На перепутьеС тех пор, как Джеймс поселился в Йорке, прошел почти месяц. Настала жара, деревья зазеленели в свою полную меру и трава на лугах выросла в половину человеческого роста. Все домочадцы сэра Гунтера готовились к солнцевороту – в ночь Мидсоммера все ходили в лес за травами, а после бывал большой праздник.
Хотя весенняя ярмарка давно окончилась и в Йорке было тихо, по городу ползли слухи о том, что бароны собираются установить новый налог, а кто-то поговаривал еще и о войне с королем. Гунтер был задумчив и недоволен – от Эрика Джеймс узнал, что он едва не поссорился с сэром Годриком. Тот сразу после Мидсоммера собирался примкнуть к войскам своего сюзерена, Геральда Уэльсского. Салазар отмалчивался, но как-то все же обронил, что не считает войну простецов, хотя бы и самого короля, делом магов.
За три дня до праздника Гунтер и Парсифаль отправились осмотреть лесную поляну, где гости должны были собраться у костра — необходимо было наложить защитные и укрывающие чары, чтобы это место стало невидимым для простецов. Хельга пошла с ними, чтобы подумать, как украсить поляну, а Джеймс и Эрик увязались следом, пока Линэ не задала им какой-нибудь работы. Закончив с чарами, Гунтер поспешил перенестись в Скарборо, а остальные отправились обратно пешком, выйдя на большую дорогу. Лес кончился и дорога, повернув, нырнула в березовую рощу. Под деревьями было прохладно, высокие, белоснежные зонтики сныти ловили редкие солнечные лучи и вся роща казалась празднично украшенной.
— На нынешний праздник прибудет немного гостей, — заметил Парсифаль. – Война разделяет даже магов.
— Отец, мне кажется, снова задумался об отъезде. Зачем Годрик должен воевать?!
Хельга вздохнула.
— Он считает это своим долгом, а долг — как тяжелый камень.
Выйдя из рощи, все зажмурились от яркого света.
— Я оставлю вас, надо сходить в город, — сказала Хельга.
Она вынула жезл и превратила свои плащ и мантию в блузу из беленой ткани и порыжелое зеленое сюрко*. Повязав на голову платок, волшебница
сломала на придорожном кусте несколько прутиков, сосредоточенно нахмурилась и, неслышно проговорив заклинание, взмахнула жезлом. Прутья удлинились и стали сами собой сплетаться вместе, пока в руке у Хельги не оказалась небольшая корзинка. Парсифаль уважительно поклонился и беззвучно захлопал в ладоши. На дороге перед ними теперь стояла небогатая крестьянка; лукаво улыбнувшись, она сделала неожиданно изящный реверанс и легкими шагами поспешила к городу.
— Мы с вами пойдем садами, — сказал ребятам Парсифаль.
— Сэр, а что такое камни? — спросил Джеймс, когда они вошли в сад сэра Гунтера и Эрик побежал к дому.
— О чем ты? – удивился тот.
— Вы сказали о сэре Годрике, что долг – тяжелый камень.
— Ах, это... Я просто задумался о своем. Но если ты хочешь знать, — волшебник замедлил шаг, — то расскажу. Мы видишь ли, все катим камни вверх по склону горы. А бывает, что и бросаем свой камень вниз, хоть и знаем, что самый маленький камушек может вызвать лавину. Боюсь, — улыбнулся Парсифаль, — это звучит не очень понятно.
— Нет, сэр... А почему надо катить камни вверх? – спросил Джеймс.
— Молодец! Ты задал как раз тот вопрос, на который я все не могу ответить. Если каждый от рождения наделен камнем, то такова его судьба. Отпустишь тяжелый камень и никогда не знаешь, на кого он упадет. А может, все не так. Может статься, зачем-то они нужны нам там, наверху.
Он замолчал. Вдвоем они молча прошли через сад, а как только показался дом, Джеймс мигом забыл про их разговор: у крыльца стоял белый конь, красотой под стать единорогу. Стоило Джеймсу проблизится, как скакун повернул к нему голову и, махнув длинным хвостом, нетерпеливо фыркнул. На коне не было сбруи, но мальчик подумал, что он только что, должно быть, проделал долгий путь. Парсифаль подошел и смело огладил крутые бока лошади:
— А вот и ты! — сказал он с улыбкой. — Я уверен, Джеймс, он тебя помнит, не бойся.
— Помнит... меня?
— Разумеется. Это Гринголет, конь сэра Годрика.
Тогда Джеймс и правда вспомнил белого коня, на котором Годрик, бывало, приезжал к Магистру.
— А где он был раньше?
— Кто знает. Пасется он где ему заблагорассудится, но приходит на зов.
Тут конь так громко заржал, что Джеймс закрыл ладонями уши. Обернувшись, мальчик увидел, что со стороны города к дому быстро идет сэр Годрик. Подойдя к ним, он поклонился Парсифалю и приветливо кивнул Джеймсу, после чего сразу подошел к Гринголету, что-то говоря ему шепотом.
— Так ты и вправду уезжаешь? — спросил Парсифаль.
— Да. Разумно это или нет, но иначе поступить я не могу, — лицо Годрика стало серъезным, почти жестким.
— Я не противоречу тебе, каждый должен поступать по совести. Меня же ждет долгое странствие в германские земли и я боюсь, мы еще не скоро встретимся.
У Джеймса екнуло сердце. Он боялся остаться без покровительства Парсифаля, хотя и был уверен, что по его просьбе отец леди Хельги примет его в свой дом. Рыцари направившились к конюшне — видимо, Годрик не доверял уход за Гринголетом домашним эльфам, а Джейис побрел к дому.
***
Первый в жизни Джеймса Мидсоммер показался ему волшебным сном (в Грейвуде день солнцеворота особо не отмечали, хотя старухи тайком отправлялись в лес за лечебными травами). Самый длинный день в году завершился светлым, ясным закатом; домашние сэра Гунтера и гости его дома засветло собрались вокруг огромного костра на лесной поляне. Хельга украсила ее полевыми цветами и венками из трав и зеленых ветвей. Когда наконец наступили сумерки, то тут, то там стали раздаваться хлопки — прибывали остальные гости. Вскоре вокруг костра собралось больше двадцати магов — Джеймс никогда не видел так много людей в необыкновенных, ярких одеждах, а на головах у некоторых были еще и высокие, остроконечные шляпы.
После приветствий все направились в лес — Эрик потянул Джеймса за собой и они отбились от остальных, забредя в сухой сосновый лес. Белые орхидеи-мотыльки**, словно хрупкие свечки, росли из порыжелой опавшей хвои, источая сладкое, необыкновенно сильное благоухание, стволы сосен качались и слегка поскрипывали на ветру, под ногами хрустел сухой серый лишайник.
— Говорят, что в ночь солцеворота цветут златоглазки, но я ни разу их не находил, — сказал Эрик через плечо.
Набрав орхидей, они спустились с холма, на котором рос сосновый бор, и вошли в по-настоящему темный лес, где листва дубов и редкие ели заслоняли небо, так что не видно было ни одной звезды. Эрик засветил люмос и они нашли узкую тропинку, которая вывела их на большую, заросшую высокой травой поляну. С другой стороны показался мигающий голубоватый огонек и послышались веселые голоса:
— Златоглазки? Нет, не видала я златоглазок, за этим нужно идти к самому Куерцинусу или ходите с Розмари Спраут, они наверное найдут целый букет.
— Да лишь бы не вытащили мандрагору, хотя здесь, на севере, их не найти и в Мидсоммер.
Две ведьмы звонко засмеялись. Увидев ребят, они рассмеялись еще громче и потребовали, чтобы те показали свои травы. Увидев орхидеи, та, что была постарше, весело заметила:
— Что ж, с этим уже не стыдно вернуться к костру, но пойдемте, найдем Хенгиста или сэра Парсифаля, они наверняка покажут что-то необычное!
— Идем! — пискнула вторая. — Мастер Эрик, видали ли в округе великанов?
— Нет, мисс Уизли, не помню, чтобы они тут водились.
Все вместе они направились к берегу реки, где и нашли сэра Парсифаля.
— Миссис Уизли, мисс Уизли, рад вас видеть! Вы вовремя — здесь, на берегу, полно бадьяна — именно такие цветы, распустившиеся на солнцеворот, годятся для всяких ран. А, ребята, и вы тут — идите-ка сюда, только осторожно.
Он повел их к опушке, туда, где стволы деревьев почти смыкались и стояла сплошная темень.
— Эрик, притуши люмос. Видите?
В едва мерцающем свете Джеймс разглядел стелющиеся по земле плети какого-то растения. Желая рассмотреть его поближе, он наклонился и, прежде чем Парсифаль успел сказать "Осторожней!", дотронулся до кожистого листа. Плети взвились вверх и Джеймс в ужасе схватился за ус, сжавший ему горло. Парсифаль и Эрик одновременно воскликнули:
—
Lumos maxima!
Вспыхнул ослепительный свет и хватка растения ослабела; Джеймс отбежал назад, к берегу.
— Как ты, Джеймс? — спросил поспешивший следом Парсифаль. — Прости, я сразу не предупредил, это дьявольские силки. В горах ты таких бы не увидел, а здесь они повсюду. Хорошо, что вы не ходили одни.
Джеймс и Эрик молча переглянулись. На шум и вспышки прибежали обе ведьмы по имени Уизли, но Парсифаль уверил их, что все в порядке.
— А я уж было решила, что вы все попались дьявольским силкам! — проворчала старшая ведьма, но тут же радостно показала целую связку бадьяна. — Прекрасно, что мы вас встретили!
Парсифаль поклонился и посмотрел на небо — звезды были по-летнему яркие и крупные.
— Пожалуй, пора возвращаться, иначе все веселье окончится без нас, — сказал он, и все вместе они отправились к поляне, где должен был начатся праздничный пир.
Когда они вышли к костру, почти все остальные уже вернулись. В лесу было прохладно, а здесь от жара огня щеки Джеймса скоро раскраснелись; собранные травы они сложили под деревьями, там же, чуть поодаль от костра, стоял низки столй с глиняными кружками и кувшинами эля и пива. К ним подбежала Хельга, уже надевшая пышный венок из васильков и пшеничных колосьев, и со смехом потащила ребят в хоровод: заиграли заколдованные ею инструменты, которые сами чуть не пускались в пляс, и хоровод закружился, захватывая все новых гостей.
Праздник продолжался до рассвета. С первыми лучами солнца гости один за другим начли прощаться с сэром Гунтером, благодаря за приглашение, и поляна понемногу опустела. Хельга и Гудрун, торопя эльфов, убрали все украшения, столы и охапки трав и, затушив огонь, Парсифаль превратил кострище в ровное кольцо из цветущей сон-травы. Все, кто не в силах был переместиться, зевая, побрели к дому.
***
На утро после Мидсоммера все долго спали, а мальчишек так и вовсе не будили до вечера. За день набежали облака и часам к пяти пополудни полил дождь — на кухне эльфы, под присмотром Линэ, разбирали собранные травы, а все остальные обитатели дома собрались в зале у камина. Хельга негромко пела за шитьем, а мужчины разговаривали, подсев поближе к огню. Эрик с Джеймсом тихонько вошли и уселись было на сундук, возле Хельги, но она тут же отправила их на кухню, обедать и помогать Линэ, так что как ни хотелось Джеймсу послушать, о чем говорили старшие, пришлось уйти. Когда они с Эриком вернулись, за окном темнело. Хельга заколдовала небольшую лютню, на столе стояли кубки и серебряный кувшин, словно оплетенный витиеватым узором. На этот раз мальчикам позволили остаться, но общий разговор закончился — Гунтер обсуждал что-то со своим братом, Парсифаль читал длинный свиток папируса а Салазар и Годрик молча сидели рядом, по-прежнему у самого камина, и изредка перебрасывались фразами. Джеймс вспомнил, что на празднике Салазара не было, и заметил, как заострились черты его лица. Маг осторожно вынул из черного, стянутого серебристым шнурком кошелька что-то, завернутое в темную тряпицу, и передал Годрику, который, едва развернув ткань, тут же аккуратно спрятал предмет за пазуху и кивнул, давая понять, что знает, что это. Затем Годрик, в свою очередь, взял шкатулку, которая стояла на полу возле его кресла, и, открыв ее, стал вполголоса рассказывать, вынимая один за другим флаконы и тут же кладя их на место. Джеймс не мог отвести взгляд от волшебников: зелья, хранившиеся в шкатулке, были ему знакомы, и он понимал, что происходит что-то важное.
***
Годрик позвал его помочь с зельем за пару дней до праздника — он был весел и даже чем-то возбужден: борода заткнута за воротник, жезл так и играл в пальцах... Джеймс никогда не видел, чтобы зелья варились так лихо — Аспасий был скрупулезен и сердился, если малейшая крупица ингредиентов или капля зелья оказывались на столе, а Годрика, похоже, это ничуть не волновало. Он аккуратно взвешивал ценные комочки мумие, похожие на застывшую смолу, но тут же принялся толочь рога камнезуба так, что стол весь покрылся слоем порошка.
— Ничего, потом уберем, — подмигивая сказал он Джеймсу, когда тот хотел вытереть стол. — Джеймс, если я хоть немного знал Магистра, ты научен зельеварению не в пример лучше других мальчишек. Видишь ли, эльфам в этом деле я не доверяю — варить зелья надо самому. Ты согласен помочь?
— Да, сэр, — кивнул мальчик.
Сначала Годрик поручил ему поддерживать огонь под котлом и вовремя бросать в котел клубни цикуты, который можно было нарезать только сразу перед тем, как бросить, иначе нужные свойства исчезали. Потом он снял котел и стал помешивать зелье, отсчитывая сколько раз помешал по часовой, а сколько — против часовой стрелки. Джеймсу перед тем было сказано растворить в чаше воды какой-то белый порошок.
— Только бери осторожно, не пугайся, — предупредил волшебник.
Джеймс осторожно всыпал порошок в воду, каждую секунду ожидая, что все может загореться или вовсе взорваться, но порошок медленно растворялся и вода оставалась прозрачной. Тогда он взял глиняную чашу в руку, а другой рукой стал помешивать воду серебряной палочкой: когда последний кристаллик исчез, чаша в руке вдруг стала ледяной, хотя до того вода давно успела согреться, пока стояла в комнате. Он чуть не выронил ее и быстро поставил раствор на стол, но больше ничего не происходило; Годрик тут же взял чашу и влил в уже остывший котел.
— Спасибо! Главное — все делать вовремя. Теперь я должен попросить тебя сосчитать двенадцать раз по сорок восемь семян мака — знаю, это неприятно, но я бы не справился до вечера, надо еще многое приготовить.
— Разумеется, сэр!
Джеймс охотно выполнял все поручения, только бы не чувствовать себя лишним — еще до известия об отъезде Парсифаля он порой задумывался о том, что будет с ним дальше. Зернышки мака, мелкие как песчинки, разлетались от малейшего дуновения, и Джеймс надолго задерживал дыхание и напрягал глаза — семечек должно было быть ровно сорок восемь и ни на одно зернышко больше или меньше...
Через два часа все было готово — двенадцать отполированных деревянных коробочек, которые дал ему Годрик, были плотно закрыты и стояли на столе, подальше от котла.
— Ты молодец, Джеймс, я, признаюсь, думал, что мы до полуночи не успеем все приготовить. Что же, теперь можно отдохнуть — скажи, чего бы ты хотел в нагаду за помощь?
Джеймс смутился и даже покраснел. Тогда, сам не веря, что говорит это, он ответил:
— Сэр, я хотел бы научиться у вас колдовать. Вызывать патронуса — быстро добавил он, чтобы Годрик не решил, что Джеймсу хочется получить урок по обычным заклинаниям, ведь он давным-давно выучился поднимать веши потяжелее куриных перьев, да и люмос получался довольно яркий.
Годрик поднял брови и скрестил руки на груди.
— Патронус — это сложные чары.
— Сэр, я буду стараться! — Джеймс боялся, что сказал невероятную глупость, но отказываться было бы еще хуже.
Годрик помолчал, а затем улыбнулся Джеймсу:
— Я не хочу отказывать тебе, но не смогу обучить тебя этим чарам до моего отъезда. Если ты согласен ждать, я дам тебе слово, что не забуду о твоей награде, когда вернусь. Если передумаешь, скажи мне до Мидсоммера. Ты согласен?
Джеймс кивнул и поклонился.
***
Годрик уезжал на рассвете следующего дня — ребята видели, как он проверял, цела ли золоченая сбруя Гринголета. Немотря на горячие просьбы Джеймса, Парсифаль и слышать не хотел о том, чтобы взять его с собой в путешествие и Джеймс утешался тем, что может остаться в услужении у сэра Гунтера, тем более, что Эрик стал его лучшим другом.
За час до полуночи Гунтер, пожелав всем доброй ночи, удалился, а вслед за ним и все остальные разошлись по своим спальням. Хельга увела Эрика и Джеймса наверх, хотя они утверждали, что спать совсем не хотят — не смотря на это, Эрик мирно засопел, как только улегся на кровать. Джеймсу снова не спалось – он поздно встал, а в голове роились самые разные мысли и воспоминания. Он корил себя за то, что недостаточно хорошо обучался колдовству, ведь тогда Парсифаль взял бы его с собой, и беспокойно ворочался с боку на бок. Наконец он почувствовал, что должен выйти на двор. Стараясь не наступать на скрипучие половицы, мальчик спустился вниз (ему показалось, что как только он вошел в залу, какая-то прозрачная, слабо святящаяся тень шарахнулась в угол и пропала). В саду было тихо – ночь выдалась ясная и безветренная, только вовсю стрекотали кобылки и изредка ухали совы, выпущенные на ночь из совятни. Проходя мимо конюшни Джеймс услышал как шумно вздохнул и переступил с ноги на ногу большой конь, а затем недовольно фыркнул потревоженный пони.
Врнувшись он с удивлением увидел на крыльце Годрика и Салазара и зачем-то отступил в тень, чтобы его не заметили. Когда волшебники возобновили разговор, было уже поздно — выходило, что он подслушивал, но Джеймс не решался двинуться с места, чтоб ненароком не нашуметь.
— Я бы не стал сражаться за этого безземельного короля.
— Салазар, я прошу тебя... Мы говорили об этом. Твоя честь не пострадает, потому что твои предки прибыли издалека и всегда держались независимо. А я не могу остаться в стороне, хотя многое, что сделал Джон мне и не нравится.
— И не забудь, что биться ты будешь как самый обычный... простец.
— Хватит! Да, я уже слышал слово, которое ты имел в виду. И не произноси его при мне.
— Я и не произношу, Годрик, — Салазар облокотился на перила и смотрел вверх, где на безоблачном небе светился Орион и переливался красными и синими огнями Сириус, — потому что твоя дружба для меня важнее. Но дела короля и баронов, чем бы все ни кончилось, не принесут нам никакого блага. Мы не должны воевать в их войнах, ни как маги, ни как... простецы.
— Тогда мне придется покинуть Британию. Парсифаль тоже всегда говорит, что нельзя колдовать на пользу простецам, правда, по другой причине. Я иногда не могу его понять – как можно просто проходить мимо! Но он, должно быть, мудрее меня... Я обещал тебе и сдержу слово. Хватит об этом! Расскажи, что ты нашел в башне – это Ровена просила тебя?
— Да. Башни больше нет, ее разрушили. И, что бы не говорил Парсифаль, сделали это намеренно.
— Чтобы украсть что-то? Гобелен Джиневры? – спросил Годрик.
— Это сказки, — нетерпеливо отмахнулся второй маг. – Зачарованная картина, показывающая видения.
— Но ведь не все могут увидеть свою судьбу...
— Да, гобелен показывающий тем, кто сам хочет обмануться, если угодно. Свою судьбу теперь решать нам, только нам самим. А Магистр владел гораздо более ценными вещами, Ровена просила если возможно найти книги – их там больше не было.
Джеймс боялся дышать. Он вспомнил, как попал в башню сразу после исчезновения Аспазия, вид разгромленной комнаты, а потом вдруг — кавалькаду, движущуюся через заколдованный лес под звук охотничьих рогов и лицо смотревшей на него женщины, удивительно похожей на девушку с черным вороном на плече, которую он иногда видел во сне...
— Ты говорил с ней?
— Да, теперь зеркала у нас четверых.
— Но что, если ее... если кто-нибудь найдет зеркало? Ты уверен, что вы должны общаться?
— Ровена волшебница, Годрик! И искуснее многих. Я не знаю, о чем ты говоришь, надеюсь, ты помнишь, для чего нам эти зеркала – никаких других целей у меня нет, — отрезал Салазар.
— Прости, — Годрик явно не знал, как загладить сказанное.
Салазар промолчал. Оба рыцаря вошли в дом, а Джеймс еще долго не решался выйти из-за угла. Его мучила совесть и вдрбавок – мысль о том, что до этого он не понимал или не хотел понимать, какие тревоги и какая опасность ждет тех, кто уже стал ему дорог. Он снова вспомнил Мэйбл, вспомнил своего наставника, о котором почти перестал думать, и почувствовал себя совсем скверно. Однако, поднявшись наверх и закутавшись в одеяло, Джеймс твердо пообещал себе прилежно учиться и всем, чем только сможет, помогать леди Хельге и успокоенный этим заснул.
***
Годрик уехал на рассвете следующего дня – Джеймс проспал и долго потом не мог себе этого простить. Вскоре уехал Салазар, а Хельга готовилась к путешествию в Нормандию — Ровена просила ее быть на свадьбе. Сэр Гунтер был недоволен, считая, что доверять нормандцам нельзя да и полет на гиппогрифе в такую дать слишком опасен, Хельга тоже была невесела, но твердо пообещала Ровене приехать.
Последним отбыл Парсифаль — он долго готовился к путешествию, изучая вместе с Гунтером карты каких-то далеких земель. Набравшись смелости, Джеймс попросил волшебника помочь ему побывать в Грейвуде и тот неожиданно охотно согласился.
Они переместились в сумерках, оказавшись у знакомого Джеймсу ручья — на миг мальчику показалоь, что весь прошедший год был всего-навсего сном, но тут загворил Парсифаль:
— Не пугайся, сейчас я наложу на нас чары, которые сделают нас невидимыми, — сказал он, вынимая жезл.
Дрога была пуста и вокруг стояля тишина, только листья дубов шелестели над головой. Без труда найдя знакомый домик вдовы, Джеймс заглянул в крохотное окно: внутри было почти темно, свет шел только от догоравшего очага; возле него на низкой скамеечке сидела Мэйбл, заснувшая за работой — моток пушистой пряжи все еще лежал у нее на коленях. Дом показался Джеймсу еще беднее, чем прежде, а сама Мэйбл сильно постаревшей, и он подумал, что теперь она совсем одна. Парсифаль, казалось, знал о чем Джеймс думает:
— Боюсь, ты не смог бы вернуться, даже если бы хотел.
Джеймс кивнул, забыв, что он невидим.
— Сэр, можно ли что-нибудь сделять, чтобы помочь моей матушке?
— Видишь ли, даже если бы люди не боялись волшебства, оно, увы, не помогло бы им, потому что приносит больше вреда, чем пользы. Хотя, — даже не видя его лица, Джеймс понял, что Парсифаль улыбнулся, — я кое-что придумал. Глядя, как пригибаются к земле травинки, мальчик понял, что волшебник подошел к поленнице и гадал, что же он сделает. Немного погодя тот вернулся.
— Это совсем немного, — тихо сказал Парсифаль, — старушка, пожалуй, ничего не заметит, но дрова будут слушаться... словно по волшебству. Скоро ты и сам научишься этим чарам. Еще одно заклинание для защиты дома — а теперь пойдем. Я и так поступаю вопреки своим же советам.
— Спасибо вам! — прошептал Джеймс.
Они вышли из деревни и Парсифаль снял чары. В последний раз оглянувшись на дома, уже еле видимые в сгущавшейся тьме, Джеймс взялся за плащ Парсифаля и зажмурился — он возвращался туда, где теперь был его дом.
_______________________________________
* длинная верхняя одежда без рукавов
** любка двулистная, орхидея (Butterfly-orchid)
