Дальнобойщик Тень высокого светловолосого мужчины легла на порог роскошно обставленной комнаты… Его взгляд застыл на высоком, изогнутом аркой окне, плотные шторы на котором колыхались от ледяного ветра, задувающего в лишённый стекла оконный проём. Тело облачённого в чёрные одежды мужчины неподвижно застыло, скованное напряжением, лишь широкие плечи, то резко вздымавшиеся, то вновь опадавшие, выдавали глубокое, сбитое спешкой дыхание. Выражение лица казалось столь же холодным и жёстким, как и каменные плиты под его ногами, но в серебристых глазах тлела раскалённая добела ярость…
Машину тряхнуло на ухабе, я, очнувшись от грёз, заморгала и вернулась в реальность.
Наш извилистый путь пролегал по горному перевалу. Водитель управлял грузовиком с уверенностью и мастерством, но, как мне показалось, более агрессивно, чем требовалось.
Я надеялась, что он включит радио, желая не столько развеять тишину (хотя это было бы очень неплохо), сколько получить ещё одну возможность узнать, где мы находимся.
Но, казалось, он предпочитал довольствоваться громыханием грузовика. Иногда он посматривал на меня, и я ободряюще улыбалась, горячо желая завести хоть какой-то разговор, даже если смогла бы понять лишь одно слово из пятидесяти. Но всякий раз его глаза вновь устремлялись на дорогу, а я краснела от чувства неловкости и разочарования.
В конце концов я смирилась и уставилась в окно.
Несмотря на пасмурную погоду или, возможно, благодаря ей, от великолепия пейзажа захватывало дух. Вид величественных деревьев и зазубренных, лишённых красок горных склонов завораживал, хотя в мрачной красоте крутых обрывов не было ни капли мягкости. Я подумала, что мы вполне могли бы находиться в какой-то скандинавской стране, хотя так и не смогла предположить, в какой именно.
Извилистый путь выравнивался, постепенно расплетаясь, пока наконец не скатился с горы в низину ровной лентой, по-прежнему окаймлённой с обеих сторон деревьями. Смутные очертания тенистых окраин создавали впечатление бесконечных сумерек. Серебристый шар окутанного вуалью облаков солнца висел в самом зените, и лишь изредка сквозь тёмную пелену пробивался яркий луч света.
Приспустив веки, я вновь погрузилась в туманную грёзу…
Руки светловолосого мужчины опирались на дверные косяки; мышцы, змеившиеся по плечам, были напряжены до предела; кулаки судорожно вжимались в деревянную раму, словно он только что колотил её, охваченный приступом внезапной ярости. Искажённое бешенством лицо казалось почти бескровным, челюсти были крепко сжаты, а на виске заметно пульсировала вздувшаяся вена. Едва шевеля побелевшими губами, он выдавил сквозь стиснутые зубы два хриплых слога:
— ГРЯЗНО-КРОВКА!
На этот раз я очнулась, почувствовав, что начало светлеть. Частокол деревьев постепенно редел, и вскоре наша дорога слилась с другой, значительно более оживлённой трассой. Мы следовали по ней до самого вечера, проехав мимо нескольких городков, что раскинулись по обе стороны от главного шоссе.
Эти города показались мне довольно необычными. Перед моими глазами словно сплетались воедино две противоречащие друг другу временные эпохи. Более традиционная архитектура была в основном представлена старинными двухэтажными домишками. Весьма живописные, несмотря на ветхость, они, казалось, смотрелись бы гармоничнее в какой-нибудь пришедшей в упадок сказочной деревеньке.
Потом, внезапно, посреди этих необычных домишек появлялись уродливые жилые многоэтажки, громоздкие и невыносимо типовые, из-под которых выглядывали ряды унылых магазинчиков. Слова, мелькавшие на их вывесках, не давали ни единой подсказки: казалось, я пытаюсь прочесть написанный иероглифами текст.
По дорогам двигались как новые, так и старые автомобили. Я даже увидела несколько запряжённых лошадьми телег, везущих горы различных товаров.
«Прошлое словно не желает уходить отсюда», — подумала я несколько растерянно.
Было довольно трудно оставаться сосредоточенной и настороженной, когда каждый час растягивался до бесконечности, незаметно перетекая в следующий. Особенно с учётом того, что я отчаянно пыталась не думать о…
нём. Но о чём ещё мне было думать? Всё, что я знала и помнила, оказалось неразрывно связано с ним. Мой тюремщик, хранитель, спаситель, мучитель — какой бы ни была его истинная роль, он заполнил собой всю мою нынешнюю жизнь.
Пытаться забыть о нём, было всё равно, что пытаться забыть о собственном дыхании…
Я смотрела в окно, наблюдая за тем, как тени становились всё длиннее, а опускающееся солнце окрашивало ландшафт в золотистые тона.
«Он ненавидел тебя, Алиса, и он причинил тебе боль. Забудь о нём…»
________________________________________
…
Наконец, мы добрались до окраин какого-то города.
Я сразу же поняла, что он был большим. Непрерывный поток машин, многополосные шоссе, размеры жилых и промышленных зданий — всё указывало на огромный масштаб и значимость этого места.
«Может, это какая-нибудь столица, — подумала я с надеждой. —
Такая, в которой есть британское посольство».
Шум машин казался невыносимым, а поведение водителей сбивало с толку. Они обгоняли друг друга, игнорируя светофоры и пренебрегая элементарными правилами вежливости. Но царящий на дороге хаос, казалось, ничуть не волновал дальнобойщика. Лишь изредка он сигналил или бормотал под нос какие-то однозначно ругательные слова.
Хотя ночь ещё не наступила, уже зажглись уличные фонари, и в тёмные промежутки между лучами искусственного света просачивались густые серые сумерки. Вид многоэтажек, который был так неприятен в городках поменьше, здесь казался неизбежностью. Они возвышались на каждой улице, навевая ассоциации с какой-то ушедшей в прошлое мрачной и унылой эпохой антиутопии. Я больше не была настолько уверена, что нахожусь в Скандинавии… но где тогда?
Предположив, что где-то здесь дальнобойщик и разгрузится, я задалась вопросом: займётся ли он в первую очередь этим или сначала отвезёт меня в полицейский участок?
Затем, довольно неожиданно, всего спустя пару поворотов шум города и гул машин стихли, и грузовик остановился возле какого-то озера, отгороженного от дороги полосой густо растущих деревьев. Безусловно, это место не походило на большой, оживлённый перевалочный пункт, который я ожидала увидеть. От накатившего страха желудок судорожно сжался.
Медленно распрямив спину, я бросила на водителя тревожный взгляд. Он по-прежнему смотрел прямо перед собой, словно меня не существовало рядом, и, как и раньше, выглядел расслабленным и безучастным. Но интуитивно я почувствовала, что атмосфера в кабине изменилась: в ней появилось что-то тягостное.
В голове суматошно заметались пугающие мысли, во рту внезапно пересохло, а сердце заколотилось, словно бешеное.
«Чёрт возьми, во что ты ввязалась, Алиса?»
Я попыталась оценить, каковы у меня шансы отбиться от этого мужчины, если дело дойдёт до физического насилия, и угрюмо подвела итог:
«Абсолютно нулевые».
Мощные руки, пока спокойно лежащие на рулевом колесе, внезапно показались способными на любые, самые ужасные деяния.
Я незаметно огляделась в поисках чего-либо, что могло послужить оружием, если дело примет печальный оборот, но не обнаружила даже шариковой ручки. За исключением прикреплённой поблизости от водительского места рации, приборная панель грузовика была абсолютно пуста.
«Что же, — сказала я себе, — если он набросится… ударю коленями в пах, а ногтями расцарапаю глаза. Схватит за запястья — укушу его за руку, буду бороться, пинаться… — потом сделала поправку: — Если только у него нет оружия: ножа, к примеру. В этом случае позволю делать с собой всё, чего он только пожелает, не сопротивляясь… Нужно просто выжить, а потом бежать, когда представится возможность».
С трудом верилось, что я на самом деле веду сама с собой подобный разговор.
Всякий раз, представляя успешный побег от Люциуса, я воображала, что сразу же окажусь в руках хороших, милосердных людей, готовых оказать мне помощь. Что услышу слова утешения, произнесённые на английском. В этих мечтах передо мной представала чуткая женщина, которая обнимала меня, успокаивала, убеждала, что теперь я в безопасности. Иногда это был уверенный в себе мужчина, который, не теряя времени даром, оповещал обо мне соответствующих представителей власти. Я слышала встревоженные перешёптывания людей, обеспокоенных моим ужасным состоянием и пытающихся быстро решить: не будет ли лучше сначала доставить меня больницу? И себя — умоляющую их срочно отвезти меня прямиком в полицию. На этом все мои бедствия заканчивались. Я не могла представить воссоединение с семьёй и друзьями: мои мечты обрывались в тот момент, когда меня спасли… словно это была сказочная, романтичная история из тех, которые заканчиваются неожиданной и в то же время туманной фразой «И жила она долго и счастливо».
Разве не так всё должно было закончиться? Разве соотношение «неприятности-награда за них» не должно быть всегда равным? Разве не таков баланс справедливости в природе?
Расклада подобного
этому ни в одном из придуманных мной сценариев не фигурировало. Это было… нечестно!
«Ты не должна была сбегать! — начала ругать я саму себя. —
Следовало остаться с Люциусом! Лучше тот дьявол, которого знаешь!»
В конце концов, он был не так уж жесток, не правда ли? Он предоставил мне еду и укрытие, тёплую постель и удобства — всё самого высочайшего качества. И он не причинял мне боль в физическом смысле, а лишь насмехался надо мной, глумился, запугивал…
«Не причинил тебе боль, Алиса? Кого ты пытаешься обмануть? Ты, наверное, имеешь в виду, за исключением тех случаев, когда он душил и тряс тебя, сшибал с ног и раздавал пощёчины, когда СЛОМАЛ тебе пальцы и урожал изна…»
Хорошо, он действительно причинил мне много боли. Травмировал физически и психологически… Но, по крайней мере с ним, я не опасалась за свою жизнь, как сейчас.
Водитель вышвырнул окурок в узкую щель приоткрытого окна и, повернувшись, пристально уставился на меня. Его рот медленно изогнулся в улыбке, при виде которой, казалось, сама моя душа содрогнулась. Я сразу же поняла, что означала эта улыбка. Поездка не была бесплатной. Еда и кофе тоже не были безвозмездными. Пришла пора расплачиваться по счетам.
Выражение его лица было одновременно предостерегающим и настороженным, словно моя добровольная капитуляция была бы ему предпочтительней, но и в случае сопротивления он наслаждался бы процессом столь же охотно. Инстинктивно я поняла, что лучше всего подыграть ему, притвориться, будто согласна на всё, а потом… ну, потом я что-нибудь придумаю.
«Что бы ты ни делала, не паникуй», — сказала я себе.
Я ответила ему улыбкой, надеясь, что тонкая, словно бумажный лист, маска самообладания успешно скрывает мой ужас. Водитель развернулся боком, и меня накрыла волна паники: он отодвигал панель позади наших сидений, открывая вход в небольшое внутренее отделение, где стояли: мини-холодильник, маленький комод и… узкая кровать.
Я сглотнула, понимая, что, очутившись внутри, полностью потеряю даже ту мизерную иллюзию контроля над ситуацией, что у меня ещё оставалась.
«
Будь ты проклят, Люциус, — подумала я сбивчиво и некстати, —
будь проклят за то, что вынудил меня сбежать. Будь проклят за то, что из-за тебя я попала в такую ужасную ситуацию. Если бы ты всего лишь… Если бы только ты…»
Наклонившись, водитель отстегнул мой ремень безопасности, улыбаясь всё той же ленивой полуулыбкой.
В этот момент я совершенно точно поняла, что именно должна делать.
Вместо того, чтобы уклониться, я передвинулась по длинному сиденью ближе и довольно неуклюже встала на колени, лицом к мужчине. Затем, усилием воли подавив страх, положила руки на его плечи, закрыла глаза и быстро прижалась губами к его губам.
Менее чем за секунду он приподнял меня и заставил оседлать его. Казалось, его руки были повсюду: они оглаживали мои бока и бёдра, тянули узел на поясе и забирались под ткань халата, чтобы грубо стиснуть груди.
Я пробежалась пальцами по его волосам — коротким, чёрным, жёстким — и приложила все усилия, чтобы казаться пылкой и сгорающей от нетерпения, пытаясь не морщиться, когда он агрессивно засунул язык в мой рот. Я продолжала извиваться, незаметно сдвигаясь вперёд, пока спина дальнобойщика не оказалась крепко прижата к двери. Потом, чуть отклонившись назад, игриво потянула пряжку его ремня.
Он широко улыбнулся и начал быстро расстёгивать ширинку.
Как только руки мужчины оказались заняты, я дотянулась до двери, схватила ручку и изо всех сил его толкнула. Со сдавленным воплем он повалился назад и тяжело рухнул на землю. Молниеносно захлопнув дверь, я нажала кнопку блокировки замка.
Какое-то мгновение я просто сидела неподвижно, тяжело дыша, больше изумленная, чем испуганная, просто ошеломлённая тем, что мне хватило смелости на такой поступок. Мужчина уже колотил в дверь, яростно что-то крича, и, выйдя из оцепенения, я начала гадать: что же мне теперь делать?
Тяжёлые удары о дверь и крики становились всё громче и яростнее, и я перепугалась, что он попытается выбить окно.
Но внезапно всё стихло.
Приподнявшись с сидения, я увидела в окно, как он скрывается в темневшей полосе растущих поблизости деревьев. Нахлынувшая нерешительность словно парализовала меня. Инстинкт побуждал меня бежать отсюда изо всех сил, но что если дальнобойщик прятался там, в тени деревьев, только и дожидаясь того момента, когда я выберусь из кабины?
Внезапно мне на глаза попалась рация. Быстро схватив её, я нажала кнопку переговоров и начала истерически лепетать в микрофон:
— Пожалуйста, помогите мне! Я — англичанка, и… и я нахожусь в этом грузовике у озера, и если вы слышите меня, пожалуйста, прошу вас, вызовите полицию, потому что я в опасности, и не имею ни малейшего представления, где нахожусь.
Раздался щелчок и жужжащий звук, потом мужской голос что-то кратко и непонятно прокомментировал. Я уставилась на рацию, внезапно осознав, что у меня по-прежнему нет никакой возможности позвать на помощь: мне неизвестны ни мои координаты, ни способ сообщить их кому бы то ни было.
«Ну, Алиса, теперь ты в полном дерьме».
Я снова выглянула в окно, но меня окружали темнота и безмолвие.
«Посчитаю до десяти, — решила я, — потом брошусь бежать».
И начала отсчитывать вслух дрожащим голосом:
— Один, д-два, три…
На слове «четыре» моя решительность испарилась.
В кабине было слишком, безумно тесно, мне не хватало воздуха и хотелось только одного: выбраться наружу. Мне так осточертело постоянно чувствовать себя попавшим в ловушку животным! Быстро и незаметно я сняла с предохранителя замок, открыла дверь и осторожно спрыгнула на каменистую землю. Не задержавшись ни на секунду, чтобы оглядеться вокруг, я просто развернулась и бросилась бежать в сторону, противоположную той, где скрылся водитель.
За моей спиной — слишком близко — раздался мужской крик и тяжёлый, оскальзывающийся на камнях, торопливый топот, и я завопила, когда чья-то ладонь схватила меня за шею и потянула назад. Сопротивляясь изо всех сил, я начала царапать и кусать крепко стиснувшие мои плечи руки.
— ОТПУСТИ МЕНЯ, ТЫ, УБЛЮДОК! — яростно закричала я. — Я НЕ ПОЗВОЛЮ ТЕБЕ ТРОГАТЬ МЕНЯ!
Внезапно он подбил меня под колени, и я рухнула, больно ударившись ими об землю. В следующее мгновение мне скрутили руки, почти полностью обездвижив, но я по-прежнему извивалась и сопротивлялась, полная решимости бороться до конца.
Постепенно я начала осознавать, что этот мужчина разговаривает со мной на удивление мягким голосом. Большинство произносимых им слов я не смогла разобрать, но одно он повторял мне на ухо раз за разом: «Re-gu-la. Re-gu-la». Казалось, он пытался успокоить меня.
Потом до меня дошло:
«Это не дальнобойщик».
Во мне вспыхнула пылкая, неистовая надежда. Надорванным голосом я проскрипела:
— П… полиция? — потом, вспомнив, добавила: — Pol-eet-zee-a?
«О боже, пожалуйста, — подумала я. — Пожалуйста!».
________________________________________
…
«Ты будешь в порядке, Алиса».
Возможно, эта мысль могла показаться странной, учитывая то, что я сидела с закованными в наручники запястьями на заднем сиденье иностранной полицейской машины, которая ехала по улицам тёмного, совершенно чужого города.
Но я действительно верила в это.
Уже опустилась ночь, и влага на моих ресницах превращала городские огни в размытые шары света. Я слушала тихий разговор сидящих впереди полицейских, не понимая ни слова. Они казались расслабленными, даже весёлыми, и их неспешность оказывала на меня успокаивающее воздействие.
Дальнобойщик так и не вернувшись к грузовику. Можно было лишь предполагать, что это он или его груз представляли интерес для полиции, а вовсе не я. Мне просто неповезло попасть не в то место и не в то время… хотя, скорей, наоборот, повезло, что оказалась здесь и сейчас…
Полицейский сидевший на переднем пассажирском сиденье, повернулся ко мне. У него были короткие волосы песочного цвета и дружелюбное лицо.
— Окей, ан-глииис-кая цыы-ган-ка? — спросил он с успокаивающей улыбкой.
Мужчины, которые, судя по всему, очень слабо знали английский, наградили меня этим прозвищем из-за того, что поначалу я повторяла слова «Я — англичанка, я — англичанка!» снова и снова.
— Да, — ответила я. — Всё в порядке, спасибо. Но я не… не цыганка.
Полицейские рассмеялись, словно услышали что-то очень забавное.
— Эм, простите меня, — сказала я, наклонившись вперёд, — но где мы находимся? — и попыталась указать на окно скованными руками, — Исландия? Норвегия? Россия… Москва? Эм… Финляндия?
Поняв, о чём я спрашивала, светловолосый мужчина кивнул:
— Ах, да… Букурешть.
Это прозвучало так, словно он сказал «Бук-решт», и поначалу я растерялась. Потом неуверенно спросила:
— Бу… Бухарест?..
Румыния?
При виде выражения моего лица он издал короткий смешок.
— Da… ахххх… йез… Румыния.
Он произнес это так: «Ромма-ниия». Потом, по-видимому, заметив замешательство в моих глазах, улыбнулся доброй улыбкой и медленно сказал:
— Ты будет в порядке, маа-ленькая английская цыыганка.
Я улыбнулась, благодарно кивнув, хотя от охватившего шока словно оцепенела.
«Румыния. Какого чёрта я делаю в Румынии? И каким образом вообще попала сюда? Приехала провести отпуск? Или же это была студенческая экскурсия? А может, рабочая конференция? Или же я просто оказалась здесь из-за… из-за Люциуса?»
Наконец машина замедлила ход и остановилась. Один из полицейских помог мне сползти с заднего сиденья и выйти. Он сжимал мою руку крепко, но без жестокости, и это успокоило меня. И всё же, входя через главный вход в полицейский участок, я не могла сдержать дрожи в коленях.
За автоматическими дверями находилась совершенно неприветливая приёмная, ярко освещённая люминесцентными лампами. Пол был застелен красным линолеумом, но всё остальное было выкрашено в кремово-бежевый цвет: стены, голые окна без занавесок, ряды привинченных к полу стульев и длинные деревянные скамейки по бокам. Позади большого стола с табличкой «Receptie» сидел ответственный за содержание под стражей сотрудник, который выглядел изнывающим от скуки.
Выражение его лица не изменилось, когда двое полицейских провели меня к столу.
В течение нескольких минут мужчины разговаривали, потом, наконец, сотрудник посмотрел на меня.
— Вы — англичанка? — спросил он медленно, с сильным акцентом.
— Да, — ответила я голосом, дрожащим от волнения и осознания того, что моя ситуация требует безотлагательного разрешения. Потом выпалила: — Меня похитили! — хотя я немного отклонилась от правды, это казалось самым простым способом подытожить всё, что случилось со мной.
Разглядывая меня, он несколько раз постучал по столу шариковой ручкой, которую держал в руке. Выражение зелёных глаз было совершенно нечитаемым. Потом он потянулся за листом бумаги, который оказался каким-то формуляром.
— Пожалуйста, назовите ваше имя.
— Я н-не знаю его, — ответила я, запинаясь. — Н-не помню, — и внезапно поняла, насколько неправдоподобными казались мои слова.
По раздражённому выражению лица мужчины можно было догадаться, что он думал точно так же.
— Ну конечно, вы не знаете, — сказал он с быстро промелькнувшей сардонической улыбкой. — Всякий раз никто не может вспомнить своего имени.
Между ним и другими полицейскими состоялся ещё один разговор, потом он вновь посмотрел на меня.
— Назовите ваше имя, миис.
— Разве я не могу позвонить? — спросила я, пытаясь казаться уверенной в себе, хотя была не в состоянии подавить паническую дрожь в голосе. — Я хочу позвонить в Британское Посольство.
Мужчина указал на свои наручные часы, напоминая, что уже было слишком поздно для звонков.
— Завтра, — сказал он, постукивая по циферблату.
Я не знала, что делать. Продолжать спор было бессмысленно, потому что, судя по всему, моё затруднительное положение мужчину совершенно не интересовало. Надежда на то, что Британское консульство сразу же предоставит мне защиту, начала быстро угасать, и я с ужасом поняла, что, вполне возможно, проведу ночь в камере румынского полицейского участка.
— Назовите ваше имя, миис, — повторил мужчина.
— Алиса Кэролл, — смирившись, сказала я полным разочарования голосом.
— Паспорт?
— У меня его нет.
________________________________________
…
Потерянность… Такое слово вообще существовало?
Меня заперли совершенно одну в крохотной комнатке с тремя бетонными стенами и железной решёткой вместо двери. Окна здесь не было, но лампочка над головой тускло освещала окрашенное в серый цвет помещение, издавая едва слышное гудение. Комната — точнее, камера — была абсолютно голой: ни раковины, ни кровати, лишь металлические нары, привинченные к одной из стен. На них я и сидела, оцепенело пялясь на противоположную стену и кутаясь в покрывало из грубой ткани, которое было предоставлено мне вместо постельных принадлежностей.
Здесь было тихо, и я задумалась: специально ли меня поместили отдельно от других заключённых, или же в Румынии женщины редко попадали в камеры временного содержания?
Хотя я сидела неподвижно, моё сёрдце громко колотилось, а дыхание было быстрым и поверхностным. Я не могла расслабиться, пытаясь разделить нити спутанных эмоций, что обвились вокруг меня удушающим плотным гобеленом. Надежда. Сокрушительное разочарование. Облегчение. Тревога. Чувство… глубокой утраты, над которым мне было страшно задумываться.
И потом была эта… эта
потерянность. Ощущение, ни на секунду не оставлявшее меня в покое.
«
Что же, — подумала я, —
ты сбежала из одной тюрьмы и попала в другую, просто менее комфортную. В восточной Европе к тому же, во имя всего святого. Ещё один мастерский ход, который можно добавить к длинному списку твоих достижений, Алиса».
«Нет, не «Алиса», — поправила я саму себя. —
Тебе уже недолго осталось быть Алисой».
Эта мысль слегка приободрила меня. Отчего-то я стойко верила, что моя память была неразрывно связана с именем — моим настоящим именем. Казалось, узнав его, я непременно вспомню всё остальное.
Я легла на бок и свернулась калачиком, натянув на себя покрывало. Дрожь сотрясала моё тело, хотя в камере было не очень холодно. Крепко закрыв глаза, я усилием воли попыталась дышать медленно и размеренно. Эта ночь пройдёт быстрее, если я проведу её во сне.
Ожидая того момента, когда меня охватит забвение, я перебирала в уме женские имена, что стало ежевечерним ритуалом с той самой поры, когда я оказалась у Люциуса.
«Эбигайл, Эйми… Алиша, Эмбер… По крайней мере ты в безопасности, пусть и в тюремной камере, — сказала я себе. —
Бланш, Бренда, Бриони… Завтра британское посольство непременно свяжется с тобой… Совсем скоро тебя выпустят отсюда… Каданс, Хлоя, Кристи…»
Когда я добралась до имени «Дафна», мои веки начали опускаться под тяжестью неимоверной усталости, которая подобралась ко мне незаметно, словно тень.
«Ты будешь в порядке…»
Но сотрясающая тело дрожь никак не желала прекращаться.
