Глава 3.5: Мен-и-НаугримЖелаемое не просить нужно, но брать. Естественный закон всяких приключений. Жаль только, что приключения с некоторых пор казались Саурону не слишком уж желанной перспективой. Любая новая авантюра тут же превращалась в угрозу для жизни, а всякий промах фактически приводил к фиаско тех или иных планов. Однако ныне ставки были выше обычного: если раньше Майа рисковал лишь властью, теперь на кон пришлось ставить собственную душу. По факту, правда, горькая на вкус.
Властелин Колец склонился над мечом Талриса, оглядывая клинок. Перенести оружие, отлитое из черной стали Белерианда, было сложно. Лишенный физической личины, Саурон был не в силах вытащить заветный меч Талриса из земли и перетащить его на новое место. Пришлось полчаса потратить на объяснение своего желания подчиненному орку. Когда урук понял суть желаемого, Майрон еще четверть часа уговаривал его приказ выполнить. Крики и угрозы не помогали. Жгущая боль, которую существа Средиземья испытывали, прикасаясь к созданному Ниар оружию, оказалась страшнее смерти. В конце концов, заставив серого выродка с Гундабада таки переволочь клинок к гномьему тракту, Саурон теперь ликовал и тихонечко посмеивался.
Послушный орк, выполнивший волю хозяина, вонзил меч глубоко в рыхлую землю, и теперь отточенное лезвие клинка яростно поблескивало в приглушенном свете дня. Прищуриваясь, Майрон с болью в сердце всматривался в красивую рукоять оружия. Не хотелось так грубо подставлять бывших друзей, но выбора не было. Война не терпит жалости и промедлений.
Прикрыв веки, Темный Владыка улыбнулся краешками губ. В голове яркой вспышкой полыхнули воспоминания. Яркие, живые, грызущие изнутри крохотные частички утерянного счастья. Словно призраки они метались в сознании Саурона, не давая покоя и не позволяя рассуждать здраво. Холодным дыханием стали они вонзались в сердце и к горлу подгоняли отчаянный крик. Бушующее море тоски билось о стены самообладания, а перед мысленным взором крутились и вертелись картины тускнеющего прошлого. Веселые посиделки в Ангбанде, вечные споры с наставником, карточные игры с балрогами и смех, чистый и искренний…
У Ниар были карие глаза. Темные, чаще всего они не выражали никаких эмоций. Но бывали моменты, когда чарующую темноту ее взора заполняло яркое огненное зарево, закатным светом отражающееся в глазах наследницы трона Дор-Даэделота. И в такие моменты казалось, что таинственная природа Красной Колдуньи отступает прочь, уступая место неистовству, ярости и безудержной, стихийной силе. Янтарный взгляд, кроваво-алый порою, искрился умом, жизнерадостностью и удивительной, сильной любовью ко всему сущему. Под натиском этого взора расступались демоны Мелькора, и тьма забивалась в углы старых крепостей. Прекрасное существо, не ведающее собственной силы и не понимающее собственных возможностей. Неуверенное, робеющее перед владыками мира сего, оно как ребенок играло в прятки со своими скрытыми талантами. Со своими мечтами и, быть может, великими позывами к созиданию. Маленькое чудо, по праву крови наследующее земли Белерианда.
Саурон отступил прочь от меча. Пора было собираться в путь, тяжелый и далекий. Оглянувшись, Властелин Колец оглядел Дол Гулдур. Старая крепость нависала над лесом черной дланью, тенью зла накрывая древесные просторы некогда светлой чащобы. Покидать полюбившийся за годы приют не хотелось, но сейчас разумнее было отступить к Лугбурзу. Разрушенные стены Барад-Дура были способны оградить Саурона от ясных взоров Истари и сокрыть тайные планы, которые строил Майа против своих братьев. Мешкать смысла не было, и прощаться с крепкой твердыней Дол Гулдура не стоило. Хмыкнув, Саурон бросил последний взгляд на меч Талриса.
Клинок, прошивший мягкую плоть земли своей твердой металлической сущностью, казался горящей стрелой на черной дороге Мен-и-Наугрим. Пройти мимо оружия и не заметить его казалось невозможным. Пылающий магией, пропитанный таинственным огненным светом, он разрезал полумрак яркой кровавой лентой. Хмыкнув, Майрон решил, что Гэндальф обязательно заинтересуется странным артефактом. Возможно, даже что-то заподозрит. И, если повезет, обратит все свое внимание на детей Моргота. Надеяться на обязательное исполнение задуманного было глупо, но Саурон, как и любое другое живое существо, порой просто полагался на провидение.
Развернувшись на месте, он тихой тенью скользнул в непроглядную даль Лихолесья. Где-то вдали журчал маленький ручей, кроны древесных исполинов тихо перешептывались, а впереди простиралась дорога, длиною в жизнь.
♦♦♦♦♦
Где-то вдали журчал маленький ручей, кроны древесных исполинов тихо перешептывались, а впереди простиралась дорога, длиною в жизнь. Гэндальф, потянув на себя поводья, заставил скакуна Беорна ехать чуть-чуть медленнее. Торопиться не стоило. Хотя бы потому, что в конце пути чародея ждал Дол Гулдур. Место темное и опасное. Поморщив нос, Митрандир представил себе серую высь давным-давно заброшенной крепости. По телу тут же прошлась мелкая дрожь, в животе неприятно заурчало. Предчувствие беды нагоняло страху. Как и многие другие странные события, рекой льющиеся на голову мага.
Гэндальф не одобрял беспечности Сарумана. И хоть Белый Маг был, бесспорно, сильнейшим из Истари, порой он все же забывался и позволял своему властолюбию брать верх над здравым смыслом. Конечно, Серый Странник не мог с полной уверенностью сказать, что на месте собрата поступил бы иначе. В конце концов, слухи о возвращении Саурона в Средиземье все еще оставались только слухами. Никаких доказательств его незримого присутствия не существовало, а Некромант Радагаста мог действительно оказаться простым смертным человеком, заигравшимся с черной магией. И, однако, некая угроза со стороны темных сил все же чувствовалась. Ощущалась в воздухе, пропахшем гнилью; горечью отдавалась в воде. Тревожным колоколом билась в сердце.
Митрандир вздрогнул. Нет, не стоило делать поспешных выводов. Вообще не стоило пока ничего решать окончательно. Следовало спокойно проверить слова Радагаста, так же спокойно доложить о разведанном друзьям в Лориэне. Может быть, только потом предпринимать какие-то радикальные действия. А пока – мириться с тишиной и мнимым миром, который властвовал над Эндором.
Тяжело вздохнув, Серый Странник вытащил из сумки, что висела на седле, книгу Бильбо. Вновь окинул ее беглым, подозрительным взглядом. Прошелся пальцами по сухой, мягкой коже обложки. С тревогой в сердце ощутил подступающий к губам крик страха. Было нечто сокрытое от глаз Майа на страницах толстого томика. Нечто неуловимо скользкое и темное, как тайны Мордора. Обжигающим дыханием это нечто касалось кожи и проникало глубоко в душу, на пути своём испепеляя надежды и теплые воспоминания. Гэндальфу книга не нравилась. Как не нравилось и послание Тома Бомбадила, что он оставил на развороте книги. Кому фолиант принадлежал до Ниар? А если таинственный человек сразу подарил ее воспитаннице Беорна? Кем была милая девчушка, так открыто улыбающаяся миру?
«Зло порой светлее добра, — вспомнил Гэндальф некогда произнесенные Сулимо слова. — Оно принимает формы, приятные глазу и говорит сладкие речи. Но всегда остается темным внутри, прогнившим у сердца, у самого источника жизни. Не бывает совершенно злых деяний, как не бывает и совершенно искренних благородных поступков. Но бывает Тьма. И ее вряд ли можно спутать с чем-то. Ощутить тень можно и за показным радушием. Однако помни, Олорин, что Зло порой из боли рождается. А страдающий должен быть искуплен. Даже если цена за искупление будет велика».
Митрандир вздрогнул. Поджав губы, сунул книгу назад в сумку. Подумать о Ниар можно было и позже, а пока главной проблемой оставался Саурон. Неуспокоившийся Темный Властелин, мечущийся в поисках своего кольца. А по сути – своей власти.
Впереди что-то мелькнуло. Остановив коня, Серый Странник поднял взгляд, оглядываясь. Высящаяся по левую руку лесная гряда стеной из черных деревьев уходила к горизонту. До поворота к Мен-и-Наугрим оставался еще добрый день пути, но даже в такой дали от Дол Гулдура Олорин чувствовал звенящую в груди опаску перед силой Майрона. Брат Майа, так низко павший.
Взгляд скользнул вперед и остановился на темной фигуре всадника. Облаченный в черное, он стоял поодаль, держа своего коня под уздцы. Огромный вороной жеребец яростно бил передней ногой о землю, копытами вырывая куски дерна. Ветер, дующий с юга, шевелил балахоны странного путника, темного и злого. Назгул. Служитель Саурона и вечный пленник Единого Кольца.
Без промедления и теперь уже без страха в сердце Гэндальф направил лошадь вперед. Резвый серый конь без труда перешел на рысцу. Назгул же, увидев действия мага, лишь развернулся и направился вглубь леса, медленно и степенно обходя стороной поваленные наземь стволы многовековых сосен. Хотелось Черного Всадника нагнать, но не вышло: прежде, чем Гэндальф оказался на нужном месте, силуэт темного слуги Властелина Колец уже растаял в чащобе. Растворился в ее темноте, словно бы слившись с мраком.
Поджав губы, Олорин тяжело вздохнул. Радагаст был прав в своем страхе. Что-то крылось в Лихолесье. Что-то отнюдь не хорошее.
♦♦♦♦♦
Что-то крылось в Лихолесье. Что-то отнюдь не хорошее. Балин, переступая с ноги на ногу, вглядывался в сизую даль елового частокола. Зеленоватая дымка ползущим по земле туманом скрывала за собой страшных, быть может, даже жестоких обитателей Черного Леса. Отовсюду до странников доносились глухие звуки стонущих деревьев, а порой их разбавляли громкие крики сов. Рыхлый мох под ногами кишел насекомыми, а земля, сплошь покрытая гниющими ветвями и паутиной, исстрадалась по солнечному свету – такими густыми были древесные кроны.
Гэндальф покинул компанию часов шесть тому назад, оставив гномов одних наедине с природой. Большой благодарности за организованный на свежем воздухе пикник Балин не испытывал: лес пугал старого подгорного жителя и давил своей мрачностью на сознание с силой отбойного молота. Не будь Эребор так близко, седой гном без промедлений предложил бы своему Королю развернуться и направиться домой. Но большая часть пути уже была пройдена, так что смысла в отступлении не было. Следовало набраться терпения и мужества, и продолжать идти вперед.
Перешагнув через пенек, Балин посмотрел на Торина. Король-под-Горой не выглядел напуганным. Загадочно улыбающийся, сын Траина лишь иногда останавливался на тропе и растерянно оглядывался. Юный наследник рода Дурина порой перекидывался парой-тройкой слов со своими приятелями, но все больше молчал, предаваясь своим тайным, странным думам. Хотелось бы Балину знать, что занимало Торина. Но спрашивать у Короля что-либо седой подгорный житель не хотел. Хотя бы потому, что в тишине идти по Лихолесью было комфортнее.
Хмыкнув, мудрый гном остановился, давая ногам отдых. Пропустил вперед Оина и Глоина. Дождавшись, пока вперед пройдет Двалин, двинулся следом за братом. В мыслях, однако, царил полный разгром. Угнетала приближающаяся опасность встречи с драконом, но еще больше тревожила Балина иная правда.
В доме Беорна седовласый подгорный житель, в отличие от своих друзей, старался больше слушать, нежели говорить. Внимательный и осмотрительный, старый наставник Торина Дубощита заметил кое-что странное в поведении юной девушки, которую оборотень величал своей воспитанницей. Вечером дня, предшествовавшего уходу гномов с великолепной пасеки, Ниар ковала для пони подковы. Ковала знатно, умело, ловко. Балин, следивший за работой девицы из окна, с тоской любовался легкими движениями юной мастерицы. Он, наверное, продолжал бы и дальше самозабвенно упиваться многозначительным зрелищем укрощения металла, если бы неожиданно даже для себя не обратил бы внимания на странный ритм, который отбивала Ниар по наковальне. Знакомый грубый ритм военного марша орков, который они наигрывали на барабанах, идя в бой. Четкий и рычащий вой песни, которую седому Балину пришлось слышать не одну сотню раз. Острый и жестокий мотив смерти, несущийся вперед в обличии чудовищ.
Поняв, какую именно Ниар отбивает мелодию, старый подгорный житель испытал страх, доселе ему неведомый. Резкое осознание собственной беспомощности перед лицом неизведанных опасностей сломило дух Балина и заставило скрыть свое открытие от друзей. Не делая никаких выводов и не пытаясь как-либо трактовать свое наблюдение, мудрый гном решил обождать, надеясь, что замеченная странность – лишь выдумка воображения пожилого и усталого воина. Покинув дом медведя, седовласый Балин испытал облегчение, и на какое-то время забыл о Ниар. Однако теперь, оказавшись в Лихолесье, в тишине и темноте черной чащобы, гном вновь мыслями вернулся к странной девчушке. Перед мысленным взором возникло милое личико лихой наездницы, что так понравилась компаньонам. Открытое и широкое, в свете огня оно виделось Балину точеным: высокие скулы свирепо очерчивали пляшущие тени, алые губы хищно искривляла ухмылка, а карие глаза будто бы горели изнутри…
Со стороны послышался какой-то шум. Оторвавшись от своих размышлений, мудрый гном резко развернулся, взгляд свой устремляя вдаль. Чуя, что сердце начинает биться чаще, Балин нервно сглотнул. Прищурившись, попытался разглядеть что-то в сизом тумане лесных просторов. Не найдя поблизости никаких врагов, устало выдохнул и направился за своими друзьями, вновь и вновь вспоминая музыку орков.
Бешеные удары гулко гудящих барабанов, разносящих по воздуху песнь войны.
♦♦♦♦♦
Бешеные удары гулко гудящих барабанов, разносящих по воздуху песнь войны. Низко поющие трубы, сделанные из рогов диких животных. Топот лошадей и свист мимо проносящихся стрел. А еще – звон мечей, треск огня и крики умирающих. Вот, что такое битва. Ниар улыбнулась, прячась за деревом. Прикрывая веки, с легким волнением прижалась к теплой коре зеленого гиганта.
Счастья в убийствах не было. Но была своя определенная притягательность. Ниар не раз замечала за собой, что начинает мыслить здраво только во время битв. И цену жизни осознает, только стоя на краю бездонной пропасти небытия. Глупо, конечно, но именно война доставляла старшей дочери Мелькора удовольствие, сравнимое лишь со сладким вкусом побед. Впрочем, были и свои минусы. Перед глазами Ниар мелькнули картины ушедших лет. Ярче прочих полыхнуло воспоминание о битве за Нарготронд: знаменательное сражение на равнине Тумхалад запомнилось наследнице Барад-Дура бордовым полноводием рек Нарог и Гинглит. Бурлящие потоки неслись вперед, окрашенные в рубиновый цвет. Стоя по колено в воде, с мечом в руке и криком на устах, Ниар буквально шла между телами утонувших противников. Река, ставшая багряной от крови, свирепо шумела и брызгала в лицо крохотными карминовыми капельками. В воздухе витал запах тлена и пламени, а землю в ту битву обуревало огненное дыхание Глаурунга. Ставшая легендой, битва на равнине Тумхалад порой кошмарными снами являлась старшей дочери Мелькора по ночам. И не было в облике того сражение ничего прекрасного.
Оглянувшись, Ниар посмотрела на Балина, что стоял поодаль от своих друзей, о чем-то задумавшись. Серые глаза мудрого гнома блистали, а взгляд сделался отстраненным и пустым. Наставник Торина покусывал нижнюю губу и порой переступал с ноги на ногу, оглядывая темный лес вокруг. Ухмыльнувшись, Красная Колдунья опустилась к земле. Подгорный житель, опытный и умный, явно чувствовал скрывающуюся в Лихолесье опасность. Ощущал ее телом и душою, хоть и не мог понять сущности подкрадывающейся к друзьям беды. Взгляд смертного был ограничен, слаб, поверхностен.
Что-то зашевелилось в стороне, заставив Ниар вздрогнуть. Моргнув, волшебница Миас оглянулась. Замерла, сосредотачиваясь на окружающем мире. Глаза касались лесной вселенной, и умело выискивали в ней чуждые чащобе вещи. Вытянувшись в струночку, принцесса Тангородрима разглядела вдали шевеление и короткие перебежки стройных с виду существ. Лесная эльфийская стража, неусыпная и осторожная. Хмыкнув, Красная Колдунья бесшумно поднялась с колен и пошла к Арго, что стоял за густой зарослью дикой ежевики. Теперь действовать следовало в два раза более осмотрительно. Попадаться на глаза стражи бессмертных Миас не планировала. Поэтому, махнув рукой, наложила на себя древние чары, крепкие и тайные, как стены Ангбанда.
Залезая на спину Арго, Ниар думала об Анаэль. Сестрица должна была уже быть в Лихолесье, с собранной армией орков. Эта мысль согрела старшую дочь Мелькора и успокоила.
Пока все шло по плану.
♦♦♦♦♦
Пока все шло по плану. Ну, или почти по плану. Сложности возникли только на выходе из лагеря Трандуила. Пара чересчур любопытных эльфов вознамерилась Нанивиэль остановить, почуяв неладное. Но юная Синдар, обладая прытким умом и врожденной способностью выкручиваться из самых неприятных ситуаций, с легкостью нашла разумное оправдание своим действиям. Облапошив «мудрых» стражников, Илийя поспешила покинуть тихую эльфийскую компанию и направилась на своем добром коне к Лихолесью. Мереас довольно пофыркивал и порой тряс своими ушами, ловко перешагивая через крохотные ручьи и ветви деревьев. Молодая же Квенди, улыбаясь солнцу, лишь иногда останавливала жеребца, проверяя крепления седла.
Нанивиэль покинула эльфийский лагерь с рассветом. Бесшумной тенью выскользнув из шатра, она выкрала своего гнедого любимца и отправилась в путь. По Лихолесью Илийя ехала уже долго, с удовольствием оглядывая толстенные стволы многовековых дубов и елей. Вооруженная лишь коротким кинжалом, который сгодился бы только для нарезки фруктов, эльфийка без оглядки углублялась в черную чащобу. Любопытство гнало вперед, взгляд скользил вдаль, а в сердце играла любимая мелодия приключений. Чувствуя себя как никогда счастливой, Нанивиэль из Ривенделла беспечно гуляла по лесным раздольям, что пугали частенько и бессмертных собратьев.
Решив сделать короткий привал, Илийя остановила Орэо – так звали ее мереаса – и спрыгнула с седла наземь. Рыхлая почва под ногами застонала сухими щелчками крошащихся ветвей. Дующий из сердца леса ветерок доносил до юной Синдар приятный запах свежести и жизни. Кругом стрекотали птицы, кроны деревьев перешептывались, а ночные бабочки взвивались к небесам с истлевающей травяной подстилки. Снимая с седла свою походную сумку, Нанивиэль хохотнула. Наверное, Арвен сейчас рвала и метала. А Трандуил, силясь утешить дочку Элронда, суетился подле. Презренная эльфийская жизнь, кажущаяся многим красивой. Илийя, замерев, фыркнула. Своды правил, вечные наставления, кодекс чести, стать, достоинство, степенность… Все эти прелести сильно разнились с естественной, дикой природой Средиземья. Эльфам не было места в мире Эндора. Не могли они нормально вписываться в бьющую энергией сущность Эннората. Нанивиэль, прикрыв веки, коснулась рукой собственных остроконечных ушей. Пятнадцатилетняя Синдар многое бы отдала, чтобы стать человеком. Чтобы прожить стремительную огненную жизнь, короткую и чудесную. Глупо? Пожалуй.
— Ты можешь избрать другую участь, бессмертное дитя Эру…
Женский голос, глубокий и певучий, раздался вблизи. Подпрыгнув на месте, Илийя резко развернулась, прижимаясь спиной к жеребцу. Сумка выпала из рук и припрятанные в ней зеленые яблоки рассыпались по темному лесному ковру. Сердце стремилось пробить грудную клетку изнутри, лоб покрыла испарина, горло пересохло. Тяжело дыша, Нанивиэль в панике огляделась. Взгляд эльфийки остановился на невысокой женщине, что стояла невдалеке. Облаченная в богатые одежды, она исподлобья взирала на Илийю своими холодными, синими глазами. Выдохнув, бессмертная подопечная Арвен расслабленно опустила плечи. Гномка, с виду – доброжелательная.
— Кто Вы такая, госпожа? — обратилась Илийя к незнакомке, облизывая губы. Испуг отступал. Кровь остывала. Дрожа, Нанивиэль осторожно сменила позу, стараясь не делать резких движений. — Что Вы делаете в Лихолесье, достопочтенная?
Гномка молчала. Стояла напротив и загадочно улыбалась. Ее черный волос, струящийся по плечам и спине густыми тяжелыми локонами, слегка трепетал под прикосновениями ветра. Шелковый наряд призрачно растворялся в лесном полумраке. И лишь глаза статной подгорной жительницы сверкали своим собственным потаенным светом. Осанистая, точеная, молодая гномья женщина чего-то ждала. Эльфийка, оглядывая незнакомку, неожиданно для себя ощутила внутренний страх, морозом разливающийся по венам. В голове мелькали разные вопросы. Откуда взялась гномка тут, в Лихолесье? Что тут делала? И, главное, почему произнесла то, что произнесла? Мысли ведь она читать вряд ли умела?
Нервно сглотнув, Илийя шагнула вперед. Гномка же, заметив ее движение, развернулась и зашагала вглубь леса, быстро перебирая ногами. Не зная, что следует делать, Нанивиэль бросилась к своему коню. Желая получить ответы на свои вопросы, юная Синдар вспорхнула на спину мереаса и направила лошадь в ту сторону, куда ушла загадочная подгорная жительница. Не совсем понимая, что творит и во что ввязывается, Илийя без промедления кинулась в набухающую чернотой даль глухой чащобы.
В крови кипело волнение. В душе разгорался пожар любопытства. А Лихолесье впереди манило к себе, заливаясь утробными голосами еле слышимых шепотков древних духов.
♦♦♦♦♦
В крови кипело волнение. В душе разгорался пожар любопытства. А Лихолесье впереди манило к себе, заливаясь утробными голосами еле слышимых шепотков древних духов. Талрис, отправив своего шайра на север, склонился над мечом, что много сотен лет назад ковала Ниар. Магия Саурона темными витками опутывала лезвие и впивалась в мягкую землю острыми клыками. Хитрец Майа решил помочь Гэндальфу, оградив тем самым себя от нападок защитников Средиземья. Попытка, надо признать, неплохая. Хмыкнув, Миас обхватил рукой рукоять своего меча. Чары Властелина Колец коснулись кожи неприятным холодком, начав ядом разливаться по крови. Талрис, морща нос, вытащил клинок из земли.
Олорин должен был прийти к Дол Гулдуру в ближайшую пару часов. Времени с лихвой хватало как на подготовку к маленькому сражению, так и на небольшой отдых. Глубоко вздохнув, чародей схватился обеими руками за оружие и прикрыл глаза. Старый друг, оставляя оружие сына Моргота прямо посреди гномьего тракта, явно надеялся столкнуть Серого Странника с тройкой гор Пелори. Жаль, что Майрон по обыкновению своему недооценивал своих противников. Любую оплошность оппонентов Миас привыкли обращать в свое преимущество. Оставляя меч у Дол Гулдура, Талрис не надеялся что-либо выгадать: хотелось просто донести до бывшего союзника послание, предупреждающее об опасности намечающихся действий. Саурон по глупости все же решил вмешаться в планы наследников Ангбанда. И допустил ошибку.
Сосредотачиваясь на чарах друга, Талрис начал нашептывать себе под нос длинные слова валарина. Магия разливалась по тракту, впитывалась в поросшую мхом и лишаем дорогу Мен-и-Наугрим, пропитывая все вокруг древней силой Амана. Темные ленты волшебства Саурона под давлением легких и светлых заклинаний таяли в пустоте, крошились и меркли в свете магии Талриса. Таинственное гудение заполнило сущее, воцаряясь над злой природой Лихолесья. Валарин струился ручьем в тишине, изменяя и преображая мир…
Докончив заклинание, Талрис открыл глаза и улыбнулся. Переступил с ноги на ногу, привыкая к странному, непривычному облику Майрона. Эфемерная сущность Темного Владыки казалась слабой и недолговечной, но и к ней можно было приноровиться. Подняв свободную руку, Талрис оглядел свою ладонь. Полупрозрачная, она черными облачками складывалась в колышущийся силуэт пятипалой конечности. Хохотнув, сын Мелькора ехидно улыбнулся. Чужой облик – всего лишь средство защиты. Но чаще прочего – инструмент для манипуляций. Гэндальф, отправляясь к старой крепости по наущению своего друга Радагаста, ожидал встретиться лицом к лицу с Властелином Колец. Не хотелось разочаровывать Майа. Если встреча с Сауроном так много значила для Олорина, нужно было ее устроить. Пусть Серому Страннику и придется иметь дело далеко не с равным по силе колдуном, в облике оппонента он увидит все же своего старого врага. И, напугавшись, расскажет о возвращении Саурона друзьям в Имладрисе. И все Средиземье вновь обратит свой взор к Мордору, быть может, даже без страха обращая лик к беснующемуся пламени Роковой Горы.
Талрис подкинул меч в руке, отточенным движением вытянул клинок перед собой. Шепнул что-то и с улыбкой на устах стал наблюдать, как яркая сталь Ангбанда, горящая и днем и ночью светом земных недр, начинает темнеть, изменяться в форме, покрываться многолетним налетом пепла. Славное оружие, погружаясь в светлую магию Миас, постепенно преображалось в моргульский клинок. Чары впитывались в металл, искажали его природу, ломали естество.
Убедившись в том, что все к встрече с Олорином готово, Талрис присел на землю. Огляделся, и с удивлением нашел старый гномий тракт красивым. Заброшенная дорога хоть и поросла мхом, тем не менее, оставалась широкой и достаточно освещенной. Расступавшиеся вдоль тропы деревья сквозь свои зеленые руки пропускали дневной свет, и упрямые лучики золотым дождем ниспадали к мрачной твердыне Лихолесья. Получающие от солнца нежные касания, дикие цветы буйным ковром накрывали ветвящуюся сеть толстых кривых корней, а кое-где можно было даже заприметить широкие шляпки вполне съедобных грибов. Улыбнувшись краешками губ, Талрис упер свой взгляд в сереющую даль Мен-и-Наугрим.
Странным все же казался мир. Такой тихий, привычный и жестокий порой, он, однако, оставался любимым и желанным. И даже темное с виду Лихолесье знающему взгляду приоткрывало свои красоты, по сути, девственно чистые и не омраченные злом.
♦♦♦♦♦
Странным все же казался мир. Такой тихий, привычный и жестокий порой, он, однако, оставался любимым и желанным. И даже темное с виду Лихолесье знающему взгляду приоткрывало свои красоты, по сути, девственно чистые и не омраченные злом. Траин, сложив руки на груди, довольно улыбнулся, наслаждаясь прохладным ветерком. Хмурящееся с утра небо не проглядывалось сквозь плотную занавесь древесных крон, но тепло воздуха ясно говорило, что наступивший день выдался солнечным.
Гном обратил свой взгляд к Анаэль. Эльфийка стояла в стороне, любовно поглаживая своего варга. Огромный волк, свирепый с виду, податливо подставлял под руки новой хозяйки свою уродливую клыкастую морду. В умных глазах зверя читалось неприкрытое удовольствие, и на какой-то странный миг старый Король даже забыл, что смотрит, по сути, не на щенка, но на кровожадного хищника. Странное зрелище заворожило Траина и несколько минут он остолбенело любовался златовласой эльфийкой, что нежно чесала за ушами у гигантского волка.
— Мои люди испытывают нестерпимый страх перед нею, — голос Азога прозвучал за спиной. Король-под-Горой, поморщившись, обернулся к бледному орку. Последний стоял рядом, хмурый, озлобленный, будто бы чего-то опасающийся. Так теперь не похожий на врага, гундабадский завоеватель косо пялил свои серые рыбьи глаза на Анаэль. Траин, с отвращением поморщив нос, вопросительно воззрился на давнего врага.
— Не удивительно, орк. Перед такими существами не грех и армии обратиться в бег. Как кажется мне, тут и Темный Властелин бы забился в самый дальний уголок Средиземья. Вызов бросить Миас все равно, что бросить вызов Валар. Проще подчиниться, чем воевать.
— Она мне не хозяин, гном, — Азог говорил на корявом вестроне. Бледный гундабадец старался произносить слова медленно и четко, и его упрямые попытки совладать с людской речью Траина позабавили. — Мой хозяин спит, выжидая своего часа. И вряд ли бы он бежал от этой странной бессмертной. Сдается мне, знаком он был с нею и ее друзьями. И, как кажется, другом был им.
— С великим сомнением я могу представить Саурона чьим-то другом, — зло прошипел Траин, не слишком желая продолжать странную беседу. Азог, судя по всему тоже недовольный вынужденным диалогом, оскалил кривые острые зубы.
— Как и я, гном. Властелин Колец не подчинялся никому, — завоевавший Морию орк резко качнул головой. — И, однако, девица эта внушает опаску. И ей подчиняемся мы, орки, не приемлющие чьей-то власти долго. Неужели считаешь, что такие, как она, просто взяли и появились в этом мире? Не верю.
Траин опустил взгляд к земле. Чуть поодаль сидела небольшая группа уруков, что-то бурно обсуждающая на своем корявом и грубом языке. Справа от них из стороны в сторону ходил хромой волчонок, которого сердобольный подгорный житель зачем-то решил подкормить день тому назад. Косо поглядывающий на гнома, молодой варг рычал и сверкал желтыми глазами, то ли желая опекуна своего разорвать, то ли попросить вновь о помощи. Траин, прищурившись, задумался.
Азог вряд ли бы обратился к своему заклятому врагу без причины. Весь путь, что армия проделала от Мглистых Гор до Лихолесья, гундабадский завоеватель молчал, предпочитая наблюдение действиям. И вот теперь, когда вся честная орчья компания ждала дальнейших приказов, властвующий над Казад-Думом урук вдруг решил поболтать. Траин, прикусив нижнюю губу, вновь посмотрел на Анаэль. Вспомнил ее рассказы о сестре. Представил себе Ниар. Нахмурившись, обернулся к Азогу. Чувствуя горечь, решил, что практически продает душу. Сглотнув же, успокоил себя мыслями о Торине. Жизнь сына стоила всех страданий и невзгод, которые еще только предстояло пережить.
— Чего ты хочешь от меня, орк? — Траин поднял взгляд к Азогу. Последний, руки сложив за спиной, с ужасом в глазах смотрел на бессмертную дочь Моргота. — Зачем обращаешься ко мне, зная, что помощь я тебе не предоставлю?
— Тебе ведь свобода нужна, так, гном? — гундабадец, вздрогнув, поймал взгляд подгорного жителя. — Я могу тебе ее дать. Могу дать даже оружие и пару орков в защиту. И не думай, что я с удовольствием сделаю это – всей душой и сердцем я желаю тебе смерти, страшной и мучительной. Но в сравнении с испытываемым страхом, моя ненависть к тебе меркнет. Пытаясь понять, с кем имею дело, я с неудовольствием осознал собственную глупость. Однако ты знаешь больше…
Азог замолчал. Траин, наблюдая за орком, улыбался. Предложение казалось соблазнительным. Еще пару лет назад он бы без промедления согласился на сотрудничество, но теперь, проживший годы подле чародеев Ангбанда, гном предпочитал медленно обдумывать каждое принимаемое решение. Отказывать уруку Траин не желал, но заключить сделку был готов только на своих условиях. Поэтому, кашлянув, старый Король-под-Горой произнес:
— Продолжай говорить, Азог. Но помни – ты враг мне, как и я тебе. Не ожидай честности с моей стороны, а я не буду ожидать ее с твоей. Быть может тогда и договоримся о мире. А пока – продолжай говорить. Начало хорошее.
♦♦♦♦♦
Начало хорошее. Пусть не идеальное, но хорошее. Осаа оглянулась, всматриваясь в силуэт маленькой эльфийки, что гнала своего коня через Лихолесье. Смелая и беспринципная, Нанивиэль могла в корне изменить сложившуюся ситуацию. Хмыкнув, гномка обернулась, отряхивая руки. В каком-то смысле, теперь Королева Эребора понимала, какой мудрой и правильной тактики придерживались дети Мелькора: не показывая лиц противникам, они лишь шептали тут и там сладкие слова, сталкивая лбами союзников, натравливая друг на друга друзей. Оставаясь в тени, они вершили историю Средиземья. Подобная стратегия во многом оправдывала себя. Наверное, именно поэтому Осаа и сама решила действовать так, как обычно действовала Ниар: исподтишка толкая людей к действиям, мать Торина надеялась как-то изменить расстановку сил в Эндоре. И даже если желанию этому не суждено было сбыться, Осаа всем сердцем желала убедить наследницу Барад-Дура прекратить борьбу за освобождение Мелькора. На кон была поставлена жизнь Торина, поэтому без всякой прихотливости мудрая гномка рассматривала любые возможные средства, которые бы могли помочь достигнуть поставленных целей.
Хмыкнув, гномка переступила через поваленное дерево. Нужно было поспешить к Ниар. Наследница трона Дор-Даэделота, вероятно, сейчас пряталась рядом с компанией гномов, наблюдая, изучая, выжидая. План старшей Миас был предельно ясен и прост. Однако Красная Колдунья не учитывала одной важной составляющей, которая, по мнению самой Осаа, являлась важнейшей частью последующих событий. Привыкшая побеждать, владычица Тангородрима не брала в расчет своих собственных эмоций.
Досадная ошибка.
Улыбнувшись, гномка остановилась на секунду, закрывая глаза. В уме чередой тусклых вспышек пронеслись воспоминания о чудесном прошлом. Перед взором возник призрачный образ Эребора: широкие каскады малахитовых лестниц, длинные аллеи высоких колоннад, огромные витражи широких окон и золотые жилы, пронизывающие камень горы насквозь. До ушей донеслось стихающее эхо детских голосов – бегающий за Дис Торин, вечно возмущающийся на шум Фрерин, и шутящий над ними всеми Траин. Утерянное счастье, растворяющееся в тумане былых времен. Сглотнув, Осаа сжала руки в кулаки.
Когда-то давно, будучи еще совсем юным, Торин сказал матери, что не боится смерти и вряд ли побежит от нее, если опасность вдруг нависнет над Эребором. Тогда гномка посмеялась над бравадой сына, найдя в словах маленького принца некую детскую наивность. Но не было наигранности в реплике наследника трона, теперь Осаа это осознавала. Даже будучи ребенком, Торин в принципе понимал, что его может поджидать в будущем. Понимал и мирился со своей участью, спокойно принимая всю тяжесть собственной судьбы.
Смелость – качество, которым обладают герои. Именно смелость позволяет творить чудеса, низвергать зло и нести в мир справедливость. Но что такое смелость, когда речь начинает идти о любви? О чем-то близком и родном? Что такое храбрость в сравнении с той ужасной болью, которая испепеляет сердце в моменты потери любимых? Лишь слово, глупое и бессмысленное понятие. Ничего не ранит сильнее тех стрел, что несут на себе яд сильных чувств.
Планы Ниар зиждились на слабостях существ Эндора. Старшая дочь Мелькора умела играть чужими эмоциями. Об одном только забыла Красная Колдунья: манипуляция чувствами – палка о двух концах. Примеряя маску добра, можно ведь и собственное лицо забыть.
♦♦♦♦♦
Примеряя маску добра, можно ведь и собственное лицо забыть. А Феанор, не считая себя подчинившимся воле Саурона, терять из памяти былой облик не собирался. Пребывая в теле человека, он оставался собой – Королем Нолдор, Великим Кузнецом, Воином и Создателем Сильмарилл. И хоть теперь время было властно над бренной человеческой сущностью, оно не могло изменить бессмертной эльфийской души.
Остановив коня, кузнец спешился и посмотрел на юго-восток. Где-то там, вдали, ждал своего часа спящий Мордор. Накрытый облаками пепла, надменно взирал он на быстротечную жизнь Средиземья. Пламенное дыхание Ородруина все еще грело сердце темной страны, а духи павших воинов продолжали стеречь пустынные земли. Туда и вилась тропа бессмертного, к чернеющим далям, к высокому зубцу Барад-Дура. К Властелину Колец, набирающему армию и готовящемуся к наступлению. Тихий мир разрывал на куски едва ощутимый треск заговоров. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал, но все и вся чувствовали сгущающийся над Энноратом сумрак.
Сглотнув, Феанор поднял к глазам руку. Сжатый в пальцах кусочек разорванного звена Ангаино свирепо поблескивал под прямыми лучами солнца. Металл обжигал кожу, но радовал глаз. Поморщившись, эльф представил себе скованного цепью Мелькора. Старый Враг, некогда мудрый и сильный Вала, способный своей силой разрушить мир и отстроить его с нуля. По иронии судьбы, теперь Моргот гнил в тюрьме Илуватара. А вот детишки его резвились по Средиземью и нос свой длинный совали во все нужные и ненужные места. Хмыкнув, Феанор убрал звено Ангаинор назад в карман плаща. Созданный Аулэ металл должен был сгодиться для ковки еще одного колечка, намного более могущественного в сравнении с Единым Кольцом Майрона.
Вообще, хотелось бы знать, каким образом Миас смогли пробраться к отцу никем не замеченными. А больше этого хотелось узнать, как трем чародеям удалось разорвать цепь, пусть только и в одном месте. Считалось, что никто из Валар не способен как-либо повредить Ангаино. Собственно, поэтому Мелькора и сковали сим произведением кузнечного искусства. Однако получалось, что ничего вечного и нерушимого не существовало. Наследники Дор-Даэделота, коих очень боялся Саурон, судя по всему, вполне были способны не только путы Моргота разорвать, но и надурить владык Валинора. Последнее у них выходило уже не раз, так что причин для опасений хватало. Порадоваться можно было только одному – даже разорванная, Ангаинор все еще сдерживала Мелькора. Наверное, только поэтому Средиземье все еще не было погружено в хаос.
Нахмурившись, Феанор рукой коснулся морды своего коня, пытаясь унять головную боль. Мысли о Сильмариллах не давали покоя. И на этот раз совсем не их потеря угнетала создателя Палантиров. В ужас и гнев эльфа бросали слова Саурона о природе магии Миас. Могущество и силу триады Дор-Даэделота Майа объяснял их связью с тем светом, что жил внутри заветных камней. Соки Двух Древ Валар питали детей Мелькора и давали им мощь, сравнимую лишь с мощью всех детей Амана вместе взятых. Феанор, как создатель Сильмарилл, радоваться подобному был не в силах. Желавший подарить миру лишь простую и чистую красоту, вместо нее он преподнес Морготу на блюдечке оружие великой силы. Извращенный разум Мелькора даже простые камешки смог привлечь на службу тьме. Немыслимо, но факт.
Сильмариллы нужно было вернуть в Аман. Любой ценой, невзирая на последствия. Дело теперь уже было не в чести рода и не в семейной клятве. Дело касалось погубленных Миас жизней и источника их силы. И хоть Феанор ответственности за созданное чудо в виде Сильмарилл ни перед кем не нес, вину он, тем не менее, чувствовал.
Тяжело вздохнув, Эльф пешком отправился вперед. Изенгард был уже далеко, впереди раскинулась небольшая пустошь. Где-то в Лихолесье сейчас бродили бессмертные братья, в Барад-Дуре расхаживал Саурон, а трое воинов Ангбанда тихонечко плели свои интриги, спрятавшись под высокими кронами деревьев, в тенях старого гномьего тракта Мен-и-Наугрим.
