Глава 2. Нити прежней жизни. Гермиона.Всё залеплено штукатуркой,
Замазано свежей краской,
Проведено много мелких работ.
Как вернуться в другую жизнь,
Которая кажется сказкой,
Когда всюду прошёл ремонт?
Flёur
«Мир изменился. А мы почему-то - нет. Гарри всё так же воюет, Джинни ждёт его, Рон ему помогает, я помогаю Рону… Родители по-прежнему не видят меня месяцами. Луна, как и прежде, живёт в своём выдуманном мире. Невилл по-прежнему пытается казаться лучше, чем он есть на самом деле. Малфои корчат из себя аристократов, блюстителей чистоты крови и фамильного состояния.
Как будто и не было триумфальной победы, как будто ничего не изменилось…
Только вот Гарри не замечает, что воюет уже сам с собой. Джинни не понимает, что ожидание стало смыслом её жизни, Рон - что не помогает Гарри, а своим сочувствием и пониманием лишь еще больше ввергает его в пучину отчаяния и вины. Луна не замечает, что мир реальный и её мир – не совсем одно и то же. Невилл никак не может понять, что быть лучше, чем он уже есть, невозможно. А я… Я не знаю, что мне делать, чтобы всё это прекратить… »
В глазах плясали разноцветные огоньки. Проклятая лампа под зелёным абажуром! От неё уже по ночам сняться кошмары с участием незабвенного Тёмного Лорда и одного, самого популярного, непростительного. И какой идиот придумал, что зелёный – приятный для зрения цвет?
Гермиона раздражённо швырнула ручку на стол и с силой начала тереть веки.
Статья не писалась. Вот уже вторую неделю девушка пыталась вымучить из себя хотя бы строчку, но, увы, не могла. Может, прав был отец, уверяя, что журналистика – не её дело?
Девушка усмехнулась. Почему-то не к месту вспомнился профессор зельеварения. Северус Снейп. Как часто он любил повторять, что она бездарность. Однако, подумалось Гермионе, по зельеварению у неё высшие баллы.
Девушка протянула руку и погасила надоевший до чёртиков зеленоватый свет. В комнате воцарился спасительный полумрак. От открытого окна дуло. Ветерок нёс слабый аромат зацветающего жасмина и заливистые трели какой-то птицы.
Откинувшись на спинку стула, Гермиона через окно окинула взглядом лужайку. Окна их с Роном спальни, расположенной на первом этаже, выходили на дорогу. Видна была лужайка перед домом, калитка и дорожка из жёлтого песчаника, ведущая к крыльцу.
Гермиона ждала. Рон опять задерживался. Видимо, не один. Видимо, снова с Гарри. Девушка вздохнула, прикрыла глаза и начала напевать какой-то полузабытый мотивчик.
Как ей всё это надоело.
Пятница. Сегодня была пятница. А значит…
Неожиданно ухнула сова. Гермиона вздрогнула и открыла глаза. На столе сидел Людвиг. К его левой лапе был небрежно привязан маленький кусочек пергамента. Надо полагать, от Рона. Поморщившись от досады, Гермиона отвязала послание.
- Спасибо, Людвиг, - она погладила филина по голове. – Ты можешь отдохнуть. Ответа не будет.
Людвиг благодарно ухнул и вылетел в окно. Прошлым летом, когда молодожёны переехали в этот дом, Рон и Гарри устроили на чердаке что-то вроде совятни. Теперь Людвиг и Сычик, миниатюрная сова Рона, могли улетать на охоту и возвращаться когда им заблагорассудится.
Гермиона развернула записку. Одна корявая строчка. Писали явно в спешке… Ну, спасибо, хоть вообще вспомнили.
«Милая, мы с Гарри в Дырявом котле. Вернусь поздно. Не жди. Ложись спать. Рон»
Ну что ж… Что и следовало ожидать. Так повторялось каждую неделю. Всё то время, пока её муж и Гарри обучались в школе при аврорате. Теперь они всю ночь будут пить огневиски. А под утро Рон растрёпанный и уже трезвый явится домой, быстро поцелует её в щёку и ляжет спать, пытаясь забыть всё, что говорил ему ночью Гарри. Гермиона же, в очередной раз поморщившись от запаха спиртного, тихонько выйдет из комнаты, прикрыв за собой дверь, пойдёт на кухню и будет готовить завтрак. Затем присядет к столу с «Ежедневным пророком» и постарается чтением вытеснить из головы воспоминания о лице Рона, когда он появляется после подобных ночей на пороге их спальни. Около двух часов дня Рон проснётся, рассеянно съест поданный Гермионой то ли завтрак, то ли обед, возьмет со стеллажной полки книжку «Защитная магия. Расширенный курс», сядет в мягкое плюшевое кресло у окна и начнёт перелистывать страницы, совершенно не вникая в содержание, думая о чём-то своём… И бесполезно спрашивать его о чём. Гермиона уже пыталась. Не раз. Рон лишь что-то неразборчиво мычал в ответ. А если она начинала настаивать и пытаться выпытать у него информацию, он срывался. Орал, что она зануда и цепляется совершенно без повода. Хватал с вешалки куртку, хлопал дверью и у калитки трансгрессировал.
Поэтому чаще Гермиона просто оставляла его сидеть в кресле, а сама тащилась в спальню, садилась за письменный стол и пыталась писать. Пробные статьи, рецензии… Выходило ужасно. Точнее, не выходило совсем. Вот, например, уже вторую неделю она безрезультатно билась над статьёй к очередной годовщине победы. Казалось бы, что сложного? А вот не получалось… Не получалось ничего с тех самых пор, как она решила стать журналисткой и через печатное слово нести просвещение в массы и бороться за права угнетаемых магических существ. Может и правда, журналистика - дело не её жизни?
Гермиона встала со стула, потянулась и захлопнула окно. В комнате сразу стало оглушительно тихо. Девушка взяла со стола палочку и переложила её на прикроватную тумбочку. Раздевшись, она небрежно бросила платье на стул и, забравшись под одеяло, устало закрыла глаза. В комнату бесшумно скользнул Живоглот. Мурлыча, забрался на кровать и свернулся в ногах у Гермионы тёплым пушистым клубком.
Сон не шёл. Под веки словно песок насыпали – сказывалось напряжение последних часов. Мысли вились беспокойными стайками, путаясь и перебивая друг друга.
Как так получилось? Ведь, казалось бы, после Победы их всех ждало светлое и радостное будущее. А вместо этого…
Да, они с Роном поженились. Год назад. Но что же это за семейная жизнь? Вечно отсутствующий муж и вечно раздражённая неудачами жена? Гермиона училась в академии гуманитарных наук. На журналиста. Как она туда попала? Теперь она и сама, пожалуй, не смогла бы ответить. Может, это вечная привычка искать более сложные пути к осуществлению простых планов? А теперь она была измотана до такой степени, что что-либо менять просто не было сил. Намного проще было смириться с существующим положением дел. А что есть? Журналист из неё не вышел. Это стоит признать. Это факт.
Гермиона снова поморщилась, как от зубной боли.
Рон… Его вечно нет. Учёба в школе Авроров тоже давалась ему нелегко. А тут ещё Гарри…
Гарри учился с Роном. И Гермионе порой казалось, что он стал её мужу ближе, чем она сама. Усмехнулась. По крайней мере, времени они вдвоём проводили точно больше. Встречались каждый день на занятиях, да ещё пятницы… По пятницам они напивались "в хлам". Вдвоём. И больше никого с собой никогда не брали. «Совместные попойки – отдых для души» - как шутливо любил говорить Гарри, появляясь по воскресеньям в их доме на обеде. Только вот Гермиона всё чаще замечала, что Рона эти «попойки» не радуют. Всё реже он возвращался домой весёлым. Всё чаще приходил либо растроенно-задумчивым, либо злым. В первом случае он тихонько садился в своё любимое кресло и что-то читал, лишь изредка о чём-то спрашивая, устроившуюся на диване Гермиону, во втором же… Когда он приходил раздражённым они ссорились.
Гермиона вздохнула и села на кровати, посмотрела в серый провал незанавешенного шторами окна с металлическим кругляшом ярко сияющей луны.
Они ругались. Гермиона и сама часто бывала в скверном настроении и не могла молча сносить несправедливые упрёки мужа. Тогда Рон в очередной раз хлопал дверью и уходил неизвестно куда. А она оставалась совсем одна в пустом и каком-то гулком доме. И долго плакала, сидя перед камином.
Гермиона тряхнула волосами, словно отгоняя надоедливую муху, откинула одеяло и поднялась с постели. Живоглот недовольно заворчал и, прыгнув на пол, тенью скользнул в коридор. Гермиона аккуратно застелила кровать и, надев домашний халат, включила ненавистный светильник под зелёным абажуром. Обмакнув перо в красные чернила аккуратно вывела: «Милый мой Рон» - рука дрожала, слёзы стояли в глазах, искажая написанные строки.
«Мы женаты всего год. Но что-то не так. Мы всё больше отдаляемся друг от друга. Ты уходишь не понятно к кому, я остаюсь одна. Рон! Мне тяжело! На моих глазах разрушается наш брак. Семья… Если она, конечно, когда-то была».
Гермиона покачала головой, перечитала и порвала написанное. Скомкала клочки.
Как же лучше сказать? Как выразить словами всё то, что накопилось на душе за эти почти четыре года мира? И дело даже не в них: ни в ней, ни в Роне, ни в других людях… Изменился окружающий мир. И надо было привыкать жить в этом новом мире.
Пока получалось плохо.
За окном медленно таяла луна. Растворялась кусочком рафинада в нагромождении подсвеченных солнцем облаков. Гермиона спала, уронив голову на скрещенные руки.
Проснулась она утром. Небо было затянуто низкими тучами, поливающими землю мутными струями. Было семь часов. Кровать нетронута – Рон до сих пор не пришёл.
Холодными коготками страх сжал сердце Гермионы. Она вскочила, схватила палочку… и тут в окно постучали. Девушка замерла посредине комнаты, боясь пошевелиться, опасаясь столкновения с тем страхом, что сейчас рос и креп в её душе. Стук повторился. Гермиона медленно, на негнущихся ногах, подошла к окну.
Через мгновение в комнату влетела белоснежная сова с эмблемой министерства. Мокрым взъерошенным комочком уселась на спинку кровати.
О, Мерлин! Только бы ничего серьёзного!
Трясущимися руками девушка отвязала от птичьей лапки послание. Развернула пергамент, несколько секунд непонимающе смотрела на строчки, написанные чёрными чернилами, снова и снова их перечитывая.
Выронив письмо, Гермиона бросилась во двор.
Камин был закрыт. Снимать с него охранные чары – лишняя трата времени.
Ливень захлестнул её, словно волной. Одежда сразу же промокла и прилипла к телу. Мокрая прядь непослушных волос упала на глаза.
Дёрнув калитку, чуть не сорвав её с петель, девушка выбежала на дорогу, развернулась и растворилась за сплошной стеной дождя.
От сильного ветра в спальне громко хлопнула незакрытая оконная рама. Стекло прозрачными льдинками посыпалось на письменный стол, смешиваясь с дождевой водой, разлитыми чернилами и кусочками смятого пергамента.
Вскоре дождь закончился. В кухне из старенького радиоприёмника сквозь треск и помехи раздавался голос солистки Ведуний. Кашляло и что-то тихо бормотало зеркало в прихожей. В спальне, на подушке в изголовье кровати, свернулся клубочком и тихонько посапывал пушистый рыжий кот. Маленький кусочек пергамента валялся на полу. Крошечное послание, всего одна строчка.
Шёл девятый час до полудня.
