Серебристое, голубоеАмадео, милый Амадео, моя безукоризненная школьная страсть с обречённым взглядом и руками, пропахшими дорогим табаком - тонкой кистью, сизой тушью выводить на фарфоре японский пейзаж. Амадео, потомок английских лордов с лавандово-тусклыми глазами и саркастической улыбкой, ты смотришь поверх очков и поправляешь часы на мальчишеском широком запястье - эти запястья почему-то всегда вызывали у меня ассоциации с неуклюжими и бесконечно трогательными щенками крупных собак. А ты суров и тонок, на территории твоего поместья стоит голубятня, сотни белых птиц разом взмывают в серое небо, и ты смотришь им вслед. Мне бы хотелось жить в твоём кабинете, среди тёмной дубовой мебели, среди засохших, покрытых пылью белых роз, которые приносит тебе твоя маленькая русая сестрёнка. Но всё это так сложно, Амадео, сложно и немного грустно…
Верно, Шерлок?
Но Шерлока нет, его похоронили в конце липовой аллеи - старая собака под старым деревом. Джой ещё не привыкла, она временами оглядывается на каминный коврик и застывает, не сразу понимая, почему он пуст.
- Есть на свете потери больше, мисс Корд.
Антонин Долохов – самое доброе существо на планете, пребывающее в тихой, незаметной невооружённому глазу эйфории наркомана, получившего дозу после недельного воздержания.
- Я принесу вам шесть собак, только не делайте такое лицо.
- Договорились.
Как он жалок, вдруг думает Джой, жалок – со своими дрожащими руками и мёртвой женщиной, которая его не любила. Даже его опасность – жалка. Вчера он убил аврора, ни на секунду не задумавшись ни до, ни после. Это врождённый дефект души, в которой недостаёт части, отвечающей за человечность. Его можно назвать калекой, это будет правильно – в людях есть подсознательный страх перед калеками; но он силён, он удивительно силён… если бы Руди обладал подобной силой, мы бы давно вырвались из этого порочного круга. Но у Руди целая душа, и должно быть, поэтому он не может переступить границы, установленные веками.
А Долохов привязывает меня к себе, медленно и неумолимо, возможно, из какого-то машинального эгоизма, который так ему свойственен. Он становится мне страшно близок. Я не принимаю, но понимаю, и это всё, что можно сказать. Нет слова «мы», есть только близость, которая не соединяет в одно, как происходит это у влюблённых, а держит рядом – тихо и без намерения когда-либо отпустить.
…всё сложно, Амадео. Ты пишешь мне, переступая через свою викторианскую гордость, а Долохов вчера убил человека, и я никак не помешала ему. Во мне живёт отвращение, но ненависти я не почувствовала, как ни старалась найти её. И не в Долохове тут вовсе дело, а только в том, что я слишком причастна к миру, который пытаюсь отторгнуть. И я потеряна для тебя, Амадео, не потому, что принимаю его – этого не случится, - а потому что этот мир запросто проглотит тебя, вздумай ты подойти к нему слишком близко. Я, наконец, поняла, почему мне показался таким знакомым твой взгляд, когда мы встретились в первый раз. Чопорность, укоризна, наигранная тоска – точь-в-точь так же смотрел Шерлок, но вот он похоронен под облетевшей липой, и я думаю, что знак судьбы в пояснении не нуждается.
Голубая осень, хрустальная и ломкая, в сахарном инее по утрам дремлющая под флейты северного ветра и стеклянные колокольчики льдинок, вечером вздыхает еле слышно – всё труднее удерживать позиции. Туманный Альбион вырастает из моря величественно и зыбко, открывая призрачно-белые башни и чёрные холмы, подёрнутые прохладной пастельной дымкой.
Белла открывает глаза и садится в кровати. Мятный запах, снящийся ей всё это время, заливает комнату серебристо-зеленоватыми волнами; Родольфус сидит на полу возле маленького котла, под которым странным синим светом мерцает магическое пламя.
-Это школьная привычка, Руди – заниматься зельеварением в спальне, - Белла морщится, чувствуя в теле страшную усталость. – Я вчера выключилась как будто. Не помню ничего после начала операции…
- Ты была не в себе, - Родольфус спокойно наклоняется к кипящему зелью, - после того, как всё закончилось, на само место действия было страшно смотреть.
- Так я справилась? – она рассеянно потирает висок, спуская ноги с постели. Белла-Белла, беладонна, тяжёлые веки, усталые кисти, нежные голубые жилки. Непостижимо юное лицо, скинувшее вчерашнюю маску гнетущего безумия.
- Ты справилась, - медленно соглашается Руди, переливая в керамическую кружку мятно пахнущую жидкость. – Ты больше никогда не будешь выполнять задания без меня.
- Что за глупости! – раздражённо вскидывается Белла. – У меня всё прекрасно получается!
- Ты слышала, что я сказал? – она встречает его жёсткий, непреклонный взгляд и понимает, что спорить бесполезно. Когда мягкий, тонкий, вежливый Руди смотрит сквозь, и малахитовые с золотом его глаза теряют свою теплоту, лучше согласиться.
- Что на тебя нашло… - Белла дотрагивается до протянутой кружки и отдёргивает руку. – Горячо.
Родольфус обёртывает кружку вязаной салфеткой, бережно вкладывает её в ладони жены.
Мне хотелось, чтобы ты осталась девочкой – своевольной, диковатой, грациозной, капризной и иногда так восхитительно доверчивой. Но ты выросла в недоброе время, Белла, и твои фамильные склонности выросли резче и выше, развиваясь в благодатной для них почве. Как мне спасти тебя от сумасшествия, если ты сама жаждешь его?..
И всё же ты лучше нас всех, Беллатрикс, потому что ты – искренность, ты – пламя, ты – простота. А значит, ты живёшь… тогда как все мы – просто существуем.
Джой Корд зажигает письмо с трёх углов и не замечает, как светло-серый пепел хлопьями ложится меж складками её юбки. Только услышав шаги на лестнице, она, опомнившись, отряхивается и закатывает испачканные рукава тонкого чёрного свитера.
Антонин Долохов, войдя, ставит на пол огромную плетёную корзину, бросает на комод серую мантию.
- Не знала, что вы ещё и грибник, - мрачно язвит Джой. – Что это?
- Что значит «что»? – с тихой угрозой спрашивает алмазный британец. – Если через несколько секунд я не услышу радостных восклицаний, я буду очень, очень разгневан. Если бы вы видели меня в гневе, вы бы поторопились, уверяю вас.
С дурным предчувствием девчонка приподнимает ткань, укрывающую корзину.
- Раз… - считает она, - два, три, четыре… шесть. Долохов… один вопрос: вы всегда понимаете буквально или только под морфием?.. Долохов, знаете, что это получается? Вы предлагаете мне весь мир, похоронив взамен мою жизнь. Очень по-мефистофелевски…
Алмазный британец приподнимает брови, пытаясь понять, что имеет в виду ученица. Потом отдаёт должное точности сравнения.
- Мисс Корд, вы что, плачете? Живо успокойтесь, ненавижу женские истерики.
Не добившись никакой реакции, он легонько встряхивает её за плечи:
- Перестань, Джой.
Вздохнув, Антонин прижимает к себе притихшую от неожиданности девчонку, одной рукой обхватив острые вздрагивающие плечи.
- Берите, когда я предлагаю. Я предлагаю нечасто.
Джой Корд долго молчит, уткнувшись лицом в крахмальный ворот рубашки. Наконец подняв голову, выворачивается, опускается рядом с корзиной, в которой спят шестеро щенков спаниеля.
- Не нужен мне ваш мир. А их – возьму.
- Долго собираетесь быть на грани?
- До тех пор, пока не упаду куда-нибудь.
Долохов усмехается. В прозрачную громаду вечернего воздуха примешивается колдовской голубоватый туман.
