Глава 17. Детство 1967 год
— Я уже говорил тебе, что не потерплю этого безобразия в доме! Хватит и того, что мне приходится мириться с твоей дьявольской сущностью, с сущностью твоего отродья!
— Ему семь лет, Тобиас. Спонтанные вспышки силы в таком возрасте нельзя контролировать!
— Да мне плевать! Ты обещала, что это прекратится! Чего мне ждать в следующий раз? Может, он просто размозжит мне голову во сне?! Или превратит в летучую мышь, или до чего там еще может дойти извращенное сознание таких уродов, как вы?
— Северус будет осторожнее, — в голосе мамы слышалось раскаяние, а я мог лишь беспомощно обнимать свои колени в углу.
Почему? Ведь она сама рассказывала мне такие чудесные истории про Хогвартс и магию, про то, что только у самых сильных волшебников способности проявляются еще в детстве. Маме всегда нравилось, когда я заставлял шелестеть газетные страницы или когда кровать заправлялась сама собой. Но я не мог понять главное правило — почему колдовать можно только в моей комнате? Ведь магия, она…завораживающая, яркая, живая. Она же волшебная, без нее нельзя обходиться! Мама сама такая же. Неужели она не чувствует?
— Не могу больше смотреть на тебя! — отец обвиняюще ткнул пальцем в плечо мамы. — Весь чертов дом пропах смрадом твоей вины! Сначала не сказала, на ком именно я собираюсь пожениться, а потом родила такое же чудовище, как ты сама! Ты испортила всю мою жизнь, извратила само понятие семьи. Да если бы я знал, я бы убил тебя прежде, сжег на костре, безмозглая ты тварь!
Мама съежилась, опустив голову, а я почувствовал все возрастающую во мне ярость. Люди, в чьей крови нет ни малейшей магии, — несчастные и жалкие, а он заставляет маму думать наоборот! Маму, которая улыбается самой красивой на свете улыбкой, которая будит меня утром и сидит возле моей постели вечером, которая иногда приносит очень интересные книги и рассказывает волшебные истории. Маму, подарившую мне самое ценное, магию.
Отец сделал шаг вперед, и мне показалось, что он собирается ударить ее.
Стиснув зубы и вскочив на ноги, я подбежал к маме и выставил перед собой руки. Может, если сконцентрироваться, я смогу призвать магию и защитить нас обоих.
Глаза отца широко распахнулись, когда он понял, что я хочу сделать. Мама коротко вскрикнула: «Нет, Северус!», и я отвлекся, вопросительно повернув голову. В следующую секунду послышался гневный рев, и сильный удар по лицу заставил меня пролететь через полкомнаты.
Первые несколько секунд я не мог видеть: казалось, все помещение начало кружиться в странном, пугающем танце. Часть лица онемела, и я осторожно дотронулся до нее. Острая боль вынудила вздрогнуть.
Почувствовав, как глаза наполняются влагой, я сердито потер их, но противные слезы тут же потекли по щекам.
Я посмотрел на маму, почти ожидая, что она подойдет ко мне и хотя бы присядет рядом, но она почему-то бросилась прямо к отцу.
— Тобиас! Успокойся, все будет нормально. Возьми себя в руки, слышишь? Все наладится…
— Этот монстр хотел наложить на меня проклятье! — злобный рык повис в затхлом воздухе гостиной. — Маленького ублюдка надо было утопить, как только он родился!
— Тише, — мама беспомощно хлопотала над отцом, а тот не сводил с меня ненавидящий взгляд. — Сядь, Тобиас. Ну давай же… Хочешь, я принесу какое-нибудь успокоительное?
— Ты наверняка подольешь в него яд, грязная сука! Не думай, что я полный идиот: ошибку я совершил лишь дважды, больше такого не повторится! В моем доме будет порядок, и ни ты, ни этот чертов урод его не нарушит!
— Хорошо, все будет так, как ты скажешь, только
успокойся, Тобиас, ради всего святого…
Каждое слово задевало что-то внутри. Онемевшая челюсть неожиданно перестала казаться самым страшным источником боли.
Всхлипнув, я кинулся наверх, в свою комнату, постыдно размазывая по лицу слезы. Детское «мама не любит» сменилось на «мама любит недостаточно сильно», и от этого было еще хуже, еще больнее.
Зато многое стало ясным — ясным настолько, что я уткнулся лицом в подушку и разрыдался, прекрасно понимая, что это некрасиво, глупо, по-девчоночьи, что слабым быть нельзя. Мама говорила, Принцы другие, они стойкие и мужественные, но, наверное, кровь отца отравила меня и я получился совсем не такой.
Через некоторое время дверь открылась, и внутрь вошла мама. Я выпрямился, настороженно наблюдая за ней из-за завесы темных волос.
— Северус, — она мягко погладила меня по руке, но я демонстративно отодвинулся подальше. На лицо мамы набежала тень, и я моментально почувствовал себя виноватым. — Все уже хорошо, Северус. Папа отдыхает, а я могу заняться твоим ушибом. Больно?
Я упрямо вздернул подбородок и не ответил.
— Не будь глупым. Я принесла тебе лед.
— Почему ты не применишь заклинание?
— Папа удивится, если не увидит никаких следов. Мы же не хотим его злить, правда?
— А мне вообще все равно! — воскликнул я и, отвернувшись к стене, зажмурился.
— Тшш, Северус. Не нужно, — ласковые руки принялись мягко перебирать мокрые от слез пряди волос. Я невольно расслабился от успокаивающих движений и родного, такого любимого голоса:
— Пускай сейчас для нас не лучшие времена, но рано или поздно все наладится. Тебе придет письмо из Хогвартса. Помнишь, я рассказывала, что их приносят совы? Мы с тобой отправимся в волшебную часть Лондона и купим все необходимое, а первого сентября ты сядешь на поезд. Дорога в Хогвартс долгая и очень красивая. Ты же любишь природу, так что, уверена, тебе очень понравится. Хогвартс — древний замок, окруженный лесом, где живут сказочные существа. Ты попадешь на самый лучший факультет — Слизерин, и у тебя появится много верных друзей. Вы будете вместе изучать разные предметы, возможно, участвовать в соревнованиях по квиддичу; ты запишешься в кружок по игре в Плюй-камни и станешь председателем, как была я в свое время. Ты попадешь в настоящую сказку, Северус. Для меня Хогвартс — по-прежнему самое прекрасное, что было в моей жизни. Я до сих пор… — мама прервалась и затихла. Я молча лежал, обдумывая ее слова и не двигаясь. Каждый раз она говорила одно и то же, но история не переставала захватывать меня. Хогвартс манил своей загадочностью, и я думал об этом месте, как о доме, хоть и ни разу не был там.
— Северус, — тяжелый вздох привлек мое внимание, — то, как я повела себя сегодня — ужасно, и я это признаю. Но, поверь мне, Тобиас одумается. Надо только немного потерпеть. Он и так пошел на очень многое: согласился остаться рядом со мной, воспитывать тебя, хотя у него есть все причины меня ненавидеть. Ты пока еще ничего не понимаешь, но когда-то и тебе станет ясно, какой замечательный у тебя отец.
От этих слов меня подбросило на кровати. Я гневно посмотрел маме в лицо.
— Ты волшебница! Мы с тобой можем очень многое, но тебе просто нравится жить с этим глупым магглом! Я не понимаю, почему должен душить в себе магию, когда могу колдовать целыми днями! Не понимаю, почему должен носить эту старую уродливую одежду, когда ты можешь превратить ее во что-то красивое, чтобы другие дети не смеялись надо мной! Не понимаю, почему мы не можем поехать в магический Лондон сейчас, почему живем, как бедняки, когда могли бы позволить себе все! Магия — это же…это же сила, ты сама говорила, так почему мы не пользуемся ей? Почему в моей комнате ты хвалишь меня за мои способности, а за ее пределами — ругаешь? И я вовсе не глупый! Просто для тебя важен только этот идиот, ненавидящий магию и нас заодно! Он ничего не понимает, и завидует, и не разбирается даже в обычных маггловских вещах, и… и вообще, сам он урод! — последние слова прозвучали жалко, и я поспешно поджал губы, чтобы не сказать больше ни слова.
— Северус! — побледневшая мама схватила меня за плечи и яростно встряхнула. — Никогда не оскорбляй своего отца, слышишь? То, что он иногда бывает груб, не дает тебе права судить его. Он многое перенес, но все еще нас любит.
— Он портит нам жизнь! — закричал я и вскрикнул, когда мама хлопнула меня по щеке. Было почти не больно, но унизительно. Страшно. Внезапно.
— Не смей так говорить, — глаза напротив моих сверкали от гнева. — Ты еще маленький и много не знаешь, а самолюбие мешает тебе трезво взглянуть на отца. Когда-нибудь тебе будет очень стыдно. — Она резко поднялась на ноги и двинулась к двери.
— Он ударил меня! — выкрикнул я ей вслед. — А ты осталась с ним, не со мной! Ты…Ты просто меня не любишь!
— Это не так, Северус. Тебе ведь известно, что люблю.
— Но его — больше.
Мама со вздохом покачала головой, а потом вышла, оставив меня в одиночестве.
***
1968 год
Небо казалось необыкновенным и многослойным.
Покачиваясь на ржавых качелях и запрокинув голову, я наблюдал, как светло-голубой перемешивается с серым и темно-синим, создавая какой-то мрачный, четвертый цвет.
Было уже около семи, и время ужина, скорее всего, прошло, но я не мог заставить себя подняться и вернуться в тот дом. Смотреть на то, как мама добровольно превращает себя в прислугу, было невыносимо. Слушать скандалы, вспыхивающие из-за малейших пустяков — тоже. А когда отец находился в самом плохом настроении и бил ее…
Я вздрогнул и обнял плечи руками, пытаясь согреться.
Холодно.
Мама запрещала мне пользоваться магией для защиты, хотя я мог бы помочь ей. Правда, мог! А уж она-то тем более сумела бы защитить как себя, так и меня. Но нет, любовь к отцу закрывала ей глаза на все, и она предпочитала, чтобы я беспомощно наблюдал за тем, как он избивает ее, несмотря на то что меня это убивало. Я ненавидел себя каждый раз, когда приходилось быть невольным свидетелем. Не только за то, что не мог помочь: я даже не мог заставить себя уйти и бросить маму одну, наедине с ее болью — только сидел в углу, молча заливаясь слезами.
«Мало того, что урод, еще и ведешь себя, как девчонка!» — презрительно говорил отец, и, как бы обидно ни было, я не мог не согласиться.
Сколько я ни пытался, у меня все равно не получалось представить, чем я мог быть хуже отца-маггла. Но ведь была же какая-то причина, по которой мама любила его, а не меня.
Но я верил, что пойму. Рано или поздно, но пойму обязательно, и тогда смогу все исправить.
— Я говорила тебе, Тунья, нужно идти быстрее! Теперь мы наверняка опоздали, и десерта нам не достанется.
— Если бы ты не захотела хвастать своими сумасшедшими штучками, этого бы не случилось! Зачем постоянно показывать свою ненормальность, Лили?
— И вовсе не ненормальность, это скорее как…ну, не знаю, как магия!
— Не существует никакой магии!
— Так я же не про настоящую.
Знакомое слово, в которое я вкладывал так много, тут же привлекло мое внимание. Я повернул голову к тропинке, откуда доносились голоса, и увидел двух девочек с пакетами в руках.
— Хочешь, покажу кое-что, Тунья?
— Мы ведь опаздываем!
— Все равно уже опоздали. Вот, смотри, — одна из девочек отложила свою ношу в сторону, схватила охапку желтых листьев и высыпала перед собой. Присела на корточки и взмахнула руками.
Заинтересовавшись, я встал с качелей и, бесшумно скользнув за одно из широких деревьев, оказался совсем рядом с ней.
Некоторое время ничего не происходило, а потом листья внезапно закружились, как от сильного ветра. Они поднимались все выше и выше и, наконец, замерли. Еще несколько секунд — и вся охапка рухнула вниз, прямо на головы девочкам. Та, которая заставила их взлететь, звонко рассмеялась и поднялась с земли, встряхнув копной золотисто-рыжих волос.
Я пораженно застыл, глядя в яркие зеленые глаза. В них как будто собрался весь свет, все прекрасное и ценное в мире. Девочка излучала чистоту, искренность и магию, и я подумал, что она похожа на ангела — такого, каким представлял его себе я. Ничего более красивого и совершенного мне видеть не доводилось.
Воздух исчез, лишая возможности дышать, и мне оставалось лишь смотреть и чувствовать, как глубоко внутри зарождается что-то очень теплое — теплое настолько, что каждая замерзшая часть моего тела начала медленно оттаивать.
— Нет в этом ничего особенного! — резкий сварливый голос чуть не разрушил все очарование момента. — Просто ветер подул! А теперь как хочешь, Лили, но я иду домой: мама уже, наверное, с ума сходит!
— Подожди, Тунья! — девочка с легкостью подхватила пакет и бросилась за сестрой, а я остался стоять на месте, глядя ей вслед и заворожено повторяя: «Лили».
***
1972 год
— Ты мне почти ничего не рассказываешь, Северус. Как у тебя дела в школе? У тебя есть друзья? Кто они?
— Слизеринцы, — скучающе ответил я, не отрывая глаз от одной из своих любимых книг.
— Как их зовут? Может, я знакома с их семьями.
— Неважно.
— Северус, — мама тяжело вздохнула, — я знаю, ты малообщителен, но ведь… — наткнувшись на мой равнодушный взгляд, она сменила тему: — А что насчет занятий? Ты любишь зельеварение, но наверняка у тебя высокие оценки и по другим предметам?
— Уже не имеет значения. Все равно, когда я вернусь осенью, с меня снимут множество баллов за несделанную домашнюю работу.
— Северус, — в голосе мамы зазвучала горечь, — пойми, нашему отцу не нравится магия, и его можно понять. Я знаю, что он запер твои школьные вещи и палочку в подвале, но, уверена, в Хогвартсе эту ситуацию поймут. Хочешь, я свяжусь с Дамблдором и все ему объясню?
— Нет! — я вскочил с дивана и гневно уставился на нее. — К тому же, не думаю, что у тебя получится. Что ты ему скажешь — что забыла такое заклинание, как Алохомора? Может быть, тебя из-за отсутствия должных способностей вообще не научили ему за все время учебы в Хогвартсе?
— Не хами, Северус, — теперь в глазах мамы застыл холод. — В конце концов, слизеринцы на то и слизеринцы, чтобы справляться со своими проблемами так, как умеют.
— Ты больше напоминаешь мне гриффиндорку, — заявил я и спешно направился наверх, в комнату, проигнорировав яростное восклицание, брошенное напоследок.
Ночью, убедившись, что дом погрузился в тишину, я вытащил из-под подушки небольшой железный ключ и самодовольно осмотрел его. Шляпа не просто так отправила меня в Слизерин. Кем бы я был, если бы не сумел обмануть жалкого маггла? Особенно такого, как мой отец.
Поднявшись с кровати, я выскользнул за дверь и бесшумно спустился вниз, к подвалу.
Стоило приехать домой, как отец выхватил мой чемодан из рук и кинул его в маленькое, неиспользовавшееся годами место, где мама когда-то хранила метлы. Но я не собирался с этим мириться — ни за что. Стать еще большим объектом насмешек и потерять баллы факультета? Нет уж: отцу придется придумать кое-что получше, если он хочет меня удержать.
Внизу было темно и тихо, и я, жалея, что не могу воспользоваться Люмосом, осторожно просунул ключ в замочную скважину.
— Давай же, — вслух прошептал я, — давай…
Получилось! Дверь отворилась со скрипом, и я тут же протиснулся внутрь, наощупь пытаясь дотянуться до сундука.
—
Lilium sovitianum.
Среагировав на пароль, крышка чемодана поддалась, и я жадно начал хватать книги, надеясь за один раз унести как можно больше.
Когда я уже хотел возвратиться в свою комнату, где-то неподалеку раздались сдавленные ругательства.
Замерев от ужаса и широко распахнув глаза, я наблюдал, как в проеме двери возникла высокая фигура. Мгновение — и вспыхнул свет.
— Так я и думал! — прорычал отец, угрожающе сжав кулаки. — Твое уродство не знает границ, я был прав, прав, как всегда! Что ты затеял на этот раз, ублюдок, хотел убить нас во сне?
Несмотря на бешено колотящееся сердце, я, презрительно искривив губы, высоко поднял голову.
— Еще нет, но подумываю над этим.
— Мразь! — отец возник прямо передо мной и, схватив за плечо, с силой впечатал меня лицом в дверной косяк.
Не устояв на ногах, я упал на пол, ослепленный болью. Послышался грохот, и на меня посыпались книги, чернильница и котел, вытряхнутые из сундука.
— Я выбью из тебя эту дурь!
По-прежнему ничего не видя, я отполз в сторону, но голова тут же взорвалась болью, заставив меня до крови закусить губу и тем самым сдержать стон.
— Тобиас, прекрати! — взволнованный голос мамы отозвался болезненным эхом, и я крепко зажмурился, пытаясь хоть на секунду отключиться от оглушающих звуков.
— Не мешай, Эйлин, иначе тебе тоже попадет! Ты клялась, что твое отродье будет вести себя тихо — позволь в таком случае поинтересоваться, что это? Он замышлял убить нас!
— Глупости, он просто хотел сделать уроки. Успокойся. Хочешь, я принесу бренди?
— Нет! Уйди с дороги, я выкину это дерьмо из дома!
— Бога ради, Тобиас, сейчас два часа ночи, мы не можем допустить еще больше слухов! Тебе ведь не нужны проблемы?
— Моя проблема — ты!
Послышался хлопок, за ним последовал короткий вскрик. Я, не обращая внимания, пополз в подвал, судорожно перебирая лежащие на полу предметы.
Мне удалось спрятать под рубашку пакет с ингредиентами, когда сзади обрушился новый удар. Резкая боль — и свет окончательно исчез.
… Очнувшись, я увидел, что за окном все еще царила ночь. Голова раскалывалась, каждое движение вызывало тошноту. Глубоко вздохнув, я поднялся с дивана и посмотрел на маму, сидящую с бледным, искаженным тревогой лицом.
— Осторожнее, Северус, тебе нужно лежать. Я приложила компресс, но отек все равно сильный…
Выдавив из себя смешок, я пристально оглядел ее. Черные спутанные волосы неопрятно лежали на плечах, на тонких губах, как и на подбородке, запеклась кровь. Раньше я бы бросился к ней, умоляя наложить исцеляющее заклинание, а потом долго сидел бы рядом, робко поглаживая длинные пряди в попытке успокоить. Теперь же я просто смотрел.
— Где
он?
— Ушел, наверное, в паб. Тебе лучше побыстрее вернуться в кровать. До его возвращения. Как ты себя чувствуешь?
Мне с трудом удавалось стоять на ногах, но сознание было удивительно ясным. Я вспоминал каждое мгновение жизни в этом доме, каждый сон, каждую свою мечту.
Несправедливо — я ведь никогда не просил невозможного. Все мои желания можно было бы достичь с помощью одного из заклятий и взмаха волшебной палочки. Маму бы никогда не обвинили, и мы, наконец, смогли бы жить.
Она же позволила монстру издеваться над собой — и надо мной тоже. Она была слабой, совершенно неспособной на месть.
— Я не люблю тебя, — слова прозвучали спокойно. В маминых глазах промелькнула какая-то острая эмоция. Боль?
— У тебя есть все причины на это, — тихо проговорила она, судорожно сцепив руки в замок. На моих губах появилась сухая улыбка.
— Не волнуйся.
Его я не люблю больше.
Развернувшись, я поднялся к себе в комнату, крепко сжимая в руке пакет с ингредиентами. У меня созрел план, который уже давно нужно было осуществить.
Никаких рецептов мне не понадобилось. Достаточно было знаний о том, что именно нельзя смешивать в зелье для лечения болезней желудка. Стоит немного переборщить с календулой, добавить недозрелые кермесовые ягоды — и любое, даже самое сильное сердце не выдержит нагрузки. Не выдержит и остановится. А по вкусу варево не будет особенно отличаться от обычной воды, так что яда отец не почувствует.
План был разработан до мельчайших деталей: я выбрал правильное время и наиболее подходящее место для того, чтобы ничто не смогло мне помешать.
У мамы не хватило смелости — у меня хватит. Я освобожу и ее, и себя, даже если уже слишком поздно.
А может быть, и нет. Может, еще есть надежда.
Представить только — я смогу приезжать домой на зимние каникулы и в рождественское утро встречаться с Лили. Мы будем гулять по переливающимся яркими огнями улицам и вдыхать клубящийся морозом воздух. Может быть, проводив домой Лили, я даже смогу дотронуться до ее руки, и она, возможно, улыбнется мне в ответ.
Мама сначала будет в отчаянии, но, вероятно, со временем оценит то, что я ей подарю, и мы начнем проводить время вместе. Наверное, когда-нибудь она захочет украсить елку, и вечерами мы будем сидеть перед ней и пить горячий шоколад. Возможно, я позволю ей показать мне игру в Плюй-камни или сам докажу ей, какими увлекательными могут быть шахматы. И однажды, долгие годы спустя, я смогу ее простить.
Жизнь станет именно такой, какой я хотел ее видеть — была лишь одна помеха, от которой я твердо намеревался избавиться.
Целый день я провел в мечтах, по большой части — о Лили. С нежностью я думал о том, что она наверняка бы ничего не поняла, но порадовалась за меня. За мою обретенную свободу. Она единственная, кто ни разу не предавал меня, единственная, кому можно было верить, и именно ради нее я окончательно собрался с силами для того, чтобы совершить этот поступок.
Когда я освобожусь, она будет счастлива: ей больше не придется меня стыдиться.
Уже следующей ночью я долго не мог заснуть, перебирая в памяти все ингредиенты, что решил использовать в приготовлении яда.
«Завтра, — билась в голове мысль, — уже завтра все закончится».
За размышлениями я не заметил, как открылась дверь, и понял, что не один в комнате только тогда, когда на постель мягко опустилась мама.
— Северус, — ее голос был грустным и усталым. Она потянулась, чтобы погладить меня по волосам, но я резко отстранился, даже не повернувшись к ней лицом. — Мой отважный хитрый слизеринец. Я знаю, ты думаешь, я не понимаю своих ошибок. Не чувствую своей вины. Но это не так: я виновата и никогда не заслужу твоего прощения. Я и не надеюсь, что ты поймешь: для подобного нужно очень сильно любить, а в нашей семье тебя научили многому, но не этому. Мое мнение не имеет веса в твоих глазах, но я надеюсь, что еще не поздно сказать то, что я собираюсь. У тебя есть душа. Замечательная душа, Северус, к которой начало подбираться зло. Даже если ты одумаешься, прежним уже не станешь, потому что тьма заметила тебя. Но не пустить ее дальше, глубже в себя, все еще в твоих силах. Тебе достались ужасные родители и несчастное детство, но впереди ждет чудесная, полная надежды жизнь, к которой ты так отчаянно стремишься. Нужно всего лишь дождаться ее, не спешить все менять. После всего совершённого я не имею права требовать, поэтому всего лишь прошу: одумайся. Остановись, пока есть шанс. Не оскверняй себя грязью, не лишайся права на будущее, потому что ты, как никто другой, заслужил счастья. Не отворачивайся от него сам: если ты сделаешь это, то останешься совсем один. Я последую за ним, потому что не выдержу того, во что превратится моя жизнь без него. И без тебя тоже — ведь только ребенок может думать, что идеально все продумал. В Азкабан сажают и за меньшее — ты наверняка нарисовал себе радужное, полное счастья существование, но рано или поздно и от этого тоже ничего не останется. Один раз совершив зло, ты начнешь стремиться к нему, а разорванную на части душу простым Репаро не склеишь.
Я молчал, вцепившись в подушку, пытаясь не слушать, но терпел поражение. Каждое слово проникало внутрь — наверное, в эту самую душу, о которой пыталась рассказать мама.
«Она не имеет права просить».
Не имеет. Но уверен ли я в том, что делаю?
С другой стороны, как можно бороться с искушением, зная, что я в силах изменить свою жизнь?
Но в лучшую ли сторону? Вдруг…вдруг и правда то, о чем я мечтаю — несбыточные иллюзии? Мама сказала, что оставит меня. Уйдет вслед за отцом. Она не хочет быть свободной, а сам я никогда не был особо ей нужен.
И Лили. Самое прекрасное, самое лучшее, что было в моей жизни — если правда выйдет наружу, захочет ли она иметь дело с монстром?
— Я не заслужила ничего хорошего в этом мире, Северус, — шепот мамы обжег ухо. — Пожалуйста, не повторяй моих ошибок. Прошу тебя.
Мягкий поцелуй в макушку, тихие шаги и скрип двери.
Мама ушла.
До рассвета мне так и не удалось сомкнуть глаз, но как только первые лучи солнца проникли в комнату, я молча встал и взял подготовленные для яда травы.
Минуту спустя я наблюдал из окна, как ветер разносит их в разные стороны, и гадал, не совершил ли ошибку.
______
Lilium sovitianum - вид лилий с золотисто-красными (или желтыми) цветами.
