Последняя надежда Стук каблучков по каменному полу да исступлённо бьющееся сердце – вот и все звуки, которые можно было различить в полуосвещённом коридоре. Шаг, ещё шаг – казалось, ноги сами несли вперёд, не замечая ничего на своём пути. На пути к заветной цели нет препятствий, если идти напролом. Помехи – следствие неуверенности. Да и кто сказал, что люди не могут летать?..
Я чувствовала…
злость. Мерлин, кто бы знал, как же я злилась! На Пэнси, возомнившую себя вершительницей судеб, на Драко, потому что не дал мне ни единого шанса понять его чуть лучше, на Дамблдора, потому что мог бы и сам указать мне на очевидный промах, но не стал. Как всегда. Но больше всего я злилась на себя. Потому что кто же ищет запрещённый портрет в стенах школы с таким упорством, словно преподаватели в духе Гриффиндора решили пронести его тайно, повесить на стену и укрыть заклинаниями? Конечно же,
гриффиндорцы! Всегда запутанно и по-бараньи не желая признавать поражение. Но ведь есть другое место… Место, где можно найти что угодно, что бы то ни было, стоит лишь задать верный вопрос.
В коридоре я на кого-то налетела, но даже не обернулась, чтобы извиниться. Восьмой этаж, единственный шанс.
– Гермиона! – Голос, недоверчивый и возмущённый, заставил споткнуться. Чертыхнувшись, я резко развернулась, и Рон, уже почти меня догнавший, резко затормозил. Пепельно-серые глаза расширились в изумлении. – Проклятье, Гермиона,
что с тобой?
Я нервно усмехнулась, только сейчас замечая, как невыносимо горят лёгкие.
– А на что похоже? – Внезапно стало холодно и тихо, и на секунду я замерла, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Пропал отчаянный шёпот, тревожащий сознание, заставляющий бежать, бежать вперёд, без оглядки, только бы найти, успеть, достать… И, может быть, в тот момент, впервые за многие месяцы беготни действительно остановившись, я заглянула в тёмные глаза Рона и…
– Ну, как будто ты выскочила из камина где-нибудь в Лютном переулке, прожила там несколько лет в темноте и одиночестве, и вот теперь… – Рон поморщился, но взгляда не отвёл. – Гермиона, что происходит? Что с тобой?
В темноте и одиночестве.
Прокрутив в голове события последних часов, дней, недель, я вдруг почувствовала отрешённую усталость. Наблюдая за Малфоем, я не единожды думала о том, что он, вероятно, не в себе и не понимает, что делает. Но в это же самое время Рон – понимающий, честный Рон – наблюдал за мной, и в его голову не раз и не два должны были закрадываться похожие мысли. И да, он имел на это все основания.
– Идём со мной.
Уизли открыл было рот, но я уже развернулась и продолжила путь, даже не оглядываясь, чтобы проверить, действительно ли друг идёт следом. Мне нечего было терять. Сейчас я как никогда осознавала, что ещё немного и… другой человек – худощавый подросток с недоверчивым стеклянным взглядом – может навсегда остаться в прошлом. У галлеона две стороны… та, что сияет в солнечном свете ("
Гарри и Рон," – тут же подумала я) и другая, что пребывает в тени. Очевидно, в тени слизеринских подземелий. И мысль, которая никогда раньше не приходила в голову: если поставить монету ребром, то придётся решать, какая из сторон должна оказаться освещённой. И если раньше выбор был очевиден, то сейчас, зажмурившись на долю секунды, я поняла, что просто не в состоянии выбрать.
Лестницы были непривычно послушны сегодня. Может, сама судьба направляла меня вперёд, а может, всё с самого начала не имело никакого смысла. В любом случае, через несколько минут, показавшихся вечностью, я ворвалась в холодный коридор на восьмом этаже и резко затормозила перед глухой стеной. Как… как сформулировать то, что мне нужно было найти?
Ладно. Пусть будет…
Я зажмурилась, сделав один круг, второй, третий, и представляя себе комнату, в которой находились портреты действительно великих волшебников в истории Хогвартса.
Когда в стене появилась дверь, Рон не выдержал:
– Гермиона, что ты ищешь?
«
Сейчас поймешь, Рональд, – подумала я, решительно распахивая дверь и переступая порог Выручай-комнаты. –
Надеюсь, там найдётся место, куда можно будет присесть, потому что тебе совсем не понравится моя тайна».
Комната встретила меня шелестом страниц и приглушёнными голосами. Озираясь по сторонам, я почти чувствовала, как челюсть опускается всё ниже и ниже. Портреты на стенах, на потолке, на колоннах. Портреты на обложках книг, отражения в зеркалах и даже на колдографиях, разбросанных по полу. Я так и замерла, занеся ногу, чтобы шагнуть.
– Юная леди, позвольте сказать, что Вы поступаете исключительно невежливо! – негодующе закричал седой волшебник, на которого, кажется, упала тень от этой самой ноги. Я вздрогнула и шагнула в сторону, едва слышно чертыхнувшись.
– Погасите свет, молодой человек! – раздался яростный вопль сбоку, и я вновь вздрогнула, покосившись на мгновенно спрятавшего палочку Рона.
– Гермиона. Джин. Грейнджер! – процедил Уизли, решительно поймав мою руку. – Что ты делаешь?! Что всё это значит?!
Я уже открыла рот, чтобы в полной беспомощности заявить, что и сама понятия не имею, как вдруг сквозь шёпот, шелест и тихий ворчливый хор прорезался новый голос. До боли язвительный и до дрожи знакомый.
–
Я смотрю, Вы нисколько не изменились за этот год, мистер Уизли. Всё так же ждёте указаний от всезнайки-соседки.
Я едва не вскрикнула от облегчения, лихорадочно оглядываясь по сторонам в тщетных попытках определить, откуда доносится голос.
– Вы так шею свернёте, Грейнджер, – любезно заметил профессор Снейп. – Идите вперёд и не ищите слишком высоко. Смелее, Грейнджер, или в Гриффиндор теперь берут кого попало? Нет, это уже, пожалуй, далеко. Снова немного назад. У вас что-то со слухом, Грейнджер?
Вы опять прошли мимо.
Я выдохнула, собирая по песчинкам всё своё спокойствие, которого итак кот наплакал. Никогда бы не подумала, что буду так рада вновь услышать сварливые комментарии этого человека. Наконец взгляд уткнулся в деревянную раму, по орнаменту напоминающую сложные переплетения каких-то вьющихся растений. С полотна знакомым насмешливым взглядом на меня взирал когда-то самый нелюбимый профессор в Хогвартсе.
– Уизли, Вас что, парализовало? – поинтересовался зельевар вполне дружелюбно. – Отойдите от господина Заменгофа. Вы мешаете ему читать.
Рон тут же отшатнулся от портрета, висящего на колонне, бросая вокруг затравленные взгляды. Я вскинула голову, совершенно не представляя, с чего начать.
– Мисс Грейнджер, лучше бы Вы впадали в подобный ступор на моих уроках, – хмыкнул Снейп, вынуждая меня покраснеть. Проклятье, это же просто портрет! – Вы уверены, что Уизли готов услышать Ваш вопрос, Грейнджер? Судя по виду, он неважно себя чувствует и без этого, – вскользь заметил профессор, и я со странной смесью напряжения и облегчения поняла, что цель моего визита зельевару уже известна.
Осознание заставило невольно податься вперёд и подскочить от неожиданности – женщина, на чью колдографию я случайно наступила, издала негодующий визг. Мне было всё равно.
– Сэр, скажите, что Вы можете помочь Драко! – вот и всё, что я произнесла, с сумасшедшей надеждой глядя в тёмные глаза изображённого на портрете зельевара. Всё внутри сжалось, а Рон за моей спиной придушенно выдохнул, словно поперхнувшись воздухом.
Сердце подскочило, когда ухмылка исчезла с губ зельевара, и рухнуло вниз, когда тот медленно покачал головой, не опуская глаз.
– Мне очень жаль, мисс Грейнджер, – отрывисто произнёс Снейп. – Дело в том, что мисс Паркинсон уже говорила с профессором Дамблдором, и я знал о случившемся. Ни форма, ни происхождение данного проклятия мне неизвестны. Это может быть древняя родовая магия. Поверьте, мне... –
действительно жаль, мисс Грейнджер. Мистер Малфой – не последний для меня человек.
Он говорил что-то ещё, но я не слышала ни слова. Шёпот, ворчание, шелест страниц, прерывистое дыхание Рона и спокойный голос профессора Снейпа слились для меня в единый звуковой фон, абсолютно ничего не значащий. Я покинула комнату быстрым шагом, ничего не видя перед собой и начисто забыв, что вошла сюда не одна. Кажется, Рон звал меня, что-то говорил, и удивление в его голосе мешалось с недоверием, непониманием, ужасом… яростью. Клубок эмоций, до которых мне не было совершенно никакого дела. Всё это уже неважно, потому что человека, на которого, по сути, были направлены эти эмоции, уже нет. Просто…
нет.
– …откуда он вообще взялся? Как?..
Что-то холодное, обжигающее мешало сделать глубокий вдох, а что-то горячее в то же время нестерпимо жгло горло, сдавив его тонкими пальцами.
– ...на Кингс-Кросс?..
Раньше?.. Почему ты молчала? Хотя нет, это как раз понятно, но... Нет, я не понимаю! Ладно, Снейп, Дамблдор, чёрт с ними, с портретами, но причём здесь
Малфой??
Избирательный слух мгновенно выхватил из гневной тирады одно-единственное слово.
– Малфой проклят, Рон. – Слова не шли. Это просто невозможно. Этого не может быть! – Он умирает, – едва слышно выдохнула я и вздрогнула, испугавшись прозвучавших слов. В тот вечер на Астрономической башне он так и не произнёс этого вслух.
Это дело нескольких недель, Грейнджер.
В мыслях всё звучит иначе, но стоит озвучить – и вот он, приговор. Безликий и жуткий, холодящий душу и сжимающий сердце. Глаза обожгло адским пламенем, а выдох застрял где-то в горле. Рон смотрел и видел гораздо больше, чем я сумела произнести. За двумя страшными словами он уловил едва различимую мелодию давнего предрождественского танца и изучающий взгляд серебристых глаз, полуулыбку и тихий снисходительный смех.
Так я себя ещё никогда не чувствовал!
Это же свобода, Грейнджер!
– Привет! Я вас повсюду ищу! Где вы…
Я резко развернулась, и от этого движения первые слёзы всё же оставили влажные дорожки на щеках. В глазах Рона – потрясение, та же смесь ужаса, недоверия, непонимания. Гарри резко замер, не дойдя до меня двух-трёх шагов. Взгляд зелёных глаз метнулся к Рону, и я поняла, что больше не выдержу ни секунды. Подавшись вперёд, я крепко обняла их обоих, чувствуя волны удивления, нежности, непонимания… Гарри всегда готов помочь мне. Надолго ли?..
–
Я так и не нашла своих родителей… – едва выдавила я дрожащими губами, не в силах заставить себя сказать другую правду – ту, с которой я ещё не успела смириться, – и крепко зажмурилась, отгоняя прочь долгий взгляд серебристо-серых стеклянных глаз...
***
В огромной комнате было темно и немного сыро, отчего профессор Снейп, изображённый на портрете в деревянной изысканной раме, презрительно морщился. Угораздило же оказаться именно в
такой комнате! Сырость пагубно сказывается на состоянии холста и рамы! Неужели трудно было пораскинуть мозгами?! И эта девчонка – лучшая ученица школы, подумать только…
– Вы, разумеется, всё знали… – отчеканил зельевар, подавив вздох. Капающая с потолка вода где-то в дальнем углу порядком раздражала.
– О чём? – послышался как всегда спокойный голос профессора Дамблдора. – О том, что мисс Паркинсон доверит свои планы девочке с
того-самого-факультета? – В голосе директора прозвучала улыбка.
– Это были Ваши планы, – отчеканил профессор Снейп, отчаянно подавляя раздражение. – Почему? Эти дети оббегали всю школу в поисках моего портрета, но только
она догадалась прийти сюда. Вы на это рассчитывали?
– Отчасти.
– Но ведь Грейнджер ничего не узнала.
–
Северус. – Дамблдор вздохнул, и зельевар пожалел, что не может стиснуть руку в кулак. Проклятье, как же неудобно быть портретом. Будучи студентом, он всегда полагал, что это честь – раздавать мудрые советы ученикам, которым нужна помощь. А вот теперь он осознал, что хочет исчезнуть из этой проклятой комнаты, потому что очевидно спятивший директор, кажется, настроился на долгий разговор. – Ты так ничего и не понял.
– Например? – съязвил Снейп. – Чего я не понял? Миром правит любовь, гармония и взаимопонимание? Что-то я не заметил, простите, профессор. Вы были счастливы? Нет? Я тоже нет. Может быть, Поттер? Нет. А его родители и любимый крёстный? Тоже вряд ли. Давайте возьмём другую сторону. Малфои?
Сомневаюсь. Или... Том Риддл? Нелепо! Вы, конечно, можете сказать, что Тот-Кого-До-Сих-Пор-Нельзя-Называть никого не любил, но эти дети, считающие себя такими умными и всесильными, тоже, увы, несчастны, профессор.
Несколько секунд зельевар не слышал ничего, кроме раздражающего звука падающих капель.
– Мне казалось, Вы недолюбливаете девочку, Северус.
Снейп поперхнулся, мечтая бросить испепеляющий взгляд на бывшего директора, но, к счастью или сожалению, тот находился вне поля его зрения.
– Вы, должно быть, издеваетесь! – взорвался он, не обращая внимания на протестующее шипение вокруг. Плевать, они же не в библиотеке! –
Девочку?! Я дал Нарциссе Малфой
Непреложный Обет, что сохраню жизнь её сыну…
– Вы, с позволения сказать,
мертвы, Северус…
– И что?! Мистеру Малфою, надо полагать, тоже недолго осталось, верно, профессор?
– Северус…
– Я столько лет слышу это «Северус!» – раздражённо огрызнулся зельевар. – А толку-то? Всё Ваши загадки да ответы, от которых вопросов становится только больше.
–
Северус.
– Вы
могли помочь Грейнджер, а Грейнджер – Драко. И что больше всего поражает – Вы об этом
знаете.
– Северус, мисс Грейнджер
уже помогла Драко, – устало вздохнул профессор Дамблдор. Порой его жутко утомляло упрямство недоверчивого зельевара.
Снейп открыл было рот, но внезапно чертыхнулся и лишь произнёс в пустоту:
– Проклятье, и почему я всё ещё числюсь в списке преступников, угрожавших безопасности всего магического мира?.. Моё безобидное изображение пылится
неизвестно где, в то время как кто-то, считающийся величайшим волшебником всех времён, находится на виду и продолжает управлять людьми… с
портрета!
Ответом зельевару послужил всё тот же раздражающий стук капель о каменный пол…
________________________________________________________________________
Одна из завершающих глав на ночь глядя. Надеюсь, что вам понравится, и очень жду ответной реакции) Хороших вам выходных, уважаемые читатели! Искренне ваша, visionaria
