Глава 16Старая, старая тетрадь - та, что заполнялась ещё в маленьком южном городке, далеко отсюда.
Я выходил, когда люди ещё спали в своих постелях, и никто не видел меня.
Тёмные окна домов и закрытые досками витрины лавок я оставил за своей спиной, и многое бы отдал, чтобы больше к ним не возвращаться.
Я вышел из города и вздохнул наконец полной грудью.
На берегу чёрной реки я остановился. Присев на корточки, я стал разрывать землю пальцами, но река притягивала меня, и вскоре я лёг на живот и заглянул в водяное зеркало.
Проплыла рыбка. Скользкие водоросли медленно колыхались, и я качал головой им в такт. Затем я увидел в воде своё отражение и плюнул в него.
- Какой урод, - сказал я брезгливо, сел и отвернулся от воды.
Из комьев земли я вытащил жирного червя. Держа его двумя пальцами, чтобы он не вывернулся и не ускользнул, я зажал удочку коленями и размотал леску свободной рукой. Насадив извивающуюся тварь на крючок, я поднялся на ноги и закинул приманку так, чтобы не зацепить леской ветви деревьев, низко склонившиеся над водой.
В это же мгновение что-то ударило меня в затылок, и я рухнул в реку, дёрнувшись, как уродливая марионетка.
Я вернулся домой без рыбы и без удочки, и мать спросила меня, почему я вообще вернулся, ведь если я ухожу на рыбалку, это значит, что в городе я не появлюсь в ближайшие два или три дня. Я ответил, что я теперь оборотень, или всегда им был, но не знал, а сегодня понял. Мать так испугалась моих слов, что у неё подкосились ноги.
Я же был спокоен.
* * *
Кисть левой руки, протянутой призывно к покосившемуся столбу с оборванными проводами, давно отбилась, и вместо неё торчали жуткого вида арматурные пруты. Какой-то шутник прицепил к ним старый алюминиевый чайник, отчего безымянный памятник выглядел ещё безобразней.
Дьюн обошла безрукого героя кругом и, встав прямо перед ним, вгляделась в его искажённое гипсовое лицо, прикидывая, за какие заслуги – или за какие грехи – бедняге поставили памятник в такой дыре, какой оказался этот город.
- Йохим Лирна.
Дьюн вздрогнула и обернулась.
На крылечке дома напротив стоял щуплый паренёк с метлой в руках. Увидев, что Дьюн смотрит на него, паренёк хмыкнул и спустился с крыльца. Пройдя пару шагов, он остановился, почёсывая в затылке.
На голове паренька криво сидела щеголеватая клетчатая кепка, а тонкие чёрные усики были подвёрнуты по последней моде – только вот грязный фартук неимоверной ширины, которым, казалось, можно было укрыть корову, несколько портил впечатление.
- Йохим Ларна, - повторил парень, улыбаясь и обнажая зубы с чёрной полосой.
Чуть поколебавшись, Дьюн представилась. Парень вдруг расхохотался.
- Приятно познакомиться, конечно, - произнёс он, растягивая слова, - но я только сказал, как зовут этого дядьку. А звать меня Матьяш. Матьяш Герен.
Дьюн слегка покраснела.
- Кто он, этот Йохим? – спросила она, отвернувшись к памятнику и глядя на штыри, торчавшие из его руки словно диковинный протез.
- Йохим тут самый первый дом построил, - ответил Матьяш и сплюнул. – Было б, где строить…
- Основатель города, что ли? – поинтересовалась Дьюн, снова поворачиваясь к Матьяшу.
Тот пожал плечами и принялся мести кусок дороги перед собой, тут же подняв облако пыли.
Дьюн тут же чихнула, сначала один раз, а затем другой.
- Храни тебя Господь, - вежливо сказал Матьяш и снова сплюнул. – Тоже мне, город. Так, название одно. Даже дороги не мощёные.
Дьюн вытащила из переднего кармана комбинезона платок и прикрыла им нос.
- Даже Главную дорогу не вымостят никак, - продолжал ворчать Матьяш, водя метлой по сухой грязи. – Это вам не Грислав. В Гриславе все улицы – да чего улицы, переулочки и те мощёные. И не простым гранитом, а…
Матьяш вдруг замолчал, напряжённо глядя перед собой, словно пытаясь вспомнить, каким же гранитом мостят улицы в Гриславе. Так и не вспомнив, он сплюнул в третий раз, и слюна его тут же, покрывшись пылью, походила на шарик ртути.
- Особенным гранитом, - сказал он наконец и покачал головой.
- Но у вас же тут есть городская стена, - напомнила Дьюн. – Я видела её на входе в город.
Матьяш снова покачал головой, усмехаясь.
- Тоже мне, стена... Так, одно лишь название. Вот в Виру – там да, вот там стена. Она трижды город опоясывает. И высоченная… Как… Как два дома. Вот какая. И широкая – по ней два грузовика разъедутся.
- Ты сам-то там был? – спросила Дьюн насмешливо. Матьяш нахмурился.
- Не, я нигде не был. Разве меня Шудо отпустит, - пробормотал он, не глядя на Дьюн, и тут же пояснил: - Шудо – это мой хозяин. Он вроде мне какой-то родственник, но я не помню, какой. То ли брат деверя моей тётки, то ли внук сестры мужа свояченицы моей бабки. Как-то так.
- Ага, - сказала Дьюн, ни черта не поняв. – Где у вас вокзал?
Матьяш хмыкнул. Говорить о том, что здесь у них не вокзал, а одно название, он не стал – Дьюн и так всё поняла.
- По этой улице до конца, - сообщил он наконец, - а там налево по Вокзальной. И увидишь. Да вот только смысла нет…
- Что-что, простите?
Матьяш продолжал поднимать пыль своей метлой с самым серьёзным видом.
- Почему смысла нет? – спросила Дьюн настойчиво. Матьяш покосился на неё.
- Потому что, - ответил он загадочно.
Тут же кепка слетела с его головы и хлопнулась на землю. Ухватив за лямки фартука, Дьюн притянула Матьяша к себе и приподнялась на цыпочках, чтобы их лица оказались вровень.
- Знаешь, что я ненавижу больше всего?.. Больше всего я ненавижу недомолвки. Недомолвки ненавижу, чёрт возьми!..
Отпихнув Матьяша, Дьюн плюнула ему под ноги сама.
Поражённый Матьяш секунду или две только хлопал глазами, а затем быстро поднял кепку, нацепил её, даже не отряхнув, обратно, и юркнул в дом.
Дьюн отёрла вспотевший лоб платком и увидела вдруг вывеску над дверью – круглую, с белой лошадью, вставшей на дыбы.
- «Боевая лошадка», - прочитала она. – «Гостиница». Нет, мне не нужна гостиница. А вот лошадь… Лошадь бы пригодилась. Господи, как я устала…
