Глава 2
В опустевшей кухне было накурено, неуютно и сумрачно. Отправившись спать после ухода «гостей», муж свет выключить не забыл, и теперь за полночь Эйлин осталась сидеть впотьмах.
Сначала, она, было, нахмурилась, когда вместе с мужем в кухню ввалились еще двое, таких же, как и Тобиас «работных» человека, уставших, угрюмых и уже слега «принявших» для расслабления. Эйлин готовилась к разговору с мужем, ей отчего-то представилось, что разговор с ним пройдет также правильно, как и всё в этот день, а там, глядишь, и Северуса можно позвать вниз, но – не получилось. Зато, накрывая на стол, она вдруг снова, ведь надо же так, который раз за этот день, усмехнулась про себя: «Не время, значит еще, а, значит и к лучшему!». Когда у мужчин от нехитрой закуски и дополнительной выпивки за столом явно стало повеселее, Эйлин собрав сыну ужин, поднялась наверх.
Северус сидел за столом, так и не переодевшись, уронив голову на согнутый локоть. Заснул, прямо за книгой. Эйлин еще чуть постояла, вслушиваясь в тишину комнаты, затем, удостоверившись, что все в порядке, выключила настольную лампу и вернулась в кухню к «гостям». Ей не было нужды изображать из себя радушную хозяйку и счастливую мать семейства – это вообще было тут не принято. Она, вероятно, могла бы улыбаться, поддерживать разговор, чтобы, если нужно – «сохранить лицо», но, ни Тобиасу, ни его гостям, и уж тем более, ей самой это было ни к чему. Поэтому она просто привычно, бесстрастно дожидалась окончания «посиделок», механически выполняя свою работу в кухне.
***
Закончился день, а с ним, как воздух из воздушного шарика, ушло состояние правильности происходящего. Хоть бы задержать его, понять, разобраться! Она, словно склянки на полках, мысленно стала расставлять итоги. Все методично и по порядку: плохое – хорошее, нужное – ненужное, важное – и не очень.
Кто бы начал с хорошего и пренебрег остальным, а Эйлин Принс начала с плохого. Она выбрала самое скверное, мысленно упаковала его в подарочную обертку и мысленно поставила перед собой на стол.
Теперь можно было радоваться. Здесь ничего не нужно домысливать, приукрашивать, оборачивать мишурой и бантиками. Для «хорошего», «нужного» и «важного» хватило бы места на одной полке в подвальчике: с десяток книг для Северуса; пара – для нее; старая школьная тетрадь с конспектами по чарам; несколько мешочков и пакетиков с ингредиентами; старая заслуженная ступка с пестиком; особый серебряный тигель и набор ножей из латуни, бронзы, серебра и кости. Да, еще одна маленькая, похожая на флакончик дорогих духов воображаемая склянка, куда легко уместилось то, что не нашло места на полке: сын, прижавшийся к ней в напряженном ожидании; дурацкая радостная рожица Свинни; все-таки вспыхнувшая в глазах матери гордость за внука; почти семейная, до слез трогательная беседа прабабушки с Северусом.
Эйлин прикрыла глаза, посидела так немного, будто вдыхая вновь запахи дома, вспоминая пальцами прикосновения к знакомым вещам в гостиной. Вот и все. Кончился день, как кончился бы праздник, а на столе, в кухоньке из разряда «чистенько, но бедненько», находится, почти материальный итог в нарядной упаковке.
Такое может быть со всяким: с ребенком, в Рождество или в День рождения, когда ждешь подарка. Или с влюбленным, когда ждешь заветного слова, вздоха, жеста, чуда, перемен. Вот оно, к нему подходишь так близко, и оно кажется таким естественным - только возьми, и… не происходит ничего. Под оберткой, не то, чего ждали, никто ничего не произносит, и не те руки, и не тот человек. И ты, словно роняешь что-то, в чем плескались твои радужные надежды, и остается только битое стекло да жалкая лужица.
***
За окном потихоньку начало светать. На табурете в кухне, прислонившись спиной к здоровенному старому дубовому буфету, дремала женщина, неопределяемого возраста. На ее бесцветных щеках чуть мерцали микроскопическими звездочками две дорожки от высохших слезинок. Сны-ли, грёзы-ли, а может, и явь стали причиной слез, кто знает, но стоило только раннему рассветному лучу пробраться в окно, женщина открыла глаза, и огляделась. Для нее – волшебницы и ее сына – волшебника начался новый день и в новый день, уверенно поднявшись, шагнула Эйлин Снейп, женщина с недобрым прищуром неприятно темных глаз.
***
Утром в кухню вошла сова. Именно вошла, а не влетела, не постучала клювом, не поскребла когтями. Она, наверно терпеливо ожидала у двери, пока та откроется и можно будет попасть внутрь. Так она и сделала, сова, в смысле. Когда отец открыл дверь, чтобы, как всегда, молча без единого слова уйти на работу, сова, сидевшая на крыльце, бесшумно поднялась на крыло и медленно вплыла в кухню. Сделала небольшой заход по дуге над столом и плавно при…. Не подберешь и слова, что сделала, но в результате оказалась сидящей на спинке стула ненахально, но настойчиво подпихивая под ухо сидящему мальчику большой запечатанный конверт.
- Северус, возьми конверт, это – тебе. И угости птицу.
Эйлин Снейп внутренне подобралась, приготовилась к любому, даже крайне неприятному, варианту развития событий.
- Ты не понял? Не задерживай сову, эта ее работа, она выполнена, и птицу нужно угостить.
- Накормить?
- Я сказала, угостить! Кормить сову у нас нечем. Ее накормят, когда она вернется домой. Но не отблагодарить за работу – дурной тон. Не можешь заплатить, так хоть отблагодари, постарайся это запомнить на будущее.
Северус, ни за что на свете не желавший кому-либо показаться смущенным, или, упаси Бог, не в своей тарелке, не владеющим собой, хотя бы как мама, молча кивнул и, отломив половину от своего куска хлеба, уверенно протянул угощение птице. Если бы совы могли пожимать плечами, Северус поклялся бы, что птица пожала плечами, однако, приличия соблюдать видимо учили и сов. Она вдумчиво угостилась, несуразно крутанула круглой головой, будто кивнула и, неторопливо взмахнув крыльями, бесшумно вылетела в еще раскрытую дверь, мимо отца, так и стоявшего на пороге.
Мальчик, провожая глазами птицу, натолкнулся взглядом на опрокинутое лицо Тобиаса. Отец стоял в дверях, приоткрыв рот, выпучив глаза все еще держась за ручку двери. Северус недоуменно смотрел на мужчину, не понимая, с чего такое странное выражение застыло на его лице. В дом и раньше прилетали совы, не часто, но было. Это, правда, всегда вызывало, если не скандалы родителей, то неприятные разговоры, присутствовать при которых он старался как можно реже, а то и вообще слинять подальше да побыстрее. Что же сейчас не так? Северус, уже настороженно перевел взгляд на мать, которая, как ни в чем не бывало, продолжала чем-то заниматься, стоя к ним спиной.
Взгляд мальчика снова метнулся к отцу, и он увидел, что руки Тобиаса, сжались в кулаки, глаза сузились в щелочки, а лицо стало заливаться малиновыми пятнами. Опять…. Сейчас они начнут орать друг на друга, выкрикивать жуткие, не всегда понятные ему слова. Нет, лучше смыться, пока не поздно. Он молча поднялся, сказал матери в спину: «Спасибо. Я пойду на улицу». Проходя мимо отца, Северус, неожиданно для самого себя, тихо, но очень уверенно и, как ему казалось, спокойно, произнес: «Я погуляю. До вечера», и аккуратно проскользнул мимо.
Не успел он дойти до калитки, как до него донесся раздраженный голос матери: «Не начинай, Тобиас…..». Он не стал слушать, перемахнул через заборчик и, засунув руки в карманы, пошел к реке. Письмо, которое он не забыл прихватить с собой, лежало за пазухой, и он направился в одно место, где, как он предполагал, ему никто не помешает прочесть письмо и все обдумать.
Мальчик не беспокоился за родителей – они часто бранились, это было почти привычное дело. Вот раньше, года четыре назад, когда он только пошел в школу, тогда было страшно немного. Он сам не видел, но возможно, у них и до рук доходило, а уж как кричали, посуду били. А потом у отца чуть не случился удар. Северус тогда был у себя и, услышав привычную вечернюю перебранку, вздохнул и прижал руки к ушам, чтоб не мешало. Он не заметил, как все стихло, а через минуту мать влетела в его комнату, и властно бросив на ходу: «Пошли!», - выскочила вон. Он спустился буквально вслед за ней и застыл на пороге. Отец лежал на полу, беспомощно таращил глаза и открывал рот, по лицу расходились пунцовые пятна.
Мама, уже стоявшая на коленях около мужа, водила палочкой вдоль его тела и бормотала. Обернувшись на сына, она жестом подозвала его к себе и устроила голову Тобиаса на колени к мальчику. Сама поднялась и направилась в подвал. Северусу было страшно. Не от того, что он боялся за отца, он почему-то не сомневался, что мама все сделает, придумает, устроит. В душе у Северуса завозился, заерзал холодный и скользкий, непонятный стыд от того, что он совершенно не знал, как себя вести, куда девать руки, что ими делать, как взглянуть на отца, и надо ли? А может надо что-то сказать, и что? А ведь для соседской собаки, когда ее сбила машина, он нашел и слова и действия, и даже сам зелье варил, и выхаживал ее. И слез своих не стеснялся, когда показалось, что все его усилия напрасны. А сейчас….., Да что же это? Он даже не заметил, как злые слезы защипали глаза.
Мама действительно все сделала. Она варила зелья, она ухаживала, выхаживала, и отец поправился. Они по-прежнему почти не разговаривали, и ссоры их стали не реже, но, отец как-то «сдулся», ссоры стали не такими громкими и постепенно все привыкли. Так и жили.
Что же сегодня зацепило Северуса, что вызвало опять, где-то внутри эту «возню»? Ответ нашелся так быстро и неожиданно, что мальчик резко остановился. Как же просто – он вдруг понял отца. Потому что растерянность, бессильная обреченность была настолько читаема на лице Тобиаса, что стала понятна даже ребенку. Никогда раньше Северус не задумывался об отношениях родителей. Конечно, ему многое не нравилось, но попытаться понять, принять чью-то сторону, кого-то осудить – ему и в голову не приходило. А теперь: здрассьте, приехали! Что это было: сочувствие, мужская солидарность?
Ба-бах! Еще одна идея, хуже прежней. Он просто понял. Понял, как может себя чувствовать человек, когда на него не обращают внимания, когда его не замечают, а если это еще и женщина и мальчишка, как же такое вынести? Он не жалел отца, даже наверное и не сочувствовал, теперь он просто понимал его.
Но, с пониманием, или без него, а стоять посреди дороги смысла не было. Да и письмо, если честно, прочесть очень хотелось. Мама уже давно, перед первым классом маггловской школы, куда определили Северуса, рассказала ему все-все. Рассказала про свою семью, про магическое сообщество, Министерство Магии, про Хогвартс. И хотя за пять лет, проведенных в маггловской школе, он достиг хороших результатов, Эйлин настоятельно рекомендовали отправить сына или в грамматическую среднюю школу, или в техническую, Северус, начиная с того самого дня, как ему исполнилось одиннадцать, не переставал каждый день ждать сегодняшнюю сову.
Наконец-то добравшись до того места, куда он шел, Северус с удовольствием отметил, что поваленное бревно, скрытое кустарником, еще не занято. Он пристроился поудобней и достал письмо.
- Северус! Ты здесь! Ну, слава Богу! А то я к твоим забегала…. Они, похоже…, ну как обычно… Я даже и спрашивать не стала, сразу сюда! Ты тоже получил!!!????
- Привет. Не тарахти. Получил, получил, сама же видишь. Ты ведь тоже получила, как я и говорил.
Северус окончание фразы проговорил в сторону, ему не хотелось, чтобы Лили видела, как он улыбается. Да и как тут не улыбнуться, столько он ей вдалбливал, рассказывал слово в слово, то, что говорила ему мама, то, что вычитал в книгах, что умеет сам. Даже про поход в гости, тот самый, когда он увидел и мамин дом и ее родных. И все пять лет Лили, как сейчас, с раскрытым ртом и распахнутыми удивленными глазами ловила каждое слово, сказанное Северусом о волшебном мире.
Конечно, он не вдруг стал разбалтывать все первой попавшейся маггле. Он не особо прижился в школе, но учеба давалась легко, и на уроках Северус частенько, выполнив задания учителя, потихоньку разглядывал одноклассников. Очень скоро он научился подмечать интересные мелочи, особенности, а потом это занятие ему даже понравилось. К концу первого класса, он уже знал почти все, почти про всех. Оно вроде и не надо было, но развлекало и как выяснилось потом, было даже полезно. Так он заметил Лили, которая сначала его ничем не заинтересовала. Ну – рыжая, ну, глаза зеленые, подумаешь!
Все правильно, так и было, пока Северус не почувствовал исходившую от девчонки магию. Это случилось во втором классе. Им нужно было посадить цветок в горшок, а девчонке, не хотелось этого делать. Естественно, у нее получалось криво и косо, и учительница довольно обидно высмеяла Лили и ее аккуратность. Девчонка сначала молча сопела, потом, когда мисс Уилвел закончила упражняться в остроумии и потопала к своему столу, Лили подняла голову, злобно сверкнула глазами ей в спину, поджала губы и….
Мисс Уилвел растянулась на полу, бестолково размахивая руками. Все бы ничего, бывает, только в секундой спустя, разлетелся вдребезги горшок с землей и злосчастным растением. Мокрая земля заляпала парты и учеников, а Лили выскочила из класса.
Уроки закончились, и Северус уверенно пошел в сторону реки. Вот и пригодилась его внимательность. Он знал, где искать Лили. Он нашел ее на бревне за кустом. Она сидела, обхватив руками колени, и смотрела на реку. Северус подсел рядом и, помолчав недолго сказал: «Не бойся, все правильно, просто ты не такая, как они. Ты такая, как я, как моя мама, ну, и много, кто еще. Мы волшебники».
А потом, потихоньку, не в один день, когда прошли охи, ссоры, даже слезы, они подружились. И Северус, постепенно, как книгу, по одной главе, стал рассказывать Лили все, что знал сам.
***
На Кингз кросс Северус внимательно выслушав, слова мамы, серьезно кивнул и поднял на нее взгляд. Мать и сын некоторое время смотрели друг на друга, молчаливые, серьезные, такие похожие. Видимо, что-то решив для себя, Эйлин Снейп чуть наклонилась и коснулась губами темной макушки сына. «Ну, храни тебя Мерлин, Северус. У тебя есть все, чтобы, чтобы найти свое место. Я бы хотела, чтобы у тебя все получилось». Эйлин отстранилась от сына: «Иди, не стоит опаздывать», - сказала она ровным, обычным голосом. Северус кивнул, посмотрел на нее и, развернувшись уверенно пошел туда, где то и дело исчезали прямо в кирпичной стене дети, взрослые, тележки и чемоданы.
Он так и не понял, как оказался на гомонящей, в клубах паровозного дыма платформе, кишащей людьми. Не надо даже было знать, всего, что рассказала ему Эйлин, чтобы понять, что это другой мир, другая жизнь. И не смотря на то, что что-то жгло в глазах, щипало в носу и непривычно тянуло где-то в груди, Северус улыбнулся, увидев руку Лили, которой она, подпрыгивая, размахивала над рыжей головой.
