Глава 18Сначала ее заворожило зрелище, потом в ней пробудилась злость на Франсуа, вот так бросившего ее в одиночестве из-за непонятных темных дел. Но вскоре ее обуял страх, но не за себя, а за него. Куда помчался этот безумец на своих длинных ногах? А вдруг эта баронесса - ведьма. Или еще хуже - он влюбился в нее, а Алиеноре просто трещал о любви, как это любят делать молодые люди исключительно, чтобы поиграть в куртуазность, подчеркивающую их аристократическое происхождение. Разумеется, если ты рыцарь, то должен быть влюблен в прекрасную, причем, желательно, недоступную даму. А теперь этого идиота растерзают безродные саксы на потеху бестыжей девице!
Надо было срочно что-то предпринимать. Облачившись и вооружившись "волшебным мечом", как его любил называть Франсуа, она рванула к двери, но та оказалась крепко-накрепко заперта. Это вовсе вывело Алиенору из себя: нормально чтобы постояльцы закрывались изнутри на щеколду, но чтобы их снаружи, как пленников, чем-то там замуровывали… Ни в какие ворота не лезет!
Она долго колотила в дверь, руками и ногами, пока у нее не закружилась голова. Портить меч о всякую труху ей не хотелась, поэтому она закричала, как могла громко, призывая к ответу трактирщика. Очень не скоро тот зашаркал снаружи.
- И чего вы так неугомонны, раненый мессир? Вас велено не пускать, а утром за вами придет ваш старший друг.
- Да что же это такое?! – возмутилась Алиенора. – Он что, заплатил тебе, чтобы держать меня взаперти?
- Да. Заплатил. И еще заплатит, если вы, глупый мальчик, изволите потчевать, а не калечиться почем зря.
И с этими словами мерзавец ушел.
Побегав некоторое время по комнатушке и поставив себе пару синяков о тяжелую потухшую жаровню, запыхавшаяся Алиенора поплелась к окну. Факелы догорали, но на изгибе улицы она заметила уже знакомое ей явление – носилки, но не в светлых шелках и бархате, а закутанные в черные ткани. Она замерла, высунувшись из окна так, что едва не упала вниз. Когда носилки поравнялись с местом ее дислокации, девушка прыгнула, провалившись сквозь мягкую крышу и запутавшись в тряпках. О чем она думала? Ни о чем. Ею руководили только инстинкты и эмоции. Когда тут думать?
Из плена темного шелка ее высвободили чьи-то руки, и она оказалась лицом к лицу с той жуткой женщиной, которую видела иногда, засыпая. Алиенора приготовилась завопить, но мягкая ладонь совсем не нежно заткнула ей рот. Поняв, что нарушитель ее покоя угомонился хотя бы на время, странная дама отдернула руку.
- Итак, - сказала она звучным, голосом, в котором шумели поля, шелестели леса, звенела магия, ехидничала смерть и слышалось еще черте знает что, - ты тоже ищешь приключений?
- Я… - дальше лже Генрих ничего не смог произнести и замолчал, с откровенным страхом и интересом рассматривая спутницу.
Та была дивно хороша. Ее белоснежную кожу не тронул загар, возможно, оттого, что она не часто появлялась на солнце. Глаза у нее были синие, как у Люсьена, только темнее, а волосы золотистые, с рыжинкой. Тонкие черты лица неподвижно плыли в смене света и тени, и ничто не портило ее, даже то, что она была уже немолода, но ни одной морщинки не осквернило ее, а возраст угадывался по выражению глаз – горькому, жгуче-пронзительному, словно она как-то побывала в аду и навек осталась опаленной его пламенем.
- Думаю, нам с тобой по пути, Генрих. Ты очень удачно приземлился. Хорошо, что ты легкий, а то сломал бы плечи моим слугам.
- Кто вы?
- А ты не догадываешься?
Алиенора догадывалась. Эта дама напоминала ей девушку – тонкий нежный стебель, растерзанный у нее на глазах грубым прикосновением жестокости. К счастью, сама Алиенора тогда была ребенком, да и не видела толком ничего, но хорошо знала историю этой женщины до того момента, как за ней примчался юный дядя.
Прямо ей ничего не говорилось, да с ней вообще не общались, но мистическим образом Алиенора понимала, что ей лучше молчать и мириться с судьбой. И так они очень долго ехали по гаснувшему в затухавших факелах городу, потом выехали за ворота. Там совсем было темно, но дама что-то прошептала, и их носилки окружило мягкое сияние.
То, что эта мадам явно была ведьмой, девушка нисколько не сомневалась, поэтому была тише воды, ниже травы и едва дышала, даже боясь шелохнуться. Они направлялись в сторону замка с тонкими изящными башенками и круглыми окнами.
Замок был невысок, но хорошо защищался глубоким рвом. Когда они по опустившемуся перед ними мостику проникли за первое кольцо каменной стены, уже совсем стемнело. А дама практически вытолкнула ее из носилок, но тогда, когда они уже достигли донжона. Алиенора не могла точно сказать, было ли ее собственной волей потерять из виду свою жуткую спутницу, но как-то так вышло, что она одна прошла в донжон через широкий каменный проем, оскалившийся поднятой, будто бы в честь нее, массивной решеткой.
На первом этаже ее отеческого замка размещался колодец, здесь же его заменял громадный котел, под которым догорали дрова, если так можно назвать громадные сваленные в кучу обугленные деревья. Именно в их свете среди черных от копоти стен на грязном полу увидела она обнаженные и окровавленные, будто бы их драли когтями дикие звери, тела недавних англичан.
Среди них светленького сакса, единственного облаченного в мирную одежду, она не заметила. Имел ли здесь место турнир? Возможно, но, скорее, на потеху тем, кто зверски разделался в итоге и с победителями, и с побежденными.
Не в силах дальше выносить тошнотворный запах, несколько странный - не только трупный, но и еще такой, будто бы здесь недавно паслось стадо половозрелых козлов, Алиенора осторожно стала подниматься по винтовой лестнице, держась дрожащими руками за стену, потому что ее подташнивало, а ноги подкашивались. Она все четче слышала голоса.
Не соблюдая никакой осторожности, вновь во власти эмоций, она вступила в залу второго этажа, ярко освещенную, как пламенем огромного камина, с мраморной полкой, так и факелами, воткнутыми в стены. Посреди залы на козлах стоял большой стол, покрытый льняной скатертью в пятнах от вина, жира и дьявол знает чего еще. Впрочем, этот беспорядок и неопрятность не вызывали в девушке отвращения - она привыкла, что именно так и выглядит уютно накрытый к ужину стол. Здесь было много серебряной посуды, кубков, овальных блюд, вина и еды – несравненно больше, чем это требовалось троим сидевшим за столом мужчинам.
Один из них – здоровенный мужик в овчине, бородатый и длинноволосый, как раз обгрызал ногу кабанчика. Другой оказался светленьким саксом, бледным, с затравленными глазами, а третий…
Алиенора, уже вовсе ни о чем не думая, а испытывая только радость, вскричала:
- О, Франсуа! Так с тобой все в порядке!
Де Монтале попытался вскочить, но его тут же остановила измазанная жиром громадная рука бородатого… барона? Вряд ли. На человека при смерти он никак не походил, а больше всего на злобного Жака, виллана, которому раз плюнуть проткнуть сеньора вилами.
- О, нет! Генрих! Как ты сюда попал?!
- Раз попал, пусть присаживается. Так это твой дружок?
- Мы вместе направляемся к королю с важнейшим поручением, - обреченно пояснил Франсуа.
- Насколько важно твое поручение, будет решать Хозяйка. Может, она еще решит использовать тебя и твоего щенка для своих целей.
С этими словами бородач премерзко загоготал.
- Пусть мальчишка сядет, да отужинает с нами.
Лже Генрих сел поближе к Франсуа, но еда не шла в рот, а вот вина он отпил из кубка, которым пользовался его старший попутчик.
- Вот и славно, - крякнув, заметил бородач. - Я приготовил ей самых сладких птичек. Пусть сама решает, кто из вас аппетитнее.
Плохо соображая о чем говорит этот монстр, Алиенора посмотрела на Франсуа.
- Я же просил тебя не высовываться, - тоскливо упрекнул тот. – Теперь сюда пожалует Черная Дева, а что она делает с мужчинами, мстя им за искалеченную судьбу, тебе лучше было бы не знать, но что теперь делать, ума не приложу. И сразу тебя не убьют, увы. Здесь полно ненасытных чудовищ, равнодушных к женщинам и охочих… А, что теперь говорить. Лучше бы ты разбил себе голову, выбираясь из окна.
Но тут произошло еще одно необычное явление. В том же проеме, в который вошла онемевшая от ужаса Алиенора, появился… Ее дядя, собственной персоной. Его светлая бородка еще не успела отрасти, но позолотила щеки, а одет он был почти также воинственно, как Франсуа, когда выступал в поход (сейчас это было не актуально, почему-то ни кирасы, ни кольчуги на Франсуа больше не было, а только сиреневый, поношенный пурпуэн, да драные шелковые шоссы).
- Ты отпустишь их! – с порога заявил дядя, - а я оставляю себя в заложники. Клянусь всеми святыми, она согласится на такой обмен!
- А ты удивительно самонадеян. Хотя, пожалуй, что ты в ее вкусе, но решать ей.
- Нет, тебе! Если ты сейчас же их не отпустишь, я снесу тебе башку!
Люсьен выхватил меч, но бородач даже не шелохнулся, а только свистнул. Надо сказать, что зала была разделена толстыми кусками ткани, делившими ее на несколько комнат. Не прошло и пяти минут, как из-за грязных гобеленов выскочило человек девять и принялось сражаться с Люсьеном. Франсуа и Алиенора безнадежно и восхищенно смотрели, как он сражается, как отбивает атаки. Он ранил пару воинов, но что стоит один меч против пяти мячей и четырех копий? Алиенора не вступилась за дядю, только потому что ее грубо схватил за руку Франсуа, знавший, насколько бесполезен тут даже волшебный меч. Сам же он был безоружен. "Их здесь человек пятьдесят, тут только те, кто проснулся", - шепнул он на ухо лже Генриху. Вскоре Люсьен сидел за столом, прижатый к скамье сильными руками очень странных молодых людей. Они были высокими, длинноволосыми, облаченными в короткие кольчуги из под которых виднелись разноцветные, с зубчатым краем ткани, стройные ноги в обтягивающих чулках, да вычурные срамные гульфики. В ушах у тех двоих, которые, удовлетворенно улыбаясь и как-то чрезмерно жадно разглядывая Люсьена, придерживали его за плечи, были серьги. К тому же, Алиенора готова была поклясться: накрашены они были, как женщины, торгующие своим телом.
- А он, прав, Жозефф, он один стоит десятерых, - насмешливым, неприятно манерным тоном протянул один из них.
- Так отпустите их! – отчаянно вскричал Люсьен. – Я уверен, что она не будет гневаться на вас, я пожертвую ради нее, чем только она пожелает, а, увидев меня, она сама потеряет интерес к остальным. Неужели вам недовольно на сегодня развлечений? Просто пустите их!
В этом болезненном выкрике было столько убежденности, что странного вида мужчины стали переглядываться с бородачом.
- Я дам вам денег, много денег! – отчаянно продолжал Люсьен. – Вот…
Он сорвал с пальца кольцо, блеснувшее чистейшим золотом и кроваво подмигнувшее всей компании громадным рубином.
- А ведь ты почти убедил их, малыш Люсси, - вдруг послышался голос, от которого сердце Алиеноры бешено заколотилось, а в глазах запрыгали красные пятна.
В залу вошла та самая жуткая и прекрасная дама. Черная Дева, как теперь звали некогда славную добросердечную крестьянку Марию, такую же светлую, как ее имя.
- Но не думай, что я сделаю для тебя хотя бы одно исключение, хотя я рада видеть тебя, и, пожалуй, приму твою жертву в обмен на жизнь твоего приятеля и, скажем, племянника. Или кем он тебе приходится? Но мы оба хорошо знаем, что это славное дитя. В самом деле, я не позволю тронуть их и пальцем, но они мои пленники.
Пораженный Люсьен смотрел на нее во все глаза, и Алиенора не могла понять их выражения. Что там было? Разочарование? Горе? Страх? Ни одно из этих чувств, но что-то невыносимо болезненное.
