Часть 7. И смерть разлучит нас… Глава 17. ГалереяЧикаго, 2004 год
— Картина называется «И смерть разлучит нас». Кажется, что женщина на этой картине остается совершенно равнодушной к страданиям человека, упавшего рядом с ней на колени. На заднем плане мы видим темный тоннель, в тенях которого скрывается некая таящая угрозу фигура. Может показаться, что Аккерман пытается воссоздать некий момент из своего детства, связанный с изнасилованиями и страданиями. Обратите внимание на положение мужчины в этой картине. Он уязвим, слаб, беззащитен. Возможно, это то, как ощущал себя Аккерман в этот период, — воодушевленно вещал Ричард для меня и Мии.
Мия заинтересованно слушала. А я, дочитавшая записи деда и, наконец, добравшаяся до выставки Вальдеса, стояла и думала: интересно, хоть кто-то из искусствоведов, рассказывая о чувствах художника, пишущего ту или иную картину, подозревает, какую откровенную чушь он несет? Не знаю, где как, а на этой картине мы видим не ощущения Аккермана. Мы видим просто мертвую женщину и просто страдающего мужчину. Иду Скаликову и Густава Макферсона.
А еще я смотрела на полотно и не могла поверить, что Марк написал моего деда. Знал ли Гас об этом? Очень надеюсь, что если и знал, никогда ее не видел. Странно слышать из уст Ричарда о том, что Аккерман — непонятый, трагический герой, когда он просто больной ублюдок. Не удивительно, что его картины такие «живые». И убийца в моем деле — тоже больной ублюдок, который знает об Аккермане, не художнике, и восхищается этим подонком. Дедушка, я обязательно поймаю его. Для тебя. Обещаю!
— «Очищение духа», — тем временем Вальдес, и мы вслед за ним, перешел к следующей картине, которую я тоже знала. Не как художественное произведение. Как Аполину. Предпоследнюю убитую Марком проститутку. Безглазую женщину в развевающейся красной тряпке. — Впервые женщина в работе Аккермана выглядит соблазнительной. Она парит на холсте. Ветер раздувает ее красный плащ, и это контрастирует со спокойным задним планом. Красный — символ страсти и соблазна, превалирует на первом плане, но его окружают мрачные тона темно-фиолетового, серого и черного — цветов смерти. У женщины нет глаз. Возможно, это символизирует растущий гнев и смятение по отношению к женщинам, присутствующим в его жизни.
Скорее уж «фотографию» места преступления, сделанную на память, подумалось мне, когда на заднем плане в беспорядочных мазках я разглядела подобие очертания водяной мельницы и реки. Это же насколько нужно быть подонком, чтобы запечатлевать своих жертв сначала, как натурщиц, а потом в виде трупов? Вот и Владанну он нарисовал, не зная, что она выжила, не постеснявшись пририсовать рядом себя. Мне же сразу показалось, что картины в «Красном фонаре» написаны одним художником. Теперь, сначала бегло осмотрев полотна на выставке, а теперь вместе с Ричардом осматривая их внимательнее, я убедилась, что все они принадлежат кисти Марка Аккермана. Интересно, салон купил те картины или получил в подарок от благодарного клиента? Да и на следующем холсте обхватившая себя руками женщина в коротком платье, которое безжалостно треплет ветер, стоящая на фоне моста вполне может быть Франтишкой. Той самой, с которой для Густава Макферсона началось дело Перловского Потрошителя.
— «Мост над бурными водами». Женщина на первом плане выглядит встревоженной. Она смотрит прямо на нас и, кажется, не замечает бури, которая бушует вокруг нее. Огромное неспокойное небо, обычно символизирующее свободу и открытость, здесь выглядит довлеющим, тревожно нависает над пейзажем. Возможно, так Марк пытается выразить свои чувства к матери, — прокомментировал изображение Вальдес. И, очень может быть, он был прав, описывая отношения Аккермана с матерью, о которых я ничего не знала, но вряд ли стоило привязывать их к картине, где я не видела никаких аллегорий, только реальность.
— А это первая из картин пражского цикла. «Покинутая», — тем временем продолжал Ричард, перейдя к следующему полотну. — Справа мы видим лежащую женщину. Она пьяна и, скорее всего, не понимает, что вокруг происходит. В центре картины два глаза, пронзающие тьму. Они вызывают ужас. Мы знаем, что Аккерман подвергался насилию со стороны отца, и полагал, что его мать знала об этом, но оставалась в стороне, не пыталась его остановить. Именно это отражено в картине: женщина, которая, кажется, вовсе не намерена как-то реагировать на приближающуюся опасность.
И снова я была не согласна с Вальдесом, хотя кто-то вполне может обвинить меня в пристрастности и, наверное, будет прав. Улица на картине совсем не походила на улицу, несмотря на схематичный набросок домов с дверями и окнами. Мне она больше напомнила тоннель коллектора. А «два глаза» — освещающие подземные коммуникации фонари. И лежащее тело, будто вывалянное в грязи… Мне почему-то казалось, что именно так могла выглядеть Анежка, первая жертва. Не тогда, когда ее останки нашел дед. Сразу после убийства.
— Следующая картина называется «Улицы Праги», — не замечая моих сомнений, продолжал Ричард. — Аккерман провел в Праге всего несколько лет. Мы можем заметить постоянную тему: темный переулок. Посмотрите на эти цвета. Можно подумать, что стены избиты, покрыты синяками. Несомненно, впечатление от города у Аккермана сложилось самое отрицательное.
Удивительно, но на этот раз я была согласна с «экскурсоводом». Стены домов на картине, действительно, напоминали припухшую плоть, по которой кто-то как следует прошелся кулаками. Только вряд ли это отношение к городу, в котором психически нездоровому козлу удалось в полной мере реализовать свои извращенные желания. Скорее всего, это как раз таки выражение этих желаний — причинить боль тем, кто ходит по этим улицам, не имея защиты. Проституткам.
— Эта картина называется «Потревоженное убежище», — Вальдес перебазировался к очередному полотну, а меня будто током ударило. Именно эту надпись душегуб оставил на месте убийства Синтии Вудс. Я и до этого внимательно рассматривала картины, теперь же стала разглядывать их с особой пристальностью. — В конце двадцатых годов прошлого века Аккерман вслед за отцом, служившим послом, вернулся в Америку и обосновался в Чикаго. Она первая из его чикагской серии. Один из необычных аспектов картины: выбранная художником перспектива. Создается ощущение, что Аккерман — незваный гость в этой комнате. Что он почти прячется. Женщина на этой картине, кажется, пребывает в блаженном неведении и не замечает ни его присутствия, ни тьмы, которая окружает ее полное света убежище.
Она не замечает чьего-то присутствия, потому что мертва, хотелось сказать мне, но я вновь промолчала. Не знаю, насколько точно Марк изобразил место своего, я была в этом уверена, очередного убийства, но подражатель сделал это идеально. То, что я своими глазами видела в заброшенном доме, до мелочей соответствовало изображению: начиная от позы трупа и заканчивая свечами и занавеской. Увиденное подтверждало некоторые выводы, сделанные ранее, и позволяло сделать новые. Подражатель знал о темных делишках Аккермана, но либо ранее не видел его картин, либо не знал о роли моего деда в жизни художника. Потом он это узнал и, по-видимому, решил поиграть со мной, как Марк — с Густавом. Этим объясняется изменение почерка убийцы. Поэтому он начал оставлять мне подсказки.
— «Контрабандисты», — указал на следующее произведение Вальдес. — Вторая картина, написанная им в Чикаго. Чувствуется, что Марк ощущает себя здесь комфортно. Солнце восходит, прогоняя тьму. Обратите внимание на теплые тона оранжевого, желтого и красного. Возможно, Марк, наконец-то, нашел покой, и Чикаго стал для него домом.
Разглядывая пришвартованный к причалу кораблик, я вынужденно согласилась с Ричардом. Картина и вправду производила положительное впечатление. В ней не было ничего тревожного и угрожающего. Но я все равно не могла избавиться от сложившегося у меня, как сказал бы Вальдес, довлеющего, образа Аккермана. Картины в «Фонаре» тоже не все были мрачно-угнетающими. Дремлющая девушка, например. Может быть, Аккерман, действительно, почувствовал себя в Чикаго комфортно. Потому что понял, что сможет здесь продолжать творить мерзости.
Но если вы думаете, что я поколебалась в своей уверенности, что Марк Аккерман — безжалостный убийца и больной подонок, вы ошибаетесь. Уже следующая картина вернула все на круги своя.
— «Прощенная грешница», — указал Вальдес на картину, изображающую обнаженную женщину, странно изогнувшуюся на красном полотне у ног молитвенно сложившего руки ангела. Смерть Стефани Уолленс во всей ее «красе», с лужей красной краски вместо подстилки и без статуи ангела. — Нет сомнения, что изображенная здесь женщина находится в уязвимом, подчиненном положении. Она сжалась. Она словно просит, чтобы ее простили. Возможно, это представление Аккермана о том, как его мать должна была молить сына о прощении за то, что не сумела защитить.
Я покачала головой, снова имея возможность сравнить картинку и реальное место преступления. Мольба о прощении? Может быть. Но скорее всего мольба о пощаде. Странная тяга у Марка к ангелам. Эта неизвестная мне девушка, Анника Витти в пражском парке. И талантливая сволочь-подражатель, который на этот раз, как правильно я выразилась в разговоре с Клэр, ткнул меня носом в живопись. Других причин рассовывать по банкам из-под краски вырезанные внутренние органы я не видела. Эта сука играет со мной, как Марк — с дедом. Только вместо колец использует картины. Намекает, что следующее убийство повторит еще одну из них? Возможно, следующую, написанную в Чикаго? Но если я думала, что судьба, наконец-то, сделала мне подарок — возможность предугадать следующий шаг убийцы, я жестко обломалась. Картины из чикагской серии в галерее закончились.
— Эта картина называется «Доктор Хайд». Первая работа лос-анджелесского периода, — «приземлил» меня Ричард. — Мы знаем, что в тридцатых годах отец Марка стал губернатором в Калифорнии. В это же время Аккермана поместили в психиатрическую клинику, где он все равно продолжил писать. Человек на этой картине символизирует собой психиатра, лечившего Марка. Это карикатурное изображение бесчестного человека, чьи глаза скрыты за толстыми стеклами очков. В картине чувствуется оттенок снисходительности. Взгляните на его улыбку. Это лицо деревенского дурачка. Очевидно, что к этому человеку Марк не испытывал ни уважения, ни интереса.
— Что не удивительно, — на этот раз я не сдержалась и высказалась, заслужив покровительственную улыбку Ричарда. Не знаю, о чем подумал он. Жуткий мужик в очках и с улыбкой-оскалом вязался разве, что со страхом, а не с уважением и интересом. Я же имела в виду то, что нашедшая «героя» награда — психушка, которая по нему не просто плакала, а ревмя ревела — вряд ли понравилась Аккерману. Представляю, как он бесился. И как бы мне хотелось, чтобы следующее полотно, изображающее заточенного в камеру изуродованного мужчину со шрамом на лбу и в смирительной рубашке, являлось не портретом одного из пациентов клиники, а автопортретом самого художника. Впрочем, отчасти так и было. Если не лицом, то душой Марк Аккерман был именно такой урод. Но картина называлась «Безумный», что тоже точно характеризовало автора.
— Человек вполне буквально лишен разума. Обратите внимание на швы на его лбу. Ему, судя по всему, сделали лоботомию. Это воплощение худшего кошмара Марка. Тюрьма для тела и души. Хотя человек стоит в углу, где его окружает тьма, из открытого окна на сцену льется свет. С жестокой иронией показано, что герой не видит этой дороги к свободе и остается узником, — поведал Вальдес, после чего переместился дальше. — Следующая картина называется «Ученик». Название работы подразумевает, что Марк связан с изображенным на ней человеком. Хотя Аккерман оказался в положении узника, он сумел вырваться на свободу через своего ученика, на которого символично льется свет. Он использует этого человека, чтобы вырваться из своей тюрьмы.
Получив подтверждение очередному своему предположению, я внимательно изучила изображенного на картине человека, видя только один способ, как Аккерман мог «вырваться на свободу» через «ученика» — рассказав ему о себе правду, тем самым подвигнув продолжить дело «учителя». Но бездушная маска вместо лица, не имеющая ничего общего с человеческими чертами, ничем мне не помогла. Только тем, что раз у Марка один раз нашелся последователь, что мешает ему появиться и еще раз? Наверное, следует покопаться в полицейских архивах. Вдруг там отыщется информация по этому «ученику» из Лос-Анджелеса. Или по другим чикагским убийствам. Вряд ли Аккерман удовлетворился двумя жертвами.
— Последняя картина в экспозиции — «Беатрис», — в качестве финального акцента Ричард выбрал еще одну «светлую» картину Марка, заставляющую поверить, что хоть к кому-то он был способен испытывать искреннюю симпатию. Или процедуры возымели действие, и Аккерман хоть на время, вряд ли навсегда, стал нормальным человеком. — Женщина на этой картине — медицинская сестра — кажется, символизирует для Марка его идеал женщины. Возможно, она им и являлась. Внимательная, любящая, соблазнительная, она окружена тонами белого, как ангел. Цвет кожи у нее насыщен и полон жизни, что делает картину непохожей на его ранние работы. Это все, — закончил Вальдес и направился в офис.
Мия осталась рассматривать картины, а я последовала за Ричардом, чтобы, прежде чем отправиться на поиски в другое место, убедиться, что нашла все возможное здесь:
— У тебя есть еще какая-нибудь информация о Марке Аккермане?
— Все, что у меня есть, это книга, которую выпустил факультет изящных искусств, — ответил Вальдес. — Она лежит на стенде в центре экспозиции. Откуда вдруг такой интерес?
— Это имеет отношение к моему делу, — пояснила я. Ричард все равно, в некотором роде, был в курсе. — Убийца оставил на месте двух преступлений послания. Надписи «Потревоженное убежище» и «Прощенная грешница». До сих пор я не знала, что они значат.
— Ты хочешь сказать, что убийца знает о Марке Аккермане? — Ричард задумался. — Маловероятно… Аккерман совсем неизвестен здесь. Он впервые будет представлен публике.
— Поэтому тебе придется дать мне полный список тех, кто продал вам картины, и список людей с факультета изящных искусств, причастных к этому проекту. Можешь это сделать? — попросила, а скорее потребовала я.
— Да, конечно, — охотно согласился Вальдес. — Но на это потребуется время. Я займусь списком прямо сейчас, и как только он будет готов, я тебе позвоню.
Поблагодарив Ричарда, я отправилась знакомиться с материалами книги об Аккермане в поисках «чикагского следа». Увы, несмотря на то, что в книге были представлены те картины, которые не удалось купить, чтобы выставить в галерее, написанных в Чикаго среди них не было. Несколько зарисовок из Йемена, пейзажи и женщины в чадрах. Еще одна, на удивление, симпатичная, пражская улочка. И продолжение «Репортажа из психушки»: портреты пациентов и врачей с гротескными непрорисованными лицами.
Что ж, какая бы замечательная экскурсия у Ричарда не получилась, тут все, что могла, я узнала. Может, найду что-то новенькое в компьютерах конторы?
