Глава 12«Как тяжело просыпаться! Пару мгновений назад ты была спокойна, ты была в пустоте, ты не думала о том, что ждет тебя, когда ты проснешься. И вот, еще не разлепив веки после сна, ты спрашивала себя: “как теперь жить, кому теперь верить, на кого положиться?”»
Джинни открыла глаза. Схватив дневник и методично пролистав его от корки до корки, она убедилась, что рассуждения Риддла о том, как тяжело просыпаться, ей приснились.
Но это нисколько не облегчало ее положение.
«Ведь он пока ничего плохого мне не сделал!» - подумала девочка, уставившись на подпись «Т. М. Риддл».
«
Пока ничего плохого не сделал!» - возразила она сама себе.
Внутренний диалог продолжался довольно длительное время, пока Джинни не пришла к решению, которое для верности записала на куске пергамента:
«Том пока ничем передо мной не провинился, только туманно намекал, что кое-что мне должен рассказать, но позже, когда я подрасту. Мне придется сообщить ему, что я все знаю…»
На этом месте Джинни остановилась. А что она, собственно, знает? Вдруг Волдеморт (она действительно подумала о нем не в словах типа «Тот-Кого-Нельзя-Называть») решил опорочить некоего Тома Риддла, бросить на него подозрение, а самому затаиться и потом, в случае трудностей, спихнуть все на настоящего Риддла?
Что-то внутри Джинни сильно противилось подобным идеям, но ведь они были ее спасением… Они снова превращали Тома в ее друга, ее лучшего,
единственного друга.
«Ведь он может обидиться на такие подозрения! Я не хочу его терять!»
Внезапно Джинни вспомнила вчерашнюю надпись. «Он пытается предостеречь нас! Нет, если он – Волдеморт, то я – магл!»
С этой мыслью девочка спустилась в Большой зал на завтрак.
«Том, мы видели твое предупреждение. Есть две новые жертвы: второкурсник с Пуффендуя и, представь себе, привидение! Все, кроме слизеринцев, напуганы, но я не думаю, что на каникулы из Хогвартса уедут все. По крайней мере, мы не можем: мама и папа едут в Румынию навестить одного из моих братьев.
Послушай, есть же какая-то защита от нападающего? Ведь должно быть что-то, нет зла, которое нельзя побороть! Все думали, что Убивающее заклятие смертельно, но Гарри Поттер его пережил, так почему бы и не найтись защите от чего-то менее страшного, что всего лишь заставляет людей превращаться в статуи?»
Джинни написала эти слова в перерыве между последними уроками семестра. Решившись открыть дневник вечером, она не увидела никакого ответа.
«Том?»
И снова ничего.
- Джинни! - Ромильда Вейн вошла в спальню радостная, казалось, она готова была делиться своим счастьем со всем миром, - представляешь, МакГонагалл оставила меня после уроков, но вместо обычных ругательств насчет того, какая я неаккуратная, похвалила меня за старание и дала Гриффиндору двадцать баллов! Видимо, ей очень понравилось, как я случайно трансфигуриговала тетрадь вместо листа бумаги, да еще и сама это дело исправила!
- Я же говорила, что это легко, если разобраться, - через силу, но вполне искренно улыбнулась Джинни.
- Я теперь хочу заглянуть в конец учебника и попробовать сделать что-то из того, что будут проверять на экзаменах! – сказала Ромильда, как раз пытаясь отыскать книгу.
Вместо ответа Джинни протянула ей свой учебник, и Ромильда, жадно схватив его, побежала вниз.
Еле заметно улыбнувшись вслед однокурснице, Джинни без особой надежды посмотрела на дневник. То, что там выписывалось, ошеломило ее.
«23 августа 1981 года.
Все словно сошли с ума. Я и сам думаю, что немного не в порядке. Но я-то имею полное право, а вот остальным следовало бы уже остыть!
Ребенок орет, как резаный. Приходится оглушать самого себя, так как она не разрешает мне колдовать над ребенком. Он, видите ли, еще слишком маленький! Что за брехня? Он старше отпрыска Поттеров, этого так называемого Мальчика-Который-Выжил, так почему я не могу на него подействовать простым и безобидным
Силенцио?
Вот черт, она ведь в эту минуту может меня звать, ей вечно нужно, чтобы я торчал перед ее глазами! Я уже думаю, что лучше бы я попал в Азкабан: ее бы оставили с ребенком, она была бы слишком занята, чтобы меня навещать. Сто раз ей говорил: найди няньку, в мире еще есть чистокровные волшебники, не знающие, чем заняться!
Без него все-таки гораздо легче жить. Уже не так страшно, как раньше. Но, черт побери, я уже не знаю, что лучше: бояться или тонуть в рутине.
Упс, заклятие Оглушения перестает действовать. Судя по всему, они оба спокойны. Ну ладно, пойду, пожалуй, спущусь к ним, ведь когда они тихие, я их почти люблю...»
Джинни и так, и эдак перечитывала запись, пытаясь сделать какие-то выводы. Получается, у Тома есть жена и ребенок, скорее всего, сын. Вернее, точно были тогда, в 1981 году. Но почему же он раньше говорил ей, что вряд ли будет нянчить внуков? Ну да, судя по записи, его сын ненамного старше ее самой, но… неужели он боится, что не доживет до этого дня?
Пока она читала, чернила стали медленно выцветать. Записи Тома исчезали совсем иначе: словно снимаемые заклятием, они пропадали почти мгновенно. Почему-то это показалось Джинни довольно подозрительным, и ей захотелось убедиться в том, что разница действительно есть. Интересно, он ответит ей, если она спросит что-то об учебе, сделает вид, что не читала медленно растаявшую надпись?
«Ты знаешь, я тут недавно помогла однокурснице с трансфигурацией, и, думаю, она со временем станет учиться даже лучше, чем я. Не то что бы меня это сильно расстраивало, но я боюсь, что после каникул пойдут трудные темы, в которых я без твоей помощи не разберусь. Что ты можешь сказать на это все?»
«Я тебе помогу, если ты будешь задавать конкретные вопросы по конкретным темам, как и раньше».
К счастью, у Джинни был такой вопрос, который она не преминула тотчас же написать. Ответ последовал быстро, но для полной ясности его оказалось недостаточно, и разговор, связанный с учебой, продолжался еще долгое время. Трансфигурация, плавно перетекшая в теорию заклинаний, отвлекли Джинни от странностей, возникших ранее вокруг дневника и его автора.
Когда общение пошло о совсем непонятных вещах и разговор свернулся, Том, помня просьбу Джинни, не стал прощаться. Девочка уже собиралась закрыть дневник, как снова начала появляться датированная запись. Она завороженно смотрела на то, как выводятся буквы, словно пишет невидимка. Когда «невидимка» остановился, Джинни стала читать:
«30 августа 1981 года
Я больше не могу так жить. Цисс выжимает из меня все жизненные соки, видимо, из-за того, что ребенок проделывает то же с ней. Ему давно пора перестать орать так, будто его собираются убить каждый раз, когда он открывает глаза. Иногда я смотрю на него и не верю тому, что вижу – неужели я и сам когда-то был таким? Во всяком случае, выглядеть я должен был так же. А вот насчет поведения я могу сказать твердо: если я был таким, то хорошо, что я этого не помню! Дочь наших дальних родственников Г. ревет гораздо меньше, по крайней мере, так говорят в оба голоса что Цисс, что миссис Г. Но обеим это не мешает ворковать над колыбельками и любить своих отпрысков больше, чем собственных мужей.
Беда в том, что как бы сильно я не боялся Темного Лорда, он был умнее того сборища идиотов, которое сейчас «усердно работает, наводя порядок». Я их просто ненавижу! Все законопроекты насчет чистокровных отменены, они просто вычеркнули эту проблему из списка, не утруждая себя объяснениями! Я-то понимаю, чего они трясутся и молчат. Но так дела не делаются! Неужели мнение древнего и прославленного рода магов теперь ставится ниже вяканья толпы грязнокровок?
Я сделаю все, чтобы это исправить. Надеюсь, мои методы будут действеннее, чем у Темного Лорда…»
Снова, как и раньше, надпись медленно растаяла, подобно действию определенного вида исчезающих чернил. Джинни захлопнула дневник, гадая, что ей теперь нужно сделать. «Сейчас буду спать, а завтра попытаюсь выяснить, кто такая эта Цисс», - решила девочка, кладя дневник под подушку…
