Перед концом.Битва за Минас Тирит была окончена. Люди собирали павших братьев, оплакивали умерших и возводили поминальные костры. Гермиона смотрела на разгоравшееся пламенеющее небо из окон вестибюля и горевала вместе с остальными. Слишком тяжело далась им эта победа, слишком многие не вернулись с поля брани. Она вздохнула, вспоминая свои последние перед финальной атакой мысли.
Пожалуйста, пусть он будет жив, пожалуйста. Кто угодно, только не он.
Если бы ее поймали с этими желаниями, Гермиона бы съела себя изнутри, но в тот миг ни о чем другом она думать не могла.
Неужели она готова заплатить такую высокую цену только за одну жизнь? Неужели она готова отдать все за одного человека? Никогда еще эгоизм не был в ней так силен.
Гермиона прикоснулась к холодному ободку Утренней звезды у себя на шее и закрыла глаза, вдыхая пепельный воздух, пронизанный смертью и всеобщим горем. Он отдал ей сердце, хотя и не должен был: ни закон, ни разум, ни гнев отца не позволяли ему сделать это. Но он сделал.
Неужели Гермиона не позволит себе утонуть в собственном эгоизме ради него, после всего того, что он для нее сделал?
Она знала ответ заранее, и он пугал ее.
Утро после битвы встретило ее бледным рассветом в палантире Белой Башни. Она вошла, когда Гендальф уже расхаживал вдоль залы, и выражение его лица была мрачнее тучи. Гермиона знала, что недавней битвой ничего не окончено, но сердце ее все равно защемило при мысли, что придется вновь испытывать судьбу.
- Фродо стал недосягаем для моего взора. Тьма сгущается над ним.
- Если бы Саурон одержал победу, - сказал Арагорн, - мы бы знали.
- Это лишь вопрос времени. За стенами Мордора враг вновь соберет свои силы. Десять тысяч орков стоят между Фродо и Роковой горой, - Гендальф обернулся к наследнику Исильдура, и Гермиона резко вздохнула – невыносимая боль была в глазах волшебника. – Я отправил его на смерть.
Арагорн задумчиво обвел взглядом своих друзей и покачал головой.
- Мы можем обеспечить Фродо свободный проход к горе.
Гермиона поняла, к чему он клонит еще до того, как дунаданец договорил, но это не помогло ей принять истину без нарастающего отчаяния. Гарри дернул ее за руку – что случилось? – но она не ответила. Только не это, только не теперь.
- Нам нужно выманить армии Саурона. Опустошим его земли и нападем на Черные Врата.
Даже Гимли подавился дымом из трубки. Гарри резко выдохнул, Рон выругался себе под нос. «Это самоубийство!». Гермиона смотрела на Леголаса. Он молчал.
- Нам не победить только силой оружия, это верно, - говорил Арагорн, каждым словом выбивая из Гермионы частицу ее души. – Но мы сможем отвлечь Саурона от других забот. Мы дадим Фродо шанс.
- Верная смерть, - кашлянул Гимли. – Никаких шансов на победу. Так чего же мы ждем?
Гермиона замотала головой, не в силах сдержать свои эмоции – что они творят, Мерлин! – и повернулась к Леголасу. Эльф взглянул прямо на нее, выждал секунду под ее умоляющим взором и кивнул.
- Согласен. Мы должны помочь Фродо.
Гермиона не смогла этого вынести. Все звуки потонули в гуле, нарастающем гуле, готовом затопить всю ее и заполонить отчаянием до самых краев. Она не слышала, что говорил Арагорн или Гендальф, не чувствовала теплой руки Рона на своем плече. Она медленно развернулась и побрела прочь из палантира.
Кажется, ее мозг включился на третьем ярусе, где Гермиона оказалась против воли. Она сидела на каменных ступенях витой лестницы и безучастно смотрела, как летают в воздухе трансфигурированные из листьев канарейки. В Средиземье таких не водилось, она знала, но эти птицы давали ей смутные воспоминания о доме.
Легкие шаги у себя за спиной Гермиона различила не сразу, но все же сейчас это получалось у нее лучше прежнего.
- Уйди, пожалуйста, - прошептала она, зная, что Леголас услышит. Меньше всего ей хотелось, чтобы он видел ее такой разбитой, потому что ничто на свете – она понимала – не поможет ей удержать его вдалеке от новой битвы, из которой он не вернется.
Эльф присел рядом с ней, осторожно проводя тонкими пальцами по мраморной коже ее кисти. Его руки были странно холодными, какими не были никогда.
- Гермиона, - выдохнул он – шепот далекой призрачной теплой страны рассвета и утренних звезд коснулся ее уха.
Она отвернулась, чтобы не видеть его ясных глаз. За ними кроется мудрость прожитых им веков, покой и смирение, подвластное лишь бессмертным эльфам, смелость духа, ярость тысячелетнего гнева, благородство, недоступное смертным, знания… знания, каких ей никогда не понять и не познать со всей ее упрямостью и стремлением. В них все, чего ей не достичь никогда. И лишь одного в них нет.
Он никогда не поймет, что стоит Гермионе его согласие на эту битву.
Потому что он бессмертный эльф, проживший на этом свете больше веков, чем все известные ей волшебники и волшебницы ее магического мира. Потому что он с высоты своих лет понимает цену благородству и щедрости души. И знает, что придется заплатить его народу и ему лично за процветание всех остальных, живущих на этой земле сейчас и потом.
Потому что она никогда не сможет принять его смирение как должное и никогда не сможет познать его в полной мере так, как он познал мир.
Ведь она – смертная, слишком юная для семисотлетнего эльфа.
Наверное, эту простую истину Гермиона поняла раньше, чем свои чувства к нему.
- Мы не выбираем себе судьбу, - тихо проговорил Леголас, беря ее хрупкую ладонь в свою. Его ледяные пальцы начинали пугать, но злость на него за его всепоглощающую мудрость и слепость одновременно затмевала в Гермионе другие чувства.
- Мы выбираем лишь путь, по которому нам следовать.
- И из всех возможных Вы выбрали путь, ведущий к смерти! – вскрикнула она, выдергивая свою руку из его. Слезы брызнули из глаз против воли, но Гермиона не собиралась их останавливать.
Леголас поднялся следом за ней, снисходительно улыбаясь.
- Не смотрите на меня так, будто все знаете, - зло прошептала Гермиона, отводя взгляд. – Не думайте, что понимаете все на свете. Это не так. Это совсем не так…
Леголас взял ее за подбородок и мягко повернул к себе. Гермиона сжала зубы, лишь бы не заплакать совсем.
- Если мы не сделаем этот последний шаг, будущего может не стать. Ни для меня, ни для тебя. Ни для кого бы то ни было в Средиземье и других мирах. Это тяжкое бремя, но его нужно встретить с достоинством.
Гермиона замерла, слыша это. Те же слова, что Хагрид когда-то, в другой далекой жизни, говорил Гарри. Те же слова, тот же посыл, с которым не сможет бороться ни один довод. И вон, он произнесен здесь.
- Скажи мне, ты бы удержала Гарри от его предназначения? – спросил Леголас, заглядывая ей прямо в душу, в самые потаенные ее уголки, ища понимания. – Он ушел на смерть, и ты его не остановила.
- Но он вернулся! – сдавленно прошептала Гермиона.
- Ты не знала об этом, когда смотрела ему вслед.
Она заплакала, тихо и смиренно, с той покорностью, которую не раз видела в глазах Леголаса. Он держал ее за плечи и печально улыбался сквозь полуприкрытые веки.
- Я не хочу, чтобы Вы шли на смерть… Я хочу, чтобы Вы остались.
Эльф медленно выдохнул.
- Я тоже. Больше всего на свете.
Гермиона взглянула на него и, наконец, увидела всю полноту его горя, скрываемую все это время за снисходительной мудростью. Отражение ее собственного отчаяния в его глазах настолько опустошили ее, что она без сил упала ему в руки.
- Это мое предназначение. Уйти к Черным Вратам и помочь Хранителю кольца исполнить свой долг.
В его голосе больше не было тихой печали, в нем бурлили бессильной яростью все чувства, которые он испытывал сейчас, держа Гермиону в своих руках. Она из последних сил сжимала тонкую ткань рубашки на его плечах.
- Я пойду с Вами, - слова вырвались из нее до того, как желание это осело в ее мыслях, но Леголас предостерегающе дернулся.
- Никогда. Ты останешься тут, в Минас Тирите, подальше от пропасти, в которую мы все упадем.
Колени Гермионы подогнулись, и она чуть не упала, повиснув на эльфе окончательно. Горе ее стало всеобъемлющим.
Леголас мягко опустил ее на ступени, сел рядом, сжимая ее дрожащее тело в своих объятиях. Его мысли были заполнены ею до самых глубин, его любовью к ней и горькой теплотой, которую она оставляла за собой, выжигая в нем душу.
Внезапно Гермиона расслабилась, отпрянула от него, поражая его ясностью взора.
- Вы не можете запретить мне находиться подле Вас.
Несмелая догадка забрезжила в его сознании, а Гермиона, со всей своей верой в собственную правоту, уже упрямо вскидывала голову.
- Я Ваша невеста, и вы не можете мне запретить оставаться в городе.
У Леголаса занялось сердце, робким трепетом отдалось в груди и зависло в пустоте, отражая в себе все его надежды и желания, о которых он не мог сказать даже самому себе.
Гермиона поразила его в самое сердце. Снова.
- Вы отдали мне Утреннюю Звезду, - не испытывая ни капли робости, продолжала она. – Я знаю, что это значит для эльфа. Вы отдали мне свое сердце, а я приняла его, и по вашим традициям я теперь Ваша невеста.
Такой радости, счастья и одновременно опустошающей печали Леголас не испытывал никогда.
- Ты знала об этом?
- Я изучила Вашу культуру на второй день после знакомства с вами. Арагорн мне помог.
Эта юная дева была мудрее всех эльфов его королевства. Она была чище, сильнее и ярче любой в его родных землях. Она была недосягаема.
- Ты знала, что значит мой подарок, когда принимала его… - пораженно прошептал он. – И все равно не отказалась. Почему?
Гермиона, наконец, осознала свою смелость и очнулась, склоняя голову. Ее томила робость и смущение, такие необычные для Гермионы.
- А вы не знаете?..
Он побоялся даже мысленно сделать предположение. Это казалось неосуществимым.
- Я… Я люблю Вас.
Земля ушла из-под ног эльфа. Это было немыслимо, невероятно, непостижимо для его понимания, даже после всего, что они пережили и что он понял, после всего, что ему довелось испытать к ней.
Леголас понял, что не может дышать.
Она смотрела на него вопрошающим взглядом, ожидая ответа, ожидая реакции, но он не мог произнести ни слова.
В один миг Гермиона стала для него его будущим, не заоблачным, а явным и осязаемым, не той мечтой, что казалась далеким полузабытым сном, не готовым воплотиться в жизнь.
Сейчас, здесь, она стала для него реальностью, полная энергии и любви к нему.
- Я отдал тебе свое сердце много лиг назад… Но не верил, что ты примешь его, - тихо произнес он на эльфийском, зная, что она поймет. – Теперь я не могу умереть. Я вернусь к тебе и проживу с тобой смертную жизнь.
Гермиона испуганно вздохнула, еще не совсем понимая, что значат его слова.
Леголас взял ее лицо в свои холодные коченеющие руки и улыбнулся, словно она была светом.
- Я выбираю удел смертных, - повторил он. – Моя жизнь теперь вся твоя, от первой и до последней минуты.
Гермиона снова тихо плакала. Он пальцем стер слезу с ее щеки и выдохнул. Никогда еще он не любил ее сильнее, чем в этот миг, и никогда она не казалась ему прекрасней.
Гермиона закрыла глаза, продолжая тихо лить слезы. Леголас приблизился к ее губам, их лбы соприкоснулись. Гермиона ощутила робкое дыхание свежего весеннего леса и утренней росы. Два вдоха до…
Арагорн нашел друга на лестнице.
- Леголас! Нам пора!
Он дернулся, обернулся, прожигая в нем взглядом дыру. Гермиона посмотрела в сторону будущему королю и печально улыбнулась.
- Я буду ждать Вас, - сказала она Леголасу. – Что бы ни случилось, я буду ждать Вас в этом городе.
Эльф поднялся, чувствуя, как возвращается к нему печаль. Но вместе с ней теперь он ощущал новые силы.
- Может, это просто ошибка, - сказал он, излучая тихую радость. – Может, нас не должно здесь быть. Но мы здесь.
Гермиона смотрела на его статную фигуру и улыбалась.
- Мы словно в легенде. В одной из тех, что берут за душу. В них столько страхов и опасностей… порой даже не хочется узнавать конец, потому что не верится, что все кончится хорошо. Как может все стать по-прежнему, когда все так плохо? Но в конце все проходит. И даже самый непроглядный мрак рассеивается.
Леголас поцеловал Гермиону в лоб и отпустил, спокойно и смиренно.
Она провожала его долгим взглядом, следя за удаляющимся войском из палантира.
Леголас прав. Грядет новый день. И когда засветит солнце, оно будет светить еще ярче.
«Такие великие легенды врезаются в сердце и запоминаются на всю жизнь, даже если ты слышал их еще совсем ребенком и не понимаешь, почему они врезались. Но мне кажется, мистер Фродо, я понимаю, понял теперь. Герои этих историй сто раз могли отступить, но не отступили. Они боролись, потому что им было на что опереться.»
