус любит ее, за то, что ей самой эта любовь совсем не нужна. Хотя если бы Лили ответила Северусу взаимностью, Петунья, наверное, возненавидела бы ее еще больше. Но приступы зависти и ревности проходили, и Петунья начинала стыдиться своих чувств и мыслей.
Все терзания и сомнения прекратились внезапно. В то лето, когда Петунья закончила Хогвартс, она узнала, что Северус стал Пожирателем Смерти. Она тогда всю ночь прорыдала в подушку, а на утро выглядела Снежной королевой: холодной и равнодушной. Ни встревоженные родители, ни заботливая Лили так и не смогли от нее добиться, что случилось.
Именно в то лето сестры подружились с Мародерами.
Петунья провела рукой по встрепанным вихрам уснувшего племянника. И надо ж было, чтобы он унаследовал от отца эту неподдающуюся никакой расческе шевелюру, порой вызывающую у Петуньи желание постричь его если не наголо, то хотя бы коротким ежиком.
Этот худенький вихрастый мальчик – все, что осталось ей от погибшей сестры, - был постоянным напоминанием о ней. Тот страшный день она никогда не сможет забыть.
Петунья в оцепенении стояла перед разрушенным домом в Годриковой Лощине, не в силах сдвинуться с места. По лицу неудержимо текли слезы, которых она даже не замечала. Маленький Гарри, наплакавшись, уснул, и Петунья решилась оставить его на пару минут, наложив на свой дом все мыслимые охранные чары. К тому же Дамблдор заверил ее, что благодаря магии крови, в ее доме мальчику ничто не угрожает.
Как же так?! Сказка, восхитившая ее в детстве, вдруг обернулась кошмаром. Малышка Лили… почему это случилось именно с ней?!
Внимание Петуньи привлекла тень, шевельнувшаяся рядом с домом, и, сжав в руке палочку, она осторожно приблизилась.
- Северус? – Петунья мягко положила ему руку на плечо.
Он стоял на коленях, спрятав лицо в ладонях, и тихонько выл, как раненый зверь. От ее прикосновения он взвился в воздух и уставился на нее ошалелыми глазами, в которых ужас сменялся узнаванием и облегчением.
- Что ты здесь делаешь?
Он отвернулся, не удостоив ее ответом. Впрочем, так ли уж нужны были слова?
Ту ночь они провели вместе, отчаянно пытаясь заглушить боль потери в объятиях друг друга. А на утро Петунья обнаружила лишь записку на подушке: «Это я виноват в смерти твоей сестры».
Погасив ночник, Петунья тихонько вышла из комнаты Гарри и спустилась в гостиную.
Ее муж, сидевший у камина, задумчиво глядя в огонь, услышал ее шаги и повернул к ней голову, язвительно спросив:
- Он угомонился, наконец?
Петунья кивнула, тихонько вздохнув: он мог быть очень ласков с сыном, но неизменно холодно держался с ее племянником. Со стороны могло даже показаться, что он его ненавидит. И только Петунья знала, что это всего лишь результат загнанных в глубину души боли и чувства вины, которым не позволяют прорваться наружу и которые тем сильнее разъедают душу. Но он не выносил ни малейшего намека на сочувствие, и с этим приходилось считаться. Петунья села рядом, положив голову ему на плечо. В зеркале напротив она заметила, как дрогнули его губы, а в черных глазах мелькнуло что-то, но они тут же снова приняли отрешенно-равнодушное выражение. Однако Петунья достаточно хорошо его изучила, чтобы не обмануться деланным безразличием.
- Я давно простила тебя, Северус, - прошептала она и почувствовала, как он вздрогнул. - Дело осталось за малым - чтобы ты простил себя.
