Глава 18В тот день, когда было назначено Второе Испытание, Элизабет бессовестно проспала. То, что она проснулась позже всех, было понятно по четырем заправленным кроватям в комнате. Девочки были уже на завтраке. Элизабет быстро села.
«Если я пропустила завтрак, может, и испытание уже началось?»
Спустя пять минут, с наспех сделанным хвостом и едва умывшись, она как сумасшедшая неслась вниз по лестницам, перепрыгивая ступеньки-ловушки.
Завтрак, похоже, только начался – студенты оживленно болтали и едва приступили к трапезе. Тяжело выдохнув, Элизабет опустилась за стол Рейвенкло и залпом осушила стакан тыквенного сока. Зря бежала. Никого из девочек не было. Она чувствовала, как челка на лбу стала мокрой.
Взгляд ее быстро нашел Седрика за столом Хаффлпафф. Он общался с однокурсниками и в целом выглядел хорошо. Эрни подбадривающе похлопал его по плечу. На всех хаффлпаффовцах красовались значки «Поттер-Вонючка» с прошлого испытания. Хотя в этот раз подобные выпады казались неуместными. Гарри тоже рисковал жизнью с драконом на первом задании и заслуживал лучшего отношения к себе.
– Ты что, научилась аппарировать? – услышала она голос позади себя.
Дора садилась рядом с ней за стол. Кира, Мариетта и Аннет последовали ее примеру.
– Да ты, похоже, бежала, – окинула ее взглядом Кира, – и поэтому оказалась здесь раньше нас. Как мы тебя пропустили в коридоре?
– Не могу ни в чем винить Лиззи, – покачала головой Дора, откусывая тост с джемом, – иногда я тоже так сильно хочу позавтракать, что еле сдерживаюсь, чтобы не побежать.
Лизз только хихикнула в ответ. Но тут же нахмурилась.
– А где Чжоу?
– Мы думали, встретим ее здесь, – удивленно ответила Аннет. – А встретили тебя.
– Так она что, так и не пришла ночевать?
Элизабет вспомнила, как вчера вечером, когда она возвращалась с консультации Бинса, наткнулась на Чжоу в коридоре. С унылым видом та поднималась по лестнице, ведущей из подземелий, держа в руках какой-то пергамент.
Только что закончился ужин, коридор был полон студентами, все спешили по гостиным, обсуждая завтрашнее испытание. Но Чжоу не обращала ни на кого внимания. Ее взгляд был прикован к листку в руке. На нем мелким почерком Снейпа была выведена дата и время наказания.
– Лиззи! – Чжоу все-таки увидела ее, и Элизабет поборола желание отвернуться и немедленно пойти дальше.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
– Консультация у Бинса, сдала свой черновик курсовой.
Чжоу понимающе кивнула:
– Тяжелый вечер, да?
– Ага, Бинс всегда говорит больше, чем я могу слушать. А что у тебя?
– Отработки у Снейпа, – Чжоу уныло помахала листком в воздухе.
– Тебя-то за что? – покосилась в ее сторону Лиззи.
– За котел, – мрачно поджала губы Чжоу, – я плохо вымыла котел. Это он так сказал, но на самом деле я нормально его вымыла! Мне надоели его постоянные придирки! Уже четвертый раз за семестр! Сколько можно, блин… Старая летучая мышь! – буркнула она.
– Кхм… – они чуть ли не подпрыгнули – на ступеньках стояла профессор Макгонагалл. Она возникла в толпе студентов буквально из ниоткуда и теперь возвышалась над ними.
– Профессор…
– Надеюсь, речь сейчас шла не о профессоре Снейпе, – ее взгляд изучал студенток Рейвенкло поверх очков. – А если о нем, я сделаю вид, что этого не слышала. И тем не менее, постарайтесь уважительнее относиться к преподавательскому составу.
Девчонки активно закивали. Вот уж к кому и хотелось относиться уважительно, так это к Макгонагалл.
– Мисс Чанг, – посмотрела на нее профессор, поджав тонкие губы, – разве профессор Флитвик не просил вас к нему прийти после ужина?
– Я не была на ужине из-за отработки, профессор.
– Ну что ж, советую поторопиться, это очень важно.
Чжоу выглядела растерянной.
– Сходить с тобой? – предложила Лизз нехотя, надеясь, что Чжоу все-таки откажется.
– Думаю, мисс Чанг справится сама. Я ее провожу.
Чжоу заправила прядку за ухо:
– Все хорошо, Лиззи, встретимся в гостиной.
Лизз поднималась в гостиную, размышляя, что же могло стрястись. А когда она ложилась спать, Чжоу все еще не было. И вот, теперь ее кровать на утро так и осталась не расправленной, что говорило о том, что Чжоу вообще не ночевала в комнате.
– Может, они всю ночь гуляли с Седриком? – высказала свою догадку Мариетта, когда Элизабет вкратце рассказала им о вчерашних событиях.
– Точно, – кивнула Дора, – наверняка они были вместе. Ему нужна ее поддержка перед испытанием.
Лизз оглядывала девчонок и не понимала, почему они так спокойны. Выходит, что она больше всех переживает за Чжоу? И тут ее осенило, и Лизз даже выронила вилку. Встала из-за стола, не доев завтрак.
Девочки что-то спросили у нее, но она, схватив два яблока, кинулась к Седрику через весь зал. Он удивленно смотрел на нее снизу вверх с застывшей в руках вилкой.
– Лиззи?
– Это Чжоу, Сед! Они забрали Чжоу.
* * *
Снаружи было морозно и солнечно. Лизз с Седриком шли вдоль озера. И Элизабет с ужасом смотрела на его идеально гладкую серую поверхность. У нее просто в голове не укладывалось. Где-то там, на дне озера, сейчас Чжоу. Элизабет не то, что не завидовала, а даже сочувствовала ей. Никто, пожалуй, не хотел бы оказаться на ее месте.
Седрика еле заметно трясло, то ли от холода, то ли от нервов. Они стояли у пирса, простирающегося над гладью озера, и хрустели яблоками, захваченными Лизз с завтрака, всматриваясь в туманную пелену, повисшую над мутной водой. Вдалеке, на краю пирса, был стол судей, покрытый золотой парчой – пока пустой, но уже приготовленный к судейству. Также как и полупустые трибуны на противоположном берегу. Некоторые студенты, закончив завтрак, уже занимали лучшие места. Испытание было назначено на девять. Значит, в запасе было еще около получаса.
Элизабет доела яблоко и кинула огрызок в воду, наблюдая, как он нарушил спокойствие водной поверхности ровными кругами.
– Ты точно тренировался с заклинанием?
– Ага, – Седрик сосредоточено смотрел на трибуны, стараясь не выказывать волнения. – Вчера в ванной старост. Пузырь продержался почти час.
Только вчера? Один вечер тренировок? Лизз еле удержалась, чтобы не запричитать вслух, но сдержала панику.
– Хорошо, – деловито произнесла она. – Вот, держи…
– Что это?
Седрик с недоумением смотрел на протянутый ему предмет. Маленький ножик для масла.
– Взяла с завтрака, – пояснила Лизз. – Думаю, под водой может быть опасно, и он пригодится.
– Не представляю, как меня спасет нож для масла. Только если я встречу под водой огромный бутерброд, который захочет меня сожрать.
– Вряд ли, ты слишком костлявый и совершенно неаппетитный, и вообще, не будь занудой, – Элизабет вытащила палочку и прошептала заклинание, и ножик для масла трансформировался в складной, – так-то лучше. Кстати, он очень острый, осторожно.
– Ты никогда не перестанешь меня удивлять.
Пряча ножик в карман, Седрик посмотрел куда-то за ее спину. Глаза его стали такого же стального оттенка, как гладь воды.
– Началось.
За столом судей начали появляться волшебники – Фадж, Дамблдор, Шульман. Рита Скиттер и ее папарацци стояли рядом во всеоружии. А также к столу уже подходили Чемпионы: пока только Делакур и Крум. Оба сосредоточенные, словно пугающие соперников своей серьезностью.
Элизабет почувствовала, как внутренне подобрался Седрик.
– Удачи, – улыбнулась она. И удивленно пискнула, когда Седрик сгреб ее в охапку и прижал к себе в неясном порыве.
– Спасибо за все, Лиззи.
– Все будет хорошо, – она похлопала его по спине, стараясь не думать о том, как близко друг к другу они сейчас находятся.
Проводив Седрика, она заняла место на верхних рядах. На трибунах было ветрено и очень многолюдно.
Девочки сидели рядом, уже откуда-то зная, что Седрик должен вытащить Чжоу. И теперь они активно это обсуждали, сходясь в одном: это было безумно романтично, и каждая девушка хотела бы, чтобы парень рисковал жизнью, чтобы ее спасти. Братья Уизли ходили по рядам, продавали свои магические безделушки и собирали ставки.
На ряду сзади Элизабет увидела Бена, он был далеко, через несколько сидений от нее, но ей казалось или хотелось верить, что он иногда посматривает в ее сторону; она сама не повернула к нему головы.
После Хогсмида они не разговаривали, а случайно встречаясь с ней взглядом в гостиной, Бен быстро отворачивался. Из-за Турнира Лизз совсем забыла о Бене и теперь вдруг почувствовала старый укол проснувшейся совести.
– Ставлю на Седрика, – отвлек ее голос Доры, – что он придет первым.
– А как же Крум? – спросила Мариетта. Она активно жевала разноцветные пастилки, которые купила у Уизли. На взгляд Элизабет, увлекаться подобными закусками было опасно.
– Кстати, а кого будет спасать Крум?
– И гоблину ясно – Гермиону Грейнджер, гораздо интереснее, кого будет спасать Гарри Поттер…
Громкий голос Людо Шульмана, усиленный магией в десятки раз, положил конец всем обсуждениям. Лизз и глазом моргнуть не успела, как Чемпионы уже были готовы к прыжку. Флер нервно сжимала пальцы, Крум еще больше нахмурился (хотя куда уж больше?), у Поттера проступил нездоровый пунцовый румянец на лице. Сердце сжалось. Она успела послать Седрику согревающее заклятье, жалея, что не догадалась сделать этого раньше, и теперь не знала, достигло ли оно Седрика.
Староста Хаффлпафф, наоборот, весь подобрался, как зверь перед прыжком. И надо признать, он нравился ей таким – он был прирожденным спортсменом, видя лишь цель, он превращался в одно стремительное действие, чтобы ее достигнуть. Такие сравнения приходили к ней и когда он играл в квиддич; хоть она и не любила эту игру, но смотреть на Седрика ей нравилось. В такие моменты в нем проявлялась его истинная красота.
Пока эта чушь вертелась у нее голове, прозвучал звуковой сигнал, и Чемпионы прыгнули в воду, оставив за собой шлейф брызг. Девочки рядом с ней еле слышно ахнули.
Лазар, сидящий рядом с Кирой, что-то сказал ей на ухо, и Кира закивала. Интересно, за кого они болели – за Седрика или Крума?
Но очень скоро все обсуждения после прыжка утихли, и наступила зловещая тишина. Лизз пробрал ужас. Как будто все умерло. Она даже не могла дышать. Безумная мысль стрелой пронеслась в голове: а вдруг Седрик не вернется? Вдруг заклинание не сработает, и она его потеряет? И последним, что она сказала, было, что он совсем неаппетитный…
Она нервно поерзала на месте. И огляделась: на лицах студентов вокруг читался только спортивный интерес. Первые секунды напряжения прошли, и все расслабились. Они воспринимали это как игру! Ей хотелось встряхнуть сидящую рядом Дору – они же в опасности! Разве не понятно?! Это же ваша подруга! Чжоу там по-настоящему…
Элизабет зажмурилась, мечтая, чтобы все поскорее кончилось, и тут трибуны взорвались криками. Она распахнула глаза: из воды показалась голова Седрика.
И дикая радость захлестнула ее. Значит, заклинание сработало! Он справился! Он плыл медленно, держа одной рукой Чжоу, которая отсюда сверху казалась тряпичной куклой. Люди свистели, махали, кричали «Седрик-Чемпион» и хлопали так громко, что можно было оглохнуть.
Дора и Кира с визгами подскочили и начали обниматься, прыгая на месте. Элизабет могла только улыбаться: онемевшее от напряжения тело начало приходить в себя.
За Седриком над водой показалась Флер Делакур, но почему-то одна, и Шармбатон, сидящий на трибуне сбоку, зааплодировал ей; следом вынырнул Виктор Крум. В его ноше Лизз с трудом узнала Гермиону Грейнджер. Последним выплыл Гарри Поттер, но кого он вытаскивал из воды, Элизабет уже не видела. Она неслась вниз по трибунам, натыкаясь на людей, к Седрику и Чжоу.
И спустившись со скоростью света, вдруг замерла, наблюдая за другом детства со стороны. Вокруг него толпились люди, мадам Помфри укутывала их с Чжоу сухими полотенцами, Скиттер пыталась задавать вопросы, но они вовсе ее не замечали.
– Седрик! Как ты? С тобой все в порядке? – Чжоу сидела рядом с Седриком, с неподдельным волнением его оглядывая. Зубы ее стучали от холода.
– Все хорошо, все хорошо… – Седрик тряхнул головой, пытаясь убрать налипшую на лоб мокрую челку. Вода дорожками стекала по его лицу.
– Я так волновалась! – воскликнула Чжоу, улыбаясь сквозь слезы, и бросилась к Седрику, а он крепко прижал ее к себе.
Оба мокрые до нитки, они тряслись с накинутыми поверх полотенцами и улыбались. Словно бы эти двое только что спаслись из катастрофы и были счастливы, что выжили и, главное, что пережили это вместе.
Элизабет непроизвольно попятилась назад, прочь от них, пока не уперлась спиной в одну из нижних трибун. Да так и замерла. Она чувствовала себя до отвращения лишней.
Пресса, фото, музыка, поздравления. Мадам Помфри, остальные Чемпионы. Кажется, Флер Делакур плакала, ее мантия была порвана. Рядом с ней стояла бледная светловолосая девочка и пыталась успокоить шармбатонку. Крум с полотенцем на плечах склонился над Гермионой Грейнджер. Седрик выглядел, как настоящий Чемпион в вспышках фотоаппаратов. И как обычно улыбающаяся Чжоу: розоватый румянец на лице, сияющие глаза и небрежно свисающие мокрые волосы делали ее потрясающе красивой. Седрик и Чжоу запрыгали от радости, когда объявили результаты. В их жилах теперь кипела энергия, адреналин пришел на смену прошлому страху. И в этот момент Лиззи ощутила нечто сродни разочарованию. Не потому, что Седрик выиграл. Ей просто хотелось разделить с ним победу. Вся ее помощь Седрику перед испытанием, вся ее дружеская поддержка были им забыты! А что сделала Чжоу? Почему это она стоит рядом с ним? Почему ее лицо попадет на полосы газет? Всего лишь потому, что Седрик ее любит?
Ты несправедлива – шепнул внутренний голос – Чжоу была мужественна, не каждый согласится пробыть столько часов в воде. Лизз отмахнулась – я знаю, знаю! Но все равно внутри был горький осадок.
Она смотрела на них, таких счастливых, таких красивых, и не могла оторваться. Если до этого момента у нее и были какие-то сомнения на счет их отношений, были надежды, что эти двое расстанутся, поняв, как ненадежны их чувства, то теперь все встало на свои места. Паззл сошелся и замкнулся. И в этот закрытый мир, созданный лишь для них двоих, никому уже нельзя было проникнуть – даже подругам детства. Да и не было уже никакого детства – оно отошло на задний план и маячило где-то вдалеке сладким воспоминанием вместе с ее иллюзиями. Перед ней была реальная взрослая жизнь. Новая жизнь Седрика без нее. И ее жизнь без Седрика.
Лизз сглотнула. Мысль, которая пришла к ней после этого, заставила ее ухватиться за перила трибуны позади нее.
«Я ему не пара…»
Почему она раньше никогда об этом не думала? Ему нужен кто-то такой, как Чжоу. Все любят Чжоу Чанг: она капитан квиддичной команды и популярная девушка. Она, как и Седрик, изначально была рождена для успеха и побед. А у нее, Элизабет, этого нет. И даже если бы Лиззи Томпсон начала встречаться с Седриком Диггори, со временем им стало бы понятно, что они не подходят друг другу, но тогда им было бы в миллион раз тяжелее это признать. Поначалу пытаясь как-то жить с этим и продолжая общаться, потом они бы оба поняли, что Лизз тянет его назад: ей не нравится быть на людях, выставляться напоказ, быть гордостью школы... Да что говорить, она даже была против Турнира. Чжоу другое дело.
Элизабет почувствовала, как по спине заструился холодный пот, ее прошиб озноб.
«Мне надо отпустить Седрика. Отпустить в его новую жизнь».
Эта мысль была такой очевидной и такой невыносимой. Почему она раньше не думала об этом? Просто отпустить… И не мучить себя. И не будет больше никаких переживаний. Чжоу с Седриком будут жить своей жизнью, а она, наконец, займется собой. Они выросли. И изменились. И сейчас прощание со своими иллюзиями, по сути, было прощанием с детством.
Она отстраненно смотрела, как Седрик и Чжоу вместе с остальными чемпионами двинулись в сторону замка. Рука Седрика привычным жестом прижимала к себе Чжоу, и это смотрелось на удивление гармонично. Они прошли мимо трибун, где в тени стояла Элизабет, и не заметили ее.
Но, удивительно, теперь это даже не задевало. Она была всего лишь наблюдателем. И на сердце было спокойно.
Элизабет выпрямилась. В конце концов, подумала она, глядя им вслед, у них целая жизнь впереди. Лет через пять они вырастут и смогут спокойно поговорить. Лизз тоже начнет с кем-то встречаться, приедет к Седрику, и они вместе посмеются над своим переходным возрастом. Да что там через пять лет! Хотя бы закончить этот жуткий год, а потом лето, все утрясется, и уже в сентябре они смогут снова общаться. Может, тогда Лизз найдет себе кого-то, они будут ходить на двойные свидания, как мечтала Чжоу.
Элизабет сжала влажные ладони в кулаки. Все это к лучшему.
– Лиззи, вот ты где! От кого ты прячешься? – Мариетта и Дора, улыбающиеся и доставшие откуда-то небольшой флажок Хаффлпафф в честь победы Седрика (у братьев Уизли, не иначе) стояли недалеко от нее.
– А?
– Мы тебя потеряли. Кого ты здесь ждешь?
Элизабет вдруг осознала, что все уже расходились: студенты почти освободили трибуны, испытание закончилось. Шульман, Крауч и Дамблдор еще что-то обсуждали у судейского стола, но ни чемпионов, ни репортеров там не было.
– Я… я собралась поздравить Седрика и не нашла, – соврала Лизз, голос был ее немного хриплым, она откашлялась.
– Пойдемте скорее, надо успеть к началу веселья! – поторопила их Кира. И пояснила для Лиззи: – Седрик устраивает вечеринку в гостиной Хаффлпафф сегодня.
– Я так рада, что Седрик выиграл! – Дора широко улыбалась, шагая размашистыми шагами к замку; Лизз нехотя подстроилась под них с Кирой и пошла рядом. – Чжоу, наверное, на седьмом небе от счастья. Представляю, как она натерпелась сегодня!
– Кстати, Седрик и Чжоу искали тебя, – обернулась Кира к Лизз. – Седрик просил передать, что будет ждать тебя на вечеринке. И, кажется, Бена он тоже пригласил.
Элизабет представила эту картину. Бен Бредли, довольные Седрик и Чжоу, веселящиеся сокурсники. У нее просто не хватило бы сил быть с ними весь вечер и улыбаться, как ни в чем не бывало. Даже если Седрик ждет ее поздравлений. Будет куда лучше им поговорить наедине. Внезапно пришедшая к ней мысль заставила остановиться.
Она знает, куда ей стоит отправиться.
– Вы идите, я вас догоню.
– Но куда ты? – и Дора и Кира выглядели удивленными.
– В совятню. Я вспомнила, нужно написать кое-кому.
И зашагала в другую сторону.
* * *
...Лучи солнца льются сквозь окно. И от этого на полу появляются большие теплые квадраты света. В них очень уютно лежать, растянувшись перед горой нетронутых учебников. Солнце светит так, как будто лето в самом разгаре, хотя на календаре последняя неделя августа. И от этого тепла и неги нападает безделье. И желание забыть о том, что уже через неделю ей и Седрику нужно в школу. И что ее ждет уже четвертый курс в Хогвартсе, а Седрика – пятый и С.О.В. в конце года.
Но даже осознание этого не может заставить ее открыть фолиант и начать готовиться к семестру. Солнце заливает все жидким светом. И Элизабет смотрит на него сквозь ресницы, развлекаясь тем, как играют радужные лучи. Даже волосы у Седрика кажутся не светлыми, а слегка рыжими от них.
– Что? – усмехается он, когда видит, что Элизабет на него смотрит.
– Ничего, – качает она головой и пожимает плечами. – Просто. Не хочу ничего читать.
– Давай, мисс маленькая Нехочуха, тебе осталось всего-то одно эссе по Чарам.
– Сначала это будет эссе, потом пара никому не известных томов по Истории магии, потом еще что-нибудь, затерявшееся на полке, и я превращусь в ботаника и умру одинокой занудной бабулькой.
– Ничего, я не дам тебе скучать: я решил, что в старости буду занудным дедулькой, – произносит Седрик, не отрываясь от изучения пергамента. Элизабет не понимает, как он может сосредоточиться на учебе в такую хорошую погоду.
– То еще сочетание, – бормочет она. – Два занудных старика. Остается теперь разжиться десятком орущих кошек.
Лизз тянется к тарелке, которая стоит здесь же, рядом с ними, на полу. На дне еще осталось немного печенья. Мама Седрика готовит просто изумительно. М-ммм… Лизз зажмуривается от удовольствия. Печенье просто растворяется во рту, оставляя привкус корицы, имбиря и чего-то еще – сладкого и приятного, чего-то забытого, из детства.
– Ты же сама меня уговорила выделить весь день на просиживание за учебниками и подготовиться по-человечески, – прерывает ее трапезу Седрик.
– Я была глупой, – сокрушенно признается Лизз, еле говоря из-за набитого печеньем рта. – Теперь я сама себя бы не поддержала. Чары – это слишком: столько заклинаний, что они просто путаются у меня в голове. А ты на чем застрял?
– На подробностях того, как лучше резать лягушачьи лапки для заживляющего зелья – вдоль или поперек. Жуть как интересно.
– Зато Снейп от этого пришел бы в экстаз.
Стряхнув крошки, Элизабет сладко потягивается. Солнечное пятно от окна как раз достигло места на полу, где она сидит, и теперь приятно пригревает. Словно кошка, Лизз прищуривается, наслаждаясь жизнью.
Чердак в доме Диггори всегда приводил ее в восторг: в первую очередь, бесподобно уютной косой крышей с огромными окнами по обеим сторонам. В жаркие летние дни, как сегодня, сквозь эти окна солнце буквально заливало небольшое помещение. А в морозные ясные ночи можно было валяться на полу и смотреть на звезды, что они часто делали, когда Лизз ночевала у Седрика, еще до того, как пошла в Хогвартс. А потом, когда он приезжал домой на Рождество, они забирались на этот чердак, украшали окна волшебными гирляндами так, что блики танцевали на стенах. И здесь, подальше от шумного веселья, Седрик рассказывал, что произошло за полгода в школе, хотя писал ей каждую неделю.
– Ну ладно, – прерывает ее мысли Седрик, – раз ты решила сделать перерыв, можешь помочь мне.
Лизз уже начинает квасить недовольную мину, но он поднимает руку:
– В этом году мы сдаем С.О.В., родители настаивают, чтобы я уже сейчас задумывался о будущей профессии, Ж.А.Б.А. тоже не за горами. Так что…
Он протягивает ей кусок пергамента с неровными мальчишескими закорючками.
– Вот пара идей, я их записал.
Элизабет приходится внимательно изучить список. Спустя минуту она с удивлением смотрит на Седрика:
– Министр магии под номером один? Это скучно.
Но Седрик делает вид, что ее слова его не удивили.
– Сед, ну подумай! – настаивает Лизз, и даже поднимается и садится напротив него, скрестив ноги. – Твой отец работает в Министерстве. Ты просто придешь туда и будешь заниматься тем же самым, на всем готовеньком. Разве тебе не хотелось бы попробовать себя в чем-то новом? В чем-то, что ты выберешь сам и решишь всего добиться самостоятельно?
– По твоим словам, я должен уйти из дома и начать карьеру без гроша на улице?
Лизз улыбается:
– Не драматизируй, хотя это отличный сюжет для мемуаров. Прости, но я это вычеркну. Спорт?
– Ну да… – протягивает Седрик с подозрением. Кажется, он уже пожалел, что вообще доверил ей выбор. – Чем тебе не нравится спорт? Я играю в квиддич.
– Квиддич, ну это же несерьезно…
– Конечно, серьезно! Его любят по всему миру, и я могу стать популярным.
– Ну да, можешь, – нехотя соглашается она, – если не хочешь обременять себя интеллектуальной деятельностью, на которую вполне способен. Станешь известным и будешь шевелить мускулами, вместо того, чтобы шевелить мозгами.
Седрик отламывает кусочек печенья из тарелки и кидает в Лизз.
– Ты смеешься надо мной!
– Нет, не смеюсь, – примиряющее поднимает она руки, – ни над тобой, ни над твоими мускулами.
– Ладно-ладно. – Седрик поднимает на нее насупленный взгляд. – Ты не любишь квиддич.
Лизз опускает глаза на листок:
– Аврор? Или лекарь? Это уже лучше. Помогать людям очень благородно.
Но Седрик забирает у нее пергамент.
– И кому я доверился! Ты просто безнадежная идеалистка.
– Мама бы обрадовалась, услышав тебя: хоть кто-то считает так же, как она, – улыбается Лизз, но Седрик успевает прочесть за ее иронией то, что ее беспокоит.
– Вы по-прежнему не ладите?
– Не знаю, часто ей все не нравится, поэтому я поскорее хочу в Хогвартс.
Элизабет снова ложится на ковер. Скоро они снова окажутся в школе. Будут сидеть на их окне и болтать, как сейчас на этом старом чердаке. Каникулы пролетели так быстро…
– Будешь? – Седрик протягивает ей последнее печенье, но она отказывается. Ей просто лень подниматься, хотя печенье было изумительным. Похоже, Седрик тоже так думает: весь подбородок у него в крошках.
– Ну ты и чушка!
Лизз не раздумывая тянется к нему, чтобы их стряхнуть. Смотреть на такое выше ее сил. Но когда она проводит по его лицу, неожиданно что-то начинает трепетать в ней. Кожа Седрика уже не гладкая по-мальчишески, на ней ощущается легкий пушок, грозящий перерасти в настоящую бороду. Но из-за того, что его волосы светлые, это практически незаметно.
Лизз растерянно убирает руку.
– Седрик? А ты уже целовался? – вопрос срывается раньше, чем она его обдумала.
– Что?
Лизз невозмутимо смотрит в ответ. Седрик нормально относился к подобного рода вопросам. И потом, они же друзья. Он и раньше рассказывал ей о том, что ходил на свидания. Что здесь такого? Они постоянно обсуждали романтические подробности. Она знала, что Лаванда забрасывает его записочками, и что у него была пара свиданий с Клариссой Кросс. Но что-то в ней говорит, что она хочет знать больше.
– Расскажи мне.
У Седрика появляется морщинка недопонимания между бровей.
– Ты же знаешь. Я тебе рассказывал.
Лизз отодвигает тарелку и падает на ковер в солнечный свет.
– Хочу подробнее.
– На третьем курсе с Клариссой.
– Как это было? – поднимается она на локте.
Седрик усмехается, вспоминая.
– Да нормально, в общем-то. Мы просто целовались.
– Мальчишки никогда не умеют рассказывать, – разочарованно протягивает Элизабет.
Ей было тепло и уютно здесь с ним. Но почему-то к ней закрадывается мысль, что когда они окончат школу и вырастут, то, возможно, не будут общаться так же, как теперь. Обзаведутся семьями. И у нее, и у Седрика появятся дети. И вопросы о том, как он целовался с Клариссой, будут совсем неуместными…
Ей не по себе от собственных мыслей. Элизабет пристально смотрит на Седрика, который снова углубляется в учебник.
– Седрик, ты же все равно будешь любить меня?
– О чем ты?
Наверняка, Седрик думает, что сегодня она сошла с ума и задает совершенно глупые вопросы. Ну и ладно. Ей очень нужно знать ответ.
– Когда найдешь себе девушку? Ты же все равно будешь меня любить?
– Если ты будешь называть меня чушкой, то нет, – Седрик едва ли на нее смотрит. И это ее почему-то огорчает.
– Ну, Седрик!
– Нет, нет, – с невозмутимым видом перелистывает он страницу, – не проси. Я найду себе девушку и сразу тебя брошу.
– Сед… – она даже поднимается, садясь на колени, – Сед, ты шутишь, да?
Но Седрик не смотрит на нее, а только его плечи вздрагивают от беззвучного смеха.
– Ты шутишь! – ее восклицание – скорее угроза, чем вопрос. – Хватит смеяться, скажи что пошутил, Сед!
Элизабет усилием воли сдерживает порывы зарыдать или поколотить его. Седрик, наконец, поднимает свою светлую макушку, внимательно и серьезно смотрит на Лиззи.
– Ну чего ты, глупая? Иди сюда, – и привлекает ее к себе. – Я всегда буду любить тебя. Только не проси меня есть сэндвичи с тунцом за завтраком, когда приедем в школу.
Лизз смеется. Она кладет голову на плечо Седрика, глубоко вдыхает: от него безумно приятно пахнет. И думает, что уже через неделю их ждет Хогвартс. Внутри защекотало от ожидания.
– Кстати, – нарушает тишину Седрик, – если я все-таки буду игроком в квиддитч, буду завидный жених…
– Без моего чуткого руководства ты быстро пойдешь по наклонной, – качает головой Лизз. Она чувствует, не поднимая взгляда, что он улыбается, но голос его звучит нарочито серьезно:
– Мерлин, храни Англию, что за ересь? Торжественно клянусь, что буду с тобой целую жизнь, Элизабет Томпсон. А иначе не быть мне министром магии. Да будет так во веки веков. Аминь...
* * *
Она нашла его сидящим в библиотеке. Там было тихо и светло. И никого не было, кроме них двоих.
– Седрик?
Лиззи прислонилась к стеллажу рядом с окном, сложив руки за спиной. Она любила это место. Как и Ровена, пронеслось в голове.
Вчера она не пошла на вечеринку в честь второго испытания; сразу после поединка она отправила записку совиной почтой, чтобы встретиться с ним здесь после завтрака. И вот, он ждал ее, пролистывая какой-то журнал.
То, что она собиралась сделать, на миг показалось ей безумием.
– Лиззи, в чем дело? – Седрик встал ей навстречу. Вид у него был напряженным. То ли из-за последствий вечеринки, то ли из-за чего-то еще.
– Почему тебя не было вчера? – Он сел на край стола рядом с ней, скрестив ноги. – Я спрашивал о тебе остальных, ждал тебя весь вечер, а потом вместо этого получил сову. Что-то случилось?
Элизабет боролась с желанием подойти и сесть рядом, но осталась стоять на расстоянии.
– Седрик, я должна кое-что сказать. – Она побольше вдохнула, чувствуя, что в легких все равно не хватило бы воздуха, чтобы произнести эти слова. – Я думаю… Нам больше не стоит общаться.
– Что? – Седрик выглядел озадаченным.
– Я думаю, нам не стоит...
– Я слышал, – перебил он. – Что это значит? Почему?
– Просто пойми, так будет лучше.
– Лиззи? Ты серьезно? – уголки губ еле заметно дрогнули в попытке улыбнуться.
Седрик подумал, что она шутит. И правда, она слушала себя со стороны, и все это крайне походило на розыгрыш. Если бы она остановилась прямо сейчас, они бы просто посмеялись над этим, и все было бы как раньше. В конце концов, они поступали так после каждой ссоры – притворялись, что у них все хорошо.
Но как раньше уже не могло быть.
– Я приняла это решение и хочу им с тобой поделиться. Не для обсуждения. А просто, чтобы ты был в курсе.
Он смотрел на нее с недоверием и удивлением, подняв брови. И не верил в то, что слышал.
– Я хотя бы имею право знать, почему?
– Это же очевидно, – всплеснула Элизабет руками, не в силах больше сдерживаться. – Посмотри на нас, Седрик. Все изменилось. Наши отношения изменились! И я не хочу видеть, как от них совсем ничего не останется.
Седрик просто сидел и смотрел на нее. Было непонятно – раздражен ли он или ошарашен ее заявлением. На фоне тусклого зимнего света, льющегося через витражное окно за его спиной, его светлые волосы напоминали нимб.
– Возможно, ты и права, – пожал он плечами. – Да, мы изменились. И наши интересы тоже. Но, может, мы просто выросли? Невозможно все время быть детьми, играть на заднем дворе и делиться всеми игрушками.
– Может, дело и в этом, может, мы выросли, – она скрестила руки на груди, – но почему это влияет на нашу дружбу? Мы становимся чужими… Разве не так? Разве не так, скажи мне?
– А что, по-твоему, дружба? Чего ты ждешь от меня? Чтобы я отказался от всех своих дел, от друзей, от Турнира и просто целую вечность болтал с тобой на окне, где мне стало тесно?
Она с силой заставила себя произнести:
– Не хочу... Седрик, я просто не хочу общаться с тобой больше.
Она не думала, что будет так сложно достучаться до него. Он будто специально не понимал ее. Элизабет пришлось пояснить:
– Сколько времени за последний семестр ты провел со мной? Когда в последний раз интересовался, что происходит в моей жизни, что меня волнует? По-настоящему поинтересовался? Если бы не Турнир, ты бы вообще забыл о моем существовании.
Седрик помолчал, обдумывая ее слова.
– Обвинять других всегда легче, вместо того, чтобы спросить себя, что ты сама делаешь не так, да, Лизз? – горько спросил он. – И что, ты считаешь, это по-взрослому?
– Что я делаю не так?!
Ей захотелось подойти ближе, встряхнуть его за плечи, закричать, сделать хоть что-нибудь, чтобы он понял.
– Я много делаю для нас с тобой. Но я устала делать что-то одна. Дружба – это обоюдное согласие, это движение навстречу друг другу, Седрик. Ты не можешь требовать от меня большего. Я отдала все, что у меня было.
Его глаза вместо привычно-серых казались почти черными из-за света за его спиной – такими, какими никогда не были. И стоило ей заглянуть в них, ей вспомнился совсем другой, но такой же темный взгляд. Совсем другая реальность, словно забытый мираж, но та же пустая библиотека. Ночь, мерцающий свет факелов и длинные тени. Худое знакомое лицо напротив.
«Я отдала тебе больше, чем могла. У меня уже ничего не осталось, Салазар».
Высокий надменный мужчина падает перед ней на колени. Склоняет голову так, что она не видит его лица.
«Я люблю тебя. И всегда любил. Разве тебе этого недостаточно?».
Ей больно это слышать. В голове проносится мысль, что еще не поздно все изменить, поверить его словам в очередной раз. Но вот он поднимает взгляд, и черные изучающие ее глаза говорят, что это очередная уловка.
«Я никогда не причинил бы тебе вред, я никогда не сделал бы этого, ты же знаешь».
«Если бы понадобилось, причинил бы. И это я тоже знаю».
– Именно поэтому ты не пришла вчера? Потому что решила, что и так слишком много делаешь для нас?
Седрик в упор посмотрел на нее. И ей стало не по себе. Она никогда не слышала у него такой враждебности в голосе.
– Я не пришла не потому, что не хотела, Седрик. Но у меня была причина, честно.
– Да? И что же это? Что-то большее, нежели всегда?! – скептически произнес он.
Иногда, когда люди кричат, они так выражают свою любовь, вдруг пришло ей на ум. Насколько проще вместо глупых обоюдных обвинений было подойти и просто обнять его, уткнуться в плечо и рассказать обо всем, что ее тревожит. Быть честной. Ей просто нужно было быть честной с ним. Рассказать, как он ей дорог, как тяжело ей видеть их с Чжоу. Рассказать о том, как они поссорились с Беном. О Ровене и медальоне, о своих видениях. Ведь первое, о чем она умолчала, была шкатулка Ровены, а потом все начало расти, как снежный ком. И вот к чему это привело. Мерлин, что же мы делаем…
– Я могу тебе объяснить, я могу рассказать все с самого начала. Помнишь, когда я выбрала тему для моей курсовой…
– Лиззи! – он оторвался от стола, вскочил и шагнул к ней, и потребовались все силы, чтобы не отступить на шаг. – Это просто смешно! Хватит. Хватит, понимаешь? Хватит кормить меня банальностями, хватит врать. Курсовая? Ты втираешь мне про курсовую уже третий месяц подряд!
Нет. Все бессмысленно. Решительность, державшая ее на плаву, вдруг исчезла, а вместе с ней ушли и последние силы бороться. Для объяснений было слишком поздно, вяло проскользнула усталая мысль. Она уже не сможет достучаться до него. А он… вряд ли поверит ей. Они давно говорят на разных языках.
– Почему я должна придумывать, как оправдаться перед тобой? Почему? – немгромко произнесла Элизабет в тишине.
– Возможно, потому, что ты все еще мой друг, Лизз?
Седрик подошел совсем близко и коснулся рукой ее подбородка, повернув лицо к себе. Элизабет вздрогнула: он был так близко. Но в то же время невероятно далеко от нее.
– Давай, скажи мне, почему ты решила, что мы больше не друзья? Еще вчера все было отлично. И как это случилось в один день?
«Я люблю тебя. Больше чем друга».
Ей безумно хотелось это сказать. Она так долго ждала подходящей минуты. И вот, похоже, это была именно она. Но ее губы по-прежнему молчали, а глаза с мольбой смотрели на Седрика.
«Я не могу. Я не должна».
– Что происходит с тобой, Лизз? Ты можешь сказать мне… вот так, в лицо?..
– Что ты хочешь услышать? – тихо прошептала Элизабет. – У меня нет того ответа, который тебя устроит.
Седрик резко отступил и отвернулся к окну. На морозном стекле на миг отразилось его лицо, но затем снова стал виден лишь снег.
– Друзья не всегда остаются друзьями, Лизз, это ты имела ввиду? Мне не пять лет, я это прекрасно понимаю. Просто все, во что я верил раньше, почему-то теперь перестает быть этим. Из-за Турнира столько людей хотят быть моими друзьями, но в итоге я вижу, как они мне врут… – Слова лились из него, словно он не разговаривал ни с кем годами. – Лиззи, я не знаю, зачем я все это говорю. Я устал от этих бессмысленных разочарований в людях. Не хочу, чтобы следующей была ты. Только не ты, Лизз, ты же не из таких…
Она только смотрела на его напряженную спину. Седрик помолчал, глядя за окно. Элизабет словно видела их двоих со стороны. Вот они, стоят тут, как два чужих человека, по разные стороны пропасти, и есть только тонкая ниточка, уходящая в темноту, соединяющая один конец, где стоит она, с другим.
Седрик развернулся и прислонился к окну, скрестив руки на груди.
– Дело даже не в этой дурацкой вечеринке, ты сама это понимаешь. Дело в тебе. И еще в чем-то, о чем ты не говоришь.
И его тон – каким обычно читают приговор – говорил, что теперь они уже точно ничего не вернут назад. Что-то безвозвратно сломалось. Она приложила к этому слишком много усилий.
– Ты не обязана оправдываться, как ты говоришь, или объяснять. Не обязана. Возможно, ты считаешь, что я изменился, может, это из-за Турнира, или из-за того, что вокруг меня всегда куча людей, или… Я не знаю этого и не узнаю, пока ты мне не скажешь. А ты, наверное, не скажешь, потому что ты думаешь, что я не пойму. И потому что… потому что считаешь, что мы больше не друзья, так?
– Так, – выдохнула Элизабет.
И внутри все оборвалось. Теперь были только две стороны пропасти, которые ничего не связывало. И пустота между ними. И воздвигнуть мост и воссоединиться одному не хватало сил, а другому – желания.
Лизз устало закрыла глаза, словно это помогло бы ей спрятаться. Седрик медленно подошел. Она знала: вытяни она сейчас руку, смогла бы коснуться его… Только зачем?
– Это из-за кого-то еще ты так поступаешь со мной? – сказал он, и Элизабет распахнула глаза. – Из-за Бена Бредли?
Казалось, она не сможет заговорить. Она вздохнула пару раз.
– Нет, – произнесла Элизабет твердо. – Бен здесь совсем не причем. Я просто устала постоянно ссориться и мириться с тобой, Седрик, я… я действительно не знаю, друзья ли мы еще.
– И ты вот так просто можешь все порвать? Так легко все забыть?
– А разве ты сам не хочешь этого сделать?
Седрик устало потер глаза.
– Я не знаю, я не знаю, что я должен еще сделать.
Тихий, родной голос. Не раздраженный, не обвиняющий. Другой.
– Ты все же можешь сделать кое-что, - произнесли ее губы. - Ты можешь просто уйти.
Она повернула голову к заснеженному окну, в нишу которого ветер задувал большие снежинки.
«Verus amicus amici nunquam obliviscitur»* – пришло к ней откуда-то издалека. И Лиззи горько усмехнулась. Мир рушился у нее на глазах, уже во второй раз за эту зиму. И иногда ей казалось, что нынешняя зима никогда не кончится. Каждый день повторялся, как предыдущий, и непонятно было, когда же, наконец, закончится этот один длинный-длинный зимний день.
Она не слышала шагов, не видела выражения его глаз, но знала, что после этих слов он взял сумку со стола и захлопнул за собой тяжелую дверь, эхо от которой разнеслось по пустой библиотеке.
Когда Элизабет, наконец, повернулась, Седрика не было – она стояла одна.
* * *
Позже, даже уже став взрослой, Элизабет Томпсон не раз возвращалась в памяти к тому разговору с Седриком. Иногда – с улыбкой над тем, какими они все-таки были детьми, иногда – с тоской по школьным временам и по своему лучшему другу. А иной раз – с удивлением от самой себя, что же на нее нашло в тот день.
Но факт в том, что тогда, в юности, сразу после того, как Седрик оставил ее в библиотеке – она не чувствовала ничего.
Уже придя в гостиную Рейвенкло, она сидела в кресле у окна, смотрела на снег и напряженно прислушивалась к себе, даже специально попыталась вызвать в себе хоть какие-то чувства – слезы, гнев, – но внутри было тихо. Это не было спокойствием или умиротворением. Скорее, пустотой. Как будто из самой середины нее вырвали внушительный кусок, тот самый, который раньше грел ее и давал силы жить. И теперь на его месте красовалась огромная дыра, настоящая пропасть, которую заполнить было невозможно.
В гостиной сновали студенты, был разгар дня, она наблюдала за ними сквозь полуопущенные веки. Для размышлений о жизни, конечно, можно было пойти на их с Седриком тайное окно, а не сидеть здесь, но эта мысль ей показалась неуместной. Да и потом, впервые ей нравилось, что вокруг другие люди. Кто-то радостно переговаривался, кто-то сидел в уголке и учил уроки, кто-то опустился на диван, стоящий рядом. Так было легче скрыться от собственного одиночества.
Краем глаза она заметила шевеление в соседнем кресле и нехотя повернулась. Странно, она даже не удивилась, когда увидела его.
Она уже привыкла, что стоило ей повернуть голову, и там оказывался Бен. По иронии он всегда был рядом. Всегда готовый прийти на помощь Бен Бредли. Неплохой парень с красивой улыбкой и ясным взглядом. Он-то точно всегда знал, чего хочет от жизни, и не давал унынию себя захватить.
Интересно, сколько Бен просидел здесь вот так? Он просто смотрел на нее. Словно чувствовал, что сейчас ей необходима его поддержка.
– Привет, – тихо произнесла она.
Их последний разговор был ужасен. И если бы Бен не ответил, она бы даже не удивилась.
– Привет, – улыбка скользнула по его губам. Он поставил локоть на ручку кресла и положил подбородок на руку.
– Что за мрачный вид, Лиззи? Кто умер и оставил тебя вдовой?
Он спросил это так просто и тепло, что она невольно улыбнулась.
– Что бы ты сделал, если бы почувствовал, что запутался, Бен?
– У меня это бывает крайне редко, - ясный взгляд его глаз был невозмутим, словно у него всегда был ответ на самый неожиданный вопрос. - Наверное, хорошенько бы выспался.
Он был прав. Все это напоминало один дурной сон, от которого было невозможно проснуться.
– Мы с Седриком решили не общаться больше, – быстро произнесла она. Сама не зная, зачем.
– О...
Бен выглядел удивленным. Он помолчал. И Элизабет была благодарна за это молчание. За то, что он не стал охать и ахать, или выяснять причины, или лезть с советами. Просто внимательно смотрел на нее, как доктор, который оценивает, насколько болен пациент – смертельно, или его еще можно спасти.
– Все наладится, – вынес свой вердикт Бен.
– Ты ведь понял тогда в Хогсмиде, что я имела ввиду Седрика. Ну, на твой вопрос – в кого я влюблена.
Взгляд Бена едва заметно вспыхнул. Он все так же ее изучал, словно ему приносило удовольствие копаться в ее чувствах.
– Мы так похожи с тобой, Лиззи. Все люди бывают отвергнутыми. Сначала это неприятно, но потом проходит.
– Откуда тебе знать? А вдруг это не пройдет?
– Советчик из меня никакой. Могу дать саркастический комментарий.
Она улыбнулась.
– Самое сложное и самое интересное в этой жизни, Лизз – это жить в ней, – Бен с умным видом смотрел в ответ. Но в глазах его плясали искорки веселья.
– Ты всегда знаешь ответ, Бен Бредли? Каково это, быть таким мудрым?
Бен преувеличенно тяжело вздохнул:
– Это непросто. Всегда видишь все раньше остальных. А потом ждешь, пока они поймут.
Элизабет подумала, что эта фраза была куда более правдивой, чем считал сам Бен. Он действительно видел ее насквозь. И если раньше от этого было неуютно, сейчас приносило радость – ей не хотелось ничего объяснять, снова копаться в себе и думать, почему она или Седрик поступили так, как поступили. Ей хотелось, чтобы кто-то просто заглянул внутрь нее и увидел ее боль. И принял как свою. Она читала это в глазах Бена. Наверное, потому, что он испытывал ту же безответность, что и она. Это было непостижимо. Только человек с разбитым сердцем может понять второго такого же человека.
– Я прочитала твое письмо, – невзначай произнесла Элизабет, по его взгляду было заметно, что ему все еще было это важно. – Я обидела тебя тогда. Прости.
– Не извиняйся.
– Нет, я должна. И за тот раз на крыльце, после Лощины. Когда ты… ну, поцеловал меня. Прости, это было просто ужасно.
– Ты про сам поцелуй или про ситуацию в целом? – как бы между делом уточнил Бен.
Она опустила голову, пряча улыбку. На душе светлело. И пустота внутри нее неожиданно начала заполняться чем-то приятным и забытым.
– Я не хотела быть грубой, Бен.
– А я не хочу слушать, как ты извиняешься. – Проговорил Бен, заставив ее поднять взгляд. – Когда ты влюблен в кого-то, я не знаю, может ли тебя что-то обидеть? И я люблю тебя любой. Когда ты сердишься на меня или когда смущаешься, или когда смеешься. Даже когда падаешь в обмороки, чего не делала при мне ни одна девушка. Или когда…
– Подожди Бен. Ты сказал «люблю тебя».
Его глаза были кристально-чистые и открытые. Как будто он вывернул всего себя, и ему больше нечего было скрывать.
– Так и есть. Разве ты еще не поняла? Я люблю тебя, Лиззи Томпсон.
В его устах это звучало так просто. Слишком просто. Так же просто это произносила и Чжоу, когда говорила, что любит Седрика. Может, когда ты любишь по-настоящему тебе нечего стесняться, и ты наоборот готов рассказать всему миру о своих чувствах? Почему тогда ей было так сложно признаться в этом Седрику сегодня?
Бен все еще ждал ее ответа. Элизабет вернулась в реальность.
– О… Я… я не знаю, что отвечают в таких случаях.
– Ну, можешь ответить, что согласна со мной встречаться, – как бы в шутку предложил Бен и усмехнулся, – или можешь сказать, что я конченый идиот.
– Человек не может быть идиотом из-за того, что любит, – покачала головой Лиззи.
– По-моему, это одно и то же.
Она опустила взгляд на свои руки. Ей впервые признавались в любви. Она всегда думала, что ее первые отношения будут бурным романом, а они казались скорее тихой гаванью. Пристанью, где она могла забыть обо всем плохом, что случилось, и где ее всегда принимали с открытыми объятиями.
– Ты мне нравишься Бен, но ведь я… я говорила тебе про Седрика… – она беспомощно на него посмотрела. Как же сложно быть честной. Она представила себя на его месте. Каково это услышать на «Я тебя люблю» – «Ты мне нравишься»?
– Это самый кошмарный ответ на признание в любви, – поморщилась Элизабет. – Я знаю.
– Все хорошо, – Бен положил руку поверх ее.
Прикосновение Бена ощущалось по-новому приятно. Он был очень осторожен с ней. И все в ней затрепетало. Она вдруг разглядела, какие сильные руки у Бена, увидела линию его подбородка – четкую и мужественную, легкий намек на будущую щетину, и у него была красивая форма носа и губ….
Это было странно – смотреть на него с новой стороны, оценивать его, как симпатичного парня. Еще утром у нее никого не было, а теперь она успела потерять лучшего друга и завести новые отношения.
Все происходящее казалось безумием.
– Мама сойдет с ума от радости, что у меня появился парень, и я нормальная, – рассмеялась Лизз.
– Так значит, – Бен испытующе посмотрел на нее, не выпуская ее руки, – я твой парень?
– Выходит, так, – пожала плечами Элизабет.
Ее жизнь кардинально менялась у нее на глазах, в ней появлялось что-то новое, что-то, что снова давало ей силы. Она подумала о будущем. Вот она и Бен через неделю, через месяц, через год… И от этой мысли было спокойно внутри. Можно было бы начать и с сегодняшнего вечера, провести его вместе – почему бы нет?
– Так, и… что будем делать? – она подняла глаза на улыбающегося Бена. Он поиграл ее рукой, которую все еще держал.
– Ну, переедем поближе к морю, заведем пару детей…
– Я про сегодняшний вечер, Бен!
– У тебя есть предложения?
Элизабет поглядела на медальон, висящий на шее поверх блузки.
– Вообще-то, есть.
«Линн права – я начала терять Седрика, когда стала закрываться от него». С Беном она должна была избежать тех ошибок, которые сделала с Седриком. Она могла, нет, должна была рассказать Бену про Ровену и медальон. И если он не отвернется от нее, то это будет началом чего-то большего.
Элизабет подняла голову и шумно вдохнула:
– Для начала я должна тебе кое-что рассказать, Бен.
