Глава 11. То, о чём ты молчишьЛиф платья неизвестные мастерицы расшили жемчугом. Маленькие бусинки складывались в цветы и спускались к юбке: она была очень пышной, громоздкой. Гермиона повернулась на месте, чтобы рассмотреть себя получше в большом зеркале.
— Ты отлично выглядишь, — сказала Джинни, подавая ей тонкие белые перчатки.
Пока Гермиона надевала их, подруга вплетала в её волосы такие же жемчуга, какие были на платье. Она то шептала слова заклинаний, то использовала простые шпильки.
— Для надёжности, — объяснила Джинни.
Гермиона не удержалась и провела рукой по причёске: её волосы ещё никогда не были уложены так идеально. Кажется, она вообще ни разу в жизни не выглядела настолько хорошо. Но внизу, в зале, уже ждали гости, о чём Джинни тут же напомнила ей.
Миссис Поттер подмигнула Гермионе на прощание, шепнула, что скоро они станут совсем близки, а потом растворилась. Гермиона пыталась найти её взглядом, но видела только длинный коридор, выстеленный красным ковром.
Она хотела поскорее увидеть отца, но рядом никого не оказалось. И Гермиона вдруг вспомнила, что отец не придёт, ведь её родители не приняли приглашение.
«А кто принял?», — лихорадочно пыталась вспомнить Гермиона, пока шла к залу.
Она ускорилась и теперь почти бежала. Странно — юбка совсем не мешала ей. Гермиона открыла двери зала нараспашку и замерла, там, рядом с Роном, уже стояла девушка. Гермиона хотела разглядеть её, но вдруг какой-то мужчина схватил Гермиону за руку и потащил прочь от новобрачных и их гостей.
— Я… мне нужно.
Мужчина остановился. Он стоял совсем близко, но Гермиона не видела его лица. Хотя он держал её за руку, Гермиона понимала, знала наверняка, что не сможет дотянуться до него.
— Ты можешь положиться на меня хотя бы раз, — сказал мужчина.
И Гермиона тут же узнала этот недовольный тон, этот голос….
— Малфой, — выдохнула она и проснулась.
***
— Ты сегодня сама не своя, — произнесла Джинни, глядя на Гермиону в упор.
Той оставалось только отрицательно покачать головой. Гермиона решила, что лучше всего будет сказать полуправду, и легко призналась:
— Мне приснился плохой, — она исправилась. — Странный сон. Но ничего более. Я в порядке.
— Что за сон? — поинтересовалась Джинни, подходя к витрине с ролексами. Разглядывая часы, она то и дело отвлекалась и смотрела на Гермиону.
Пришлось пересказать сон, упустив часть с узнаванием — ту, что больше всего тревожила Гермиону.
«Почему мне приснился Малфой? — спрашивала она у невидимого советчика. — И пусть в этом нет ничего слишком странного, ведь мы довольно много времени проводим вместе в последние недели… Но ведь мне снились его слова, и это чувство…»
Она потрясла головой, за что получила ещё один встревоженный взгляд от Джинни, и нахмурилась:
— Ну хватит. Не смотри на меня так, я бы не стала ничего скрывать от тебя.
«Ничего слишком важного», — отметила про себя Гермиона и продолжила, пытаясь заглушить голос совести:
— Давай лучше выбирать подарки.
Джинни согласилась с ней и начала прицениваться к часам. Гермиона вставляла короткие комментарии: о продукции ролекс ей было известно в основном то, что говорил отец. Ему нравилась эта фирма. Может быть, именно поэтому Гермиона вспомнила об их магазине в магловской части Лондона, когда Джинни спросила, не знает ли она случаем, какие часы лучше подарить Гарри.
«Отец… его не было со мной в том сне», — меланхолично отметила Гермиона, отвечая на вопрос Джинни.
Та выбирала между часами с чёрным и красно-коричневым ремешком. Гермиона голосовала за второй вариант. Джинни соглашалась с ней, но беспокоилась: вдруг Гарри больше понравились бы чёрные.
Продавщица — женщина средних лет с красивыми ореховыми глазами и чётко обозначенной сеточкой морщин возле них — включилась в обсуждение и убедила Джинни брать часы с красно-коричневым ремешком.
— Давно стоило бы попрощаться с убеждением, что мужчины любят только чёрные аксессуары. К тому же ваш муж ведь ещё молод, — улыбнулась она.
— Вполне, — рассмеялась Джинни и заплатила за часы (Гермиона обменяла ей деньги, высчитав разницу между валютой двух миров — благо, она делала это не в первый раз).
— И если он будет поменьше работать и беречь себя, то даже не состарится в ближайшие пару лет, — добавила Джинни, когда они оказались на улице.
Шёл мелкий снег. Ветер бросал его в прохожих. Гермиона постаралась прикрыть глаза ладонью, но вышло не очень.
— Ты ведь понимаешь, что Гарри не сможет работать меньше. Иначе он просто перестанет быть собой, — напомнила Гермиона, щурясь.
Они с Джинни как раз пересекали привычную границу и возвращались в магический мир.
Здесь Джинни тоже собиралась сделать несколько покупок. Следуя за ней — Джинни заранее наметила нужные лавочки, — Гермиона думала о том, что сейчас Косой переулок ничуть не отличается от той же Риджент-стрит (если не учитывать размеры, конечно). Маглы и волшебники готовились к Рождеству, ждали его и украшали свои лавки еловыми ветками, игрушками и затейливыми гирляндами: у магов они светились благодаря чарам.
Джинни затащила её в магазин игрушек. Они с Гарри постепенно собирали подарок для Джеймса.
— Ему нужна большая мягкая игрушка, — говорила Джинни. — Может, медвежонок…
Она подошла к полке, на которой один за другим восседали мягкие медведи: чёрные, коричневые, бежевые и даже один зелёный. На некоторых медведях были бабочки, на других нацепили колпаки. Большого бурого мишку, размером с Джеймса, нарядили в синюю мантию.
Джинни рассмотрела каждого из них, а потом начала засыпать вопросами продавца. Её интересовали материалы, из которых сделали игрушки, могут ли медведи петь и где изготовили каждого из них. И пока она пытала подошедшего к стеллажу пожилого мужчину в фирменной мантии — «Детская радость», — Гермиона безуспешно пыталась выкинуть из головы отголоски странного сна.
Стоило Гермионе закрыть глаза, и на ней снова было это непозволительно красивое платье, и она бежала куда-то, а потом чувствовала, как Малфой хватает её за руку и увлекает за собой…
— Гермиона! Гермиона! Да что с тобой происходит?
Видимо, Джинни уже несколько минут пыталась до неё докричаться. Гермиона растеряно посмотрела на подругу, которая сжимала в руках выбранного медведя — тёмно-коричневого в жёлтой мантии.
— Мм… ничего, — ответила она, не надеясь, что Джинни ей поверит. — Хороший медведь.
Джинни закатила глаза:
— Хватит притворяться, Грейнджер.
Она всегда называла Гермиону по фамилии, когда начинала злиться. Пришлось опять сказать полуправду:
— Я волнуюсь из-за завтрашней защиты проекта. Кингсли сказал, что стоит собрать сводную комиссию: в неё войдут лучшие волшебники министерства и несколько сторонних экспертов.
— Вот что, — кажется, Джинни ей всё-таки поверила. — Знаешь, Кингсли говорил о твоём проекте с Гарри. Хотя тебе и не стоило этого знать, — она подмигнула Гермионе. — И твоя идея ему очень понравилась, Кингсли назвал её «просто блестящей», так что… Вряд ли комиссия решит иначе.
Гермиона слабо улыбнулась и поблагодарила Джинни. Как же ей хотелось волноваться только из-за этого, ну и ещё из-за того, что может выкинуть Долфорд. Пока он ограничился тем, что перестал с ней разговаривать. От этого Гермиона совершенно не страдала. Трейси, кстати, тоже начала её игнорировать, участвовала в бойкоте и Лора. Обе девушки не забывали время от времени кидать на Гермиону осуждающие взгляды.
«Но ведь всё это сущая ерунда, — размышляла Гермиона, когда они подошли к стенду с куклами. — И при мысли о завтрашнем заседании я волнуюсь, но не так, как в те минуты…»
Она предпочла не додумывать мысль до конца и отбросила её в сторону. К тому же кукла нужна была Гермионе, а не Джинни. Поттеры уже купили подарок для своей племянницы.
— Доминик любит кукол со светлыми волосами, — сообщила Джинни.
Гермиона кивнула и взяла в руки куклу с густой копной золотистых волос.
— Не жалеешь, что придётся пропустить рождественский приём? — поинтересовалась Джинни.
Она сняла с полки красавицу с большими чёрными глазами, на ней было шикарное бальное платье — тёмно-красное с многослойной юбкой.
— Да о чём тут жалеть?
Джинни, видимо, имела другое мнение на этот счёт, но спорить не стала. В конце концов, Доминик была её племянницей, и она не могла всерьёз винить девочку за то, что та родилась 23 декабря.
В этом году Флер и Билл решили устроить для Доминик, которой исполнялось три года, большой семейный праздник. Кроме родственников пригласили Гермиону и, конечно, Сьюзен. Когда выяснилось, что празднование совпадёт с рождественским приёмом — по просьбам магов его решили провести немного раньше — и придётся отказаться от похода на ежегодный бал, никто спорить не стал. Но, судя по всему, Джинни жалела о возможности выбраться в свет. Насколько Гермиона знала, никто из приглашённых к Узли-Делакурам (порой она называла их так про себя, чтобы отличать семью Флер и Билла от просто Уизли, Уизли-Джонсонов и Уизли-Хальстонов*) не разделял её чувств. Сама Гермиона точно не стремилась оказаться на ежегодном приёме. Чего она там не видела — ловушек с омелой, милующихся пар, Кингсли, произносящего торжественную речь? Всё это было довольно мило, но совсем неоригинально.
Гермиона предвкушала отличный вечер у Билла и Флер, и заранее радовалась, представляя, как маленькая Доминик лучезарно улыбнётся, увидев куклу.
После долгих сомнений она всё же выбрала самую первую модницу — с золотистыми волосами. Джинни одобрила её решение, посетовала на то, что Джеймсу не нужны куклы (Гермиона воздержалась от реплик в духе: «Всё в твоих руках») и потащила Гермиону в кондитерскую Шугарплама. Там играли рождественские песни, и у самой двери стояла огромная полка с подарочными наборами.
Джинни закупалась шоколадными лягушками и тыквенным печеньем, а Гермиона, разглядывая эти наборы и прислушиваясь к завываниям неизвестной певицы, вдруг поняла, что ей бы хотелось вписать ещё один пункт в свой список рождественских подарков.
«Вот только нужен ли Малфою подарок от меня? И что ему дарить? Шоколадные лягушки?»
Она вспомнила, как Малфой скривился на ярмарке, когда ему предложили это лакомство в качестве приза, и, не сдержавшись, рассмеялась. Джинни посмотрела на неё с подозрением и покачала головой. Гермионе оставалось только притвориться невозмутимой и задать Джинни какой-то бессмысленный вопрос. К счастью, та почти сразу попала в эту ловушку. Или только сделала вид.
***
Драко договорился с Грейнджер, что он придёт к ней вечером на полчаса. Завтра Грейнджер защищала свой проект, и она не хотела засиживаться допоздна. Всё это Грейнджер написала в своём вчерашнем письме, и Драко не стал с ней спорить. Сначала он хотел предложить ей перенести встречу, — в конце концов, их планы насчёт Лавгуд и Блейза не были такими уж важными, — но, подумав, не стал этого делать.
— Она ведь сама назначила это время, — сказал Драко перу, прежде чем взять его в руку и написать ответ.
И вот теперь он стоял в её гостиной, смотрел на маленький стол и понимал, что принял правильное решение.
Поздоровавшись, Грейнджер жестом попросила его сесть. Драко отметил, что на столе уже стоит кружка с чаем.
— Остыл, наверное, — прокомментировал он, дотрагиваясь до чашки.
Грейнджер фыркнула:
— Переживёшь.
Потом она точно вспомнила что-то, посмотрела на Драко серьёзно и придвинулась ближе. Он сглотнул.
— Малфой… тут такое дело, я решила поставить защиту на камин. Так что, — Грейнджер взяла со стола бумажку. — Вот пароль. Постарайся запомнить его или храни там, где никто не сможет найти.
Всё это совсем не понравилось Драко. Он поставил чашку на стол, взял из рук Грейнджер бумажку и протянул, пытаясь скрыть охватившее его беспокойство:
— Решила подумать о безопасности? Неужто отвергнутые поклонники угрожают?
Она натянуто улыбнулась:
— Да. Целая толпа.
Драко дотронулся до её руки, сжал холодные пальцы:
— И это всё?
Стоило спросить: и это всё, что мне нужно знать, Грейнджер? Ты ничем не хочешь поделиться? У тебя проблемы? Но Драко смог выдавить из себя только эти три слова. Правда, кажется, даже их было слишком много. Грейнджер покраснела и высвободила руку.
— Конечно, всё, — отчеканила она, не глядя ему в глаза.
«Не доверяет», — понял Драко, сопротивляясь детскому желанию отодвинуться от Грейнджер как можно дальше.
Вечер явно не задался, он неохотно пил чай и чувствовал себя обманутым.
***
Драко не заметил, когда Грейнджер успела вернуть ему хорошее настроение. То, что это сделала она, он знал наверняка. Грейнджер смотрела на него как-то по-особенному, будто хотела сказать: «Не злись, пожалуйста».
И он поддался ей. Оттаял, хотя собирался молчать и делать вид, что вовсе не заинтересован в разговоре.
Прошло от силы минут пятнадцать, а Драко уже снова оказался совсем близко к Грейнджер и передавал ей слова Блейза:
— Он обмолвился, что Луна действительно хороша. И, кажется, это слово не до конца передаёт его… впечатления.
Драко хотел сказать «чувства», но остановился. Грейнджер, видимо, заметила это:
— Странно, да? Когда мы только получили задание, я считала магию кристалла глупостью и жалела Луну, а теперь… всё иначе.
— Да, — согласился Драко.
Всё и, правда, было по-другому. Раньше бы он не волновался из-за того, что Грейнджер вдруг решила закрыть камин. И не позволил бы ей так легко сменить тему разговора. Он придвинулся к ней, и теперь их разделяло всего несколько сантиметров. Грейнджер, видимо, это не смущало. Она отпила из чашки и предложила:
— Устроим так, чтобы они вместе пошли на рождественский приём?
Драко кивнул:
— Ага.
— Знаешь, — она растянула это слово, явно поддразнивая его. — Меня пугает то, что ты почти не споришь со мной сегодня.
— Ну я в кой-то веки слышу от тебя что-то разумное, — парировал Драко.
Грейнджер рассмеялась и, будто вспомнив о чём-то, с любопытством посмотрела на него:
— Слушай, Малфой, почему ты так не любишь шоколадных лягушек?
Если бы Драко всё ещё пил чай, он непременно бы подавился. Пришлось рассказывать ей о том, как кузина его отца — тётушка Мадлен — привезла в мэнор больше сотни лягушек.
— И я съел… Не могу сказать сколько, но очень-очень, непозволительно много. С тех пор одна лягушка в год — мой максимум.
— И сколько тебе было?
— Лет тринадцать. Тётушка приезжала на летних каникулах. Кажется, больше отец не приглашал её в мэнор.
Ему нравился смех Грейнджер — такой искренний. И эта её манера — то немного откидываться назад, то сгибаться, сражаясь с новым приступом веселья. Он даже не разозлился из-за её бурной реакции, хотя вообще-то ненавидел воспоминание о тех лягушках: он никогда в жизни не чесался так, как после угощения тётушки Мадлен.
И Драко с готовностью ответил, когда Грейнджер спросила, часто ли его баловали всевозможные дальние тётушки и дядюшки, а потом рассказал о поездках во Францию — к родственникам отца — и том Рождестве, которое они провели в Испании на загородной вилле Забини.
— В то время наши с Блейзом матери дружили, а мы друг друга терпеть не могли. Потом они рассорились, не знаю толком почему, а мы, ну ты знаешь…
Грейнджер задала ему новый вопрос и ещё один. Кажется, Драко никогда так долго не говорил о себе. Она слушала, откинувшись на спинку дивана, и во взгляде её читалась явная заинтересованность. Драко даже не пытался отшутиться, потому что Грейнджер хотела знать. Он видел, чувствовал это и не мог не говорить.
Она не стала спрашивать о службе в министерстве, поинтересовалась только:
— А чем ты планировал заниматься, пока всё не сложилось так?
Пришлось признаться, что вроде бы ничем.
— У отца были акции нескольких крупных компаний, но после войны половина из них обанкротилась. Остальные предложили отцу проститься с акциями на «выгодных» условиях, все вопросы пришлось решать мне. Честно говоря, после всех этих деловых встреч я вообще никого не хотел видеть. Да и замороженные счета не очень-то радовали.
Он постарался сделать так, чтобы его слова прозвучали легко и беззаботно. Слишком тяжело было вспоминать тот период: своё отчаяние, тихие слёзы матери, растерянность, сквозившую во взгляде отца во время редких свиданий в Азкабане — Люциус, конечно, пытался её скрыть, но не очень-то успешно, — перешептывания за спиной и откровенные оскорбления, предложение Поттера и Кингсли, больше похожее на ультиматум, работу в дурацком отделе транспорта.
— Если бы не мистер Варград, я бы и в министерстве не сделал ничего путного, — признался он, хотя Грейнджер больше не задавала вопросов, только слушала всё так же внимательно. — Он добился моего перевода, а потом показал, что в международке действительно интересно. Я многое узнал, пока ездил по другим странам и заключал сделки, Грейнджер. Думаю, — он не смог удержаться от самодовольного замечания. — Я сейчас даже умнее тебя.
Грейнджер мягко улыбнулась:
— Ты, возможно, удивишься, но я уже давно не считаю себя самой умной. — Она помолчала, — а без мистера Варграда как у вас всё идёт?
— Плохо, — честно ответил он. — Дигдейл до назначения заведовал французским посольством, поэтому он по-настоящему разбирается только в том, что касается этого направления. Знаешь, — Драко посмотрел на Грейнджер, сомневаясь, говорить или нет.
Помолчав, всё-таки продолжил:
— Варград ведь хотел сделать меня своим замом, а потом передать весь отдел. Мы говорили об этом, и Кингсли всё знал.
Теперь Грейнджер смотрела на него с участием, она даже подалась вперёд. Это показалось Драко очень трогательным. Она грустно улыбнулась, видимо, догадавшись, почему Варград так медлил с его назначением и почему Кингсли поставил на это место Дигдейла.
Драко охватила тоска. Казалось бы, он давно пережил всё это, и вот снова. Он вздрогнул, почувствовав, как Грейнджер гладит его по руке. Хотел оттолкнуть её, но не смог.
— Ты ещё получишь это место, — сказала она.
И Драко поверил Грейнджер, а потом стал рассказывать о самых интересных командировках. Грейнджер всё ещё не отпускала его ладонь, она склонилась к нему, и Драко захотелось коснуться её волос — они пахли чем-то медовым.
— Грейнджер, я…
Он собирался поблагодарить её, хотел сказать, что беспокоится о ней и что никогда в жизни не говорил ни с кем настолько откровенно, но, тут услышал знакомое мерное дыхание.
Грейнджер спала, доверчиво прижавшись к нему. Драко усмехнулся и закрыл глаза. Через несколько часов он перенесёт её на кровать — сделает это осторожно, чтобы не разбудить, — а пока просто посидит рядом. И это ничего в сущности не будет значить.
***
В просторном зале, где обычно проводились совещания Отдела правопорядка, сидели десять человек.
«Одиннадцать, если считать меня», — поправила себя Гермиона.
Она слушала, как Кингсли представляет её комиссии («Мисс Гермиона Грейнджер недавно перевелась в Отдел, но уже успела подготовить проект, весьма интересный, — тут Долфорд скривился. — Скажу я вам»), и оценивала ситуацию. Пока всё складывалось неплохо. Собравшиеся в зале волшебники вроде не были настроены враждебно. Они слушали Кингсли с интересом, рассматривали Гермиону и иногда перешёптывались. Долфорд, конечно, отличался от всех. Он сидел в самом дальнем углу, скрестив руки и ноги и явно готовясь завалить её неудобными вопросами.
Гермиона была готова к этому. И когда Кингсли передал ей слово, Гермиона, вскинув голову, чеканя шаг, прошла в самый центр зала.
И в ту секунду, что разделяла её вежливое «Здравствуйте. Спасибо, что согласились выслушать меня» и текст доклада, она вспомнила про записку, которую нашла на столе сегодня утром.
«Уделай их, Грейнджер».
«Уделаю», — пообещала она невидимому Малфою, улыбаясь уголками губ, и начала своё выступление.
***
Гермиона знала, что усердно работала, что почти наизусть выучила Земельный кодекс, пока прописывала все условия на листы, но когда услышала «да», поняла, как, на самом деле, боялась отказа.
Долфорд, конечно, воздержался при голосовании, но Гермиону это не волновало. Главное — все остальные поняли, чего она добивается, а ведь там были волшебники с самым разным статусом крови. Но их, кажется, заботили вовсе не споры чистокровных и маглорождённых, а только технические моменты, связанные с реализацией законопроекта.
Особенно Гермионе понравилось отвечать на вопросы высокой блондинки, немного напоминавшей миссис Малфой. Выслушав её ответы, миссис Риг — так её звали — похвалила Гермиону за внимание к деталям, а спустя полчаса комиссия произнесла столь важное для Гермионы «да».
Кингсли пожал ей руку, прежде чем Гермиона спустилась к себе в кабинет. Теперь текст законопроекта — в несколько сокращённом варианте — должен был появиться в «Волшебном зеркале». Гермиона знала, что, скорее всего, Луна или кто-то из корреспондентов возьмёт у неё интервью. Потом в газете опубликуют ещё несколько заметок и, вероятно, ответят на вопросы читателей. Важно было всё разъяснить волшебникам, чтобы не возникло кривотолков.
«Но вот Малфой всё с первого раза понял», — подбодрила себя Гермиона, невольно вспоминая вчерашний вечер.
Она не ожидала, что Малфой будет так откровенен с ней, что он поделится чем-то столь личным.
«Он говорил так, будто мы старые друзья, а мы… мы…».
Гермиона остановилась на варианте «хорошие напарники». В нём было что-то успокаивающее. Раскладывая их разговор на реплики, Гермиона жалела только о том, что с камином всё вышло так неловко.
«Но не могла же я рассказать Малфою о секретном расследовании, да и вся эта история точно напомнила бы ему о прошлом».
Она не хотела, чтобы Малфой мысленно возвращался в те дни. Он так расстраивался каждый раз, когда ему приходилось совершать эти горькие путешествия. Он и без того вчера казался очень печальным, говоря о послевоенном периоде своей жизни: Гермиона слушала очень внимательно, и ей удалось понять куда больше, чем он сказал.
Открывая дверь кабинета, Гермиона в который раз думала о том, что терзало её воображение уже несколько дней: что именно происходило в мэноре во время войны, что приходилось делать Малфою, как он справлялся с этим?
От размышлений о прошлом Малфоя её оторвало лежавшее на столе письмо. Пробежавшись по первым строчкам взглядом, Гермиона поняла, что оно от Долфорда.
«Видно, попросил Трейси оставить письмо на столе. Иначе бы вряд ли успел», — отметила она.
«Мисс Грейнджер,
Уведомляю вас о том, что отныне вы входите в группу работников министерства, ответственных за проведение рождественского приёма. Вам необходимо будет выполнить ряд поручений. За подробностями обратитесь к миссис Падме Томас из Отдела кадров (она возглавляет группу).
Напоминаю, что члены группы дежурят во время приёма.
С уважением,
Начальник Отдела магического правопорядка Дж. Долфорд».
Гермиона тяжело вздохнула. Какая мелкая пакость — совсем в долфордском духе. Она с сожалением подумала о том, что придётся отказаться от прекрасного вечера у Уизли, но тут же вспомнила о главной своей победе и торжествующе улыбнулась. В конце концов, подготовка рождественского приёма — не самая страшная кара. Нужно только выяснить, что именно от неё требуется.
Взяв в руки перо и пододвинув к себе пергамент, Гермиона приготовилась писать Падме.
