Часть 4. В логове Джека-Потрошителя. Глава 10. ХудожникПрага, 1929 год
Канал Дьявола иначе еще называют Чертовкой. Говорят, что в честь некой жившей на его берегу прачки-ведьмы, которая была весьма невоздержанна на язык, и к тому же умела так виртуозно строить козни соседям, что о спокойной жизни они могли только мечтать. Может быть, так оно и есть. Основное же свое название, если верить местным легендам, канал получил за то, что его, якобы, выкопали, чтобы запереть на получившемся таким образом искусственно созданном острове жуткого монстра. Долгое время эти места считались опасными и связанными с темными силами, вроде оживших утопленников и местных водяных. Сейчас же это был весьма респектабельный район, который вполне бы мне понравился, если бы не одно обстоятельство — здесь меня настигло третье видение. На этот раз я увидел фигуру, описанную Владанной. Мужчина в черном плаще, цилиндре и маске стоял в окружении каменных стен, обратив лицо к потолку и раскинув руки, а у его ног лежало истерзанное тело женщины. Не самая приятная преамбула к разговору. Но было бы глупо добраться до места и просто уйти, впечатлившись очередным представлением собственного подсознания.
Постучав и, спустя пару минут, осознав, что мне никто не ответит, я толкнул дверь, которая запросто открылась. Войдя внутрь, я с любопытством огляделся. Мастерская Марка Аккермана мало чем отличалась от любой другой мастерской художника: мольберты, холсты, подрамники, кисти, коробки с красками, ветошь для обтирки кистей, банки с грунтовкой и много всего другого. Мне был знаком этот изысканный беспорядок. В бытность художником я и сам виртуозно умел его устраивать. Что же касается развешанных по стенам картин, их специфическая тематика сделала бы честь любому, даже самому высококлассному, борделю. На всех без исключения в масштабе «один к одному» изображались возлежащие на кровати женщины разной степени одетости. И если к жанру, в котором предпочитал работать Аккерман, возникали вопросы, отрицать его талант было невозможно. Не буду скрывать, все его полотна взяли меня за душу. А парочка — пробрала до самых печенок. Вернее, чуть ниже. Неприятно признавать, но я поймал себя на том, что завидую его мастерству. И даже хочу поменяться с ним местами. Не в том смысле, что иметь возможность рисовать девиц легкого поведения. В том, чтобы иметь возможность рисовать.
— Есть тут кто живой? — крикнул я в глубину помещения, убедившись, что даже несанкционированное проникновение не вызвало у хозяина никакого интереса.
— Да, — ответили мне, и хозяин, наконец, вышел навстречу гостю.
— Простите, я постучал, а дверь открылась, и я вошел, — я попытался несколько оправдать собственную наглость, одновременно разглядывая Марка. Полагаю, высокий мускулистый брюнет в одежде из китайского шелка, с татуировками и недешевыми золотыми украшениями в восточном стиле, нравился всем своим натурщицам. И не только вежливым обхождением и щедростью.
— Ничего страшного, — ответил мне Марк. — С кем имею честь?
— Густав Макферсон, частный детектив. Меня наняли, чтобы я помог разобраться с этими убийствами, — представился я. — Вы сможете ответить на несколько вопросов?
— Правда? Настоящий частный сыщик? И к тому же, судя по вашему акценту, американец. Это так соответствует устоявшемуся стереотипу, — Аккерман явно преувеличенно обрадовался знакомству. — Меня зовут Марк Аккерман. Очень приятно. Я тоже янки, как и вы. Пусть мой английский акцент не вводит вас в заблуждение. Он объясняется тем, что я почти все детство провел в Англии. Видите ли, папочка у меня посол. Акцент как-то сам ко мне привязался. Я его уже почти не замечаю. А вы ведете частное расследование? Это так интересно… — Марк, определенно, собирался посвятить меня во все аспекты, по которым он считает мою работу увлекательной, но из дальнего конца студии его окрикнул знакомый мне голос:
— Марк! Кто там?
— Не меняй позу, Аполина, пожалуйста! — отреагировал Аккерман, а я поспешил вклиниться прежде, чем художник продолжит свои разглагольствования:
— Скажите, Марк, вы когда-нибудь нанимали своих натурщиц с целями, иными, чем позирование?
— Я — профессионал, мистер Макферсон, — гордо заявил художник. — Я не прикасался к этим женщинам.
— Сюда приходил инспектор Скальник, чтобы поговорить с вами, — задал я следующий вопрос. — Это было давно, но вы, наверное, помните. Ходят слухи, что вы поспорили. Это так? — Аккерман кивнул. — Вы не могли бы сказать мне, каков был предмет спора?
— Могу. Он обвинил меня в том, что именно я, как сказали бы вы, являюсь здешней проблемой, — ответил Марк, и даже не знаю, чему я больше удивился: тому, что он ответил, или тому,
что он ответил.
— Он обвинил вас в том, что вы — убийца? — уточнил я.
— Да. Вы можете поверить в такую наглость? — спокойствие, с которым Аккерман рассуждал о предъявленных ему обвинениях, меня не то, чтобы ошеломило, но удивило, не буду отрицать. С подобной реакцией я сталкивался впервые. — Нет, вы подумайте! Я — убийца! Полный бред…
— Он объяснил свою теорию подробней? — естественно, поинтересовался я.
— Скорее нет, — пожал плечами художник. — Он просто меня обвинял. Не предъявил никаких доказательств, никаких улик, которые подтвердили бы его предположения. Боюсь, об этой милой гипотезе вам придется спросить его самого.
В принципе, пока других вопросов к Аккерману у меня не было, но даже если бы они и были, я предпочел бы задать их в другое время, когда он будет не так занят, как сейчас с Аполиной, которая снова подала голос:
— Ма-а-арк! Я устала!..
— Как я понимаю, мне пора, — констатировал я, заметив, что Марк тоже расслышал нотки раздражения в голосе дамы.
— Да, я должен вернуться к работе прежде, чем… — художник состроил мину, как ничто объяснившую мне, что со склочным характером Аполины он знаком не понаслышке. — Но вы можете зайти позже…
— Спасибо, — ответил я на любезное предложение и поспешил удалиться прежде, чем капризная натурщица оторвала голову посмевшему отвлечься от работы мастеру. Или отвлекшему его от работы мне. С ней не угадаешь.
В полицейском участке, предварительно справившись о нем у Сташека, Скальника я застал в его кабинете. Он был занят серьезным делом — рассматривал стоявшую на столе фотографию женщины с лицом, страшнее войны. Это позволяло сделать вывод, что и в личной жизни инспектор руководствуется не сердцем, а иными соображениями. Едва полицейский перевел взгляд на меня, я понял, что случилось то, о чем я знал с самого начала — наше сотрудничество закончилось. Теперь Скальник будет вести себя так, как обычно ведут себя люди его типа с представителями моей профессии — молчать. Не в прямом смысле, естественно. Просто теперь мне придется довольствоваться только той информацией, которую я сам сумею раздобыть. Но если Иржи Скальник считает, что это (или то, каким тоном он сообщил «Что вам надо, мистер Макферсон? Я собирался уходить!») меня остановит, он меня недооценивает.
— Я хотел спросить вас о Марке Аккермане, местном художнике, — игнорируя недовольный взгляд, спросил я. — Насколько я помню, вы говорили, что у вас по этому делу подозреваемых нет, а этот очаровательный господин утверждает, что это не так.
— А что такое? — легкая тень недовольства промелькнула по лицу инспектора. — Что именно он сказал?
— Он сказал, что вы обвинили его в этих преступлениях. Могу я спросить, почему? — продолжил я.
— Да, я рассматривал его как подозреваемого. А вы бы этого не сделали? — не сколько ответил, сколько отмахнулся Скальник. — Я же сказал, у меня нет времени для вас. У меня дела.
— И просить вас задержаться на минутку, чтобы показать дела других жертв, бессмысленно, — я не спрашивал, а констатировал.
— Разумеется, — подтвердил инспектор. — Я вообще не понимаю, почему вы обращаетесь ко мне с такой просьбой.
— Потому что мы вместе работаем над этим делом, — вопрос Скальника был риторическим, но я все же ответил. На что полицейский презрительно заявил:
— Не вместе. Я работаю на мэра, а не на проституток.
— А это значит, что клиенты у нас одинаково продажные, — улыбнулся я, направляясь к выходу, не видя смысла продолжать разговор. — За исключением того, что мои клиенты честнее и надежнее.
Не знаю, сделал ли он это для отвода глаз, или у него, действительно, были дела, но Скальник последовал за мной, сел в автомобиль и, излишне нервно хлопнув дверью, укатил. А я вернулся к Сташеку. Признаться, дела по предыдущим жертвам мне были нужны.
— Каз, мне необходима еще одна услуга… Мне нужно забрать кое-какие бумаги из кабинета Скальника. Можете меня впустить по старой дружбе? — я понимал, что прошу невозможное, но выбора не было.
— Боюсь, что нет, друг мой, это может стоить мне работы, — ожидаемо ответил Сташек, после чего многозначительно подмигнул. — А вот рабочие возле здания могли бы вам помочь. Правда, сегодня их нет…
— Понял. Спасибо за намек, — кивнул я и отправился обследовать окрестности полицейского участка.
Что подразумевал Казимир, я понял, когда, обогнув здание, вышел на ту сторону, куда выходили окна кабинета Скальника. Там вовсю велись ремонтные работы. Когда-то. Рабочие белили стены и красили оконные рамы, а потом, как это часто бывает, по какой-то причине покинули объект, оставив на прежнем рабочем месте строительные леса, по которым, как по лестнице, можно было добраться до нужного окна, что я и сделал. Но это было не единственной удачей. В принципе ли Скальнику не приходило в голову, что кого-то посетит идея пробраться в полицейский участок, или он считал, что его кабинет, как жена цезаря, неприкосновенен, но оконная рама оказалась не заперта, а просто притворена.
Пробравшись внутрь, я быстро ознакомился с документами, оставленными на столе, среди которых не оказалось ничего интересного, после чего переключился на картотеку. Естественно, дела Нади Бурковской, Анники Витти и Катарины Булгари были там, но ничего принципиально нового, чего не было бы в отчетах патологоанатома, там не нашлось. Разве что фотографии набережной и каменной ванны — мест, где нашли первую и третью жертвы. Возле каменной ванны, кстати, полицейский фотограф запечатлел Скальника и Милену, что навело меня на мысль о еще одной встрече с девушкой.
Еще одним предметом, привлекшим мое внимание, оказалось серебряное кольцо. Такое же, как то, что я снял с пальца статуи ангела в парке. При ближайшем рассмотрении оказалось, что кольца все же отличаются — нанесенные на них узоры были разными. Но то, что они, если можно так сказать, из одной серии, не поддавалось сомнению.
Здраво рассудив, что пройти через то, что прошел я, чтобы попасть в кабинет полицейского, и уйти с пустыми руками, будет неправильно, я переложил из картотечного ящика в свой карман кольцо и фотографии мест преступления, после чего, заслышав в коридоре шаги возвращающегося Иржи Скальника, поспешно ретировался тем же путем, что и пришел.
