Глава 2 - Давний другЭто было ранней весной. Я хорошо помню, как пели птицы над Запретным лесом, именно это и дает мне основание полагать, что была весна. Вы не замечали, что весной птицы поют совершенно по-особенному? Сразу же после зимы, как только сходили снега, пение птиц на территории Хогвартса всегда – даже когда я был всего лишь маленьким мальчишкой – опьяняло меня. В это время года в нем звучало столько неподдельной радости, столько силы и воли к жизни, будто бы птицы своими голосами могли как-то ускорить приход тепла и солнца. Существует поверье, что птицы приветствуют своим пением лишь весну и новое утро. Но если же утро они встречают каждый день, то весна приходит только раз в году, и поэтому для такого необычайного случая они берегут свои самые прекрасные и звонкие песни.
Я предупреждал вас о том, что я романтик, не правда ли? В былые времена я не показывал это столь открыто, но возраст сделал меня сентиментальным.
Так вот, это было весной; лед на Черном озере трескался, и гигантский кальмар то и дело просовывал одно из своих щупальцев в щели между льдинами, будто бы пробуя на ощупь свежий воздух, стараясь удостовериться в том, что за время зимы мир над поверхностью воды не исчез.
Я послал своему другу Горацию Слизнорту, учителю Зельеварения в Хогвартсе, сову с письмом, в котором сообщал о своем прибытии и цели своего приезда, не забыв заинтриговать его тем, что сделал некое открытие, перспективы которого его поразят.
Позвольте сказать вам пару слов об этом человеке. Скажите, вы встречались с профессором Слизнортом? Да? Ну, тогда вы знаете его. Хотя я смею предположить, что вы не знаете его с той стороны, с которой знаком с ним я. Вы слишком молоды, и просто не могли видеть его в ту пору, когда он ещё не был профессором и столь уважаемым членом общества.
Когда-то, в нашу школьную пору, мы были с ним очень дружны. Хотя признаться у нас имелось мало общего. Я был тихим, пугливым ребенком, а Гораций – круглощеким, жизнерадостным и общительным. В какую бы компанию он не попадал, быстро становился своим, покоряя всех способностью к каждому находить идеальный подход. Он был душой компании и не любил одиночество. Я же, в отличие от него, стеснялся и терялся в окружении других. До сих пор не понимаю, что заставило Горация искать моего общества и из всех учеников Хогвартса, с удовольствием бы ставших его друзьями, выбрать именно меня. Однако так оно произошло, и я по сей день не решился спросить его, что же двигало им тогда – доброта, сочувствие, жалость? Понятия не имею, а в то время я был слишком рад и взволнован, чтобы задавать какие-либо вопросы. Гораций Слизнорт по некой лишь одному ему понятной причине стал дружить с самым забитым мальчиком курса. И тем самым он катапультировал этого изгоя школьного общества в другой социальный класс. Из мальчика для битья я превратился в друга Слизнорта, а этот титул не подразумевал тех унижений и издевательств, которым я подвергался до этого. Для одиннадцатилетнего мальчика это было небывалое счастье.
Я до сих пор уверен, что не подружись со мной тогда Гораций, вся моя жизнь могла бы сложиться иначе. Уж Зельеварение, по крайней мере, точно не стало бы моим любимым предметом.
Гораций обожал зелья. Вы знали, что его отец был зельеваром при Гринвичской Аптечной Семинарии? Это довольно странное, закрытое для посторонних заведение, основанное религиозными мистиками-магами в начале пятнадцатого века. Нужно быть воистину выдающимся зельеделом, чтобы быть допущенным в святую святых этой семинарии. Так что не удивительно, что Гораций с ранних лет испытывал священный трепет ко всему, что касалось зелий. Вы бы видели, как загорались его глаза, когда речь заходила об этом предмете, сколько восторга было в его голосе и взгляде. Его искреннее восхищение зельями заразило меня, и я сделался таким же фанатиком, как и он. Впрочем, со временем, особенно, после того, как он рассорился со своим отцом, Гораций несколько приостыл и начал отдавать предпочтение своей второй страсти – общению с людьми, в то время как я так и не смог избавиться от своей любви к Зельеварению.
Впрочем, я опять отвлекся. Почему вы меня не прервали, когда я так удалился от предмета своего рассказа? Естественно, вы правы, нам некуда спешить.
Возьмите печенье! А вот этот кекс с изюмом просто восхитителен. Я так и не смог выведать у домовых эльфов, как его готовят. Представляете! Я не смог узнать рецепт кекса! Смешно, не правда ли?
Так вот, где я остановился? Одним весенним утром я приехал в Хогвартс. Дорога оказалась на редкость изматывающей, качка в маггловской повозке, в которой мне пришлось ехать по какой-то причине, теперь давно выветрившейся из моей памяти, не позволила мне даже вздремнуть, и моё настроение, по правде, было хуже некуда. Наверное, вид я производил устрашающий. Не выспавшийся, с темными кругами под глазами, в помятой от тряски дорожной мантии, я не шибко походил на того уже широко известного в узких кругах ученого, коим являлся. Стараясь казаться бодрым и изобразив на лице полагающуюся случаю радость, которую я бы испытал, не будь столь утомлен, я распахнул дверцу. Хогвартс был столь же величественным, как и в былые времена.
Гораций встретил меня у входа.
– Фил, – провозгласил он, заключая меня в объятия, как только я успел высунуться из повозки. Его радушный прием всякий раз подвергал меня в состояние смятения. Когда Гораций со светящимися от радости глазами и со своей самой открытой улыбкой глядел на меня, мне всегда хотелось оказаться где-нибудь подальше. Не могу точно сказать, почему, но это было некое подсознательное стремление, сродни инстинкту самосохранения.
Понимаете, я говорил вам, что Гораций Слизнорт был компанейским человеком, веселым и оживленным, однако, это не означает, что он был безобидным человеком. Поверьте, Гораций, несмотря на свой добрый лад, а, может быть, именно из-за него, мог быть воистину скверным. Будучи виртуозным манипулятором, он умел выбирать друзей, как никто другой, и вращался лишь в кругу тех людей, которые могли быть ему полезными. Даже если он заговорит с кем-нибудь, кто, по всей видимости, никак не может принести пользы на данный момент, можете быть уверенным, что уже в ближайшее время этот кто-то очень пригодится. Таким он был в школе, а с возрастом стал… Я бы сказал, хитрее и, да, ленивее.
Не усмехайтесь, молодой человек. Я говорю серьезно. В школьные годы все мы полны далеко идущих планов, чуть ли не по захвату мирового господства. Со временем приоритеты меняются, и если раньше вы не вылезали утром из постели, если дело не касалось, по крайней мере, спасения всего человечества, то через пять-десять лет достаточной причиной покинуть теплую постель покажется и обычная чашка кофе со сливками. Гораций мог бы многого добиться, у него были все необходимые для этого качества. Обладая даром располагать к себе людей, он влиял на них, добиваясь своей цели, и более того, у него имелось то, что называется высокоразвитым социальным интеллектом. Однако, несмотря на все эти преимущества, Гораций удовлетворился малым. Он не стал рваться во власть, хоть с легкостью преуспел бы на этом поприще, а занялся зельями, окончил вместе со мной Академию Алхимии и вернулся в Хогвартс преподавать, чего я, если быть откровенным, от него совершенно не ожидал.
Горация любили все, его невозможно было не любить. И всё же временами он меня просто пугал, даром, что являлся одним из моих самых давних и лучших друзей. Его доброжелательность настораживала, особенно, если вы принадлежали к выпускникам факультета Слизерина, вам с ранних лет было ясно, что в этом мире можно положиться только на себя, и научились относиться к окружающим с разумной долей недоверчивости и скептицизма. Дело в том, что Гораций был неподдельно хорошим человеком, именно это лично меня и настораживало. Он был искренним в своих порывах и не делал никакой тайны из того, что получает выгоду от знакомства с вами, более того, имея дело со Слизнортом, вы и сами не оставались в накладе.
Вы не учились в Слизерине? Нет? Так, наверное, вам будут не очень понятны мои переживания… О, упаси Мерлин, я не хотел оскорбить остальные факультеты Хогвартса, просто вы должны согласиться, что у всех них есть свои тонкости… Мы с Горацием слизеринцы, и никуда от этого не деться. Понимаете, о чем я? Превосходно.
Может, ещё чаю, или что-нибудь покрепче? У меня есть первосортный ирландский огневиски… Лишь ирландцы и умеют делать его, как следует, при всей своей любви к Великобритании, я не настолько невежествен, чтобы не признать этого…
Так где я остановился? Гораций и я…
Меня, как его лучшего друга со школьной скамьи, с совместных обедов за одним факультетским столом, всю жизнь напрягало одно немаловажное обстоятельство: я всё время был ему должен. Нет-нет, не в материальном плане, но в моральном, ибо я видел лучше других, кем он был, и что творил, и я изо дня в день ждал, когда же с меня потребуется плата за то, что Гораций сделал меня своим другом и своего рода неприкосновенным. Самое удивительное заключается в том, что этот долг так и не был возвращен; я так и остался тем единственным человеком, от общения с которым Гораций не получил никакой пользы. Он дружил со мной безвозмездно, позволяя греться в лучах своего сияния и популярности, даже ни разу не попросив списать на какой-либо контрольной работе.
Понимаете, я всю свою жизнь жил с бременем неоплаченного долга перед человеком, который, как мне было хорошо известно, всегда требует своё; хотя нет, «требовать» неверное слово, неподходящее к Горацию, он никогда ничего не требовал, ему это было без надобности, все итак прекрасно понимали, когда следовало отдать долг. Все, кроме меня. И это несколько отравляло наши отношения и дружбу, по крайней мере, я ощущал себя немного неловко в обществе Горация, хоть и дорожил им, как другом.
Впрочем, теперь я допускаю, что был не прав. Очевидно, я никогда не был в долгу перед Горацием, ибо уже давно оплатил ему, позволяя дружить со мной «просто так». Позвольте мне пояснить свою мысль; она возникла у меня совсем недавно, и, признаться, после ее появления, мне стало намного спокойней на душе. Забавно, когда со временем приходит осознание, некий намек на мудрость; и, оглядываясь назад, в свете этого нового знания, которое уже давно таилось где-то внутри, но лишь сейчас созрело и открылось, прошлые переживания кажутся просто нелепыми и откровенно бессмысленными…
Так вот, теперь мне ясно, что мои опасения неминуемой расплаты были беспочвенны, так как Гораций уже получил пользу от моего общества. Он не только удовлетворил свою потребность в альтруизме, от доброты сердечной подружившись с самым непопулярным мальчиком курса и избавив того от нападок одноклассников, но и обрел в моем лице преданного друга, которому можно было доверить все тайны, и который был слишком необщительным, чтобы кому-то их рассказать. Хм, да, полагаю, так обстояли дела с нашей дружбой… Впрочем, это отнюдь не обесценивает её в моих глазах, скорее наоборот поднимает цену до астрономических высот.
Однако в те времена я еще не пришел к такому выводу и всякий раз, встречаясь со старым другом, в моем сердце наравне с радостью и симпатией, появлялась и неприятнейшая полуоформленная мыль о подвохе, о том, что каждый момент меня может ожидать что-то неприятное. Мне, по глупости моей, казалось, что величина моего долга перед лучшим другом напрямую зависела от количества лет, которое длилась наша дружба, и что с каждым годом услуга, которую Гораций мог от меня ожидать, становилась всё значительнее. Это неявное, но всегда таившееся на периферии моего сознания опасение волей-неволей не позволяло мне спокойно и до конца непринужденно общаться с собственным другом.
Теперь это кажется мне совершенно нелепым и глупым, но представьте себе, какие душевные муки я испытывал в молодости!
У вас был лучший друг? И вы могли довериться ему полностью? Да? Что ж, вам, однозначно, повезло, нет ничего хуже, чем непрерывно ожидать измены… Ну, кроме самой измены, разумеется, но ничего такого не произошло… Эх, знай я тогда, что Гораций не ожидал от меня ровным счетом ничего, я мог бы спокойно порадоваться нашей встрече, а не улыбаться ему с легким опасением, которое, однако, старательно скрывал.
– Фил! – повторил Гораций Слизнорт, стиснув меня в объятиях. – Сколько лет, сколько зим! Твоя сова была как нельзя кстати! Я так рад тебя видеть, – воскликнул он, отступив на шаг и впившись в меня внимательным взглядом весело блестящих глаз.
Со времен нашей последней встречи он несколько изменился: раздобрел ещё больше. Слизнорт никогда не был худощавого телосложение, скорее его отличала некая уютная полнота, придававшая ему добродушный и безобидный вид. Теперь же он выглядел еще добрее. Его черты стали мягче, а в его движениях и жестах появилась более выраженная, чем раньше, неспешность. Гораций всегда был человеком, выше всего ценившим комфорт и безопасность, и все его действия были направлены на достижение именно этой цели. Сейчас же, стоя передо мной у главного входа замка Хогвартс, он производил впечатление человека, достигшего, наконец, желаемого; очевидно, в школе ему жилось хорошо.
– Фил, я с нетерпением жду твоего рассказа об этом корне! – Гораций похлопал меня по спине, как он часто делал, когда мы ещё учились вместе. – Как только прибыла твоя сова, я сразу же подготовил тебе лабораторию. Но я всё-таки надеюсь, что ты не станешь сразу же там запираться, а сначала пообедаешь со мной. Где ты был? В каких далях тебя носило, друг? Я лишь на прошлой неделе беседовал с профессором Лингли. Так старик уверен, что ты до сих пор где-то в Южной Корее…
Гораций рассмеялся, забавно шевеля при этом усами, и повел меня, без умолка болтая, по мраморным ступеням в замок. Для поддержания беседы от меня фактически ничего не требовалось, кроме как изредка кивать и одобряюще улыбаться. Впрочем, я был слишком измотан дорогой, чтобы вести полноценную светскую беседу, и лишь рад, что Гораций взял эту обязанность целиком на себя. Мне оставалось лишь следовать за ним, пропуская мимо ушей его речи, но делая вид, что внимательно его слушаю, и смотреть по сторонам.
Очевидно, уроки уже давно начались, так как в школе было тихо и безлюдно. Ученики в большинстве своем сидели в аудиториях. Невольно вспомнилось, как я сам – или точнее, мальчик вдвое меньше меня, но носивший моё имя – ходил по этим самым коридорам; вот тут Зал Наград, а это лестница, по которой мы часто поднимались в класс профессора Бинса… В наши школьные годы историк ещё преподавал в своем телесном обличии.
Молодой человек, вам, наверное, и не понять, что значит для такого старика как я окунуться в те далекие воспоминания. Это ведь как встреча с собственной молодостью. Даже тогда, столько лет тому назад, я, ступая по хорошо знакомым камням и коврам, испытывал чувство ностальгии, щемящей светлой грусти и даже благодарности к своей старой школе, давшей мне так много. Я шел рядом с Горацием по школьным проходам, кивая знакомым портретам и привидениям, улыбаясь своим воспоминаниям и глядя с некой долей удивления на учеников, щеголявших в той же форме, что и я когда-то. Её фасон совершенно не изменился – всё тот же черный цвет, те же длинные полы, темные брюки мальчишек и шерстяные юбки девочек. Ничего, казалось, не изменилось. Жизнь в Хогвартсе была неподвластна времени.
Как раз закончился очередной урок, и из классов хлынули ученики. Дети, смеясь и болтая, сновали по замку. Немногочисленные старосты старались привнести хоть чуточку порядка в суету и хаос.
– У нас левостороннее движение! – крикнула рыжеволосая старшекурсница со значком старосты на мантии парнишкам, которые, бегом спускаясь по противоположной стороне лестницы, чуть не сбили с ног несколько первогодок.
– Давай, оставим коридоры молодежи, – предложил Гораций и увлек меня в потайной лаз. Каменная панель закрылась за нами, голоса и топот ног стали тише.
Здесь было прохладно. На стенах горели факелы, а где-то в тени шебуршали мыши.
– Как же я боялся в детстве этих тайных троп, – вырвалось у меня.
Слизнорт коротко рассмеялся и, обернувшись, весело хлопнул меня по плечу.
– Теперь это единственное спасение от полчищ детей, заполонивших замок, – подмигнул он. – Не переживай, я знаю кратчайший путь.
И он бодро зашагал дальше.
– Ты, естественно, хочешь немного освежиться после дороги, – улыбнулся Гораций, пока мы спускались в подземелья. Мой практичный друг выделил мне комнату недалеко от лаборатории, за что я был ему благодарен. Знакомые стены слизеринских коридоров, привычные глазу балдахины и полотна вызывали приятное чувство легкой меланхолии и гордости за то, кем я стал с тех пор, как мальчишкой ступал под этими сводами.
За обедом Гораций потребовал от меня подробный отчет о Корне Дышащей Крапивы. Я, хоть и был утомлен, но, понимая, что рассказать ему всё это так или иначе придется, и, не желая зря тратить время, отведенное на трапезу, поведал ему обо всех моих открытиях и вкратце о моих гипотезах касательно возможного применения корня в Зельеварении.
Слизнорт задумчиво опустил кубок, который только что хотел поднести к губам, и в его глазах загорелся тот фанатический блеск, который ещё десять лет тому назад свидетельствовал о том, что он заинтригован, и идея уже захватывает его помыслы. Такими глазами он смотрел на меня, когда я в шестом классе впервые предложил ему поэкспериментировать с обыкновенной маггловской геранью. Вы наверняка знакомы с дипломной работой Горация, в которой он блестяще описал те изумительные свойства, которые он с годами обнаружил у этого неприметного растения. Именно на этой работе позже базировалось открытие Дамокла, который на этой основе изобрел волчье противоядие. Вы бы знали, сколько фурора это произвело в Экстраординарном Обществе Зельеварителей. В те годы я как раз входил в число его руководителей… Впрочем, я опять отвлекаюсь.
– Что тебе необходимо для работы, друг? – любезно осведомился Слизнорт и с ноткой сожаления в голосе добавил, что с удовольствием поучаствовал бы в моих экспериментах, но на данный момент у него, к великому сожалению, не было такой возможности. Преподавательские обязанности сковывали его по рукам и ногам, отнимая всё время и внимание.
Предвидя такое положение вещей, я понимающе кивнул. Признаться, направляясь в Хогвартс, я уже подумывал о том, чтоб взять себе помощника, и слова друга вновь навели меня на мысль о преимуществах такого решения. Немного поразмыслив, я сказал:
– Конечно, Гораций. Не в моих планах было отнимать у тебя драгоценное время, которое ты с большей пользой можешь истратить на обучение подрастающего поколения. Всё, что мне требуется, это скромная лаборатория и в помощники какой-нибудь смышленый ученик с последнего курса, разбирающийся в зельеделии. Уверен, у тебя есть такая кандидатура.
Гораций задумчиво кивнул. На его округлом лице появилось сосредоточенное выражение, потом его черты прояснились, и я понял, что он уже мысленно нашел мне ассистента.
– Фил, признаться, на последнем курсе одаренных по части Зельеварения учеников у меня нет, – покачал головой мой друг, но тут же успокаивающе поднял руку, будто бы я намеревался впадать от этого известия в отчаяние и поднимать вой, чего я, как вы понимаете, совершенно не планировал. – Однако в старших классах у меня сразу два человека на уме…
