Часть 6. Крик. Глава 16. ПотеряПрага, 1929 год
— Марк Аккерман! Это Марк Аккерман! Значит собирались повесить все на меня?! Да, сукин ты сын?! — с каким же удовольствием я сопровождал каждую свою реплику ударом по физиономии инспектора Скальника, все еще сохранившей удивленное выражение, появившееся, едва я вошел, еле дождавшись, пока посол покинет полицейский участок. — Значит, ты его прикрывал за деньги, да?! Да?! Ты знаешь, сколько народу из-за тебя умерло, жадный ублюдок, а?! Ах, да! У тебя есть право на телефонный звонок! — я взял со стола инспектора телефонный аппарат и нанес финальный удар, окончательно вырубивший Скальника. — Ты, хитрая мразь! Сволочь! — поскольку издеваться над бесчувственным телом было не в моих принципах, я вышел из кабинета.
Вообще-то я — человек мирный. Но в данном случае не мог поступить иначе. Просто потрясающе! Сначала я думал, что он просто лентяй. Потом он повел себя, как настоящий подонок. А теперь я понимаю, почему он был так откровенен со мной, когда мы встретились впервые. Сукин сын проверял меня, искал подходящего дурака, чтобы повесить на него преступления сына Аккермана. Ну, это мы еще посмотрим! Правда, теперь все, что я могу — это как можно скорее взять Иду и вместе с ней покинуть Прагу, а затем и Европу. Мы вернемся в Нью-Йорк, как я до этого и собирался. Но сначала надо предупредить Милену и ее товарок о том, кто убийца. Сказать, что убийства теперь прекратятся, поскольку Аккерману предписано вернуться в Америку. И что привлечь к ответственности ни самого художника, ни покрывающего его Скальника не удастся. Это не в моих силах, несмотря на добытые доказательства. С этими мыслями я направился к выходу, но прежде, чем я открыл дверь, меня окликнул Сташек.
— Гас!
Выглядел Казимир не лучшим образом, поэтому я поинтересовался:
— Друг мой, что случилось? У вас такой вид, как будто вы увидели привидение…
— Случилось еще одно убийство, — ответил Сташек, а я, догадывающийся о личности жертвы, спросил:
— А где тело?
— На старой водяной мельнице. Только вам туда не добраться. Мост, который вел туда, уже много лет как разрушен, — ответил полицейский.
— Слушайте, — я принял решение. — Это, скорее всего, последний раз, когда я вас об этом прошу, но можете оказать мне еще одну услугу?
— У меня сейчас совсем нет времени… — начал было Каз, но я его перебил:
— Время и есть услуга. Просто не сообщайте пока Скальнику о случившемся. Дайте мне небольшую фору. Можете сделать это для меня?
— Ладно, — в очередной раз пошел у меня на поводу Сташек, не задавая никаких вопросов. Пожалуй, мне будет не хватать его в Нью-Йорке. Таких союзников, как он, найти непросто, и они дорогого стоят. — Пять минут. Не больше, не меньше.
— Отлично! — обрадовался я и, как вежливый человек, пару секунд из отведенной форы потратил на прощание. — Берегите себя! Счастливо оставаться, друг мой!
Найти на берегу Влтавы лодку, которую можно было позаимствовать, чтобы добраться до старой мельницы, не составило труда. Пришвартоваться и забраться на причал в опасной близости от работающего колеса было куда сложнее. Но я справился.
Перебравшись с причала на саму мельницу, рядом с дверью, ведущей к помещению, где находился ее механизм, я обнаружил небольшой бассейн. Не знаю, для каких целей он служил, и узнавать сейчас было не время, но именно на краю этого бассейна лежал труп Аполины. Как и все остальные, со следами удушения на шее, ножевыми ранениями и вспоротым животом. Отличало ее только то, что Марк вырезал ей глаза. Надеюсь, уже после смерти. Сверху на тело был наброшен кусок красной ткани, и один ее край, опущенный в воду, плавал и трепетал, как на картине в студии. Рядом с Аполиной лежало еще одно кольцо, пятое. Оно выглядело так, будто его только что сделали. Я едва и успел его поднять, как в балку, подпирающую навес над бассейном, рядом с моей головой вонзилась пуля.
Я обернулся. С той же стороны, откуда приплыл и я, к мельнице подплывала еще одна лодка. На веслах сидел Сташек, а на носу с видом ковбоя стоял Скальник и целился в меня. Пожалуй, в кабинете инспектора я хватил через край. Иначе чего бы ему открывать по мне огонь на поражение при свидетелях? С другой стороны, это логично. Если ты хочешь обвинить человека в убийстве. А он знает, кто на самом деле это сделал, проще повесить все на мертвого: мертвый спорить не станет. За то время, что эта мысль сформировалась у меня в голове, Скальник выстрелил еще дважды. И оба раза, сильно подозреваю, что не без помощи раскачивающего лодку Казимира, промазал. Одна пуля попала в стену. Вторая сбила замок на двери, ведущей на технический этаж, назовем его так. Не желая дальше испытывать свое везение и подставлять Сташека, я открыл внезапно отпертую дверь, забежал внутрь и заперся изнутри. Теперь у меня был только один путь — канализация. Ведущий туда люк располагался в самом центре помещения, где я сейчас находился. Подозреваю, что именно так тело Аполины попало на мельницу. Спускаясь в канализационный коллектор, я уже знал: это конец. Белл и Аккерман поняли, что игра окончена. Скальник хочет меня убить. А Сташек больше не сможет мне помогать. У меня было одно преимущество: я знал, кто убийца. Я знал, кого ищу. Я знал, как он перемещается по городу, вернее, под городом. Так или иначе, все должно было разрешиться очень скоро. Кстати, чем дальше я шел, тем больше укреплялся в правильности своих подозрений. А так же в том, что мое путешествие, как и все до этого (убийства, надписи, кольца, подсказки) срежиссировано Марком Аккерманом. Лабиринт канализационных тоннелей, часть из которых подозрительным образом оказывались запертыми, оставляя мне только одну дорогу, вел меня в какое-то определенное место, нужное маньяку. Что-то мне подсказывало, сейчас я шел прямо в его логово.
Но сначала Аккерман привел меня еще к одной из своих жертв. Судя по тому, что от нее осталось, и по отвратительному запаху разложившейся плоти, это была его самая первая жертва. Считающаяся пропавшей Анежка. Разумеется, рядом с ней тоже лежало кольцо, которое я поднял. Теперь их у меня было шесть.
Какое-то время я еще двигался в самое сердце канализационного подземелья. Наконец, мой путь окончился у двери со странным замком, представляющим панель из шести сегментов, в каждом из которых был паз, соответствующий одному из колец. Вставив кольца в пазы, я открыл дверь и вошел туда, куда меня вел убийца.
— Что за черт? — пробормотал я, оказавшись в каменном мешке, освещенном светом факелов, и со странной картиной на стене, изображающей уродливое создание, неизвестного мне монстра, написанной в легко узнаваемой манере. Той самой, в которой были написаны портреты проституток. Возможно, это был тот самый злобный дух, требовавший человеческих жертвоприношений от членов Культа, о котором я читал. Не зря же у меня возникло подозрение, что книга о нем оказалась у Марка неспроста.
В этот самый момент передо мной возникла фигура в плаще, цилиндре и маске. Не знаю, прятался ли Аккерман здесь, или все это время бесшумно шел за мной следом, но его появление, хоть я и понимал, что оно возможно, оказалось для меня неожиданным. Я был растерян. А Марк Аккерман — быстр. Только этим я могу объяснить тот факт, что художник, замахнувшись дубинкой, изо всех сил ударил меня по голове, а я ничего не успел предпринять, чтобы защититься, и провалился в темноту…
— Проснись! Проснись, красавица! — откуда-то издалека донесся до меня голос, и я с трудом открыл глаза.
Сначала я увидел кинжал с искривленным лезвием, а потом Марка, державшего его в руке. Судя по выражению лица Аккермана, не знаю, был ли он членом Культа, но то, что он был сумасшедшим — это точно. Я попытался пошевелиться и через мгновение осознал, что сижу, привязанный к стулу, с кляпом во рту, в самом центре студии Марка. А прямо передо мной на диванчике для натурщиц лежит связанная Ида, пребывающая в бессознательном состоянии, и именно на нее указывает кинжал.
— Я рад, что вы сумели взять след, мистер Макферсон, — тем временем снова заговорил Аккерман. — Я хочу, чтобы вы оценили мой последний шедевр, — тут художник направился к Иде и отвесил ей пощечину, приводя в чувство. — Проснись, милая, иначе ты не почувствуешь боли…
Со своего места я видел, как Ида распахнула глаза. Как сначала ее взгляд был растерянным, а потом наполнился ужасом, и она сделал попытку закричать, но ей помешала повязка, закрывающая рот, а потом — освободиться от пут, но и тут ее усилия оказались напрасными. Аккерман же в это время не стоял без дела. Занеся над Идой руку с кинжалом, он нанес ей несколько резких сильных ударов в грудь и живот. Каждый раз Ида дергалась и вскрикивала. И в такт с ней дергался и вскрикивал я, такой же обездвиженный и лишенный возможности говорить. Единственное, чего мне удалось добиться, так это вместе со стулом рухнуть на пол, потеряв при этом очки. Сцена убийства Иды перестала быть такой ошеломляюще-четкой для моих глаз. Но не для сердца…
Уходя, Аккерман разрезал веревки, удерживающие меня и Иду, и убрал кляпы. Последнее, что моя возлюбленная сделала, прежде чем умереть, это прикрыла руками кровоточащую рану на животе, где уже не жил наш ребенок. Мне же, наверное, следовало найти в себе силы, встать и, догнав Марка, прикончить убийцу его же собственным кинжалом. Но я только и смог, что подползти к смертному ложу Иды, и, вытянувшись на полу возле него, уткнуться головой в пол и закричать…
