Глава 11И вдруг Рома почувствовал, что веревки на ногах ослабли. А потом свободу получили и руки.
Он открыл глаза. Пушкарев отпускает его? Просто развязал, как и обещал? А он-то, Роман Малиновский, расклеился, как мальчишка сопливый, испугался до одури, прощения просил, лепетал что-то, чуть не плакал. Внутри до сих пор все дрожит... Стыд-то какой, перед Андреем неудобно…
Рома неуверенно сел, оперся о стенку. Снова прикрыл глаза, пытаясь овладеть собой и отдышаться. От долгого лежания затекли и теперь болели и руки, и ноги, и все тело.
- Встать! - резкий окрик заставил Романа вздрогнуть и снова сфокусировать взгляд на все еще вооруженном захватчике.
Еще ничего не закончилось. Напрасно он расслабился и не напал, собрав последние силы, на этого вояку, пока тот был рядом с ним. Ведь были же у него в распоряжении какие-то секунды, когда ноги его были уже свободны, а Пушкарев, развязывал ему руки. И пистолет на это время в сторону отложил - как бы он иначе одной рукой веревки развязывал?
Идиот!
Трус!
Тряпка!
Упустил он этот момент - то с закрытыми глазами лежал, страхом скованный, то решил, что его на свободу отпускают, не рыпался. Из-за своей слабости и тупости снова не понял намерений противника. Да, тело сразу не слушалось, но попробовать перехватить инициативу он был обязан. А теперь что? На Жданова-то вообще нет никакой надежды…
- Встать, сказал!
Пушкарев снова находился напротив него, и в руке его был зажат пистолет. Жданов так и стоял у дальней стены, словно приклеенный.
Рома поднялся. Стоял с трудом, затекшие ноги не хотели держать, противно дрожали и подгибались. Кружилась голова и слегка мутило, видимо, от переживаемого ужаса.
Желваки ходили на лице Пушкарева ходуном. Испепеляя взглядом Малиновского, он чеканил слова отрывистым, хриплым от внутреннего напряжения голосом:
- Ты думаешь, нам нужна ваша убогая фирма? Ошибаешься. Нам она не нужна.
Вы сделали из моей дочери мошенницу, задурили ей голову, плюнули в душу, а теперь ты еще и клевещешь на нее?! Думаешь, она еще и воровка?! По себе судишь! Никогда в жизни Пушкаревы не брали чужого! Я никогда не поверю, что Катерина хоть копейку этих ваших поганых денег присвоит! И подкупить Пушкаревых нельзя, честь и доброе имя не продается!
Дуло пистолета поднялось и снова смотрело Роману прямо в лицо. Малиновский почувствовал, как по спине потекла струйка холодного пота.
Его не зарежут, мелькнула в голове жуткая догадка, его сейчас расстреляют, как врага рода человеческого. Как человека, недостойного жить.
- Раздевайся!
- Что? - Рома решил, что ослышался.
- Раздевайся!
- Зачем?
- Быстро! Снимай все свое барахло!
Он хочет его тоже унизить?
Или собирается пытать?!
Или...
В воображении сформировалась еще одна страшная мысль. Взбешенный псих хочет отстрелить ему...
Лицо Романа пошло красными пятнами. Стало жарко. Лицу жарко, а по спине струится холодный пот (странно, он и не знал, что так бывает, мелькнула коротенькая мыслишка на периферии сознания).
Рома перевел ошалевший взгляд на Жданова. Тот был серый, как стенка, возле которой он стоял.
Речевой аппарат, как последнее средство защиты, Рому все еще слушался:
- Вы что задумали? - забормотал он. - Вы же нормальный, разумный человек... Очнитесь... Прекратите...
В очередной раз за эту кошмарную ночь Малиновский был объят парализующим страхом. Даже собственный хриплый шепот вызывал в нем животный ужас.
Он сумел снова оторвать взгляд от пистолета и посмотрел Пушкареву в лицо. Ничего утешительного там не увидел. Решительный взгляд холодных глаз, хмуро сдвинутые брови, плотно сжатые в тонкую линию губы.
Это приговор.
Жданов отлип от стенки и медленно стал приближаться к ним.
- Стой, где стоишь! - последовал отрывистый приказ. Пушкарев даже головы не повернул, даже глазом не повел. - Еще один шаг и стреляю на поражение!
Андрей так и замер в нелепой позе, выставив одну ногу вперед.
- Валерий Сергеич, ну что же вы делаете, ну перестаньте, вы сломаете жизнь и себе и своей семье... - с растерянностью и уже с отчетливо слышимым в голосе отчаяньем попытался Андрей достучаться до сознания нападавшего. – Ну, простите его, он дурак, он совсем не то хотел сказать...
- Он сказал именно то, что хотел, - жестко перебил Пушкарев этот нерешительный лепет. И с негодованием в голосе продолжал:
- Вы считаете Катю мошенницей и воровкой, боитесь, что она украдет у вас компанию, которую сами же ей и навязали и хотите ее и МЕНЯ подкупить, чтобы я закрыл глаза на ваши преступления. Вы использовали мою дочь, соблазнили, растоптали ee как человека, смеялись над ней, обзывали последними словами, она до сих пор мучается из-за вас, а теперь вы хотите мне за все это заплатить. И спрашиваете меня, во сколько я оцениваю честь, совесть и душевный покой моей дочери.
И тут он сорвался на крик, снова обращаясь к Роману:
- Нет столько денег на Земле, понятно тебе?! Не откупишься! Не все можно искупить деньгами, за такие дела иначе расплачиваться надо! Раздевайся, я сказал! Считаю до трех! Раз!
Рома лихорадочно стащил с себя куртку и бросил на пол.
- Валерий Сергеич, все совсем не так...
- Быстрее! Все снимай! До гола! А то я за себя не ручаюсь!
Снял через голову свитер, уронил также себе под ноги. Непослушными пальцами расстегнул пуговицы на рубашке, руки были ледяными и дрожали…
Ботинки.
Брюки.
Носки.
Когда снимал носки и поднял ногу, чуть не упал - сильно закружилась голова.
Больше Роман не говорил ничего. Молчал. Будь, что будет. Пытался подготовиться к чему-то совершенно ужасному и уговаривал себя держаться достойно. Настраивался на борьбу до конца за свою жизнь и здоровье.
Он не будет больше скулить и уговаривать одуматься. Пока раздевался, удалось приблизиться к Пушкареву на пару шагов. Может, получится напасть?
Наконец, остался в одних плавках. Их не снимал. Стоять пытался ровно, с высоко поднятой головой.
Чувствовал себя совершенно беззащитным и несчастным в руках оголтелого маньяка. От холода и страха стучали зубы, он пытался их стиснуть, чтобы было не так заметно, а они не стискивались и все равно стучали…
Долго смотрел Пушкарев на это голое, дрожащее тело. Долго наслаждался явственно исходящим от Малиновского страхом.
Плавки снимать не заставил. Ни к чему это.
Сначала хотел на колени поставить и еще раз вынудить прощенья просить, но... передумал. Посмотрел на красное лицо с расширенными от ужаса глазами, послушал тяжелое, прерывистое дыхание и передумал. Отпустить решил. Хватит с него. Пусть убирается.
- Теперь ты. Сюда иди, - к Жданову обратился. - Снимай с себя все!
- Нет, - последовал короткий ответ.
- Нет? - Валерий даже удивился. Споры вроде закончились уже.
- Нет, - Андрей угрюмо, с вызовом смотрел на него. - Стреляйте, если хотите. Я виноват, стреляйте! А этот цирк ни к чему.
Валерий растерялся. Что теперь делать? На унижение Малиновского он уже полюбовался, удовлетворение от этого получил. Устал он и чувствовал, что выдохся. Да и сердце болит, не переставая, давно уже.
Хотел заставить их обоих раздеться и голышом выгнать вон. Чтобы поняли, что ничего они без своих денег не стоят, что такие же они, как все - обыкновенные люди из плоти и крови. Как все уязвимые, со страхом своим и болью. Может, поймут хоть чуть-чуть, как это больно, когда тебя топчут...
Рассудка он не терял ни на минуту, ярость и обиду, конечно, чувствовал, но не настолько, чтобы озвереть и в людей стрелять. Попугать только хотел…
- Но вы сделаете большую ошибку, - продолжал Жданов все так же угрюмо. - Вы не знаете всех обстоятельств. Я люблю Катю, а Катя любит… - запнулся, - во всяком случае, раньше любила меня, и, я думаю, вы причините ей сильную боль, если меня убьете. Кроме того, мне необходимо с ней поговорить. Если я не смогу этого сделать, Катя никогда не узнает, что я ее любил, а в инструкции написана полная чушь. Отпустите меня, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы убедить ее в этом.
И тут в кармане ждановского пальто ожил мобильный телефон. Ему кто-то звонил. Ночью. В пол третьего ночи.
Бодрая мелодия звучала совершенно неуместно, ворвалась в гнетущую атмосферу и нарушила драматизм момента.
Все так же стоя под прицелом, Жданов медленно вытащил из кармана телефон, в любую секунду ожидая окрика, запрещающего отвечать на звонок.
- Алло, - не глянув на дисплей, потому что не отводил взгляда от пистолета, настороженно ответил Андрей и тут же расплылся в радостной улыбке.
- Да, Катюш, добрый вечер, как же я рад тебя слышать!
…
- Нет, не сплю, ничего, что поздно.
…
- Ну что со мной может случиться? Конечно, у меня все в порядке, - голос его звучал мягко и ласково, а смотрел он в это время прямо в глаза Пушкареву.
