Resurgam

Глава 1

1.
Это был Самый-Самый День из самых-самых дней, который только можно себе вообразить. Он был ярким, несуетным, щедрым на солнце, краски, звуки, запахи. Солнце ласково обнимало теплом, будто добрый друг положил руку на плечо; зелень деревьев и трав возвращала усталому или отчаявшемуся взору остроту, ясность. Едва уловимое жужжание, чирикание, щебетание, просто шелест листвы, далеко и близко звучащие голоса – вся эта бессвязная какофония сливалась в поразительную по красоте и естественности музыку. Воздух солнечного теплого дня, пряный, сильный и удивительно живой, сам без усилий заполнял легкие, им конечно нельзя надышаться впрок, но, единожды вдохнув, его никогда, ни с чем не спутать, не забыть, и если достанет сил, или воли случая, вспомнить о нем, это непременно поможет в любом деле. Не сможет не помочь! Такие дни бывают, как подарок, одинаково приятный для всех и лично для каждого, так как кто угодно, кем бы он ни был, мог без труда найти таким днем радость, утешение, или помощь. Это был один из тех замечательных дней, когда хочется жить. Именно в такой день проще и естественнее всего понять что-то важное, принять решение без суеты и страха, простить старую обиду, или самому признать свою неправоту и попросить прощения. И вовсе неважно, где достался такой подарок - Самый-Самый День, пусть даже на чахлом пустыре, на задворках убогого рабочего квартала, на задохлой лондонской окраине, это все равно тот Самый-Самый День.
***
В сиротском оконце чердака, похожего скорее на скворечник или в лучшем случае на чулан блескучий солнечный луч был редким гостем. Лучик аккуратно прокладывал себе путь по столу, по облезлому табурету, к невысокому топчану, на котором спал, очевидно, ребенок, почти полностью укрытый одеялом. Белье на детской постели, хоть и латанное, но кипельно-белое, да солнечный луч были единственно правильными во всей этой комнатенке.
Дверь без скрипа открылась и в комнату, чуть пригнувшись, вошла женщина неопределяемого возраста. Притворив за собой дверь, она выпрямилась, окинула комнатенку быстрым взглядом и сделала решительный и совершенно бесшумный шаг в сторону топчана. «Северус, вставай», - сказала женщина и, не дождавшись никакой реакции, нагнулась и легонько тронула за плечо спавшего ребенка. Голос у женщины, по сравнению со звуками, доносившимися из окна, был просто никаким, прозрачным и бесцветным. Непонятно, голос, или прикосновение разбудили ребенка, но в мгновение ока ребенок уже сидел на кровати и выглядел совершенно проснувшимся. Он не тер кулаками глаза, не озирался удивленно и сонно вокруг, он просто внимательно смотрел на женщину. «Поднимайся Северус, у нас сегодня много дел, я хочу, чтобы ты быстро оделся, спустился вниз, и поторопись», - все тем же бесцветным спокойным голосом сказала женщина, собираясь покинуть комнатенку. Но, видимо, оттого, что нечто необычное послышалось ребенку в этом бесцветном голосе, или для него такое пробуждение оказалось непривычным, он, немного помедлив, поднял на женщину темные внимательные глаза и тихо спросил: «Мама? Мы куда-то пойдем? Прямо сейчас?» Женщина, уже в дверях, не оборачиваясь, ответила: «Слишком много вопросов, Северус. На разговоры у меня нет времени. Нужно многое успеть и, если ты не хочешь на весь день остаться голодным, не болтай и быстро собирайся. Я хочу, чтобы ты выглядел прилично, поторопись», и так же бесшумно, как вошла, она скрылась за дверью. Мальчик еще некоторое время сосредоточенно сидел на кровати, будто обдумывая слова матери, потом склонил голову, будто обдумывая ее распоряжение, затем быстро, но без суеты стал одеваться. Было во всем этом что-то неправильное, да чего уж там, все здесь было неправильным от начала и до конца: мать, вошедшая в комнату сына не с ласковым словом и улыбкой, сам мальчик, серьезный и сосредоточенно сдержанный. Даже солнечный лучик, случайно зашедший сюда, выглядел почти неприлично, как незваный гость и теперь казался неуместным в этой комнате.
Уже через десять минут Северус спустился в кухню на ходу соображая, верно ли он понял указания матери о приличности одежды, напялив новую белую рубашку, которую, как он подозревал, купили к школе. Но, мама сказала, что желала бы видеть его выглядящим прилично, и новая рубаха была выбрана почти без колебаний. Однако, оказавшись в кухне, он все-таки немного настороженно смотрел на мать, пока она оглядывала его с головы до ног быстрым цепким взглядом. Подобравшись, он был готов по первому уловимому знаку неодобрения матери кинуться наверх и исправить свою оплошность, но все обошлось, мама чуть заметно кивнула и вернулась к прерванному занятию. Отвернувшись от вошедшего сына, уверенная, что он видит только ее спину и не посмеет сесть за стол без позволения, а, следовательно, лица ее не увидит, женщина позволила себе сдержанную улыбку: «Сообразил. Маленький, а настроение, намек чувствует, как настоящий Принс! Ну, некрасив - пусть! Не богат род на красавцев. Зато мальчик силен, умен, не поспорят ведь с этим, это же очевидно! Он должен понравится!».
- Садись, Северус. Постарайся позавтракать быстро и аккуратно. Пока ты ешь, я приготовлюсь к нашим сегодняшним делам и вернусь через пять минут.
- Хорошо. Мам, а можно мне какао на завтрак?
- Если бы можно было приготовить какао, я бы это сделала, так как напиток полезен, питателен и очень сытный, что было бы, кстати, для сегодняшнего дня. И, раз я этого не сделала, значит у меня для этого немало причин. Жаль, Северус, что ты не только не сообразителен, чего я вправе была бы ожидать от своего сына, так ты еще и невежлив. Своим вопросом ты обижаешь меня и своего отца, самым жестоким образом напоминая мне, что в семье недостаточно средств, чтобы покупать полезные и вкусные продукты. Ты достаточно взрослый, чтобы понимать, сказанное тобой – это не просто пустая болтовня, а слова будущего мужчины, за которые рано или поздно придется отвечать - неважно, перед собой или другими, не возьмусь сказать тебе, что тяжелее.
- Прости, мама, я … Я не хотел, то есть я хотел… просто я не подумал – Северус смотрел на мать и действительно выглядел расстроенным, не смущенным, а именно серьезным и расстроенным.
- То, что ты не подумал – это очевидно. Я как раз и хотела обратить твое внимание на то, что ты НЕ подумал, а стоило бы! Я бы хотела, чтобы ты думал и думал очень серьезно, прежде чем что-либо делать и, уж тем более, прежде чем говорить. Поторопись, ты отнял у меня три минуты на болтовню.
С этими словами женщина вышла из кухни, хмуря черные совсем не дамского рисунка брови. Слова сына расстроили ее. Нахмуренной, она вошла в свою спальню и на ходу бросив взгляд в зеркало внезапно и резко остановилась. Из тусклого старого зеркало на нее глядели неприятного прищура глаза. Она заправила волосы за ухо и пригляделась к себе. Привычное бледное лицо, совершенно лишенное кокетливости, худое, скуластое, со сдвинутыми черными бровями и угольными прищуренными глазами. Не красавица, не юна, зато в лице есть значительность, в глазах мысль, пусть и недобрая. Откуда бы взяться простоте и добросердечию, она и не припомнит, когда последний раз улыбалась кому-либо, или чему-либо. Скорее всего, в школе, курсе, этак, на третьем, ну, может на четвертом. А затем, пятый курс – точно нет, тогда ее подруги и однокурсницы потихоньку стали перешептываться о мальчиках, рассказывать о снах, грезах, взглядах. А у нее не о чем было рассказывать, а выслушивать чужие откровения – занятие неблагодарное, нет, просто вредное! Именно в это время она поняла, на себе почувствовала значение слова «зависть». Именно зависть стала самым привычным ощущением, и еще - раздражение. Постоянное раздражение постепенно стало выражением лица, затем образом мыслей, а потом и чертой характера. Нет, она, конечно, пробовала что-то изменить, пыталась бороться, но это ни к чему не привело. Подруги, были слишком заняты собой, чтобы замечать вокруг кого-то еще. Не прошло и года, как приятели-сокурсники просто перестали с ней общаться, чтобы не сталкиваться с ее раздражением и язвительностью, а к концу обучения она отдалилась и от тех немногих, кого, хоть и с натяжкой, но можно было считать друзьями. За весь выпускной с ней заговорили только три человека: Шеннон, прочирикавшая жарким шепотом о том, что Герберт-таки назначил ей свидание в Лондоне, Слагхорн, участливо-снисходительным тоном пообещавший посодействовать с рекомендацией и Дамблдор. Директор, никогда не выделявший ее из толпы студентов неожиданно подошел и начал беседу о пустяках, а потом незаметно перевел разговор на планы о будущем. Странно, она всегда очень настороженно и ревностно охраняла себя от «душевных» бесед, а тут даже и не заметила, как быстро и легко он пробил ее «оборону». Ничего особенного, ничего судьбоносного, просто болтовня, светская беседа «ни о чем», только одна фраза, как гвоздь засела в голове: «самое сложное и самое простое в жизни – это выбор, выбор делаем или мы сами, или его делают за нас, Мисс Принс, вот и вся премудрость». «И что мне с этим делать, Профессор? - спросила она тогда. «А ничего с этим не сделаешь, дорогая, надо только понимать, чувствовать, отдавать себе отчет в том, за что ты сам готов отвечать, а за что не возьмешься отвечать ни при каких обстоятельствах». С этим «напутствием», с недурными дипломом и осознанным решением о личном одиночестве она покинула Хогвартс. Воспользоваться протекцией Слагхорна не захотела, устроилась работать в аптеку недалеко от дома. Потекли дни, месяцы, годы, серые и невыразительные, как лондонский туман. Родители не лезли в ее жизнь, хотя мать пару раз выспросить об ее намерениях в жизни и пыталась. Затем, по настоянию бабушки были предприняты попытки выдать ее замуж, «пристроить», как они все выражались, для продолжения славного «и прочая и прочая» рода Принсов. Сестра с мужем детей иметь не могли и по этой причине тоже высказались за брак, даже взялись найти мужа «из своего круга». Ни то, чтобы ей претил этот круг, скорее она была далека от всех этих социальных и сословных дрязг, скорее ее возмущал факт того, что за нее принимают решение, делают тот самый пресловутый выбор. После второго разговора, она попросила больше его не возобновлять, после третьего – объяснила, что не намерена поступать по чьей-то указке ни в этом, ни в каком другом вопросе. Возможно, этого не стоило говорить, так как разразился скандал, отец вспылил, сестра устроила визг и крик, а ее муж шипел и плевался гневом ядом и бессилием. Омерзительная сцена закончилась тем, что она собрала вещи и ушла. Просто ушла, найдя в себе силы только сказать через плечо: «До свидания». Не было слез и сожалений, ей предложили сделать выбор, и она его сделала. Долгое время всю ее семью составляла она сама. Никто из Принсов встреч не искал. Она продолжала работать, на жизнь хватало едва-едва. Именно тогда ей и встретился этот маггл. Ей пришлось снять комнату в маггловском районе и именно в паб, в первом этаже дома, где она снимала комнату, и заходил все время этот маггл. Она встречала его каждый день и, приблизительно спустя месяц, они стали кивать друг другу. Еще через месяц он поздоровался, и уже к концу года она знала, что его зовут Тобиас Снейп. На Рождество он пригласил ее в кино, она согласилась и затем, в кафе, куда они пошли после сеанса, она рассказала ему про себя, свою семью, про все. Это тоже был ее выбор, и она думала, что поступает верно. Почти месяц Тобиас только молча кивал ей в знак приветствия, и только спустя еще примерно неделю, все же подошел и предложил поговорить. Она не удивилась, не «затрепетала», и даже когда он предложил ей стать его женой, она «не забыла, что нужно дышать». Она просто согласилась, наверное, оттого, что, он, возможно, сам того не сознавая, предложил ей выбор: безрадостное серое одиночество, или хоть какая-то, да семья. Тобиас не был романтическим героем, он не говорил о любви, или даже влюбленности. Он был немолод, не хорош собой, небогат, но и она была далеко не юная красотка. Других перспектив подобного рода у нее не было. Ее решение, скорее всего, было продиктовано сознанием того, что он – маггл – не считал ее принадлежность к волшебникам существенным недостатком, возможно, он надеялся, что это лечится. Она же считала, что это ее преимущество, что она в любом случае «выше», что она «удостаивает» его, а это было понятно и как раз тем существенным, что при выборе позволяет принять решение. Решение было принято, они поженились и стали жить вместе. А через положенный срок родился Северус. Она сразу поняла, что мальчик унаследовал кровь Принсов. Это был ее сын, похожий на нее, на всю ее семью. От Тобиаса он унаследовал разве только разрез глаз, что было неплохо, глаза у него были большие, рисунок губ, да телосложение. Мальчик обещал вырасти высоким, сильным, жилистым. Но он точно был волшебником, она поняла это в первую же минуту, как только увидела сына. Понял это и Тобиас, хоть ничего и не сказал, а только усмехнулся невесело, так и не поздравив жену. Она и не ждала от него восторгов и нежностей, однако, где-то в глубине сознания отложилась неприятная мысль о том, что ей и ее мальчику здесь не рады. И без того неразговорчивый муж теперь говорил с ней все реже. Во время ее вынужденного перерыва в работе, ему приходилось работать за двоих и на троих. Скорее всего, Тобиаса это не особенно радовало, но он молчал. Мальчик рос, и она уже начинала чувствовать его магию. О том, чтобы отдать его в ясли или найти няню не могло быть и речи. Хозяин аптеки наотрез отказал ей в просьбе разрешить брать малыша с собой, а искать сиделку волшебницу, ей просто было не по карману. Так и перебивались: Тобиас целый день на работе, она, трижды в день проводившая в аптеке по два часа с короткими перерывами, чтобы покормить и позаботиться о сыне, Северус, целый день один, полуголодный, неухоженный, угрюмый, худой и совершенно некричащий малыш, всегда один в своей колыбельке. Мальчик рос, он не был болезненным, но выглядел хилым, он был очень развит, смышлен и силен для своего возраста, но угрюм, молчалив и неприветлив. Она не стыдилась сына, но он совершенно никак не был «милым» младенцем. Тобиас Снейп не демонстрировал любви к мальчику, скорее безразлично мирился с его пребыванием в доме, Жить в уютненькой комнате в центре Лондона, недалеко от ее работы, на их полтора жалования стало трудно. Тобиас проявил прямо таки благородство, соскреб все свои накопления, влез, как она предполагала, в небольшие долги, но умудрился купить домишку - развалюшку на окраине Лондона. Место было препротивное, прегрязное и преубогое, но – свое. Она сменила ежедневную работу на работу надомницы. Здесь, она не опасаясь, могла в подвальчике устроить худо-бедно не лабораторию, но домашнюю зельеварню. Муж, скрепя сердце, согласился не только на то, что она в доме пользуется своими неправильными умениями, но, иногда даже продавал соседям или знакомым нехитрые зелья. Много за них выручать не получалось, так как делал все это Тобиас неохотно. Колдовство в его понимании было если не позором, то нездоровьем и получение за это денег для него имело только одно оправдание – долги. Долги были позором и Тобиас с неодобрением и за очень смешные деньги предлагал забулдыгам-соседям – антипохмельное, тупой и уродливой, но похотливой жене мастера на фабрике – болтушку от прыщей, да и прочую ерунду, сваренную женой в подвальчике. Объяснял он это просто, правда, потупив глаза: жена, мол, моя работает в аптеке (что было правдой), ну вот и делает кое-что для себя, используя свои семейные рецепты (что тоже было правдой). Ему верили, благодарили, считали добрейшим мистером и женщину хвалили: собой неказиста, зато в хозяйстве незаменима, и дом блюдет и работает и лечит. О том, что жена при этом еще и пришептывает, приговаривает, палочкой размахивает, да и подкладывает в микстурки да мази что попало, Тобиас, естественно, никому не говорил, и вообще предпочитал об этом не помнить и даже и не знать. Так и жили молчком да тишком, но жили, и Северус рос и долги за дом скоро отдали. Когда сыну исполнилось два года скрывать, или вернее не замечать его магию уже было нельзя. Малышом надо было заниматься, и она решилась поговорить с мужем. Никакого выбора на этот раз не было, просто она привыкла поступать честно, а Тобиас, если разобраться, заслуживал того, чтобы с ним считались. Как она и предполагала, разговор получился тяжелым. Мужу явно не понравилось, что его снова озадачили проблемой, о которой он ничего не хотел знать. Это была первая громкая ссора. Нет, они не кричали, просто Тобиас говорил с ней на повышенных тонах и ей это не понравилось. Однако она не пошла на скандал или конфликт. Чуть громче обычного, она сказала мужу, что поняла его и постарается решить вопрос ко всеобщему согласию. Сдерживать магию сына она не собиралась, поить его зельями – тоже. Северус, по сути, был самым правильным в ее теперешней жизни, и она приняла решение обучать мальчика. Учить его тому, что должен знать волшебник, растущий и воспитывающийся в семье магов. Пусть он маловат, но явно способный и одаренный. Единственную уступку интересам мужа она все-таки сделала, волшебной палочки в ее руках ребенок не видел, никаких слов о волшебстве и магии она не говорила. Он рос, а она учила его, чему могла и объясняла все непонятное и необычное, как особенные способности, передающиеся по наследству. Друзей или приятелей у мальчика не было, гостей к ним не приходило, все пока было просто. Пока… Северусу не исполнилось семи лет, и пока муж не заговорил о школе.
Она и сама понимала, что приближается время серьезного выбора. Ссоры в доме участились, муж начал выпивать, иногда приводил с собой приятелей, немного и не шумных, все чинно здоровались, называли ее Миссис Снейп. Пусть бы их, но они могли увидеть сына. Конечно, она не собиралась прятать Северуса от всех, и от жизни. Мальчик действительно был очень развитым и не по возрасту сообразительным. Поразительно, но он до сих пор ни разу не задал, ни одного вопроса, на который ей бы непросто было ответить. Казалось, он по одному слову, звуку, жесту матери соображал, стоит спрашивать, или нет. И, что самое удивительное, он, кажется, не задавая вопросов, понимал все именно так, как ей было нужно. Однако вопросы все-таки были, и отвечать на них было надо. И она приняла решение. Вот именно этим утром, проснувшись, решила – пора. С недавних пор, все заметнее в лице, во взгляде, в повадках сына она замечает те же черты, то же выражение лица, тот же взгляд, что и у себя. Все бы ничего, все-таки сын, Принц, но… рано, как рано! Он же еще ребенок, мальчик, а уже выглядит волчонком! Что же будет дальше, каково ему будет? Нет, и правду пора, да и день такой….. подходящий. Правильно решила.
Оделась женщина также быстро, как и сын. Ей не понадобилось много времени на сборы и через оговоренные пять минут, она отворила дверь в кухню и увидела, ожидающего ее Северуса. Она снова, кивнула сыну, быстро сполоснув посуду и убрав со стола, направилась к двери, жестом приглашая мальчика с собой. Пропустив ребенка спуститься с крыльца, она закрыла входную дверь и, взяв сына за руку, направилась за дом, к сараю. На секунду, задумавшись, она взяла сына за подбородок и внимательно взглянула ему в глаза:
- Северус, нам сегодня предстоит сделать очень серьезное и важное дело. Мы должны отправиться в одно место и провести там… некоторое время. Ты должен вести себя очень хорошо, как послушный и воспитанный джентльмен, не задавать лишних вопросов, не делать необдуманных движений. Ты ничего не должен бояться и ничему не должен удивляться. С нами не случится ничего дурного, потом, когда мы вернемся, я объясню тебе все, что сочту нужным, ты меня понял?
- Я понял, мама.
Она не ожидала такого лаконичного и быстрого ответа от сына. Даже для него это было слишком сдержанно, но, решив, что пуститься в разъяснения сейчас – означало бы потерять время и, возможно, растерять решимость, она только кивнула и сказала: «Подойди ко мне поближе, возьми меня за руку и держись крепко-крепко, не выпускай, как бы необычно не было то, что сейчас произойдет, ты понял?» Ответом ей стало то, что Северус вцепился в ее руку и кивнул. Он уткнулся лицом ей в живот, и она почувствовала, что ребенок напрягся всем телом и застыл. Пора!
И….
****
…в следующий миг они уже стояли перед небольшим двухэтажным особнячком за невысокой оградой. Как давно она не испытывала этого ощущения, сразу вспомнились и головокружительные полеты на метле и каминные перемещения и …. много-много всего. Хогвартс, вокзал, поезд, свитки, перья. Запахло домом, кухней, лабораторией, бабушкиным пирогом. Дом, детство… стоп! Северус! Она судорожно обхватила прижавшегося к ней сына, наклонилась и поцеловала черную макушку мальчика: «Как ты, ….милый?». Какое-то время она так и стояла, нагнувшись, прижимаясь губами к волосам ребенка. Потом, осторожно отцепив, стиснувшую ее ладонь руку сына, легко присела перед ним на корточки. «Как ты?», - осторожно повторила она, с тревогой всматриваясь в лицо Северуса. Мальчик еще постоял молча, опустив голову, затем поднял на мать черные глазищи, распахнутые непривычно широко и, сглотнув, хрипло и тоненько, но очень четко и медленно проговорил: «Все хорошо, мама, я в порядке, потом ведь ты мне расскажешь, что это было?».
«Я все сделала правильно, они должны его увидеть, а он должен все узнать!» - эта мысль придала ей решимости и она уверенно открыла калитку и пошла по дорожке к дому, держа за руку Северуса.
Дверь открылась сразу и на пороге она увидела улыбающуюся рожицу Свинни.
- Госпожа Эйлин, вернулась госпожа Эйлин, добро пожаловать, госпожа Эйлин и молодой господин!
- Куда мне пройти, Свинии, кто дома?
Все это Эйлин Снейп протараторила как школьница на экзамене.
- Не волнуйтесь Госпожа Эйлин, проходите в гостиную с молодым господином, Свинни все сделает.
Кивая и прискакивая, эльф поковылял вперед по коридору, а Эйлин, снова взяв за руку оторопелого сына, направилась в гостиную.
Как будто и не было этих долгих лет вне дома, вне магии, среди чужих. Она указала Северусу на стул у окошка, на этом стуле она сама всегда сидела на семейных присутствиях. Обходя гостиную, Эйлин осторожно, почти с трепетом прикасалась к знакомым вещам, и пыталась угадать, кто из семьи выйдет к ней и ее сыну.
- Здравствуй, Эйлин. Не ждала тебя, и не рада твоему приходу, но, раз ты пришла, должна сказать, что выглядишь ты неплохо. Отрадно сознавать, что хоть в чем-то ты умудрилась остаться Принс. Этот мальчик – очевидно, твой сын? Похож, и раз он здесь так спокойно сидит, значит на тебя похож значительно больше, чем на своего отца. Он некрасив. Итак, зачем ты пришла?
- Здравствуй, мама. Я не ожидала другого приема, но мне приятно слышать, что ты увидела истинное сходство Северуса со мной.
- Зайди к бабушке, Эйлин, она будет рада тебя повидать.
- Непременно, спасибо, мама. Пойдем, Северус, я познакомлю тебя с твоей прабабушкой.
- Эйлин, можешь не утруждаться и не заходить ко мне прощаться.
- Да, мама.
- До свидания, бабушка.
Обе женщины повернулись на голос и посмотрели на мальчика, обе с удивлением, обе с одобрением и гордостью, только одна украдкой, другая явно и с торжеством. А Северус, подобравшийся и, как обычно, серьезный пошел следом за матерью.
Комната бабушки была во втором этаже, но отчего-то Эйлин сразу решила спуститься в домашнюю лабораторию. Снова, невесть откуда взявшийся Свинни, торопливо и неуклюже затрусил перед ними двигаясь впереди них и постоянно кланяясь, улыбаясь и что-то бормоча. Он угодливо распахнул дверь в лабораторию, где их видимо, ждали, в противном случае, в них непременно бы полетели проклятья и лабораторное стекло. Лабораторией это, правда, можно было назвать с очень большой натяжкой, скорее это было нечто среднее между особой кухней, подвалом, больничной палатой и кладовкой. В семье Принсов никто и никогда, как таковым, зельеварением не занимался, да и зельеваров в семье не было. Зато в семейном арсенале имелось немало рецептов зелий, настоек, мазей, микстур, порошков, ядов и противоядий, короче всего того, что помогает жить своим и, если надо, существенно осложнить жизнь чужим. Были, конечно, и свои заклятия, наговоры, сглазы, но, все что булькало в котлах, растиралось в тиглях, хранилось в колбах и капало из сложных трубочек в реторты, делалось в семье охотнее и получалось значительно эффективнее, чем что-либо другое.
В густом и плотном пару, поднимавшемся от большого котла, не было видно даже силуэтов, слышалось только веселое побулькиванье варева, да треск дров под котлом. Мать и сын молча спустились по ступенькам. Эйлин привычно потянула носом, и губы ее сложились в понимающей ухмылке. Запах зелья был знакомым, привычным, домашним.
- Мам, - напряженным и осторожным шепотом спросил Северус, - это ведь то, что ты варишь, когда у отца подолгу случается плохое настроение, да?
- Не совсем, но я рада, что ты правильно определил основу.
- Что такое основа?
- Ты ведь узнал знакомый запах, может, еще что-то показалось тебе знакомым. Вот это и есть основа. Но Глэдис, твоя прабабушка, очень давно варит такое лекарство и добавляет много компонентов, о которых даже я не все знаю. Мы после поговорим об этом, а сейчас, я представлю тебя твоей прабабушке.
Они подошли к кипящему котлу совсем близко и только здесь Эйлин увидела Глэдис Принс, сидящую у рабочего стола, чуть в стороне от очага.
- Ну, подходи, подходи ближе. Если разобраться, меня ты не сильно расстроила. Ребенка ты родила, родила в законном браке, да еще и мальчика, значит, кровь Принсов не сгинет. Давай, давай его сюда, хочу взглянуть на твоего сына.
- Позвольте представить Вам, бабушка, Северус Снейп.
- Северус, подойди к прабабушке.
- Да уж, похож, ничего сказать не могу, похож! Да и маггловская кровь ему может и на пользу, живучее будет.
- Иди ко мне, правнук, и постарайся не выглядеть так, что ничего страшнее меня ты в жизни не видал. Рассказывай, как живешь с матерью, что умеешь, что знаешь?
- Я живу с родителями, скоро пойду учиться, а пока помогаю маме, когда она работает для своей аптеки. Я умею мыть посуду, убираться и … приготавливать одно лекарство…. От простуды. Меня мама научила.
Казалось, все свои силы, и самообладание Северус истратил на эту длинную речь. При этом он во всю старался не опускать ни головы не взгляда. Эйлин была горда сыном. Ей приятно было сознавать, что и здесь мальчик повел себя правильно. Похоже, ему удалось найти правильный тон и верные слова. «Слизерин, однозначно – Слизерин», - невольно подумала она и усмехнулась этой мысли.
- Однако, Эйлин, сколько лет твоему сыну, что ты уже доверяешь ему варить зелья. Не больше восьми, я думаю?
- Ему семь, бабушка. В этом году я думаю отдать его в школу, ему будет не вредно изучить маггловские школьные предметы, пока он не поступит в Хогвартс.
- Вот что, Северус, иди-ка вон к тому шкафу и поищи на самой нижней полке учебники своей матери, они подписаны «Принс». Полагаю, читать ты умеешь?
- А ты, Эйлин, иди-ка сюда и присядь рядом со мной. Не думаю, что мне стоит слушать обо всем, что с тобой было. Также, я не думаю, что ты пришла сюда сегодня, в надежде возвратиться в лоно семьи.
На морщинистом лице Глэдис, улыбалась каждая морщина, хотя Эйлин вряд ли могла припомнить за все время пребывания в родительском доме, хоть пяток раз, чтобы бабушка улыбалась. Видимо, много изменилось в этом доме. Глэдис повернулась к котлу и невидимым и неслышным образом погасила огонь. Невесть откуда, также бесшумно из ниоткуда, на котел опустилась крышка, чуть звякнув с одного края. Северус от неожиданности вскинулся от шкафа и вытянул шею в сторону котла, глядя на все происходящее круглыми глазами.
- Нечего таращится на котел, занимайся делом, Северус.
- Эйлин, отчего ребенок так удивлен, он что, такого никогда не видал, может и котла не видел, может…
- Бабушка, бабушка! – Голос Эйлин понизился почти до шепота. – Я старалась не пользоваться магией при ребенке. То есть, я хотела сказать, что … Он ничего не знает точно, я ему ничего не рассказывала и не объясняла. Вы правы, бабушка, я не собиралась утомлять Вас рассказами и не надеялась на возвращение. Просто…. Просто я вдруг поняла, что … мы все должны все для себя прояснить, и Вы, и мама, и я, и Северус.
Повисла долгая тишина, которая, казалось, перемешалась с редеющим паром. Глэдис Принс, сдвинув брови, вертела в руках нож, для ингредиентов. Северус притих у нижней полки шкафа, где уже собрал внушительную стопку книг, подписанных «Принс», и, казалось, боялся даже дышать. Эйлин же, выпрямилась и стояла, готовая ко всему. Нарушила молчание, как и положено, Глэдис.
- Ты всегда была неоправданно горда, Эйлин. Гордость – вещь хорошая, полезная, но пусть она будет последовательной. Если ты хороша, это не значит, что другие плохи, постарайся понять и запомнить это. И ты, правнук, тоже запомни. По всему, видать, ты наших кровей и тебе пора знать, понимать, уметь. Эйлин, я не знаю твоих планов, ты вправе распоряжаться своей судьбой и судьбой ребенка, но, ему, как Принсу, я хочу дать то, что должно. Ты сейчас можешь забрать здесь то, что может тебе пригодиться. Собирай, я уверена, ты не захочешь лишнего. Похоже, тебе еще раз придется сюда наведаться, к следующему разу, я подберу тебе с собой то, что хотела бы вам отдать. Это, пожалуй, все, займись делом.
- А теперь ты, правнук. Иди сюда, думаю, ты давно уже справился с тем, что я тебе поручила. Смотри на меня. Ну, что скажешь, у тебя ведь есть свое объяснение всему, так?
- Так, прабабушка.
- Я слушаю, говори.
- Ну…
- Не мямли, учись ясно выражаться. И не хмурься, меня ты не напугаешь, обижаться на меня тоже бессмысленно. Говори четко, старайся думать. Тебе же будет легче, увидишь… - усмехнулась Глэдис.
- Я думаю…, нет, я знаю, что я, вернее мы, не такие, как все. Я читал сказки. В них были волшебства, маги, ведьмы… Мерлин…
- Мерлин???? Ооо-ох ! Ну, правнук! Эка ты куда хватил! Мерлин! Нет, голубчик, до Мерлина вряд ли у кого получится дотянуться, но идея правильная. Мне нравится ход твоих мыслей. Пожалуй, думать ты будешь неплохо, остальному – научишься. И храни тебя Мерлин, мой мальчик! Иди, поцелуй меня и можешь подниматься наверх. Там тебя встретит Свинни, накормит, пока я тут поговорю с твоей матерью. Ну, иди, иди!
Северу неловко коснулся губами морщинистой щеки Глэдис, и осторожно ступая затекшими ногами, стараясь держаться прямо, стал подниматься наверх. Открыв дверь, он тут же увидел Свинни, улыбающегося во весь рот и держащего в руках тарелку с пирожками и дымящуюся чашку какао. Эльф, кивая и улыбаясь, засеменил по коридору к двери и вывел Северуса в сад к скамейке, где Северус уселся на скамейку и осторожно и чинно взял пирожок и принял из рук Свинни чашку.
***
- Ну, Эйлин, долго говорить нам некогда, да и не к чему, все и так ясно. Ты сделала то, что считала нужным, а я стара настолько, чтобы понимать – осуждать, судить кого-то дело бесполезное. Да и нет у меня таких прав – судить тебя. Время всех рассудит, со временем, конечно. Ты сама знаешь, что тебе делать, а чего не знаешь, значит не время еще. А на счет мальчика, тоже время покажет. Пока видно одно, кто бы он ни был, каким бы не вырос, в нем есть наша кровь: твоя, моя…. И, стало быть, мы должны уважать нашу кровь. Вот так. Это не совет, это мое мнение. Ты можешь научить его всему, что знаешь, что умеешь. От того, как ты это сделаешь, будет зависеть то, кому и как он передаст все это потом. Собирайся Эйлин. Все что выбрал мальчик, все, что хочешь сама – бери. Придешь через неделю, я тут тебе еще кое-что подготовлю, вам это пригодится.
Эйлин кивнула и направила волшебную палочку на стопку книг, затем на старый небольшой котел в углу, подошла к шкафу и стала составлять на стол баночки с ингредиентами. Глэдис спокойно наблюдала за действиями внучки и когда та закончила, тяжело встала со стула и подошла ближе. Сощурившись быстрым взглядом она окинула собранное на столе. Глэдис глянула на внучку и, нахмурившись, сказала: «Поскромничала, явно поскромничала. Ох, горда ты Эйлин, себе в убыток горда. Говорила же тебе, будь последовательной и разумной. Непомерная гордость – почти глупость. Ну да это твое дело. Я тобой довольна, внучка. Собирайся».
Эйлин направила палочку на собранные вещи и через секунду на полу стоял небольшой сверток, запакованный в почтовую бумагу и туго перевязанный суровой веревкой, на что Глэдис усмехнулась - маггловские штучки.
-Ну, прощай. Я рада, что увидела твоего сына и тебя. Иди, я устала.
- Прощайте, бабушка.
Эйлин быстро, не оборачиваясь на бабушку, поднялась наверх и направилась к выходу. Там, выйдя на крыльцо, она сразу увидела сына, жующего пирожок и внимательно слушающего Свинни. Серьезность, с которой Северус смотрел на эльфа, чуть встревожила женщину, но потом она отнесла это на счет удивления мальчика.
- Госпожа Эйлин, молодой господин уже перекусил. Свинни был очень рад увидеть вас и молодого господина.
- Да Свинни, хорошо. Мы уже уходим.
- Северус, ты помнишь, что нужно делать? Подойди ко мне и возьми меня опять за руку. На этот раз тебе уже не будет так непривычно. Готов, ну….
***
… надеюсь, сейчас все прошло гораздо спокойней, так?
- Да мама, - переведя дыхание, ответил мальчик и поднял голову, чтобы взглянуть на мать. В его широко раскрытых глазах ясно читался вопрос, будто он с явной тревогой пытался понять: верит ли мать его голосу, выражению лица, не считает ли она его маленьким, трусливым, недостойным.
- Ну, вот и славно, Северус. Мы пробыли в гостях больше, чем я запланировала, так что сейчас не время для вопросов и объяснений. Скоро вернется твой отец, ты можешь подняться к себе, спокойно обо всем подумать и решить, что бы ты хотел у меня узнать. Возможно, завтра, когда мы закончим с работой, у меня будет время рассказать тебе кое-что и ответить на твои вопросы. К ужину тебе спускаться необязательно, я сегодня принесу тебе ужин наверх. Конечно, если тебе что-нибудь понадобиться, ты можешь меня позвать. А теперь, иди, и …. я довольна тобой, ты вел себя достойно, Северус.
Проводив взглядом сына, Эйлин спустилась в подвальчик, достала палочку и, увеличив все принесенное, принялась размещать ценные вещи по местам. Машинально расставляя новые ингредиенты на места, она размышляла над результатами их путешествия. Эйлин не ожидала иного приема от матери, чудо, что та сама вышла к ней вообще стала говорить. Прабабушка тоже повела себя вполне предсказуемо, а возможно им просто повезло, что ей удалось «мирное зелье». Эйлин который уже раз за этот день усмехнулась: «Глэдис совсем не изменилась, зелье удалось, она прикрыла его ровно тогда, когда его надо или доваривать и разливать, или консервировать, что она и сделала. И чего только она туда добавляет? Ну, хоть бы еще минуту не закрывала крышку и я бы догадалась!» «….горда ты Эйлин…», - вспомнилось ей и она, снова улыбнувшись, решила в следующий раз – просто спросить. Покончив с расстановкой новых вещей по местам, Эйлин с удовольствием оглядела помещение и, вздохнув, направилась на кухню.
***
А, тем временем, Северус в своей комнатенке сидел за столом и торопливо листал толстую, затрепанную книгу о короле Артуре, рыцарях и Мерлине. Так и не переодевшись, не отдышавшись, как следует, он, войдя в комнату, тут же кинулся к полке с книгами и выхватил самую любимую. В который раз, листая страницы, он уже с совершенно иным интересом вглядывался в изображения Морганы, Немуэ, Артура, Ланселота и … Мерлина. Теперь он смотрел на знакомые изображения не как сторонний наблюдатель, а как возможный соучастник.

tbc