Перед расколом.Лазутчики Сарумана появились совершенно неожиданно, хотя чутье подсказывало ему быть настороже всю дорогу. Кровь из шеи орка хлынула ему в лицо, на миг заставив позабыть о душевных беспокойствах, но как только алая пелена спала с глаз, он случайно заметил на периферии острого зрения мелькнувшие в солнечном свете блики, затерявшиеся в ее волосах. Она уже была здесь, оставила позади и лошадь, и обоз с продовольствием, за которым должна была следить, и тяжелый меч - и бежала к нему с одной только своей непостоянной силой в руке. Ему хотелось бы знать, что это только мираж.
- Лазутчики! Назад! - он увернулся от стрелы, рассекшей воздух в миге от его лица, и упрямый взгляд ледяных глаз все-таки нашел ее фигуру. Она спорила с Арагорном, пока он отвлекался на Гимли.
- Что ты здесь делаешь, Гермиона, уходи сейчас же! - он не сдержался, и злость и беспокойство, томящиеся в его сердце, прорвали заслоны бурным потоком. Она вскинула голову - брызнули в свете солнца ярким пламенем ее волосы.
- Я шла с вами не для того, чтобы быть очередным грузом! - взвился в воздух ее звонкий голос.
Он пересекся с дунаданцем отяжелевшими взглядами, на мгновение прикрыл глаза. Сомневаться не было времени.
- Ты уйдешь вместе с остальными женщинами. Сейчас же.
Она хотела возразить, уже набрала воздуха в легкие и вперила в него дикий неконтролируемый взгляд, но, отбрасывая прочь всякие противоречия, он решился на нечто непозволительное. Она не успела сказать и слова, когда он сомкнул свои пальцы на ее локте и сжал, ощутимо и, должно быть, больно, потому что она поморщилась. Еще ни разу злость в нем не боролась с раскаянием так рьяно, как в это мгновение.
- Я не смогу следить за тобой и боем одновременно. Я не хочу лишний раз подвергать опасности ни тебя, ни себя. Уходи.
Упрямство по инерции вскинуло свою дурную голову, но она не успела возразить, заметив его отчаянный взор. В нем томились и рьяное желание оставить ее позади и какая-то непреодолимая сила, и она не могла, не смела ее понять.
- Я...
- Уходи, Гермиона.
Он слишком редко позволял себе звать ее по имени, предпочитая обращаться так отстраненно что одному Мерлину было известно, на самом ли деле он желает говорить с ней - именно с ней, а не с очередной представительницей ее пола. Сейчас же, он сказал ей «Гермиона» уже два раза, и это было чересчур даже для такого беспокойного суматошного дня, особенно принимая во внимание их молчаливость в течение всего похода.
- Я не хочу, - она упрямо трясет головой, поджимает губы, как маленький ребенок, просто потому что не может признать свою слабость перед ним. Ни наследник королевского трона людей в этом мире, ни владыка Лотлориэна, ни предводитель роханцев - ни перед кем она не склонила бы головы и никому бы не уступила, точно зная, что никто из них не властен над ней. Но лихолесский принц...
- Я могу сражаться, я тоже воин! - она вырывает свою руку из его ослабевшей на миг хватки и вскидывает подбородок, собираясь и дальше стоять на своем, но забывает, забывает все слова, они разбиваются об его стальной жесткий взгляд и тонут где-то в глубине этих холодных глаз, так что она уже не помнит ни своих мыслей, ни того, что хотела сделать.
Почему он так смотрит на нее, после всех его слов - сказанных пусть и в запале чувств - после всего, что она узнала - ведь он не хочет видеть ее рядом, считая слишком безответственной и безалаберной, возможно, для серьезных битв - так почему он сморит на нее теперь с таким невыносимым беспокойством? Куда делось высокомерие и снисхождение, которые были с ним на протяжении этих проклятых дней похода?
- Леголас! - Гимли уже забрался на лошадь не без помощи Арагорна, впереди на них наступали несколько десятков орков верхом на - она не понимала, кого видит - волков ли, шакалов ли, и время поджимала все сильнее, а он продолжал смотреть на нее и молча сжимать губы в тонкую бледную линию, и ей казалось, что он сдерживает себя от чего-то непростительного - слова ли, жеста...
- Пожалуйста, - услышала она на выдохе и вскинула голову, всматриваясь в его обеспокоенные и какие-то по-детски печальные глаза. - Пожалуйста, уходи.
Это подействовало сильнее, чем угрозы и крики, чем увещевания или оскорбления с чьей-либо стороны. Она поняла, что не может не повиноваться, кивнула и кинулась прочь к обозам и оставшимся позади женщинам, чтобы помочь им. Кинулась так быстро, едва поспевая за собственным учащенным сердцебиением, словно боялась передумать на полпути и вернуться; и она понятия не имела, почему вдруг слушается его и почему, почему такой его голос действует на нее сильнее, чем все остальное.
Она оглянулась всего раз, едва успевая заметить его пристальный взгляд, направленный на нее и провожающий до склона с холма, у низины которого она оставила лошадь. Он еле заметно кивнул ей и побежал навстречу скачущему на коне Гимли, чтобы в один прыжок оказаться в седле.
У нее перехватило дыхание от этого зрелища - все в его движениях говорило о ловкости и непередаваемой, незримой никому силе. И хоть она злилась на него с тех самых пор, когда он отчитал ее во время празднования победы, чувство восхищения им никуда не делось.
По какой-то неизвестной причине об опасности она не думала вовсе, уверенная в том, что ни ей, ни лихолесскому принцу не грозит сегодня гибель от вражеских лазутчиков. Но люди были в панике, дети плакали и дрожали от страха, а женщины уже молились неизвестным ей богам, и лишь принцесса выглядела разгневанной. Дядя не позволил ей вступить в битву и точно так же, как ее саму, отправил вместе с остальными в низины, подальше от будущего поля боя.
Она ухватила лошадь за поводья и повела ее, упирающуюся, вниз к реке. За спиной уже раздавали крики и звуки бойни, предсмертный вой странного шакала и голоса бойцов Рохана. И вот сейчас она поняла, что нависшая над ними угроза реальна и опасна, и воины будут стоять до последнего вздоха, пытаясь защитить слабых. Ей не следовало уходить прочь, нужно было остаться, несмотря ни на что, остаться и защитить всех вместе с ним, но она все же отступила.
А вдруг - она мотнула головой, но мысль запуталась в ее растрепанных и нечесаных волосах - вдруг он погибнет от шальной стрелы? Глупая, как она могла покинуть поле боя!
Упрямая лошадь встала посреди дороги, и им пришлось остановиться, пропустить вперед остальных, а потом она почти пнула животное от переизбытка чувств, но это не помогло. Лошадь взбрыкнула, она выпустила поводья, и та ускакала прочь, оставляя ее одну. Принцесса с людьми были уже дальше десяти шагов от нее, и она медленно пошагала за ними, все время оборачиваясь и гадая, не может ли она вернуться и помочь, наплевав на просьбы и угрозы?
А потом ее сомнения потонули в реве со стороны скал, из-за уступов которых показалась голова орка и пары-тройки людей, выглядящих ничуть не лучше. Она слишком не вовремя сообразила, что меч, подаренный принцессой, остался под седлом ее сбежавшей лошади, и стиснула руку в кулак, мысленно проговаривая про себя все защитные чары, которые могла вспомнить.
Орки стекались к ним из-за холма и теснили к обрыву реки, и их положение нельзя было назвать выгодным, но они не смели отступать, зная, кого защищают. Он увернулся от стрелы, расчеркнувшей воздух дугой, и нанес несколько ударов по незащищенному горлу наездника. Гимли вывалился из седла чуть ранее и теперь неистово кричал, размахивая своим топором и срубая врага так, как если бы в нем было больше семи футов росту. Он повернул коня обратно и успел снести голову подобравшемуся слишком близко варгу.
Нигде не было видно Арагорна, и он начинал волноваться, и поспешил бы найти его, если бы краем сознания - не слухом даже - учуял опасность в низине, куда отправил ее, надеясь на безопасность скал. Она кричала, он распознал бы этот голос из тысячи других, и теперь от одного только звука начинал дрожать. Лук дрогнул в его руке, он развернул коня и, на скаку срубая голову упавшему с шакала орку, направился к низине.
Это чувство всепоглощающего страха уже становилось привычным и не так резало сердечные жилы, но он бы не хотел привыкать к нему, и лучше бы вообще никогда его не испытывал, но судьба тревожила его раз за разом, и, уже видя впереди ее фигуру посреди трех охотников Сарумана, лишь гневался на Эру за тяжкое испытание для всего его существа.
Она взмахнула рукой и отбросила в сторону двух - третьего настигла его стрела, и она обернулась, заранее улыбаясь и зная, кого увидит.
Ему нужно было возвращаться на поле боя, но он просто не мог оставить ее в таком месте, а потому спешился, вмиг оказался рядом с ней и, отбрасывая прочь все эти ненужные и бесполезные правила - писанные когда-то, кем-то, в совершенно другой королевской жизни и не для него - потянулся к ней и коснулся ее волос, ощутимо и осязаемо, чувствуя под своими грязными пальцами тепло ее щеки.
- Ты в порядке?
От его руки пахло чужой кровью и чужим потом, и до того, как он ее коснулся, она думала, что держит под контролем разбушевавшиеся эмоции, и вот сейчас готова доказать ему, что не бесполезна и может принести пользу и не быть в тягость, но... Все мысли в мгновение улетучились, едва заполошный вдох коснулся ее лица, едва она поняла, что чувствует на своей щеке его пальцы - тонкие, теплые и шершавые от рукояти меча и лука - хотя она думала, что они гладкие, словно мрамор, ведь весь он как из драгоценного камня, отполированный морскими волнами далеких невиданных берегов и южным ветром.
Она услышала его голос, чуть хриплый, несмотря на то, что он никогда не устает и не умеет запыхаться, и вдруг ей показалось, что она сейчас упадет ему в руки, забыв себя.
- Да, - она кивнула, опуская голову, чтобы он не заметил ее растерянный метущийся взгляд, - да, я в порядке. Спасибо.
Он вдохнул, ощущая ее слабый чуткий аромат, и опустил руку, сжимая пальцы, пытаясь удержать в них частицу ее тепла, а потом выдохнул и отвернулся. Конь ждал его в трех шагах от них.
- Я должен вернуться. Пожалуйста, догони остальных.
Она снова не пыталась противиться, и он отчего-то подумал, что это даже не форма его просьбы, а интонация делает свое дело, потому что она реагирует не на слова, а на тон, которым они были произнесены.
Она прикрыла глаза, пока он не видел, коснулась дрожащими пальцами волос в том месте, где он прикоснулся к ним, и, все еще не веря в происходящее и пребывая в своем мире, несмотря на опасность, реальную угрозу и ощутимую боль в боку, куда ее все же успели ударить носком сапога, чуть улыбнулась.
Он повернул обратно к обрыву, взглянул на ее замершую фигуру и пришпорил коня.
Она смотрела ему вслед и надеялась на удачу, а потом - совершенно неожиданно, неправильно, невозможно - услышала такой знакомый по, кажется, совсем прошлой жизни голос.
- Проклятье, Гермиона!
Она резко обернулась, и самообладание почти покинуло ее разум: словно из воздуха перед ней возникли фигуры ее друзей, и она узнала эти круглые очки и рыжие-рыжие волосы, хотя не могла ни представить, ни поверить, ни подумать, что они могли бы оказаться здесь.
- Гарри? Рон? - она бросилась к ним, спотыкаясь и чуть не падая, и упала им в руки. Они были реальны, как она сама, и мир в ее мыслях раскололся на части.
Позади на крик обернулся Леголас, заметил ее, и его сердце камнем упало в ноги.
