Непостижимые небесные дали

Глава 12. Решающая записка

До Рождества оставалось восемь дней. Драко уже привык считать дни. После того, как в его жизни всё значимое оборвалось, он часто отсчитывал дни, складывал недели, высчитывал оставшееся количество дней или выходных до окончания школы. После нынешнего попадания в больничное крыло надобность отсчитывать выходные дни отпала. Вместе с тем, как Драко разорвал отношения со своим отцом.

Больничная палата оказывала какое-то консервирующее действие на юношу. Монотонное тиканье часов вгоняло в состояние, похожее на гипноз. А белые стены, давящие со всех сторон, сводили с ума. Драко был не против, но вдруг он представил лицо Гермионы. Ей бы не понравилось его депрессивное состояние.

Он рывком сел на постели. Заныли затекшие от долгого бездействия мышцы. Кости наверняка не успели до конца срастись, но щекотное действие костероста уже не ощущалось. Драко начал одеваться, удивляясь неподчинению собственных мышц, которые очень походили теперь на тяжелые гири, с большим трудом преодолевающие гравитацию Земли.

Одевшись, он постарался бесшумно и незаметно прокрасться из больничного крыла, направившись по коридорам, ведущим к выходу из замка. По ослепительным солнечным лучам, проскальзывающим в каждое школьное окно, можно было определить раннее утро.

Из замка удалось выйти, не наткнувшись ни на кого значительного.

…Драко присел на знакомый корень старого дерева. Морозный воздух пробирался под мантию, заставляя скинуть с себя остатки сна. Или больничного транса. Юноша взмахнул волшебной палочкой, и ему на колени мягко опустился сложенный серебристый плед, с вышитыми по краям ярко зелеными змейками. Драко уже собрался накинуть на плечи теплую накидку, как на мгновение замер.

Еще один взмах палочки и плед меняет свою расцветку – на ярко желтую в розовый цветочек. Поднеся к лицу своё немыслимое произведение, Драко закрывает глаза и проводит щекой по теплой шерсти гладкого покрывала.

* * *


- Это она, - заявил довольный юноша, указывая рукой в зеленой перчатке на основание дерева.

- Что? Что еще за «она»? – Переспросила Гермиона, удивленно уставившись на изогнутый корень промерзшего ноябрьскими холодами дерева. – Кроме «его», дерева, и «его», корня, я никакой «оны» не вижу.

- Конечно, я осведомлен, что гриффиндорские зауч…

- Малфой, не продолжай, а? Давай рассказывай про свою «ону», и пойдем уже в замок, здесь жутко холодно, - одно Гермиона усвоила в слизеринце точно – можно не ожидать от него вспышек гнева, когда он просто дурачится. Поэтому она с успехом и без вреда для своего здоровья научилась пресекать все его обычные «подколы». Это – небольшая победа. И шаг к чему-то новому.

Юноша в притворном ужасе округлил глаза, покачивая головой, будто произнося «никакого уважения к чудесам природы».

- На самом деле я думал, что именно ты сможешь мне кое-что пояснить. Вот послушай… - юноша набрал в легкие побольше воздуха, закидывая голову назад, чтобы получше разглядеть верхние ветви. - Этому дереву сотни лет, и на младших курсах на нашем факультете ходили легенды, связанные с ним. Оно – нераскрытая тайна. Тайна – и есть та самая «она». Легенда, про которую большинство студентов забывают уже на втором курсе. Они просто перестают интересоваться истоками такого странного явления. Пахнет какой-то тайной. - Драко сел на корень обсуждаемого дерева и похлопал по нему, предлагая девушке присесть рядом. Гермиона некоторое время не решалась садиться со слизеринцем так близко. На настороженный взгляд девушки Драко ответил безразличием и отвернулся, сделав вид, что потерял всякий интерес к ее персоне.

После чего она скромно села на самый дальний от Драко краешек корня. К ее удивлению, похожий на широкую скамью выступ дерева оказался несоответствующе теплым для нынешней погоды. Почти горячим. Только сейчас она заметила, что по сравнению с другими деревьями, залепленными оледенелым снегом, этот корень выглядит слишком ухоженным. Будто его только что вынесли из замка, и сухое дерево необычной скамьи еще не успело впитать в себя морозную влагу воздуха.

Переведя подозрительный взгляд на юношу, Гермиона снова заметила на его лице странное выражение – некое увлеченное наблюдение. Но самым удивительным была его еле заметная улыбка, непонятно откуда взявшаяся на его обычно серьезно поджатых губах.

Драко попытался в тот же миг отвернуться от Гермионы, чтобы она не заметила его любопытства. Или любования.

- Не волнуйся, никто тебя не разыгрывает. Этот корень всегда оставался теплым. Правда, летом это менее заметно в сравнении с окружающей жарой.

- Когда это, интересно, ты оставался в школе на лето?

- Ты должна быть счастлива, что не являешься дочерью Люциуса. Детской психике зачастую довольно сложно переживать его резкие смены настроения в Малфой-Меноре, под одной крышей с ним… - Драко понял, что сболтнул лишнего, и резковато сменил тему, стараясь говорить грубо: – Может, твоя хвалёная учёность поведает мне, наконец, о том, почему это дерево так отличается от остальных?

Подскочившая девушка испытала обиду. Обиду на себя. Потому что она по собственной воле согласилась сюда придти, никто ее силком не тащил. И она снова усыпила свою бдительность, подсознательно пытаясь верить, что после того странного поцелуя Драко больше не будет ей грубить.

Она и представить себе не могла, какой страх сейчас испытывал Драко, не привыкший чувствовать вину по отношению к ней. Это настолько странно! Он же Малфой. А она – нечистокровная ботанка. За все предыдущие года он ни разу не пожалел ее, не испытал вины по отношению к ней, и уж точно никогда ранее его не посещало желание защищать ее.

Свыкаться с такими резкими изменениями было неприятно. Может, его сглазили?

- Малфой, когда ты наконец поймёшь - твоя наигранная грубость жутко раздражает! Даже не сама грубость, я к ней привыкла еще в детстве, - а её наигранность. Что ты так боишься, что тебя пожалеют, а? – Гермиона уже стояла на ногах. Спина, лишь которую мог видеть Драко, подрагивала. Оставалось непонятным – от холода, злости или слёз?

Когда она повернулась, Драко понял, что недооценил гриффиндорку – дрожь, принятая им за истерику, была следствием холода. Потому что ее спокойное лицо сейчас ничего, кроме жалости, не излучало.

И это ранило сильнее всего. Какое право она имеет лезть не в своё дело!

В одно мгновение Драко вскочил на ноги и уже нависал над её невысокой фигуркой.

И снова она попятилась от него, ужаснувшись. Драко, мгновенно потеряв над собой контроль, не замечал, как яростно выглядел.

И снова на смену бунтующим эмоциям пришел такой еще непривычный стыд…За то, что напугал ее.

Он невероятной силой воли заставил себя отойти от нее на шаг, вместо того, чтобы… утешающе обнять.

* * *

Дрожь в её теле неожиданно прекратилась. Драко показалось, что это из-за страха, потому что холод вокруг снисходительнее не становился.

И тут он сделал первое, что пришло ему на ум – стянул себя мантию и накинул на плечи Гермионы.

* * *

- Тебе кто-нибудь говорил, что ты глупец и чертов псих? – девушка рассерженно тряхнула плечами, но мантию Драко с себя не скинула.

- Кажется, ты это уже говорила недавно, - хмуро проговорил он, садясь на теплый корень дерева.

- Глупец - потому что в такую погоду только ты можешь получать удовольствие от пребывания на морозе в одной рубашке, - Гермиона попыталась мотнуть головой так, чтобы волосы скрыли смущение, вновь пришедшее россыпью красных пятен на ее щеки. Она не знала, что от него ожидать. Он так резко меняет настроение… Но его галантный поступок…По отношению – к Гермионе! Ох, куда катится мир. А может, всё это - сон?

Она поспешно взмахнула своей палочкой, и ему на колени опустился шерстяной сверток.

- Ой! – она в ужасе округлила глаза, закрыв ладошкой рот.

- Поспешишь, сквибов насмешишь, - ухмыляясь, Драко разворачивал ярко желтый плед в крупный розовый цветок.

И снова он испытал это неприятное ощущение. Сожаление. Ему вдруг очень захотелось как-то поддержать ее поспешную попытку колдовства. Ведь она наколдовала этот плед для него.

- К цвету моих глаз не подойдет, но настроение поднимет, спасибо, - сказав это слово, он вздрогнул. Кажется, Гермиона не заметила. Она села рядом, извиняющимся взглядом окидывая покрывало, будто желая воскликнуть «что за ужас!»

- Да ладно тебе, зато теплое, - и он наколдовал точно такой же плед и протянул девушке. – Давай не медли, а то совсем окоченеешь.

И Гермиона накинула на себя его шерстяную накидку. Она в смятении смотрела на незнакомую улыбку юноши. И только через несколько секунд смогла тоже улыбнуться ему в ответ.

* * *

Позже Гермиона выяснила, что этот корень имел несчастье «пообщаться» с преподавателем по Гербологии. Много лет назад ей понадобилось вырастить в кротчайшие сроки какие-то ростки для ее урока. Для этого она решила использовать взрослое дерево, прирастив к которому свои растения, у нее получилось бы добиться их скорейшего развития.

Когда профессор закончила и удалила все инородные растения, дерево начало погибать, так как отростки-паразиты успели высосать слишком много необходимых для его жизни веществ.

Профессору единственным способом тогда удалось спасти ни в чем неповинное дерево – волшебством. И теперь жизнь дерева поддерживалась только искусственно.

И, как следствие тех событий, дерево с необычно вывернутыми корнями теперь сильно отличается от обычных. Но, глядя каждую весну на его бодрое цветение, можно было сказать о том, что оно вполне прекрасно себя чувствует.

Огорчает только то, что век человека довольно короток, - окончание которого оборвет волшебную подпитку сил дерева.

Драко Малфой поплотнее запахнул шерстяной плед, укрываясь от начинающейся бури и думая о том, что через несколько десятков лет он сам готов волшебством поддерживать жизнь в этом дереве.

Очертания замка из-за метели уже сложно было различать, а шум непогоды помогал мысленно огородиться от окружающего мира.

* * *


- Я и представить себе не мог, что ты так хорошо играешь в шахматы! Думал, лучше меня игрока в шахматы не существует… – проговорил субботним утром Драко Малфой, заставив Гермиону смущенно покраснеть.

- Мы только одну партию сыграли, пока еще судить рано, - она застенчиво поправляла рукав мантии.

Сколько раз ей говорили, что она лучшая ученица Хогвартса! Сколько раз она сама убеждалась в этом, ухитряясь одновременно успевать самой отлично подготовиться к экзаменам и позаниматься с половиной своего курса. И даже утверждение о ее успехах из уст директора школы никогда не вызывало алых пятен на ее щеках. Но вот восхищение Малфоя-младшего неизменно одинаково действовало на девушку. И она с этим ничего не могла поделать.

Его одобрение, заинтересованный взгляд, восхищение (не говоря уже о мягкой улыбке, о существовании которой она и не подозревала раньше) – заставляли ее по-настоящему быть счастливой. Может, это и глупо, но прагматичная Гермиона, привыкшая всё сравнивать и всему искать объяснение, не могла вспомнить, в каких еще ситуациях она испытывала такие же приятные моменты. Встреча с друзьями после каникул? Нет. Ежегодное родительское восхищение школьными успехами по приезду дочери домой? Нет. Влюбленность Рона, которая быстро повернулась в сторону Полумны? Или же ухаживания Виктора Крама, которые около года назад прекратились по причине его карьеры игрока в квиддич? Нет, это было, скорее, самодовольство. Или подтверждение в возможности собственной привлекательности.

Краешек сознания Гермионы, тесно соприкасающийся с подсознанием, тихо нашёптывал, невинно глядя в сторонку – «ты просто впервые по-настоящему влюбилась!»

Похвала преподавателей школы всегда заставляла девушку горделиво задирать нос. Но без удивления, без восхищения собой. Она воспринимала это как само собой разумеющееся. И только. Это были приятные моменты, но уверенность в том, что так и должно было быть, не доставляла ей каких-то новых мгновений счастья или удовольствия. Это не могло заставить ее смущенно покраснеть. Как бы это заносчиво не звучало, но она свыклась с собственной гениальностью. А это навевало скуку. Интерес может быть только к тому, что находится в процессе достижения. А на вершине успеха начинаешь судорожно крутить головой в поисках нового занятия.

Не значит ли это, что, изучив Малфоя, она потеряет к нему весь интерес и снова настроится к нему враждебно? Но ведь так приятно с ним общаться… Он – не урок по трансфигурации, который нужно пройти, вызубрить и сдать. Находиться с Малфоем… необычно приятно.

- Если ты так уверен в своей уникальности, слабо сыграть на что-нибудь? – Гермиона устроилась поудобнее на теплом корне, поправляя принесенную с собой шахматную доску и закутываясь в теплую мантию.

Смех юноши заставил осознать, на что похоже ее предложение.

- Ты можешь усмирить свои разыгравшиеся фантазии, Малфой. Мы сыграем на что-нибудь такое… например, во время обеда ты выйдешь посреди зала и станцуешь ламбаду, громко попросив внимания и тишины.

Новый шквал смеха согнул слизеринца пополам. Несколько шахматных фигурок полетели в снег.

- Гермиона Грейнджер, где ты научилась таким… как бы это сказать…- юноша разгибался от приступа смеха и устраивался удобнее на корне дерева. – Чему вас там в Гриффиндоре учат? Ладно, хорошо. Договорились. А ты тогда… незаметно поймаешь миссис Норрис и помоешь ее с шампунем для кошек. Хорошенько так помоешь, чтобы она ещё долго пахла сладким моющим средством.

- Отлично! – Довольно воскликнула Гермиона, пытаясь не рассмеяться так же громогласно, как и слизеринец. – Готовься Малфой, советую уже сейчас задуматься о том, в какую школу танцев тебе обратиться. Только танец в обеденном зале должен быть не как «валяние дурака», а настоящим, ладно?

- Хорошо, хорошо, - уже спокойнее ответил он.

* * *

Сейчас, сидя в одиночестве на том же корне и забыв, когда он в последний раз смеялся, Драко вспоминал, как Гермионе пришлось весь вечер субботнего дня (когда все их друзья отправились в Хогсмид) охотиться за противной кошкой. Как животное вырывалось при помывке, как Драко стоял рядом и без умолку смеялся. Как он был уверен, что глаза кошки теперь навсегда останутся такими же огромными.

И как он потом мазал многочисленные царапины на руках Гермионы обычной маггловской зеленкой. И как случайно перехватил ее взгляд. И как попал в плен ее карих бездонных глаз. И как поцеловал её.

И как это заметили Поттер с Уизли, возвращающиеся с прогулки. И как Гермиона за локти потащила своих друзей в сторонку, громко убеждая их в том, что имеет на что-то там право. И как Драко взбесило то, что Гермиона оправдывается перед ними. И как Драко встрял в их спор, и как ни с того ни с сего завязалась драка, и как после этого они все удирали от МакГонагалл. И как на прощание Рон пообещал свернуть голову Драко.

А в воскресение слизеринца забрали в имение Малфоев, но по счастливому случаю Люциус не успел заняться с ним кровопролитным воспитанием. Глава семьи срочно отбыл по важным делам. И Драко, на удивление Нарциссы, напросился вернуться обратно в школу.

* * *


Режущее слух царапание раздалось в тишине Хогвартской ночи. Джинни подскочила к окну, ожидая от Гарри письмо. Они часто ночами незаметно прокрадывались на прогулки.

За окном обнаружилась крупная сова, которая теперь нетерпеливо постукивала клювом в окно.

- Кажется, дятел к тебе, - впустив птицу в комнату и отвязав от ее лапы записку, Джинни удивленно протянула подруге небольшой конвертик, на котором аккуратно было выведено «Гермионе». – Что-то случилось? Это от родителей?

Гермиона схватила конверт со словами «да откуда у них такой филин» и раскрыла конверт.

«Может, еще одну партейку?» - было выведено тонким почерком.

- Чего ты там улыбаешься, а? – заподозрившая что-то Джинни сощурилась и сложила руки на груди. – Это от Малфоя?

Гермиона раздраженно посмотрела на девушку:
- Тебе ребята всё рассказали?

- Хороша подруга! Ты могла бы и сама всё рассказать, - обиделась она и, плюхнувшись на кровать, накрылась одеялом с головой, показывая, что на сегодня все разговоры окончены.

Гермиона так и стояла у окна, гладя на укрытую одеялом Джинни и не понимая сути ее обиды. А затем медленно развернула записку, с улыбкой снова и снова читая аккуратную единственную строчку.

Еще раз оглянувшись на соседнюю кровать, Гермиона взяла со стола бумагу и написала: «Когда ты вернулся в школу? Кажется, ты уезжал на выходные. Ты хочешь еще раз поиграть в шахматы? Хорошо. У меня будет шанс отыграться. На что играем? С твоей стороны я всё так же надеюсь на ослепительное исполнение ламбады на обеде у всей школы».

Конечно, при Джинни было как-то неудобно вести такую переписку, но Гермиона не могла себе отказать в этом. А вдруг он больше не написал бы ей? А вдруг из-за драки он не захочет больше связываться с гриффиндоркой?

Угостив филина печеньем, Гермиона поспешила отправить ночного почтальона за окно.

С соседней постели не доносилось ни звука.

Через некоторое время филин вернулся.

«Отец уехал на конференцию в другую страну. Поэтому меня отправили назад в школу. Поиграть предлагаю завтра после уроков, после сдвоенных зелий. Они у меня последние, и у тебя тоже. Что ж, твоё предложение по поводу моего проигрыша принимается. А ты, если проиграешь, поедешь ко мне в гости. В Малфой-Менор. Или трусишь? Отца не будет несколько дней, а мать только рада будет с тобой познакомиться».

- Гиппогриф тебя подери, - прошептала Гермиона, чуть не севшая мимо стула.

- Что он написал? – Джинни вскочила со своей постели, будто и не собиралась спать. Гермиона поспешно сложила пергамент и спрятала назад в конверт.

Вся эта история принимала совсем странный оборот. Гермиона начала беспокоиться. Её друзья, если бы узнали о таком… «предложении», наперебой начали бы кричать «не смей и не вздумай, он что-то задумал, это план Волан-де-Морта, и вообще Малфой последнее время так общителен с тобой только для того, чтоб усыпить твою бдительность, это ловушка!»

Девушка и сама понимала, что столь резкое изменение в их отношениях с первого взгляда кажется очень странным. А еще и приглашение в его дом. Интересно, Пэнси Паркинсон была у него когда-нибудь?

Она тут же схватила перо и принялась писать ответ: «Только если с моей подругой Пэнси Паркинсон! Она уж точно почаще меня там бывает, вы мне более интересную экскурсию проведёте по комнатам пыток и жертвоприношений».

Отправив это письмо, она снова задумалась о всей странности его приглашения. Да нет, конечно, это не приглашение, а игра в шахматы. Но если она проиграет, Драко Малфой вполне серьезно «приглашает» посетить его замок. Для чего? А вдруг это правда - ловушка?

Гермиона попыталась вспомнить все встречи со слизеринцем за последнее время. Те встречи, которые проходили не на фоне соперничества и презрения. Она попыталась детально вспомнить все выражения его лица, что она видела во время их новых отношений. Она пыталась найти в своей памяти фальшь его улыбок или смеха. Фальшь его галантности. Ложь во взгляде. Какие-то недоговорки или что-то утаиваемое Малфоем. Но этого она не припоминала. Тем временем в окно снова заскреблись.

«Мерлин знает что творится! Мне нравится твой юмор. Твоя лучшая подруга Пэнси съест тебя живьём – это случится скорее, чем ты успеешь с ней поздороваться. А я хотел бы еще поиграть с тобой в шахматы, поэтому отложим компанию друзей на другое время. И Пэнси в доме моего отца была только один раз – год назад, когда Люциус организовывал какой-то званый вечер, приглашая всех знатных друзей с их семьями.
P.S.: Мне почему-то кажется, что ты боишься проиграть и поехать в Малфой-Менор. Извини, - наверное, мне не стоило ставить это на кон. Сейчас я понимаю, что выглядит моё предложение весьма криминально. Если хочешь, придумаем что-нибудь другое».

- Так не честно, Гермиона! Я твоя подруга! Дай прочитать! – Джинни негодующе сложила руки на груди, обиженно сверкая глазами.

- Подруга, которая шепчется за моей спиной? – Гермиона действительно считала ее своей самой близкой подругой и планировала всё ей рассказать, но пока еще не придумала как помягче это сделать. Чтобы она поняла ее странные отношения с Малфоем. Чтобы не побежала сразу рассказывать о них Гарри и Рону в Мерлин знает каком свете. Сейчас они ее не поймут.

Было крайне неудобно вести такую переписку при Джинни. Ее бунтарская натура всем своим видом обещала отнять у Гермионы все записки Малфоя. Поэтому пришлось быстро убрать его письма поглубже в карман и притвориться готовящейся ко сну.

Прямо с записками в кармане она легла в постель и отвернулась к стене, пожелав Джинни приятных снов. Оскорбленная до глубины души Уизли еще долго ворчала, расхаживая по комнате и, вероятно, надеясь хоть что-то выведать у подруги.

Но Гермиона никак не реагировала. Всё её сознание устремилось к той последней записке, которую так сильно хотелось сейчас вынуть из кармана и развернуть, читая раз за разом.

Для Гермионы Драко Малфой оставался загадкой. Человек, который несколько лет назад называл ее грязнокровкой и шипел от ненависти, завидев в коридоре ее вместе с Роном и Гарри. Человек, который раньше не знал о существовании слова «извини». Человек, который был не создан для нормального человеческого общения без оскорблений.

Может его подменили?

А может, Гермиона раньше видела только поверхность этого человека? Или даже не поверхность, что является всё-таки частью человека, а его маску?

Сейчас он играет с ней в шахматы, незаметно рассматривает ее и даже иногда улыбается ей. Чаще, конечно, он старается спрятать улыбку. Но смех он никогда не прячет. Кто же он на самом деле? И чего он хочет?

Приглашение в замок. Что это еще за такое приглашение, которое будет наказанием в случае проигрыша игры в шахматы? Конечно же, это не приглашение, а всего лишь игра в шахматы. Но почему Малфой поставил на кон именно это? Что за необдуманная идея? Или, наоборот, - хорошо продуманная? Тогда это ловушка.

Но почему тогда он сразу же написал «извини, мы придумаем что-нибудь другое»?

Вспомнив эти сроки, она улыбнулась в подушку. Он волновался о том, что ее может смутить эта поездка. Только почему он сразу – перед отправкой той записки - об этом не задумался? Может, это правда какой-то коварный план? План, где может быть всё намного серьёзнее, чем необычный флирт между молодыми людьми враждующих факультетов?

Улыбка покинула ее лицо. Всё ведь может быть во время скрытой войны. А война, это ни для кого не секрет, сейчас идет полным ходом. Скрытая от глаз и обсуждений, война продолжает набирать обороты. И вполне может быть так, что Малфой-младший лишь смиренно выполняет приказы своего отца, черпающего указания от Волан-де-Морта. И тогда складывается вполне логическая картина: Драко Малфой, следуя каким-то темным планам своей семьи или Волан-де-Морта, усыпляет бдительность гриффиндорки и заманивает её в своё логово.

Слишком смело разворачивающиеся мрачные идеи собирались уже плавно перетечь в сон, когда Гермиона наконец заметила, что в комнате наступила тишина. Сколько времени прошло с того момента, как они поцапались с Джинни?

Тихонько обернувшись через плечо, девушка увидела пустую прибранную постель Джинни. В комнате никого не было.

Сонно потягиваясь, Гермиона поднялась с постели, машинально нащупав в кармане письма, и прошлась по комнате. Джинни нигде не было видно, тишина отливала мертвенной пустотой. На стуле возле соседней постели не было верхней одежды Джинни, и выходная обувь ее тоже отсутствовала. По всей видимости, она снова ушла на встречу с Гарри.

Часы показывали пять утра.

- Это же надо было так задремать… - прошептала девушка, морщась и усаживаясь на свою постель.

Она достала из кармана письма и развернула их. И снова в голову начали лезть мысли о коварности слизеринца. Но почему тогда в его глазах Гермиона так и не нашла фальши? Ни разу она не заметила нетерпения в его поведении, желания поскорее втереться в доверие и закончить с этим? Врожденное терпение, воспитаемое в чистокровных семьях?

И если бы он на самом деле проворачивал какой-то хитроумный план, то вряд ли смог так простодушно оступиться, практически напрямую позвав ее в гости.

Но ведь потом он сразу же начал извиняться за собственное необдуманное предложение. Может, и это – хитрость плана?

Да что же такое происходит? Так и с ума сойти недолго!

Она снова заглянула в его письма. И почему его мать будет рада познакомиться с гриффиндоркой?

Гермиона решительно взяла кусок пергамента и что-то написала на нем.

А что, если Малфой не обманывает ее? Ох, как бы Гермионе этого хотелось!

Девушка в следующее мгновение испуганно выпрямилась, ловя себя на такой мысли. В глубине сознания снова появилась непривычная мысль о влюблённости.

Гермиона сейчас чувствовала себя как будто с завязанными глазами. Как слепой котенок, которого кормят теплым молоком, но вовсе не обещают красивый настоящий мир после появления зрения.

Страшно всё-таки шагать в такую кромешную темноту, не понимая истинные намерения давнего неприятеля. Ведь совершенно непонятно, что Малфой думает на самом деле…

Сейчас он… даже ласков. Раньше он презрительно фыркал, когда приходилось с ней сталкиваться в узком коридоре школы. А сейчас – он глядит на нее, будто видя в первый раз. Он незаметно разглядывает ее лицо, манеры, поведение, реакцию. Он… тянется к ней? А эта последняя фраза в его записке - «Если хочешь, придумаем что-нибудь другое»… Это уже не «ты» или «я сам», а «мы». Мы, Гермиона и Драко, вместе с тобой сядем и подумаем как НАМ С ТОБОЙ быть. Вместе придумаем.

Ох, голова кругом.

Девушка снова принялась что-то писать на пергаменте. Через какое-то время она сложила его вчетверо, засунула в небольшой конверт и раскрыла окно, чтобы дунуть в специальный свисток, призывая к себе почтовую сову.

* * *

Тёплый плед несуразной расцветки очень хорошо согревал. Почти так же, как светлые воспоминания о прошлом.

Драко вспоминал, как вечером отсылал письма Гермионе, и как на последнее – несколько часов ждал ответ. И всё-таки получил его ранним утром. Он так и не сомкнул той ночью глаз.

Юноша вынул из глубокого кармана мантии стопку писем, некоторое время сортируя их и выискивая какое-то конкретное. Наконец, на его ладонях устроился пергамент, медленно намокающий под тающими снежинками.

Взмах волшебной палочки и молодой человек был защищён от падающих на него снежинок. Теперь они облетали его, словно сталкиваясь с невидимыми контурами волшебного кокона.

«Почему ты написал, что Нарцисса была бы рада со мной познакомиться? Это, мягко сказать, удивительно. И еще, Малфой. Мне многое что непонятно. Только не начинай сразу шутить о моей заученности, всезнайстве, и так далее. Я тебя просто не понимаю. Думаю, нам есть о чем поговорить, не находишь? Игра в шахматы – это одно, а приглашение в Малфой-Менор… да, понимаю, что это не приглашение, а «наказание» для проигрыша. Но не кажется ли тебе, что это совсем уж странно? Что ты задумал?»

Драко сложил пергамент, снова убирая все письма в складки потайного кармана мантии.

В этой записке - были первые решающие слова, являющиеся поворотными в их отношениях. Гермиона тогда хотела выяснить, что между ними происходит. А он и сам не знал. Чувствовал только сильную тягу к ней.

- Бедная моя, ты тогда так переживала и боялась, что я обману тебя, - лишь ветер услышал горький шепот сквозь снежинки метели.