Принадлежащая туману

Его постель

— КАК ТЫ ВОШЛА СЮДА?!

Люциус схватил меня за плечи и толкнул лицом в столешницу с такой силой, что моя скула ударилась о её глянцевую поверхность с ужасным хрустом. Это было больно, но не шло ни в какое сравнение с агонией в моих пальцах, прищемлённых ящичком стола. Я бессвязно выла, не в состоянии даже думать от боли. От первого сокрушительного удара воздух вырвался из моих лёгких, а внутри поднялась волна тошноты, но теперь вес его тела придавливал меня к столу, отчего ящик защемил мои пальцы ещё сильнее, и я могла чувствовать и слышать, как трескаются и раскалываются мои кости — ещё немного, и их несомненно вырвет из суставов.

Мой вой превратился в пронзительный вопль, но потом он рывком швырнул меня назад, высвободив из ловушки, и я распласталась на полу в нескольких футах от него.

Пульсирующая боль в пальцах была настолько невыносимой, что я засунула их в рот все разом, но Люциус уже надвигался на меня широким шагом, и я была вынуждена отползти назад. Мои ступни в носках скользили по отполированному дубовому полу, и я смогла отодвинуться лишь на несколько футов, прежде чем он наклонился надо мной и потащил меня вверх, ухватив за мою — его — одежду.

— Скажи мне, как ты вошла, — прорычал он. Костяшки его пальцев, захвативших ткань на моей груди в горсть, впивались в кожу до синяков.

Но я не могла сформулировать ответ: мир вокруг меня кружился вихрем, мои пальцы горели огнём, а голова болталась, словно у птицы с переломанной шеей.

Я услышала, как Люциус зарычал от ярости; он хлёстко ударил меня по лицу — не сильно, но удар отозвался болью в покрытой синяками скуле.

— Отвечай на мой вопрос, грязнокровка! — потребовал он, наградив меня ещё одной жгучей пощёчиной.

— Какой вопрос? — пролепетала я. «Мои пальцы, мои пальцы.» Боль была настолько неимоверной, что я не имела представления, как совладать с ней.

— Как ты зашла в эту комнату?

Я нахмурилась, не в состоянии сосредоточиться, пытаясь отфильтровать его слова сквозь всепоглощающую боль.

— Через д-д-дверь.

«Мои пальцы. Господи помоги мне.»

В течение одного мгновения Люциус выглядел так, словно хотел ударить меня по-настоящему. Но он сдержался и сказал сквозь стиснутые зубы:

— Да, через дверь. Конечно, через дверь. Как ты открыла дверь?

Я попыталась вспомнить. Казалось, будто я сделала это годы назад, а не в течение прошедшего часа или около того.

Но потом я забыла ответить на вопрос, потому что… потому что… мои пальцы снова. «Мои пальцы, мои пальцы…» Я поднесла их к глазам и закричала от ужаса, сотрясаясь всем телом. Они не выглядели как нормальные пальцы — они выглядели, как расплющенные гусеницы: фиолетовые и чёрные, окровавленные, раздавленные, плоские, сломанные. Несколько ногтей отсутствовали, другие треснули и висели на кусочках кожи.

— Помогите мне, — выдавила я, посмотрев ему в глаза, пытаясь каким-то образом достучаться до него сквозь туман агонии. — Боль. Я не могу. Пожалуйста.

Его лицо осталось бесстрастным, и я подумала: «Он не собирается помочь тебе, Алиса. Он ненавидит тебя, помнишь?». Но потом он наполовину отвернулся, пробормотал что-то и через несколько мгновений притянул меня к себе, приобняв одной рукой, а другой поднёс к моим губам маленький пузырёк.

— Пей, — велел он мягко.

Сейчас я бы выпила и яд, если бы знала, что он притупит боль. Я покорно открыла рот и позволила ему влить жидкость внутрь. Она была очень горькой; мой язык и горло тут же начало покалывать, но потом волшебным образом боль стала отступать, слабеть, закручиваясь в себя, словно самопоглощающийся вихрь, уменьшаясь и утихая, пока она просто не исчезла… и я могла видеть, могла дышать, могла думать вновь.

— Спасибо вам, — прошептала я, расслабившись, почти прильнув к нему… желая, в состоянии эйфорического облегчения прогнать из разума осознание того, что именно он и был причиной моей боли.

Но Люциус не позволил мне оставаться в этом удобном положении. Он быстро встал, бесцеремонно опрокинув меня на спину.

— Ясно, что лишь таким способом я смогу добиться от тебя вразумительного ответа, — протянул он, направляясь обратно к туалетному столику.

«Ах, верно, — подумала я. — Ты — ублюдок, которому глубоко насрать на меня. Спасибо, что напомнил.»

Шатаясь, я с трудом поднялась на ноги и увидела, как он плавным движением задвинул ящичек, на шефлоте которого явно виднелась размазанная кровь. Я встретила взгляд Люциуса в отражении зеркала.

— Теперь ты можешь ответить на мой вопрос, Алиса, — сказал он. — Как ты вошла в комнату?

Я не могла понять, был ли он по-прежнему зол на меня… его голос был спокоен, но глаза… Я облизнула губы пересохшим языком. Это было так странно: быть в абсолютной агонии в один момент, и не ощущать даже толики её другой. Это дезориентирующее чувство было похоже на то, которое испытываешь при выходе из тёмной комнаты на слепящий свет.

«Сконцентрируйся, Алиса».

— Эм… Я прижала пальцы к… к подушке из воздуха, — правдиво ответила я, не видя никакой необходимости во лжи. — И она просто исчезла.

Он повернулся ко мне, и я заметила, что его лицо сильно побледнело.

— Дверь?

— Воздух. Он исчез, и потом я открыла дверь обычным способом.

Он смотрел на меня пристально, пронзительно, хотя без обычной презрительной усмешки.

— И почему же, могу ли я спросить, несмотря на мои недвусмысленные предупреждения, ты во второй раз решилась нарушить условия твоего… пребывания здесь?

Если я нуждалась в напоминании о том, что у меня было намного больше причин злиться на него, чем у него на меня, это слово и послужило таким напоминанием.

— Моего «пребывания»? — изгнание этой чудовищной боли оставило внутри меня огромную пустоту, которая теперь быстро наполнялась потоком ярости. — Вы имеете в виду мой милый краткий визит? Приятное пребывание в кругу любезных друзей? Давай называть вещи своими именами, Люциус. Моё заключение! Моё заточение!

Из-за собранных сзади волос черты его лица казались более резкими, более суровыми, чем обычно. Я съёжилась под его ледяным взглядом, наполовину ожидая, что он снова набросится на меня. Но он лишь поджал губы и сказал:

— Называй это, как пожелаешь, но это не меняет того факта, что ты умышленно ослушалась меня… вновь.

Я посмотрела на свои руки, восхитительно онемевшие, но по-прежнему деформированные и переломанные. Моя ярость вскипела, потом окрепла.

— Конечно, я ослушалась тебя! — выплюнула я, чувствуя, как гнев затопляет страх. — Ты вынудил меня, не так ли? Всё это время я ждала, как полнейшая идиотка, чтобы ты швырнул мне хотя бы малейшую частичку информации о том, кем, чёрт возьми, я являюсь, и что, чёрт возьми, делаю здесь, но ты не рассказал мне ничего. Ничего! Это — единственное, что я получила от тебя! — я подняла мои бедные, искромсанные руки. — А также ЗДОРОВЕННУЮ ЗАНОЗУ В МОЕЙ ЗАДНИЦЕ!

Я знала, что мои слова приведут его в бешенство, но не могла остановить себя. Мне было необходимо швырнуть ему в лицо всю мою фрустрацию, боль и ярость, прежде чем мужество оставило меня, или же прежде чем он сам остановил меня посредством физической силы.

Глаза Люциуса сузились и опасно заблестели.

— Ты многим рискуешь, разговаривая со мной подобным образом, — сказал он хрипло.

— Ох, давай, поугрожай мне ещё, ты, изверг! — огрызнулась я на него. — Что я теряю, нарушая твои идиотские правила, Люциус? Ничего. Я ничего от этого не теряю, зато приобрести могу всё, что мне необходимо. Я знаю, что тебе известно, кем я являюсь! В том самом ящичке, которым ты только что раздавил мои пальцы, лежит моя фотография! — лицо Люциуса больше не было бледным — оно было смертельно-белым. Игнорируя этот верный знак последующей жестокости, я безрассудно бросилась в омут с головой, — но потому что ты такой трус… или же просто ублюдок, что продолжаешь скрывать это от меня, то, разумеется, я собираюсь разузнать всё сама…

— Замолчи! — прошипел он предостерегающе.

— Я НЕ ЗАМОЛЧУ! — я словно вновь обрела дар речи после всех этих недель — плотину прорвало, и теперь ничто не могло остановить меня: ни выражение его лица, ни тот факт, что он угрожающе надвигался на меня, или что мне приходилось быстро уворачиваться, чтобы не попасться ему в руки. Слова лились из меня неудержимым потоком, — по крайней мере, у тебя могло бы быть достаточно чести, чтобы объяснить мне, что такого ужасного я сделала тебе, чтобы заслужить подобное обращение! Да, и раз уж мы заговорили об этом, ты мог бы просветить меня, что эта злобная корова сделала со мной сегодня в обеденной комнате…

— Я предупреждаю тебя, грязнокровка…

— Заслужила это тоже, не так ли? Бог ты мой, должно быть, я изрядно подпортила жизнь вам обоим…

— Ты замолчишь сейчас же…

— …чтобы вы захотели причинить мне такую сильную боль, обращаться со мной так жестоко, словно… словно два злобных животных…

— Ни слова больше…

— …не говоря уже о том, что ты сделал с той несчастной леди, которую ты держишь взаперти наверху…

— ТИХО!

— Я полагаю, одна из них — твоя жена, хотя я не рискнула бы даже предположить, кто именно…

Он бросился вперёд и с силой ударил меня по щеке. Шатаясь, я отступила на несколько шагов и, поскользнувшись, едва не упала. Неловко извиваясь, я смогла удержать равновесие. Я выпрямилась, прижимая ладонь к щеке, и свирепо посмотрела на моего противника.

— Почему бы тебе не засунуть мои пальцы обратно в ящик и не переломать их снова, ты, свинья? — сказала я низким дрожащим голосом.

— Лучше не искушай меня, — ответил Люциус зло. Он тяжело дышал, и одна прядь его длинных волос выбилась из причёски.

Он сделал глубокий вдох, усилием воли взяв себя в руки. Он тщательно заправил свободную прядь за ухо, потом поправил манжеты рубашки, распрямляя их под широкими обшлагами жаккардового фрака. Когда он наконец вновь посмотрел на меня, его лицо выглядело абсолютно спокойным.

— Теперь, — его голос был ровным, а тон лёгким, словно всё это время мы вели учтивую беседу, — ты снимешь каждый предмет одежды, который принадлежит мне.

Внезапный тошнотворный страх вцепился в моё сердце когтями, но я решительно выдержала его взгляд и с вызовом ответила:

— Нет.

Его рот изогнулся в колючей улыбке, и я поняла, что он нащупал трещину в моём мужестве.

— Но почему нет, дорогая? Давай же, Алиса. Либо ты выполнишь это требование самостоятельно, либо я сделаю это за тебя. И уж поверь, пожалуйста, это неприятное занятие не доставит мне ни малейшего удовольствия.

И я поверила ему. Но я бы скорее отправилась в ад, чем сдалась бы сейчас.

— Да что с тобой не так?! — выплюнула я.

Он сделал несколько шагов по направлению ко мне.

— О, со мной всё в порядке, дорогая. Ты можешь начать с броши.

— Почему ты просто не скажешь, за что так сильно ненавидишь меня?

Ещё один шаг и Люциус был достаточно близко, чтобы коснуться меня рукой, хотя он не сделал этого. Слегка наклонившись вперёд, от тихо сказал:

— Брошь, Алиса.

Я подняла мои изуродованные, бесполезные руки.

— Я не могу, Люциус. Ты сломал мне пальцы, помнишь? — преувеличенно любезным голосом я продолжила: — Ты ведь помнишь, не так ли? Это случилось примерно т-три минуты назад, когда мы стояли перед тем туалетным столиком… Я сказала «стояли», но, конечно, на самом деле я имела в виду…

— Ты хочешь ещё одну пощёчину, грязнокровка? — грубо оборвал меня Люциус.

— О да, прошу тебя, — ответила я саркастично. — Но только если избивая девушку ты чувствуешь себя большим и могучим!

Мы стояли со скрещёнными взглядами, сверкающими от взаимной ярости… не касаясь друг друга, но каким-то образом сталкиваясь, схватываясь в борьбе.

Странное выражение проскользнуло по лицу Люциуса, похожее на то, что я видела после нашего столкновения в моей спальне… нечто вроде жёсткого, негодующего желания… настолько тесно переплетённого с отвращением и ненавистью, что оно было скорее оскорбительным, чем лестным.

У меня перехватило дыхание, когда я почувствовала опасную новую энергию в воздухе… но потом он опустил взгляд и, склонившись надо мной, начал отстёгивать тяжёлую драгоценность от ворота моей рубашки. Он был осторожен, чего я совершенно не ожидала. Когда он расстегнул застёжку, его пальцы скользнули по моей коже в почти ласкающем жесте, отчего всё моё тело покрылось мурашками.

Я стояла абсолютно неподвижно, проклиная стремительный ток крови в моих венах и свой лихорадочный пульс. Как всегда, его близость привела меня в полнейшее смятение — я просто не могла контролировать почти химическую реакцию моего тела на его присутствие, на электризующий разряд, который исходил от него…

После его чрезмерной жестокости это неожиданно мягкое прикосновение оказало на меня убаюкивающее, почти транквилизирующее воздействие.

— Пожалуйста, Люциус, — прошептала я. Его лицо было всего в нескольких дюймах от моего; я могла чувствовать тепло его дыхания на коже моей шеи. — Просто скажи мне моё имя.

Его рот сжался в твёрдую линию, но он не ответил. Вместо этого он освободил брошь от ткани и поднял руку; я сначала подумала, что он хотел дотронуться до моего лица, но он просто положил драгоценность на высокое бюро позади меня. По-прежнему избегая моего взгляда, он протянул руки к моим ключицам и, просунув большие пальцы под ворот тяжёлой накидки, стянул её с моих плеч.

Я почувствовала, как дорогой материал упал в кучу вокруг моих лодыжек. Досадуя на собственную непредусмотрительность, я подумала: «Вот уходит твой шанс на спасение. Тебе стоило просто бежать».

Я не знала, что мне теперь делать. Понятно, я не собиралась позволить этому мужчине раздеть меня догола. Нужно было найти какой-то способ остановить его… Лесть? Мольбы? Уговоры? Пинок в чувствительное место?

Я почувствовала краткое натяжение материала на задней части шеи, когда Люциус стянул с меня белый оперный шарф; так же как и накидка, шарф упал в кучу вокруг моих ступней. В теле Люциуса ощущалось тугое напряжение, как у тигра перед прыжком. Я поняла, что мы оба ожидали какой-то реакции с моей стороны. И ни один из нас не знал, какой именно она будет.

«Сколько слоёв, Алиса? — подумала я. — Сколько слоёв прежде чем ты сломаешься?»

— Люциус, — прошептала я снова, не смея говорить громче из страха, что он может услышать дрожь отчаянья в моём голосе. — Почему ты не хочешь сказать мне моё имя?

Как и прежде, мой вопрос остался без ответа. Обхватив мои запястья одной сильной рукой, он медленно поднял их над моей головой, а другой рукой потянул кашемировый свитер вверх. На мгновение я была ослеплена и опутана роскошным материалом, и когда он снял с меня свитер, сильнейшее чувство беззащитности охватило меня, вызвав румянец на щеках и дрожь в теле.

Я была почти парализована от нерешительности и замешательства. Это слишком сильно походило на интимный ритуал между двумя возлюбленными; но то, что происходило сейчас, не было актом любви — это было актом ненависти: неизмеримой, непостижимой ненависти, пронизанной тончайшими нитями желания…

После его чудовищной, безудержной ярости и жестокости, я задалась вопросом, на самом ли деле Люциус так хорошо контролировал себя, как это казалось. Теперь я сомневалась в этом. Его ярость всегда была близка к поверхности, словно тлеющие угли, покрытые слоем сухого дерева. Одной искры было достаточно, чтобы разжечь пламя.

Его пальцы не спеша расстёгивали пуговицы атласного жилета, но в этой неспешности мне чудилась издёвка.

Я всё ещё не могла заставить себя каким-то образом отреагировать на происходящее. «Что самое худшее, что он может сделать, Алиса? Он не может причинить тебе ещё больше боли, чем уже причинил, или унизить ещё сильнее, чем уже унизил. Если только… Нет. Он же не собирается…»

С тихим шелестом жилет упал на пол. Теперь на мне остались лишь рубашка, брюки и носки, и осознание того, что под ними я была абсолютно обнажённой, было невыносимым.

Словно прочитав мои мысли, как это случалось слишком часто и с удивительной точностью, Люциус сказал, растягивая слова:

— Скажите, мисс Кэрролл… считаете ли вы разумным для молодой леди входить в спальню джентльмена одной посреди ночи? — его голос был обманчиво шелковистым. — Не должна ли она ожидать определённых последствий столь нескромного поведения?

Моё сердце словно прыгнуло в горло и теперь весьма успешно блокировало мои слова.

— Нет, я н-не думаю так, — запинаясь ответила я. — Я имею в виду… Я д-думала, что ты не… не… ты сказал, что ты н-никогда… — я смолкла, чувствуя, как горят щёки.

Что я могла сказать? Ты обещал не насиловать меня? Я не могла сказать это… Только не это слово, когда всего в несколько футах от нас стояла эта огромная пышная кровать, а я сама стояла перед ним, загнанная в угол, раненная и беззащитная. Только не тогда, когда в его глазах мерцал этот свет — голубое пламя закованное в лёд.

Люциус наклонился вперёд с едва заметной улыбкой на губах.

— Действия мужчины не всегда совпадают с его уверениями, Алиса. Думаю, тебе это известно.

— Действия джентльмена должны совпадать с его уверениями, — парировала я голосом, который был намного тоньше, чем я желала.

Его улыбка стала глубже.

— Как мало ты знаешь о джентльменах.

Я гневно посмотрела на него.

— Я знаю, какими они должны быть. И мне совершенно ясно, что ты таковым не являешься.

— Неужели? Какая удача. В таком случае, мне нет нужды вести себя по-джентльменски из боязни не оправдать твоих ожиданий.

Я прикусила губу. Слова были моим единственным орудием против него, но он всегда, всегда находил способ обернуть их против меня. Холодная, липкая тревога медленно расползалась по моему телу, подавляя магнетическое притяжение, которое я чувствовала всего несколько мгновений назад.

— Н-но я думала, что ты. Что я… что я внушаю тебе отвращение, — я громко сглотнула, потому что эти слова были всё равно что удар по синяку, который и без того мучительно болел.

Огненный блеск в глазах Люциуса вспыхнул и стал ярче.

— В самом деле, — сказал он мягким, тихим голосом. Я резко вздохнула, когда он протянул руку к моему лицу и коснулся щеки, скользнув большим пальцем по моим губам. Я плотно сжала их, но их закололо от его прикосновения. Его зрачки полностью расширились, словно у ночного хищника. — И всё же… возможно… возможно, я могу чувствовать… определённое… влечение…

Моё сердце дико забилось. Это… это было неизведанной территорией. Неизведанной, дезориентирующей и ужасающей. Так долго я жаждала добиться похвалы от него или… или чего угодно вместо этой длинной, изнурительной кампании ненависти и презрения, которой я вынуждена была противостоять. Но теперь я чувствовала себя не умеющим плавать человеком, нырнувшим в слишком опасные и глубокие воды. Я хотела уважения, а не… не… этого…

Внезапно я отвернула голову и попыталась проскочить мимо него. Рука Люциуса рывком схватила меня и потянула назад, а потом он прижал меня своим телом к высокому бюро позади. Одним неуловимым плавным движением его руки скользнули под подол рубашки и опустились на мои бёдра между слоями ткани. Его глаза впились в мои, и в их жидких глубинах плавленного серебра я ясно прочла насмешливый вопрос: «От какого предмета одежды ты желаешь избавиться дальше?».

Я должна была что-то сделать. Неважно что.

Я выпалила первые слова, которые пришли в мою голову:

— Ты боишься меня, не так ли?

Плечи Люциуса заметно напряглись. Его зрачки уменьшились и сфокусировались, а выражение лица стало жёстким.

— Что? — это слово было едва слышным шёпотом. — Что ты сказала?

Я не знала, что именно я сказала, но мои слова отвлекли его, и это побудило меня повторить их более твёрдым, сильным голосом:

— Я сказала: «Ты боишься меня, не так ли?».

Губы Люциуса презрительно скривились.

— Это довольно экстраординарное заявление для девушки в два раза меньше и слабее меня.

— Ты больше и сильнее меня, но ты боишься. Это очевидно, — это было довольно рискованно — нарочно разжигать его ярость вновь, но я не видела другой альтернативы, которая могла бы остановить Люциуса, прежде чем он раздел меня догола или вынудил делать что-то, к чему я была совершенно не готова. Или и то, и другое.

Его глаза сузились и внезапным рывком он притянул меня к себе, склонился к моему уху и тихо сказал:

— Значит, я боюсь? Тебя? — его руки сомкнулись вокруг меня в тесном объятии. — Как легко я мог бы раздавить тебя, жалкая маленькая грязнокровка, — словно желая продемонстрировать это, его руки больно стиснули меня, и если я когда-то сомневалась в том, что под слоями его дорогих одежд скрывалась недюжая сила, то теперь мои сомнения были полностью развеяны. — С каким хладнокровием, с каким равнодушием я мог бы сделать это.

От шока и недостатка воздуха я почти теряла сознание. Казалось, мои рёбра вот-вот треснут; я не могла дышать, потому что его объятие было слишком крепким, почти сокрушительным, потому что он держал меня слишком близко…

— Если ты не боишься, то скажи мне моё имя, — выдавила я с трудом.

Его хватка ослабла. На мгновение я подумала, что он собирается отпустить меня, но затем, к моему ужасу и смятению, он схватил мои запястья и теперь силой заставлял меня отступать к постели.

— Глупая девчонка, — пробормотал он, и я не успела ни запротестовать, ни попытаться оттолкнуть его, когда он приподнял меня и швырнул на роскошное парчовое покрывало. — Мне нет никакой причины осыпать тебя милостями, — и он подмял меня под себя своим телом.

— Нет… подожди, Люциус! Что ты… Отпусти меня! — Мой план полностью провалился: его гнев лишь усилил ужасающее пламя в его глазах. Повинуясь инстинкту, я попыталась столкнуть его с себя и почти подавилась от боли, которая пронзила кончики пальцев и молнией стрельнула вверх по рукам. По-видимому, болеутоляющее средство действовало лишь тогда, когда я ничего не трогала. Чтобы не потерять сознание во второй раз, мне пришлось раскинуть руки широко в стороны.

Руки Люциуса запутались в моих волосах, оттягивая их назад с такой силой, что мне пришлось изогнуться, прижимаясь к его телу. Вновь склонившись к моему уху, он прошипел:

— Останови меня. Докажи, что ты можешь сделать это. Покажи мне.

— Что ты имеешь в виду?! — прокричала я. Как я могла остановить его? Я не могла даже исцарапать его лицо. — Пожалуйста, не… Я не хочу… Я не могу…

— Попытайтесь, мисс Кэрролл, — и потом его рот прижался к моему — жёстко, до синяков — и его язык раздвинул мои губы, заглушая мольбы и протестующие крики.

На мгновение я застыла, охваченная внезапным, парализующим чувством клаустрофобии, которое пересилило инстинкты борьбы и бегства. Но потом его сокрушающий вес стал невыносимым, и я начала бешено извиваться, пинаясь и пытаясь вывернуться из-под него. Я попыталась приподнять ноги, но Люциус просто раздвинул их коленями, и ещё сильнее придавил меня своим весом к кровати. Я могла чувствовать давящее, твёрдое, слишком реальное проявление его желания, но в отличие от первого раза, в моей спальне, моё тело не отвечало взаимностью: вибрирующая эйфория, которую я испытала тогда, была совершенно противоположна чувству чистейшего, ледянящего ужаса, которое охватило меня сейчас.

Он слегка приподнял лицо, и сказал, касаясь губами моих губ:

— Вы не пытаетесь остановить меня мисс Кэрролл… означает ли это, что вы не хотите, чтобы я остановился?

Но я не смогла ответить, потому что он вновь прижался к моему рту в удушающем сокрушительном поцелуе. Одна его рука высвободилась из моих волос, скользнула вниз и пробралась под край рубашки. Всё моё тело содрогнулось при прикосновении его пальцев к моей обнажённой коже. Я отдёрнула голову, оцарапав нижнюю губу о его зубы, и закричала — пронзительно, изо всех сил.

Я знала, что это было бесполезно. Кто мог помочь мне? Воющая леди?

Воющая леди и кричащая девушка, обе абсолютно беспомощные.

Но оказалось, что мои крики возымели действие: Люциус разжал кулак, стискивающий мои волосы, а его другая рука выскользнула из-под рубашки и накрыла мой рот. Он подождал, пока я не прекратила трепыхаться, прежде чем заговорил вновь:

— Ну, мисс Кэрролл? Достаточно ли вам этой демонстрации моего страха? Видите, как я трясусь от ужаса перед вами?

Он отнял руку от моего рта, словно желая услышать мой ответ. Я гневно посмотрела на него, тяжело дыша и глотая слёзы паники. Я пылала от ярости. Значит, вот почему он делал это? Пытался преподать мне урок?

— Я надеюсь, ч-что ты находишь это чрезвычайно забавным, — огрызнулась я. — Потому что я ничего забавного в этом не вижу.

Я попыталась сесть, но он вновь крепко прижал меня к постели.

— Забавным? Ах, должно быть, вы думаете, что я подшучиваю над вами, мисс Кэрролл? Доказываю точку зрения? Нет, боюсь, это не так.

Мой желудок сжался.

— Тогда что именно, чёрт возьми, ты делаешь?

— Мне кажется, это совершенно очевидно, дорогая.

— Ты имеешь в виду, что н-насилуешь меня? — я заставила себя выплюнуть это уродливое слово ему в лицо. — Потому… потому что именно это ты и делаешь. Я не являюсь добровольным партнером. Я не даю тебе своего согласия ни на что.

— «Изнасилование» — это такое пошлое, безвкусное слово, Алиса. Уверен, ты согласна со мной.

— Что?!

— Английский язык так богат; тебе стоит найти более творческий подход к нему.

Теперь я была уверена, что он издевался надо мной… забавлялся со мной. Уверена, но не полностью.

— Да иди ты нахуй, — выпалила я яростно.

Он улыбнулся, должно быть, из-за бесполезности моего ответа.

— Что ж, это можно назвать и так… не очень элегантно, но какое-никакое начало…

— НЕТ, ЛЮЦИУС! ИДИ ТЫ НАХУЙ! Я знаю, что ты боишься меня, ты, трус! — улыбка на его лице тотчас же исчезла, но я решительно продолжила, — почему ты так боишься моего имени, Люциус? Разве ты не знаешь, что страх перед именем лишь усиливает страх перед тем, кто его носит?! Сам факт того, что ты отказывашься сказать его мне, доказывает, что ты боишься меня!

Я ожидала какой-то реакции, но не той, которую я получила.

Люциус отпрянул, словно ошпаренный, выпустив меня из своей хватки. Он вскочил с кровати и несколько мгновений просто пялился на меня с неверящим, даже потрясённым выражением. Он заметно побледнел, и жидкий жар в его глазах охладел и затвердел, так же как расплавленная лава внезапно превращается в гранит.

Я с трудом поднялась, в то время как он отвернулся и отошёл от кровати.

Волна облегчения прокатилась по моему телу, смывая остатки страха и смятения. Я не знала, что было такого в этих словах, что вызвало такую внезапную, поразительную реакцию в Люциусе, но я была рада этому.

Неужели, он действительно собирался изнасиловать меня? Нет… не думаю. Но я не могла быть полностью уверена в этом. На самом деле, я даже не была уверена в том, что опасность уже миновала.

Как долго кошка играет с мышью, прежде чем инстинкт убивать возобладает?

Я соскользнула с постели и посмотрела на дверь. В попытке добежать до неё не было особого смысла, потому что он однозначно поймал бы меня. А физического контакта с этим мужчиной мне уже более чем хватало. Я отошла от кровати не желая стоять слишком близко к ней, и остановилась в середине комнаты, дрожащая и неуверенная.

Профиль Люциуса был бесстрастным, нечитаемым. Он подошёл к одному из гардеробов и вынул что-то похожее на большое коричневое покрывало. Он встряхнул его, и я увидела, что это было нечто вроде длинной плотной робы.

Без дальнейших церемоний он швырнул её мне. Она приземлилась в кучу у моих ног.

— Раз уж ты пренебрегаешь той изысканной одеждой, которую я предоставляю тебе, можешь носить это.

Эта роба не была «надлежащей одеждой» как таковой, но это был шаг в верном направлении. Я видела, что материал был тяжёлым и плотным — полная противоположность откровенным халатам, которые я носила раньше.

— Спасибо, — пробормотала я неловко, всё ещё пошатываясь от страха и смятения, и более чем настороженная этой внезапной переменой в его поведении.

Люциус приподнял бровь.

— Ну? Чего ты ждёшь?

Я думаю, в этот момент мы оба вспомнили о моих сломанных пальцах: я шумно вздохнула от досады, а он издал низкое раздражённое рычание.

Тонким голосом я начала говорить:

— Может я просто…

— Нет, — коротко отрезал он.

Он подошёл ко мне широким шагом, рывком развернул меня спиной к себе, и прежде чем я успела осознать, что происходит, стянул с меня рубашку через голову.

Защищаясь от его взгляда, я скрестила руки на обнажённой груди, но он уже поднял робу с пола и быстрыми небрежными движениями обернул её вокруг меня. Затем он опустился на колени, схватил ткань моих брюк на уровне коленей и просто сдёрнул их вниз.

У меня не оставалось другого выбора, кроме как с сожалением высвободить ноги из штанин. Мои пальцы зацепились за материал, я покачнулась, и мне пришлось опереться о плечо Люциуса, чтобы не упасть. Он воспользовался этой возможностью, чтобы стянуть с меня носки. По какой-то причине этот жест показался мне до странности нежным, почти родительским. Но когда он поднялся, в выражении его лица не было ничего нежного или родительского.

Прежний Люциус — слишком хорошо знакомый мне язвительный и высокомерный Люциус — вернулся.

И я почувствовала облегчение. Этот Люциус не чувствовал ко мне «определённого притяжения». Этот Люциус ненавидел меня и питал ко мне отвращение. Поступки этого Люциуса я могла… нет, не контролировать, но, по крайней мере, предсказать. В большинстве случаев.

В течение нескольких секунд мы стояли, глядя друг другу в глаза, обмениваясь невысказанными оскорблениями. Изгиб его губ, жёсткие линии в углах его рта ясно говорили мне, что бояться его намерений — это честь, на которую я в данный момент не имела даже права надеяться. Мои собственные мысли были менее замысловатыми, но я надеялась, что он ясно понимал, кем я считаю его: извергом и свиньей.

Он первым отвёл взгляд, но я не чувствовала себя победительницей, потому что по едва заметной гримасе на его лице было понятно, что он попросту не желал больше оскорблять свой взор тем отвратительным видом, который я являла собой. И вот так он вернул меня на прежнее место — где-то под его пятками.

Я безмолвно смотрела, как, грациозно двигаясь по комнате, мужчина собирает разбросанную одежду. Собрав всё в одну кучу, он прошагал к камину и швырнул одежду в пламя.

Непроизвольный крик сорвался с моих губ.

— Что ты делаешь?! — воскликнула я. Конечно, я уже могла довольно точно предсказать его ответ.

Люциус наградил меня своей самой ледяной усмешкой.

— Ты же не ожидаешь, что я буду носить эту… загрязнённую одежду вновь, не так ли?

Мои щёки вспыхнули, а горло сжалось от ярости и обиды. Да, это действительно был он. Меня наполнило знакомое чувство негодования, но теперь оно сопровождалось сильным, более глубинным потоком облегчения. Какая в этом была ирония, что я расслабилась при виде отвращения в его глазах. Как это было странно, что я обрадовалась, услышав нотку презрения в его голосе.

Я поняла, что он желал остаться один.

Быстро, спотыкаясь, я покинула комнату, не смея и не желая посмотреть ему в глаза напоследок. Мои собственные глаза были наполнены слезами. Слезами смятения, фрустрации, гнева, но больше всего… облегчения.