Глава 13ГЛАВА XIII
Декабрь 1997
Шел то ли дождь, то ли снег. Приближался конец месяца. Впереди – праздник «Новый Год».
Драко Малфой стоял у окна, выходившего на одну из самых оживленных улиц Лондона. Она попросила о встрече. Он согласился не раздумывая. А теперь терзался лишь одной мыслью: неужели случилось что-то непоправимое?
По стеклу стекали капли, прокладывая тысячи маршрутов, и пересекая их. Все менялось. Где-то внизу туда-сюда сновали люди в плащах и с зонтами – погода выдалась паршивая. Не зажигая света, стоя у окна, молодой человек смотрел на проходящую мимо жизнь и сравнивал себя с каждым прохожим – так много схожего и ни одного различия: все так же серо и уныло, все в спешке, боязни не успеть…
В дверь тихо, но настойчиво постучали. Драко обернулся через плечо. Мгновение – и он уже пересек комнату буквально двумя шагами. Еще секунда – и он распахнул дверь. На пороге стояла ОНА. Бледная и холодная, как утро ранней весны. Она вошла в комнату, небрежным движением бросила перчатки на кровать и скинула пальто. Малфой закрыл дверь и повернулся к своей гостье. Он выжидающе смотрел на нее.
Эвелина медленно прохаживалась от окна до противоположной стены, очевидно, приходя в себя и собираясь с мыслями. Она отогревала озябшие руки – кашемир не спасал в это время года от холода. Пройдет еще некоторое количество времени, прежде чем она заговорит, но Драко будет терпеливо ждать.
- Драко, - позвала девушка, как бы ни к кому конкретно не обращаясь, - они хотят, чтобы я приняла метку, и…они как будто догадываются, что я нашла себе родного человека – я стала другой, - она замолчала. Молчал и Драко. Они не виделись с того бала, но он помнил каждый изгиб, каждую черточку на ее лице. Он повернулась к нему и посмотрела в глаза. Пронзительный взгляд, и пустота…
- Я так не могу. Не могу, - Эвелин продолжила говорить, отворачиваясь к окну. Она обхватила себя руками, точно пыталась согреться. На ней было тонкое черное короткое платье в стиле «Chanel», без рукавов. В нем однозначно было холодно. Драко подошел к Эвелин, и накинул на плечи свой пиджак. Когда он коснулся ее пальцев – оба замерли. Казалось, в комнате даже воздух застыл.
- Ты выглядишь усталой, Эвелин, - Драко произносит это как-то сухо и не своим голосом. От этого они оба делают шаг назад друг от друга. Но проходит лишь мгновение, чтобы понять, что невозможно находиться так далеко друг от друга. И маски сброшены. Вслед за ними летят бусы, платье, пиджак, чулки и туфли…. Становится теплее, сердце бьется так быстро, что вот-вот выскочит из груди. Он обнимает ее, она дрожит, но хочет этого тепла. Безумство. Им плевать. Сейчас есть лишь они на всем белом свете, и им все равно…
- Эвелин, а как же… - Драко отчаянно цепляется за остатки разума, вспоминая о скорой свадьбе это несчастной (да, именно несчастной, ведь они безумцы – а это несчастье) девушки в его объятиях, но она шепчет желанное:
- Неважно. Мы не были скреплены какими бы то ни было обязательствами до свадьбы. Он поймет, - это последнее, что было сказано. Больше говорить они не могли. Их захлестнуло чувство.
Касания и ласки. Поцелуи и объятия. Они любили. В этот момент они хотели этого так сильно, что никто не в силах был бы их остановить. Казалось, в этот миг мир обрушился всеми красками на этих двоих. И чуть не раздавил их – так много было в этом! И неважно. Ничто неважно. Совсем неважно…
Она одевалась. Он молча смотрел. Было холодно. За окном значительно потемнело небо. Она изящным движением заколола волосы и повернулась к нему:
- Я…Я не знаю, должна ли у тебя просить прощение, Драко, или благодарить. Это был прекрасный день в моей жизни, самый прекрасный. Но из-за меня у тебя могут быть проблемы. Будем надеяться, что Эдгар не узнает о тебе, - Эвелин говорила тихо, но улыбалась. Она была счастлива. Она подошла к Драко и провела пальчик по его плечу:
- Я верю тебе, ты – мое солнце. У меня нет никого дороже тебя, - и, поцеловав его в то место, где только что касалась пальцем, - развернулась и быстро вышла из комнаты. Вышла, чтобы не заплакать и не остаться.
Она быстро шла по коридору. Лестница. Проход. Лестница. Проход. Снова лестница, и первый этаж. Быстро пересечь холл и исчезнуть. Возможно, навсегда. Не обернуться и не посмотреть на то окно, у которого, она знала, он все еще стоит и смотрит. Нет, она хочет видеть его глаза в последний раз. Взгляд вверх – и пустота – никого нет, никто не смотри. Она отвернулась, усмехнулась и пересекла улицу, чтобы трансгрессировать за поворотом. Слеза – нет! Они не обещали. Он прав. Она ушла.
А в это время Драко Малфой, стоя у окна, направил на себя палочку, произнеся невербальное заклятие, и вновь стал видимым. Он знал, что она захочет посмотреть, но не был уверен, что она это сделает. «На всякий случай» - подумал юноша, и оказался прав. Конечно, он не мог не проводить ее хотя бы взором, пока девушка не исчезнет с горизонта. Но так будет легче. Нельзя завязывать этот узе, нельзя. Они оба несвободны, оба повязаны чем-то или кем-то. Они должны разойтись и больше никогда не встречаться.
Драко не спеша оделся, и вышел из номера. Уже через четверть часа он подходил к главным дверям банка Гринготс. Начиналась вновь та жизнь, которая осталась за окном, когда в его номер вошла ОНА. Теперь снова та серость, в которой он должен жить. И он будет жить. Он этого хочет – так легче всем. Он должен захотеть.
Это еще одно воспоминание. Еще один взгляд через плечо назад. И он запишет этот «взгляд» на листок, оставшийся со вчерашнего дня. Пусть и это останется в памяти у той, которая его прочтет. Зачем? – да какая разница! Зачем вообще задавать бессмысленные вопросы! Просто делай что-то, хотя бы это.… И Драко напишет в конце три слова: «мне было больно»…
Гермиона открыла глаза: на подушке лежала скомканная бумага с разводами – Боже! Она над этим плакала вчера! – чашка с остывшим кофе на полу у кровати и открытая бутылка виски – для кофе.
При произнесенном про себя слове «вчера» память услужливо подсунет все, что так не хотелось бы вспоминать: и сидящего Малфоя, доверчиво написавшего эти воспоминания для нее, и желание его убить, и собственную глупость, и эти слезы… Гермиона встала с постели и спустилась на кухню. Необходим был свежий горячий кофе, чтобы окончательно проснуться и попытаться понять, чего еще она лишила себя вчера: своего подопечного – Малфоя, своих друзей – Гарри и Рона – опять, своего самообладания, – которое за 10 лет стало неотъемлемым, своего привычного спокойствия, и, пожалуй, на этом пока хватит – куда уж больше!
Гермиона знала, что обязательно должна повидать Малфоя, убедиться, что с ним все хорошо, ведь она – его так называемый «опекун» на то время, пока ведется следствие. Еще необходимо было попасть в Министерство до полудня, хотя уже сейчас стрелки показывали без четверти десять. Надо было навестить Джинни в Больнице и поговорить с Гарри и Роном. Дел было много, а времени намного меньше. Надо было спешить.
Забрав волосы в тугой хвост, Гермиона, пока вариться кофе, отправилась наверх в спальню, чтобы принять душ. Но по пути, на лестнице, ведущей на второй этаж, ей попался странный обрывок. Как будто он был оторван от страницы какой-то книги. Девушка решительно не могла припомнить, чтобы когда-либо так обращалась с книгами. Кусочек был довольно большим, чтобы разглядеть там печатный шрифт, но достаточно малым, чтобы понять, о чем идет речь в тексте. Гермиона оглядела маленький холл второго этажа в поиске возможной книги или еще чего-нибудь такого. Это небольшое пространство на втором этаже Гермиона отвела под мини-библиотеку: вдоль всех стен были прибиты стеллажи от пола до потолка, заполненные книгами. У окна стол диванчик, если необходимо было почитать книгу здесь. Но чаще всего Гермиона занималась этим внизу, в гостиной, где было если не меньше полок с книгами, то столько же. Но сейчас, обводя стеллажи взглядом, она не видела ни следа искомого источника. Ничто не говорило об утрате фрагмента – все было на месте, как всегда. Девушка предпочла пока что отложить уголок странички, занявшись более важными делами, требовавшими от нее времени и скорости их исполнения, и положила уголок в карман халата.
Гермиона вытирала голову полотенцем, выходя из ванны, когда резкий кофейный запах ударил в нос – кофе!!! Она забыло про него! Несколько ступеней были преодолены за две-три секунды и вот, хозяйка дома уже на кухне: плита залита кофе, он – конечно же – пригорел, стоит иссиня-белый смог под белым натяжным потолком кухни. «Боже» - выдохнула Гермиона и принялась устранять следы «катастрофы».
Уже через час из своего дома вышла девушка. Она быстрым шагом пересекла границу трансгрессии возле калитки сада, а затем исчезла, уносясь туда, где она была нужна, и без нее не могли обойтись. Ну, никак не могли!..
Тяжело дышать. На этот раз стало еще хуже: не видно ничего! Вообще ничего. Ни пути, ни перспективы пути, ни того, что рядом. Все предметы выплывают из этой однородной тугой серости прямо перед носом – не столкнуться бы с ними! Драко Малфой брел…где-то брел, а где – он и сам не знал. В это раз он почувствовал приближение этой Черной Дыры. Он просто знал, что она рядом. Но вот где точно – сказать не мог. Он боялся провалиться в нее, не успев даже обернуться…а куда оборачиваться-то? – ничего и так не видно. И поскольку каждый шаг приближал его к Дыре, он должен был чувствовать сопротивление, давление – как обычно чувствовал – но ничего не ощущал. Это было странно – он был один. Совсем один! Сейчас, когда, казалось, он освободился от всего: от воспоминаний, от тюрьмы, от Грейнджер… Грейнджер! Не она ли это…
Сердце перестало биться, дышать стало вообще нечем, Малфой задыхался. В глазах появились красные точки, которые сливались в одно большое пятно. Казалось, его выбросило в вакуум. Он упал. Как назло еще больно ударился обо что-то, но обо что – он не знал, было просто не до этого. И сейчас, в этом приступе, как никогда захотелось жить. Отчаянно хотелось вернуться. Для чего – неважно. Это было такое же «неважно», как тогда, в номере с Эвелин, но только это «неважно» было более глобальным – за этим стояла его жизнь, его свобода.
«Свобода» - вообще странное слово. Никогда не знаешь, свободен ты ДЛЯ чего-то или ОТ чего-то. В обоих случаях ты чувствуешь себя королем, только вот вкус у этих «свобод» разный. Любой тюремщик, или заключенный скажет вам, что свобода – это когда синее небо над твоей головой не линуется железными прутьями. Любой инвалид или калека скажет вам, что свобода – это когда ты бежишь, не зная преград и усталости, вдыхая полной грудью. Любой затравленный гонениями человек вам скажет, что свобода – это когда у тебя есть возможность жить и не бояться. Аристократ скажет вам, что свобода – это когда кто-то свободен от суждений и оков светского общества. Нищий, быть может, что он почти свободен, только денег не хватает – и это его оковы. А кто-то скажет, что свободен от обязательств долга, и просто счастлив. Но лишь некоторые скажут вам, что они свободны для чего-то, например, для любви, или знаний, для мудрости или сожалений – им есть куда заполнить это свободу. И потому они будут свободны.
Какой свободы не хватало Драко? Очевидно, сейчас ему хотелось просто дышать. Но краснота, разливавшаяся в его глазах и меркнущий свет, и удушье говорили ему, что он, скорее всего, больше не познает этого счастья. А так не хотелось умирать…
Гермиона шла по коридорам больницы. Она только что миновала палату, в которой лежала Джинни, и направилась в конец коридора. В углу, у самой стены виднелась винтовая лестница, кованная, чугунная. Поднимаясь наверх, Гермионе казалось, что вот так, наверное, темно и неуютно в подвалах Азкабана, или Малфой-Менора. Поднявшись до конца и, миновав, как показалось девушке, этажей семь, она, наконец, шагнула в просторное помещение. К ней сразу же подошли двое – авроры. Их Гермиона знала. Тем не менее, они обменялись условленными паролями – ее пропустили. В каменной стене виднелась тяжелая дверь. Гермиона шагнула к ней, но один из авроров ее остановил, ухватив за рукав:
- Сейчас там Феликс, Гермиона, подожди немного.
- Хорошо.
Спустя десять минут вышел врач. Он что-то говорил Гермионе, она кивала, но не слушала. За этой дверью находился человек, из-за которого чуть не погибли самые дорогие в ее жизни люди. Она чувствовала приступ ярости, гнева, боли, отмщения. Ей с трудом удавалось держать себя в руках.
- Хорошо, - ответила на какой-то вопрос Гермиона и шагнула к двери.
Внутри было немного холодно и тускло. Пробивавшийся из маленького окна под потолком свет не охватывал всей комнаты, поэтому царил легкий полумрак. Гермиона увидела следующее: кровать стояла почему-то посредине комнаты, вокруг не было ничего, ни одного предмета – пусто. Деревянный пол, мягкие стены – это комната была, скорее всего, предназначена для буйных пациентов. А поскольку Чарльз Уайет был опасным пациентом, к нему приставили круглосуточную охрану, пока решением Визенгамота не будет определена его дальнейшая судьба.
На кровати лежал человек. Его глаза были закрыты, и от этого казалось, что он мертв – его грудь не вздымалась от дыхательных движений диафрагмы. Он выглядел жутко, Гермиона не могла узнать в нем бывшего мужа своей подруги. Она осторожно подошла к нему, сжимая кулаки, и стараясь не делать много шума.
Чарльз резко открыл глаза и уставился на Гермиону каким-то безумным взглядом. Он не двинулся, и даже не шелохнулся. Какое-то время они смотрели друг на друга молча, словно бы узнавая. Гермиона всматривалась в это лицо и не могла понять, как за такое малое количество времени – всего пару дней – он мог превратиться в человека, по лицу и телу которого можно было сказать, что он отсидел в Азкабане лет десять. Чарльз улыбнулся какой-то улыбкой безумного, его глаза расширились, затем вновь сузились, словно бы сфокусировавшись, и он сказал:
- Что, пришла? Зачем?
Гермиона от неожиданности даже вздрогнула. Она попятилась назад, но остановилась. Подумав немного о том, как с ним себя вести, она все-таки заговорила:
- Каково это, убивать людей, Чарльз? – Гермиона в упор посмотрела на Упивающегося Смертью, мужа Джинни, дипломата в прошлом – и все это один и тот же человек!
Глаза Чарльза перестали бегать, они сосредоточились на собеседнице, и он привстал на локтях:
- Я не понимаю, о чем ты, - и он прищурился, словно бы оценивая ситуацию и прикидывая, не подослана ли она целителями или аврорами для его проверки.
- Ты все прекрасно понимаешь, - Гермиона резко приблизилась к нему, от чего больной сделал резкое движение назад, упершись в спинку кровати.
- Нет, не понимаю, - лепетал он, снова став «безумным».
- Ты чуть не убил свою жену, придурок! – выкрикнула девушка, нависая над своим собеседником.
Казалось, упоминание о своей жене и о чем-то прошлом возымело какое-то действие. Чарльз задумался о чем-то, а потом скорчил гримасу, как будто что-то доставляло ему нестерпимую боль. Гермиона смотрела на него и не знала: притворяется он или что-то действительно происходит. Прошло несколько секунд, прежде чем «пациент» открыл глаза и посмотрел на свою гостью. Вот теперь это был совершенно другой взгляд: злой, тяжелый, но какой-то надломленный. Чарльз сказал совершенно другим голосом, более спокойным, тихим – как раньше:
- Ты ничего не знаешь обо мне, Грейнджер. Ты думаешь, если мне, Упивающемуся Смертью изменили память и что-то внушили, то я не способен ни на какое чувство? Я знаю, ты думаешь, что я – лицемер! Так и есть, - и он наклонился к ней, теперь их лица были на близком расстоянии друг от друга, - ты ничего не знаешь, ничего. Когда я влетел туда, я думал, вы ее убиваете. Из ее груди хлестала кровь, все было в крови! Откуда мне было все это знать. А еще это ваш хваленый Поттер со своей палочкой – меня перекрыло. О, если бы ты знала, как я любил ее, даже несмотря на то, что она вышла за меня замуж без любви! Я это видел, я это знал, и мне было тоже больно, но я хотел сделать ее счастливой! – последние слова уже выкрикивались из его горла, и он не мог этого сдержать.
Гермионе стало жаль его, но лишь на секунду. И, не понятно по какой причине, она вспомнила именно сейчас выражение лица Джессики Дэйли, и ее высказывание о том, что Чарльз изменял Джинни. Какая-то обида и горечь толкнули Гермиону сказать об этом:
- Тогда скажи мне, какая любовь заставила тебя изменять своей жене со своей же секретаршей? – она выпалила это, точно автомат. Лицо Чарльза побелело, с него сбежали все краски, какие еще оставались. Он потерял самообладание, но лишь на миг. Затем его лицо приобрело бардовый оттенок, и он сказал, почти прорычал:
- Я чувствовал на себе хоть какую-то любовь, хоть кого-то! Каково это, когда твоя жена испытывает отвращение, когда к ней прикасается ее муж! Я не знаю, как она спала со мной и не умерла от этого чувства. Но я любил ее, сильно любил и желал! Но не мог убить этим отвращением к себе! А Джессика…она просто…это была страсть, мне было плевать на нее. Что вы с ней сделали?
- Они с твоим дружком взломали министерскую базу и узнали о нас, - холодно ответила Гермиона, отстраняясь от Чарльза и вставая с его кровати.
- Забвение? – безразличным тоном.
- Конечно, - так же ответила Гермиона и с удивление посмотрела на Чарльза: ему было действительно плевать на секретаршу и на ее судьбу. Ну, правильно, эти друзья были не настоящими, ведь он – Упивающийся. Однако как оказалось, Джинни он все-таки любил. Вот это интересно.
- Что с моей женой? – спросил он, когда Гермиона обошла его кровать, подходя ближе к стене, в которой было окно.
- Я не имею права разглашать информацию Упивающимся Смертью, которая касается Аврората и членов Министерства, - холодный ледяной тон, Гермиона чеканила слова, - скорее всего, ваш брак признают недействительны, лично я приложу максимум усилий. - Лишь за миг до того, как она услышала его ответ на это у себя над ухом, до нее донеслись едва слышные звуки, как будто что-то упало с глухим стуком – это Чарльз в мгновение ока спрыгнул с кровати и очутился подле Гермионы. Он заговорил ей на ухо голосом, внушающим леденящий душу страх. Так говорят убийцы:
- Скажи мне, я знаю, ты можешь. Я должен знать, что она жива. Скажи, - он почти перешел на шепот. Гермиона нашла в себе силы повернуться к нему: они встретились взглядами. Не хотелось смотреть в этот бездонный омут и девушка, обойдя его, направилась к двери, оставив Чарльза стоять на месте. Но уже перед тем, как выйти из палаты, она бросила небрежным, но полным боли тоном:
- Из-за тебя она ослепнет, - и вышла, закрыв за собой тяжелую дверь. Уже в коридоре она смахнет две слезинки из уголков глаз, и услышит душераздирающий вопль за стеной – это Чарльз кинулся на дверь, от отчаяния. Двое авроров поспешили к нему, а Гермиона начала спускаться по винтовой лестнице, дума я о том, какая сложная это система – «человек», и сколько в ней заложено всего.
Приоткрыв дверь палаты, Гермиона увидела сидящего в кресле Джорджа. Это было неожиданностью для девушки. Но чему было удивляться – все семейство Уизли наконец-то собралось вместе, не смотря на то, что повод был такой печальный: Джинни была на гране потери зрения, и возможностей его вернуть становилось все меньше с каждым днем.
Девушка аккуратно начала закрывать дверь, но Джордж, очевидно, находился на грани между снов и явью, и поэтому проснулся от такого еле слышного движения. Увидев в дверях Гермиону, он улыбнулся ей и встал с кресла. Посмотрев на сестру – она спала – он на цыпочках дошел до двери и вышел из палаты. Как только за ним закрылась дверь, Гермиона бросилась ему на шею и обняла – так рада она была его увидеть. Джордж приподнял Гермиону, обнимая, и кружа по коридору. Когда, наконец, их страсти улеглись, они смогли говорить друг с другом:
- Джордж, как я рада! – воскликнула Гермиона.
- Гермиона, а ты совсем не потолстела! – отшутился Джордж и улыбнулся своей умопомрачительной улыбкой. Гермиона всегда видела эту улыбку. Она чуть погасла после смерти Фреда, еще тогда, летом девяносто восьмого, но она всегда помогала Джорджу жить и находить смысл этой жизни во всем, что еще могло существовать.
- Как ты? Давно ты здесь? Я была у Джин вчера, и заходила к вам в Нору, но тебя не видела, - Гермиона внимательно смотрела на своего давнего знакомого и пыталась уловить в нем перемены или хоть что-нибудь, что все время ускользало от нее, хотя и было как-то заметно.
- Я прибыл ночью, сегодня ночью. Побывал дома и решил переночевать здесь. Письмо от папы я получил еще вчера, но возможности прилететь сразу не было, поэтому вот, так… - и Джордж развел руками, виновато улыбаясь. Но как же можно было его винить за что-то.
Мимо ходили целители, пациенты, посетители, а эти двое стояли у стены около двери в палату и улыбались друг другу. Гермиона никогда не замечала, как дорога ей вся семья Уизли, как они все по-разному украшали ее жизнь и наполняли ее смыслом! Какие они все разные и интересные! Она мало знала о каждом из них, кроме Рона, Джинни и близнецов – раньше, а теперь – это совсем другие люди! Годы берут свое.…И тут только Гермиона взглянула поверх глаз Джорджа – на его лоб и волосы: на лбу пролегла так называемая у маглов «скорбная» складка, а волосы были с проседью! Некогда огненно-рыжие волосы высокого Джорджа теперь блестели в некоторых местах серебром «признаков старости». По тому, как менялось лицо девушки, Джордж понял, что она это заметила. Но привычная веселость не изменяла ему даже сейчас, и он ответил на ее немое восклицание:
- Да, Гермиона, годы, годы, - и рассмеялся, тормоша ее за плечо, отрывая от грустных мыслей, - просто работа нервная, да и за последние сутки пришлось понервничать немного, - на этой фразе Джордж отвернулся к стене, якобы поправляя волосы и смахивая некую соринку с ресниц, тряся головой.
Гермиона улыбнулась: «это же Джордж», положила ему руку на плечо и сказала:
- Все будет хорошо, Джордж, правда, - и улыбнулась еще шире, позволяя надежде на лучшее озарить ее лицо. Парень улыбнулся в ответ, и они обнялись. Было в этом что-то такое теплое и нежное, чего не хватало Гермионе все эти годы – просто любви из прошлого, как раньше: нет ничего плохого, а впереди – светит солнце.
Так они и стояли обнявшись, и каждый думал о своем, но объединяющим их – о прошлом. И в эту минуту открылась дверь из общего холла, и в коридор вошел человек, которого эта картина заставила прирасти ногами к полу. Дыхание остановилось, а сердце предательски пропустило два удара: один – от Гермионы, другой – от Джорджа.
