В шаге от края
Всё это – другая жизнь. Та, которой не будет.
Та жизнь, где другие порядки, иные люди.
Где мир не расчерчен по мнимому признаку крови,
Где люди умеют любить, даже если им больно.
Всё это – другая жизнь. Этой жизни не знали
Те Дети, которых в безликом аду воспитали,
В аду из стеклянных глаз и фальшивых улыбок,
Где Детям никто никогда не прощал ошибок.
И Дети учились, играя с чувствами в прядки,
Входить без стука, а уходить – без оглядки.
Смотреть на мир через призму манер и крови.
Скрывать свои страхи, что не оставляют в покое.
И Дети росли, равнодушно на мир взирая
Пасмурным взглядом цвета стекла и стали,
И Дети не знали, что где-то бывает иначе,
Что люди громко смеются, что люди плачут.
Смотреть на Неё и всё продолжать удивляться,
Как можно так громко кричать, а затем смеяться?..
Он так увлечён, что злых мыслей нет и в помине,
От тёмного взгляда вот-вот вспыхнет пламя в камине.
Мы можем играть. И смеяться, когда нужно плакать,
Мы может быть злы на Судьбу и не видеть знаков.
Но Сердцу плевать на кровь и расчётливый Разум,
Лишь Сердце всегда видит то, что не видно глазу.
“
Здравствуй, Мама,
Я должен сказать тебе кое-что очень важное. Можешь не волноваться, это не займёт много времени. Я хотел… ”
Что? Попрощаться?!
Перо на миг дрогнуло в руке, и последняя точка получилась раз в тридцать больше, чем полагается. Вот уже который час он писал это чёртово письмо и никак не мог довести дело до конца. Может быть потому, что взгляд пристальных синих глаз преследовал его всякий раз, когда он вот так зажмуривался, сжимая пальцами переносицу? Он уже давно не чувствовал его так отчётливо. Всё это время он… жил?
Драко усмехнулся, покачав головой. Разумеется, он жил. Этот год он наполнял впечатлениями с особым рвением. Впрочем, юный Малфой и сам понимал, как отчаянно это, должно быть, выглядело. Словно он кричал на весь Хогвартс, что у него не осталось прошлого, а будущее… будущего просто не будет. Не судьба. Так вышло. И, вероятно, он это даже заслужил. Цинично? Вот и Грейнджер не оценила его спокойствия. Гриффиндорка прекрасно справлялась с переживаниями за них обоих. Неужели он действительно настолько отчаявшийся, что её жалости хватило на эту черту между прошлым и настоящим? Улыбка мгновенно слетела с губ, а очередной пергамент превратился в облако кружащегося пепла.
Ведь она жалела его.
Чёртовы гриффиндорцы вечно всех жалеют. Другого объяснения он просто не видел.
– Я найду этот чёртов портрет, слышишь, Драко? Я найду его, и профессор Снейп обязательно…
– Не надо меня жалеть, Пэнс! – Яростный крик отскакивает от каменных стен, но спокойный взгляд иссиня-серых глаз не меняется ни на миг.
– На Грейнджер будешь орать, – заявляет Пэнси тихо, задумчиво склоняя голову набок. И было в её голосе что-то такое, что заставляло сердце на секунду замереть. Словно она что-то знала, но это «что-то» её нисколько не удивляло. – Почему мы такие несчастные, Драко?.. – Он уже открыл рот, чтобы возразить, но Паркинсон, казалось, не ждала от него ответа. – Любой шаг навстречу для нас обязательно связан с какой-либо выгодой. Жалость… – Девушка задумчиво закусила губу и, отвернувшись, замолчала.
Охота спорить мгновенно пропала. Пылающий взгляд гриффиндорки вновь опалил сознание.
"Какая разница?" – так, кажется, она сказала. В тот момент ей было всё равно, что он – Малфой. Что она ненавидела его всё это время или что никогда на самом деле не ненавидела. Что он, словно призрак, вот-вот исчезнет, просто растворится. И она будет винить себя в том, что не сумела помочь ему. Проклятые гриффиндорцы вечно винят себя.
Драко взял новый пергамент, призвал перо на замену сломанному. Ещё раз, пожалуй. Он должен сказать ей. Он должен знать, захочет ли мать увидеть его в последний раз. Захочет ли вновь поднять синие глаза-озёра и посмотреть в его лицо. И обязательно заметить, что он, чёрт возьми, совсем не такой, как его отец…
Вот же ирония. Раньше он так старался походить на отца хоть в чём-то, а теперь отдал бы всё, чтобы не иметь с ним ничего общего.
Она не продаст мэнор, он ей не позволит. Пусть замок мрачен и холоден, как и души хозяев, обитавших в нём множество веков, но это – их дом. Министерство не отнимет у них родовое поместье. Судьба и без того забирает слишком много.
Это всё из-за твоей матери.
Тихий шёпот, срывающийся в темноту каморки Филча. Да. Она права – это всё из-за его матери. У Драко было ощущение, что до ареста отца и после он знал в этом качестве двух совершенно разных женщин, и от этого голова раскалывалась на части.
Ты должен написать матери! Она может что-то знать!
Нарцисса, которая сделала бы всё, чтобы защитить сына от Тёмного Лорда и мужа - от самого себя, никогда не прятала синих глаз, и в этих самых глазах светилась и любовь, и гордость, и давняя, уже почти забытая, тоска. И вот она, прямо перед ним, леди Малфой, которая в последний день августа вдруг посмотрела на своего сына чужим взглядом болезненно-синих глаз и ничего не выражающим голосом сообщила, что он вернётся в Хогвартс. Не вопрос – утверждение. Она сказала, что так для него будет лучше. И взгляд, от которого её любимым розам на террасе мэнора впору застыть в глыбе льда. Этот взгляд, такой отчаянный и искренний, обезоруживающий сразу же, стоило только поднять глаза, поначалу снился Драко каждую ночь, и неприятный холод пробирал до костей. В этом взгляде он видел слишком много того, чего никогда не хотел бы увидеть, он преследовал слизеринца всякий раз, когда провал был очевиден. "Отвратительно" по трансфигурации или же проигранный матч – тяжёлый отчаянный взгляд синих глаз и проклятое головокружение. До тех самых пор, пока одним декабрьским вечером растрёпанная гриффиндорка не ворвалась на полной скорости в башню Астрономии. В его башню, в его маленький мир. И пусть там было холодно, пусть ветрено – плевать. Он слишком любил это место и слишком доверял ему, чтобы…
В тот момент он уже знал, что не пойдёт на бал, а значит, один пункт из списка останется неосуществлённым. Но ведь… Громкий смех и привычные упрёки. Блеск карих глаз в свете факелов и резкий переход от очевидных слёз к широкой улыбке. И ямочки на щеках, от искренности которых сердце болезненно замирает.
Потанцуй со мной.
Ведь Грейнджер – гриффиндорка, определённо. Просто снег, просто вечер и… просто танец. Он не ожидал ни увидеть её в своём купе после окончания каникул, ни уж тем более в собственной гостиной тем же вечером. Он не собирался рассказывать ей о друзьях: ни об отце Пэнс, ни о Дафне и её представлениях, ни о Блейзе, чьи родители оказались в Азкабане, брат был вынужден уехать из страны, а поместье перешло в собственность Министерства. Он не хотел её жалости: может быть, только показать, что гриффиндорские представления несколько отличаются от реальности. Словно смотреть вниз с Астрономической башни и заявлять, что оттуда виден весь мир: лес, дома, люди. Шепчущиеся с ветром верхушки деревьев, крыши домов и крошечные муравьи-силуэты. Лишь то, что на поверхности, верно?.. Слизеринцы не просто так закрывают свои мысли и прячут горечь за надменными улыбками и резкими фразами. Слишком легко было бы бросать камни в открытую для каждого душу.
– Драко, ты…
– Всё в порядке.
И неслышно скользнувшая в его комнату Дафна тут же замолчала, словно опасаясь его недружелюбного тона. Малфой с досадой тряхнул головой. Он даже не слышал, как она вошла.
Это такой изощрённый способ играть с чувствами людей. Да она, может быть, даже опаснее, чем ты.
– Извини, я… – На миг он закрывает глаза, пережидая лёгкую волну головокружения, но Дафна замечает и едва заметно морщится. Она никогда не подавала вида, но всякий раз замирала, прикрывая глаза, прячась от сжатых в кулак дрожащих пальцев и землисто-серых щёк. – Просто пишу письмо матери, и ни черта не идёт в голову.
Слизеринка поджимает губы и вполне успешно справляется с дрожащим голосом. Грейнджер – гриффиндорка, и её сострадание вполне объяснимо. Сейчас, несмотря ни на что, Дафна была ей чертовски благодарна. Конечно же, это она напомнила Драко о Нарциссе. И то, что упрямый Малфой послушал... вселяло надежду. Жалости от своего круга Драко Малфой никогда не примет, можно даже не стараться. Дафна душит свои эмоции всякий раз при виде светловолосого юноши вот уже полгода. С тех пор, как узнала. Она была первая, кто узнал.
– Я думала, ты в башне, – спокойно поясняет она, чувствуя холодок, бегущий по спине. – Или на игре.
Драко едва заметно поводит плечами – в подземельях не слышно звуков всеобщего веселья. Гринграсс выдавливает улыбку, а самой хочется провалиться сквозь холодный каменный пол. Почему так сложно изобразить безмятежность даже тогда, когда он не смотрит?..
Девушка резко разворачивается, направляясь к выходу из комнаты. Какая, к драклам, безмятежность? Какое спокойствие? Странно уже то, что она вообще может смотреть на него, говорить с ним, глядя в насмешливые серые глаза. Она знает светловолосого мальчика со стеклянным взглядом вот уже двенадцать лет. И сейчас он не желал подпускать к себе никого – даже тех, кого знал почти всю свою жизнь.
– Дафна…
Слизеринка остановилась так резко, словно в шаге от неё ударила молния.
– Я тебе благодарен. Правда. – Добавляет он с нажимом. – Блейз со мной почти не разговаривает, а когда говорит, то предпочитает смотреть сквозь меня. Пэнси держится минуты три, а затем исчезает, словно её и не было. – Почувствовав руку на своём плече, слизеринка вздрогнула и, обернувшись, быстро обняла Малфоя. Только, чтобы не видеть его глаз. – Я знаю, как тебе тяжело, Даф. Но оттого, что ты – чудесная актриса, мне становится немного легче.
Дафна жмурится, не желая слышать ни слова, потому что понимает – так искренне его голос ещё никогда не звучал. На дальней стене плясали длинные расплывчатые тени. Драко уверен, что надежды у него нет. Он сказал, что пишет Нарциссе письмо… Девушка медленно прикрыла глаза.
– Ты – странный человек, Малфой, – произнесла она тихо. Затем отстранилась и бросилась прочь из комнаты. Спустилась вниз по лестнице, миновала Пэнси и Блейза, проводивших её одинаково долгим взглядом, обошла диван, и свет от пламени в камине больно ударил в лицо.
Цветные огоньки перед глазами перемешивались с мутной пеленой, и если бы Дафна Гринграсс не знала свою гостиную так хорошо, то непременно подумала бы, что врезалась в стену. Моргнула, на миг почувствовав лёгкость, и вздрогнула. Перед ней, точно её собственное разбитое отражение, застыла Гермиона Грейнджер. Тот же диковатый воспалённый взгляд, та же бледность и потрескавшиеся губы. Дафна порывисто обернулась, проверяя, не вышел ли Драко. Нет, не вышел, да и вряд ли появится. И Грейнджер явно шла не к нему.
– Проходи, – отрывисто выговорила слизеринка, отступая на шаг. Грейнджер шагнула в гостиную, прошла к дивану, где Паркинсон и Забини тут же прервали свой разговор, взяла со стола стакан и залпом опрокинула в рот его содержимое. Закашлялась, садясь прямо на пол, а затем молча опустила голову на руки.
– Почему? – произнесла она глухо, не поднимая головы. Дафна медленно подошла к дивану, внезапно передумав уходить. – Почему я, скажи, Пэнси? Ты хотела, чтобы он радовался, но неужели ты не подумала, что я…
Пэнси Паркинсон прикрыла глаза, закусив губу, и Дафна поняла, что она и сама не раз задавала себе этот вопрос. Должно быть, Пэнс чувствовала что-то вроде ответственности за собственное решение. Да, список, да… но втягивать Грейнджер в беготню по школе не было пунктом из списка. Пэнси хотела, чтобы Драко чувствовал не только боль. Скорее всего, чтобы он просто чувствовал. Но она не подумала, что чувствовать будет не только Драко.
– Прости меня, Грейнджер, – неожиданно произнесла Пэнси, и Дафна удивлённо повернулась в её сторону. – Я не думала, что ты… я думала, ты не сможешь…
Грейнджер вскинула голову, и слизеринка вздрогнула, глядя в её глаза, кажущиеся почти чёрными на фоне смертельно-бледного лица. Почему-то всё это время Дафна была уверена, что Грейнджер плачет, но глаза девушки оказались сухими.
– Я тоже думала, что не смогу, – призналась она негромко. Помолчала, направив отсутствующий взгляд в пространство, словно пытаясь собрать мысли из разных уголков сознания. – Я снова была в кабинете директора, – вдруг сказала Грейнджер, отводя взгляд и глядя куда-то сквозь слизеринцев. – Разговаривала с портретом Дамблдора.
– Я тоже с ним говорила, – вновь удивила Пэнси. Дафна вскинула голову и посмотрела на подругу так, словно впервые её видела. – И он не сказал мне ничего нового.
– Или не пожелал сказать.
Повисла тишина, в которой мысли четырёх студентов казались настолько громкими, что их необязательно было озвучивать.
– Так странно… – произнесла Пэнси немного сипло. – Мы ведь всё обошли, весь замок… Каждый чёртов коридор, каждый кабинет с портретами… Не может же быть, в самом деле, что всё бесполезно. Даже тот коридор в западной части… – Пэнси вдруг усмехнулась, – … ну знаете, где волшебник прячется за раму и говорит загробным голосом: «Если хотите получить ответ, сначала ответьте на мой вопрос». Странная логика. Если угадываешь ответ – он выходит, и можешь спрашивать всё, что угодно. Я не угадала.
– У маглов есть такая легенда… – проговорила Грейнджер со странной улыбкой. – Все, кто желают пройти мимо мудрого сфинкса, должны ответить на его вопрос. Если не угадаешь, сфинкс тебя съест, а о самой возможности угадать история, как правило, умал… – Неожиданно тёмные глаза гриффиндорской старосты расширились, заняв буквально половину лица. – Ну, конечно! – выдохнула она, стремительно поднимаясь на ноги. Развернулась к слизеринцам, явно намереваясь что-то сказать, но затем почему-то передумала, и бросилась к выходу, бормоча: – Как же я… какая же я дура!..
Не сказав больше ни слова, Гермиона Грейнджер выбежала прочь из холодной гостиной, а трое слизеринцев проводили её долгими взглядами, отчаянно не желая признаваться даже самим себе, что эта странная девушка с львиного факультета секунду назад подарила им крошечную искру надежды.
_______________________________________________________________________
Фууух, ну наконец-то я добралась и до сюда) Безумна благодарна за ожидание тем, кто всё ещё ждёт! И вы, разумеется, знаете, что мне нужно всегда и в любое время - ваши отзывы и ваше мнение, конечно))) На самом деле, мне совсем не хочется заканчивать фик, но финал уже близок. Спасибо вам и приятного чтения:3 Искренне ваша, visionaria
