Глава 12. Dragon's LairСледующим утром, которое для Рона началось ближе к полудню, у него появились серьезные подозрения, что спальня гриффиндорского шестого курса за ночь ненароком переехала в какую-то другую школу чародейства и волшебства.
Дорогу в Главный зал он искал не меньше получаса. Одна из дверей на привычном пути была запечатана заклинанием, а коридоры и потайные лестницы, по которым он пытался обойти препятствие, были перекрыты зачарованными заграждениями – яркими надписями «Проход воспрещен», составленными из огненных букв, которые набрасывались на любого нарушителя и пребольно его жалили, пока он не отступал. В итоге Рону пришлось спускаться чуть ли не через когтевранское крыло, и аппетит он нагулял зверский.
Разумеется, для него одного никто не потрудился накрыть завтрак, так что заморить червячка Рон отправился на кухню. Домовики, особенно Добби, были ужасно ему рады и накормили так, будто не видели целую вечность. Как приметил Рон чуть позже, выглядели они довольно угрюмо: выяснилось, что причиной кислых мин и унылых взглядов была утраченная способность мгновенно перемещаться в пространстве. В пределах Хогвартса, впрочем, домовики по-прежнему «прыгали» с места на место безо всяких проблем. Как по секрету рассказал Рону Добби, его сотоварищи втайне возлагали ответственность за произошедшее на него самого, Винки и Гермиону – за чрезмерно либеральные взгляды на жизнь.
– Поговори с ней, Рон Уизи, пусть она в этом году не вяжет никому одежду, – взмолился Добби, когда их гость собрался уходить.
– Ничего не обещаю, – хмуро пожал плечами Рон. Он не стал добавлять, что подруга вряд ли остановит свою кампанию по освобождению домовиков, даже если те внезапно сговорятся и поколотят ее. Это, напротив, могло ее только раззадорить.
Гермиона была легка на помине: вернувшись с кухни, Рон обнаружил ее в Большом зале в обнимку с очередной потрепанной книгой. Оказалось, что девушка, встав раньше них с Гарри, не стала терять времени и успела проведать Хагрида, который почти все свободное время проводил возле драконьего павильона, точно малое дитя возле песочницы. А на обратном пути Гермиона заглянула в библиотеку и взяла все книги по интересующей их теме друидических ритуалов, которые нашлись у мадам Пинс. Та, к слову, проводила отпуск в стенах школы, занимаясь любимым хобби – ясное дело, оно заключалось в надзоре за бумажными сокровищами Хогвартса.
Чуть позже к ним присоединился Чарли: перекинувшись парой слов с двумя румынами, вместе с которыми он вошел в зал, старший брат Рона присел к ребятам за гриффиндорский стол.
– Что, чувствуется рука Грюма? – ухмыльнулся он, заметив, что Рон остолбенело изучает план эвакуации – коряво начерченную схему школы с суетящимися красными стрелочками, которая висела на стене позади преподавательского стола.
– Почему половина школы перегорожена? – ответил тот вопросом на вопрос. – У нас что, ремонт?
– Можно и так сказать. Все это… как же там… зоны повышенной уязвимости, не отвечающие общепринятому стандарту безопасности, – объяснил Чарли, не слишком правдоподобно имитируя интонации Грюма. – Иными словами, по распоряжению Грозного Глаза там каждый дюйм вскоре будет напичкан защитными заклинаниями. Как будто ему одной Плетенки мало…
– Чего мало? – настал черед Гермионы удивляться.
– Ну, Плетенка. Мы так называем внешние линии обороны. Вот уж где Грюм развернулся так развернулся. Грубо говоря, это десяток разнообразных заклинаний по всему периметру территории школы, каждое из которых подпитывается за счет другого. Самостоятельно проникнуть внутрь могут только единицы, которые владеют Ключами; остальные при попытке пробраться в Хогвартс, вероятнее всего, обнаружат себя в сотне футов от Плетенки с переломанными, видоизмененными или вовсе отсутствующими конечностями. Еще можно, конечно, просто постучаться в ворота, но, сами понимаете, Пожиратели к таким методам не привыкли.
– Это же Сеть Войнамойнена, – догадалась девушка.
– Именно, – подтвердил Чарли, в его голосе послышалось уважение к интеллектуальному багажу собеседницы: по всей видимости, он сам, как и Рон, раньше понятия не имел о Сетях Войнамойнена. – Нашу Плетенку, естественно, можно расшатать и разрушить, но сделать это довольно непросто, ведь, как я уже говорил, все заклинания работают как одно.
– Сколько же усилий потребовалось, чтобы ее создать? – поинтересовалась Гермиона. – Насколько я знаю, даже три заклинания непросто сплести воедино, что уж говорить о десяти…
– Спроси у Флитвика и его гвардии, когда они отоспятся. Работали недели две, теперь столько же практически не вылезают из постели. Мадам Помфри чуть головы всему нашему штабу не оторвала, когда узнала. А ведь за Плетенкой еще придется следить и восстанавливать пришедшие в негодность участки: эти Сети чрезвычайно остро реагируют на любое магическое воздействие изнутри – вот уж чего в Хогвартсе хватает, верно?
– А что насчет Ключей? – осведомился Рон.
Вместо его брата ответила Гермиона:
– Это самые обыкновенные предметы, заколдованные особым образом: фактически, Сеть распознает Ключ как свою составляющую и потому не препятствует его владельцу.
– Э-э… да, – кивнул Чарли и добавил: – По указанию Грюма сделано порядка трех десятков Ключей, и расстается он с ними крайне неохотно. Мне вот, к примеру, не дал, а поскольку воротами мы пока не пользуемся, я и за пределы школы-то выйти не могу. Не сказать, чтобы Грозный Глаз из-за этого переживал: мол, нечего тебе снаружи делать, пока вопрос с драконом не решен.
– Какой вопрос? – в один голос спросили ребята, затем Гермиона добавила:
– И когда он здесь появился, дракон? – и Чарли ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть и пуститься в подробные объяснения.
Идея усилить оборону Хогвартса огнедышащей авиацией родилась у Грюма давным-давно, но до сей поры Дамблдор вежливо, но решительно пресекал попытки мракоборца доставить к замку какую-нибудь зверушку покрупнее да поагрессивнее. Этим же летом помешать Грозному Глазу осуществить свой замысел могло только Министерство, но хитрый Грюм сумел убедить правительственный орган, что дракон не будет представлять угрозы ни для кого, кроме врага, потому что его разместят «на почтительном расстоянии» от замка. Грозный Глаз не стал уточнять, что его футовый эквивалент «почтительного расстояния» несколько отличается от общепринятого.
Разумеется, проще и дешевле было бы выписать летающее чудовище из Уэльса, но профессионализм местных драконологов не шел ни в какое сравнение с их жадностью, и потому Грюму пришлось обратиться за помощью к Чарли. В Карпатах как раз нашелся подходящий кандидат: покладистый, отлично выдрессированный самец, за которого румыны, принимая во внимание заинтересованность одного из лучших своих иностранных сотрудников, запросили сумму значительно меньшую, чем валлийцы за своего дракона – бестолкового, прожорливого и непокорного.
Паинькой, впрочем, и румынского легионера едва ли можно было назвать. На вопрос, почему же дракона назвали Владом, Чарли ответил, что его коллегам это показалось самым подходящим именем для существа, о котором с ранних лет иначе как об «ужасе, летящем на крыльях ночи» не отзывались. Человеческую кровь, в отличие от своего знаменитого тезки, Влад не пил, зато без труда леденил или кипятил: все зависело от того, на какой дистанции происходила его встреча с несчастной жертвой.
– Транспортировка прошла без проблем, – сказал Чарли в заключение, – а вот здесь уже возникли некоторые сложности. Видите ли, у Министерства сейчас каждый кнат на счету, так что на нужды Хогвартса они выделили Слизнорту строго ограниченную сумму. А директор, когда давал согласие на дракона, был либо запуган Грюмом, либо слишком вдохновлен перспективой позаимствовать у Влада немного чешуи, крови или даже забрать целый рог – как вы знаете, румынские долгороги избавляются от них в начале осени. Одним словом, когда я обрисовал Слизнорту, во что школе обойдется пропитание дракона, он чуть с директорского кресла не упал.
– И что же теперь, вы его обратно повезете? – нахмурился Рон.
– Ну, ты, видимо, плохо знаешь Слизнорта, – хохотнул Чарли. – Вот уж кто свинец в золото умеет превращать безо всяких философских камней… Пока, впрочем, он все еще настроен сэкономить на корме: чуть ли не каждый день донимает меня расспросами о драконьем рационе и пытается вносить туда какие-то коррективы. Боюсь, Слизнорт не совсем ясно себе представляет, до чего может дойти дело, если он действительно посадит Влада на диету.
– Ага, глядишь, вслед за Защитой от Темных Искусств у нас еще одно проклятое местечко появится, – невесело согласился с братом Рон.
Чарли вскоре ушел восвояси, оставив Рона в Большом зале наедине с Гермионой. Вспомнив об их ночном разговоре возле окна гриффиндорской гостиной, тот сразу почувствовал некоторую неловкость: почему-то при свете дня этот дурацкий поцелуй показался на редкость недальновидным поступком. Большой зал перестал выглядеть таким уж большим: для Рона пространство сжалось до участка гриффиндорского стола, где сидел он, а напротив него – Гермиона. Девушка явно чувствовала себя ненамного комфортней: она буравила открытую книгу пристальным взглядом и практически не поднимала глаз, хотя, на памяти Рона, до сих пор ни разу не перевернула страницу. От дальнейших мучений друзей избавил Гарри, который появился в зале, на ходу сворачивая Карту Мародеров.
– Пойдемте, – сказал он хриплым голосом, который безошибочно указывал: будь на то воля Гарри, он бы повалялся в постели еще полчасика.
– И тебе доброе утро. Куда? – поинтересовалась Гермиона, глядя на него поверх книги. – Чарли сказал, скоро наши вещи с Тисовой привезут, может быть…
– Нет времени, – сухо оборвал ее Гарри. – Нам нужно к директору.
– Позавтракать тебе нужно, – покачала головой девушка.
– Нечего время терять, Гермиона.
– Мерлин, какое еще время? Зачем тебе Слизнорт?
– Мне не Слизнорт нужен, а Дамблдор. – В голосе Гарри зазвучали нотки нетерпения. – А портрет Дамблдора должен висеть в кабинете директора, так что все просто. Идете? Я, собственно, и один могу… – пробурчал он, уже разворачиваясь.
Рон с Гермионой переглянулись и, вскочив со своих мест, припустили за ним.
– Гарри, что все это значит? – сердито вопросил Рон, который первым поравнялся с другом – нагнать его удалось только в коридоре второго этажа.
– То, что меня одного, по-видимому, заботит исход этой войны.
– У этой войны возможен только один исход, если ты и дальше будешь на голодный желудок ссориться с друзьями.
– Да успею я позавтракать, не помру! – разозлился Гарри. – Разве вам не любопытно, что может сообщить нам Дамблдор?
– Портрет Дамблдора, – поправила его Гермиона. – Гарри, позволь поинтересоваться, что тебе вообще известно о свойствах подобных портретов?
– Много чего, – буркнул тот.
Гермиона закатила глаза.
– Я так и думала. Гарри, магические портреты не способны возвращать мертвых к жизни. В зависимости от таланта, художник может точно передать на картине характер волшебника, тональность его голоса и особенности слога. Но ни один человек не может после смерти переселиться на свой портрет, а картину никогда не будут интересовать проблемы этого суетного мира.
Если Гарри и удручила эта информация, виду он не подал.
– Дамблдор всегда был особенным волшебником, – упрямо произнес он. – Он не мог оставить нас вот так, без ключей к разгадке.
– Мог, если… если сам их не имел. Что ты рассчитываешь от него услышать? – вздохнула девушка. – Если бы Дамблдору было известно больше, чем он рассказал тебе, то он нашел бы более надежный способ передать это в случае своей гибели, раз уж у него хватало времени и терпения столько раз переписывать завещание. Тебе так не кажется?
Гарри так не казалось. Когда Рон и Гермиона вновь поравнялись с ним, он наверняка побил пару-другую национальных рекордов по спортивной ходьбе.
Рон заранее предполагал, что этот поход к Слизнорту окажется не из самых приятных: в конце концов, сам он нового директора недолюбливал по многим причинам, включая разжалование из старост факультета, очевидно было, что и Слизнорт не питал к нему особенно теплых чувств. Ожидания Рона оправдались уже в коридоре седьмого этажа, где ребят отказалась пропускать в кабинет директора гаргулья, сторожившая дверь. Им как-то не пришло в голову, что Слизнорт не является большим фанатом кондитерских изделий. Пришлось просить персонажей висевшей в коридоре картины «Асоциальные алхимики» появиться на холсте одного из бывших директоров Хогвартса и сообщить Слизнорту, что к нему пришли посетители. Уже когда алхимики, прихватив с собой бесчисленные реторты и бюксы, исчезли с картины, Рон несмело произнес:
– Может, стоило сразу Дамблдора сюда позвать?
– Со Слизнортом нам тоже есть что обсудить, – холодно ответил Гарри.
– Хорошо, только давайте не доводить это обсуждение до скандала с главой школы, – взмолилась Гермиона, когда гаргулья, что-то недовольно шепелявя, начала отъезжать в сторону.
Первое, что бросилось Рону в глаза - директорскому кабинету очень шел Гораций Слизнорт. Конечно, новый руководитель уже успел украсить помещение разнообразными безделицами, призванными продемонстрировать посетителю, что хозяин водит близкое знакомство с доброй половиной знаменитостей волшебного мира, но интерьер и атмосфера кабинета сохранились такими же, какими их помнил Рон по визитам к Дамблдору, и вписался сюда Слизнорт идеально.
Со времени их последней встречи прошло чуть больше месяца, но младший Уизли не мог избавиться от ощущения, что новый директор успел заметно осунуться: к примеру, золоченые пуговицы на его жилете уже не выглядели так, будто могут в любой момент разлететься в разные стороны. Что до старого директора, то при беглом осмотре стен найти его портрет Рон не сумел.
– Гарри, какая честь, – произнес Слизнорт добродушно, но без особого энтузиазма. – О, да с вами и очаровательная мисс Грейнджер… и Уизли тоже… Чем обязан столь неожиданному визиту? – Под конец речи он совсем приуныл.
– Здравствуйте, профессор Слизнорт, – сказала Гермиона. – Мы зашли сообщить вам о своем досрочном возвращении, о котором вас, несомненно, поставил в известность профессор Грюм, а также поздравить с назначением.
– О. О, конечно, – отозвался директор и, мановением палочки придвинув к Гарри стул для посетителей, наколдовал для остальных еще два по его образу и подобию. – Прошу, присаживайтесь. Конечно, смутные, смутные времена для заступления на такую ответственную административную должность, но, что поделаешь, кому-то необходимо взвалить этот груз на свои плечи.
– Думаю, у вас все получится, сэр, – хмыкнул Гарри, который вряд ли оценил лукавство Слизнорта по достоинству.
– Спасибо, спасибо, Гарри. Должен отметить, что ваше присутствие в эту годину бедствий пойдет школе только на пользу, что бы там ни говорили злые языки про чрезмерный интерес Того-Кого-Нельзя-Называть к вашей персоне. Конечно, конфликты с Министерством – это совсем другое, и я как наставник не одобряю ваших оппозиционных взглядов, но то, что вы продолжаете поддерживать школу несмотря ни на что, заслуживает уважения. Зная, что в это непростое время их дети будут учиться вместе с Мальчиком-Который-Выжил, волшебники…
– Сэр, я сомневаюсь, что обладаю врожденной неуязвимостью к Смертельному проклятию, – отрезал Гарри прежде, чем Слизнорт закончил свою мысль. – Проверять это я вовсе не собираюсь и уж тем более не думаю, что распространяю защитную ауру на окружающих. А злые языки, между прочим, правы: Волдеморт хочет меня убить.
– Гарри, Гарри, зачем же так грубо! – укорил его директор, который при упоминании запретного имени заерзал в кресле. – Да, вы несколько раз перешли ему дорогу, но нет оснований опасаться, что месть заботит Того-Кого-Нельзя-Называть больше, чем успех в этой, с позволения сказать, войне. Войне, где, к слову, численный перевес далеко не на его стороне. В последнее время я много общаюсь с министром Скримджером, Гарри, и могу вас заверить, что мы готовы к конфликту не в пример лучше, чем в прошлый раз.
– Численный перевес здесь ни при чем, – покачал головой Гарри. – Вы и без меня знаете, что пока Волдеморт жив, он представляет угрозу, и число его сторонников тут значения не имеет, поскольку он притягивает к себе зло, словно магнит. А жить он будет, пока не уничтожены его кре…
– Довольно, Гарри! – вскричал Слизнорт. – Да, мне это известно, и нет нужды повторять это… гм… во всеуслышанье. – Он покосился на спящий портрет директора Эверарда.
– Именно их уничтожением мы и будем заниматься, сэр, – продолжила за друга Гермиона, понизив голос. Рон догадался, что ей пришла в голову примерно та же мысль, что и ему: еще одно неосторожное слово Гарри – и Слизнорта хватит удар. – И, вероятнее всего, нам придется на время отлучаться из школы. Может быть, на довольно продолжительные сроки.
– Отлучаться, вот как? – Директор в эту минуту был явно не прочь, чтобы ребята отлучились из его кабинета, причем именно что на довольно продолжительный срок. – Что ж, это… да, это, конечно, беспрецедентное требование, но, принимая во внимание доверие, которое вам оказывал Дамблдор, посвящая в свои планы… да, да, я даю вам свое позволение. Все преподаватели к началу учебного года будут введены в курс дела.
Ребятам даже не было нужды уточнять, насколько подробно следует рассказывать о причинах отлучек: вряд ли что-либо на белом свете могло заставить Слизнорта еще раз упомянуть слово «крестражи», будь его собеседником враг или союзник.
– Спасибо, профессор. Но мы, признаться, пришли к вам еще и затем, чтобы… э… пообщаться с портретом Дамблдора, – произнеся это, Гермиона метнула грозный взгляд на Гарри, будто именно он заставил ее сморозить такую глупость. – Не то чтобы мы надеялись узнать у него что-то новое, – поспешно добавила девушка.
– А, а, вы, я вижу, ценитель искусства, мисс Грейнджер, – улыбнулся Слизнорт, явно довольный тем, что разговор ушел в сторону от крайне неприятной для него темы. – Да, этот портрет здесь. Как и положено, его написали непосредственно в день похорон. Мне всегда казался несколько странным этот обычай, но, видите ли, считается дурной приметой создавать волшебный портрет, когда сам человек еще жив, да и кроме того, большинство чародеев крайне раздражает, когда их точная копия советует с холста, как лучше жить. Мне принесли картину на днях, но я никак не могу выбрать для нее подходящего места, ведь, понимаете, человека масштаба Дамблдора нельзя просто взять и повесить на ближайшую стену… О чем это я? Гм, портрет пока стоит вон там, за книжной полкой, – сообщил директор, указывая направление пухлым морщинистым пальцем.
Неизвестный художник поработал на славу. Дамблдор на картине был изображен столь правдоподобно, что при первом взгляде на портрет Гарри едва не выронил раму, а у Гермионы, казалось, даже выступили слезы. При виде знакомых очков-половинок, длиннющей серебристой бороды и удивительно живых ярко-голубых глаз сам Рон словно вернулся в день похорон, вновь переживая чувство опустошения, которое преследовало его на протяжении всей траурной церемонии.
– Про… профессор Дамблдор? – едва слышно произнесла девушка.
– Да, мисс Грейнджер? – отозвался бывший директор, с любопытством глядя на ребят, и Рон нервно сглотнул комок. В эту секунду ему показалось, что Дамблдор, вопреки словам Гермионы, действительно перенесся в эту картину после смерти - настолько удивительно было вновь слышать его голос. – Должен заметить, весьма странно, что вы находитесь в школе посреди лета… если, конечно, это действительно Хогвартс и действительно лето. Ба, Гораций! Рад, очень рад вас снова видеть.
– Здравствуйте, здравствуйте, Дамблдор, – пробормотал Слизнорт, поспешно делая вид, что ужасно занят разбором бумаг, наваленных на столе. У Рона промелькнуло подозрение, что директор отправил портрет предшественника в этот темный угол вовсе не потому, что не знал, куда его лучше повесить. Многозначительное фырканье, принадлежавшее, по-видимому, Финеасу Найджелусу, лишь подтвердило эту догадку.
– Профессор, вы… вы, в некотором роде… – замялся Гарри, явно не зная, как начать.
– Умер, да, – кивнул Дамблдор, поглаживая бороду. – Перефразируя одного маггловского философа применительно к творениям артмортов: «Я говорю, следовательно, я мертв». К несчастью, не помню, как произошло это досадное событие, но пышная растительность под моими пальцами позволяет предположить, что я прожил долгую и в меру счастливую жизнь, а все остальное, по сути, неважно.
– Но… – смутился Гарри. – Вас ведь убил Снейп, сэр; он оказался предателем, всю дорогу работавшим на Волдеморта… Вы совсем ничего не помните?
– Гарри, мой мальчик, – старый волшебник лучезарно улыбнулся, – я всего лишь обычный портрет. Очень недальновидный, конечно, поступок со стороны Северуса, но такова жизнь, такова эта хрупкая материя, постичь которую сейчас мне, увы, не дано. Сомневаюсь, что когда-нибудь на этих стенах появится портрет Северуса, но если это случится, с удовольствием с ним пообщаюсь, вспоминая былое как давний непрятный сон.
– Вы… незадолго до своей смерти вы оставили нам одно поручение, профессор, – не сдавался Гарри, не обращая внимания на Гермиону, которая неодобрительно качала головой. – От этого зависит судьба всего волшебного мира, понимаете? И… и мы не знаем, с чего начать, у нас нет совершенно никаких зацепок… и вы дали распоряжение держать все в тайне, так что за помощью обратиться не к кому…
– Что ж, подозреваю, что у меня были на то веские причины, – пожал плечами Дамблдор, который выглядел слегка озадаченным, но не более того. – Иначе мое решение дать столь ответственное задание трем школьникам следует расценивать как признак старческого слабоумия, а в таком случае, будем откровенны, смерть наступила как никогда вовремя.
– Не говорите так, – удрученно вставил Рон. – Вы были полны сил, когда… ну…
– Что ж, приятно слышать, мистер Уизли. – Покровительственно кивнув Рону, Дамблдор избавил его от необходимости заканчивать эту неприятную фразу. – Тогда, полагаю, я был совершенно точно убежден, что вы справитесь с этим поручением без сторонней помощи. По крайней мере, это видится мне единственным оставшимся вариантом, - беспечно закончил он, будто его ничуть не интересовало, справятся ребята или нет, а потом, задумчиво потрогав подбородок, жизнерадостно поинтересовался: – Простите, что не спросил сразу: не желаете лимонную дольку? Уверен, Гораций обязательно…
– Нет, сэр, спасибо, – буркнул Гарри, изучая свои ботинки. – Простите, что отвлекли вас. Нам, думаю, лучше…
– Что это за медальон, сэр? – резко спросил Рон, внезапно заметив, что старый волшебник на портрете уже несколько минут рассеянно потирает большим пальцем висевшее у него на груди золотое украшение, которое четко контрастировало с серебристой бородой. Сначала ему показалось, что медальон Слизерина каким-то непостижимым образом оказался на картине Дамблдора – наподобие философского камня, который на первом курсе Гарри отыскал в зеркале Еиналеж. Но, когда бывший директор показал им украшение, выяснилось, что Рон выдавал желаемое за действительное – это был совсем другой медальон.
– Да, крайне любопытная вещица, – кивнул Дамблдор, открывая золотой кругляш. – Здесь наша с Аберфортом колдография, а их ведь можно по пальцам пересчитать.
– С вашим братом Аберфортом? Вы его помните? – уточнила Гермиона, которую находка явно взволновала.
– Естественно, мисс Грейнджер. Едва ли не единственное, что остается у нас по эту сторону искусства – воспоминания о родных. Взять хоть беднягу Финеаса Найджелуса, который до сих пор не может поверить, что его род прервался.
– Но как медальон оказался на картине? – нахмурился Гарри. – Когда вас… В ту ночь на вас его не было, я точно помню. Художник ведь не стал бы рисовать украшение, если вы его не носили, верно? Получается, кто-то повесил его, уже когда… уже после вашей смерти?
– Не знаю, Гарри, я, признаться, над этим не задумывался, – пожал плечами Дамблдор. – Но, по-моему, он неплохо подходит к этой мантии, верно?
– Верно, сэр, – кисло улыбнулся Гарри. – Спасибо, вы нам очень помогли.
– О, заходите еще, мальчик мой, буду рад снова вас всех видеть.
– Вы ведь не знаете, где мы сейчас можем найти Аберфорта? – осторожно спросил Рон без особой надежды на успех.
Услышав это, Дамблдор очень внимательно обвел взглядом часть помещения, которая открывалась ему из этого положения, и покачал головой:
– Могу лишь сказать вам, что на стенах этого кабинета его нет. Предполагаю, это означает, что директором Хогвартса, к счастью для всех, Аберфорт так и не стал.
– Э-э, да, извините, дурацкий вопрос был, – признал Рон, краснея.
– Мы пойдем, сэр, – вежливо сообщила Гермиона. – Вы не против, если мы снова прислоним вас, м-м, вот так?
– Ничуть, мисс Грейнджер; здесь моему взору открываются корешки крайне увлекательных книг, – улыбнулся Дамблдор. – Кроме того, я думаю, Гораций вскоре подберет для меня подходящее местечко, ведь, готов поспорить, ему не терпится услышать мои советы относительно ведения дел в этом учреждении.
Со стороны директорского кресла донесся неопределенный звук.
Вернув картину на прежнее место, Гарри отряхнул руки от пыли и вновь повернулся к Слизнорту. Тот усердно делал вид, что продолжает разбирать бумаги, не замечая ничего и никого вокруг.
– Профессор Слизнорт, – громко позвал Гарри.
– А? Вы еще здесь? – Директор не слишком убедительно изобразил искреннее удивление.
– Профессор, мы понимаем причину вашего страха, – дипломатично начала Гермиона, – но проблема не исчезнет, если вы притворитесь, будто ее не существует.
– Не знаю, о чем вы говорите, мисс Грейнджер.
– Вы же директор Хогвартса! – гневно воскликнул Гарри. – Эта должность обязывает вас…
– Да, я директор Хогвартса, – нахмурился Слизнорт, приподнимаясь, – и буду делать все для блага школы. Но я уж точно не хочу иметь ничего общего с этими… с этой дрянью! В прошлом году я рассказал вам все, что знал о крестражах, мистер Поттер, и… и прошу вас, даже не пытайтесь вновь давить на меня. До скорых встреч! – Директор облизнул высохшие губы и плюхнулся обратно в кресло, недвусмысленным жестом указывая ребятам на дверь.
– Ну и трус же Слизнорт! – в сердцах воскликнул Гарри, когда они вновь оказались в коридоре.
– Трус, конечно, но зато теперь точно ясно, что книгу Дойла-Лескотта нам прислал не он. К тому же, более надежного человека для сохранения этой тайны нам не найти, – хмыкнул Рон. – Он же ни одной живой душе не скажет, что знает о крестражах, потому что больше всего трясется за безопасность собственной шкуры. Его ведь даже пошантажировать можно в случае чего!
– Я тебе пошантажирую, – угрожающе произнесла Гермиона.
– А ты, кстати, вообще сначала идти не хотела, – поддел ее Рон.
– Я не хотела идти потому, что кое-кто собирался советоваться с портретом умершего человека, – недовольно ответила девушка. – Откуда мне было знать, что мы что-то обнаружим на самой картине?
– А почему ты постоянно думаешь, что все знаешь наперед?
– Так или иначе, нам стало известно о медальоне, – встрял Гарри, не позволяя конфликту разгореться. – И теперь нужно выяснить, что именно он означает. По мне, так двух мнений быть не может: здесь чувствуется рука Дамблдора.
– Которого? – хмыкнул Рон, но друг был не расположен шутить.
– Я понятия не имею, каким образом, но он направляет нас к Аберфорту, – продолжал он. – Не знаю, зачем еще на портрете мог появиться медальон, о котором мы раньше вообще не ведали.
– Портрет был написан уже после смерти Дамблдора, – покачала головой Гермиона. – А на самом директоре никакого медальона в тот день не было. И это выглядит очень странно.
Гарри пожал плечами.
– Ну, остаются еще варианты, – задумчиво сказал он. – Может, художнику просто показалось, что медальон с семейным фото будет очень трогательной деталью, вот он и пририсовал его в порыве вдохновения.
– Или украшение потом добавил сам Аберфорт, чтобы сбить нас с толку, – подхватил Рон. – В конце концов, мы о нем вообще ничего не знаем. Единственное, что за шесть лет рассказал нам о своем брате Дамблдор – в смысле, Альбус – так это о его достижениях в области разведения мелкого рогатого скота. Кто знает, может, он Волдеморту продался давным-давно, и теперь только и ждет, что мы обратимся к нему за помощью?
– От козла до зла всего два шага, ага, – мрачно отозвалась Гермиона. – Ваши предположения, конечно, очень хороши, но вы ведь понятия не имеете о
pictura post mortem. – Взглянув на сконфуженные лица друзей, она добавила: – И впрямь не имеете. Я говорю про искусство написания живых портретов после смерти волшебника. Конечно, я на всякий случай уточню в библиотеке, но, насколько мне известно, артморты – художники, которые занимаются подобной живописью – не один год учатся этому искусству. Так что твоя версия, Рон, согласно которой Аберфорт пробрался к портрету, словно вандал с волшебным мольбертом, и пририсовал нужную деталь, выглядит просто дико. Не менее дико, впрочем, чем артморт, который умудрился добавить на живой портрет предмет, которого не было у него перед глазами: если я хоть что-нибудь в этом понимаю, такое просто технически невозможно.
– И что тогда остается? – нахмурился Гарри.
– Нужно опросить волшебников, присутствовавших на похоронах: вдруг медальон на Дамблдоре был, а мы проглядели.
– Это вряд ли, – заметил Рон, и его друг подхватил:
– Гермиона, я с ним целый вечер провел, точно обратил бы внимание.
– В любом случае, прежде чем искать Аберфорта, нужно убедиться в том, что мы действуем верно, – пожала плечами девушка. – Если ничего не выяснится, найдем артморта, который написал эту картину, и узнаем все из первых уст. Мне с трудом верится, что Дамблдор оставил бы нам такую сомнительную подсказку: как знать, мы ведь могли и в Хогвартс не вернуться, не то что к портрету не подойти.
– Он меня, видимо, получше, чем ты, знал, – невесело улыбнулся Гарри. – Когда умер Сириус, я первым делом побежал к Почти Безголовому Нику. Я… у меня плохо получается людей отпускать, так что портрет – это, на самом деле, беспроигрышный вариант.
– Возможно, это и так. – Погруженная в свои мысли Гермиона ласково провела ладонью по его руке. – Мы должны сделать все, чтобы тебе больше не пришлось никого… отпускать. А теперь пойдем уже завтракать.
Но все свои планы ребятам пришлось отложить на неделю после следующей же встречи с Грюмом. Старый мракоборец наотрез отказался выдать им Ключи от магической преграды до того светлого дня, когда Гарри исполнится семнадцать.
– Я вовсе не питаю иллюзий, Поттер, что с наступлением совершеннолетия у вас вдруг вырастет голова на плечах, и вы перестанете совершать безрассудные поступки, – именно это Грюм выдал за аргументацию своего решения. – Не будь здесь замешан Дамблдор, я бы вам ключа от вашей собственной комнаты не доверил. Но если уж отпускать вас так необходимо, я предпочитаю подождать, пока с вас не снимут Надзор. Ни к чему сотрудникам Министерства знать, что вы свободно шатаетесь по стране.
Как показалось Рону, Надзор – заклинание, отслеживающее колдовство несовершеннолетних – был всего лишь предлогом, под которым Грюм хотел оттянуть момент вступления ребят в самостоятельную жизнь, но даже Гарри махнул рукой, решив не ввязываться в очередной бессмысленный спор с мракоборцем.
За оставшееся до дня рождения время они успели опросить едва ли не всех обитателей Хогвартса, которые присутствовали на похоронах Дамблдора – от мадам Пинс до Хагрида, но никто никакого медальона на груди у директора в тот памятный день не видел.
Как ни странно, на вопрос о местонахождении Аберфорта ребята ответа также не получали. Брата Дамблдора многие знали, но никто не мог похвастаться, что водит с ним близкое знакомство или хотя бы поддерживает общение. Судя по всему, это был мрачный, нелюдимый человек, держащийся в стороне от большого мира. Хагрид сообщил, что видел Аберфорта приблизительно десять лет назад, и в сравнении с остальными показаниями эта встреча могла считаться недавней. Он даже не явился на похороны родного брата: по крайней мере, никто из опрошенных его присутствия тогда не приметил.
Отчаявшись добиться успехов в одном направлении, они вернулись к другому: под руководством Гермионы были осмотрены едва ли не все книги хогвартской библиотеки, посвященные Уэльсу и валлийским волшебникам, но никаких ключей к разгадке таинственного «Р. ап Б.» не нашлось и в школе.
Неделя была бы потрачена впустую, если бы не некоторый прогресс в поисках артморта. Эта профессия не принадлежала к числу самых распространенных в волшебном мире, и Гермиона выяснила, что в Великобритании таких художников было всего два, причем оба являлись антиподами Аберфорта в том, что касалось сохранения тайны места жительства. Рон мрачно предположил, что артморты, как и гробовщики, наверняка считают войну чем-то вроде периода сезонных распродаж.
Ночь с тридцатого на тридцать первое июля Рон провел наедине с Гермионой… пусть, вероятно, в идеале это знаменательное событие не должно было включать в себя надувание воздушных шариков и развешивание наспех созданных поздравительных плакатов. В этом году они решили преподнести Гарри один подарок на двоих. Идея принадлежала Гермионе, но Рон не видел ни единой причины отказаться: с каждым годом у него все сложнее получалось изворачиваться и приобретать что-нибудь подходящее на более чем скромные карманные расходы. Естественно, в процессе споров о выборе подарка дело едва не дошло до кровопролития, но в конце концов им удалось прийти к соглашению.
Оказалось, что у Гарри до сих пор не было ни одной колдографии, изображавшей его в компании двух лучших друзей. С помощью Люпина Рон и Гермиона заказали волшебную рамку для снимков: габаритами она ничуть не отличалась от обычных рамок, а поместить в нее можно было хоть сотню изображений, которые сменялись сами собой по воле владельца. У девушки удивительным образом обнаружилась целая коллекция, в которой нашлись их колдографии с каждого курса, и всю ночь они сидели на диване в гриффиндорской гостиной и отбирали подходящие снимки. Рон то и дело ворчал по поводу своей нефотогеничности в ранние годы, а Гермиона, хихикая, делала едкие замечания по поводу его пухлых щек и забавных веснушек, но атмосфера была столь уютной и непринужденной, что молодой волшебник чувствовал себя абсолютно счастливым.
Следующим утром при виде рамки Гарри, как всегда во время вручения подарков, принялся играть роль страдальца, недостойного такого внимания к своей скромной персоне, но за шесть лет Рон и Гермиона научились все это игнорировать. В глубине души они прекрасно знали, что на самом-то деле Гарри счастлив, и этого вполне хватало.
Торжества, принимая в расчет неспокойное время, были сведены к минимуму, но подарков Гарри получил, по самым скромным подсчетам Рона, едва ли не больше, чем за все предыдущие годы вместе взятые. Поскольку в Хогвартсе свой день рождения Мальчик-Который-Выжил справлял нечасто, каждый обитатель школы счел своим священным долгом навестить его и вручить какую-нибудь безделицу. Даже румыны, которых Рон несколько побаивался из-за необычного звучного языка и лиц, покрытых ожогами различной степени – и те, жутковато улыбаясь, подарили Гарри миниатюрную копию долгорога наподобие того дракончика, что он получил после Турнира Трех Волшебников. Хмыкнув, именинник заявил, что в случае успешного завершения войны начнет собирать коллекцию.
Последним Гарри поздравил Грюм, не поленившийся ради этой цели заскочить в Хогвартс после работы. Произнеся короткую речь об ответственности, которая ложится на плечи любого совершеннолетнего волшебника, Грюм принял торжественный вид и вручил Гарри небольшой гаечный ключ, резинового слоника и обломок зеленого карандаша. Тот несколько неуверенно принял все эти предметы одной рукой (другой он сжимал наполовину пустой бокал со сливочным пивом) и испуганно воззрился на Грозного Глаза с таким видом, будто перед ним стоит буйнопомешанный.
– Тут, должно быть, скрывается какая-то метафора, – протянул Рон, изучая своеобразный подарочный набор. – Только я вот никак не пойму, какая именно. Э… иметь нервы как сталь, не тянуть резину и не развешивать уши, иначе в два счета сломают пополам?
– Уизли, уж вы-то точно никогда не повзрослеете, – прорычал Грюм. – Слава Мерлину, за вами обоими присматривает Грейнджер. Э… мисс Грейнджер, учебный год еще не начался, но полагаю, ответ у вас готов?
– Очевидно, либо у вас не нашлось денег на нормальный подарок, и вы ограбили Филча, либо это Ключи от Сети Войнамойнена, – пожала плечами Гермиона.
– Именно, – кивнул мракоборец и вновь обратился к Гарри: – Слышите, Поттер? Не вздумайте об этом позабыть. Просто держите их при себе, и сможете проходить сквозь Плетенку. В случае опасности немедленно избавляйтесь от Ключей, чтобы они не достались врагу. – Немного помолчав, он внезапно добавил: – Я бы мог прочитать вам сотню лекций о том, как не терять голову в ответственные моменты и выбраться из любой переделки, но проблема в том, что слушать вы меня не будете, а чтения лекций мне и так в скором времени предстоит выше крыши. До сего момента ваша жизнь была полна приключений; будем надеяться, что они вас чему-то научили.
Гарри ухмыльнулся и отпил немного сливочного пива, явно собираясь выдать какой-нибудь остроумный ответ, но вдруг двери в Большой зал, где проходило торжество, распахнулись, и в ту же секунду слоник, гаечный ключ, обломок карандаша и бокал очутились на полу, а ответ получился непечатным. Рон был поражен не меньше друга: свое удивление он также выразил сочным ругательством, и Гермиона, стоящая в двух шагах от него, даже не отвесила ему затрещину.
В проеме, невыгодно контрастируя с огромными дверями, возникла щуплая фигурка небритого светловолосого волшебника с затравленным взглядом и неестественной бледностью на некогда симпатичном лице. С некоторым трудом в этом молодом человеке узнавался Драко Малфой. Он остолбенело таращился на заклятых врагов, как будто это они дерзнули явиться в школу, директора которой совсем недавно убили по их же вине.
Недолго думая и не утруждая себя выяснением причин этого визита, Гарри с перекошенным лицом вскочил на стол, выхватил палочку и направил ее на Малфоя с твердым намерением испытать на нем одно из Непростительных заклинаний. Рон, у которого за годы вражды выработался определенный рефлекс, автоматически сделал то же самое. Изменившись в лице, Малфой сделал шаг назад и обязательно удрал бы, не стой у него за спиной молодой мракоборец, которого Рон помнил по атаке на «Хогвартс-Экспресс». Воспользовавшись представившейся возможностью, Гарри прицелился… но прежде, чем заклинание сорвалось с его уст, по всему Большому залу разнеслось громогласное «
Expelliarmus! » Грозного Глаза Грюма, и именинник как подкошенный свалился на стол, чудом не попав головой в собственный праздничный торт. Не желая разделить его участь, Рон совершил невероятное волевое усилие и опустил палочку самостоятельно.
– Спокойно! – рявкнул Грюм. – Спраул, вы болван!
– Сэр, но… – недоуменно протянул мракоборец, крепко державший Малфоя за предплечья.
– Болван! Вы бы его еще в клетку с драконом привели! – продолжал выговаривать Грозный Глаз, помогая Гарри подняться на ноги. – Нашли время, нечего сказать!
– Что… что он здесь делает? – пробормотал тот.
– Нужно было смотреть, когда подписывал приглашения, – протянул Рон, смеряя Малфоя с головы до ног недоброжелательным взглядом. Неудачливый убийца, меж тем, в несвойственной для себя манере молчал, сжав губы в тонкую нить, и смотрел исключительно в пол прямо перед собой. Вечно прилизанные светлые волосы Малфоя сейчас представляли собой на редкость жалкое зрелище – будто пару недель назад они насмерть перессорились и с шампунем, и с расческой. Рон невольно подумал, что сокурсник никогда не был настолько похож на побитую бездомную собаку.
– Малфой проходит по программе защиты свидетелей, – объяснил Грюм, сделав особое ударение на фамилии, чтобы показать, что именно он думает о таких свидетелях. – Так что некоторое время, Поттер, вам запрещается его убивать.
– Защиты?! – взорвался Гарри. – Он Кэти проклял! Он Рона отравил! Он Дамблдора собирался!...
– Спокойно, Поттер! – прикрикнул на него Грозный Глаз, тем самым демонстрируя, что нарушение субординации проходит безнаказанным только у Тонкс. – Заверяю вас, что сам я к Малфою особенно теплых чувств также не питаю, но информация, которую он нам предоставил, возможно, стоила десятков человеческих жизней.
– Но почему Хогвартс? – вскричал именинник. – Заприте его в Азкабане, упрячьте в министерских казематах – там ему самое место!
– Прекратите истерику. Малфой раскаялся. Предварительно наложил в штаны – возможно, но тем не менее раскаялся и сдался с повинной. Мы проверили его память и не услышали ни единого слова лжи. Особым приказом министра он будет содержаться под замкóм в слизеринском крыле и продолжать заочное обучение в школе, и если бы Спраул хоть иногда сверялся с календарем, вы, Поттер, так и не узнали бы о его присутствии.
– Ни слова лжи, – протянул Гарри и перевел взгляд на Малфоя, который по-прежнему не поднимал глаз. Лицо слизеринца было словно высечено из камня. Затем несчастный именинник устало покачал головой и, не говоря больше ни слова, быстрым шагом направился к выходу из Большого зала. По дороге он в сердцах отбросил крохотного румынского долгорога, который в ответ чуть не оттяпал ему пол-пальца, а мимо второго из находящихся в помещении драконов прошествовал с таким видом, точно его никогда не существовало, но уже этого факта было достаточно, чтобы испытывать к нему смертельную ненависть.
