Глава 2Это как перед прыжком в ледяную воду. Это волнительно, это вызывает дрожь.
Но она сильная, она справится.
Пальцы вцепились в посеребренную ручку двери, но Джинни не спешит открыть дверь. Для начала ей нужно успокоиться. Согнать эту тревожную пелену страха.
То, что там, за дверью, разве не это ей нужно?
Ей ведь необходимо опять увидеть их, "поцелованных". Ощутить жизнь в себе, глядя на тех, кто ее лишен. Это отвратительно, неправильно…
Но Джинни знает, что не только в этом все дело.
* * *
Ей нужно было сказать своему преподавателю, мистеру Майерсу, что она хочет поменять тему. А еще лучше – бросить колледж. А еще лучше – перестать делать вид, что живет, а не существует.
Она бы сделала это, наверняка, если бы не Невилл. Если бы она не встретила его в коридоре колледжа.
Ничуть не изменился – это не про него.
Этот почти что лучший друг смотрел на нее и улыбался, а она не узнавала его. Точнее, она не узнавала себя в его глазах.
- Почему Зельеварение? – вот, что она спросила, когда они встретились. Когда они молча глядели друг на друга с полминуты, и это начало ее напрягать. Ни приветствия, ни банального "как жизнь?", только то, что ее действительно волновало. Джинни был необходим его ответ, хотя она его уже знала.
А Невилл пожал плечами.
- Ты ведь ненавидел Зельеварение, - сказала она ему тогда.
Он не ответил ей ничего вразумительного, но она прекрасно понимала, почему он выбрал именно это.
Новый метод борьбы – вот как это называется.
Война с самим собой, со своими слабостями, и страхами, своим "НЕ МОГУ"
* * *
Джинни идет через палату к двери в кабинет старшей целительницы, этой крупной волшебницы с сильными руками.
Джинни, она не смотрит по сторонам, но краем глаза замечает, как поворачиваются вслед за ней головы "поцелованных", как следят за ней любопытно-удивленные взгляды целительниц.
Ей неловко, ей невыносимо трудно не поддаться отчаянию, царившему в палате. Но она ведь сильная, она справится, она привыкнет.
- Вы?! – в глазах старшей целительницы, в этих глазах цвета влажной земли, удивление смешивается с "так я и знала", недовольство смешивается с одобрением.
Джинни, с собранными волосами, в по-строгому черной мантии, должна была выглядеть старше. Но она чувствует себя маленькой девочкой, когда не может произнести ни слова из того, что хотела сказать.
- Та целительница, она уволена, - начинает вместо нее миссис Клейм.
Джинни понимающе кивает, не сводя глаз с прозрачно-белого тюля занавесок, придающего ясному лазоревому небу за окном молочный оттенок.
Они обе молчат. Слышен только треск горящих поленьев в непонятно зачем разожженном камине. Неловкости нет, это кажется почти что нормальным, но Джинни старательно пытается подобрать нужные слова.
- Знаете, мне кажется, будто мне вновь двенадцать лет… - говорит она первое, что приходит в голову, то, о чем она думает теперь так часто.
Миссис Клейм не понимает, но виду не подает. Она внимательно смотрит на девушку, и у той возникает чувство, что старшая целительница видит ее насквозь. То же самое Джинни испытывает, когда разговаривает со своим преподавателем, мистером Миланом.
- Вы точно хотите изучать их? – внезапно заданный вопрос приводит в замешательство. Теперь, вновь оказавшись здесь, Джинни мечтает ответить "Нет" и вновь сбежать. У нее бы это хорошо получилось. Лучше, чем ее неуверенное "Да, конечно".
- С чего вы думаете начать?
Джинни, она не хочет признаваться, что понятия не имеет о том, что ей нужно делать. Наблюдать, исследовать, изучать новую
жизнь этих людей без души, "поцелованных"? Она смотрит на желтый шар солнца за окном, словно это поможет ей ответить.
- Я думаю… мне нужно выбрать одного из них, - произносит Джинни после минутного молчания, вопросительно глядя на старшую целительницу, но та в отрицании качает головой.
- Боюсь, милочка, выбирать вам не придется. Вы ведь не сможете работать в общей палате, не так ли?
- Я… я думаю, что смогу, - упрямо говорит Джинни, хотя отлично понимает, что миссис Клейм права. Тем не менее, она смотрит на целительницу с намеком вызова в голубых глазах.
- Конечно, - скорее снисхождение, чем согласие. – Но у меня есть предложение получше. Уверена, вы, милочка, будете довольны. Следуйте за мной.
Джинни послушно выходит из кабинета вслед за миссис Клейм, идет, прячась за ее широкой спиной от любопытных взглядов целительниц, от пустых взглядов "поцелованных". Те сидят на своих кушетках – слишком прямые спины, слишком одинаковое положение рук. В палате так тихо – Джинни слышит лишь
их размеренное дыхание и стук своих каблуков – старшая целительница, она обута в мягкие тапочки, не издающие ни единого звука при ходьбе.
Они вдвоем идут вдоль палаты, и Джинни начинает думать, что они собираются выйти в коридор, но через мгновение замечает еще одну дверь рядом с той, через которую вошла в общую палату, казалось бы, целую вечность назад.
И прежде чем открыть эту дверь, старшая целительница, она поворачивается к Джинни и говорит:
- Здесь вам никто не будет мешать.
* * *
Джинни, она так и не дошла до кабинета мистера Майерса.
* * *
В ее руках простой маггловский блокнот из соседнего магазина. Пальцы нервно теребят простую шариковую ручку. Джинни кажется, что все это нелепо сочетается с мантией. Ее это действительно беспокоит.
- У вас есть какие-нибудь вопросы, милочка?
Джинни не видит ничего замечательного в этой идее миссис Клейм. Лучше уж в общей палате под пристальными и любопытными взглядами целительниц, чем так, один на одни с "поцелованным".
Палата небольшая, светлая, ее можно было бы назвать уютной из-за этих кружевных занавесок на окнах и молочно-голубого цвета стен. Но тут тот же холод, тот же шлейф тоски и отчаяния, что и в общей палате. Здесь так же отвратительно-неспокойно. И все из-за него…
- Как их называют, "поцелованных"? – спрашивает Джинни, не отнимая взгляда от белого в клетку листа блокнота. – У них ведь есть более ученое название?
- С чего вы взяли? – удивленно-скептически произносит старшая целительница и выходит из палаты, оставляя Джинни наедине с объектом ее исследования, предупреждая девушку, что у нее есть два часа, прежде чем его выведут на "зарядку".
Она же не хочет видеть это снова?
Дверь закрывается с тихим щелчком. Этот звук, означающий, что теперь они остались вдвоем, никак ее не трогает. Она напряженно глядит на лист бумаги и думает, как ей начать.
Два часа, сегодня у нее есть два часа неизвестно на что.
Проводить время с пользой – это не про нее.
Проходит четверть часа, прежде чем Джинни решает отложить ручку и блокнот в сторону и "поближе познакомиться" с ее новым приятелем.
Бартемиус Каспар Крауч – так представила его миссис Клейм, когда начала объяснять, почему ему единственному выделена отдельная палата. Барти – так она называла его, рассказывая, что он был поцелован дементором после того, как убил своего отца, после того, как пытался убить всенародного героя Гарри Поттера, после того, как натворил еще много грязных дел. Она могла бы ничего этого не говорить Джинни – та итак все это знала.
Этот "поцелованный", он ведь даже преподавал ей Защиту от Темных Искусств на ее третьем году обучения в Хогвартсе.
Этот бывший последователь того-о-ком-теперь-стараются-не-вспоминать, он находится в этом отделении, потому что его тетушка не осмелилась подписать нужные бумаги. Она не дала согласия на умерщвление, так как считала, что это сделает ее убийцей. Она считала себя образцом великодушия, и поэтому простила своего племянника. Но вместо того, чтобы облегчить его участь, она оплатила отдельную палату и лучший уход.
Все это миссис Клейм рассказала Джинни, прежде чем оставить ее наедине с ним, Барти Краучем.
И теперь Джинни смотрит на его пшеничного цвета волосы, тронутые сединой, на его спокойное, умиротворенное лицо, смотрит в его глаза, светлые и бессмысленно-пустые.
Она пялится на него, не зная, что ей еще делать.
- Здравствуй, Барти, - неожиданно решает поздороваться Джинни. Просто так, чтобы не молчать. И она не смеет оскорбиться, не получив ответного приветствия.
Ей неуютно находиться так близко к нему, и она отступает на шаг, отступает к стене и сползает по ней, присаживаясь на корточки.
Но она не сводит с него глаз. А он не сводит глаз с нее, с ее рыжих волос, таких ярких и блестящих на солнце, которое нещадно печет даже через ткань занавески.
Но Джинни дрожит от холода, который исходит от этого "поцелованного". Ей кажется, что дементор, он не только высосал его душу, но оставил внутри него часть себя, продолжающую высасывать жизнь и радость из всего, что окружает.
В том числе из Джинни.
- Знаешь, Барти, я могла бы вызвать патронуса, вдруг это сможет мне сейчас помочь… Но я не уверена, что смогу. У меня столько хороших воспоминаний, но мне кажется, что все они не достаточно счастливые. Каждое из них… думаю, где-то в недрах моей памяти есть воспоминание и получше, только где оно?
Джинни говорит, нисколько не задумываясь о словах, говорит, скользя указательным пальцем по плинтусу, глядя прямо в глаза своего безмолвного и бездушного слушателя, усиленно стараясь не отвернуться. Она ведь сильная, а значит – справится.
- Всегда есть хоть что-то, хоть какая-то мелочь, омрачающая счастье, - продолжает Джинни. – Знаешь, Барти, мой последний год обучения – я провела его вместе с Гарри. Он вернулся в Хогвартс, и все должно было быть просто замечательно, но мы только и делали, что скорбели по погибшим. Я сейчас говорю, как законченная эгоистка, но разве это не правильно – вернуться к нормальной жизни, вместо того, чтобы ворошить прошлое?
Джинни, она уже не может остановиться, замолчать. Ей всегда нужно было выговориться. Рассказать, что ее волнует – для нее это было важно. Но людям она не доверяла, бумаге с определенного времени – она доверяла еще меньше.
- Мне кажется, я понимаю, почему мой преподаватель, мистер Майерс, сказал, что мне это будет полезно. Я ведь знаю, что это такое – когда у тебя отбирают душу. Я понимаю, какого это – я однажды пережила подобное. Только у тебя это навсегда…
