Рон и Гермиона: из невошедшего

Интермедия первая

Это не совсем новая глава, это вставка в цикл фиков RON&HERMIONE MISSING MOMENTS. Вставок-интермедий всего две, написаны они были позже всей серии и размещены на другом ресурсе (если бы не славная Beashka - спасибо ей ОГРОМНОЕ, - я бы о них так никогда и не узнала).
Наверное, истинных гудшипперов это обрадует - рейтинг у вставок где-то на уровне R))). Желаю приятного прочтения.

Название: Грезочары: Рон
Оригинальное название: Daydream: Ron
Автор: lavenderbrown (necdiva@yahoo.com)
Ссылка на оригинал: http://www.fanfiction.net/s/2506968/1/Daydream_Ron
Переводчик: Fidelia (Fidelia2@yandex.ru)
Бета: Nadalz
Разрешение на перевод: не пришло
Категория: гет
Пейринг: Рон/Гермиона
Рейтинг: скорее R
Жанр: romance/angst
Саммари: Рон находит подарок Фреда и Джорджа на Рождество. Первый фанфик-интермедия в серии Ron&Hermione Missing Moments.
Дисклеймер: мой только перевод.


Грезочары: Рон

Рон бухнулся на кровать, вымотанный и злой.

Денек выдался тот еще – хотя ничто не предвещало, – и все это по одной причине: Лаванда Браун.

Все в ней его раздражало – от глупых хихиканий до дурацкого прозвища «Вон-Вон», которым она наградила его.

Рон внутренне содрогнулся. Это было даже хуже, чем тот ужасный кулон, подаренный Лавандой на Рождество – она все время заставляла его носить эту безвкусную безделушку.

Ну да, конечно. В гробу я видел эту кошмарную штукенцию. Чем она вообще думала, выбрав это в подарок?

Хотя, конечно, и он хорош – сам-то чем думал?

Лаванда. Цветок. Какие идиоты называют ребенка в честь легкомысленного фиолетового цветка, предопределяя ее глупую сущность?

Рон вздохнул. Он не думал, вообще ни о чем не думал. Если бы он начал думать, на ум сразу же пришло бы, что зря он так разозлился на Гермиону за то, что она обжималась с Крамом.

Ну ладно, любой взбеленился бы, узнав о таком. Но пусть даже так; он мог бы давным-давно узнать от Гермионы правду, если бы просто спросил и спокойно ее выслушал. Если бы только он не вышел из себя после слов Джинни... если бы он не был таким упрямцем... он никогда не сошелся бы с Лавандой и не позволил бы ей верховодить так долго.

Рон закрыл глаза. Если уж быть откровенным с собой, то сначала все было не так уж и плохо. Обжиманки были прикольными, хотя Лаванда и была какой-то излишне слюнявой в плане поцелуев. Да и особой стеснительностью она не страдала – наверное, стоило поблагодарить «Лав-Лав» за то, что та разок оголилась, – тогда он ни за какие котлокексы не отказался бы взглянуть на пару голых грудок, а уж Лаванде было, что показать...

Рон закрыл лицо ладонями – его охватило чувство вины. Произошло это как раз перед самым Рождеством, и с тех самых пор при мысли об этом «стриптизе» он чувствовал себя глупым и виноватым. А сейчас стало только хуже. Лаванда присосалась к нему как пиявка, при любой возможности она затаскивала его в пустые классы, каждый раз заходя чуть дальше, а Рону этого совсем не хотелось. Ну ладно, стоит признать, что его худшую сторону это интересовало, но его лучшая часть полагала, что нечестно продолжать встречаться с Лавандой и разрешать ей заходить все дальше, если он намерен ее бросить.

Однажды.

Если она поймет его туманные намеки.

Ну в самом деле – что не так этими с девчонками? Неужели Лаванда сама не понимает, что она ему больше не интересна? А если понимает – то зачем продолжает встречаться с ним, чего ради? Они уже сто лет не обжимались, потому что Рон находил все новые и новые причины и способы избегать ее, просто не оставаясь с ней наедине и перестав обнимать ее на людях. Когда девушка вполне закономерно заметила, что раньше присутствие других людей его не смущало, Рон нашелся, сказав, что он как префект должен соблюдать правила приличия и подавать хороший пример другим. Даже на его неискушенный взгляд причина вышла совершенно дурацкой, но Лаванда, на удивление, купилась, да уж, она не самая сообразительная девушка... Любой, знавший Рона, расхохотался бы ему в лицо, расскажи он об этом.

И вот в чем крылась причина его недовольства: Лаванда просто не знала его и, что еще хуже, не пыталась узнать. Рону было невдомек, как он вообще может ей нравиться, если они практически ни о чем и не говорили. Его в некотором роде пугала мысль о том, что Гермионе он интересен и что она знает его едва ли не лучше всех. Но все же... Лаванде не нужно было общение с ним, или дружба, или что-то еще. Ей нужен был кто-нибудь, с кем можно было обжиматься. Хоть кто. Кто угодно. Поначалу его это не смущало. А потом стало.

Худшим же из всего происходящего было то, что Гермиона помирилась с ним, но Рон не мог быть рядом с ней, как ему того хотелось. Всю последнюю неделю он остро чувствовал, насколько сильно хочет ее – не в смысле пообжиматься или затащить в постель и много чего с ней сделать (хотя и это тоже), а в более широком смысле – Гермиона была необходима ему. Она хорошо знала Рона, она не прыгала вокруг него в притворных восторгах, она никогда в жизни не подарила бы ему чудовищно безвкусный кулон и ни за что не дала бы ему совершенно дурацкое прозвище. Она бы сводила его с ума, пилила его и подначивала – и ему бы это понравилось, этого он и хотел, потому что это было здорово, это было по-настоящему, так оно и должно было быть. Что же касалось физического влечения – к Гермионе его тянуло гораздо сильнее, чем к Лаванде, потому что Гермиона нравилась ему гораздо больше и так много для него значила.

Мерлин, он хотел ее. Он хотел ее сильно, до боли.

Вот как сейчас, стоило лишь подумать о ней, о ее густых волосах, о маленьких изящных руках, о выразительных глазах – да от одной только мысли маленький Ронни оживлялся и поднимал голову.

Рон застонал при мысли, что его ожидает очередная ночь укрощения одноглазого бумсланга, проведенная в мечтах о Гермионе и о том, что он мог бы с ней и для нее сделать. Он сунул руку под подушку, чтобы достать палочку, но ее там не оказалось – тут он вспомнил, что забыл ее на столе. Мысленно дав себе за это пинка, Рон раздвинул полог кровати ровно настолько, насколько требовалось, чтобы достать палочку, и тут его взгляд упал на...

Деньрожденские подарки от Фреда и Джорджа.

Подарки включали в себя все то, что они не дали ему забрать в тот единственный визит в их магазинчик летом: коробка с Подспорьем Прогульщикам, несколько Дистанционных Детонаторов, Шляпу-щит (Рон подумывал, не оскорбиться ли ему – он довольно прилично научился использовать защитные заклинания), Висельник Многоразового Использования и Патентованные Грезочары. Взгляд Рона упал на эти самые грезочары, отчего волна радостного возбуждения прокатилась по телу.

Схватив крохотную коробочку и волшебную палочку, Рон нырнул обратно, но прежде заметил, что из-под полога кровати Шеймуса льется белый свет. Рон ухмыльнулся: каждый из обитателей спальни как мог усовершенствовал заклинание Непроницаемости, чтобы иметь возможность втихаря погонять шкурку, без невольных свидетелей.

Рон задернул полог и применил заклинание Непроницаемости, потом разорвал обертку на коробке с грезочарами, достал пергамент с инструкцией и прочитал его как можно внимательнее, зная Фреда и Джорджа...

Ага, вот оно. Предупреждение об использовании заклинания только при условии компенсации за длящееся причинение вреда – что бы там сия премудрая фраза ни означала. Рон посмотрел, как человечек на рисунке машет палочкой, и сделал то же движение, изо всех сил надеясь, что не напортачит. Он внимательно прочитал заклинание вслух, надеясь, что его латинский не слишком плох.

«Somnium fortunare!» – громко произнес Рон. Ему вдруг показалось, что он сказал это слишком громко, и что даже заклинание Непроницаемости не помогло. Но когда Рон раздвинул полог и неловко спрыгнул с кровати, чтобы проверить, не слышали ли чего остальные, его занесло, и он ввалился в гостиную, в которой обнаружилась Лаванда Браун, поджидающая его.

Что-то в этих грезочарах было не так, со злостью подумалось Рону, потому что он должен был увидеть нечто приятное.

– Рон, нам надо расстаться, – слишком спокойно произнесла Лаванда.

– Да-да, ты права, надо, – мгновенно согласился тот.

– Как здорово, что мы пришли к единому мнению, – дружелюбно улыбнулась девушка. – А теперь мне пора.

И она ушла, вернее – словно растаяла, оставив Рона чрезвычайно довольным собой и жизнью. Он моргнул и неожиданно вспомнил, что сегодня ему предстоит играть в команде, участвующей в чемпионате по квиддичу.

…Рон развернулся и оказался на площадке стадиона – отовсюду послышались крики и приветствия толпы, стоило комментатору назвать его имя. Рон вскочил на метлу и взмыл в небо, размахивая рукой в ответном жесте. Гарри тоже был там – улыбался во весь рот, – а Рон оглядывал зрителей, пытаясь разглядеть…

Вот она! В его малиновом свитере с буквой «Р», улыбающаяся, посылающая ему воздушные поцелуи – волосы рассыпались по плечам, щеки раскраснелись. Рон улыбнулся ей, а потом начался матч, и ему пришлось заниматься делом. Он смог зрелищно отбить дюжину квоффлов – один за другим, зрители ревели от восторга, а потом принялись распевать новую версию песенки «Уизли – наш король».

Неожиданно Рон заметил Кормака МакЛаггена – тот со зверской рожей летел прямо на него, явно намереваясь сбить с метлы. Рон схватил биту загонщика, которая материализовалась прямо из воздуха, и ударил ей по бладжеру, который тоже взялся неизвестно откуда. Бладжер понесся к МакЛаггену и на полной скорости врезался ему в лицо, сломав нос и выбив зубы. Кормак не удержался на метле и с криками упал вниз, на траву.

Рон задрал голову и увидел Гермиону, та радостно смеялась и показывала пальцем на окровавленного МакЛаггена, катающегося по траве.

Откуда ни возьмись, появился Виктор Крам – они с Гарри наперегонки неслись за снитчем. Рон блестяще отбил еще пару дюжин бросков, и уже весь стадион пел гимн «Уизли – наш король» на четыре голоса. Гарри внезапно нырнул вниз, и Крам сделал то же самое.

– Гарри Поттер и Виктор Крам пытаются схватить снитч, они сейчас столкнутся…

Рон издал торжествующий рев, когда Гарри в последнюю секунду вышел из финта Вронского, схватив трепещущий снитч, а Крам на полной скорости врезался в землю. Рон снова взглянул вверх: Гермиона смеялась, тыкала в Крама пальчиком и размахивала плакатом «Вики – неповоротливый неудачник и ужасный ухажер».

Толпа неистовствовала. Одни пели «Мерлин, спаси Министра магии», другие выкрикивали имя Поттера, многие скандировали «Уизли – наш король». Колдомедики вынесли Крама с поля, не особо обращая внимания на его раны и повреждения, Рон триумфально подлетел к Гермионе, и та кинулась его обнимать.

– Рон, ты был великолепен! – выкрикнула девушка и крепко поцеловала его на виду у всех. Когда они прервались, Рон оглянулся и увидел МакЛаггена и Крама, взирающих на них с неодобрением и завистью. В ответ Рон высунул язык, а потом снова принялся целовать Гермиону – шум толпы постепенно стихал, а они все целовались и целовались... Рон даже ощущал привкус мятной зубной пасты Гермионы.

…Он открыл глаза уже в Норе, в своей комнате, и Гермиона была там, с ним. Рон аж задохнулся, когда Гермиона потянула его на себя, падая на кровать и срывая с него одежду.

– Я люблю тебя, – прошептала она, ее глаза были затуманены страстью.

– Я тоже тебя люблю, – пробормотал Рон, пытаясь содрать с себя свитер, но Гермиона покачала головой:

– У меня для тебя сюрприз. Ты сегодня так здорово играл... Устраивайся поудобнее.

Рон сел, пытаясь угадать, что же она задумала, а Гермиона тем временем включила магическое радио – полилась медленная приятная музыка с четким ритмом, Рон понятия не имел, кто это поет. Гермиона взмахнула палочкой, указала на себя – и, с тихим шелестом...

– Мерлииин, – простонал Рон, и вся кровь в его теле устремилась в одно определенное место.

На Гермионе было надето… он не имел ни малейшего понятия, как это называется, но это была самая сексуальная штучка, которую он когда-либо видел. Маленькая черная кружевная штучка, что-то подобное было на ведьмах в журнальчиках сомнительного содержания, которые читали Фред и Джордж. Еще на Гермионе были чулки и туфли на очень высоких каблуках, благодаря чему ее ноги казались длиннее и стройнее. Ее грудь практически вываливалась из корсажа, или как там называлось то, что на ней было надето. Рон в жизни не подумал бы, что может увидеть Гермиону в чем-то подобном, но, тем не менее, это была она – те же непослушные волосы и почти полное отсутствие макияжа. Это совершенно точно была Гермиона. Красивая и сексуальная, Мерлин, как же он хотел ее…

– Ложись, – пошептала Гермиона, и он подчинился, потому что кому может прийти в голову сказать «нет» девушке, одетой, а вернее – раздетой в шелк и кружева? Гермиона склонилась над ним и подарила один-единственный, сладчайший, сексуальнейший, самый возбуждающий поцелуй, так Рона еще никогда не целовали. Ее губы были мягкими, бархатистыми и влажными, словно персик, ее язык скользнул в его рот, сплетаясь с его языком – все говорило о том, что этой ночью Рона ждет нечто незабываемое. Гермиона чуть привстала и улыбнулась ему, а потом принялась медленно его раздевать, пощипывая и покусывая постепенно обнажающийся торс. К тому времени, как Рон остался полностью обнаженным, он уже с трудом держался и пребывал в отчаянии. Он когда-то что-то слышал о парнях, которые слетали с катушек из-за слишком продолжительной эрекции, а Гермиона и не думала облегчать ему жизнь, продолжая дразнить и мучить.

И в то же время ему все это нравилось – вся невыносимость этого ожидания, предвкушение, то, как Гермиона смотрит на него – откровенно, с неприкрытым желанием, как не смотрела никогда раньше. Какая же она сексуальная, подумал он. Рон надеялся, что когда они перейдут к основным действиям, на ней останется эта черная кружевная штучка.

Теперь Гермиона оставляла поцелуи по всему его телу. По всему. Телу. Везде. Глаза Рона закатились словно сами собой, ему казалось, что он сейчас умрет, хотя ему было уже все равно. Эти бархатистые губы… ооо… Мееерлин.

Гермиона чуть отстранилась и улыбнулась, прежде чем сесть на Рона сверху.

– Я люблю тебя, – прошептала она, покусывая его нижнюю губу перед тем, как снова поцеловать. – Я хочу только тебя.

Рон больше не мог этого выносить. Он крепко поцеловал Гермиону и резко перевернул ее на спину, и все началось как-то неожиданно, и они делали это как какие-нибудь норки, кролики или кто там еще – в голову лезла сплошная ерунда, вокруг творилось какое-то сумасшествие, все было невероятно, здорово… Рон чуть привстал и погладил Гермиону по щиколотке – о да! Чулки остались на ней! И туфли! Вау… это просто невероятно. А потом Гермиона принялась нашептывать ему на ухо всякие непристойности, и это было так сексуально… – Рон мог поручиться, что среди ее слов фигурировало «жеребец».

А потом слова уже не имели значения, осталось только тяжелое дыхание и неловкие движения и потом ощущение ошеломляющего счастья, и Рону показалось, что в конце концов он все-таки умер. Он открыл глаза и увидел… бордовый полог.

Какого дементора?

Действие грезочар кончилось… и он тоже… эээ… – упс, придется привести себя и постель в порядок.

Рон взмахнул палочкой, убирая беспорядок одним движением – странно, но он не ощущал неловкости. Даже наоборот – ему было чертовски хорошо! Он решил, что Фред и Джордж – гении, потому что изобрели способ самоудовлетворения, который не требовал никаких усилий. Гениально!

Он улыбнулся – образ Гермионы, с ее необузданными волосами, большими карими глазами, в этой черной кружевной облегающей штучке возник перед глазами – и Рон мысленно дал себе наказ купить еще дюжину этих грезочар.