Жестокая девочка.- Что с тобой? Заболел?
- Почти. Влюбился.
(с)
Говорят, когда человек умирает, перед его взором проносится вся его жизнь.
Ответь, Белль, почему я помню только твои глаза?
Я хотел бы знать.
Когда я впервые увидел их – эти черные глаза, похожие на маслины, на матово блестящие вишневые косточки?
Мать взяла меня с собой к тете, когда мне было года четыре. Не сказать, чтобы я пришел от этого в бешеный восторг: перспектива провести вечер с тремя замечательно воспитанными и ужасно церемонными девчонками уже тогда не особенно вдохновляла мистера Сириуса Блэка. Гораздо больше мне, помнится, нравилось играть со своей собакой – мы отлично понимали друг друга: я и тот пес.
Наверное, я сам сейчас стал похож на своего детского любимца: такой же старый, плешивый и совершенно разучившийся кусаться. Все возвращается на круги своя, так ведь, сестренка?
Можно сказать, что Андромеда и Цисси вполне оправдали мои опасения. С ними, скажу тебе по секрету, было невыносимо скучно. До сих пор, когда я вспоминаю тех юных барышень, в голове появляется лишь одна фраза –с такими не сходишь в разведку и не поохотишься на соплохвостов.
Вероятно, другого времяпрепровождения, кроме как игра в аккуратненьких кукол или чтение сказок, они не принимали.
Иной была ты – я сразу понял это, едва взглянув на твое личико, полное озорства и лукавства.
Но ты не принимала меня в свои игры, убегала, заливисто хохоча, или тихо пряталась в доме.
Жестокая девочка.
Мне невыносимо хотелось играть с тобой. Я, наверное, в то время отдал бы все, лишь бы ты перемолвилась со мной хоть одним словом.
Но мне приходилось лишь ловить взгляды блестящих черных глаз, которые ты на меня бросала украдкой.
И я начинаю мстить. Месть моя проста до безобразия, совершенно не щеголяет выдумкой: я просто вынуждаю тебя делать то, чего ты терпеть не можешь.
С самого детства я изучил тебя лучше, чем кого бы то ни было на этой планете, леди Беллатрикс Блэк. Я знал, как свои пять пальцев, все твои слабые места. И обожал, когда ты вздергивала свой острый подбородок и шла вперед – наперекор всем своим страхам.
Наперекор мне, естественно. И судьбе, наверное, тоже.
Ты всегда была большой упрямицей, сестренка.
И вскоре я заметил, что эти черные, затягивающие, словно омут, глаза, смотрят на меня с неприкрытой ненавистью.
Ты так ничего и не поняла, Белль. А я уже не мог сойти с намеченного пути – это было вовсе не в моем характере, ты же знаешь.
Что совсем не мешало мне мучиться, глядя, как на твоем хорошеньком личике появляется выражения ледяного, всепоглощающего презрения.
Да, в то время ты действительно заставляла меня страдать.
Жестокая девочка.
В тот год, когда я впервые поехал в Хогвартс, я и вправду надеялся, что смогу еще изменить что-то. Что годы вражды сойдут на нет, и ты, наконец, признаешь меня равным себе. Примешь в свой круг общения. Черт, Белль, я действительно желал этого.
Но Шляпа решила по-своему: Гриффиндор. Новые друзья – что ж, разве не об этом я мечтал когда-то, вынужденный довольствоваться лишь твоим ледяным молчанием?
Нет, я не виню тебя в этом, поверь. Да я просто счастлив, что все случилось именно так, а не иначе.
Только, вспоминая черноволосого мальчишку, который отчаянно смотрел через весь Большой зал на стол Слизерина, я почему-то все время сглатываю вставший в горле вязкий, тяжелый ком.
Может быть, потому, что первокурсник Сириус Блэк из первого дня, проведенного в Хогварсе, ярче всего запомнил маслянистые черные глаза, взирающие на него с явным осуждением.
И тонкую, желчную усмешку юной леди Беллатрикс.
Очень жестокой девочки.
Иногда ты видишь то, на что смотреть вовсе не стоит.
Да, Белль, я действительно не хотел бы, чтобы ты стояла между мной и моими девушками. Почему я говорю во множественном числе? Потому что их и вправду было много. Сестренка, тебе ли не знать! Мне казалось, что ты изучила их лучше меня.
По крайней мере, именно это следовало из писем, еженедельно отправляемых мне матерью.
Правильно, кто же мог настучать на меня, кроме милой сестренки Белль.
Которая, судя по тому, что я имел честь наблюдать последние годы, на любовь вовсе не способна.
Это я и высказываю тебе утром в Большом зале, после того, как получил от Вальбурги Блэк особенно оскорбительное письмо.
И я с удовольствием триумфатора, который наконец смог тебя уязвить, вижу, как обычно бледные щеки вспыхивают румянцем, и черные глаза блестят так ярко, будто ты собралась заплакать.
Но ты улыбаешься, и слова извинения, рвущиеся с языка, так и остаются непроизнесенными.
У тебя улыбка очень, очень жестокой девочки, Белль.
Я узнаю о том, что кузина Белла, «которая всегда, слышишь, всегда и во всем была лучше тебя, Сириус!», выходит замуж именно в тот момент, когда ставлю на мостовую последнюю сумку с вещами. Спасибо, мама. Ты напомнила мне о том, что я забыл свои письменные принадлежности.
Открытку я покупаю готовую, приписываю внизу пару строк от широты души и отправляю ее с совой, которую мне любезно одолжил Джеймс.
Да уж, судя по тому, что я слышал о твоем женихе, сестренка, вы действительно будете чудесной парой. Если способны ужиться вместе две ядовитых змеи.
Я вздыхаю, стараясь унять наконец бешеный стук сердца и дрожь в руках.
Просто… Знаешь, сестренка, мне и правда хотелось бы увидеть сейчас выражение твоих глаз.
Но ты ведь не придешь проведать старого, больного какой-то неизлечимой болячкой кузена?
Ну вот, я так и знал.
Жестокая девочка.
Я мало что помню из времени, которое провел в Азкабане.
У собак вообще короткая память, знаешь ли.
В сущности, мне хорошо запомнилось только два дня. День, когда меня туда посадили, и день, когда я из этой чертовой тюрьмы сбежал.
То, что именно в эти два дня я видел тебя, никак не связано с моей памятью.
Сестренка, тебе никогда не казалось, что ты слишком много о себе думаешь?
Ах, да. Конечно. Как же я посмел спросить.
Нет, ты ошиблась. Я видел не тебя.
Я видел черные, усталые глаза моей жестокой девочки.
И, знаешь, в конце концов, я просто устаю от всего этого.
Твои глаза становятся для меня наркотиком – и эта одна из причин, по которым я так мучаюсь, сидя дома, в то время как остальные находятся на заданиях.
Я начинаю искать смерти – надеясь, что этого не замечает никто – ни Гарри, ни его друзья, ни эта милая малышка Нимфадора Тонкс.
Она ведь так не похожа на тебя, мою жестокую девочку.
И, знаешь, мне кажется, что наш поединок был предначертан заранее.
По крайней мере, мой язык молол все, что было ему угодно, пока я смотрел в твои глаза.
Черные, как наша фамилия.
Черные, как забвение, в которое я старался погрузиться все эти годы.
Черные, как страсть, выхода которой я старался не давать – безуспешно.
Черные, как твоя душа, маленькая жестокая девочка.
Я рад, что нашел смерть именно от твоей руки.
И, падая за арку, я улыбаюсь.
Знаешь, Белль, сейчас мне остался только один вопрос.
Ответишь?
Ну, хоть раз, не будь так жестока. Я, так и быть, тебя попрошу.
