Глава 11. Перекрёсток судеб. Часть 1Жизнь состоит из перекрестков с односторонним движением…
В какую сторону ты двигаешься, в какую сторону смотришь, в ту сторону и идет жизнь … от перекрестка к перекрестку…
И только поворот назад останавливает это движение… (с)
ГЕРМИОНА
Мне нужно войти
В эту стену закрытых дверей,
Но пальцы разбиты,
И нет даже вмятинки в ней...
И вдруг я в обломках стою,
Побелела как мел...
Я правильно сделала, Дух?..
Это так Ты хотел...
Fleur - Голос
Гермиона идёт по кладбищу. Она не помнит, ни как её зовут, ни кто она такая, ни что здесь делает среди ночи. Над головой чёрной громадой нависает неумолимое небо. На нём лишь изредка вспыхивают блёклые звёзды, но, как ни странно, их тусклого света хватает, чтобы девушка видела очертание надгробий и статуй в густом молочно-белом тумане.
Гермиона идёт, зябко кутаясь в чёрную мантию. Ткань совсем тонкая, она не защищает от промозглого холода, но зато у этого плаща есть глубокий капюшон, скрывающий её лицо. Почему-то это очень важно для Гермионы, и с каждым шагом она всё ниже опускает голову, стремясь скрыться в непроглядной тьме капюшона.
То тут, то там из мути тумана вырастают неумолимо-торжественные кресты, мраморные надгробия, смиренно-скорбные каменные лица статуй. Но это не интересует девушку. Она ищет что-то другое. Что-то, ради чего идёт по старому и всеми забытому кладбищу. Что-то, ради чего подвергает себя неведомой, но от этого ещё более страшной опасности.
Забвение. Оно словно оставило след на всём здесь. В поросших мхом ангельских ликах, в трещинах надгробий, в ржавеющем металле оград, в крошащихся крестах, в ледяной тишине – отовсюду, куда ни глянь, смотрит безликое забвение. Девушка и сама его пленница. Оно, будто заботливая мать, кутает её память в непроглядное чёрное одеяло беспамятства. Гермиона осознаёт это, ибо никак не может вспомнить себя, своё прошлое, своё настоящее. И это пугает её. Её страшат и тишина, и мрак, и холод, и безмолвно скользящая над кладбищенской землёй безысходность…
«Торжество смерти», - вспоминается девушке, и эта непрошенная мысль пугает её сильнее всего. Но Гермиона продолжает идти, преодолевая страх, ведомая неизвестной целью.
Внезапно туман тает. И вместе с туманом исчезает мгла, застилавшая её память. Ослепительно-болезненный луч осознания пронзает её с головы до пят. Гермиона вспоминает, кто она, и что здесь делает, и чьи могилы перед ней. Девушке хочется развернуться и бежать без оглядки как можно дальше от смерти, тоски, одиночества. Но ноги сами несут её к ряду надгробий. Ей становится трудно дышать. Она не хочет читать надписи, не желает видеть эпитафии, она закрывает глаза, но имена вспыхивают перед ней, словно выжженные калёным железом на внутренней стороне век.
«Альбус Дамблдор»;
«Минерва МакГонагалл»;
«Аластор Грюм»;
«Римус Люпин»;
«Сириус Блек»…
Имена, имена, имена….
«Это неправильно», - думает Гермиона, сильнее жмуря глаза в отчаянной детской попытке убежать от реальности.
«Это ложь», - шепчут её помертвевшие губы, пока мысли испуганными птицами бьются в голове.
«Они живы», - убеждает себя девушка, и сама не верит в это. А перед глазами начинают зажигаться новые имена, на этот раз её однокурсников:
«Полумна Лавгуд»;
«Невилл Лонгботтом»;
«Вирджиния Уизли»;
«Парвати Патил»;
«Падма Патил»;
«Лаванда Браун»;
«Симус Финиганн»;
«Дин Томас»;
«Ханна Аббот»;
«Эрни МакМиллан»…
И Гермиона против своей воли уже почти верит в то, что всё происходящее – чудовищная реальность. Все, кого она знала, с кем общалась, с кем жила бок о бок столько лет, лежат теперь в могилах. Они мертвы, и сердце сжимается от одной этой мысли. Они мертвы, и душа плачет давно иссякшими слезами. Они мертвы. А она каждый год в одну и ту же ночь приходит на заброшенное кладбище почтить их память. Она не единственная выжившая, но только в её душе и в её мыслях ещё живы те, чьи тела гниют сейчас в гробах.
«Элизабет Принстоун»;
«Дженнифер Принстоун»…
Девушка почти не удивлена тем, что видит могилы близняшек. Почему-то ей хочется плакать. Как будто сёстры были её лучшими подругами, как будто она давно с ними знакома, как будто она потеряла что-то нужное и важное.… Их смерть – это гибель какой-то частички души Гермионы. Их смерть – это ещё немного тьмы в её сердце.
Но жгучие слёзы, наворачивающиеся на глаза при виде могил однокурсников ничто по сравнению с тем сосущим чувством пустоты и одиночества, которое наполняет её душу в страшном предчувствии. Она знает, она помнит имена, начертанные на последних двух надгробиях, и цепенеет в страхе при мысли об этом.
«Нет, - хочется сказать Гермионе. –
Нет! Только не они!». Но ни звука не срывается с её онемевших губ, ни слезинки с заплаканных глаз, и это кажется ужасающей пыткой.
«Рональд Уизли»;
«Гарри Поттер»
Её лучшие друзья.… Девушка чувствует горечь во рту. Рон. Рыжий, смешной, нелепый мальчишка, пусть немного эгоистичный, но кто не без греха? Не спасла, не помогла, не защитила. Гарри. Самоотверженный и искренний человек, который дарил ей надежду, был её светом, когда казалось, что солнце уже никогда не выглянет из-за туч. Не уберегла, не сохранила, бросила.
Ей хочется кричать, биться в истерике, рвать на себе волосы, как тогда годы назад, когда она только-только увидела их мёртвые, обезображенные тела в простых, наспех сколоченных деревянных гробах…. Но она просто стоит. Стоит и смотрит, вновь оцепенев от отчаянья и горя. Ещё одна каменная статуя, поставленная на чью-то безызвестную могилу. Ещё одна безликая тень старого кладбища.
Она приходит сюда каждый год, в тот день, в ту ночь, когда они проиграли решающую битву. Почти все её друзья и знакомые погибли. А она? Она оказалась обречённой на жизнь. На жизнь в одиночестве и вечных бегах. И хотя у неё не осталось ради кого или ради чего стоило жить, она малодушно и упорно продолжала влачить своё жалкое существование. Увы, в двадцать четыре жизнь любят не меньше, чем в пятнадцать.
Гермиона знала, что есть и ещё выжившие и что они всё ещё играют в войну. Но девушка устала от этой игры, в которой выигрывает лишь тот, кто знает правила. А сейчас это сторона Волан-де-Морта. Восстание неминуемо погибнет, а повстанцев – тех, до кого пока ещё не успели добраться – казнят. Но стоило Гермионе заикнуться об этом, попытаться донести это до людей, как она тут же осталась одна.
Одиночество.… Её самый страшный кошмар. Кошмар, пришедший откуда-то из далёкого теперь детства и сбывающийся наяву. Но хуже одиночества было режущее чувство вины – её безмолвный палач. День за днём оно безжалостно напоминает ей о том, что она, Гермиона, жива, в то время как её друзья, знакомые и учителя превращаются в прах в могилах. Оно в ночной тиши шепчет ей о том, что она струсила, что она предала идеалы своих друзей, когда устала бороться и сбежала из лагеря повстанцев. Она и никто больше несёт на себе тяжкое бремя ответственности за гибель Гарри.
«Нет, - безмолвно кричит Гермиона. –
Это ложь! Это неправда! Этого не может быть! Они живы!»
- А ты в этом уверена? – вкрадчивый шелестящий голос звучит не громче дуновения ветра, но девушка всё равно его слышит.
«Да, - хочется сказать ей. –
Да».
- Ты врёш-ш-шь с-с-самой с-с-себе, - шипит на ухо Гермионе бесплотный голос. – Ты боиш-ш-шьс-с-я, и потому лжёш-ш-шь. С-с-сладкий с-с-самообман для тебя приемлемей горькой ис-с-стины, но мы за-с-с-ставим тебя вс-с-с-стретиться с-с-со с-с-своим с-с-страхом.
Туман вокруг Гермионы сгущается, становясь почти осязаемым, и очертания надгробий скрываются в молочно-белой мути. А когда она рассеивается, девушка обнаруживает себя на знакомой улице. Глубокая ночь, вокруг ни души. И только у её дома толпа угрюмых людей. Гермиона слышит женский плач, гул усталых мужских голосов, а затем поднимает голову и видит над крышей своего дома Чёрную Метку.
«Нет, - рыдает Гермиона. –
Нет-нет! Это ведь неправда! Пожалуйста, пусть это окажется лишь сном! Ужасным, абсурдным сном! Прошу, пусть это будет неправдой!» Но всё происходящее до боли реально.
Гермиона пробирается сквозь толпу, не замечающую её, будто она призрак. Мрачные взгляды людей устремлены на стоящие рядом носилки. Девушка тоже смотрит туда. Смотрит, не в силах отвести взгляд, чтобы не видеть тела родителей, пустыми глазами взирающих на дочь с немым укором. И снова, как раньше на кладбище перед могилами друзей, Гермиона застывает, отдавшись боли и горю, рвущему душу на части. Снова на глазах ни слезинки, а как хочется ей заплакать! Лишь когда тела её мамы и папы накрывают, девушка приходит в себя.
- Нет! Стойте! Не уносите их, прошу вас!
Мрачные люди не слышат отчаянных криков обезумевшей от горя дочери. На их равнодушно-скорбных лицах не отражается ничего, когда носилки с телами погибших уносят. Магглы расходятся, качая головами и негромко переговариваясь, словно боясь потревожить покой мёртвых. Гермиона безучастно бредёт следом за ними, ловя обрывки разговоров.
- А где их дочь?
- У них была дочь? Не помню такую.
- Да-да, была. Как же её звали? Ох, сейчас, наверное, и не припомню. Улыбчивая такая девочка была.
- Была?
- Да. Вот уже лет девять от неё ни слуху, ни духу. Она сбежала из дому, когда ей было пятнадцать.
- Странно. Я думал, у Грейнджеров не было детей.
- Так они свою дочку из приюта взяли.
- Вот-вот. А сколько я им говорила, не берите вы приютского ребёнка. Все они там малость с приветом. Вырастет такая девчонка, дрянь дрянью, да и наплюёт вам в душу. Так и случилось. Сбежала с каким-то парнем! Видала я его пару раз. Тощий, лохматый и, по-моему, тоже не от мира сего.
- Чего ж она сбежала-то?
- Любовь у неё видать большая была с ним! А на родителей наплевать, ни тебе спасибо, ни тебе до свиданья! Тварь неблагодарная!
«Что вы такое говорите? – растерянно думает Гермиона. –
Вы лжёте! Я очень сильно люблю своих родителей, и я их родная дочь!»
- Откуда ты знаеш-ш-шь? Мож-ш-шет, эти люди правы? – Ядом втекает девушке в уши всё тот же шелестящий голос. – Мож-ш-ш-шет, это ты с-с-с-снова лжёш-ш-шь с-с-сама с-с-с-себе? Вс-с-спомни, ведь в ваш-ш-шем доме не было ни одной твоей младенчес-с-ской фотографии. И твои родители вс-с-сегда уходили от ответа, когда ты спраш-ш-шивала их об этом.
«Нет! Вы лжёте! Если бы я была сиротой, я бы знала об этом!»
Девушка бежит к дому, в котором провела пятнадцать счастливых лет. Он встаёт перед ней – полуразрушенный, тёмный, обожжённый – с немой укоризной глядя ей в глаза ослепшими окнами. Гермиону трясёт, руки немилосердно дрожат, но она заставляет себя сделать шаг и переступить залитый кровью порог.
Внутри холодно, темно и пусто. Её дом теперь склеп, и смерть вольготно разместилась в каждом уголке. Гермиона медленно идёт по коридору куда-то вперёд, не зная, зачем и ради чего. Здесь не осталось ничего из того, что она так любила. Девушка спотыкается о сломанное развороченное кресло и, не удержавшись на ватных ногах, падает на пол, сбивая руки в кровь. Хочется плакать, хочется выть и кричать в голос, но она не может сделать ничего из этого. Она вынуждена тонуть и задыхаться в своём горе, большем, чем в состоянии выдержать человек. Гермиона поворачивает голову и видит единственную уцелевшую в гостиной полку. На ней стоят фотографии родителей в разбитых рамках. Мама и папа улыбаются и обнимаются под ярким солнцем какого-то морского курорта. И есть в этом нечто жуткое и сюрреалистичное: люди, изображённые на фото, такие счастливые и полные жизни, сейчас лежат на грубо сделанных носилках, которые несут к кладбищу.
«Мамочка! Папочка!»
- Их больш-ш-ше нет. Их никогда у тебя не было. Ты лиш-ш-шняя, ненуж-ш-ш-шная. С-с-с-сиротка, которую они приютили из-с-с-с ж-ш-ш-шалости и которая плюнула им в душ-ш-шу.
«Хватит! Замолчите! Я люблю их больше всего на свете! Я не могу быть приёмным ребёнком! Они бы рассказали мне об этом!»
- Не с-с-с-сказ-с-сали бы, - шипит голос. – Потому ч-ш-ш-што мы не хотим этого. Раз-с-с-све ты ещ-щ-щё не поняла? Ты не долж-ш-шна была ничего з-с-снать. Кто владеет з-с-снанием, тот владеет миром. Одиночес-с-ство, з-с-с-сабвение – вот твоё наказ-с-с-сание. Неужели ты никогда не чувс-с-ствовала с-с-себя лиш-ш-шней в с-с-собс-с-ственной с-с-семье?
Гермиона хочет возразить, но ей нечего ответить на слова теней, жестокие в своей правдивости. Не чувствовала ли она себя лишней, чужой? Чувствовала. Всегда. Как бы часто ни ласкали её родители, как бы много ни хвалили её, всегда во всех их словах, во всех их действиях была какая-то наигранность. Горечь осознания жжёт непролитыми слезами глаза девушки. Шёпот теней сводит её с ума.
- Мы вс-с-сегда были рядом с-с-с тобой. Помниш-ш-шь, как ты в детс-с-стве боялас-с-сь темноты? Ты чувс-с-ствовала, как мы наблюдаем з-с-са тобой, как мы кас-с-саемся тебя. А потом ты подрос-с-сла и поверила, ч-ш-што тьма не опас-с-сна. Какая наивнос-с-сть! Ведь мы не уш-ш-ш-шли. Мы ж-ш-шдали с-с-своего час-са. Мы ж-ш-ш-шдали, когда с-с-сможем поговорить с-с тобой, малыш-шка Грендж-ш-шер. Мы верили, ч-ш-што однаж-ш-шды мы прикос-с-снёмс-ся к тебе по-нас-с-стощ-щ-щему. И ты с-с-станеш-ш-шь наш-ш-шей. Мы почти победили, малыш-ш-шка Грейндж-ш-шер. И тебе нас-с-с не ос-с-становить.
Гермиону передёргивает от омерзения и ужаса. Липкий страх пятнает её душу и хватает скользкими ледяными ручонками её сердце. Она не хочет воевать! Она не хочет больше сражаться! Хватит! Она устала, она потеряла всех родных и друзей, её жизнь превратилась в ад. У неё больше нет тех, ради кого стоило бы взять в руки оружие. Ей не одолеть ни Волан-де-Морта, уже давно отпраздновавшего свою победу, ни этот жуткий шёпот из тьмы, заставляющий девушку леденеть от страха. Червь сомнения снедает её изнутри, и Гермионе снова хочется плакать. И снова ни слезинки на глазах. Это кажется девушке пыткой. Самой страшной пыткой из всех.
Тени будто слышат мысли Гермионы. Бесплотные собеседники вьются вокруг своей жертвы и терзают её своим шёпотом.
- С-с-скажи на что ты надеялас-с-сь? Раз-с-све мальчиш-ш-шка Поттер и кучка волшебников-недоучек с-с-спос-с-собны ос-с-становить с-с-сильнейш-ш-шего чёрного мага пос-с-следнего с-с-столетия? Раз-с-с-све вы были с-с-спос-с-собны ос-с-становить нас-с-с? Тех, кто был с-с-стар уж-ше тогда, когда первые люди только училис-с-сь добывать огонь и говорить? И раз-с-с-све бес-с-смыс-с-сленная, априори проигранная война с-с-стоило того, ч-ш-штобы ты брос-с-сила с-с-своих родителей умирать в одиночес-стве? Людей, которые вырасс-с-стили тебя, как родную, ты ос-с-ставила без защ-щ-щиты! И ч-ш-што ты получила в итоге? Могилы друз-с-сей и родных. Ты дос-с-стойна с-с-смерти намного больш-ш-ше каж-ш-шдого из них. Их с-с-смерть – твоя вина!
Гермионе кажется, что голосов становится больше. Они оплетают её шелестящим коконом, из которого не вырваться. Тени окружают её и шепчут, шепчут, шепчут…
- Ты не помогла с-с-своим родителям, когда они нуждалис-с-сь в тебе!
- Неблагодарная дрянь!
- Ты не с-с-спас-с-сла с-с-своих друз-с-сей, которые верили тебе!
- Предательница!
- Ты убила их вс-с-сех!
- Чудовищ-щ-ще!
И Гермиона верит этим шепчущимся голосам. Она верит и в победу Волан-де-Морта; и в гибель своих родителей; и в то, что она уже семь лет в бегах: прячется, словно трусливая крыса; и в то, что раз в год она приходит на могилы к своим друзьям…. Но теням и этого мало. Они снова и снова нашёптывают ей на ухо свои жгущие сильнее огня слова:
- Ты одна. Оглянис-с-с-сь вокруг. Ты ос-с-сталас-с-сь в одиночес-с-стве. Ч-ш-што ты чувс-с-ствуеш-ш-шь? Ч-ш-што ты ощ-щ-щущаеш-ш-шь, понимая, ч-што вс-с-се эти люди умерли из-за тебя?
«Я знаю, что это ложь…»
- Ты с-с-сама не вериш-ш-шь тому, ч-ш-што с-сейчас-с с-с-сказала. Мы говорим правду, мы открыли тебе ис-с-стину, а ты прос-с-сто боиш-ш-шьс-с-ся отвечать за с-с-свои пос-с-ступки. Мы читаем каж-шдый твой с-с-страх в твоей душ-ш-ше. С-с-с-скажи, Гермиона, чего ещ-щ-щё ты с-с-страш-ш-шиш-ш-ьс-с-ся? Ты прос-с-сто с-с-сгус-с-сток с-с-страха. Такая с-сладкая пищ-щ-ща для нас-с-с. Рас-с-скажи, чего ещ-щ-щё боится твоё маленькое и глупое человечес-ское с-с-сердечко?
«Прекратите! - пытается сказать девушка голосам, но язык липнет к гортани, и изо рта не вылетает ни звука. –
Хватит, пожалуйста! Довольно! Я больше не могу!» Стоит ей подумать об этом, как вокруг неё сгущается плотная пелена тумана. Гермиона тает, растворившись в белом мареве. Дыхание перехватывает, в глазах темнеет. Девушка перестаёт ощущать опору под ногами и ухает в безвестность. Гермиона бесконечно долго падает вниз, в безумно хохочущую слепую бездну, в клубящийся мрак. А затихающие голоса теней ласково, почти интимно шепчут ей на ухо, обдавая кожу могильным холодом:
- Ж-ш-шаль, ч-ш-што ты так быс-с-стро уходиш-ш-шь, малютка Грейндж-ш-шер. Но мы будем ж-ш-шдать тебя, как и вс-с-сегда. До с-с-следующ-щ-щего раз-с-са…
***
Гермиона широко открыла глаза, жадно хватая ртом душный воздух. С трудом отдышавшись и вытерев дрожащей слабой рукой ледяной пот с лица, девушка медленно села на постели. В груди бешено колотилось сердце, а в ушах печально звенел ветер, будто она всё ещё падала в тёмную бесконечность. «Спокойно, Гермиона, спокойно. Ты здесь, в женской спальне Гриффиндора, в своей постели. Это был всего лишь сон, ещё один кошмарный сон». Мысленно повторяя эти слова, гриффиндорка откинула полог и выбралась из кровати.
В спальне было слышно лишь мирное дыхание спящих студенток. Сквозь высокое стрельчатое окно в комнату косо светила полная луна. В зыбком лунном сиянии вальсировали пылинки, тихо оседая на пол. Гермиона осторожно, чтобы не разбудить однокурсниц, на цыпочках прошла в ванную.
Стоило признать: этот год не задался с самого начала. Таинственные чудовища из тьмы, нападающие то на неё, то на Гарри, Кандида Когтевран, непонятно с какой целью приходящая в сны Мальчика-который-выжил, исчезновение туалета Плаксы Миртл вместе с самой Плаксой Миртл, скелеты в семейном шкафу Дамблдоров…. Продолжать можно было до бесконечности. Одна тайна порождала другую, вопросы оставались без ответов и тянули за собой лишь новые вопросы и догадки. А в последнее время – и это невероятно пугало Гермиону – не случалось ровным счётом ничего. Интуиция девушки подсказывала ей, что это лишь затишье перед бурей. Всё в замке затаилось, ожидая, когда разразиться гроза. Даже Амбридж, после того, как наказала с десяток студентов, почти не зверствовала. Только до гадкого сладко улыбалась в предвкушении какого-то приятного известия и с настороженным страхом косилась в сторону Гарри. Но странности в поведении Амбридж волновали Гермиону меньше всего. Гриффиндорке всё никак не давала покоя история, в которую впутались они с Гарри. Когда в конце прошлого года она в шутку ответила Рону, что им не видать спокойной жизни в Хогвартсе, она даже не подозревала, что новый учебный год станет её ожившим кошмаром. Денно и нощно Гермиона искала объяснения происходящему, но кусочки мозаики никак не желали вставать на места. Да она даже смутные подозрения о способностях Гарри к стихийной магии подтвердить не смогла! Её друг попросту не сумел повторить то, о чём не раз рассказывал. К тому же карты Гермионе путали и близняшки, одним своим присутствием приводящие её в замешательство. Рядом с этими девчонками Гермиона чувствовала себя как-то… странно. Ощущала смутное и неясное родство душ, словно была знакома с сёстрами Принстоун с детства, словно они жили друг с другом бок о бок много лет, а не пару месяцев.
Гермиона устало прижалась лбом к прохладному стеклу зеркала. В висках стучала боль. Загадки без разгадок выматывали девушку. Но вовсе не они превратили гриффиндорку в блёклое подобие себя самой. Гермиона теперь старалась как можно реже смотреть в зеркала, с содроганием вспоминая своё отражение. Бледная кожа, сквозь которую просвечивают вены, похудевшее, осунувшееся лицо с запавшими глазами, чёрные круги, усталый вид…. Теперь девушка могла часами сидеть с косметичкой и волшебной палочкой в руках, скрывая следы своего недомогания от друзей. А всему виной были сны. Сны, снившиеся ей чуть больше месяца. Сны, которые после пробуждения превращались в мутную дымку и вселяли в душу страх и сомнение. Иногда Гермионе казалось, что во сне она переживает свою жизнь заново. Свою, но в то же время чужую. И девушка терялась, пытаясь понять, что есть её сны. Воспоминания? Видения? Предостережения? Или просто плод её фантазии? Но чем бы они ни были, они выпивали из девушки жизнь.
Гермиона умылась, желая отогнать неприятные мысли, и, отвернувшись от зеркала, устало побрела обратно. Она не видела, как её отражение в зеркале моргнуло, а затем начало преображаться. Кожа на лице покрылась уродливыми трупными пятнами, один глаз ввалился, второй вообще исчез: на его месте зияла теперь пустая глазница. Волосы потускнели и облезли, губы ссохлись, посинели и растрескались. Уродливое существо в зеркале, в которое превратилось отражение Гермионы, удовлетворённо вздохнуло, в единственном оставшемся глазу вспыхнуло жутковатое веселье. Покрытый гнойными струпьями рот изогнулся в жёсткой и зловещей ухмылке. Существо проводило девушку взглядом, помахав ей рукой на прощание, после чего исчезло, туманной тенью скользнув за пределы зеркала.
Гермиона потихоньку прокралась обратно в спальню. Подойдя к своей тумбочке, девушка посмотрела на часы. Пять утра. Ещё бы спать и спать, но она уже не сможет заснуть, страшась вновь вернуться в тот ад. Вместо этого Гермиона торопливо оделась и спустилась в Общую гостиную. Здесь в камине всегда горел огонь, разгоняющий по углам чудовищ из сновидений. Тёплые доски пола, на которых полюбила за этот выматывающий месяц сидеть Гермиона, словно придавали ей сил. Девушка могла поклясться, что она чувствует мерное гудение и живую пульсацию внутри дерева. Ей казалось, что доски живут своей собственной жизнью, что в них струится энергия. Эта живая тёплая мощь успокаивала Гермиону, напоминая ей о доме, о ласковых материнских руках, о доброте отцовской улыбки. Эти предутренние часы, наполненные тишиной и уютом, вносили мир и гармонию в измотанную душу девушки.
Но сегодня покой гриффиндорской старосты был прерван тихими шагами. Кто-то медленно спускался по лестнице. Очнувшись от волшебного, умиротворённого очарования, Гермиона вздрогнула и оглянулась. К ней не спеша приближалась Дженнифер Принстоун. В безразмерной хлопчатобумажной пижаме, с растрёпанными чёрными волосами и заспанным лицом она выглядела совсем маленьким ребёнком.
- Не спится? – спросила Джен, спустившись с лестницы и подойдя к Гермионе. Та пожала плечами.
- Плохой сон приснился, вот и всё. А ты чего не спишь?
- Тоже… сон плохой приснился, - замявшись на мгновение, сообщила близняшка, по-турецки садясь рядом. – Мне вообще в последнее время паршиво спиться. Всё время ерунда какая-то в голову лезет. И такое чувство, что не мои это мысли, а чьи-то чужие. Хотя, согласись, звучит немного странно. А сегодня ещё и полнолуние….
- Полной луны боишься? – невесело спросила Гермиона, стараясь отвлечься и забыть о собственных страхах. Джен неопределённо дёрнула плечами:
- Не сказать, чтобы боюсь, - протянула она. – Но…, а, впрочем, неважно.
На какое-то время воцарилась тишина. Гермиона, прикрыв глаза, впитывала в себя пульсирующее тепло, струящееся под ладонями, а Джен молчала, думая о чём-то своём. Внезапно Гермиона, сама до конца не понимая, зачем это делает, внимательно посмотрела на незваную собеседницу и поинтересовалась:
- Может быть, причина в твоей ссоре с сестрой?
Дженнифер настороженно покосилась на неё. Девушка словно преобразилась. В глазах – холод, на лице – нечитаемое выражение. И голос сухой и жёсткий:
- С чего ты взяла, что мы поссорились с Лиззи?
- Я же не слепая, - пожала плечами Гермиона, не отводя взгляда. – И уж точно не дура. Вы можете сколько угодно играть на публику, изображая идеальную семью, но я прекрасно вижу, что вы обе волком друг на друга смотрите.
- Это не твоё дело, - поджав губы, буркнула Джен. Гермиона покачала головой.
- Я тоже так думала раньше. В конце концов, нас с тобой и подругами-то не назовёшь. Но мне, так же как и тебе, в последнее время лезут в голову разные, даже не мысли, а скорее неясные образы. И мне тоже кажется, что они принадлежат вовсе не мне. Не могу объяснить, почему, но я считаю, что мы должны держаться друг за друга. Сейчас нет времени для ссор.
Гермиона была уверена, что на этом их разговор окончен, однако, когда тишина, воцарившаяся в гостиной, стала почти ощутимой, Дженнифер неожиданно заговорила. Она взахлёб рассказывала о том, как они с сестрой прочитали письмо тёти; как Лиз расстроилась и наговорила сестре всяких гадостей; как сама Джен, обиженная и ничего не понимающая, убежала прочь; как на следующее утро искала старшую сестру, полная решимости помириться с ней, но не нашла и испугалась, что с Лиззи случилось что-то серьёзное; как узнала, что близняшка всего-навсего проспала первые уроки, и теперь уже сама, выплёскивая недавние страх и волнение, бросила ей в лицо оскорбления. Гермиона слушала, не перебивая и не глядя на однокурсницу. Когда же та закончила, долго молчала, изучая свои пальцы, разительно-белые на фоне тёмного дерева. И, наконец, очнувшись от размышлений, задала вопрос, поставивший Дженнифер в тупик:
- И что же мешает тебе пойти и помириться?
Гермиона видела, как на лице Джен причудливо мешается замешательство и изумление. Судя по всему, она и сама не понимала, что же именно не даёт ей заключить мир с сестрой.
- Понимаешь, - неуверенно протянула после длительных раздумий Принстоун. – Я просто… просто не могу почему-то. Каждый раз, когда я уже почти решаюсь пойти к Лиз и поговорить с ней, у меня как тумблер в голове щёлкает. И я сразу вспоминаю всё, что близняшка мне наговорила. Только это звучит ещё хуже, ещё гаже. От этого я сразу передумываю.
- А ты попробуй вспоминать то, что ты сама ей наговорила, - с иронией в голосе посоветовала Гермиона. – Тогда поймёшь, что ты ничем не лучше, и сможешь пойти на мировую.
Дженнифер угрюмо посмотрела на неё и подпёрла рукой щёку.
- Спасибо за совет, но о том, что я ничуть не лучше сестры, я и сама прекрасно знаю, - уныло вздохнула она. – Правда, помогает это мало…. Ладно, не грузись. У тебя, похоже, и без меня проблем хватает.
- Что верно, то верно, - вздохнула Гермиона. – Хотя не такие уж у меня и серьёзные проблемы. Подумаешь, просто кошмарные сны.
И для пущей убедительности девушка дёрнула плечом. Кого она хотела убедить, себя или Дженнифер, Гермиона не поняла. Себя она точно не убедила, а Джен ничего не сказала. Тишину, вновь повисшую в гостиной, нарушало лишь уютное потрескивание огня. Внезапно Гермиона почувствовала горячую, почти обжигающую волну, накатившую на неё. Это был самый настоящий водоворот чистых, ослепляющих эмоций. На миг между ней и Дженнифер будто протянулась дрожащая золотая струна, тонко и переливчато звенящая в тиши гостиной. Она связала двух девушек сильнее и крепче, чем все кровные узы мира. Связала и пропала в тот же миг. Но что-то внутри Гермионы заставило её заговорить, отвечая откровением на откровение.
- Мне каждую ночь снится сон. Я думаю, что всё, привидевшееся мне за этот бесконечно долгий месяц, являются одним длинным чудовищным сном. И я никак не могу отвлечься от него, забыть о нём. Иногда мне кажется, что я не могу даже проснуться по-настоящему. Поверишь ли, я уже не различаю, когда сплю, а когда бодрствую. Настоящая ли я сейчас? Видение или реальный человек? Где правда, а где вымысел? Кто я? Сирота, взятая из приюта сердобольными магглами, или примерная дочь любящих родителей? Я запуталась, Джен. Я не в силах отличить реальность от сна. Тем более такого яркого, правдоподобного сна. Ведь может так статься, что сейчас та, другая Гермиона, спит где-нибудь в полуразвалившейся хибаре и видит во сне, как я общаюсь с тобой, а ты настоящая лежишь в могиле. Я хожу на уроки, разговариваю с Гарри, улыбаюсь однокурсникам, но, быть может, я обманываю себя, и они все давно мертвы? А это лишь признак надвигающегося сумасшествия? Я не знаю. Я ничего не знаю! Я устала, эти сны выматывают меня! И мне не с кем об этом поговорить. У Гарри и без меня проблем хватает. Он ведь Герой магической Англии, Мальчик-который-выжил и прочее, и прочее. А теперь его обвиняют во лжи. У него все силы уходят на то, чтобы не сойти с ума и не сломаться, я не могу позволить себе жаловаться ему. Это будет слишком жестоко с моей стороны.
- А Рон? – Джен сочувственно посмотрела на разоткровенничавшуюся собеседницу. – А как же Рон? Насколько я знаю, вы всегда были лучшими друзьями.
- Рон? Что может сделать Рон? Он не привык действовать. Дома за него всё решают старшие братья, или мать, или отец, а в школе он может спрятаться за нашими с Гарри спинами. Он это всегда делает. Иногда мне кажется, что на первом курсе, когда мы только познакомились, он был куда решительнее, благороднее, отзывчивее, что ли. Я подружилась с мальчиком, способным пожертвовать своей жизнью ради друзей, с мальчиком, который знает цену дружбе, а не с угрюмым подростком, готовым поссориться с другом из-за глупых домыслов, как он сделал это в прошлом году. И уж тем более я предлагала свою дружбу не тому холодному и замкнутому человеку, равнодушно и свысока смотрящему на окружающих, в которого Рон превратился теперь. Хотя, наверное, в этом есть и моя вина. Может быть, я вовремя не поддержала его в трудную минуту, или обидела неосторожным словом, или уделяла ему слишком мало внимания.
- Брось, - твёрдо возразила Джен. – Как говорил кто-то умный: «Мы сами творим свою судьбу». Ни ты, ни Гарри не виноваты в том, что случилось с Роном. Если с ним действительно что-то произошло, то, скорее всего, это был его осознанный выбор.
- Я не знаю, Джен. Он не разговаривает со мной так откровенно, как раньше. Он вообще больше со мной не разговаривает. Ни об уроках, ни о квиддиче, ни о своей семье. На первом, втором, да даже на третьем курсе у нас всегда было столько тем для беседы, нам было весело и хорошо вместе, а теперь он не просто изменился. Нет, он стал совсем другим человеком. Это не Рон, и поверь мне, это не метафора. Это чистая правда. Тот, кто сейчас выглядит как Рон Уизли, на самом деле совершенно иной человек. И, честно признаться, в последнее время я всё больше и больше сомневаюсь в том, что этого кого-то вообще можно назвать человеком. И это пугает меня даже больше, чем сны. Что с Роном произошло? Я теряюсь в догадках…
Голос Гермионы стих. Но девушка молчала недолго.
- Я боюсь. Каждый день для меня начинается со страха, каждый вечер я ложусь спать, охваченная им. Страх уже стал частью моей жизни. Хотя нет, не так.
Страх стал моей жизнью. Я боюсь за Гарри. Опасаюсь, что он не выдержит своей известности, своей избранности, своих обязательств и своей отверженности. Они давят на него и лишают его возможности свободного выбора и права на спокойную жизнь. Я боюсь за Рона. Я внезапно поняла, что совсем его не знаю, и это меня отнюдь не радует. Я не знаю, чем ему помочь, и хочет ли он моей помощи. Но больше всего я боюсь своих снов. Забвения, которое они приносят. Сомнения, которое они рождают. Когда я засыпаю, я, будто теряю что-то важное, забываю, кто я такая, а когда просыпаюсь, я не уверена в реальности происходящего. И, наконец, я боюсь… самой себя.
В гостиной повисло молчание. Гермиона не знала, что ещё сказать. Она вообще жалела, что начала этот разговор, что открыла свои потаённые страхи малознакомой девушке, с которой общалась всего-то без году неделю. Гермиона почувствовала себя неловко и уже собиралась сказать Джен, чтобы та не воспринимала всё сказанное всерьёз, когда Дженнифер заговорила:
- Знаешь, Гермиона, я люблю огонь. Он всегда приносит мне тепло и уют, а в трудную минуту, когда я чего-то боюсь (а боюсь я многого, уж поверь мне), он даёт мне надежду, веру в то, что всё ещё можно исправить.
Гермиона удивлённо посмотрела на собеседницу, не понимая, зачем Принстоун говорит ей об этом. Джен, заметив взгляд сокурсницы, невесело усмехнулась:
- Не обращай внимания. Полная луна настраивает меня на поэтический и романтический лад. Так и тянет поговорить о чём-то вечном и прекрасном. Я не эмпат, Гермиона, не ясновидящая, не экстрасенс. Да и с чтением мыслей у меня, прямо скажем, дела обстоят неважно. И поэтому, к сожалению, я не могу ничем тебе помочь. Лиз, может быть, сумела бы найти нужные слова, она в чувствах людей разбирается, а я.… Я могу посоветовать тебе обратиться к психологу или хотя бы просто к кому-нибудь из преподавателей, но ты не обязана меня слушать. Давать советы, куда проще, чем их выполнять. Я поняла это на собственном опыте, когда мужчины и женщины в белых халатах и очках пытались убедить меня в том, что я не виновата в смерти матери, что у неё просто было слабое здоровье, и поэтому она не пережила роды. Мне это не помогло. Психологи не в состоянии ни понять тебя, ни спасти, если ты сама этого не можешь. Извини, если расстроила тебя ещё больше.
Джен встала с пола и пошла к лестнице. Уже на ступеньках девушка обернулась и ободряюще улыбнулась:
- Эй, Грейнджер, не вешай нос и поменьше слушай, что я мелю. Я, когда меня тянет философствовать, часто говорю всякую ерунду. И возвращаясь к нашей теме об огне. Тётя всегда говорила мне: «Чем темнее вокруг, тем сильнее ты должна стремиться к свету». Спокойной ночи, то есть утра.
- Спокойной ночи, - пробормотала Гермиона, провожая однокурсницу взглядом. А затем посмотрела на пылающий камин. Мысли вертелись вокруг сестёр Принстоун. Интуиция била в набат и кричала о том, что близняшки не случайно оказались именно в этом году в Хогвартсе. Кто эти девушки? Кем являются в таинственной шахматной партии, фигуры для которой кто-то невидимый расставил задолго до начала учебного года? Сёстры Принстоун – ферзи или пешки? Их нельзя было назвать выдающимися волшебницами. На Заклинаниях они колдовали средненько, словно магглорожденные первокурсники, впервые увидевшие палочку, на Трансфигурации то и дело оказывались в числе отстающих. Иными словам, обе Принстоун не хватали звёзд с неба. Почти все учителя, огорчённо или безразлично качая головами, твердили в один голос: «Ничего особенного из этих девушек не выйдет. Выше среднего уровня им не подняться никогда!» И только на самом ненавистном для всех, кроме слизеринцев предмете – Зельеварении – девушки блистали. Тяга к экспериментаторству в сёстрах была ничуть не меньше, чем в близнецах Уизли, но, в отличие от последних, девушки шутили опасные шутки, забавляясь с зельями. Близняшки часто игнорировали некоторые пункты рецептов, брали те же ингредиенты, но в иных пропорциях, а порой и совершенно другие вещества. Но, как ни странно, их зелья до сих пор ещё ни разу не взорвались. Более того, как бы сильно сёстры не перевирали рецепт, им всегда удавалось получить идеальное зелье, и даже Снейп не находил к чему придраться. Так кем же считать этих девушек – гениев в Зельеварении и Травологии и полную посредственность во всём остальном? И кем в данной ситуации является сама Гермиона? Песня Распределяющей Шляпы, новые ученицы, происшествие с Гарри, гибель Миртл, исчезновение женского туалета, странное поведение Рона, ночные кошмары – всё это были лишь части целого, которые никак не складывались вместе. Чего-то не хватало. Какого-то кусочка информации. Именно её Гермиона безуспешно разыскивала вот уже несколько недель….
Девушка невольно вздрогнула. Может, кошмары начались не случайно? Может, они были наказанием за то, что она сунула свой нос туда, куда не следовало бы? Но как бы то ни было, интуиция подсказывала Гермионе, что только когда она сложит всю мозаику в цельную картинку, сны уйдут. Надо лишь успеть до того момента, когда кошмары сведут её в могилу.
Негромкий треск поленьев в камине привёл девушку в чувство. Гермиона опустила глаза и несколько удивлённо посмотрела на циферблат наручных часов, не веря тому, что не заметила, как пролетело время. Девушка медленно встала и, стараясь унять головокружение, пошла к спальне. Скоро проснётся Гарри, а это значит, что она должна успеть привести себя в порядок. Гриффиндорка достала из тумбочки косметичку и вытряхнула её содержимое на постель. Пудра, помада всех цветов, тушь, подводка, тональный крем…. С некоторых пор у главной всезнайки Гриффиндора косметики стало больше, чем у Парвати и Лаванды, трепетно любивших макияж. Гермиона невесело улыбнулась этой мысли и вытащила зеркальце. Оттуда на неё посмотрело отражение, больше напоминающее инфернала, чем молодую девушку. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Гермиона принялась за дело. Тональный крем, чтобы скрыть мертвенную бледность кожи, помада, чтобы спрятать синеву губ, пудра, чтобы наверняка убрать чёрные круги под глазами, чуть-чуть румян, чтобы никто не заметил отсутствие румянца. Немного магии, чтобы макияж выглядел естественно. И улыбка. Фальшивая и бессмысленная, надоевшая Гермионе, как старая потрёпанная вещь. Но девушка упорно, каждое утро надевала опостылевшую за месяц маску и одаривала окружающих ослепительными улыбками.
***
Утро выдалось на удивление сырым и омерзительным. Дождь, зарядивший ещё на рассвете, никак не желал заканчиваться. Дороги вокруг Хогвартса размыло, и они превратились в хлюпающую грязь. Сквозь густые чёрно-стальные тучи, плотно затянувшие небо, не пробивалось ни одного солнечного луча, и на улице было темно. Настроение Гарри и сидевшего неподалёку Рона вполне соответствовало погоде. За то время, пока студенты завтракали, Рон успел смертельно надоесть Гермионе своим похоронным видом и мрачными взглядами исподлобья, которые он бросал на однокурсников. Интересно, чем это он опять недоволен?! Девушка сделала несколько глубоких вдохов, чтобы упокоиться. В последнее время из-за недосыпа и усталости она часто раздражалась по пустякам и долго не могла прийти в себя.
- Гермиона, я вообще-то с тобой разговариваю! Может, соизволишь обратить на меня своё королевское внимание? – послышался справа ледяной голос Рона. Гермиона поймала себя на том, что ей до смерти хочется стукнуть юношу по голове. Неужели всего несколько часов назад она жаловалась Дженнифер на то, что Рон не разговаривает с ней? Тогда прямо сейчас она готова взять свои слова обратно. С трудом подавив в себе раздражение, девушка натянуто улыбнулась и предельно вежливо ответила:
- Я всё прекрасно слышу, Рон. Кажется, ты только что говорил мне о том, что Снейп – идиот и самый настоящий зверь, потому что он слишком много задаёт домашних заданий. Правильно?
- Нет, - лениво возразил рыжий, не глядя на подругу. – Ничего подобного. Как я и думал, ты занята исключительно самой собой. Разумеется, у тебя как обычно есть дела поважнее, чем проблемы друга. Тебе никогда не было до меня дела, признай это.
«Успокойся, Гермиона. Убить Рона ты всегда успеешь. Лучше проигнорируй его выпады и поинтересуйся, в конце концов, причинами плохого настроения Гарри, а то последние несколько недель он сам не свой».
- Гарри, с тобой всё в порядке? – Гермиона заботливо посмотрела на друга. Тот механически кивнул, явно продолжая думать о своём и не замечая ничего вокруг.
- А вот на меня тебе плевать, - вкрадчиво произнёс Рон, и от его голоса по спине девушки пробежал холодок. – Так ты относишься к своим друзьям?
- Помолчи, я тебя умоляю. У меня сил нет выслушивать твои капризы, - устало попросила девушка, страдальчески глядя на друга. – Ты разве не видишь, с Гарри что-то происходит. На нём лица нет.
- С Гарри что-то происходит, у Гарри проблемы, Гарри нужна помощь…, - язвительно передразнил подругу Уизли и, внезапно посмотрев на неё прямо, произнёс:
– Ты и вполовину не переживаешь так за Рона, как сейчас за Гарри. Почему? Рон меньше достоин твоей дружбы? Он не такой красивый, умный и могущественный волшебник? Или причины кроются ещё в чём-то? Я даже догадываюсь в чём именно. Мальчишка Поттер тебе не безразличен. Возможно, ты даже влюблена в него, хотя ни за что себе в этом не признаешься. А вот я чую это. От твоей души смердит слабостью, которую вы, глупые люди, зовёте любовью и с присущим вам фанатизмом воспеваете в стихах и балладах. А вот к Рону ты относишься иначе. И ведёшь себя с ним совершенно по-другому. Но не забывай: в том, что с ним сейчас происходит, виновата ты и никто больше. Это всё твой эгоизм и твоё безразличие. Но ты и сама это прекрасно знаешь, не правда ли?
Гермиону затрясло. Ей стало холодно, несмотря на то, что в замке – тепло и душно. От ласкового и тихого голоса Рона хотелось закричать, убежать и забиться в укромный уголок, где никто и никогда не сможет найти её. Если раньше девушка сомневалась, то теперь поверила окончательно – тот, кто сидит рядом с ней, не её лучший друг. Она заглянула в голубые, покрытые ледяной коркой ненависти и равнодушия глаза и с ужасом увидела на дне зрачков алые всполохи дикого, неудержимого пламени. А «Рон», видимо, поняв, что она заглянула под его маску, скривил губы в ехидной и издевательской насмешке.
- Тебе нравятся мои чудесные глаза, малыш-ш-шка Грейндж-ш-шер? – прошелестел он ей на ухо, и девушка отпрянула, чувствуя, как крик ужаса застревает у неё в горле. Неужели эти чудовища теперь преследуют её и наяву? Или… это всего-навсего лишнее подтверждение, что всё вокруг неё не более чем сон?
- Всё пытаешься понять, спишь ты или бодрствуешь? – с фальшивым участием прошептал «Рон» на ухо гриффиндорке, обманчиво-ласково придерживая её за локоть. – Что есть правда, а что ложь? Всё в твоём крошечном, человеческом мирке так относительно, малютка Грейндж-ш-шер. Я могу сделать с тобой, что пожелаю. С тобой и с твоими друзьями. Ты даже не представляешь, как легко манипулировать вашим сознанием.
Гермиона нервно сглотнула. От ужаса она не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть. Почему всё это происходит с ней? За что? И почему именно Рон? Чем он это заслужил? Девушка в отчаянии оглянулась на Гарри, который в этот момент с угрюмым выражением лица слушал энергичный спич Анджелины Джонсон – капитана гриффиндорской команды.
- Поверь, не стоит рассказывать Гарри наш маленький секрет, - мягко выдохнул «Рон». Краем сознания Гермиона отметила, что и дыхание у её, теперь уже несомненно, бывшего друга совсем не человеческое – холодное, сухое и затхлое. Почему она не замечала этого раньше, когда они с Гарри приглядывались к Уизли, пытаясь понять, что с ним случилось?
- Ответ прост, - ухмыльнулся «Рон», показав девушке ровные белые зубы. – Вы, жалкие мелочные смертные, так редко обращаете внимание на что-то, кроме самих себя. А уж людишки, умеющие махать куском волшебной деревяшки, так и вовсе не замечают, что творится у них прямо под носом. Вы слишком ослеплены своим мнимым могуществом.
Существо, которое некогда было Роном, встало из-за стола, закинуло сумку за плечо и издевательски потрепало Гермиону по щеке.
- Надеюсь, ты будешь хорошей девочкой и не станешь беспокоиться своего друга по пустякам. В конце концов, как ты правильно заметила, у Гарри свои проблемы, и ему есть, о чём подумать.
«Рон» покинул Большой зал, провожаемый потрясённым, испуганным и взволнованным взглядом Гермионы. Она бы, наверное, ещё долго просидела, напряжённо размышляя над тем, как помочь Рону, Гарри и спастись самой, если бы в этот момент за спиной не раздался голос, заставивший девушку поморщиться:
- О-о, смотрите-ка, нашу грязнокровку бросил её дружок. Даже предатель крови не вынес вони магглорожденной выскочки.
- Малфой, – процедил сквозь зубы Гарри, закончивший разговор с Анджелиной. Он приподнялся с явным намерением начать выяснять отношения, но Гермиона придержала друга за локоть.
- Не надо, Гарри. Не нарывайся. Он просто подзуживает тебя, хочет вывести из себя. Поверь, он совершенно не стоит тех проблем, которые у тебя возникнут, начни ты драку в Большом зале. – А затем добавила едва слышно, так чтобы слышал только Гарри:
- Хочешь научить его уму-разуму, я не против. Но только не при свидетелях.
Гарри, немного поразмыслив, согласно кивнул и сел, проявив невиданные для него ранее благоразумие и осторожность. Гермиона горько вздохнула, подумав про себя, что для того, чтобы они с другом изменились и смогли шире и реальнее смотреть на вещи, миру понадобилось встать с ног на голову.
- Поттер, ты позволяешь грязнокровке командовать собой?! Как можно уважать себя после этого?! – а вот Малфой не изменился ни на гран. Его голос казался гриффиндорке назойливым писком комара. Девушка удивлённо обнаружила, что ей глубоко безразличны слова слизеринца. Ещё этим летом у неё наверняка остался бы неприятный осадок после оскорбительных слов Малфоя, но сейчас у неё было слишком много других причин для переживаний. Она чувствовала невыносимую усталость, волнение за Гарри, страх перед «Роном». На Малфоя с его детскими капризами и нападками у неё просто не оставалось ни времени, ни сил. Невыносимо хотелось спать. Просто спать, без кошмаров и сновидений. Слова Малфоя стучали в висках отбойным молотком и противными грузными мухами жужжали в ушах.
- Ну, что, грязнокровка, всех построила? Ты сама себе не противна? Если бы я был на твоём месте, я бы, наверное, удавился от омерзения к себе….
- Ну, так удавись, наконец, и прекрати мельтешить у меня перед глазами! Ты мне мешаешь спокойно завтракать, – с изумлением услышала девушка чей-то насмешливый и раздражённый голос. У неё ушло несколько мгновений, чтобы понять – это произнесла она.
- Что ты сказала?! – Малфой угрожающе прищурился и навис над Гермионой, явно собираясь приструнить зарвавшуюся магглокровку. И тут девушка ещё раз удивила и саму себя, и окружающих студентов, которые, забыв о завтраке и занятиях, смотрели на разворачивающуюся сцену с большим интересом. Гермиона царственным жестом небрежно отодвинула слизеринца в сторону, грациозно встала со своего места и, оказавшись лицом к лицу с юношей, окинула его презрительно-высокомерным взглядом.
- Если у тебя не всё в порядке со слухом, Малфой, то я искренне сочувствую тебе и советую обратиться к целителям. Я сказала, что ты можешь удавиться, коль скоро это твоя самая заветная мечта. Тебе подсказать, как лучше это сделать? Я с удовольствие помогу в столь благородном деле. И, честное слово, для этого совсем не обязательно меняться со мной местами, - Гермиона выдержала эффектную паузу. – Да я и не соглашусь на подобный обмен. Ты не заслуживаешь моей жизни, слизеринский принц. Ты живёшь слишком легко, а значит, не умеешь жить по-настоящему. И мне тебя очень жаль, хотя ты не заслужил ни капли моей жалости. Что уж говорить, ты не стоишь даже того, чтобы я тратила на тебя своё драгоценное время и внимание. Ты не более чем ничтожество, старающееся подняться на недоступную высоту и самоутверждающееся за счёт унижения более слабых. Хотя самомнения тебе и впрямь не занимать! Но так уважения не добиться! Твои попытки жалки, Малфой! Впрочем, для тебя ещё не всё потеряно. В твоих силах заслужить любовь и уважение окружающих. Надо только захотеть измениться. И если твоей силы воли хватит на то, чтобы перекроить себя, тогда, быть может, Малфой, я и прислушаюсь к твоим словам. А до тех пор не смей разговаривать со мной в таком тоне!
Выдав эту убийственную тираду, Гермиона гордо вскинула голову, взяла сумку и вышла из Большого зала прежде, чем кто-либо успел ей что-нибудь сказать.
***
Гарри догнал подругу уже возле подземелий, где обычно проходил урок Зельеварения. Гермиона слабо улыбнулась другу, чувствуя смертельную усталость. Спор с Малфоем забрал жалкие остатки её сил. Мир казался нечётким, а опора уплывала из-под ног. Девушке поминутно приходилось хвататься за стену, чтобы удержать равновесие. Когда Гарри приблизился к ней, гриффиндорка остановилась и прислонилась к стене, чтобы друг не заметил её состояние. Юноша был явно впечатлён и поражён поведением подруги в Большом зале.
- Герм, что это было? Ты просто выбила Малфоя из колеи. Честное слово, он даже не знал, что и говорить! То краснел, то бледнел. А лицо у него было такое же, как тогда, когда ты его ударила на третьем курсе.
Девушка усмехнулась. Она и сама не понимала, откуда в ней взялась эта королевская пренебрежительность. На мгновение Гермионе даже показалось, будто она не одна в своём теле, и с Малфоем её ртом говорил кто-то другой. Заметив, что друг смотрит на неё в ожидании ответа, она заставила себя как можно более непринуждённо засмеяться:
- Я не знаю, что это было, Гарри. Но это было классно!
- Надеюсь, ты сумеешь повторить это ещё раз, - помрачнев, ответил юноша. – Потому что Малфой уже наверняка пришёл в себя и жаждет реванша, а Зельеварение у нас как раз в паре со слизеринцами.
Гермиона неопределённо пожала плечами. Недомогание накатывало на неё удушливыми волнами. Ей становилось то легче, то хуже. А когда гриффиндорка заметила взгляды слизеринцев, стоявших возле двери кабинета Зельеварения, недомогание смешалось с дурным предчувствием, и девушка пошатнулась, чуть не упав.
- Что с тобой? – заволновался Гарри, заметив, как внезапно побледнела подруга и едва успев подхватить её.
- Н-ничего, - запнувшись, пробормотала она. – Просто у меня вдруг голова закружилась. Всё в порядке, не волнуйся.
– В самом деле, мисс Грейнджер? – раздался за спинами подростков голос Снейпа. – В таком случае, может, Вы соизволите войти в класс и занять своё место? Ваши однокурсники не обязаны терять своё драгоценное время из-за того, что Вам вздумалось поиграть в кисейную барышню. Или, быть может, Вы уже всё знаете, и Вам не нужен мой урок?
Гермиона внезапно вновь ощутила прилив сил и чувство собственного превосходства. В груди опять раскрутилась невидимая спираль, целиком состоящая из пульсирующей живительной энергии, которой полна земля и растения. Девушка упивалась этой силой, чувствуя, как дышать становится легче, а за спиной вырастают крылья.
– Я сейчас сяду на место, профессор, – холодно-учтиво ответила она, глядя прямо в чёрные глаза преподавателя. – И можете не переживать за меня, со мной всё в полном порядке. Даже лучше, чем обычно. А что касается Вашего урока, то Вы правы, сэр. Школьный курс Зельеварения я знаю прекрасно и без проблем сварю любое зелье. Так что, пожалуй, Вы попали в точку: Ваши уроки потеряли для меня свою актуальность.
Профессор Зельеварения приподнял бровь и посмотрел на Гермиону, спокойно выдержавшую его пристальный взгляд. Лицо мужчины осталось непроницаемым.
– Что ж, я рад за Вас, мисс Грейнджер, – медленно произнёс он. Затем перевёл взгляд на студентов: – Садитесь на свои места. Сегодня нас ждёт незабываемое зрелище. Мисс Грейнджер собирается показать нам мастер-класс по приготовлению Напитка Живой Смерти.
– Но, профессор, на пятом курсе не проходят Напиток Живой Смерти, – робко заметила Лаванда. И тут же замолчала, съёжившись под ледяным взглядом зельевара.
– Мисс Браун, кто из нас преподаватель, я или Вы?
– В-вы, сэр, – запнувшись, ответила девушка.
– Замечательно, – отчеканил профессор и язвительно добавил:
– В таком случае позвольте мне решать, что можно проходить, а что нельзя. И сядьте уже на место! Мисс Принстоун! Да, Дженнифер, я к Вам обращаюсь. Вы тоже жаждете поделиться своим бесценным мнением с классом? Если да, то советую Вам вспомнить о том, что у Вас есть мозги и перед тем, как открывать рот, нормальные люди думают. Всё? У Вас больше нет желания словом и делом сеять прекрасное, доброе, вечное? Замечательно, в таком случае думайте почаще, это идёт Вам на пользу. И прекратите вертеться!
Наведя порядок в классе, Снейп повернулся к стоящим в дверях Гарри и Гермионе.
- Вам необходимо особое приглашение, мистер Поттер, мисс Грейнджер?
Гермиона расправила плечи и шагнула в аудиторию. Следом за ней вошёл Гарри, прожигая профессора взглядом полным холодной ненависти. Девушка тронула друга за руку, призывая его хоть немного успокоиться. Гарри в ответ благодарно сжал её пальцы. Гермиона быстро оглядела класс. «Рон» сидел на одной из первых парт вместе с Симусом и Дином. Когда девушка вошла, он обернулся и, поймав её взгляд, издевательски ухмыльнулся.
- Не обращай на него внимания, - Гарри заметил эту гримасу и прикоснулся к плечу подруги. – Давай сядем здесь, – и он кивнул на последнюю парту. Девушка не возражала. Где угодно, лишь бы подальше от пугающего существа, выглядевшего как её лучший друг. Силы снова покинули её, и на Гермиону накатила тупая и безразличная усталость. Пол под ногами закачался так, словно она была на корабле.
- Итак, - голос вошедшего Снейпа доносился до гриффиндорки как сквозь подушку. – Я надеюсь, что все вы помните про СОВ, и о том, что я беру только тех, кто получил за экзамен «Превосходно». Я также надеюсь и на то, что эта новость заставит вас работать усерднее и качественнее, хотя скорее всего это невозможно в принципе. Всё, что я вам говорю, пригодится на экзамене, следовательно, на уроках надо слушать, мисс Патил, а не обсуждать с мисс Браун модные новинки. Поверьте, это вы сможете сделать после СОВ, когда обе с треском провалитесь. Так вот, сегодня мисс Грейнджер, которая призналась, что не видит смысла в моих уроках, любезно согласилась на время занять моё место и показать всем вам, как готовится Напиток Живой Смерти. Прошу Вас, мисс Грейнджер, удивите нас.
Гермиона поджала губы. На неё смотрел весь класс: гриффиндорцы – с сочувствием, а слизеринцы – с издёвкой и насмешкой. Откуда-то со стороны пришла тёплая волна участия и молчаливой поддержки. Девушке даже показалось, что воздух вокруг неё сгустился и потеплел, обнимая ласковым одеялом и успокаивая. Он будто нашёптывал ей на ухо:
«Всё в порядке, я с тобой». Гермиона повернула голову и, увидев искреннюю улыбку на губах Гарри, сразу поняла, кого ей надо за это благодарить.
«Как он это сделал?» - поразилась гриффиндорка, но додумать не успела
- Мисс Грейнджер, не задерживайте нас, пожалуйста.
Гермиона посмотрела на Снейпа и почувствовала себя оскорблённой: в глазах преподавателя явственно светилась уверенность в её провале.
«Ну, хорошо, профессор, я покажу Вам всё, на что способна!» Девушка решительно встала и направилась к котлу. Ей повезло: она прочитала почти все книги по Зельеварению на летних каникулах. Напиток Живой Смерти запомнился ей лучше всего, она точно знала, как его готовить. Но не успела девушка прикоснуться к ингредиентам, как в глазах потемнело, грудь сдавило, ей стало трудно дышать. Судорожно пытаясь вздохнуть, Гермиона машинально взмахнула руками и потеряла равновесие. Падая, она, судя по звукам, что-то опрокинула и разбила. Сильный удар о каменный пол вызвал приступ острой боли в голове. Последнее, что запомнила девушка, были громкие крики гриффиндорцев, смешки слизеринцев, сдавленный голос Гарри, бегущего к ней: «Кто-нибудь позовите мадам Помфри!» и отчаянная просьба близняшек, прозвучавшая в унисон: «Профессор, ну, помогите ей хоть чем-нибудь!». А затем голова в очередной раз взорвалась болью, и мир погрузился в темноту….
***
Гермиона идёт по полуразвалившемуся дому. Крошащиеся кирпичные стены, осыпающаяся с потолков штукатурка, грозящие обрушиться полы. Гермиона знает, что находится в этом доме опасно, но снаружи куда опасней. Она прячется от всех сразу: от Пожирателей Смерти, жаждущих схватить подругу великого, пусть уже и мёртвого Гарри Поттера, от бывших союзников, одержимых ненавистью к ней и жаждой мести, даже от самой себя и от того чувства вины, что гложет её, не переставая. Это действует на девушку угнетающе, заставляя её чувствовать себя не защищённой и безоружной.
Чьи-то шаги. Осторожные и тихие, они были бы абсолютно не слышны, если бы не мёртвое безмолвие дома. В тишине они раздаются тревожным гулом набата. Гермиона ощущает себя зайцем, которого травят охотничьими псами. Ату её, ату! Она подходит поближе к пролому в полу и осторожно заглядывает в него.
Внизу темно и тихо. Шаги стихли, и Гермиона не видит никакого движения. Она отходит от дыры в полу и переводит дыхание, радуясь тому, что пока её не нашли, не поймали…. Кто на этот раз её враг? Кто сегодня за ней охотиться? Кому сейчас она нужна? Теперь девушка идёт, нервно вздрагивая от звука собственных шагов, поминутно оборачиваясь и долго вглядываясь в темноту дома.
Звук шагов повторяется, на этот раз отчётливей. Под чьим-то весом негромко и жалобно скрипят прогнившие доски пола. Гермиона замирает на месте. Ей кажется, что она забыла, как дышать. Сердце в груди трепещет, словно птичка, попавшая в клетку, и бьётся о рёбра.
Скрип раздаётся на лестнице. Человек, незнакомый Гермионе, поднимается наверх. Девушка мечется по коридору в поисках укрытия. Бежать, бежать, бежать…. Куда угодно, лишь бы спрятаться, скрыться от преследователей. Но коридор прямой как стрела, и здесь не спрятаться. Она сама загнала себя в ловушку.
Шаги становятся всё ближе и ближе. За спиной раздаются крики.
- Вот она!! Взять её!! Держите грязнокровку!
- А ну, стой! Стой, дрянь, кому сказано!!
Авада Кедавра!
Гермиона в самый последний момент уворачивается от зелёного луча, едва не задевшего её плечо. Девушке кажется, что она чувствует могильное дыхание Смерти, прошедшей мимо неё. Гермиона внутренне сжимается и ускоряет бег, готовясь увернуться от новых проклятий, но их почему-то нет. Вместо этого за спиной раздаётся громкая брань:
- Хватит! Прекратите, придурки! Она нужна нам живой!
- Зачем, Белла? Она же грязнокровка! Подружка этого чёртова дохлого Поттера! Почему нельзя её убить?!
- Идиот! Лорд запретил это делать! Она нужна ему живой! Он хочет устроить показательную казнь повстанцев! Впрочем, невредимую её приводить необязательно, так что, если быстро поймаешь её, можешь с ней поразвлечься! Не стой столбом! Хватай это магловское отродье! Стоять, тварь!
Гермиона бежит лишь быстрее. Бежать по обваливающемуся полу страшно, но остановиться намного страшнее. Ей вслед несётся издевательский гогот. Чьё-то хриплое дыхание обжигает её спину. Девушка хочет обернуться, но страх сковывает тело. Перед глазами мелькают запертые двери, провалы стен, выбитые окна…. Всё смазалось, превратилось в сплошную серую массу, а в голове бьётся одна лишь мысль: спастись. Гермиона почти сваливается с очередной лестницы, перепрыгивая через провалившиеся ступеньки. Внизу темно. Пыль облачками поднимается от каждого шага. Гермиона устремляется вперёд. Через дверь не выйти, но под домом есть катакомбы – целый подземный лабиринт, о существовании которого преследователи не знают. Если она сумеет добраться до него, то будет спасена.
Внезапно человек, бегущий по пятам, начинает замедлять шаг и отставать от неё. Гермиона боится поверить своему счастью. За спиной снова раздаётся ругань:
- Фенрир, чёртова вонючая псина, догони её, поймай!!!
- Ты свихнулась, Белла?! Впереди опасность!!! И если так хочешь, то можешь ловить эту ополоумевшую дуру сама!!
«Дурак! Впереди спасение, а не опасность», - думает девушка, как вдруг пол уходит у неё из-под ног. Гермиона запоздало понимает, что в панике побежала не туда и в итоге провалилась в заброшенную шахту лифта, на котором раньше спускались на подземные этажи. И теперь она падает в чёрную бездну шахты, проклятой, как и весь дом. Ранее убежище, а ныне могила. Пальцы впустую хватаются за воздух, в тщетной попытке найти опору. Воздух свистит в ушах. Гермиона слышит чей-то истошный вопль, и только спустя несколько мгновений понимает, что кричит она сама. Падение кажется ей вечностью. Мимо пролетают обрушенные этажи подземелья.
Удар становится для Гермионы неожиданностью. Боль иглой пронзает спину, руки, ноги. Девушка издаёт тихий стон. У неё нет сил ни на то, чтобы подняться, ни на то, чтобы закричать. Она может лишь лежать и смотреть наверх, в темноту, где клубятся тени – её преследователи. Она глядит только на них – Пожирателей Смерти, рабов Волан-де-Морта, считающих себя аристократами. В голове мутится от боли от удара, и голоса Пожирателей, едва доносящиеся до неё сверху, двоятся и дрожат, равно как и их силуэты.
- Она умерла?
- А ты как думаешь, придурок?! Она рухнула с приличной высоты!
- Вы идиоты! Вы все идиоты! Лорд приказал привести грязнокровку к нему, а вы её упустили! Ненавижу вас всех!! Сами отвечать перед Лордом за всё будете!
- Но, Белла….
- Заткнись, паршивая псина! Это всё твоя вина! Ты позволил грязнокровке сдохнуть! Нотт! Передай всем, что мы уходим! Всё равно здесь делать больше нечего!
- Но, может, она ещё жива?
- А ты хочешь спуститься следом и проверить?
- Нет…
- Тогда прекрати со мной спорить! Мы уходим!
Пожиратели уходят, оставляя умирающую девушку в подземелье. Тёмная пелена заволакивает сознание, раздирающая боль пульсирует в теле, в позвоночник впились ледяные иглы.
«Я умираю? Вот так просто? А, впрочем,… Я наконец-то увижусь с Гарри и Роном. Может быть, так и должно быть. В конце концов, последнее время я просто существовала, трусливо прячась по подвалам. Да и имела ли я право даже на такую жизнь, когда все, кто заслуживал этого больше меня, лежали в могилах?» Тело начинает казаться девушке чужим, одеревеневшим, а мозг отключается от происшедшего. В голове успевает мелькнуть последняя мысль:
«Так выглядит смерть?»
***
Первый за этот день солнечный луч пробился сквозь тучи и осветил больничное крыло Хогвартса. Гермиона с трудом разлепила глаза. В голове роились смутные воспоминания. Что с ней произошло? Как она здесь оказалась? Вспомнить гриффиндорка не успела, потому что над ней одновременно склонились мадам Помфри и Гарри.
- Ты очнулась, – юноша тепло улыбнулся подруге. Гермиона ответила ему слабой улыбкой. Мадам Помфри с облегчением вздохнула:
- Ну, что ж, мисс Грейнджер, раз Вы в состоянии улыбаться, значит умирать пока не собираетесь. Это радует.
Медсестра на минуту вышла и вернулась с подносом, заставленным флакончиками зелий.
- Всё это Вам следует выпить, мисс Грейнджер. Ваше состояние ужасно. Разве можно столько учиться? Вы истощили себя до крайности, потому и упали в обморок прямо на уроке. Так что теперь лежите, отдыхайте и пейте лекарства. Раньше, чем через две недели я Вас отсюда не выпущу. Даже не надейтесь. А теперь выпейте зелья.
Гермиона послушно выпила горькую гадость, которую мадам Помфри называла зельями. В голове девушки был настоящий кавардак. Она никак не могла сориентироваться во времени и пространстве, а всё её тело болело так, будто она упала с Астрономической Башни. Мадам Помфри, пристально следившая за приёмом лекарств, удовлетворённо кивнула, когда девушка осушила последний флакончик.
- Хорошо, мисс Грейнджер. А теперь Вам стоит как следует выспаться. Мистер Поттер, будьте добры покинуть Больничное крыло. Я понимаю, конечно, что за пять лет оно стало для Вас вторым домом, но Вашей подруге необходим отдых, а Вам надо идти на уроки.
С трудом вытолкнув упирающегося Гарри за дверь, медсестра повернулась к пациентке и иронично посоветовала:
- Мисс Грейнджер, Вы бы поменьше общались с мистером Поттером. Он определённо плохо на Вас влияет. Ещё немного, и Вы станете у меня такой же частой гостьей, как и он.
С этими словами колдомедик развернулась и направилась, было, к себе, но Гермиона её остановила:
- Мадам Помфри, не могли бы Вы дать мне зелье Сна Без Сновидений?
Женщина обернулась и окинула пациентку долгим взглядом:
- Для чего? Ваш организм так измотан, что Вы прекрасно заснёте и без снотворного.
Гермиона замялась. Рассказывать мадам Помфри про свои сны она не собиралась. Нужно было солгать, не сказав неправды.
- Понимаете, - виновато пробормотала девушка. – В последнее время… я очень волнуюсь…. Из-за СОВ, из-за Гарри…. В общем, мне по ночам часто снятся кошмары, и я боюсь засыпать. Потому и прошу у Вас это зелье.
Мадам Помфри тяжело вздохнула, но принесла девушке снотворное.
- Что ж, мисс Грейнджер, - забирая кубок, сказала женщина. – Ваши кошмары лишняя причина поменьше общаться с мистером Поттером и учиться. А теперь спите.
Девушка поблагодарила медсестру и провалилась в абсолютно спокойный магический сон.
***
Когда Гермиона проснулась, за окном стояла глубокая ночь. В Больничном крыле было темно, и только из-под двери кабинета мадам Помфри пробивалась узенькая полоска света. Девушка попыталась сесть на кровати. Тело болело уже меньше, но двигаться всё равно было тяжело. К тому же мешала ватная слабость. Но сесть гриффиндорка сумела самостоятельно. Мысленно поздравив себя с этой маленькой победой, Гермиона попыталась привести в порядок сумбурные мысли. Они, несмотря на то, что впервые за месяц девушка чувствовала себя выспавшейся, всё равно не желали останавливаться на одном месте и расползались по закоулкам сознания, словно тараканы. После десятой неудачной попытки понять, что же с ней произошло, гриффиндорка сдалась. Память наотрез отказывалась восстанавливать целиком цепочку событий, и Гермиона решила не терзать её, а попробовать снова заснуть в надежде на то, что остаточный эффект зелья Сна Без Сновидений ещё действует.
Сон не шёл. Кровать казалась девушке раскалённой и неудобной, простынь мешалась, одеяло было жарким, а когда она скидывала его, ей моментально становилось холодно. Как бы Гермиона не легла, ей всё равно было неуютно. А ещё ужасно хотелось пить. На тумбочке рядом с кроватью воды не оказалось, а мадам Помфри не откликнулась, когда гриффиндорка позвала её. Жажда становилась всё невыносимей, и девушка решила сама сходить за водой, хотя не была уверена, что сумеет удержаться на ногах.
Стоило Гермионе встать, как у неё тут же закружилась голова. Но девушка сумела устоять. Она сделала осторожный шаг, затем другой, третий…. Держась за спинки стоящих в ряд кроватей, гриффиндорка добрела до стола, на котором стояли графин с водой и стаканы. Графин показался неподъёмным ослабевшей Гермионе, и ей пришлось взять его обеими руками. Но когда она уже подняла его, прямо за спиной раздался голос, заставивший девушку вздрогнуть и выпустить графин из рук. Он упал и разбился с жалобным звоном, обрызгав гриффиндорку с ног до головы. Но Гермиона этого даже не заметила. Окаменев, она стояла, не в силах заставить себя обернуться и взглянуть в глаза своему страху.
- Добрый вечер, малыш-ш-шка Грейндж-ш-ш-шер. Мы ж-ше говорили, ч-ш-ш-што тебе от нас-с-с не уйти.
Опять эти шипящие голоса. Кошмар становился реальностью, границы между сном и явью размывались, а Гермиона показалась самой себе маленькой беспомощной девочкой.
- Кто вы?
- Твой с-с-страх.
- М-мой страх?
- Да. Мы так долго ж-шдали наш-ш-шей вс-стречи, так долго ис-скали тебя. И теперь тебе никуда от нас-с-с не убеж-ш-шать.
- Искали меня?
- Да. Мы з-с-снали, ч-ш-што вы вс-с-се рано или поздно придёте с-сюда.
- Кто это – все?
- А ты упряма и любопытна, малыш-шка Грейндж-ш-ш-шер, - над ухом девушки прошелестел ядовитый смешок. – И неис-справима. Нич-ш-што не мож-шет зас-ставить тебя отказ-с-саться от возмож-ш-ш-шности получить новые з-снания, зас-сунуть с-с-свой нос-с-с, куда не прос-сят. Ты так предс-сказуема. Мы любим таких.
- Любим…. Любим…. Любим….
Больше всего на свете девушка хотела заткнуть уши, куда-нибудь спрятаться, сделать, что угодно, лишь бы не слышать этих голосов.
- Что вы сделали с Роном? – прошептала Гермиона, с трудом сдерживая дрожь.
- А, этот мальчиш-ш-шка! Такой алчный, такой ж-ш-шдный до с-с-славы и из-с-свес-с-стнос-сти, такой наивный. Его дос-с-статочно было лиш-ш-шь с-с-слегка подтолкнуть в нуж-ш-шном направлении, и он с-с-с радос-с-стью предал тебя и мальчиш-ш-шку Поттер.
- Что с ним? – чуть твёрже произнесла девушка, сжимая кулаки. Пожалуйста, пусть Рон будет жив! Что бы он ни сделал, пусть только будет живым! Она придумает, как всё исправить.
- Его больш-ш-ше нет, - сердце Гермионы ухнуло куда-то вниз. – Мы уничтож-шили его личнос-с-сть, мы выж-ш-шгли его душ-ш-шу. И теперь то, ч-ш-што от него ос-с-сталос-с-сь принадлеж-ш-шит нам и Из-с-с-нанке.
Гермиона стояла, не двигаясь с места, вцепившись в столик побелевшими от напряжения пальцами. Рон… умер? Как такое возможно? Глаза жгло непролитыми слезами, в горле стоял ком. Усталость, болезнь, страх, чудовищное известие о друге словно надломили что-то в ней. Хотелось забиться в уголок и, дрожа от страха, кричать и плакать. Бездействовать. Какое удобное решение всех её проблем! Просто отойти в сторону и оставить всё, как есть. Всё равно она ничем и никому не может помочь. Она – ничто против той силы, которую представляли безликие монстры из тьмы.
Девушка пошатнулась, машинально сделала шаг в сторону и наступила на осколок графина. Его острые грани врезались в кожу. Боль отрезвила Гермиону и прогнала туман сомнений и дикого, животного ужаса.
«Я должна взять себя в руки! Сейчас не время поддаваться панике! И уж тем более жалеть себя! Так Рона не спасти и Гарри не помочь. А я должна им помочь! И неужели после всего, что со мной произошло, я испугаюсь чудовищ из-под кровати? Ни за что! Я давно уже не ребёнок!»
- Не с-с-сопротивляйс-с-ся, - зло прошипели Тени. – С-с-сдайс-с-с-я, подчинис-с-сь. С-с-стань наш-шими глаз-с-с-сами и уш-шами в Хогвартс-се. Рас-с-с-ссказывай нам о том, ч-ш-ш-то делают твои друз-с-с-сья. И тогда ты наконец-то избавиш-ш-шьс-с-ся от с-с-страх, кош-ш-шмаров, ус-с-сталос-с-сти, боли.
- А если я не соглашусь? Откажусь предавать друзей? – к радости Гермионы её голос почти не дрожал.
- Ес-сли откаж-шеш-ш-шьс-с-ся, то однажды ты ус-снёш-шь и не прос-снёш-шьс-ся, малыш-шка Грейнджер. Меж-ш-шду правдой и лож-ш-шью больш-ш-ше не будет границ. Вс-с-сё, ч-ш-што с-с-случиться с-с-с тобой в наш-ших с-снах, отразится в реальнос-с-сти. Умрёш-шь во с-с-сне, умрёш-шь и наяву. Ты хочеш-шь умереть, малыш-шка Грейнджер? Или мож-шет, ты хочеш-шь, ч-штобы умерли твои родители? Или твои друз-с-сья?
Гермиона покачала головой. Ей безумно хотелось жить, и она, разумеется, не желала зла ни родителям, ни друзьям. Вот только власти Теней над нею больше не было. Девушка не верила ни их лживым обещаниям, ни их вкрадчивым словам. Они всё равно убьют и её, и маму с папой, и Гарри. Убьют так же, как убили беднягу Рона. Но она умрёт предательницей, разочаровав всех, кто верил в неё. Что может быть хуже? Ещё пару часов назад Гермиона была готова пообещать этим голосам всё, что угодно, лишь бы они оставили её в покое. Но не теперь.
- Я решила. Мой ответ – нет.
- Ч-ш-ш-што? – изумлению и ярости Теней не было предела.
- Вы слышали, - стало невероятно легко, как будто приняв непростое решение, девушка скинула с плеч огромный, неподъёмный груз. – Я сказала, нет!
- Ты пож-ш-ш-шалееш-ш-шь об этом, малыш-ш-шка Грендж-ш-шер! – с ненавистью прошипели Тени. Гермиона почувствовала, как в спину вонзились ледяные острые когти. – Ты горько об этом пож-ш-ш-шалееш-ш-шь.
- Вы ошибаетесь! Мне не о чём жалеть! – девушка обернулась. Перед ней клубилась непроглядная тьма, в которой горели вечным голодом алые глаза Теней. Но страха перед ними больше не было. Гермиона сделала свой выбор и не собиралась отступать.
- Вот как? – голоса из тьмы снова были вкрадчивыми и ласковыми. – Ты, наверное, думаеш-ш-ш-шь, ч-ш-ш-што с-с-самое с-страш-шное уж-ше поз-с-сади? Вериш-ш-ш-шь, чш-ш-што ничего хуже с-с-с тобой уж-ш-ше не с-с-случится? Но ты с-с-сильно ош-ш-шибаеш-ш-шьс-ся. Вес-с-селье только началос-с-сь, малютка Грейндж-ш-шер. И мы с-с-собираемс-с-ся поразвлечьс-с-ся на с-с-славу! С-с-с-сладких с-с-снов.
Тьма сгустилась, став вязкой, как кисель, и заволокла плотным облаком всё помещение. Гермиона невольно закрылась руками и почувствовала, как проваливается в липкую и ледяную трясину. Девушка вскрикнула, рванулась из пут Теней, но лишь провалилась в темноту ещё глубже. А затем в глубине бездны, полной непроницаемой и равнодушной тьмы, взревело ослепительно-яркое пламя, мир перевернулся, взорвавшись на сотни сверкающих осколков, и Гермионы не стало.
От автора: Дорогие читатели! Пожалуйста, не ленитесь оставлять комментарии. Хотя бы пару слов. Вам несложно, а мне приятно.
