Глава 16Глава Шестнадцатая, В Которой Во Всем Чувствуется Неуловимое Дыхание Смерти.
...Смерть приходит всегда по-разному; иногда неожиданно, иногда в самый нужный момент, быстро или медленно настигает тебя, разрывает на части или безболезненно извлекает жизнь, оставляя мертвое тело земным страстям. Она вызывает страх своим приходом, иногда, реже - мрачное удовлетворение, часто - оставляет равнодушным. Она всегда молчит. Она явится то в виде мертвеца в темном балохоне, то в виде прекрасной юной девы в белых одеждах, или станет маленьким ребенком с наивным взглядом, в котором покоится вечность. Смерть приходит тогда, когда посчитает нужным. Но она никогда не опаздывает и не приходит раньше срока.
Смерть пунктуальна.
***
...Бока лошади плавно покачивались из стороны в сторону в такт ее неторопливым шагам. От мостовой отлетали тонкие серебряные звуки подков, заглушаемые мглой и от этого какие-то зловещие. Плащ Малфоя впереди отливал могильной серостью, и волосы его казались седыми в этом белом тумане. Все вокруг исказилось, дышать было тяжело и резало глаза.
Гермиона сжала зубы.
Как же ей это все надоело. Этот средневековый мир. Эти темные люди вокруг. Эти грязные города и дороги, которые ей приходилось терпеть. Эта атмосфера непонятного. Эти вечные подколки Корицы и Блейза. Эта крылатая девушка из снов.
Этот Малфой.
Да, Малфой особенно.
Все вокруг оглядывались на нее, как на больную, так надоедливо пеклись о ней, тряслись над ней и оберегали каждый ее шаг.
Гермионе казалось, что еще несколько дней - и она сойдет с ума.
...Группа медленно передвигалась по главной улице, не особо таясь. Слишком нереальной была угроза, хотя и чувствовалась она во всем вокруг; в этой ленивой неспешности люди пытались спрятать свой страх перед неизвестным.
Каждый ожидал чего-то. Каждый был напряжен внутренне, хотя снаружи царили покой и расслабленость.
Это давило, камнем на душе. Все ощущения во главе с предвидинием вопили о ужасном. Туман скрадывал в свои цепкие обьятья все звуки кругом. Каждый попеременно оглядывался назад, нервно проверяя, все ли на месте и не случилось ли чего.
Гермиона не понимала. Но чувствовала.
Тревогу она забила только тогда, когда обруч на голове обжег огненным холодом. Вскрикнула и потянулась рефлекторно стащить его с волос, но Воробушек рядом, обернувшись, предупредила ее нервным окриком.
Рриорн, едущий впереди, остановился, развернул коня и подъехал ближе.
Несколько минут все сохраняли молчание. Боялись нарушить покой липкой сказки тумана нерешительным словом.
- Он ледяной, - пробормотала Гермиона и сама изумилась своему голосу; настолько он был хриплый. Малфой впереди едва ощутимо вздрогнул. - Обруч... он горит, но он холодный...
- Вероятно, теперь мы знаем, что где-то рядом творится магический ритуал, - нарочито ровным и спокойным голосом ответил маг. - Прекрасно. Хоть что-то мы теперь знаем.
- Откуда... почему?.. - прохрипела Гермиона. - Что это означает?..
- Обруч горит холодом, - Рриорн качнул голвой. - Значит, он в действии. Выполняет свою, так сказать, основную функцию.
- Что нам делать?.. - Воробушек явно всполошилась. - Рриорн?.. Ты... можешь?..
- Как же я могу, если я понятия не имею, что он делает?.. - все таким же ровным голосом ответил маг. Однако скулы его напряглись и лицо побелело.
Молчание возобновилось. Все сгрудились кучкой, нервно оглядываясь.
- Предлагаю двигаться вперед, - нерешительно предложил Мил. - Все равно нам неизвестно, с какой стороны ожидать опасности...
Молча согласившись, группа продолжила движение к воротам. Разрезая туман, ступали кони, и летел впереди, не разбирая дороги, только лишь страх.
Впереди показались очертания Северных ворот.
***
...Парню было двадцать лет. Гредон видел его иногда - пересекались на собраниях у начальника, и, кажется, он пару раз вручал ему факел в обходах. Он никогда не слышал его голоса, парень всегда молчал, и только наблюдал, такой вот был... молчун.
Был. Парню было двадцать. Всего двадцать лет. И Гредон никогда не слышал его голоса. И когда его кровь струилась по жилам пентаграммы на полу, парень тоже не кричал. Вот так вот и умер, не оставив в этом мире звуков. Его кровь долго не высыхала, и лишь потом, словно нехотя, ушла, впиталась в пентаграмму.
...Начальник стражи, параноик и карьерист, визжал и бился в цепких обьятьях тумана, который забрал его. И его кровь даже не успела коснуться пола, испарившись в сантиметре над ним. Гредон чувствовал какое-то даже моральное удовлетворение. Если, конечно, не брать в счет страх.
...Его лучший друг, собутыльник Нарк, только хрипел и пучил глаза. Он умирал долго, очень долго, кровь все струилась и струилась, словно не желая кончаться. А потом он вскинул голову в последний раз, и глаза, пронзенные красными жилками, встретились на мгновение с глазами Гредона. Тот готов был поклясться, что в них застыла сама смерть.
...Много крови узнал каменный пол башни в этот день. Пентаграмма, начертанная на нем колдуном, светилась мрачным светом... если бывает такой.
Гредон остался один - всех, кому в этот день не повезло находиться на стене, убили. Ему, пожалуй, уже не было страшно, ему было все равно. Он знал, что ему никак не избежать участи товарищей.
- Итак, последний, - медленно пропел желтоглазый, становясь вплотную к пентаграмме. - В центр его.
Гредон послушно, не сопротивляясь толчку сзади, шагнул в центр фигуры. Встал и выпрямился, заглядывая в желтые глаза.
- Что ж, счастливчик, - колдун насмешливо хмыкнул. - Тебе сегодня повезло. Твое тело станет телом Демона, которого я вызываю. Можешь благодарить судьбу, это великая честь для тебя...
Колдун закрыл глаза, скрестил руки, положив их на плечи, и начал произносить странные, несвязные, незнакомые какие-то слова.
Гредон, мало чего понимая, увидел, как вокруг него туман заклубился, загустел, закрутился вихрями... кровь, только недавно уходившая в пентаграмму, стала каплями подниматься в воздух, кружась вместе с туманом, кружась вокруг него.
И тогда пришел Ужас. Он увидел Демона, который приближался к нему, будучи туманом.
И, последние еще секунды оставаясь человеком, стражник свирепо прохрипел:
- Будь ты проклят, желтоглазый... чтоб ты сдох...
***
...Внезапно в глазах - сотни и сотни маленьких радуг, а потом - только темнота ярче самой темной ночи, и вспышка, потом опять темнота, а боли нет, нет, тебе совсем не больно, только ужас, который заставляет тебя забыть обо всем на свете, такой яркий ужас в глазах - радугой, ужас полный и сочный, чей-то ужас, не твой... он забирает у тебя все твои чувства, забирает страх, забирает ненависть, забирает усталость, сонливость, и оставляет в глазах след из ярких вспышек в темноте...
...Сначала Малфой почувствовал, как Гермиона вцепилась в его плащ и медленно начала заваливаться на бок, а потом уже сообразил кое-как обернуться, осторожно, чтобы девушка не упала, и неловко схватил ее за талию, выполнив совершенно чудесный акробатический финт. Поправил. Открыл рот, собираясь спросить, что случилось, но тут девушка подняла голову и открыла глаза, и Драко забыл, что он хотел спросить. Он вообще забыл обо всем. Никогда еще не видел, чтобы в глазах у человека плескался ужас, такой дикий, животный ужас, немой крик. Ему было очень неудобно сидеть на лошади, вот так вот нелепо развернувшись, он уже начал скозить по седлу вниз... Но девушка моргнула, и снова в ее ореховыз глазах был только страх. Обычный, беспокойный, человеческий страх.
- Грейнджер, что... - просипел Малфой. - Грейнджер...
Внезапный вой, жуткий, душераздирающий вой будто в сотню глоток разом, рассеявший туман, заставил его вздрогнуть и развернуться. Гермиона вцепилась в него и уткнулась лбом ему в спину, словно боясь посмотреть вперед.
А там, впереди, из тумана вырисовывалась фигура, обычная человеческая фигура, разве что чуть более массивная. Очертания двигались вперед, словно плывя, а не ступая, и давили, подминая под себя и не размерами, а чем-то еще... Это что-то приближалось, передвигаясь то ли по земле, а, возможно, и прямо по воздуху, надвигалось неотвратимо и неминуемо. Это что-то не шевелилось, просто двигалось вперед. Не шагало.
Туман, такой непроницаемый, рассеивался перед Этим.
И вдруг Малфой понял, что это. Туман. С большой буквы Туман, такой плотный, слепленный будто чьей-то безумной рукой в фигуру человека, как глина. И от этого Тумана веяло ужасом. Ужасом смерти.
Отряд застыл в оцепенении. Рриорн, едущий теперь сзади, выдохнул:
- Арраккайх... Тот-кто-является-в-тумане... Несущий Ужас...
И никто ничего не сделал. Не закричал, не развернулся, чтобы сбежать, все оставались на месте, поглощенные Ужасом.
А Туман двигался вперед. Он был явно телесным. И он внушал Ужас.
Одноглазого, почему-то ехавшего впереди, не стало в одно мгновение. Просто не стало человека, в одно мгновение он стал частью Тумана, и его крик поглотил Туман. И новый Ужас, чистый, новой волной прошелся по людям.
...Гермиона очнулась, пришла в себя. Глаза и голова горели, в голове царил хаос, и лишь приятный холодок от обруча спасительной искрой возвращал ее из пучины в действительность. Она, плохо соображая, оторвалась от слизеринца и подняла взгляд, наблюдая происходившее через плечо Малфоя.
Услышала крик, как будто почувствовала его на коже опять накатившим ужасом, но с усилием вцепилась в происходящее, не желая его отпускать...
А потом пришло равнодушие, за ним - злость. Злость на себя. На свое бессилие. На окружающих, замеревших в оцепенении демона.
А за злостью пришла молчаливая решимость.
...ты выхватываешь палочку, которую с некоторых пор носишь в рукаве, и дрожащими руками выставляешь ее вперед, чуть вверх, чтобы не задеть Малфоя... ты не целишься, потому что руки все равно ходят ходуном, ты даже закрываешь глаза, обреченно опускаешь веки и тихо шеввелишь губами в приступе безумия. Ты знаешь, что будет после того, как ты скажешь слова, и одновременно не знаешь этого. Понятия не имеешь, что может случиться, но и точно знаешь, что в этом - спасение. Ты шевелишь губами, не решаясь произнести вслух заклинание, набираешь в грудь воздуха, и спокойно, негромко, говоришь всего одно слово:
- Ступефай.
Простое, детское, школьное заклинание. Такое обычное, родное... и Ужас отступает. И снова в глазах - темнота, но нет радуг и нет вспышек. Только улыбается лицо за ярким светом, лицо, которого ты никогда не видела, ни в зеркале, ни во сне... но оно улыбается тебе, и ты это совершенно точно знаешь. И ты улыбаешься лицу в ответ. И падаешь...
