Глава 2.Часть 2. На дне. Сириус.
В зарешеченное оконце не видно луны. Луна вообще редкий гость в этой камере. Здесь чаще просто темно. Непроглядно.
Худого человека, съёжившегося на холодном каменном полу, этот факт нисколько не удивляет. Он вообще начал сомневаться в том, осталась ли у него эта поразительная способность – удивляться.
Что могло его удивить здесь? Пожалуй, только лишь то, что, кажется, он до сих пор не сошёл с ума. Но этот факт за десять лет успел настолько приесться, что даже с большой натяжкой на роль удивительного не тянул.
Мужчина мотнул головой. Движение вышло более похожим на собачье, нежели человеческое.
От двери явственно потянуло холодом. Сириус вздрогнул и через мгновение на его месте уже лежал чёрный пёс с грязной скатавшейся шерстью.
Блохи. Заели.
Пёс неторопливо зевнул. Хотя холод уже начал донимать его, Сириус всё же не торопился выказывать каких-либо эмоции на этот счёт. Он знал один секрет…
Из камеры напротив раздался дикий, безумный вопль. Послышался лязг отпираемого засова и через мгновение всё стихло. Лишь через полчаса после этого крика Сириус осмелился принять человеческий облик.
Он знал один секрет. Когда дементор рядом, нельзя чувствовать. Нужно стать пустым, равнодушным человеком. Либо обернуться животным. Хотя, конечно, обернуться камнем было бы в высшей степени предпочтительнее. Но, увы, тогда возникал другой закономерный вопрос: как можно называть здравомыслящим человека, воображающего, что он – каменная глыба?
Бродяга улыбнулся своим мыслям.
В голове было пусто. Пустота была холодной, но привычной, и после стольких лет казалась даже какой-то уютной, настолько, насколько могла быть уютной пустота в Азкабане. И лишь одна мысль маячила на самой грани сознания. Сберечь и наказать.
Нет, - человек улыбнулся. – Сириус Блэк ещё не сошел с ума.
Эти две задачи отнюдь не относились к
одному человеку. Это были две совершенно разные цели, которые за десятилетие ожидания взаперти самым логичным образом слились в одну. Именно так. Наказать и сберечь. Не иначе. Сберечь и наказать. Только так он сможет отомстить за погибших друзей, и только так он выполнит то, на что согласился одиннадцать лет назад, став крёстным Гарри.
А пока - он пёс, когда холодно. И он не человек, потому что тепло здесь не бывает.
Потому что надо выжить, пока он не придумал, как выбраться отсюда. И не сойти с ума. Потому что сидя здесь, совсем не хотелось потерять свою последнюю способность: удивляться тому, что больше удивляться нечему.
Иногда он кричит ночами. Но это – непозволительная роскошь для него. Потому что когда он кричит по ушедшим и отвернувшимся друзьям, он открывает душу и дементоры высасывают последние капли тепла, что ещё остались в ней. И тогда он, собрав всю свою волю в кулак, просыпается. Сворачивая свои чувства в тугой клубок, прячет его в самый дальний уголок сознания, заботливо укрывает чёрным покрывалом, чтобы никто не нашёл, никто не смог подобрать в них ключик к его растерзанной душе. И тогда дементоры уходят от его камеры, явно разочарованные его бесчувственностью, они спешат туда, где бьются и стонут во сне другие заключённые.
Это был его ледяной ад. Его персональная преисподняя. Он был на самом дне. Он был так глубоко, что даже не видел света над головой.
Но кто сказал, что в аду нельзя жить?
И только из-за врожденного блэковского упрямства или по каким-то другим, ему самому не ведомым причинам, Сириус ещё был жив. И сохранил в своей душе остатки подаренного когда-то ему человеческого тепла.
И, пожалуй, была ещё одна причина, почему он не смирился. Он видел выход. Выход со дна. Из ледяного безмолвия. В полной темноте выход этот отчётливо виднелся: тонкая светящаяся нить, уходящая и теряющаяся на невообразимой высоте. И у неё было имя.
Гарри.
По безнадёжному пути,
По непонятным мне приметам
Пусть повезёт тебе найти
То, что сгорая станет светом.
Brainstorm
