Глава 9.Тайная комната снова открытаОт автора: Поздравляю всех читателей с Новым Годом и Рождеством! Желаю всем счастья, удачи, любви, ну, и разумеется, побольше мандаринок))) Надеюсь, новая глава будет для вас хорошим подарком!
Здесь, в Хогвартсе, тот, кто просил помощи всегда её получал.
Дж.К. Роулинг «Гарри Поттер и Тайная комната»
Гермиона отодвинула от себя книгу и потёрла виски. Двенадцатый увесистый том, описывающий жизнь и свершения Основателей, и ничего, кроме тупой и сверлящей головной боли. Девушка перевела взгляд на бумагу и перо, лежащие на столе без дела, и тяжело вздохнула. Она не привыкла унывать и сдаваться, но сейчас была довольно близка к этому. За неделю, прошедшую с того дня, когда они с Гарри искали сведения о Дамблдоре и Основателях, а друг узнал в таинственной незнакомке из снов Кандиду Когтевран, гриффиндорка не нашла ничего из того, о чём не могла бы рассказать сама. Все книги, которые читала девушка, твердили одно и то же: Гриффиндор, Когтевран, Пуффендуй и Слизерин были величайшими магами, создателями Хогвартса, изобретателями и исследователями и так далее, и тому подобное. И ни слова о Тайном Круге или заклинаниях, открывающих проход в мир мёртвых. Наверняка в Запретной секции хранились необходимые девушке сведения, но профессора дать доступ отказывались, какие бы доводы не приводила Гермиона. В чём была причина такой непреклонности, гриффиндорка не знала, хотя предполагала, что всё дело в Амбридж, вынюхивающей чужие секреты с профессионализмом охотничьей ищейки. Гарри же и рад был бы помочь подруге проникнуть в Запретную секцию, но занятость на квиддичных тренировках не давала ему такой возможности. Анджелина, вознамерившаяся выиграть Кубок, выжимала из команды все соки, и юноша, возвращаясь поздно вечером в Башню, засыпал буквально на ходу. Один раз Гермиона предприняла попытку выпросить у друга мантию-невидимку, чтобы в одиночку сходить ночью в библиотеку. Но Гарри неожиданно воспринял предложение лучшей подруги в штыки. Мало того, что он не отдал ей мантию, так ещё и потребовал пообещать, что она ни за что и никуда не пойдёт ночью в одиночестве. Подобное требование он объяснил беспокойством за неё и попыткой уберечь от опасности. Сколько бы Гермиона не допытывалась, чего именно ей следует опасаться, Гарри не говорил ни слова. В конце концов, ничего не понимающая девушка пообещала другу не пытаться забраться в Запретную секцию в одиночку и теперь проводила дни в попытках найти что-нибудь стоящее в книгах, находящихся в общем доступе.
Гермиона потянулась, разминая затёкшую спину, и удивлённо оглянулась. Библиотека была пуста, хотя девушка могла поклясться, что ещё пару минут назад через два стола от неё сидел какой-то пуффендуец. Впрочем, гриффиндорка тут же засомневалась в этом, убедив себя, что, вполне возможно, её пару минут можно смело приравнивать к реальным двум часам, всё-таки она была сильно увлечена поисками разгадок. Однако мертвенная тишина, затопившая помещение, напугала девушку. Гермиона прислушалась, но не уловила ни единого звука, кроме собственного участившегося дыхания. В голову совершенно некстати полезли мысли о том, что перед нападением на Гарри была такая же всепоглощающая тишина, а друг совсем недавно предупреждал о какой-то неведомой опасности. Девушка начала собирать со стола книги, лихорадочно вспоминая с какого стеллажа она брала каждую из них. Тяжёлые тома никак не желали укладываться, как следует, и всё время норовили вывалиться из рук. Гриффиндорка отодвинула их в сторону, попыталась собрать разбросанные по всему столу бумаги и только тогда обнаружила, что у неё трясутся руки, а её саму колотит мелкая дрожь. Гермиона сделала несколько глубоких вдохов, но это не помогло. Напротив, страх только усилился. Смахнув пергамент и перья в сумку, девушка бросилась к выходу. Ноги подкашивались и заплетались, сердце перепуганной птицей колотилось в груди. По дороге Гермиона налетела на стул, уронила его и упала сама. Грохот опрокинутой мебели показался гриффиндорке пушечным выстрелом, всколыхнувшим вязкую тишину библиотеки. Однако мадам Пинс, всегда рьяно радеющая за выполнение библиотечных правил, не появилась. Её отсутствие только усилило страх Гермионы, уже начинавший перерастать в настоящую панику. Девушка вскочила на ноги и, прихрамывая, выбежала в коридор. Захлопнув за собой дверь, гриффиндорка сползла по стене. Страх отпускал её, словно она смогла запереть его в погрязшей в безжизненной тишине библиотеке. Девушка ещё продолжала дрожать, но дышать ей стало намного легче. Окончательно успокоившись, Гермиона поднялась с холодных плит пола, собираясь отправиться на урок. Она уже повернулась в сторону класса, когда внезапно обнаружила, что забыла на полу библиотеки свою сумку. По спине пробежал холодок. До ближайшего урока – Трансфигурации – оставалось совсем немного времени, а конспекты, домашнее задание и учебник лежали в сумке, которая наверняка валялась всего в нескольких шагах от библиотечных дверей вместе с упавшим стулом. Но сейчас это расстояние казалось непреодолимой пропастью. Ушедший, было, страх вернулся с новой силой, намертво пригвоздив девушку к месту. Гамлетовское «быть или не быть» было ничем по сравнению с сомнениями, раздиравшими Гермиону на части.
«Что со мной? Я никогда не была трусихой. Я не испугалась ни Волан-де-Морта на первом курсе, ни василиска – на втором. Я готова была ценой своей жизни защищать Гарри от Сириуса. Так что же произошло теперь? Чего я настолько сильно боюсь? Почему одна только мысль о том, что бы зайти в библиотеку приводит меня в ужас и парализует руки и ноги? Что случилось?»
- Гермиона?
От звука раздавшегося за спиной голоса девушка тихонько вскрикнула, едва не подпрыгнув на месте. Обернувшись, гриффиндорка обнаружила Полумну, разглядывавшую её с лёгким интересом.
- Полумна, - выдохнула Гермиона, чувствуя, как заполошно колотящееся сердце выпрыгивает из груди. – Ты меня напугала.
- Извини, - в голосе когтевранки послышалось удивление. – Я не хотела…. А почему ты здесь стоишь?
Гриффиндорка открыла рот, чтобы ответить, и тут же закрыла его. Объяснение, которое она была готова произнести, внезапно показалось ей глупым, а все страхи – надуманными. С появлением Полумны ужас не то, чтобы исчез, но стал намного меньше и незаметнее, свернувшись клубочком где-то в самом отдалённом уголке души. Гермиона замялась, не зная, что сказать.
- Что-то не так? – поинтересовалась Полумна, серьёзно глядя на собеседницу.
«Да!!! Всё очень-очень странно!» - хотелось закричать Гермионе.
- Нет, - спокойно ответила она. – Я просто забыла свою сумку в библиотеке.
- И почему же ты не зайдёшь и не заберёшь её?
- Я…, - гриффиндорка посмотрела на дверь. Ужас, практически угаснувший, вновь вспыхнул, разрастаясь до неимоверных размеров. Одна только мысль о том, чтобы зайти в библиотеку, казалась девушке невыносимой.
«Мерлин, что со мной?! Почему я не могу рассказать об этом Полумне?! Кто-нибудь помогите мне! Пожалуйста!»
- Может, тебе её принести? – спросила Полумна, заглядывая гриффиндорке в глаза. Гермиона быстро закивала, чувствуя облегчение.
- Да, конечно. Если тебе не сложно. Я была бы очень благодарна.
Лавгуд пожала плечами и вошла в библиотеку. Через пару минут она вернулась и протянула сумку Гермионе. Из-за дверей вслед Полумне неслись гневные вопли мадам Пинс.
- Кто-то бросил книги на столе и уронил стул, - спокойно пояснила когтевранка, заметив, как гриффиндорка удивлённо прислушивается к голосу библиотекарши. – Мадам Пинс почему-то решила, что это я.
- Ой, извини, - пробормотала Гермиона, принимая сумку из рук Полумны.
- Ты-то здесь при чём? – пожала плечами когтевранка и, улыбнувшись своей немного странноватой улыбкой, вприпрыжку отправилась дальше по коридору. Перед тем, как завернуть за угол, Полумна остановилась и обернулась:
- Гермиона, если вдруг захочешь рассказать о том, что произошло, я готова тебя выслушать. Порой надо всего лишь выговориться, чтобы решить проблему. Поверь, что бы там не увидела, ты не более ненормальная, чем я.
Гриффиндорка проводила когтевранку взглядом, потом поглядела на двери библиотеки и со смешанными чувствами отправилась к кабинету Чар.
«Поверь, Полумна, если бы я могла, я бы с радостью рассказала, что со мной произошло».
Под столом, за которым несколько минут назад сидела Гермиона, всколыхнулась тьма. Тени раздражённо заворчали, выползая на свет. Девчонка оказалась сильнее, чем они думали. С первой атакой она справилась, хоть и с трудом. Но вечность умеет ждать, а охотники Изнанки тысячелетиями учились заманивать смертных в свои сети.
- Тебе понравилас-с-с-сь наш-ш-ш-ша игра, малыш-ш-шка Грейндж-ш-ш-шер? А ведь ты ещ-щ-щё не поняла, нас-с-сколько ты одинока в с-с-своей борьбе. В с-с-следующ-щ-щ-щий раз-с-с-с мы придумаем ч-ш-што-нибудь поинтерес-с-сней. С-с-с-скоро, с-с-совс-с-сем с-с-скоро ты будеш-ш-ш-шь наш-ш-шей.
***
В коридоре сгущались сумерки. За высокими стрельчатыми окнами лил дождь и завывал ветер. Буро-жёлтые преющие листья рваными лоскутами взвивались в небо и обречённо липли к стёклам. Элизабет отвернулась от окна, выше подняла воротник свитера, зябко поёжилась и посмотрела на часы. Дженнифер опаздывала. Впрочем, как всегда. Младшая Принстоун никогда не отличалась пунктуальностью. Лиз невесело воздохнула и посмотрела на письмо, которое держала в руках. Его сегодня принесла старушка Молли, уронив прямо в тарелку с завтраком Элизабет. Сама сова тяжело приземлилась рядом и долго и надсадно ухала, требуя к себе внимание. Ловя насмешливые взгляды однокурсников, девушка вышла из Большого зала, мысленно проклиная и старую сову, и злополучное тётушкино письмо.
Сейчас, ожидая Джен, Элизабет в сотый раз сминала и расправляла края конверта. Вряд ли Селеста Принстоун написала племянницам что-то хорошее. Во всяком случае, не после того, как они попали в Больничное крыло, ничего ей об этом не сообщив.
- А вот и я! – радостный голос Дженнифер никак не вязался с мрачными мыслями её старшей сестры. Лиз обернулась и строго посмотрела на сестру.
- Вообще-то ты опоздала, - менторским тоном заметила старшая Принстоун, беря младшую за руку и подводя к скамье. – Я уже полчаса тебя жду.
Джен беспечно пожала плечами.
- Я не опаздывала. Это ты рано пришла.
Элизабет скептически посмотрела на младшую близняшку и собиралась сказать ещё что-то, но Джен не дала ей даже рта раскрыть.
- Давай, открывай. Я хочу узнать, что нам пишет тётушка Села.
- Вряд ли что-то хорошее, - сказала Лиз, вскрывая конверт. Дженнифер лишь усмехнулась:
- Да ты пессимистка, Лиззи. Лучше читай.
Лиз развернула письмо и начала читать. Уже после первых двух строчек девушка искренне поблагодарила судьбу за то, что тётя Селеста родилась сквибом. Иначе не избежать бы им с Дженни громовещателя.
«Элизабет Сьюзен Принстоун и Дженнифер Беатрис Принстоун!
Почему о том, что вы лежали в Больничном крыле с полным истощением сил, я должна узнавать от ваших деканов?! Элизабет, я могу понять подобное поведение Джен, она достаточно легкомысленна и безалаберна, чтобы не принять всерьёз проблемы со здоровьем. Но ты? Я всегда полагала тебя ответственной девочкой, реально оценивающей ситуацию и не позволяющей себе подобных выходок! И что же я получаю в итоге?! О ваших проблемах меня извещают совершенно чужие люди! И как вообще нечто подобное могло случиться? Что вы умудрились натворить? Я же просила вас не заниматься вашими самоубийственными экспериментами! Не создавать никаких новых зелий! Не колдовать без помощи палочек! Сколько раз повторять, что подобное пренебрежительное отношение к моим советам и собственной безопасности чревато последствиями?! Следить за тем, чтобы таких проблем не возникало – твоя обязанность, Элизабет! Я не могу вечно ходить за вами, словно курица-наседка! Ты должна была удерживать свою сестру от подобных эскапад! Ты всегда была такой дисциплинированной и послушной! Я знала, что в любой ситуации смогу положиться на тебя! Что с тобой случилось? Почему ты позволяешь себе и Дженнифер настолько наплевательское отношение к собственной безопасности?! У меня не хватает слов, чтобы выразить моё возмущение и разочарование в тебе, Элизабет! Я желаю услышать объяснения, юная леди! Надеюсь, что, во-первых, такого больше никогда не повторится, а, во-вторых, я в скором времени увижу ваше письмо.
Ваша тётя Селеста
P.S. Жаль, что я не могу прислать громовещатель. Вам не помешала бы хорошая встряска, девочки».
- Это я-то легкомысленная и безалаберная?! – возмущённо начала Дженнифер, но, заметив бледное, неподвижное лицо сестры, осеклась. Элизабет сидела с идеально прямой спиной и, поджав губы, глядела в какую-то точку перед собой. Лист бумаги, испещрённый ровными аккуратными строчками, чуть подрагивал в тонких пальцах.
- Ты обиделась, - со вздохом произнесла Джен.
- Ошибаешься, Дженни, - спокойно возразила Лиз, нарочито аккуратно складывая письмо и возвращая его в конверт.
- Я не спрашивала, а утверждала, - хмыкнула Дженнифер. – Да брось, Лиззи! Я знаю тебя как саму себя. Когда ты злишься или обижаешься, у тебя всегда такой взгляд и такое лицо. Может, ты никогда и не замечала, но я-то вижу. Ты, когда злая, сразу становишься такая спокойная-спокойная. И говорить начинаешь как манекен. Ну, или как робот. И ведёшь себя соответствующе.
Джен немного помолчала, а потом, сжав в ладони холодные пальцы сестры, тихонько добавила:
- Знаешь, я тебя понимаю. Я тоже бы разозлилась. Ты это не заслужила. В смысле, все эти упрёки.
Заслужила – не заслужила…. Какая, к Мордреду, разница? У тётушки всегда было своё мнение на этот счёт. Элизабет никогда не питала никаких иллюзий по поводу отношения Селесты Принстоун к ней. Тётя Села была слишком… другой. Она не понимала Лиз, не знала, с какой стороны к ней подступиться. Это в Дженнифер Селеста видела заново родившуюся кузину, которую нужно баловать и опекать, а в Элизабет…. В Элизабет она не видела даже ребёнка. В голове женщины не укладывалось, как маленькая девочка может быть такой серьёзной, тихой и усидчивой. Дети должны смеяться, болтать, лезть, куда не просят, бегать, прыгать, играть во дворе с друзьями, а не сидеть с книгами в уголке или наблюдать за тем, как растут цветы. Дети живут настоящим и не задумываются о будущем. А поведение Лиз не укладывалось в эти рамки. И как-то так получилось, что ребёнок в доме Принстоунов был один – Дженнифер. А Лиз…. Лиз следила за сестрой и отвечала перед тётей за всё сразу. За то, что в доме не прибрано. За то, что Джен упала на улице, содрала коленку и теперь плачет в своей комнате. За то, что обед не готов, а ведь Селеста не может всякий раз срываться с работы, чтобы приготовить поесть, да и зачем, когда дома сидит взрослая девчонка, которая вполне может справиться с этим сама. За то, что не уследила за Джен, и та опять наделала глупостей. И Лиз волей-неволей приходилось учиться быть ответственной, собранной, взрослой и никогда не показывать тёте, что это тяжело, хотя она старше сестры всего на пять минут. Селеста всё равно бы не поняла, ведь она давно воспринимала Элизабет как взрослого человека. Это было обидно всегда, но сегодня…. Почему-то именно сегодня обида достигла своего апогея. Злосчастное письмо оказалось последней каплей в чаше терпения Лиз. И присутствие рядом сестры – той, что получила всё и сразу: любовь, тепло, ласку – не успокаивало, а наоборот лишь подстёгивало стремительно разрастающуюся злобу.
- Лиззи, с тобой всё в порядке? – обеспокоенно спросила Джен и крепче сжала руку старшей сестры. Элизабет холодно посмотрела на младшую Принстоун и выдернула свои пальцы из тёплой ладони сестры.
- Разумеется, со мной всё в порядке, - сухо ответила слизеринка. – Удивительно, что тебя это вдруг заинтересовало.
Лиз чувствовала, как всё внутри неё кипит и дрожит от злости и обиды. Так и тянуло выплюнуть в лицо сестре что-нибудь обидное, колкое, жестокое. А Дженнифер, недоумённо и растерянно нахмурившись, пробормотала:
- Конечно, меня это интересует. Ты же моя сестра….
- Надо же, - язвительно перебила её Элизабет. – Теперь ты об этом вспомнила! А вот раньше тебе было на это плевать! Ты всегда была редкостной эгоисткой, Дженнифер!
На лице Джен отразились обида и непонимание. Гриффиндорка отпрянула от сестры и опустила глаза. А Лиз была уже не в состоянии остановиться. Боль, разрастающаяся внутри, выплёскивалась наружу холодными и едкими колкостями.
- Тебя никогда не интересовало, ни как я себя чувствую, ни что со мной! Ты всегда думала только о себе! Разумеется, ведь тётушка носилась с тобой, как курица с яйцом! Ты всегда была маленькой, беззащитной, любимой!! И воспринимала всеобщую любовь, как нечто само собой разумеющееся! А я?! А я вечно была как чужая! Никому не нужна, никому не интересна! И ни разу, слышишь, Джен, ни разу ты не задумалась о том, каково мне постоянно таскаться за тобой, пытаться не дать тебе наделать всяких глупостей, которые ты просто обожаешь!! А всё потому, что ты эгоцентричная, самовлюблённая, напыщенная идиотка!
Губы Дженнифер задрожали, а на глаза набежали слёзы.
- Это неправда, - едва слышным шёпотом произнесла она. – Это неправда. Лиззи, почему ты так говоришь? Прекрати!
Последнее слово гриффиндорка почти выкрикнула, но дрожащий голос сорвался и вышел лишь нелепый писк. Элизабет только язвительно фыркнула:
- Что,
Дженни, правда глаз колет? Не нравится слушать о себе неприглядную истину? Только я молчать не собираюсь, я тебе ещё не всё сказала!
Джен по-детски беспомощно закрыла уши руками и вскочила, пятясь подальше от сестры и изо всех сил пытаясь не расплакаться. Никогда прежде Элизабет не позволяла себе подобных высказываний и не повышала голос на сестру. Даже когда злилась. Даже если они ссорились. Что на неё нашло? Ядовитые слова старшей сестры больно хлестали младшую Принстоун по лицу, словно пощёчины. Зачем Лиззи такое говорит? Почему? За что?!
- Слышать тебя больше не желаю! – дрожащим голосом бросила Дженнифер, делая ещё пару шагов назад. – И разговаривать с тобой я больше не хочу! Я ничем не заслужила подобного. За что ты так со мной, а?! Я к тебе от всей души, а ты?! Если кто-то из нас и эгоистка, то это ты, Лиз! Видеть тебя больше не могу!
С этими словами гриффиндорка развернулась и почти бегом скрылась за поворотом коридора. А Элизабет осталась сидеть, уставившись невидящим взглядом на скомканный в пылу ссоры конверт. Руки дрожали, а ослабевшие пальцы отказывались держать смятую бумагу. Письмо, тихо и равнодушно шелестя, опустилось на пол, а девушка закрыла трясущимися руками лицо.
«Мерлинова борода, что я наделала?! Зачем я всё это наговорила?! Я так не думаю. И никогда не думала!»
- Думала…. Думала…. Думала…, - зашелестело вокруг эхо её собственных мыслей. Слизеринка вздрогнула и обернулась. На мгновение ей показалось, что тени на стене за её спиной живут своей жизнью. Но Лиз тут же убедила себя, что это всего лишь плод её воображения.
- Надо догнать её и извиниться! – решительно сообщила девушка не то себе, не то теням на стене, но стоило ей встать со скамейки, как ослепляющая ненависть к сестре снова её захлестнула. Элизабет от неожиданности пошатнулась и машинально схватилась рукой за стену. Пальцы коснулись чего-то ледяного и зыбкого, провалившись куда-то в пустоту. Лиз вскрикнула от ужаса, отскочив от стены. Глаза девушки расширились, когда она увидела, как тени на стене пришли в движение, изменяясь, переплетаясь и вырастая в огромную тёмную человеческую фигуру. Элизабет сделала ещё шаг назад, споткнулась обо что-то и чуть не упала, в последний момент удержавшись за какой-то постамент. Чёрная фигура отделилась от стены и медленно поплыла к застывшей от страха слизеринке. Лиз стояла, словно примёрзнув к постаменту, глядела на тёмное нечто и практически не дышала. В голове было пусто, а в груди всё смёрзлось в один ледяной ком. Впервые в жизни Элизабет Принстоун было настолько страшно.
- /Госпожа, Вы меня слышите? Госпожа!/ - шипение Алессандры, раздавшееся из-под ног, Лиз восприняла почти как благословение.
- /Сэнди, что это? Что ему нужно?/ - спросила девушка, отчётливо услышав, как звенят в её голосе панические нотки.
- /Лучше Вам этого не знать,/ - мрачно сообщила змея, и Элизабет мысленно с ней согласилась, вжимаясь в постамент и мечтая слиться с ним, лишь бы не видеть этой фигуры, с размытыми подрагивающими краями. Непонятное существо было всего в паре шагов от девушки и приближалось так неспешно, что становилось ясно: оно уверено, что добыче некуда деваться.
- /Надо бежать, госпожа. Сейчас! Немедленно!/ - в голосе Алессандры прозвучали стальные ноты приказа, но подчиниться ему старшая Принстоун была не в силах.
- /Я не могу, Сэнди,/ - помертвевшим голосом прошептала девушка, обречённо закрывая глаза. - /Я не могу/.
- /Можете!/ - прошипела змея, и Элизабет удивлённо распахнула глаза: в голосе всегда спокойной кобры явственно прозвучала злость.
«Всё хорошо, всё в порядке. Я смогу, я смогу, я смогу. В конце концов, слишком глупо будет умереть здесь», - вихрем пронеслось в голове Лиз, и в тот момент, когда фигура почти дотронулась до неё, девушка рванулась в сторону. По щеке мазнуло что-то ледяное и острое, в нос ударил запах гнили, но слизеринке удалось заставить себя сдвинуться с места. Правда, она тут же споткнулась о собственную ногу и растянулась на полу, чувствуя, как пульсирует болью щека, которой коснулось существо. Колени болели, а ладони саднили от падения, в теле разливалась непонятно откуда взявшаяся слабость, однако страх, который до этого лишал Элизабет возможности контролировать своё тело, теперь придал ей сил. Ощутив ледяное прикосновение к голени, девушка закричала и, вырвавшись из лап непонятного существа, вскочила. Не оборачиваясь, Лиз бросилась наутёк, прихрамывая на внезапно разболевшуюся ногу, спотыкаясь и стараясь не отставать от скользящей впереди Алессандры. По щеке и ноге растекалось что-то горячее, но старшая Принстоун запрещала себе об этом думать. В голове пульсировала одна-единственная мысль: добраться до безопасного места. Необходимо было спрятаться от непонятной фигуры, которая буквально дышала в затылок. И Элизабет бежала так быстро, как могла.
Коридоры, коридоры, коридоры…. Они сплетались в причудливый бесконечный лабиринт, беспрестанно меняясь, исчезая и переставляясь. Они казались самим временем, навеки застывшим и превратившимся в окаменевшую бесконечность. Даже лестницы никогда не были таким проклятием для студентов Хогвартса, каким являлись коридоры, особенно в нежилой части замка. Длинные, с головокружительно высокими потолками, уходящие в темноту, они были похожи один на другой. Здесь, в старой и заброшенной части Хогвартса, не было даже картин, лишь мёртвые безжизненные и порядком выцветшие полотна. Однако для Элизабет этот лабиринт, полный величественной тишины, показался райским местом. Преследующее девушку нечто сгинуло, растворившись в темноте одного из тёплых и обжитых коридоров. И теперь Лиз бежала скорее по инерции, нежели по необходимости.
- /Мы на месте, госпожа/, - прошипела Алессандра. Лиз остановилась и удивлённо оглянулась. По обе стороны от неё неподвижно замерли мраморные статуи. Тысячелетняя мудрость и вековая красота, запечатлённые в камне. Величие, давным-давно забытое обитателями древнего замка. Пол галереи устилал ровный слой пыли, в котором отпечатались шаги девушки и длинный след кобры. Только сейчас Лиз заметила тёмные капли крови, уродливыми кляксами остававшиеся на полу. Слизеринка невольно зажмурилась, прося неизвестно кого о том, чтобы этот бесконечный вечер, наконец, завершился.
- /Госпожа/, - настойчиво позвала Алессандра. - /Госпожа, торопитесь! У Вас мало времени/.
«Мало времени? О чём это она?»
Элизабет открыла глаза и пристально оглядела статую, возле которой остановилась кобра. Каменная девушка в длинном платье с отпечатком мудрости и скорби на лице глядела на слизеринку. Глаза статуи, казалось, следили за каждым движением старшей Принстоун. В руках мраморное изваяние держало кобру, свившуюся кольцами. Элизабет в жизни не видела мрамор такой расцветки. Чешуя змеи, зелёная с серебром, тускло поблёскивала в неверном свете свечей. Изумрудные глаза сияли, создавая сюрреалистическое ощущение жизни в мёртвом камне. Лиз, как заворожённая, смотрела на прекрасную, почти живую змею. Казалось, заговори с ней, и она ответит слизеринке тихим шелестящим шипением. Девушка подошла к статуе, двигаясь как сомнамбула, и, протянув руку, коснулась искусно сделанных чешуек. И тут случилось невозможное. Глаза змеи блеснули особенно ярко, и она медленным царственным движением подняла голову. Пристальный взгляд мудрого и древнего существа скрестился с карими глазами Элизабет. Последняя сглотнула, почувствовав себя вдруг абсолютным ничтожеством. Кто она такая по сравнению с этой воплощённой вечностью? Почему она здесь? Чего стоят её страхи в этом странном и величественном месте? Она не должна быть здесь. Девушка обернулась, собираясь попросить Алессандру показать ей короткую дорогу в спальню Слизерина, но вспомнила про жуткое существо, поджидающее в жилых коридорах, и не произнесла ни звука. К тому же Лиз не обнаружила рядом змеи. Кобра словно растворилась в воздухе. Уже второй раз за вечер Принстоун почувствовала, как у неё в страхе забилось сердце. Ну, почему всё это должно происходить именно с ней? Она ведь даже не хотела учиться в этой школе! Слизеринка попятилась назад, чтобы уйти из этого непонятного места, но невыносимая боль в ноге не дала ей это сделать. Девушка опустила глаза вниз и обнаружила, что по голени наискосок тянется длинный и глубокий порез, кровь из которого уже насквозь промочила носки, испортила туфли и медленно капала на пол. Элизабет словно во сне подняла руку и коснулась щеки, которую продолжало дёргать болью. Пальцы окрасились алым. Краем глаза девушка заметила, что воротник блузки пропитался кровью.
- Ну, почему всё это случилось именно со мной? – простонала Лиз, лихорадочно пытаясь придумать, как доковылять до Больничного крыла и не попасться в лапы тому жуткому чудовищу. Девушка уже развернулась, собираясь отправиться, куда глаза глядят, но её остановил тихий, мягкий и нежный голос:
- /Остановись, дитя моё/.
- /Кто здесь?/ - спросила слизеринка, незаметно для себя переходя на парселтанг. Оглянувшись, девушка поняла, что с ней говорит та самая каменная кобра.
- /Не надо бояться. Я не твой враг, я всего лишь Хранитель тайн Основателей/.
- /Тайн Основателей?/ - недоверчиво переспросила Элизабет, а в голове в который раз возникла мысль о том, что ей здесь не место.
- /Да. Много веков я храню секреты, открывая их лишь достойным. Я един и многолик. Для каждого я тот, кого он ожидает увидеть. В глубине души ты в качестве Хранителя Великого знания ожидала увидеть мудрое животное – змею. И вот я перед тобой/
- /Но при чём здесь я? Мне не нужны тайные знания. Я, конечно, люблю открывать для себя новое, но иногда всё же склоняюсь к мысли, что чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Так что я, пожалуй, пойду/, - неуверенно произнесла Лиз. Змея покачала головой. Элизабет показалось или безгубый рот Хранителя и правда тронула лёгкая улыбка?
- /И куда же ты пойдёшь, дитя моё? Назад, прямо в лапы Теней?/
Лиз вздрогнула, вспомнив прикосновение тёмного существа. Нет уж, туда она точно не вернётся.
- /Нет, дитя моё. Хочешь ты того или нет, но тебе придётся нести бремя этого знания, ведь ты Избрана/.
- /Вы ошибаетесь. Меня зовут Элизабет Принстоун, а не Гарри Поттер/.
- /Я никогда не ошибаюсь, дитя. Кроме того, ты смогла сюда прийти. Не многие на это способны. Не говоря уже о том, что слышать меня дано лишь Избранным. Что касается Гарри Поттера, то его время скоро придёт, ведь он, как и ты, один из Шести. Но та избранность, о которой упомянула ты, имеет совершенно иное значение. Вы поймёте это, когда придёт время/.
У Элизабет то ли от избытка непонятной информации, то ли от потери крови закружилась голова. Смысл слов змеи ускользал от неё, а земля под ногами начала крениться набок.
- /Сначала мне велит чего-то ждать Шляпа, теперь Вы. А когда оно придёт, это время? Сколько ещё ждать? Вокруг происходит какая-то чертовщина, а я совершенно ничего не понимаю! Кто на меня напал? Зачем? Что ему от меня было нужно? Почему я так поступила с сестрой? Я никогда раньше не оскорбляла её! Что вообще происходит?!/
- /Ты устала, дитя, ты ранена и сбита с толку. Не мне отвечать на твои вопросы. К тому же, многие знания – многие печали. Не спеши прощаться с неведением. А сейчас иди/.
- /Куда? Зачем?/ - устало спросила девушка. Нога болела всё сильнее, а вот щека наоборот словно онемела. Голова кружилась так, будто Лиз каталась на карусели, и от этого девушке казалось, что всё происходящее не более чем один ужасный, необъяснимый сон. Вот сейчас она проснётся, и всё станет на свои места. И не будет ссоры с сестрой, чудовищ из тьмы, говорящих каменных змей, Избранной Шестёрки, недосказанности. Но сон, если это был он, не желал прерываться. Он продолжался, становясь всё нереальнее. Девушка-статуя вдруг сошла с постамента, не выпуская змея из рук. В постаменте, там, где она только что стояла, открылся люк. Лиз, шатаясь и припадая на раненую ногу, подошла поближе и заглянула внутрь. Вниз, в темноту уходила узкая винтовая лестница.
- /Вперёд, дитя моё. Там тебе помогут и ответят на все твои вопросы/.
«Это неправильно», - подумала Элизабет, ставя ногу на первую ступеньку. Дерево скрипнуло под её весом, но выдержало.
«Я упаду», - промелькнула в голове трусливая мысль, и девушка крепче вцепилась руками в поручни. Затем бросила последний взгляд наверх и, решившись, начала спуск. Хотя ноги ощутимо дрожали, а голова кружилась всё сильнее и сильнее, слизеринка сумела спуститься в широкий и просторный тоннель. И как только она сделала шаг вперёд, над головой раздался лязг закрывающегося люка, и всё вокруг погрузилось в темноту.
***
Гарри медленно брёл по полутёмному коридору. Настроение было, мягко говоря, паршивым, а впереди не светило ничего, кроме отработки у Амбридж. Самое обидное во всём этом было то, что он сам виноват. Кто, спрашивается, тянул его за язык? Кто заставлял вскакивать с места и долго и муторно спорить с министерской жабой? Правильно, никто. Надо было слушать Гермиону и внутренний голос, приказывавший сидеть на попе ровно и молчать. Надо было, да вот не послушал. Желая выплеснуть бессильную злость на самого себя, Гарри пнул ближайшую скамейку, сильно ушиб пальцы на ноге и внезапно успокоился. Конечно, он поступил глупо, но, по крайней мере, это была первая явная глупость за этот месяц. Если учесть, что в прошлые годы он совершал разные и, как правило, опасные глупости практически каждый день, это серьёзный шаг вперёд. А после отработок у Амбридж, глядишь, он и язык за зубами держать научится. Не такое уж бесполезное умение, если не знаешь, кому можно доверять. Рассудив таким образом, гриффиндорец отправился дальше, стараясь выбирать хорошо освещённые коридоры. После того, что случилось в туалете Плаксы Миртл, юноша предпочитал избегать темноты, справедливо полагая, что слишком мало знает о тех, кто в ней прячется.
Ровно в пять часов вечера Гарри стоял возле кабинета Амбридж. Сделав глубокий вдох, он постучал и, услышав приторно-сладкое: «Входите», решительно толкнул дверь.
Внутреннее убранство кабинета на какое-то время повергло юношу в ступор. Гриффиндорец бывал здесь при каждом преподавателе Защиты от Тёмных Искусств, но ни при одном из них в кабинете не было подобного… убожества. Даже при Локонсе. От количества салфеточек, котяток и цветочков хотелось выть волком, а лучше развернуться и бежать, бежать, бежать, как можно дальше отсюда. Посреди всего этого разноцветного безобразия по-королевски гордо восседала Амбридж в очередной ядовито-розовой кофточке с очередным ядовито-розовым бантом на макушке.
«Неужели она не понимает, как омерзительно всё это выглядит?» - ошеломлённо подумал Гарри, с трудом заставив себя переступить порог и закрыть за собой дверь.
- Добрый вечер, мистер Поттер, - елейным голоском поприветствовала юношу профессор Амбридж.
- Добрый вечер, профессор, - выдавил из себя гриффиндорец, отводя взгляд от бесчисленного полчища котят на стенке.
- Прошу Вас, присаживайтесь, - преподавательница приглашающим жестом указала на стул, стоявший возле небольшого столика, накрытого цветастой кружевной скатертью, на которой лежал заранее приготовленный чистый лист пергамента.
- Что я должен делать? – тщательно следя за интонациями и словами и не отводя взгляда от пергамента, поинтересовался юноша. Он мог бы посмотреть Амбридж в глаза, но она наверняка воспримет это как вызов. Зачем ухудшать своё положение?
- Вы напишете для меня несколько строк, мистер Поттер.
Написать строчки? Всего лишь? Гарри удивлённо взглянул на Амбридж и полез в сумку за пером.
- Нет-нет, мистер Поттер, Вы воспользуетесь моим пером, - на стол перед юношей легло чёрное перо, длинное и тонкое, с до странности острым кончиком. Гарри поглядел на перо, после чего перевёл взгляд на Амбридж. Та, в очередной раз мерзко ухмыльнувшись, произнесла:
- Ну же, мистер Поттер, чего Вы ждёте?
Гриффиндорец ничего не ответил. Дотянувшись, он взял перо. Руку словно прошило насквозь током, заставив юношу охнуть и разжать пальцы. В голове отчаянно билась мысль: «Опасность!»
- В чём дело, мистер Поттер? – голосок Амбридж заставил парня передёрнуться.
- Всё… в порядке, профессор Амбридж, - с трудом выдавил из себя гриффиндорец, поднимая голову и глядя на преподавательницу. – Что
именно я должен написать?
- Я думаю, Вы догадываетесь, мистер Поттер, - мягко и сладко пропела женщина. – Вы напишете мне: «Я не должен лгать».
Гарри сжал зубы.
«Не стоит ухудшать своё положение. Она ведь только и ждёт, когда ты сорвёшься. Старая стервятница!»
- Хорошо, - процедил юноша сквозь зубы. – Сколько раз?
- Столько, сколько потребуется, чтобы урок был Вами усвоен досконально, мистер Поттер. Ясно?
- Разумеется,
профессор Амбридж, - издевательски-вежливо произнеся последние слова, ответил гриффиндорец. И тут же влепил себе мысленную пощёчину.
«Глупый поступок. Только что ты сам дал ей возможность увеличить количество отработок. А учитывая странное перо, на которое она возлагает какие-то надежды, ты серьёзно рискуешь».
- Ещё два дополнительных дня отработок, - сообщила министерская жаба, подтверждая мысли юноши. – Начинайте, мистер Поттер.
Брать чёртово перо в руки не хотелось. Ещё меньше хотелось плясать под дудку ставленницы Фаджа. Зато хотелось вскочить и с истинно гриффиндорским пылом высказать всё, что он думает и о Министерстве, и о нынешней политике, и о вмешательстве в дела Хогвартса, и об отношении лично к нему. Хотелось до посинения доказывать Амбридж, что Волан-де-Морт жив, здоров и полон сил. Ничего из этого Гарри не сделал. Вместо этого он, подавив все дурные предчувствия, осиным роем метавшиеся в душе, взял в руки чёрное длинное перо и медленно вывел на бумаге:
«Я не должен лгать», чтобы тут же его выронить, поражённо наблюдая, как те же слова кто-то невидимым стилом вырезает у него на тыльной стороне ладони.
- Что такое, мистер Поттер? Вы хотите что-то сказать? – голос Амбридж звучал приглушённо, словно доносился откуда-то издалека. Зато юношу вдруг оглушил другой голос, мерзкий и бестелесный.
«Наконец-то ты получил то, что заслужил, мелкий паршивец. Наконец-то я смогу заткнуть тебя, сломать тебя. Я заставлю тебя признаться во лжи. И ты раз и навсегда перестанешь путаться под ногами. Корнелиус будет мне благодарен за это, и, наконец, поймёт, что без меня Министерство не может существовать!». Противный голосок всё звенел и звенел, не переставая. До ломоты в висках, до разноцветных точек, мельтешащих под плотно закрытыми веками. Жестокие слова ядом вливались гриффиндорцу в уши. Когда монолог затих, превратился в едва различимый шелестящий шёпот где-то на задворках сознания, Гарри почувствовал себя так, словно его вываляли в грязи. Юноша медленно поднял голову и встретился взглядом с министерской жабой. Сомнений в том, чьи именно мысли он сумел услышать, у парня не было.
- А Вы ничего не хотите мне сказать, профессор Амбридж? – тихо и спокойно поинтересовался гриффиндорец. Не было ни злости, ни ненависти к министерской шпионке. Не было ни обиды, ни боли от несправедливых обвинений. Только холод в груди и ясность в голове.
- Почему же Вы молчите, профессор? Я, кажется, задал Вам предельно ясный вопрос, - голос юноши прозвучал мягко и вкрадчиво, разрывая в клочья сгустившуюся тишину. В нём не было ни угрозы, ни обвинений, но женщина испуганно отпрянула.
- К-как Вы с-смеете так со мной р-разговаривать, м-мистер Поттер?! – запинаясь почти на каждом слове, взвизгнула она.
- И как же я с Вами разговариваю, профессор Амбридж? – искренне удивился Гарри. Его голос, так и не утративший убийственной мягкости, обволакивал преподавательницу, словно паутина свою жертву. Так и не дождавшись ответа, юноша продолжил:
- Мне кажется, что я соблюдаю все правила приличия. Обращаюсь на «Вы», не забываю называть Вас профессором. У Вас нет ни одной причины для жалоб.
Амбридж нервно сглотнула, попыталась отвести взгляд. И не смогла. Пронзительно-зелёные глаза держали крепче самых прочных цепей.
- Я хочу услышать правду, профессор. Вашу правду. Неужели так трудно произнести вслух всё то, о чём Вы думаете?
Поток суматошно мечущихся мыслей вновь захлестнул юношу. Однако теперь разобраться в бессвязных чувствах и эмоциях оппонентки было невозможно. Одновременно с какофонией чужих мыслей Гарри услышал отголосок чьей-то чужой боли и чужого страха. Виски заныли сильнее. Боль была вязкой и мешала, как следует думать. Это уже происходило, и в прошлый раз он потерял сознание. Сейчас он не может позволить себе подобной роскоши. Лишиться чувств, словно какая-то кисейная барышня, на глазах Амбридж? Ну, уж нет!
- Долго мне ещё ждать, мэм? Или Вы язык проглотили?
Голос прозвучал на удивление ровно. Это хорошо. Министерская жаба не должна заподозрить, как ему тяжело разговаривать с ней и сражаться с эхом чужой боли, пытающимся завоевать его тело. Секунды изнуряющей борьбы с самим собой тянулись невыносимо долго. Гарри показалось, что прошла целая вечность прежде, чем он ценой огромного труда сумел поставить слабенький барьер между собой и чужими захлёстывающими эмоциями. Барьер не защищал в полной мере, но серьёзно ослабил воздействие извне. Мыслить стало проще.
- Ну же, профессор!
«Неужели это я? Неужели я могу быть таким?» - мысленно спросил сам себя Гарри и тут же спокойно и уверенно ответил:
«Да, это я. Я настоящий. Наконец-то я смог проснуться и перестать играть в чужие игры!»
Юноша сжал кулаки. В конце концов, он – это он. И он всегда был таким, просто слишком долго пытался следовать чьим-то правилам. Но почему он должен соответствовать каким-то меркам, установленным неизвестно кем и неизвестно для чего? Пора признать, наконец, что четыре года в Хогвартсе он был не самим собой, а второсортным актёром, играющим не свою роль, подстраивающимся под ожидания Дамблдора, МакГонагалл, других гриффиндорцев. Даже ожидания Снейпа он, сам того не желая, оправдывал. Хватит! Надоело!
- Это перо – тёмный артефакт, - так и не дождавшись ответа, холодно произнёс Гарри, продолжая пристально смотреть на враз растерявшую всю свою уверенность Амбридж. – Сомневаюсь, что его применение в школе было санкционировано Министерством. Поэтому я его заберу. Вы же не против, профессор?
С этими словами юноша положил чёрное перо в сумку и встал со стула.
- Надеюсь, это была наша последняя встреча. По крайней мере, в таком контексте, - Гарри поражался сам себе, но остановиться уже не мог, да и не желал. – Не забывайте о том, что я могу послать иск в Министерство. И, уж поверьте, я найду слова, которые убедят чиновников его принять. В конце концов, воспользуюсь деньгами, оставленными мне родителями. Всего доброго, профессор Амбридж.
И, не дожидаясь ответа, юноша вышел из кабинета, хлопнув дверью. Где-то в самом сердце Хогвартса едва слышно, будто вздох, прозвучало:
«Ты поступил правильно, мой Король».
***
Тоннель тонул в темноте. Слабенькое зеленоватое свечение, шедшее неизвестно откуда, совершенно не рассеивало сгустившейся здесь черноты. Она правила абсолютно и безраздельно. Но Лиз, пожалуй, впервые за этот чудовищно долгий час не было страшно. Эта тьма была… другой. Ласковой, убаюкивающей, почти домашней. Если бы не жутковатый хруст смутно белеющих на полу обломков, до странности напоминавших кости животных, не онемевшая щека и не вгрызающаяся в ногу боль, Элизабет, наверное, позволила бы себе лечь прямо здесь и заснуть, растворившись во тьме и небытие. Но волнение и боль продолжали гнать девушку вперёд.
Идти становилось всё труднее. Раненная нога начала странно неметь, совсем как щека, которую девушка совершенно перестала чувствовать. Лиз приходилось часто останавливаться и разминать каменеющие мышцы, чтобы сделать ещё несколько шагов. Пальцы давно уже стали липкими и скользкими от крови, которая никак не желала останавливаться. Голова кружилась, дышать внезапно стало труднее, а светлый арочный проём, неожиданно возникший впереди, приближаться не желал.
Элизабет в очередной раз остановилась, прислонившись спиной к влажной и холодной стене. Раненная нога дрожала и отказывалась слушаться. Лиз устало прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. Ещё так далеко идти! А у неё уже нет сил! Она так устала! Внезапно пол стал казаться не настолько мокрым и холодным, а валяющиеся на нём кости (теперь Элизабет окончательно уверилась в том, что это кости) не такими уж и жуткими. Так сильно захотелось лечь, свернуться калачиком, закрыть глаза и…
«Не смей даже думать об этом, слышишь, девчонка?! Ты почти пришла!»
«Нет, ещё далеко…. Я не могу…».
«Какое ленивое убожество досталось мне в преемницы! Ты хоть что-нибудь можешь, бездельница?! Хоть на что-нибудь годишься?! Заставь себя пройти эти жалкие десять метров!»
«Там больше, чем десять метров, а я устала, и мне больно!»
«Ты ни на что не годна! Только ноешь, и ноешь, и ноешь! Ты слабая, жалкая и никчёмная! Только такой человек может сдохнуть в двух шагах от помощи! Хотя я не знаю, можешь ли ты называться человеком?!»
Лиз возмущённо открыла глаза. Конечно, мужчины, зло и безжалостно надавливавшего на болевые точки, рядом не оказалось. Как и тогда в неработающем женском туалете Плаксы Миртл. Но его жёсткий холодный голос, не умолкая, звучал в голове. Кровь прилила к щекам девушки, гнев и обида придали ей сил. Элизабет двинулась вперёд, неуклюже подволакивая раненную ногу.
«Не смейте так обо мне говорить! Я не слабая и уж тем более не жалкая! Я просто устала! Я ранена!»
«Ты опять ноешь! И после этого ты смеешь говорить, что не слаба и не жалка?»
Арка, из которой лился манящий свет, обещавший помощь и защиту, действительно оказалась намного ближе, чем думалось Лиз. Девушка сделала ещё несколько невероятно тяжёлых шагов и рухнула на колени в шаге от колонны, обвитой каменной змеёй. Прислонившись виском к холоду мрамора, Элизабет чётко осознала одно: больше она уже не встанет. Просто не сможет. К горлу подкатила тошнота, а нога онемела окончательно. Мороз пробрался под одежду, нырнул под кожу и с кровью растёкся по всему телу. Борюсь с уплывающим сознанием, девушка пропустила тот момент, когда оказалась в зале не одна.
Старомодные сапоги возникли перед носом неожиданно. Лиз с трудом подняла потяжелевшую голову и практически безразлично посмотрела на вошедшего. Им оказался мужчина средних лет с серебристо-серыми волосами и льдисто-серыми глазами. Он был одет в ужасно старомодную, на вид средневековую, но богато расшитую одежду. Мужчина, не отрываясь, смотрел на Элизабет, и от этого ей становилось не по себе. Девушка почувствовала себя лабораторной мышью, которую исследует учёный. Под пристальным взглядом серых глаз ей хотелось провалиться сквозь землю.
«И так уже под землёй, - возразил внутренний голос. –
Куда уже ниже-то?»
- И то верно, - с усмешкой произнёс мужчина, опустившись на пол возле Лиз. Цепкие пальцы крепко ухватили её за подбородок и бесцеремонно повернули голову в сторону. Элизабет поморщилась, но не сказала ни слова. Во-первых, от мужчины веяло такой властностью и царственностью, что становилось ясно: он не станет её даже слушать. А, во-вторых, она была слишком сильно вымотана, чтобы произнести хоть слово. Впрочем, этот странный человек и не ждал от неё разговоров. Он молча изучил сначала ссадину у неё на щеке, потом рану на ноге. Затем, недовольно нахмурившись, покачал головой и голосом, не терпящим возражений, произнёс:
- Тебе нужно противоядие, причём срочно. Идём.
«Куда?» - хотела спросить девушка, но не смогла издать ни звука. Она попыталась объяснить мужчине, что теперь-то уж точно ничто на свете не сможет сдвинуть её с места, но и это ей не удалось. Реальность ускользала, как бы Лиз не пыталась за неё уцепиться. Всё тело наполнилось необычной лёгкостью, словно слизеринка внезапно попала в невесомость. Последнее, что девушка успела почувствовать перед тем, как её сознание окончательно погрузилось в темноту, как её довольно грубо подхватывают на руки и куда-то несут.
***
В вечернем Хогвартсе было своё очарование. Во всяком случае, так казалось Гарри, бредущему в неизвестном направлении. Отголоски чужой боли растаяли, необходимость тратить силы на поддержание барьера пропала, а на душе было легко и спокойно. Теперь, когда у гриффиндорца в руках был компромат, Амбридж перестала казаться серьёзной угрозой. Скорее мелким досадным недоразумением. Это не могло не радовать юношу, не спеша шедшего вперёд и время от времени начинавшего насвистывать себе под нос какую-то песенку.
Возвращаться в башню не хотелось до ужаса. Вряд ли Гермиона уже успела вернуться из библиотеки, где она проводила все свободные часы. Остальных же видеть не хотелось. Особенно Рона, становившегося с каждым днём всё более и более странным. Впрочем, бывший друг предпочитал не приближаться к Гарри и Гермионе, наблюдая издалека. Но каждый раз, когда взгляд Мальчика-который-выжил цеплялся за младшего сына семейства Уизли, в памяти всплывала жуткая угроза, брошенная им перед туалетом Плаксы Миртл. «Ты даже подружку свою защитить не в состоянии». Гарри не раз и не два за последнюю неделю спрашивал Гермиону, не случалось ли с ней чего-либо из ряда вон выходящего, однако подруга неизменно качала головой и горячо утверждала, что с ней всё в порядке. Но гриффиндорец не отставал, убеждая девушку не бродить в одиночестве по коридорам, особенно поздними вечерами. Каким-то шестым чувством юноша чувствовал, что брошенные Роном слова не пустая угроза.
Если уж быть честным до конца, то всё это – его вина. Чудовищная перемена в характере Рона, опасность, нависшая над Гермионой, о которой подруга даже не подозревает…. Всё это из-за того, что у него, великого Мальчика-который-выжил, никогда не находится времени на то, чтобы выслушать друзей и помочь им. Он вечно живёт только своими горестями и печалями. Наверное, Рон был прав, когда произносил свои обвинения на площади Гриммо. Умершие родители, уничтоженный философский камень, околдованная Волан-де-Мортом Джинни, погибший на кладбище Седрик…. Все несчастья и беды окружавших его людей происходили исключительно потому, что все носились с ним, будто курица с яйцом. А он воспринимал это как должное. И в итоге умирали и страдали другие люди. Вот она – ужасающая плата за его непомерный эгоизм….
Гарри тряхнул головой. Откуда эти мысли и гложущее чувство вины? Он не виноват ни в одном из перечисленных несчастий. Его родители погибли, защищая его, - это верно, но ему тогда был всего лишь год, что он мог сделать, чтобы изменить хоть что-то? Философский камень уничтожал не он, он даже не принимал такого решения. Джинни попала под влияние Волан-де-Морта не потому, что Гарри с ней подружился, а потому, что лорду Малфою захотелось отомстить мистеру Уизли, а Джинни оказалась слишком слаба, чтобы сражаться с душой Реддла, заключённой в дневнике. А Рон…. Рон – это Рон, и этим всё сказано. Что бы Гарри ни сделал, это могло вызвать отрицательную реакцию со стороны друга. А разговаривать с ним, пока он злится, было бесполезно. Рон был упрям, как тысяча ослов, верил только своему суждению и дулся подолгу. Разве Гарри виноват в тяжёлом характере однокурсника? Да, не поддержал вовремя, не помог, не показал правильную дорогу, но ведь он не нанимался нянькой для друга. Значит, он не виноват в том, что случилось с младшим Уизли.
«А то, как ты поступил сегодня с Амбридж? И как пытался поступить со Снейпом? Ты подавлял их волю, хотел подчинить их себе. Как бы ты их ни ненавидел, разве они это заслужили? Это было удивительно по-слизерински. Так мог бы поступить хорёк Малфой, но не ты. Или ты стал таким же, как и он?». Червячок вины и сомнений рос внутри, неумолимо вгрызаясь всё глубже в душу. Виновен, виновен, виновен! Юноша ускорил шаг, пытаясь сбежать от болезненного чувства вины, и вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Решение, молнией пронзившее его ум, было таким простым и естественным, что казалось странным, почему он раньше не додумался до этого. Если смерть и беда идут с ним рука об руку, поражая людей, которых он любит и ценит, то не лучше ли ему будет умереть? Сбежать от любви, дружбы и понимания в небытие? Так будет проще и, самое главное, так будет правильно. Вот же он выход! Гарри улыбнулся шальной улыбкой пьяного, развернулся и пошёл по направлению к выходу. Он сейчас же уйдёт из Хогвартса и отправится искать Волан-де-Морта. Юношу совершенно не волновало то, что из вещей у него только школьная сумка с учебниками, совершенно непригодными для войны с Тёмным Лордом. Важно было лишь принятое решение, казавшееся панацеей от всех бед. Ноги сами несли своего хозяина к выходу. В голове билась одна мысль:
«Только бы никто не попался на пути. Только бы я смог сбежать». Но удача была на стороне гриффиндорца: в полутёмных коридорах не оказалось ни души, а огромные тяжёлые двери без труда распахнулись, выпуская парня в морозный октябрьский вечер.
За спиной послышался стук закрываемых дверей. Порыв ветра мигом пробрался под лёгкую школьную мантию, заставив Гарри вздрогнуть и очнуться ото сна. Всё то, что мучило и терзало юношу, растворилось в темноте начинающегося октября. Вечерняя прохлада, разлитая в воздухе, прочищала мысли, расставляя всё по местам. Гарри понял, что чуть было, не совершил самую большую и последнюю глупость в своей жизни. Но не по своей воле. Гарри чётко осознавал, что сомнения, вина и желание сбежать из Хогвартса на поиски собственной смерти не были, не могли быть его собственными. Кто-то вместо него управлял его телом.
«Как призрак Реддла – Джинни». Страх пробрал юношу изнутри. Неужели он, как некогда Джинни, чей-то раб? Если он собственное тело отвоёвывает с трудом, то как ему бороться с Волан-де-Мортом?
«Мне нужно успокоиться. Нет поводов для паники. Возможно, страх тоже не мой. Как там говорят? Нужно глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть». Гарри шумно вдохнул прохладный чистый воздух, глядя на чёрную громаду Хогвартса. Древний замок неведомым образом внушал гриффиндорцу уверенность в собственных силах. Капля за каплей затопившая юношу паника уходила. Будущее перестало казаться беспросветным и бесперспективным. Шансы победить Волан-де-Морта медленно сдвинулись с отметки ноль. Даже возможное чужеродное вторжение в его разум перестало быть таким удручающим. Необходимо лишь быть собраннее и внимательнее. Ничего страшного. Всё в порядке.
- /Молодец, дитя моё. Я горжусь тобой!/
Эти слова заставили Гарри вздрогнуть. Он огляделся, но никого не увидел. Быстро сгущающиеся сумерки ловко скрывали предметы и движение от глаз.
- /Кто здесь?/ – немного нервно спросил юноша, сжимая в кармане палочку. В голосе прозвучал лёгкий испуг, но разум оставался холодным и ясным. В голове предельно чётко строился план возможного сражения. Заклинания одно за другим выстраивались в одну линию. Но из темноты донёсся лишь невесомый смех невидимки.
- /Не бойся меня. Я не враг/.
- /Тогда ты должен ответить мне, кто ты/, - сухо сказал Гарри, радуясь тому, что его голос прозвучал намного твёрже, чем в первый раз. Ответом ему было молчание. Но когда гриффиндорец уже почти вытащил палочку, начиная пятиться к Хогвартсу, голос зазвучал вновь.
- /Я Хранитель. Я охраняю древние тайны, до которых уже много лет нет никому дела/.
- /Тогда зачем ты их охраняешь? / - удивлённо спросил парень. - /Разве это не напрасный труд?/
- /Нет/, - в голосе Хранителя прозвучала усталая улыбка. - /Эти знания слишком опасны, если ими воспользуются злые умы. Я создан, чтобы хранить Великое знание, а затем передать его Кругу/.
- /Какому Кругу?/
- /Не мне тебе рассказывать об этом, дитя. Я всего лишь Хранитель/.
- /Но кто мне будет рассказывать? От меня всегда всё скрывают!/ - с досадой воскликнул Гарри, вспоминая всё понимающего Дамблдора и кудахчущую миссис Уизли. Хранитель снова тихо рассмеялся в темноте.
- /Не будь таким нетерпеливым, дитя моё, иначе тебе не победить в грядущей войне. Скоро ты получишь ответы на какие-то свои вопросы. На другие ответы должен будешь найти ты сам/.
- /То есть ты хочешь передать мне то Великое знание, которое хранишь? Зачем?/
- /Потому что ты Избран/.
Гарри ощутил глухое раздражение. Как же он устал от этой своей Избранности! Видеть в глазах окружающих какую-то странную надежду, ожидание великих свершений или подвигов и осознавать, что он может не оправдать их веру, злило юношу. И вот теперь он снова слышит напоминание о своей уникальности.
- /Не называй меня так!/
- /Но я говорю правду. От судьбы не уйдёшь/.
- /Человек сам волен создавать свою судьбу!/
- /Любой другой человек – да, но ты не можешь ошибаться. Твои ошибки могут привести к печальным последствиям. Я знаю, дитя моё, ты не любишь, когда тебя называют Избранным, но та Избранность, о которой говорю я несколько иная, отличная от той, к которой ты привык/.
- /Чем же она отличается?/ - недовольно спросил Гарри.
- /Входи и узнаешь/ - ответил Хранитель.
«Куда?» - хотел спросить Гарри, когда увидел, как рядом с главным входом в Хогвартс прямо в стене появляется новая дверь, высокая, украшенная бронзовыми завитушками. По обе стороны от двери жарко горели факелы, освещая ярким сиянием всё вокруг. Гриффиндорец удивлённо посмотрел на дверь.
- /Куда она ведёт?/
- /Это можно узнать, только войдя внутрь/ - ответил Хранитель. Юноша повернулся на голос и увидел мраморного орла, распростёршего могучие крылья. Орёл неподвижно глядел сапфировыми глазами в далёкое чёрное небо. Он был воплощением непоколебимой уверенности и стремления к свободе. Гарри сделал шаг к статуе.
- /Ты и есть Хранитель?/ - тихо спросил парень.
- /И да, и нет. Я – та моя личина, которую ты ожидал увидеть. Для тебя знания – это гордый и мудрый орёл. Для тебя знания – это свобода. А орёл – свободолюбивая птица. Для тебя я всегда буду орлом, дитя моё. А теперь иди вперёд и ни в чём не сомневайся. Твоё предназначение ждёт тебя там, за этой дверью/.
Гарри посмотрел на мраморную птицу, затем на резную дверь. Гриффиндорец почему-то верил Хранителю и знал, что за дверью нет никаких ловушек. Но страх был. Страх перед неведомым. Глубоко вздохнув, словно собираясь нырнуть в ледяную воду, Гарри Поттер взялся за прохладную бронзовую ручку и повернул её. Дверь бесшумно открылась. В последний раз гриффиндорец взглянул на Хранителя.
- /Иди же/ - сказал орёл, и Гарри вошёл.
***
Элизабет медленно открыла глаза. Ничего не болело, она лежала на мягкой постели и снова чувствовала свою ногу и щёку. Подняв руку и дотронувшись до щеки, Лиз обнаружила только шрам, моментально разглаживающийся под пальцами. То же самое происходило и с раной на ноге. Девушка удивлённо разглядывала абсолютно чистую и гладкую кожу на том месте, где совсем недавно кровоточил глубокий порез, когда её внимание привлёк тихий шорох. Она подняла голову и обнаружила недавнего знакомца сидящим в кресле напротив кровати. Мужчина неподвижно и задумчиво смотрел на неё. Лиз поёжилась. Сейчас, когда она могла нормально соображать, от его взгляда становилось гораздо неуютнее, чем прежде. Тем более что старшая Принстоун, наконец, вспомнила, кому этот взгляд принадлежит.
- Извините, что побеспокоила Вас, лорд Слизерин, - пробормотала она, пытаясь заполнить гнетущую тишину.
- Если не знаешь, что сказать, лучше молчать, а не говорить глупости, - сухо сообщил Слизерин, не двигаясь с места. Лиз на всякий случай кивнула и села поудобнее.
- А вопросы задавать можно?
- Можно, - милостиво разрешил Салазар. – Но прежде чем их задать, хорошенько подумай. От того, как ты спросишь, зависят мои ответы.
Элизабет поджала губы и задумалась. На языке вертелась не одна сотня вопросов, но с какого лучше начать?
- Что это было за существо? То, которое напало на меня?
- Тень, - последовал ответ. Лиз ждала продолжения, но его не последовало.
- И это всё, что Вы можете мне сказать? – поражённо спросила она.
- А что ты ожидала услышать? – насмешливо поинтересовался Основатель Хогвартса. – Ты спросила, что это было, и я ответил. Согласись, я дал более чем исчерпывающий ответ на твой вопрос.
Элизабет сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Злиться или обижаться на древнего и могущественного мага – гиблое дело. Тем более если он…. Тут мысль Лиз споткнулась. И новый вопрос созрел сам собой.
- Вы… призрак? – робко поинтересовалась девушка.
- Ещё один глупый вопрос, - отрезал мужчина. – Не имеющий, к тому же, никакого отношения к делу. Скажи, девчонка, я похож на призрак?
- Не похожи, - признала старшая Принстоун. – Но тогда… кто Вы?
- Салазар Слизерин, - раздражённо отозвался собеседник. – Основатель Хогвартса.
«Нет, говорить с ним невозможно», - с какой-то тихой злостью подумала девушка. И, медленно выговаривая каждое слово, произнесла:
- Вы можете мне сказать, хотя бы, куда я попала?
По лицу Слизерина скользнуло нечто, отдалённо похожее на улыбку.
- А ты ещё не поняла?
Элизабет только пожала плечами.
- Что за недоучки нынче пошли! – недовольно проворчал величайший маг древности. – Точно не знаешь?
Лиз ещё раз окинула взглядом комнату, воскресила в памяти зал, в который попала из тоннеля, и решительно покачала головой. Слизерин возмущённо хмыкнул, а затем, выпрямившись в кресле, с гордостью произнёс:
- Добро пожаловать в Тайную комнату, Элизабет Принстоун!
