Глава 2Предисловие: Прошу прощения у читателей,что вторая
глава получилась короткой и несколько сумбурной.
Уверяю Вас,так нужно исключительно для завязки.)
Оставляем отзывы - тапки приветствуются.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Глава 2.
Развей эти горьковато-сладкие чары надо мной.
Я отдал себя в руки судьбы.. © Apocalyptica, The Rasmus & Him – Bittersweet
БИЛЛ.
- Флёр, где ты?
Я вошел в коттедж и прислушался к доносящимся сверху звукам – негромкому перезвону стеклышек и грозному перешептыванию, которое изрыгало проклятия. В этом вся моя жена – оно кого угодно за пояс заткнет. Только попробуй встать у неё на пути – снесет, как ураганом.
- Флёр?
Я поднялся наверх и прошел длинный коридор, по пути рассматривая таблички, висящие на белых деревянных дверях. Комната Луны – и Гермионы, в том числе – отчасти говорила сама за себя: ну кто еще может прикрепить к дверному косяку странного вида предмет, который изредка вспыхивал и противно шипел? Сама же Луна говорила, что этот «талисман» отпугивает каких-то там докси. Но откуда им взяться в нашем доме – ума не приложу.
За дверью Рона и Гарри ничего не было слышно, впрочем, как за дверью Дина тоже. Видимо, они были в другой части дома. Честно говоря, сейчас мне было все равно, где они находились. Были проблемы и посерьезнее. Например, сегодняшнее задание моей жены.
- Билль, я здесь!
Из-за угла показалась взъерошенная и раскрасневшаяся от злости Флёр; в руках она держала осколки старой антикварной люстры, подаренной моей матерью несколькими неделями раньше. Моей жене она не совсем понравилась, но французская доброжелательность заставила мило улыбнуться и поблагодарить свекровь за столь «чудесный» подарок. Правда, после того, как мы прибыли в коттедж, люстра была немилосердно запихнута на чердак. Сегодня-то утром я и нашёл её, решив повесить эту старинную вещицу в нашей спальне, считая, что тем самым обрадую Флёр – моя память почему-то вычеркнула те часы, когда любимая жаловалась на этот подарок. Вот и поплатился – люстра разбита, а я еще и виноват.
- Флёр, какая же ты у меня неаккуратная, - я чмокнул сердитую и тяжело дышащую жену в щеку, беря крупные прозрачные осколки в свои руки. – Смотри-ка, теперь мама очень расстроится…
- Билль, п’гости, но эта lampe совсем не подходит под наш инте’гье’г! Мне очень не хочется ‘гасст’гаивать Молли, но эта insipide…* Зачем ты её туда повесиль?!
- Я думал, что тебе понравится. Прости, у меня совсем вылетело из головы то, что ты… не любишь подобные вещи.
- Я люблю такие вещи! Но этот светильник не в моем вкусе!
- Хорошо, хорошо, - я примирительно улыбнулся и, сложив осколки на персидский ковер, лежащий на полу, вынул из кармана рубашки волшебную палочку. – Репаро!
Ослепительная вспышка – и люстра как новенькая. Флёр придирчиво проследила за моими манипуляциями, однако ничего говорить не стала. Думаю, ей показалось, что я вернул эту вещь к жизни, лишь бы снова повесить в комнате. Моя милая, глупенькая Флёр…
- Отлично. Теперь ты можешь снова убирать этот «светильник» на чердак – или куда тебе вздумается, - убрав палочку обратно, я красноречиво посмотрел на свою жену. Та презрительно фыркнула и, подобравшись, грациозно приподняла люстру над полом – довольно ловко для такой хрупкой особы – а затем сделала несколько шагов вперед, скрывшись за углом. Раздался негромкий хлопок двери.
Мой недоуменный взгляд был вполне обоснован – и затем я направился следом за ней.
- Ну что опять не так?..
Я потянулся к позолоченной дверной ручке и потянул её на себя. Тихий скрип и шуршание по ворсистому ковру нарушили тишину, окутывающую спальню. Внутри, как я и ожидал, находилась Флёр, сейчас укладывавшая люстру в большую картонную коробку, в которой раньше лежала папина коллекция штепселей. Весь её вид выражал гордую неприступность и оскорбленное достоинство – что было мне не совсем понятно. Неужели я что-то не так сказал? Как же трудно с этими françaises*…
Я подошел к ней сзади и приобнял за тонкую, «осиную» - как любят говорить магглы - талию. Флёр не стала сопротивляться, лишь тяжело вздохнула и неуловимым движением руки заправила серебристую прядку волос за ухо. Меня обдало легким шлейфом розы и жасмина – а затем она положила свою голову мне на плечо и закрыла глаза, закусив нижнюю губу. Руки, накрывшие мои, были прохладными и вспотевшими. А тонкие пальчики неуловимо подрагивали.
- Билль… Мне ст’гашно…
- Почему? – я окинул Флёр удивленным взглядом, поцеловав в висок. – Это из-за Пожирателей? Но никто не заставляет тебя идти.
- Нет. Не из-за Пожи’гателей… - Флёр приоткрыла свои небесно-голубые глаза и открыто, со всей присущей только детям наивностью, заглянула в мои. – Я боюсь, что что-то может пойти не так. Нет, я уве’гена в своих силах, п’госто ‘Гемус… Тонкс же бе’геменна! Вд’гуг ей что-нибудь понадобится? Я бы могла с’гажаться одна, Билль! Может, стоит поп’госить Люпина изменить свое ‘гешение?
Мое тело словно онемело. Я прекрасно знал, что моя жена безрассудна, как и все француженки, но чтобы настолько… Сражаться одной, с толпой Пожирателей! Нет, это было чересчур. Даже более того – это было смертельно опасно. Ей ли не знать?
- Откуда этот героизм, Флёр? – я убрал руки с её талии и направился к окну, пытаясь унять совершенно не к месту разбушевавшийся гнев. – Тебе прекрасно известно, что я не одобряю твоего стремления к участию в сегодняшнем сражении. А ты только все усложняешь…
- Но это для меня очень важно, Билль! Почему ты не хочешь этого понять?
- Потому что ты не создана для такого, Флёр.
- Неужели я должна сидеть дома и пытаться делать вид, что ничего не п'гоисходит?! - Флёр со свистом втянула носом воздух. - Vous êtes incorrigible!*
- Все может быть… - пожав плечами, констатировал я и, отгородив шторку, принялся усиленно делать вид, что меня интересует пейзаж за окном. Мне не хотелось продолжать эту перебранку – иначе я наговорил бы в адрес Флёр такого, за что мне было бы стыдно на протяжении всей жизни. – Мне больше нечего тебе сказать.
- Оh, ces hommes!*
Флёр сразу поняла, что я был далеко не в духе. Она молча прошагала к шкафу, извлекла оттуда что-то серо-черное – боковым зрением я смог определить, что это был плащ – и двинулась к двери. Уже открыв её и переступив порог, она решила повернуться ко мне. И собравшись с силами, твердо произнесла:
- Я отп’гавляюсь к Тонкс. ‘Гемус должен быть там. Увидимся завт’га…
Затянувшаяся пауза и облизывание пересохших губ.
- Если все п’гойдет отлично.
Флёр хотела сказать что-то еще, но слова затерялись в судорожном вздохе и быстром топоте туфель. Я не повернулся и ничего не сказал в ответ: ни слов прощания, ни пожелания скорейшего возвращения – не было сил.
Медленно тикали настенные часы, показывая два, три, четыре часа… После безмолвного просмотра в никуда – местность за окном меня вовсе не интересовала, я закрыл штору и двинулся к выходу из спальни. За это время мои мысли пришли в более или менее надлежащий порядок. И я понял, что совершил грубую ошибку. И если некоторые можно было исправить, то эту – навряд ли. Потому что уже поздно. Флёр ушла, а я даже не смог её остановить. Куда делось мое семейное упорство,хотел бы я знать?..
Почти достигнув выхода, я неосознанно перевел взгляд на нежно-персиковый ковер, на котором остались маленькие вмятины от тонких каблуков жены. Именно там, на полу, валялась потерянная Флёр брошка в виде цветка – мой подарок на свадьбу.
Наклонившись, я поднял брошь и, убив несколько секунд на её просмотр, положил в карман пиджака. Флёр
непременно вернется. И я верну её ей.
А сейчас мне ничего не оставалось, как спуститься в гостиную, достать из старинного буфета пузатую бутылку старого коньяка, взять в руки ментоловую сигарету, и присев в глубокое кресло у окна, наслаждаться горько-сладким привкусом моего исступленного ожидания. Час, два, три… наступили сумерки. А затем мир окутала ночь. И сейчас, именно в эту чертову ночь, Флёр и Люпин, облаченные в черные плащи с палочками наготове, пробираются к раскинувшемуся логову Пожирателей Смерти. Вдвоем. Без чьей-либо помощи.
Я перевел затуманенный алкоголем взгляд на горящий и весело потрескивающий дровами камин, зажал губами горьковато-соленый фильтр и прикрыл глаза, стараясь выбросить из головы лихорадочный блеск, мелькающий сегодня днем в светлых глазах Флёр; я впервые чувствовал себя так, словно меня осквернили или унизили перед бесчисленным человеческим обществом. А может, так оно и было – я сам унизил себя в своих глазах.
Вдруг из прихожей послышался легкий скрип не смазанных петель и чьи-то гулкие шаги по паркету. Может, Флёр? Я встрепенулся и довольно неумело обернулся, чуть не опрокинув бокал с янтарной жидкостью.
Вошедшая – это была девушка, хоть кружащаяся комната и вселяла сомнения – окинула меня пораженным взглядом и ускорила шаг, приближаясь к креслу, на котором я топил в коньяке шипящий голос моего благоразумия. Её обеспокоенные черные глаза бегали от бутылки к сигаретам, а губы произнесли всего три слова:
- Что случилось, Билл?
И я вполне мог бы излить ей душу и поделиться тем, что я – неисправим, как отрапортовала сегодня Флёр. Но не смог. Лишь глупо улыбнулся и вернулся к мерному вливанию обжигающей жидкости в себя. Никогда так много не пил. Да и не курил, в общем-то.
А рассказывать я ей ничего не буду. Она ребенок и ничего не поймет. Несмотря на то, что самая умная ученица на своем факультете.
Да и не нужно это тебе, Гермиона Грейнджер. Какое тебе дело до того, что происходит у меня на душе?..
_____
*Insipide – безвкусица
*Françaises - француженками
*Vous êtes incorrigible! – Ты неисправим!
*Оh, ces hommes! - Ох уж эти мужчины!
