Jeunesse doree

Глава 2. Седрелла Блэк

Арктурус Блэк с самого юного возраста говорил, что для репутации важен размах, а не итог. Так стоило ли удивляться, что именно к его семье, представляющей собой небольшую частицу благороднейшего и древнейшего семейства Блэков, было такое уважение и почтение во всей магической Британии и не только? Каким-то образом он сумел сделать так, что в его доме бывали одновременно и истинно чистокровные, и довольно таки «простые» волшебники. Да что уж тут говорить и пытаться что-либо доказать? Достаточно сказать, что под крышей его дома однажды одновременно были Септимус Уизли и Бертран Малфой. И что самое удивительное, они при этом не пытались оскорбить оппонента или устроить магическую дуэль. Правда… после определенных событий ноги представителя семейства Уизли в его доме не было. И не будет.

— Добрый вечер, Бертран. — Арктурус Блэк радостно здоровается с мистером Малфоем.
Тот протягивает руку и чуть склоняет голову в приветственном жесте:
— Добрый, мистер Блэк.
— Как отец, как брат? — Мужчина жестом указывает на кресло, стоящее возле камина.
— Замечательно. И тот, и другой.
— А как Абрахас? Давно он у нас не был. Девочки соскучились.
— Готовится к Хогвартсу. Правда, я не знаю, зачем моему племяннику готовиться к этому. Он ведь пойдет на один курс с вашей двоюродной племянницей.
Мужчина кивает в ответ:
— Да-да, Дори тоже идет в Хогвартс в этом году. И сын Поттера, кажется.
При упоминании этой фамилии Бертран едва заметно морщится, как будто от зубной боли.
— Да, я помню.
Разговор прерывает вошедшая Каллидора.
— Дочка, поздоровайся с Бертраном.
— Здравствуйте, мистер Малфой, — кивает девушка.
— Рад вас видеть, мисс Блэк.
— Ты что-то хотела, Каллидора?
— Да. Там… пришел Септимус Уизли…
Девушка говорит очень осторожно, наблюдая, как изменяется лицо Малфоя при упоминании об Уизли.
Арктурус тоже внимательно смотрит на него.
— Спасибо, милая. — Мистер Блэк смотрит на Бертрана и неуверенно предлагает: — Пойдемте, Бертран.
— Да, мистер Блэк, — мрачно соглашается молодой человек.
Когда они проходят в гостиную, они видят там Септимуса Уизли и Седреллу Блэк, которые увлеченно что-то обсуждают. Четырнадцатилетняя девушка восторженно смотрит на молодого мужчину, который старше ее всего на какие-то десять лет. И Арктурусу совсем не нравятся подобные взгляды.

Седрелла Блэк всегда любила читать.
Ей казалось, что книги могут дать ей все, чего нет в реальном мире. Поэтому к четвертому курсу она перешла еще и на маггловских писателей.
Другое дело, что теперь ей стало абсолютно не с кем это обсудить.
С Каллидорой ей было не о чем разговаривать вообще.
Впрочем, так же, как и с Кассиопеей.
Чарис совершенно не интересовалась не то что маггловской литературой — она и самих магглов считала не стоящими своего внимания существами.
Дореа была еще слишком мала.
А единственный человек, с которым она могла бы обсудить что-то маггловское — Мариус — был безумно далеко. Им оставалось только писать друг другу письма. Причем очень осторожно, чтобы другие не увидели и не заинтересовались.
Каково же было ее удивление, когда на одном из приемов отца почти незнакомый рыжеволосый парень едва слышно прошептал строку из Шекспира.

Свечи, парящие над гостями, бросают блики на цветные витражи, вставленные в зале вместо окон.
Элли смотрит на танцующих гостей и родственников: тетя Виолетта и отец, Поллукс и Касси, Каллидора и Харфанг, Регулус и Ликорис… и еще с десяток пар кружатся под восхитительно красивую мелодию.
Сама она стоит возле одной из колонн. Ей не хочется танцевать.
Куда интереснее не участвовать, а наблюдать.
К счастью, немногие с ней в этом согласны. Разве что Дори и Абрахас о чем-то беседуют на залитой солнцем лужайке за окном. И как подозревает Элли, Дореа снова жалуется на Чарлуса Поттера. Она терпеть не может этого мальчишку еще с того момента, как тот сломал ее куклу. Да еще и какой-то незнакомый юноша, представленный отцом как Септимус Уизли.
Элли едва удерживается от громкого смеха, когда видит, как министр («Господин министр, Седрелла!» — возникает в голове настойчивый голос, до боли похожий на Каллидорин), приглашает на танец Ликорис, по лицу которой можно прочитать все ее мысли.
Впрочем, Регулус, судя по его выражению лица, тоже не особо доволен.
Рыжеволосый хмыкает рядом и еле слышно произносит:
— А башмаков она еще не износила…*
Элли вздрагивает от неожиданности и откликается:
— Неправда, Ликорис не была замужем!
Рыжий оборачивается и удивленно смотрит на нее.
— Вы знакомы с творчеством Шекспира?
— Конечно, — кивает Элли.
— Это поразительно!
— Почему же? — улыбается девушка.
— Мало кто здесь знает маггловских поэтов, вы не находите? — возвращает ей улыбку юноша.
— Значит, мы исключение.
— Весьма счастливое, надо сказать, — задумчиво смотрит на Элли молодой человек. А потом протягивает руку, ладонью вверх. — Септимус Уизли.
Элли кладет свою руку ему на ладонь, и он осторожно прикасается к ней губами.
— Седрелла Блэк.
— Так что же из творчества этого удивительного поэта вам нравится больше всего?
— Это очень сложный вопрос, мистер Уизли. Неимоверно сложный…

Каллидора Блэк и Харфанг Лонгботтом поженились шестнадцатого июля тысяча девятьсот тридцать третьего года.
Надо сказать, что кое-кто с обоих факультетов существенно обогатился на их свадьбе.
Как шутила Элли, они жутко разочаровали две трети Слизерина тем, что Каллидора не отравила Харфанга. И жутко осчастливили две трети Гриффиндора по той же причине.
Дори была с ней совершенно согласна.
Касси — подружка невесты — говорила о чем-то с Бертраном. И казалась удивительно спокойной, хотя раньше мужчин она особо не жаловала.
Элли же была просто счастлива.
Потому что она могла, наконец, познакомить Септимуса с Мариусом, которого все-таки тоже пригласили на свадьбу.

— Мариус!!! — Элли радостно вскрикивает, когда видит знакомую светловолосую макушку кузена. — Как я рада, что ты приехал!
— Эл! Я тоже безумно рад! — Он широко улыбается и крепко обнимает подругу. — Было жутко сложно пробиться из Франции к вам. Говорят, что Гриндевальд становится сильнее…
— Мариус, — перебивает его Седрелла, — может, не будем сейчас об этом?
— Прости, — юноша виновато улыбается, — просто я привык мыслить в рамках международных отношений. Частные школы — это редкостная гадость.
— Почему? — она удивленно смотрит на друга.
— Просто от них что-то необратимо меняется в мозгах, — широко ухмыляется он.
За что и получает маленьким кулачком в плечо:
— Да ты просто надо мной издеваешься!!!
— Прости, Элли. — Все было бы хорошо, вот только в голосе молодого парня нет ни капли сожаления. — Кстати, ты не собираешься мне рассказать про этого Септимуса Уизли? А то у тебя последние два года все письма так или иначе сводятся к этому человеку. Мне уже стало интересно, знаешь ли.
— Болтун! — обреченно возводит глаза к потолку девушка.
— Пагубное влияние маггловской культуры, — пожимает плечами юноша. — Так ты собираешься знакомить меня с твоим новоявленным Петруччо**?
Элли грозно смотрит на кузена, внутренне понимая, что взгляд пропадет впустую.
Укоризненно вздыхает.
Но потом все же отвечает:
— Собираюсь. После церемонии. Каллидора нас убьет, если все пройдет меньше чем идеально.
— О да. Характер у Каллидоры не сахар. Мне жалко этого несчастного, который согласился жениться на ней…
— Мерлин, Мариус. Ты действительно болтун. Лучше бы ты молчал!
— Прости, Элли.

Арктурус знал, что взрослые дочери приносят очень много проблем.
По крайней мере, мать Лисандры ему не раз и не два об этом говорила, советуя обращать побольше внимания на то, с кем его дети общаются. Обычно при этих словах она еще и красноречиво кивала на Седреллу.
Но Арктурусу действительно очень даже нравился Септимус Уизли. И он не видел ничего дурного в том, что его дочь общается с довольно-таки образованным молодым человеком.
По его мнению, найти общий язык с начитанной и иногда чересчур язвительной Элли удавалось не каждому.
Арктурус считал, что этот факт как нельзя лучше характеризует молодого Уизли.
А что касается его положения… ну, замуж никого из своих дочерей за него он выдавать не собирался.
Поэтому он и отвечал миссис Яксли, что общение еще не повод для замужества.
Но на дне рождения Элли он понял, как он ошибался.

Мужчина оглядел украшенный зал и танцующую молодежь, большая часть которой были друзьями и знакомыми Элли. Возле столика в углу стояли Каллидора и Харфанг.
Арктурус улыбнулся, когда увидел старшую дочь. Девятнадцатилетняя девушка уже год как была миссис Лонгботтом. И Арктурус уже знал, что в скором времени (точнее: через шесть месяцев) станет дедушкой.
Чарис явно наслаждалась вниманием однокурсников Седреллы, а особенно вниманием Каспара Крауча. Девушки в пятнадцать лет необычайно ветрены. Дореа была возле нее, но привлечь ничье внимание явно не стремилась. Подобные развлечения ее не особо привлекали.
Кассиопея опять о чем-то говорила с Бертраном.
Кажется, эти двое поддерживали весьма хорошие отношения. Причем настолько хорошие, что Арктурус частенько удивлялся, почему они не хотят пожениться. А они действительно не хотели. Рядом с ними был и Регулус, который был однокурсником и другом Малфоя. Он ничего не говорил — только улыбался, наблюдая за эмоциональной беседой Касси и Бертрана. Даже Мариус был здесь и о чем-то говорил с Поллуксом.

И только именинницы почему-то не было нигде видно…
Арктурус чуть нахмурился.

Семнадцать лет — важнейший праздник в жизни любого юного волшебника и волшебницы.
Семнадцать лет — это совершеннолетие.
Семнадцать лет — это возраст, когда исполняются мечты…
С первыми двумя утверждениями в семье Блэков были согласны. А вот с третьим…
Для Блэков семнадцатилетие было временем, когда молодых людей настигало полное представление о долге перед семьей.
Вот только не все этого хотят…

Поиски средней дочери приводят Арктуруса в сад. Точнее, к увитой плющом беседке, построенной еще по приказу Финеаса Блэка для его будущей жены — Урсулы.
Да, Элли в беседке.
Но не одна…
Тихий голос девушки хорошо слышен, потому что музыка из дома не доносится в этот уголок сада.
— Септимус… я давно хотела сказать… — Элли делает паузу.
— Что сказать? — молодой мужчина кажется удивленным.
Седрелла смотрит в пол, не решаясь ответить, но потом все-таки на одном дыхании произносит:
— Я тебя люблю.
Парень ошарашенно замирает. А потом говорит. Спокойно, медленно:
— Элли… ты слишком молода, чтобы точно понимать, о чем ты говоришь. Ты Блэк. Ты дочь Арктуруса Блэка — одного из влиятельнейших людей в Англии. Причем не только магической. А меня зовут Септимус Уизли, Элли. Я сын одного из беднейших волшебников, примечательного только тем, что он чистокровный. Думаю, если бы не это, меня бы даже на порог твоего дома не пустили. — Юноша осторожно дотрагивается до ее лица, стирая мокрые дорожки слез со щек. — Твой отец никогда не позволит нам пожениться, а быть просто любовниками… это не то, что нам обоим нужно, солнце мое. И потом, я старше тебя на десять лет, Элли…
— Это не важно! Мы можем просто уехать, мы можем пожениться тайно, отец тогда уже не сможет нам помешать…
— Элли, Элли! Ты не понимаешь смысла своих слов. Неужели ты готова отказаться от своей семьи? Никогда больше не видеть своих сестер? Не видеть отца?
— Да!!! — почти не задумывается девушка.
— Нет, Элли. Ты еще ребенок, и твои желания — это чистейшей воды эгоизм. Я не могу воспользоваться этим.
— Но… — начинает она.
— Я буду ждать тебя, Элли. Но не сегодня.
Парень резко притягивает ее к себе и целует. А потом отстраняется и быстро выходит из беседки, не заметив стоящего в тени Арктуруса Блэка…
Больше в доме Блэков он никогда не появлялся.

Арктурус ничего не сказал дочери о том, что он слышал ее разговор с Септимусом.
Элли и так вернулась в зал с заметно побледневшим лицом. Несмотря на то, что Арктурус всегда старался следовать семейным традициям, он понимал чувства дочери.
Но потакать им он был не намерен.
Поэтому Септимус Уизли больше не приглашался ни на один праздник в дом Арктуруса.
Мистер Блэк объяснил мистеру Уизли все при личной встрече.

— Здравствуй, Септимус. — Мужчина кивком указывает на место за столиком прямо напротив него.
— Здравствуйте, мистер Блэк, — послушно садится тот.
— Ты догадываешься, почему я захотел с тобой поговорить? — Арктурус проницательно смотрит на парня.
— Нет, сэр.
— Нет? — Мистер Блэк чуть приподнимает бровь в легком удивлении.
— Нет, — отводит взгляд юноша.
— Что ж… тогда я тебе напомню. — Мужчина кивает официанту, наливающему в его бокал вина. Официант отходит, и он продолжает:
— На семнадцатилетие Элли у вас с ней состоялся весьма любопытный разговор… — Мужчина замолкает, давая собеседнику время, чтобы продолжить.
Тот резко вскидывает голову:
— Этот разговор вас не касается, мистер Блэк.
— Ошибаешься, Септимус. Меня касается все, что происходит в жизни моей дочери. Как-никак, она моя дочь.
Уизли делает глоток из стакана с водой, стоящего на столе возле него, и виновато говорит:
— Простите, мистер Блэк.
— Я понимаю твои чувства, Септимус, — задумчиво вертит в руках бокал мужчина. — Но и ты пойми, что я этого не позволю.
— Я понимаю.
— В таком случае я надеюсь, что ты поймешь также и то, что тебе лучше не появляться в моем доме. Никогда.
Парень едва заметно кивает:
— Я понимаю.
Мужчина встает из-за стола:
— Замечательно. Тогда прощай, Септимус.
— До свидания, мистер Блэк.
— Нет, Септимус, не до свидания. Прощай.

На зимние каникулы Элли не вернулась домой. Ее пригласил в гости Мариус, и она уехала к нему, отговорившись тем, что будет у подруги.
Отец согласился.
Мариус жил на каникулах не в школе, а в самом Париже. В этом ему здорово помог все тот же дядя Генри, который и посоветовал именно эту школу.
Элли понравилось во Франции.
В отличие от вечно пасмурного Лондона, Париж сверкал всеми красками двадцать четыре часа в сутки.
А еще она была безумно рада увидеть Мариуса и поговорить с ним.
Несмотря на всю свою болтовню, ее двоюродный брат оставался тем человеком, который всегда мог выслушать ее и понять.
А сейчас Седрелле было просто необходимо с кем-нибудь поговорить.

— Как тебе спектакль? — Мариус с любопытством смотрит на кузину, улыбающуюся каким-то своим мыслям и явно не замечающую ничего больше.
— Изумительно. «Ромео и Джульетта» — это самое восхитительное, что я когда-либо видела, — радостно смотрит на друга девушка.
— Точно? — Он останавливается, чтобы полюбоваться видом с моста.
— В смысле? — Элли удивленно оборачивается и смотрит на кузена.
— Ты какая-то не такая, Элли… — поясняет тот.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Просто… очень молчаливая и задумчивая. А еще ничего не рассказываешь, хотя тебе определенно хочется. Я же вижу, Элли. — Мариус внимательно смотрит на кузину.
— Это сложно сделать… — Она тоже подходит к парапету.
— Главное — начать, Элли.
— Хорошо… — она на минуту замолкает, собираясь с мыслями, а потом продолжает: — Кажется, я совершила самую большую глупость в своей жизни.
— Какую?
— Призналась в любви. — Девушка отрешенно смотрит на воду, текущую внизу.
— Любовь — самое удивительное чувство, которое испытывает человек. О ней не надо жалеть. — Юноша говорит осторожно, боясь спугнуть откровенность кузины.
— А я и не жалею. Я просто говорю, что совершила глупость, признавшись в своих чувствах.
— Нда… сложно это все, Элли.
— Безумно, — слегка улыбается в ответ девушка.
— И что же ответил тебе на это мистер Уизли?
Элли недоуменно смотрит на него:
— Как ты догадался?
— Я не дурак, Элли.
— Ох… прости.
— Так что?
— Что я эгоистичный ребенок, который не понимает, чего он хочет, — в голосе Элли слышится насмешка. — А потом исчез. Я его уже полгода не видела…
— Хм… И ты не пыталась с ним связаться?
— Нет.
— Значит, он прав, и ты действительно ребенок, — Мариус произносит эти слова почти жестоко. По крайней мере, так кажется Седрелле. — Когда ты вырастешь, ты его найдешь.
— Я не знаю, Мариус. Я уже ничего не знаю… — опускает голову она.
— Я знаю. Все будет хорошо, Элли.
— Будет…
— А как Каллидора? Еще не отравила мужа? — резко переводит тему парень.
Элли отвечает только через пару минут, отсмеявшись:
— Замечательно. Хотя, судя по слухам, во время рождения на свет маленького Дориана она грозилась это сделать. Ну, в смысле, отравить.

Мариус жалостливо качает головой:
— Бедный Харфанг. До следующего ребенка он не доживет.
Элли усмехается:
— Как знать. Быть может, Каллидора, если не из жалости, то от привычки оставит его в живых.
— Возможно. А как Чари?
— Соблазняет Каспара Крауча.
— На что? — Девушка не может не посмеяться над испуганным выражением лица кузена.
— Ну… пока на то, чтобы он пригласил ее на свой выпускной.
— О-о-о… — протягивает Мариус. — Что ж, удачи ей.
— Да, ей она понадобится. Крауч редкостный книжный червь. По-моему, он даже не замечает, что творится у него прямо под носом.
— Кхм… интересный человек.
— Безумно.

После двух недель общения с Мариусом Элли чувствовала себя намного лучше. По крайней мере, теперь она могла улыбаться и веселиться, не думая каждую секунду о Септимусе, не представляя каждый раз, что он мог бы сказать.
И это, естественно, не могло не радовать ее отца, который уже отчаялся увидеть на лице дочери не усмешку, а улыбку.
А вот Чари Арктуруса не радовала.
Младшая дочь связалась с какой-то не особо хорошей компанией, состоящей из ее однокурсников. Ходили страшные слухи, что эти ребята поддерживали идеи Гриндевальда и собирались присоединиться к нему сразу после окончания Хогвартса.
Она даже поругалась по этому поводу с Дори, которая не желала иметь с теми ребятами ничего общего.
У Арктуруса была единственная надежда на Крауча-младшего, который вроде бы действительно нравился Чари.
Надежда на то, что он сможет хоть как-то на нее повлиять.
Как-то раз они даже поругались с Элли по этому поводу.

Пятикурсница опускается в кресло напротив того, в котором сидит ее сестра.
— Опять читаешь, Элли? — В голосе девушки звучит насмешка.
— Это весьма полезное занятие, Чари. Помогает думать.
— Ох, не смеши меня, Эл. О чем может помочь думать маггловская литература? Я бы поняла, если бы ты читала книги из нашей библиотеки… но тратить свое время на это …
Семикурсница отрывается от книги и удивленно смотрит на сестру.
— К чему этот разговор, Чарис? Ты прекрасно знаешь, что я не считаю магглов убогими и не способными создавать великие вещи.
— Но это же действительно так! От магглов одни неприятности.
Седрелла недоуменно смотрит на младшую сестру:
— Например?
— Например, из-за магглов погибла тетя Элладора, — девушка морщится.
— Чари, тетя погибла не из-за магглов, а из-за Гриндевальда. Если бы он не напал на тот приют, то…
— Если бы тетя не была в том приюте, Элли, то она бы не погибла.
— Неужели тебе не жалко тех детей, которые там были, Чарис?! — возмущенно вскрикивает Элли.
И получает очень лаконичный ответ:
— Нет.
— Неужели ты настолько бесчувственна, Чари?
— Возможно. Но я не хочу жалеть их. Просто не хочу.

Седрелла «росла» еще два года. После этого она, наконец, отважилась снова встретиться с Септимусом. Причем только после разговора с Мариусом, который убедительно доказал ей необходимость их встречи.
Впрочем, на Элли не менее повлияло и то, что в последнее время отец довольно часто заводил разговор о том, что Седрелле давно пора замуж. Как никак, уже двадцатый год пошел.
А Элли не особо хотелось дожидаться того знаменательного момента, когда ее поведут к алтарю, возле которого будет стоять нелюбимый.
Найти Септимуса было довольно легко.

Девушка в дорогой мантии смотрелась в этом месте довольно странно. Как-то не вписывалась в пейзаж, заключающий в себя старый, покосившийся домик с пристроенным уже после вторым этажом.
Элли никогда раньше не чувствовала себя настолько неуверенной, как стоя на пороге этого дома и не решаясь постучать.
Она глубоко вздохнула и потянулась к дверному молоточку, когда дверь распахнулась. На пороге стояла женщина с ярко-рыжими волосами. Она удивленно уставилась на незнакомую девушку.
— Мисс?
— Эм… Здравствуйте, миссис Уизли. Меня зовут Седрелла Блэк.
Женщина приветливо улыбается:
— Блэк? Септимус много о вас рассказывал. Да что же стоять на пороге? Заходите, — женщина отступает в дом и тянет за собой Элли.
Девушка с любопытством оглядывает дом изнутри. Он кажется очень уютным, от него так и веет семейным теплом и заботой.
— Пойдемте на кухню, мисс Блэк. Я напою вас чаем с малиновым вареньем. Ручаюсь, что вы такое никогда не пробовали. Это рецепт моей прабабки. Она эмигрировала из России в свое время, — говорит женщина с широкой улыбкой. И Элли, привыкшая к тщеславию высшего общества, чувствует себя жутко непривычно.
— Спасибо, миссис Уизли. С удовольствием. И, пожалуйста, зовите меня просто Элли.
Женщина удивленно смотрит на девушку, но потом снова тепло улыбается:
— Хорошо. Но тогда и ты зови меня просто Эстер.
— Хорошо… Эстер.

Разговор с матерью Септимуса успокоил Элли. Она довольно быстро поняла, что эта женщина не так проста, как хочет казаться.
Миссис Уизли была красива. Ярко-рыжие волосы и не менее яркие голубые глаза. Септимус явно пошел в нее.
Но, как поняла Элли, Эстер не была из простой семьи. Это было видно по ее манерам. По красивой вышивке, небрежно положенной на камине. По книжному шкафу в углу, заполненном маггловской классикой. Причем не только на английском, но и на французском и немецком.
Но ее руки с застаревшими мозолями показывали, что эта женщина привыкла к труду.
Теперь-то Элли прекрасно понимала, откуда у Септимуса манеры и любовь к чтению…

Входная дверь открылась именно тогда, когда Эстер рассказывала, как их вызвали в Хогвартс в связи с дракой Септимуса с Бертраном Малфоем и Поллуксом Блэком. А Элли даже не и догадывалась по общению между ними о том, что в школе они были непримиримыми врагами.
— Элли?! — Девушка вздрогнула, услышав до боли знакомый голос.
— Salut, Септимус, — она изо всех сил старалась не показать своего волнения.
Эстер, совершенно правильно поняв ситуацию, встала из-за стола и вышла, сказав напоследок:
— Добрый вечер, сынок. Думаю, что вам есть, о чем поговорить с Элли.
На маленькой кухне повисло молчание.
— Что ты тут делаешь, Элли? — спросил мужчина спокойным голосом. Но Элли успела заметить, что его руки слегка дрожат.
— Ты говорил, что будешь ждать меня, Септимус. Ты сказал мне прийти, когда я вырасту. Я выросла. Теперь мне нужно только узнать одну вещь: ты еще ждешь меня? — Элли почувствовала, что ее голос начинает дрожать, и замолкла, ожидая его ответа, как приговора.
— Я не думал, что ты придешь. — Мужчина тяжело опускается на стул напротив нее.
— Это значит «нет»? — Ее голос был почти спокоен.
— Нет. Это значит, что я не воспринимал тебя всерьез. Я должен извиниться за это.
— Мне нужен ответ, а не извинения, Септимус.
— Я всегда буду ждать тебя, Элли. И всегда буду любить.
— Тогда почему ты не появлялся больше двух лет? — нервно сцепила пальцы рук на коленях она.
— Тебе нужно было время. И к тому же твой отец запретил.
— И ты его послушал?
— Мне тоже было нужно время, Элли.
— А сейчас?
— А сейчас я хочу, чтобы ты была рядом.
— Я буду.



*Цитата из монолога Гамлета:
Башмаков она еще не износила,
В которых шла за гробом мужа,
Как бедная вдова, в слезах… И вот — она,
Она! О, Боже! Зверь без разума и чувств
Грустил бы более! Она супруга дяди…
И месяц только! Слез ее коварных
Следы не высохли — она жена другого!
**Петруччо — персонаж комедии Шекспира «Укрощение строптивой», сумевший «укротить» Катарину, с которой Мариус и сравнивает Элли, вспоминая бурное детство.